Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

скачать

Выдержки из произведения

Михаил Белов. Иисус Христос или путешествие одного сознания

                Иисус Христос или путешествие одного сознания (книга о лечении некоторых психических болезней путем исповедывания христианства).

                Вместо аннотации

                Автор этой книги: Белов Михаил Викторович, 1965 г.р., образование высшее педагогическое. Я сам врач, и ценность данной работы вижу в том, что начало, развитие и исход психического заболевания здесь описано не со стороны и не "пост фактум", а "вживую", т.е. работа писалась практически в форме дневника.

                 Глава 1 Стресс.

                 Проснись-это любовь.

                 Смотри -это любовь.

                 Проснись-это любовь -

                 пел мне Цой в ту ночь. Его голос лился из моего сердца. Это было удивительно. Обычно он начинал петь с песни Это не любовь".

                Обнадеженный, я прислушался к себе.

                Позавчера я получил астральное послание от своей двухлетней племянницы о том, что она очень хочет скачущий каучуковый шарик, который я ей предлагал, и от которого она, правда, играючись со мной, но серьезно отказалась. И я, желая проучить сестру, зная, что из-за шарика будет рев, увез его с собой. Рев был бы потому, что старшая семилетняя племянница Катя приняла от меня в подарок такой же шарик, да еще светящийся в темноте. Это послание догрызло мою со- весть до ее корней, и я пошел на почту. "Кира!В третьей комнате я по- терял еще один шарик. Найдешь-он твой",-отправил я ей открытку. Для меня это было не просто послание. Прошедшие три четверти 94-го года стали финалом моего посвящения, к которому я шел всю свою жизнь и осо- бенно несколько последних лет, весь выкладываясь в эти последние меся- цы. И находясь уже на финишной прямой, я ослушался Учителя и поехал сопровождать матушку, ехавшую к моей сестре на Сахалин с коммерческой и хозяйственной миссией. Ослушавшегося Бог уже не уберег, а мое уже измененное сознание давало мне информации о людях больше, чем они ду- мали и больше, чем я мог правильно все переработать. В результате-ссора с сестрой и старшей племянницей. Домой я приехал чуть живой от дороги и стрессов. И все бы еще ничего. Но в ссоре в сестрой я совершил ошибку, сказав лишнее, даже исправление чего, насколько это было можно, делало мое самочувствие плохим. Теперь же, получив послание от Киры, я по- чувствовал, что оно мне дает возможность закрыть свою открытую всему Космосу душу, после чего я войду в свою прежнюю форму. Чувство меня не подвело. Возвращаясь с почты, я почувствовал как ко мне опять приходит мое прежнее полное восприятие окружающего мира. Я готов был встать на колени перед Богом.

                 Два месяца назад с моим выходом на финишную прямую моего посвяще- ния Учитель говорил мне прекратить круглосуточные тренировки:не больше одного полутора -двухчасового раза. Но как я мог не пойти с собой на компромиссы, когда наливающееся мускулами тело обещало не только сла- достную месть ее заслужившим, но и простое удовольствие от взглядов на улице. Каждый сгиб руки, поворот корпуса, и шаг говорили мне о мощи мышц, делающих это. И было только чувство, пожалуй единственное из всех, которое едва ли у кого бы то ни было вызвало б порицание - это чувство собственного здоровья. Таким я не ощущал себя уже 2 года. И все-таки я не чувствовал себя счастливым. Состояние души было как у Цоя:"Все на месте, да что-то не так". Учителя я понимал:он боялся что я перетренируюсь или зациклюсь на лаврах спортсмена, вместо того чтобы идти в познании мира дальше. И я чувствовал его правоту. Иногда повторяя или разучивая движения, я чувствовал, что впустую трачу время. Оборвав себя на полужесте, я себя корил, мысленно просил прощения у Учителя, но со следующим напоминанием мышц о себе опять продолжал бег за насто- ящим. Поворот событий меня ошеломил. И месть, и отстаивание своего достоинства, и просветление совести у его унижавших, и здоровье и прежняя цель всей прожитой жизни - помощь эволюции человечества- дос- тигались просто "очищением сосуда"-написанием книгик которой я и так шел всей душой. Мышцам же теперь с лихвой х

                и любви к свобо- де. "Ценности все те же",-удивленно, несколько обрадованно и со снисхо- дительной усмешкой сказал Павитрин, которого я до армии считал своим лучшим другом. Призывался я из Твери. Тогда он назывался Калининым. Про- жил в нем до службы я всего полгода. Вся моя остальная сознательная (и бессознательная) жизнь прошла на Дальнем Востоке в Благовещенске: отец, реализуя возможность моей прописки, тогда еще несовершенолетнего, во второй своей семье, пригласил меня после окончания профтехучилища пе- реехать к ним. В Калининский университет на юрфак меня не приняли, так как после СПТУ для поступления в ВУЗ нужен был двухлетний стаж, и я, отработав 2,5 месяца автослесарем в моторном цехе авторемзавода, ушел служить в армию. После армии в Калинине я не остался, так как до нее с отцом у нас возникла проблема отцов и детей. В роли Базарова, правда, был отец. Я же в его глазах был Аркадием Петровичем. Кем я на самом деле не был. Я полностью разделял позицию отца в отношении страны и всего человеческого общества, равно как и его взгляды на социальную справед- ливость.Но я не принимал его неприятие моего увлечения Востоком. Про- тив Брюса Ли и Шаолиньского монастыря отец, как мужчина, понятно, ни- чего не имел, пока не узнавал, что на "Пиратов ХХ века" я ходил 7 раз, или что вместо подготовки в университет я несколько часов втыкал в са- рай ножи и тренировался. Но против, на первый взгляд, абстрагированного и примиренческого учения Махатм отец был настроен определенно и также определенно расчищал в моей душе место от него. Я же надеялся "прими- ренчество" Махатм возместить определенностью жизненной позиции, удер- живать которую мне бы дало совершенное овладение боевыми искусствами. В том, что отец пытается лишить меня веры в их учение, я видел, что он совершает ошибку. К этому можно лишь добавить, что я был всю жизнь об- разчиком их учения, пока не сталкивался с несправедливостью. А посколь- ку в то время я еще не подозревал о существовании известных макропро- цессов внутри развитого социализма, отца, на себе их переживавшего за- долго до того, когда их начала переживать вся страна, мои настроения, понятно, волновали. Для меня же свобода была превыше всего.

                 Приехав из Калинина первым делом я устроился санитарить в хирургию первой горбольницы, а также поступил на подготовительное отделение ме- динститута. Муштра, однако, которая там существовала, напомнила мне ар- мейскую и вкупе с отработками по неорганической химии и алгебре заста- вила задуматься -туда ли я пошел? Тетя Оля, работавшая в пединституте, посоветовала мне идти на только что открывшееся у них подготовительное отделение естгеофака по профилю географии -биологии. Там я и почувство- вал себя как рыба в воде. С него, с пединститута, все и началось. Это был рай!

                 Институт.

                 Свобода одежды, раскованность отношений, школьные звонки, волнующие сердце. Я отдыхал. Я отдыхал и на занятиях. Точные предметы в программе подготовительного отделения отсутствовали. И если по гуманитарным предметам в школе я не был отличником лишь потому, что делал домашние задания через раз, если не через больше, то здесь его делать было не надо, а моя память, исправно все сохранившая за два го- да в первые же занятия сделала меня одним из сильнейших слушателей ПО.

                Лекции-диалоги преподавателей со студентами поставили передо мной дру- гую проблему - не зарываться своей эрудированностью. Для всех препода- вателей я был правой рукой во время практических занятий и левой во время контрольных, так как сидел в центре всего отделения. Жизнь была прекрасной и удивительной! Пойдя на секцию спортивной гимнастики, ко- торой я занимался в детстве и бредил в отрочестве, я встретил там Ок- сану. Если справедливо сказать, что все началось с института, то не ме- нее справедливо будет сказать, что все началось именно с Оксаны. До армии у меня не было интимной близости с представительницами противо- положного пола, хотя хорошие отношения были со многими, как и влечение к ним. Неопытность, проявленная мной во время первого поцелуя, стала поводом для ее высокомерной насмешки надо мной. Дружеская нота отноше- ний была потеряна. Я был растерян, унижен и в совершенном отчая- нии.Ведь в обществе ценится мужская сила и "доблесть". В то время как Оксана оставалась абсолютно свободной и могла всему институту расска- зать о моей невинности. Моя растерянность вскоре сменилась пониманием, что выбора у меня нет и путь один: чувства к ней у меня оставались прежними и даже возросли с ее недосягаемостью теперь. Сблизив наши от- ношения, я разрешал бы таким образом все проблемы. Я должен был ее за- воевать. И я начал действовать.

                 Действия протекали в двух направлениях - мышцы и психика. Сила первых с уверенностью в себе накачивалась каждодневными тренировками.

                Психика тренировалась тремя упражнениями из книги В.Л.Леви "Искусство быть собой"-"искусство созерцать", "искусство внимать" и "искусство переключаться". Прошел месяц после нашей последней встречи. Тренировки стали нормой, также как и мысли об Оксане. Однажды своего одноклассни- ка, Костю Ермизина, жившего с ней в одном доме, я попросил отнести ей наловленных на рыбалке живых вьюнов. При этом попросил его остаться в его милицейской форме. Эффект был произведен нужный, но это был только эффект. В октябре с началом учебы после моего зачисления в институт, стройотряда на строительстве общежития института и рыбалки на таежной речке Ульме, где я познакомил своего нового товарища по институту Толю Страхова с моим другом детства Леней Куроповым, я появился перед ее квартирой с какой-то книгой, служившей мне предлогом для восстановле- ния отношений. Она книгу взяла. Когда я пришел книгу забирать, пригласил ее в кино. Она стала отклонять мое предложение, поглядывая в подъездное окно. Проследив ее взгляд, я тут же понял, что она смотрит на беседку, в которой, когда я бежал, сидели парни, и что в кино она пойдет с ни- ми. Я вспыхнул озарившей меня догадкой и, не скрывая ее, сказал: "А, ну ладно, счастливо". И выбежал на улицу.

                 Куда теперь идти?Я находился в двойственности чувств. Она остава- лась для меня привлекательной и сейчас. К тому же мой общественный имидж в какой-то мере зависел от ее молчания. Но теперь после сравнения мной моих двухмесячных тренировок и дум о ней с легкостью смены ею своих парней, ее внутренний мир лопнул в моих глазах. Ее привлекатель- ность теперь казалась только внешней, а она сама теперь вызывала толь- ко сожаление. Не зная смеяться мне или плакать, я пошел к своему ново- му знакомому - студенту мединститута -Аркадию Драгунову, привлекавшему меня, кроме всего прочего тем, что закладывал лучевой костью челове- ческого предплечья створку форточки, и мы весь вечер прохохотали, чем я вызвал у него неудовлетворенный мной вопрос-чем объясняется мое та- кое исключительно хорошее настроение. Но это было только начало. Придя вечером домой и улегшись на диван, я вдруг почувствовал необыкновенную ясность мыслей. Они текли одна за другой, перерабатывались мной, срав- нивались и откладывались в копилку опыта. Свежесть и новизна ощущений была потрясающей. Процессы мышления были такими сильными, что голова была нагретой от них. И это продолжалось три дня, за которые я почти не вставал с дивана. За эти три дня я проанализировал всю информацию, на- копленную моей психикой от рождения. Но я не только стал обладателем диалектического мышления. В детстве, когда я проезжал в поезде по же- лезной дороге мимо городов и сел, я думал о том, что я лечу в гуще жизни, а интересы людей, остающихся за окнами, мне казались незначи- тельными. "Но ведь и я для них, наверное, выгляжу таким же",- вспоминал я свои мысли, когда смотрел на поезда. От мысли, что для кого-то ты являешься не представляющим никакого интереса, становилось тоскли- во. "Но для меня ведь важнее мои собственные интересы",-успокаивал я се- бя. Это наблюдение мне тогда и помогло. Думая о том, как я буду отве- чать возможным обидчикам в случае, если Оксана расскажет в институте о моем целомуд- рии, а кто-то попытается меня унизить, я пытался предс- тавить себя со стороны-как я буду выглядеть, чтобы ответом не проявить ни беспокойства, ни слабости и оставить унижающего в полном недоумении и неуверенности в себе по отношению ко мне после своего замаха. Мое "я" от этих упражнений стало как бы отсутствовать. Я был никем и однов- ременно мог стать мыслью чем угодно. Отсутствие эго давало эту взмож- ность перевоплощаться в желаемое беспрепятственно. Трехдневн Я поступал ана- логично. Теперь, благодаря открывшимся способностям, я был поглощен познанием жизни. Я был потрясен открывающейся мне картиной. Сущности лю- дей, казавшиеся мне хорошо знакомыми, оказались совсем иными. Не веря себе, я пускал свою мысль на самоопровержение, но и обратная логика моих умозаключений неумолимо показывала мне правильность первоначаль- ных выводов. Сопоставляя их с научной схемой мироздания и фактами из жизни человеческого общества и природы, щедро предоставляемыми мне институтом, общая картина жизни землян представлялась мне не столь уж радостной. Особенно ее перспективы. Но жизнь в настоящем текла по-любо- му. Текли, шлифуясь и совершенствуясь, мои способности. Через месяц я стал обнаруживать, что вычисляю настоящее, прошлое и будущее человека с одного взгляда. Здесь была сплошная боль. За плохого я переживал, что он плохой и сколько вреда он принесет хорошим людям. За хорошего-зная, какая несовершенная жизнь его окружает и ожидает. Первые месяцы после просветления я упивался той духовной свободой, какую давало мне знание окружающего мира и людей. Моя эрудиция, благодаря автосистематизации психики стала энциклопедической, чем я особенно не афишировал. Но и не скупердяйничал. Со мной людям было интересно и я, чувствуя это, помогал им и душой и делами.

                 Особенное удовлетворение я получил от того, что увидел, что те- перь с Павитриным я стал общаться на равных. Мы не были друзьями в пол- ном смысле этого слова. К окончанию школы он был выше меня на голову и сильнее физически. И в случаях возникновения между нами отталкивающего разногласия, как, впрочем, и в подобных случаях по отношению к другим людям его отношение иногда особой деликатностью не отличалось. Но он был умным и понимающим, и это понимание закоулков моей души меня к не- му тянуло. Иногда, и довольно часто, мы сходились на целые периоды вре- мени и жили душа в душу. Но все равно его практичность, в том числе и в духовном плане ставила его выше меня. Теперь он становился моим цент- ральным другом. После института, приготовив задание на дом, я шел к не- му, и мы или слушали музыку или что-нибудь обсуждали, или шли в гости к кому-нибудь из наших школьных друзей и знакомых. Раньше остроумный юмор собственного производства удавался мне редко. Я был лишь тонким его ценителем. Теперь же из меня лилось направо и налево. Скучать не приходилось. Часто мы угарали напролет весь вечер, лишь с небольшими передышками. Однако, будучи открытым и готовым к помощи, я не был отк- рыт людям полностью. Та лавина знаний и раскрывшийся потенциал требова- ли всяческого сокрытия себя от людей в полном их объеме. И я скрывал их легко и просто. Тем не менее я был готов любому показать дорогу наверх и себя к этому готовил.

                 Моим новым другом в институте стал Гарик Карапетян. Он был армя- нином по отцу и русским по матери. Мы сошлись с ним как двое, отслужив- ших в армии дедов, в море молодежи. Гарик был практичным и обладал цеп- кой жизненной хваткой. Однако, в плане учебы он был заметно слабее шко- ляров. Но я не давал ему тонуть. Он снимал квартиру в доме напротив мо- его и мы, часто встречаясь, готовились вместе к занятиям. Гарик был первым человеком, которому я раскрыл свой потенциал. И до этого он по- ражался моей эрудиции и другим моим ментальным способностям. Взяв из учебника безжизненную фразу, напичканную многоэтажными терминами, я двумя-тремя фразами вдыхал в нее жизнь и отдавал ему. Он при виде та- кой трансформации приходил в изумление. "Миха, ты гений",-говорил он. На подобные обращения я тогда почти не реагировал. Конечно они мне не нра- вились, но я старался человека принимать целиком. Путь, который я про- шел до своей вершины, подсказывал мне обращать внимание к индивидуаль- ности каждого человека и криводушие -"Миха"-я тоже восприниал как ин- дивидуальность. Таким уж был мой взгляд. Тем более, что ему способствова- ло и самоотречение и самоотчуждение, помогшие мне подняться на ту вер- шину. Тогда я еще не знал об отказе от пройденного.

                 Не менее поражался Гарик и моей незаметности на людях. Своей об- разованностью я мог бы быть интересным собеседником любому профессору, а способностями -незаменимым преподавателем или сотрудником любой на- учной лаборатории.Но единственное, что я себе позволял для поддержания общения и самовыражения - был юмор. Его мне хватало и для авторитета и для имиджа.

                 Через месяц после просветления я сделал для себя открытие, с ко- торым в тело полилась сила."Если прошлое, настоящее и будущее происхо- дят в настоящем,-думал я, глядя на себя,-значит каждая часть моего те- ла, как и любой другой предмет находятся сразу в трех временах". А так как я мог видеть себя одновременно со всех сторон, это открытие пере- вело мне организм к новому качеству, замкнув мою энергосистему. Из вос- торженного юноши я, благодаря этой, наливающей меня силе, начинал превращаться в зрелого мужа. Отношения с Вадиком стали исчерпывать- ся. Друзья детства были заняты производством и своей жизнью. У каждого была своя дорога. Я же чувствовал, как что-то зовет меня куда-то.

                 Группа А

                 Кроме нас с Гариком в группе было еще 9 парней и 24 девушки. Парни все были из области. Городских было только двое. Основной косяк армей- цев собрался в параллельной нашей - группе "Б". В ней были и мои сото- варищи по ПО: Толя Страхов, Витя Голуб, и Игорь Карелин. Среди армейцев есть чувство плеча. Выделяться сильно там не принято. Выделяются там лишь спонтанно сильные и сильно талантливые личности. И то в свою ме- ру. С молодежью же дело обстоит сложнее. Здесь крику больше. Нас с Гари- ком, впрочем, он не задевал, так как каждый из нас знал свое место.Но у меня спокойствие продолжалось недолго. Наш профорг группы Паша Крас- нов был такой выделяющейся личностью. Отличался от большинства он не только своей эрудицией и интеллектом. Он умел их и подать. И любил де- лать это он очень сильно. Не меньше, чем открутиться от неблагодарного общественного дела, которых в любом институте -пруд пруди.

                 -Какой бессовестный!-говорил я дома Гарику. -При такой голове -та- кой человек.

                 Гарик, со временем понявший, что мои познавательные способности исчерпывают не только научные данные, был очень аккуратен со мной в обсуждении людей.

                 -Да, да,- поддакивал он.

                 Краснов крутился в общежитии и имел и там связи и авторитет и по- рой списать задание или проконсультироваться Гарик мог и у него, и от- ношения с ним Гарик поддерживал. Но у меня он брал больше.

                 -А ты знаешь,-сказал он мне как-то,-почему Шепетов ходит в инсти- тут таким помятым?

                 -Почему?

                 -Потому что он часто и не уходит оттуда. Пашка его шугает в обща- ге, и тот ночует в пустых аудиториях института.

                 У меня волосы встали дыбом. Юра Шепетов - миловидный мягкосердный парень, шахматист.

                 -И это дерьмо -наш профорг? Эта информация была информацией на- верняка. Даже если бы она не соответствовала действительности, Паша пе- реступал свои обязанности в другом. Как профорг Паша имел на руках бесплатные талоны на питании в профилактории, куда по ним ходил есть он сам и водил своих далеко не больных и не из бедных семей студен- тов. На занятия он заспанный, порой и плохо причесанный, приходил, в основном, ко второй паре. С общественных дел, типа уборки улицы, он де- монстративно уходил, отбоярившись от нашего комсорга Иры Гладышевой - очень инициативной и ответственной девушки. И все бы еще ничего. Но он своим "я" начал подавлять здоровое начало в группе. Его влияние легко представить, когда после гулянки (а так часто и бывало) он заявлялся на вторую пару, отсидев которую и повставляв на удивление умные допол- нения и вопросы (с сальностями молодым преподавателям), если третьей парой была лекция, отправлялся в профилакторий со своей шарашкой. Парни в группе кучковались возле него. Он был и их кормильцем и мозговым центром. Девчата поутихли.

                 Что мне было делать? Подавляя здоровое начало в группе, он подав- лял и мен

                залось это непростительной слабостью. Паша же мог и нашему куратору преподнести меня в невыгодном мне свете. Нужно было что-то де- лать. Мне надо было выходить из подполья. К тому времени меня начал да- вить не только Паша. Чувствуя, что при своей принципиальности и дело- витости я, бездействуя по отношению к Краснову, проявляю при этом сла- бость, Гарик все чаще стал подсаживаться на лекциях к нему. "Могу же я поддерживать с ним человеческие отношения, хоть он и такой", - читал иногда я безмолвные ответы в его глазах. Ко мне же он начал относиться снисходительно. Я, высушив прежние реки отдаваемого, наблюдал за ним, не меняя тона. Однако, основным прессом для меня была информация, изо- биловавшая на нашем факультете: "140 тысяч городов сбрасывают свои отходы в Средиземное море".

                 "300000 кубических метров пресной воды ежедневно уходят в канализацию в Москве только из-за неисправности сливных бачков в коммунальных до- мах /при 1,6% пресной воды на Земле от общего Земного объема воды/".

                 "Очистительная способность реки 1:187 части".А сколько в реки вылива- ется? Тут были данные и об озоновой дыре и рассказы Алена Бомбара о свалке, которую местами напоминает поверхность Атлантического океа- на. А люди? Я просматривал судьбу каждого встречного насколько мог. И за всех была сплошная боль. Что с нами будет? Куда мы идем? Впрочем я и сам это видел. О чем думают сильные мира? Вот этого я не знал. Знать бы тогда слова Шри Ауробиндо: "Провидение-это не только вера в будущее, когда другие ее уже потеряли. Это и ее отсутствие, когда другие еще ве- рят". А так мой интеллект сам себя убивал.

                 Первый звонок прозвенел 14 февраля 1987 года. Это была свадьба мо- его друга детства Жени Тимошенко, куда он меня пригласил быть его сви- детелем. Хотя на ней все были своими, я все-таки волновался. Но ничего, выкупили невесту Таню, покатались по городу на машине, съездили в Верхний Благовещенск к памятнику первопроходцам. Потом были танцы, по- гуляв на которых после торжественной части, мы разошлись по домам. Из всех гостей мое внимание больше всех привлекала даже не Таня, почему из-за ее украденного туфля и с легкой, для меня нелегкой, руки Толи Фурсова я должен был танцевать кадриль. Объектом моего самого присталь- ного внимания была Женина двоюродная сестра Ира. Она училась в десятом классе и была очень умна для своих лет. На меня она тоже сразу обрати- ла внимание. Было какое-то желание ей понравиться и поразить собой ее, в чем-то наивную тогда, душу. Во время передышек от застолья мы, моло- дые, удалялись в Женину комнату и за разговорами слушали музыку. Там я и блестел перед ней своим менталитетом. Она была поражена контрастом его отточенности с его незаметностью на людях. На людях я просто был таким, каким меня знали с детства. Здесь же с юмором погружая ее в мир своего видения жизни, я представал перед ней совсем не тем мальчиком, каким выглядел внешне. Хотя и тем же самым. Я был искренним. Просто пора- жали глубины, которые на людях мной спокойно и тщательно скрывались.

                Первый день прошел хорошо. Все были довольны и пьяны. Второй тоже обе- щал закончиться хорошо. Но вечером перед уходом домой, рассказывая Ире последний анекдот, я почувствовал, что сказал лишнее:вместо окончания кульминацией анакдота, я закончил его реакцией на него моей матуш- ки.Хотя в какой-то ситуации моя концовка могла бы быть продолжением юмора, но Иру она разочаровала. "А",-выдохнув воздух из груди и сразу теряя львиную долю своего интереса ко мне сказала она. Я потерял чувство меры! Для меня это было смутным вестником чего-то неотвратимо надвигающегося ужасного. В тот вечер, возвращаясь домой, я был перепол- нен жалостью к себе. Мой интеллект продолжал себя убивать. Марксист- ско-ленинская философия, бывшая фундаментом моей мысли, говорила мне о моей обреченности на одиночество. По закону отрицания я отрицал своих родителей, а мои дети отрицали бы меня. Друзей в полном смысле этого слова я тоже иметь не мог. Я мог находиться лишь в неантагонистических противоречиях в отношениях с ними. Чувство подсказывало мне что спасе- ние я смогу найти лишь в любви. И я стал искать себе девушку. Впрочем, она уже была найдена. Она училась в моей группе. Звали ее Ира Колмако- ва. Обратил я на нее внимание после того как услышал ее анкетные дан- ные, что их троих мать растит одна на зарплату 127 рублей. А Ира к тому времени уже успела себя зарекомендовать отличницей по всем предметам.

                После Жениной свадьбы я решился. Подойдя после уроков к Ире, я пригла- сил ее в кино. Она как-то странно взглянув на меня отказалась, сослав- шись на занятость. И я опять остался один. Все более открыто освобож- дался от обязанностей перед группой Краснов. Углублялся в компромиссах с собой и Гарик.От него я все чаще начал слышать, что Пахан - ничего, вроде, парень. Я Гарику ясно давал понять, что тропинка между нами нам- ного уже прежней. Тем более, что Гарик, подойдя к нашему куратору -Ва- лентине Павловне Мачинской попросить стипендию, так как сдал экзамены на тройки, мне об этом не сказал, так как я тоже ее не получил по этой же причине. Я не думал, что сдача экзаменов скажется на стипендии и не старался особо отвечать. После я подошел к ней тоже, и она мне ее тоже сделала. Но Гарик не хотел терять позиции. Как-то ночью нас с матушкой разбудил звонок в дверь. Пока я просыпался, матушка пошла открывать.

                 -Гарик?- услышал я ее какой-то беззащитный голос. Эта ее интона- ция была катализатором моих чувств. -Миша, иди, Гарик пришел.

                 Я встал. На часах было 2.

                 -Можно переночевать?-У парня засиделся, опоздал на автобус, обще- житие закрыли.

                 Я почувствовал, что засиделся он явно не у парня. Но это было бы еще ладно. Хуже было то, что я почувствовал, что это была не просто просьба о помощи. Это был и ход конем. Попадать под его копыта я не хо- тел.

                 - Раздевайся,-это, наверное, и было моим единственным, сказанным мной в ту ночь словом. Гарик смотрел на меня во все глаза. Он, хоть и ве- рил мне, но что ожидать от меня в той ситуации он не знал. Утром мое молчание продлилось, и он поспешно стал уходить. Я предложил ему завт- рак. Он отказался. Тогда я сказал ему: -Подожди.

                 Мы вышли на улицу.

                 -Счастливо, -многообещающе сказал я ему и вернулся домой. В институте мы продолжали сдержанно здороваться.

                 "Комсомольское собрание-вот где надо прочистить мозги этому ора- тору",- думал я о Краснове.-Клин- клином. Три вопроса и ответы на его взможные ответы долго придумывать не пришлось, и я стал ждать собрание.

                 -Есть еще у кого-нибудь какие-нибудь вопросы?-спросила Ира Глады- шева.

                 -Можно я задам нашему профоргу?

                 -Задай,-удивленно сказала Ира.

                 -Мне?-удивился Паша, -"с какого боку припека?"-прочитал я в его спо- койном и безразличном ко мне взгляде. Он еще ничего не чувствовал.

                 -Паша, когда ты последний раз был на первой паре?- спросил я, выходя за трибуну. -Я? А какое это имеет отношение к делу? -зашевелился он.

                 -Да, ты. А к делу это имеет прямое отношение. Но ты не ответил на мой вопрос.

                 Пришлось ему сознаться, что давно.

                 -По какому принципу ты распределяешь талоны в профилакторий? У одного своего друга Паша нашел к счастью не тяжелый физический недуг. На этом его перечисление принципов и за- кончилось.

                 -Когда ты последний раз был с нами на уборке улицы?

                 -Может ли человек с такими моральными качествами находиться в группе на руководящей должности и иметь в своем ведении материальные ценности? - был мой следующий вопрос группе.А из материальных ценнос- тей Паша владел еще льготными путевками в различные санатории. И тут группа замялась. Они были обескуражены моей новой подачей себя. А к Паше они уже привыкли. Тем более некоторые перехватывали у него для списывания домашние задания. И на контрольных он был щедр своей эруди- цией.

                 Я был обескуражен больше их. Своим выступлением я давал им духов- ную свободу, прижимая всю Пашину блатоту. Им оставалось только меня поддержать. Паша был подавлен. Но пользуясь менжеваниями группы, начали поднимать головы в его защиту его друзья. Однако вопрос был мной пос- тавлен. Закончилось собрание компромиссом: все мои претензии были пос- тавлены Паше на вид, а его лишили на месяц стипендии. С собрания я вы- шел потрясенным. Как с людьми, которым безразлично чью руку жмет рука, можно варить дальше общую кашу? Я переживал и за другое. Выступив на комсомольском собрании, я во всеуслышание заявлял о принципах, к

                ень. Я не знал как себя вести. До этого я, видя себя со всех сторон, знал как меня воспринимает каждый присутствующий человек, и где должна находиться каждая конечность моего тела. Теперь же, после моего выступ- ления, интерес окружающих ко мне стал расти, а я не знал как себя вес- ти. Я потерял и духовную свободу и контроль за собственным имиджем в их глазах. Это была уже настоящая боль. Сидя в читальном зале и держа в руках книгу, я видел как плывут и сливаются перед глазами строчки и понимал, что с психикой происходит что-то страшное.

                 Страшной оказалась только боль. Она была круглосуточной и нес- колько лет круглогодичной. Перекантовавшись день в институте, рожая остатки своей былой эрудиции и ложась вечером в 10 спать, я, сжавшись и ворочаясь от одиночества и нестерпимой головной боли, впадал в за- бытье в 2 ночи. Просыпаясь в 4-5 утра, я молил Бога о скорейшем наступ- лении дня, чтобы, хоть и усиливая свою боль в общении с людьми, забыть об одиночестве и безысходности. Помощи мне ждать было неоткуда. Обра- титься в психиатрическую больницу? В нашем небольшом городе это значи- ло бы "по секрету всему свету" и конец моего имиджа и, может быть, не только его. А так у меня оставался только он. И терпение. В основном ангельское. И наоборот. Единственный промах в отношениях с Красновым я допустил, обозвав его, увидя менжевания большинства: "Да что вы думае- те? -спросил я. -Разве вы не видите, что это дерьмо?" Я тяжело переживал свою ошибку. Она закрывала мне худой мир между нами и мое прямое влия- ние на него. Спустя 2-3 дня после комсомольского собрания я, набравшись сил в перерыве между лекциями, принес ему свои извинения. Но мне надо было продолжать лидировать хоть как-то. На 23 февраля девушки нас позд- равили. Приближалось 8 Марта. Паша в мужском коллективе принимал позу отвергнутого лидера, а в группе-мальчишки-эгоиста. Непоздравление деву- шек чревато и весомо сказывалось лишь на моем имидже. Да и простой долг вежливости говорил мне о необходимости брать инициативу в свои руки.

                Наиболее авторитетным и общительным парням я предложил, объединившись, что-нибудь организовать. Они с удовольствием подхватили эту идею. Нем- ного подумав, мы решили организовать чаепитие, танцы, а начать вечер сценкой. Олег Канарский переодевался девушкой, я, одетый ковбоем, вво- дил "ее" в комнату, сажал на стул и пел песню группы "Динамик":

                 Ты любишь ананасы и бананы, И обожаешь песни Челентаны.

                 Ты принимаешь солнечные ванны, И на тебя глазеют хулиганы.

                 Ты любишь шоколадные конфеты, И куришь дорогие сигареты.

                 Ты не читаешь книжки и газеты, Зато меняешь часто туалеты.

                 О-о-о-о, твоих грехов не перечесть.

                 Твоих грехов не перечесть.

                 Сегодня ты мне нравишься такая как есть.

                 Сегодня ты мне нравишься такая как есть.

                 А завтра можешь надоесть.

                 Как эти логарифмы.

                 Как сладенькие рифмы.

                 Мы остались на высоте положения.

                 Как-то я зашел к Павитрину и поделился с ним своей болью. Тем, как меня подвела группа. По крайней мере, я так считал. От его презри- тельного взгляда мне стало больно.

                 Приближались экзамены. Я с ужасом ожидал их начало. За зиму мно- гие успели узнать, что я "довольно эрудированный юноша". Было глупо скупиться на знания, когда, ничего не теряя, ты мог изменить оценку контрольной товарища или поздним вечером в читальном зале приблизиться душой к незнакомому человеку. Это было так романтично. Сейчас же мой общественный имидж рос, а внутренний падал. "Что-то будет"-думал я, чувствуя, что простоту и легкость ответов должна будет сменить армейс- кая находчивость вкупе с изворотливостью. Противно это было делать, но выбора у меня не было. Это была борьба за существование. Сессия была сдана. Как я пролез через нее и как пролезал через через 4 другие, я с трудом понимаю. Ведь помимо сдачи гор зачетов и ответов на горы вопро- сов мне предстояло всячески скрывать что в действительности у меня внутри. Внутри же у меня неотвратимо нарастал комплекс собственной не- полноценности. С одной стороны спихнуть с высоты побывавшего на ней сложно. Но мне ведь и подпереть себя было нечем. Я весь был в боли, ко- торая и выполняла эту подпирающую функцию. Я научился и привыкал, уходя в себя, растворяться в ней, забывая о своей самооценке и становясь равнодушным к своему общественному имиджу.

                 Летняя практика состояла из двух этапов-внутри города и с выездом за его пределы. азбившись на бригады, мы замеряли температуры воздуха, почвы, скорость ветра, отчитывались по номенклатуре /систематизации названий/ облаков и способности применять эти знания на практике. Пос- ле, на камеральной обработке, мы обрабатывали данные и составляли кар- тину климата отдельных городских районов и в целом города. Все шло нормально, кроме одного: Паша Краснов, распределенный в мою брига- ду,"шарил"- избегал работы. Я, как бригадир, предупредил его дважды. Его действия приобрели скрытую форму с приготовленными отмазками. Больше я не стал предупреждать. После землеведения мы приготовились к поездке в Свободненский район за 100 километров от города. Там нам предстояла практика по картографии. На предварительном собрании после инструктажа преподаватель-фронтовик Георгий Александрович Груздев обратился к нам: -У кого есть вопросы и предложения?

                 -Я настаиваю на снятии Краснова с практики,- сказал я.

                 -Мотивы?

                 -Я - бригадир, армеец.Он-профорг, не служил. Сознательно отлыни- вает от работы. Я предупреждал его дважды. Не помогает. Если не могу зас- тавить его работать я - из группы не сможет сделать это никто. Ваше же распределение его в одну из бригад автоматически означает работу всех остальных ее членов за себя и этого бездельника. Поэтому я настаиваю, на том, чтобы вы отстранили его от практики.

                 -Все так считают?- форма вопроса показывала, что чувства Георгия Александровича на моей стороне. Я перевел дыхание.

                 -А, пускай идет к нам в нашу бригаду,- раздался тут голос Гари- ка. Он не был в своей бригадиром. Это место занимала Ира Колмакова. Гарик же с багажом своих знаний и армейской находчивостью занимал в своей бригаде позицию, аналогичную Паши Краснова в моей.

                 -Гарик, не понял, почему это ты подаешь голос? - начал было я.

                 -Не надо мне рот затыкать. Понял, да?-загремел на меня он.

                 -Не понял? - полностью развернулся к нему я.

                 -Не надо ссориться,-раздался голос Георгия Александровича. -А что скажут остальные члены бригады?

                 -А, пускай идет к нам,-сказал Вадик Гитько.

                 -Ты видишь, что тебя никто не хочет брать на поруки?-сказал Геор- гий Александрович Краснову. - Учти, это, скорей всего, твой последний шанс исправиться.

                 На этом собрание и закончилось. Все вышли в рекреацию. Я кипел от поступка Гарика. Он был сделан и для доставания меня. В холле, подойдя к Гарику, я в упор громко спросил его: -На каком основании ты замолвил за Краснова слово?

                 Все повернулись к нам лицом.

                 -Миха, Миха, кончай, жалко же парня, сам пойми.

                 -Не-ет. Кукушка хвалит петуха. Ты сам знаешь кто ты.

                 Повернувшись, я вышел на улицу. Следом выбежал Гарик.

                 -Миха, зачем ты так, жалко же парня, давай разберемся. -Я знаю кто я, ты знаешь кто ты. Какие могут быть еще нерешенные вопросы?

                 Посмотрев на меня, больше он не сказал ни слова.И мы поехали на практику.

                 Вспоминать ее печально и больно. Кругом цвела зелень, пели птицы, рядом текла наша могучая Зея. Можно было наслаждаться и свободой отно- шений. Но воспринимал я эти прелести лишь кусками и через головную боль из жуткой становящейся противной оттого, что я никак не мог от нее от- делаться. Она все сильнее формировала мой комплекс неполноценности, тормозила мой мозг, и все необходимые знания я доставал из себя, так сказать, по принципу угасающей инерции. Но сущность моя оставалась прежней. Я, хоть все чаще уединялся, видя бессмысленность своего душев- ного общения с людьми, но ни от какой работы не отказывался и старался быть в ногу со всеми. Душой с людьми я общался лишь вечерами у костра через гитару, вкладывая первую в песни впечатанные мне в психику стрессом. Моей любимой песней была "Костер" Андрея Макаревича, казавшей- ся мне написанной им про меня. Пел, знал и любил я множество других песен самых различных групп, задолго до начала перестройки начавших появляться как грибы после дождя. Моя любовь ко всему новому и экстра- вагантному была, наверное, моей слабостью. "Миша, человек, желающий достичь многого, должен уметь себя ограничивать", - говорил мне до ар- мии Валентин - мой духовный наставник, единственный из всех других, давших мне помимо чего-то, нечто.

                 Он.

                Жил он в Калинине, том самом, из которого я призывался в армию. Позна- комил меня с ним знакомый моего отца, перед которым я по просьбе отца и его собственной показал работу с нун-чаками. В разбрасываемости Валя меня остановил именно в отношении к восточным единоборствам, что так многолико и привлекательно. Валя дал мне помимо личного примера гармо- нии силы с подлинной духовной свободой, что тогда понять я мог только подсознательно, так как был слаб, уникальный комплекс упражнений, уни- кальность которого я понял только через 7 лет занятий ими. После прос- ветления я не раз думал, тренируясь, о том сколько мы сейчас бы могли дать друг другу, случись сейчас наша встреча. Каждая тренировка гим- настики тогда мне приносила освоенными по два - три новых элемента. И я быстро шел в гору не только в ней. Рост моих способностей был одина- ков как в учебе, так и в спорте, так и в освоении гитары. После стрес- са я был загружен до предела и теперь вспоминал о Вале лишь изредка.

                Но вспоминал. Под конец практики девчата организовали праздник Непту- на, а парни - прощальный костер. Всем им было весело.

                 В тот год отец Вадима уехал в Киев для повышения квалификации. Ва- дик решил воспользоваться случаем и побывать на Западе, где еще ни ра- зу не был. В Кирове у его жены Оли жили родители. Сначала он хотел вслед за ней, уехавшей раньше его, заехать к ним, а потом поехать в Киев. Я, два года уже не видевший отца, был спровоцирован им и его сбо- рами. Стояло красное лето. До колхоза было полтора месяца. Выпадала воз- можность и ближе познакомить моего отца с Вадиком, когда на обратном пути последний заехал бы за мной. Отец помнил его по двум-трем встречам во время моей школьной учебы, когда Вадик, изредка приходя к нам, с видом знатока бежал смотреть книги.

                 Начало поездки было обычным, если не считать, что для нее Вадику надо было открутиться от военной подготовки в институте. Он сделал это мастерски, проведя преподавателя за нос. (Навешав лапши на уши). С са- мого начала путешествия его мечтой была идея выпросить у возможных по- путчиков-иностранцев валюты. К поезду Благовещенск-Москва в Белогорске прикрепляли 1-2 вагона с иностранцами, ехавшими в Москву из Владивос- тока. Так было и на этот раз. Вадик ерзал, боясь КГБ. Мораль и кошмары времен застоя в нем тогда держались крепко. Наконец он решился.

                 -О, ты не представляешь-двухместное купе, оба пожилые. Он знает немецкий, английский, французский и итальянский. Она-немецкий и фран- цузский, -восторженно рассказывал он мне. - Смотри, что они мне дали.

                 Я посмотрел на пятидолларовую монету и улыбнулся. Я был к этому равнодушен.

                 -Пойдем со мной-тебе понравится.

                 Вадик говорил на английском.Самостоятельные сверхурочные занятия сделали его одним из сильнейших "англичан" класса. Я был "немцем". Знал немецкий я достаточно хорошо для такого общения, но под доминантой стресса я не хотел появляться перед незнакомыми интеллигентными людь- ми. У Вадика же начал разгораться аппетит общения. Он опять изчез из купе.

                 -Японец, говорит на английском, студент токийского университе- та.На груди -фотоаппарат. Я спрашиваю его:"Кола?"-он не понимает. Я и так, и сяк,-наконец до него дошло: "О, кело (цветной)".

                 Меня тянуло и туда и сюда. Наконец чаша моего терпения была пере- полнена: -Пошли.

                 Я взял в подарок первым знакомым Вадика одну из костей динозавра с их кладбища, открытого в Благовещенске, которое мы посещали на прак- тике, и которые я вез своим братьям-Илюше и Ване, и мы направились в гости. Перед дверью их купе, набрав в грудь побольше воздуха, мы пос- тучали.

                 -Ja,ja.

                 -Thi is mei fremd Misha,-сказал Вадик после приветствия.

                 -Guten tag,-сказал я.

                 -The speak spanish,-поспешил он объяснить спектр моих лингвисти- ческих способностей.

                 -O, ja,ja.

                 Мужчина был простым представительным и повидавшим жизнь. В женщине же, несмотря на возраст, чувствовался познающий и радующийся миру ре- бенок. С этим ребенком у меня сразу возникла симпатия. Вадик уже успел сообщить о себе часть информации. Очередь была моей. Подбирая слова, я стал рассказывать о себе, институте, родных. Потом меня заочно со всеми членами их семьи познакомила женщина. Мужчина помогал ей, если у меня были затруднения в понимании. У него чувствовалась свобода и комбина- тивность мышления. В крайнем случае он говорил Вадику по-английски, а Вадик переводил мне на русский.

                 -А это-кость динозавра,-сказал я как мог. -Он жил 70 тысяч лет на- зад.Звали его траходонт амурский (траходонт амурензис)."Латынь ведь то- же международный язык", - думал я. Кажется, они поняли лишь то, что это что-то палеонтологическое.

                 В беседе с мужчиной Вадик отмочил номер. Мужчина показывал по карте кругосветный маршрут их путешествия.

                 -О, этот длинный и извилистый путь,-сказал Вадик по-английски вспомнившееся название песни группы "Битлз".

                 -Да,-удивленно протянул мужчина.

                 -Вы сегодня ужинали?- спросил я их по-немецки, обрадованный воз- можностью убить сразу нескольких зайцев.

                 -Да, -почти одновременно ответили они, сразу посмотрев на меня уважительно и несколько удивленно. Но все равно нам надо было ухо- дить. Сердечно попрощавшись, мы вышли. Посмеявшись с Вадиком над ним самим и поделившись впечатлениями, мы продолжили путь.

                 Мой отец -очень принципиальный человек. Он обладает государствен- ным мышлением и энциклопедической эрудицией. Работе он отдает себя все- го. Будь он покладистей- он бы давно уже находился в верхних эшелонах власти России. Но его принципы, как он сам про себя выразился, на него больше навлекают, чем приносят. Их у него всего 2: порядочность и спра- ведливость. Отстаивай он их только по отношению к себе, -он бы уже давно почивал на лаврах. Но он не мыслит себя без людей, за судьбы которых он ответственен. Я был первым его сыном. Поженились они с матерью в 1964-м году. Я родился в 1965-м. У матушки от первого брака уже была дочь-Та- ня. Она на 6 лет старше меня.

                 Приехав в Калинин, спустя день, я почувствовал, что мне нужно от- цу рассказать все случившееся со мной. Дело в том, что говорил я сильно тяжело набирая в грудь воздуха и постоянно заикаясь. Создавалось стран- ное впечатление, и я рисковал быть неправильно понятым. Отец с готов- ностью и уже пониманием чего-то принял мое желание. Рассказ длился 5 часов. Пытаясь обрисовать картину своего недавнего мировосприятия и случившегося со мной, я с картины мироздания перескакивал на Краснова, с него на людей, с людей на Гарика.

                 -Подожди, Миша. Давай попытаемся выделить в случившемся главное.

                 -Какое главное? Разве могут быть в жизни частности?

                 Но отец тем не менее меня понял.

                 -Давай я познакомлю тебя с нашей знакомой.Она-психотерапевт.Жен- щина исключительной деликатности и порядочности.

                 Я колебался. Дав согласие, я через некоторое время забирал его на- зад. Я боялся раскрывать неспособную защитить себя свою душу перед нез- накомым человеком.Это бы означало расписывание перед ней и самим собой в своей слабости полностью. А если она еще и не сможет помочь? Нет.

                 Моя мачеха -Татьяна Геннадьевна -для меня -Таня, будучи достаточ- но осведомленной в фармацевтике, с помощью отца настояла, чтобы я стал принимать пирацетам.

                 "Это витамины для мозга- они радикально на тебя никак не повли- яют", -внушали мне они. Для меня таблетки тоже означали расписывание в слабости, но витамины-это был компромисс.

                 С папой и Илюшей мы съездили за Ваней в санаторий и всей мужской компанией- в Москву погулять. У зоопарка, в который мы пошли, произо- шел кусочек цирка. У памятника героям-краснопресненцам гид-папа задал Ване вопрос: -Ваня, кому памятник?

                 -Пушкину.

                 -Вань, а посмотри что у мужчины в задней руке?

                 -Граната.

                 -Вань, а зачем Пушкину граната?

                 -Незачем,-сказал Ваня, подумав.

                 -Тогда кому этот памятник?

                 -Лермонтову,-сказал я за него.

                 Наш хохот перекрыл шум машин.

                 Зимой во время моего просветления произошло то, о чем 6 лет спус- тя я прочитал у Бхагавана Шри Раджниша. Мои родители были во мне уби- ты. Нет, я не перестал их уважать и питать сыновних чувств, но они те- перь перестали для меня быть авторитетами. У меня теперь своя голова была на плечах. Теперь я видел все ошиб

                одов, которые я не мог до- вести до конца. Выяснение отношений все дальше стало удалять наши души друг от друга. Я опять стал чувствовать себя одиноким. "Скорей бы прие- хал Вадик",-думал я. Он приезжал за 4 дня до отъезда в Благове- щенск. Этого было достаточно и для его знакомства с отцом и для поездки к Вале на дачу.

                 Я так обрадовался ему, встретив его в Москве на Киевском вокза- ле. "Проблема отцов и детей",-прочел я в его глазах охлаждающую меня моим обезличиванием реакцию в его глазах. Но что было делать? Поехали. В первый вечер отец после выпитого вина стал рассказывать нам о Великой Отечественной войне. Рассказывал он о том, как он сам восстанавливал истину о прошедших боях и изобличал фальсификаторов или умалчивающих правду историков, освещавших бои в угоду правящей верхушке и боящихся за свою жизнь. Мне было безразлично от тяжести своего состояния, и я сидел и ради приличия таращил глаза и поддакивал. "Хоть Вадик насла- дится встречей с умным человеком",-думал я. После беседы мы с ним выш- ли на улицу.

                 -Вот это голова!-сказал Вадик.

                 Я был польщен.

                 -То, что мне за 6 лет института преподаватели не смогли вдолбить, он рассказал за 2,5 часа.

                 Мы шли дальше.

                 -Мне по ... его знания, мне важны его понятия.

                 -...?!Ты что говоришь?

                 -А что я говорю?

                 -А ты ничего только что не сказал?

                 -А что я сказал?

                 -По-моему не надо большого ума, чтобы понять что ты сейчас ска- зал. Достаточно на твое место поставить меня, а на место моего отца - Трифона Сигизмундовича. Мы вышли на набережную Волги. Сели на скамейку.

                 -Знаешь, последнее время мы что-то перестали понимать друг дру- га,- несколько печально сказал он с больным для меня намеком. Вместе с чувством тоски, охватившем меня, во мне проснулось и чувство хозяина положения: каково ему одному быть непонятым в чужом городе.

                 -Вадик, забудь про это, все, пошли домой, это мелочи. Но он так не думал. Он был обижен. К Вале на дачу мы поехали с ночевой на следую- щий день. Валя дал мне разрешение приезжать туда в любое время, незави- симо от его там присутствия. Набрав продуктов, мы туда прибыли.

                 Природа на западе России существенно отличается от нашей дальне- восточной. Если в детстве, читая сказки о дремучих лесах, темных бо- рах, высоких травах в степях, я отождествлял их с нашими сосняками, смешаннолиственными лесами и полями, то увидев природу Запада, я понял с каких лесов и трав писались сказки. Находиться в центре зарождения культуры и оккультности своего народа было таинственно, но покойно и романтично. Казалось, что все тебя здесь бережет.

                 -Обрати внимание на названия деревень и городов. То, что ты у Нек- расова и Тургенева изучал в школе было здесь. Отсюда пошел твой на- род,-говорил мне отец.

                 На даче были Валина дочка Леночка и ее бабушка -Зинаида Петровна.

                Оставив вещи, мы сходили на речку, прошлись по роще. Утром я предложил дальнюю прогулку и предложил ее и Лене. Вадик был против детства в мужском коллективе, но я был убежденнее. Лена тараторила всю дорогу, рассказывая нам о цветах, бабочках, как они с папой ходили на реч- ку. Речитатив ее был певучим с каким-то родным акцентом, какого не ус- лышишь на Дальнем Востоке.

                 -Зачем ты взял эту балаболку?-спросил Вадик. Сделав большой круг, мы подошли к дачам со стороны Тверцы-так называлась текущая там реч- ка. На ее берегу сидел человек. Когда мы подошли ближе, раздался крик:"Папа". Валя был доволен, что мы взяли с собой Лену.

                 В эту поездку на дачу Вадик огорошил меня еще один раз. Брошенным мячиком я попал ему в лицо. Из-за контраста с прежним выражением его лица я расхохотался.

                 -Что ржешь?-Пирацетаму нажрался?- спросил Вадик.

                 Мой смех стал угасать. Когда мы шли на поезд, я выдал ему и это, и отца, и "балаболку". Сказать ему было нечего. Но мнение к этому у него оставалось свое. Во время нашей первой встречи в Москве, мы пошли в магазин "Мелодия", чтобы посмотреть альбом из двух пластинок "Реки и мосты" "Машины времени". Мы подошли к дебютной их продаже и взяли 4 альбома: мне, ему, моему отцу к приближающемуся дню его рождения и моей сестре. Когда дома я стал обновлять покупку, игла сорвалась с пальца и процарапала сторону одного диска до середины. Теперь в колонке раздава- лись щелчки. Вадик полулежал на диване и демонстративно смотрел какое я приму решение. Можно было этот диск и подарить. Я взял его себе. "Надо же",-почувствовал я . С отцом мы расстались как глухой со слепым. На- верное, и тем и другим был я, хотя и не полностью. И еще говорящим.

                 -Ты любишь песни Аллы Пугачевой?-спросил я как-то Илюшу.

                 -Нет.Папа говорит, что она поет не про перестройку.

                 -Здесь о перестройке,-успокаивающе сказал я отцу перед отъездом после вручения альбома.

                 -...,- в сердцах выдохнул отец.

                 Отвернувшись друг от друга, мы пожали друг другу руки, и я побе- жал вниз по лестнице. Я тут понял, что "достал" его, сам того не же- лая. Но разделить тогда с ним эту боль я уже и вообще не мог. Тогда я был полон своей. "Хорошо, что Павитрин не слышал этих слов",- подумал я. В этот момент он был уже внизу. В аэропорту мы встретили Андрея Пат- ка- нашего одноклассника, летевшего домой. Я и тут был немногословен.

                Павитрин же от меня отдыхал.

                 -Надеюсь, ты не тот поцарапанный альбом мне подсунул?- спросил он в Благовещенском аэропорту.Я молча посмотрел на его улыбочку. Когда я у дома вышел из машины, и посмотрел ей, поворачивающей на перекрестке, вслед, то увидел один лишь Павитринский затылок.

                 Стирание прошлого жизненного опыта пережитым стрессом

                 С началом учебы я стал в динамике - при общении с людьми осоз- навать ту ситуацию моей души, в которую я попал. Я никому не мог объ- яснить, что со мной произошло. Понятно, я мог словами сказать о слу- чившемся стрессе, даже о том, что я сошел с ума. Иногда я говорил и это. Но слова не отражали того состояния моей души, в котором она на- ходилась или отражали, пока я еще их не сказал. Но едва я их говорил, как они начинали выглядеть совсем по иному, а не так, какими были они в моей душе, постоянно отражающими ее состояние. Слово "стресс" вдруг становилось таким нежным и чистым, что я начинал чувствовать, что я не выразил человеку того, что хотел. Одновременно я начинал чувствовать, что просто не смогу человеку выразить состояние своей души из-за одно- мерности всех возможных слов. Что для этого, этому человеку надо на время отождествиться со мной в душе в подлиннике, а не воспринимать умом мои слова, придавая им собственное звучание. С другой стороны - сказать, что я полный дурак я тоже не мог. Само мое осознание проис- шедшего уже как-то утверждало меня в своих глазах. Да и прежнее пережи- вание диалектического мышления где-то в глубине меня оставляло веру, что этот сход временный. Я не мог просто думать, размышлять, разве что с большим усилием внимания, не мог с легкостью вытаскивать из памяти необходимую мне информацию, но сама направленность моего хода мысли говорила мне, что я не дурак, что я просто не могу из-за навалившейся на голову тяжести спокойно мыслить. Хотя тяжесть иногда была такой, что и это я мог осознавать лишь подсознательно- по сути не сознавая этого. Просто сам становился этой тяжестью, излучая, казалось, ее.

                Проблема общения с людьми стала на первый план. Душа рвалась излить хоть кому-то свою боль. Приходили письма от армейских друзей. Но я не мог им ответить. Давящая тяжесть отключила все мои прежние интересы к жизни. Единственной тягой осталась тяга к знаниям будущей одновременно противовесом развивавшемуся комплексу неполноценности и единственным путем из той ситуации в которой я оказался. Написать друзьям о том, что я сошел с ума я, понятно, не мог. Мягче это выразить я тоже боял- ся, так как в слова я вкладывал переживаемое. Я боялся написать о сво- ей неполноценности. Написать отписку не позволяла совесть. Я разрывал- ся между угрызениями совести и тягой души ответить им. Написать просто о чем-либо я не мог так как в любое делаемое дело вкладываешь себя всего- часть же меня была больной. Я чувствовал и боялся, что это мое действительное состояние будет, понято моими друзьями, или я задену их какой-нибудь интонацией письма, если начну это от них скрывать. Задену не фактом скрытия, а какой-нибудь интонацией, которые я не осознаю.

                Через год мои терзания по поводу моего вынужденного молчания утихли.

                 Колхоз проходил за Зеей в пяти километрах от бывшей паромной перепра- вы. Бросили нас на картошку. После первого курса Гарик перевелся на за- очное отделение, и из армейцев со мной был Эдик Ерофеенков- теперь то- же второкурсник нашего факультета, только учился он на отделении био- логии-химии. Мы были с ним знакомы с подготовительного отделения. Была осень, жухла трава, ночами сгущались заморозки. Студенты в кирпичных бараках начали мерзнуть. Было решено запустить обогревательные систе- мы. Кого же назначать кочегарами, как не дедов советской армии. Это вы- падение из общего режима нас очень устраивало. Вечерами к нам в коче- гарку приходили лица противоположного пола, и я собравшимся пел, играя на гитаре, песни. С собой, как обычно, я взял книгу. Ее чтение вместе с тренировками было для моей души противовесом занятиям, которыми увле- калась молодежь:любви и кучкованиям с поисками выпивок и конопли. Кни- га была "Олень-цветок" М.М.Пришвина. Одно,написанное в ней, меня пот- рясло и загрузило. Загрузило положительно. Михаил Михайлович писал, что уйдя от людей, он открыл для себя единственную ценность в жизни - связь между людьми. Прежде о Михаиле Михайловиче я читал, что за нес- колько страниц его дневниковых записей, иной бы отдал несколько лет собственной жизни. С детства я им жил как и Арсеньевым, Бианки и Аки- мушкиным. Но больше всех-Федосеевым. Моим идеалом человека, к слову, был Улукиткан.

                 Эти слова Пришвина заставили меня задуматься. Я был недоволен группой и не хотел со многими общаться. Но если опыт Михаила Михайлови- ча универсальный, как я должен был эту единственную в жизни ценность совместить со своими желаниями в отношениях с группой, с Павитри- ным. Ответа я не находил. Ноябрь принес мне новый сюрприз. Краснов начал опять поднимать голову. Он отвертелся от колхоза, откручивался от об- щественной работы, по прежнему ходил на лекции по желанию /что, впро- чем, было его личным делом/ и в профилакторий, а также ездил сам и направлял своих друзей в санатории. Его голос опять начал громко разда- ваться завершающим собрания группы. Я опять выступил на комсомольском собрании. Я требовал его снять. Юра Шепетов ушел в армию. "После он будет другим человеком, можно рассказать о нем".

                 -Откуда такая информация?- спросил Краснов. Все выжидающе посмот- рели на меня.

                 -Гарик сказал.

                 -Гм, Гарика нету.

                 Мое обвинение, хоть тень и была брошена, повисло в воздухе.

                 Нервы мои были уже не те: -Да он же гнида, гни-да. Разве вы не видите?

                 -Да что ты к нему привязался?

                 -В самом деле.

                 Рот мне заткнули.Но если бы это было искренним затыканием. Первый по авторитетности голос о моей тенденциозности принадлежал подруге Иры Гладышевой - Лили Рябчинской, в прошлом году поддержавшей меня. Сейчас ее поддерживала и сама Ира. Если бы Ира в прошлом году не начинала те- рять слов перед красноречием Краснова. Если бы я не чувствовал, что слова Лили вызваны желанием поставить себя с сильной стороны, чтобы привлечь мое внимание, как парня. По крайней мере, я был в этом уверен.

                Я был раздавлен, подавлен, озлоблен. Чувство говорило мне, что я все дальше удаляюсь от Пути- того состояния души, которое давало мне гар- монию чувств. Но я стал расслабляться. В голове было такое состояние, что дальше проваливаться было некуда. И я начал привыкать к тому су- ществу, которое стал собой представлять и как-то раскрепощаться, не обращая внимание на задавленность. В обращении со своими проблемами к матушке я не видел смысла.

                 Матушка что-то поняла. Но помощи у нее я не просил. Случись тогда огласка, эти строки, возможно, остались бы ненаписанными.

                 Василий Антонович Дугинцов - старший преподаватель кафедры зооло- гии - в скором времени предложил мне стать старостой зоологического кружка. Он зажег во мне уверенность в будущем этого кружка, и я, воо- душевленный, взялся за дело. Вечером, придя домой, я сходил к Наташе Запорожец - сестре Феди, моего друга детства, за помощью (она окончила художественное училище). Она оформила мне объявление, приглашающее всех желающих ходить на этот кружок. Прошло 2 или 3 его занятия. Мы слушали доклады студентов, больше студенток, и после обсуждали их.

                 -Медведи на зиму ложатся спать в берлогу, -читала курсовую одна девушка.

                 -Как? Все в одну?- удивился Василий Антонович.

                 -Нет, каждый в свою, -спохватилась студентка.

                 -Так вы так и говорите, -сказал Василий Антонович.

                 Но на этом после нескольких заседаний кружка все дело и кончи- лось. Искру, заложенную во мне Василием Антоновичем, разжигать у меня сил просто не было, и его предложение на этом окончило свое существо- вание.

                 В эту зиму я познакомился со своей первой невестой. Придя из ар- мии, я первым делом устроился работать. Так требовали моя самостоя- тельность и нежелание сидеть у матушки на шее. Сначала меня отец Вади- ка Трифон Сигизмундович устроил санитарить в свое хирургическое отде- ление первой горбольницы. А через год я по совету матушки перевелся в одно из отделений областной, где работал и теперь. Однажды, моя полы в палатах, я зашел в очередную и " здрасте". На меня пронизывающим любо- пытным взглядом смотрела симпатичная девушка. Она была немного старше меня. Я поздоровался, получил ответ и стал делать свое дело. Она, хоть и продолжала разговор с подругой, чувствовалось, что фиксирует каждое мое действие, с разгорающимся желанием со мной заговорить.

                 -Молодой человек, а как вас зовут?-услышал я наконец.

                 -Нас? -углубленный в работу переспросил я.

                 -Да, вас,-улыбнулась она.

                 -Миша.А вас?

                 -Ира.

                 Она была заводной. После работы мы садились в холле или у нее в палате и рассказывали друг другу о себе. Она была разведенной с мужем, имела пятилетнего сына и жила в одном из городов Амурской области. Тан- цы были ее хобби и профессией. Подлечив свое здоровье, она уехала до- мой. Перед отъездом мы обменялись адресами. Тогда я еще не знал, что на всю катушку нашим отношениям суждено будет начаться через два года.

                 Тем апрелем у меня начались отношения с Наташей. Она была родной сестрой моего товарища детства. Жил он в деревне Петропавловке Ива- новского района, чьи угодья раскинулись вокруг нашего постоянного мес- та рыбалок-в 73 километрах от города. Мы были еще мальчишками-старшек- лассниками. Озеро было огромным. Называлось Размыв. Пройдя однажды мимо нашего постоянного места, в дубраве, спускающейся до воды, у самой кромки воды мы нашли отличную землянку. Построил ее старожил этих мест и пользовались ей многие рыбаки. Начали и мы.

                 По ту сторону озера метрах в пятистах от воды за тальником был расположен коровий загон. Дальше - пастбище. "А вдруг деревенские к нам через брод переедут за выпивкой и поиском приключений, собрав толпу и с бичами",-переживали мы. В отличие от многих компаний мы гуляли куль- турно. Водка, хоть иногда и перебарщивалась нами, никогда не была при- чиной ссор или только самоцелью. Дождавшись вечера, ухи и настроя всех на общую волну, мы начинали катализировать беседу. Тут происходило все: и проникновение до глубин душ друг друга, и катание по земле от смеха и душещипательные разговоры о тайнах мироздания. С девчонками мы, как говорится, не водились за исключением одного раза.

                 Прихав к нам, деревенские особенно вежливыми не были. Их было че- ловек 7. Все они были на лошадях, с бичами. Пятеро, правда, мелюзга. Но с бичом многие из пацанят даже взрослого мужика могут к лошади не под- пустить и изуродовать так, что родная мать не узнает. Двое же из прие- хавших были нашими ровесниками и даже на год старше. Их клички были Бе- ла и Брат. Сопротивляться нам было бесполезно. Найдя предлог, чтобы ис- портить отношения, они это сделали и влезли к нам в сумки предвари- тельно проехавшись каждому кулаком по физиономии.

                 -А че мне лапшу днем на уши вешали?- скакал вокруг нас пацаненок по кличке Хома.

                 -Пить водочку любите?- изощрялись Бела с Братом. Тут же все вы- пив, съев половину нашей провизии и отобрав у нас понравившиеся снасти и вещи, они уехали. Мы решили спасаться бегством, и на рассвете ушли на Зею. Наташа была сестрой Белы.

                 С ней я познакомился после этого случая через год. Опять приехав в землянку, мы познакомились с Михурой-Мишей Мруга, который пастушил напротив. Мы были цивилизованными. Он для нас дикарем. Его вид помогал этому его имиджу в наших глазах. Мы познавали друг- друга, как инопла- нетяне с разных планет. Но в главном, что тянуло нас друг к другу и об- легчало познание, мы были с ним единогласны: -Идиоты,-сказал он про Белу с Братом. Сойдясь с ним ближе всех, Федя Запорожец стал ездить к нему в гости и в деревню и перезнакомился со всеми деревенскими мальчишками. Со временем к нему подключился и я. Теперь мы у Белы и Брата-Толи Беляева и Сережи Садовского жили все лето, и по-дружески давали им втык за наше первое знакомство. Затем Бела поступил в училище ССПТУ -12 /ставшее позднее и моим/ и, пока не стал третьекурсником, жил у нас, т.к. только третий курс гонял в общежитии и первый и второй. Так я познакомился с Наташей.

                 К тому времени она училась на 4 курсе истфака.Вместо приглашения в кино я пригласил ее в музыкальную каптерку, которой я заведовал, где предстоял серьезный разговор. Я рассказал ей все, что со мной случи- лось и обо всех, могущих возникнуть в связи с этим проблемах и спросил согласна ли она со мной дружить. Она была и остается чистой и доброй, и я верил, что она поможет мне преодолеть тот мальчишеский комплекс пе- ред первой женщиной, который у меня опять развился из-за моего состоя- ния и вынужденной стопроцентной праведности.

                 Но у меня был и другой комплекс. Наташа была хрупкой. Я боялся на- чать ее подавлять. Оценивать и чувствовать себя со стороны я не мог, а внутреннее чувство было задавлено. К чести Наташи конфликтов между на- ми не происходило, и память о ней у меня осталась такой же чистой, как и она сама.

                 В тот февраль по почте я получил поздравительную открытку, подпи- санную инициалами "И.Z". "Ира,- подумал я о своей новой знакомой. - Спасибо тебе". В тот же февраль идя как-то к Павитрину по какому-то делу /худой мир между нами оставался/, я на лестнице столкнулся с его братом Сашей.

                 -Вадик дома?

                 -А ты не знаешь что с ним случилось?

                 -Что?-У меня мурашки поползли по коже.

                 -Он разбился на машине, когда ехал в Тамбовку.Сейчас лежит в изо- ляторе областной больницы.

                 -Пока к нему не пускают, но записку передать можешь,-сказал мне Трифон Сигизмундович.

                 Пока я стоял в прихожей, понял, что все члены его родни в корот- кий срок стали специалистами по анализу и составу крови и своим посто- янным присутствием поддерживали родителей и Олю - жену Вадика, бывшую на седьмом месяце беременности вторым ребенком. "Вадик, как же так случилось, ты уж держись, вокруг все свои. Позвони мне, если что", -что-то подобное написал я. "Какие тут могут быть ссоры сейчас,-думал я.-Лишь бы все обошлось".

                 Покалечен он был сильно. Повредил печень, проколол ребром легкое, сломал руку, потерял 2 литра крови. Вместе с ним пережил стресс от ава- рии и Трифон Сигизмундович, ехавший с ним в машине. Скоро и меня пус- тили в изолятор. Его вид меня потряс: худой, как щепка с горящими гла- зенками вместо бывших глаз, он шарахнулся вверх по подушке, едва я во- шел.

                 -А, пришел?Что, непривычно выгляжу?

                 Я воспринимал его слова как полубред. Но в общем все шло к лучше- му. Страшное осталось позади. Я снова стал ходить к нему, прове- дуя. Жизнь опять нас сводила. Вскоре его отпустили на домашний стацио- нар.

                 В начале марта из Владивостока приехал наш одноклассник Андрей Задворный.Он был мягкосердным при своей внешней мужественности и про- являемые им ко мне чувства в школе, баловали меня, тогда еще имеющего много друзей и не знающего настоящую цену преданности и постоянс- тву. Приехав, он позвонил, а затем и пришел ко мне. Теперь его душа была для меня бальзамом.

                 -Мишка, как же ты так?-дрогнувшим голосом произнес он после моих рассказов.Он был потрясен, и меня это лечило.

                 -Ты знаешь что случилось с Вадиком?

                 -Что?!

                 -Пойдем к нему, попроведуем?- предложил я после рассказа.

                 В ту зиму моя дальняя родственница, преподаватель института Тать- яна Константиновна Загайко организовала свой научный кружок на другом факультете-физмате. Им был нужен биолог, и она обрадовалась встрече со мной. Год назад я был бы рад не меньше. Но и сейчас я не отказался.

                 -У тебя есть знакомые в онкодиспансере?-Для опытов нужна раковая сыворотка.

                 Трифон Сигизмундович работал именно там. Сейчас, идя с Андреем, я шел к Вадику и за этим.

                 -Нет.Это в лабораториях надо спрашивать.А зачем тебе она?Пашке Краснову в суп подбросить?Ха-ха-ха.

                 Я побледнел. Андрей, было засмеявшись, смолк и нахмурился. Я не произнес больше ни слова. "Ноги моей там больше не будет",-решил я про себя. Я был, что называется, раздет догола. Я не знал ни что ответить на плевок, ни не имел сил хоть как-нибудь защититься. Это случай был первым обращением моего сознания к высшим силам, хотя к ним за помощью тогда я не обращался. Просто знал, что просто так это ему не пройдет.

                Занятия гимнастикой я не прекращал. Но ловкости и гибкости, получаемых от нее, мне было мало. Выручил Толя Страхов. Он имел первый разряд по самбо и дружеские отношения с тренером своей секции-Виктором Иванови- чем Курашовым.

                 -Давай к нам,-сказал Толя. Меня долго упрашивать не пришлось. Это было тем, что мне было надо. Чувства от захвата противника всколыхивали память детства, нагрузка стала абсолютно иной, но что было самое глав- ное - я привыкал к непосредственной близости противника и к готовности его постоянного противодействия. Таких возможностей у меня не было дав- но. Досадным было лишь то, что моя запоминающая способность стала мне изменять. Боль не давала моему вниманию ни надолго выходить вовне для познания, ни долго удерживать увиденное. Теперь мне надо было десятки раз повторить элемент, чтобы не забыть его к следующей тренировке. И то вспоминали его больше мышцы, чем голова.

                 -Я же показывал тебе это,-удивлялся Толя, знавший мое прежнее схватывание на лету. Мне оставалось лишь молчать, работать, иногда от- шучиваться. После первой тренировки моя грудь впервые за прошедший год сделала глубокий вдох. Он сопровождался сладостной истомой от потягива- ния налитых новой нагрузкой мышц. Гимнастика давно мне такого не дава- ла. -Я вам обоим мозги прочищу,-думал я о Павитрине и Сатпремове.

                 Игорь тоже был моим одноклассником. После школы, как и все дети интеллигентных родителей нашего класса, кроме меня, он пошел в ВУЗ - в пединститут на ФВС. Через год он почувствовал, что это не его призва- ние.

                 -Пойдем к Игорю, у него сейчас подавленное состояние, поддержим его,-сказал я Вадику.

                 -Откуда ты знаешь?-удивился он. -Он же бросил институт после года учебы.Он опять на распутье в сомнениях.

                 -...?-посмотрел на меня Павитрин.

                 Лицо Игоря было мрачнее ночи. К нашему уходу оно несколько прос- ветлело. Выйдя на улицу, я увидел, что душа Вадика также чем-то попол- нилась. После стресса, идя как-то по городу, я за спиной услышал со знакомыми интонациями свист. Однако, спектр его гамм обрадовал бы и не всякую собаку. Свист был требовательным, я же расслабленным. С запозда- лой реакцией, что этого не надо было делать, я обернулся. У него и вы- ражение лица несло те же гаммы чувств: 2-3 встречи после стресса, во время которых лишь киваниями головы, поддакиваниями и отрывистыми от- ветами я поддерживал и вел разговор, зарекомендовали меня в его глазах слабым и закрытым душой. Такое отношение ко мне рождало у меня желание ответить тем же.

                 Почти каждую ночь, которую я ночевал дома, я ложился в постель с книгой, несмотря ни на что. Читать полноценно я не мог. Изо всех сил напрягая внимание, я выхватывал из книги информацию и пытался ее ис- черпывающе переработать. Но единственное, что я мог сделать своей го- ловой - это одно-два, от силы 3 логических колена, после чего информа- ция под давящей меня тяжестью автоматически приказывала долго жить - незаметно для меня уходила из поля моего внимания, и я ничего не мог поделать, чтобы ее удержать.

                 Один мой сокурсник -Саша в то лето становился большим начальни- ком-командиром линейного стройотряда "Проводник" на поезде " Моск- ва-Благовещенск".

                 -Поехали со мной,-говорил он мне.

                 -Я не один.

                 -Бери, кого считаешь нужным. К тому времени между нами была уже дружба, начавшаяся на подготовительном отделении.Отзывчивый ребенок располагающе сочетался в Саше с его силой.

                 -Опять сел передо мной шеей доску закрывать,-вгонял его под смех парней в приятное смущение я на подготовительном отделении. Наши с ним отношения давали мне существенный покой в институте. Я чувствовал, что они не раз сдерживали чрезмерно активных акселератов из близких Крас- нову друзей. Я в долгу не оставался. Сашин уклад мышления основывался на понимании, что не всегда можно выразить словами. По этой причине почти каждая сессия несла ему ссоры с преподавателями, требующими пол- ноты словесного образа понятий.

                 -Уйду из института,- в сердцах бросал он, и я чувствовал, что его окончательное решение колеблется действительно на лезвии бритвы. Я на- чинал рожать бальзам. Если эти роды не проходили, я начинал разговари- вать с ним по-мужски. Я чувствовал, что ему для душевного покоя и успе- ха в жизни нужен именно институт. Неужели для этого жаль было потратить время на 10 минут морали или провести вечер совместной подготовки. В такие минуты у меня рождалось былое красноречие.

                 В ту весну я рассказал Саше о случившемся со мной как мог. Я ни о чем не просил. Просто предупреждал его о правильном меня понимании в случае чего для наших дальнейших отношений.

                 -Поехали в проводник?-спросил я Наташу. Оказалось, что она со своей подругой -Таней Королевой планировала такую поездку еще в начале этого года. Саша записал в свой блокнот нас всех троих.

                 Эта весна была весной моего окончательного разрыва с группой. Крас- нов, не сказав никому ни слова и собрав все необходимое и приготовлен- ное к вручению 8-го Марта, перед праздниками уехал домой. В последний день занятий на каждой перемене девушки ловили каждую нашу миграцию, ожидая наше кучкование для поздравления. Наиболее темпераментные през- рительно "ставили на место" задир сильного пола. Неудобство испытывал не я один. Но был еще один шанс-9 марта. К нему Краснов и приехал. Но я собрал у парней деньги и, пожертвовав началом одной лекции, сбегал в "Детский мир" и купил несколько наборов энтомологических откры- ток. Поздравительные я подписал еще дома. После последнего занятия, ког- да у девчонок иссякла вера, и они, разочарованные, стали вставать, я подчеркнуто любезно попросил их остаться. Краснов, понятно, не входил в число заговорщиков, но и быть девушкой он тоже не не хотел. Он выбежал за нами в коридор и стал, заглядывая к нам через плечи, задавать глу- пые вопросы. Кто-то ему и отвечал. Распределив открытки, мы вошли в ка- бинет. Я не выкладывался, как в прошлом году. Я был серьезно на них оби- жен. Я просто выполнял свой долг. Они ведь меня поздравляли. Как приятно было смотреть как меняются их лица, два дня за минуту до этого смот- ревшие на нас как на неудачников. Но я не просто поздравлял. В поздрав- лении в отместку за такое двухдневное к нам отношение я пожелал им по- мимо прочих благ более внимательно относиться к своим юношам и прихо- дить болеть за них на все спортивные состязания, включая и лыжные, ко- торые только что прошли. У наиболее темпераментных девушек лица стали проигрывать силу.

                 - Да, вот так то, поняли?-стали восклицать Игорь Сергеев и Андрей Шуляк, ожидавшие от меня дежурных слов и обрадованные переменой отно- шений в нашу пользу. Добрая осенняя ссора с группой была прервана. До скоро случившегося отчетно - перевыборного комсомольского собрания.

                 На нем присутствовала и наша куратор. Краснова опять оставляли профоргом. Более того, он уверенно называл своими грехами лишь самые незначительные из них и бессовестным голосом обещал их исправить. Все проголосовали "за". Сказать сразу мне не дали. Пришлось сесть.

                 -Не понял, почему вы его выбираете опять? - спросил я. - Он сильно изменился с прошлой весны? Его чуть не сняли с практики, он смылся из колхоза, по прежнему редкий гость на первых парах и уборках террито- рии. Мой голос дрожал, я заикался, порой прерывался, но быстро соби- рался с силами и выпаливал новую порцию информации.

                 -Тебе надо пересмотреть свое отношение ко мне,- с улыбочкой ска- зал Паша, видя мое состояние и, кажется, что-то поняв.-В нем явно просматривается тенденциозность.

                 Реакция группы была поразительной.

                 -В самом деле.Привязался к парню.Че тебе от него надо?-сказала одна его землячка. Ее поддержала другая и дальше почти все девуш- ки. Молчали Ира Колмакова, Лена Никулина, Игорь Сергеев и Андрей Шуляк.

                 -Хорошо,- опешил я.-Вы так за него стоите. А знаете как он стоит за вас? Вы знаете как он позравил вас с 8-м Марта? -выложил я свой пос- ледний козырь. Теперь молчали все.

                 -По-моему, надо тут разобраться,-сказала Лена Никулина.

                 -А че тут разбираться - ты че не знаешь Пашу? - спросила ее его на- иболее ортодоксальная землячка. Пашу знали все.

                 -Миха, да брось ты его,-примирительно сказал Игорь Сергеев.

                 -Нужно делать дело, а все эти собрания с многоэтажными обещаниями -де-ма-го-ги-я!-сказала Влентина Павловна. - По моему, Краснову нужно дать испытательный срок и дело с концом.

                 -Сколько можно?-спросил я.Снять его было просто необходимо, иначе он начинал лезть "по головам".

                 -Давайте, разберемся,- настойчивей повторила Лена Никулина. Но Валентина Павловна настояла на своем.Ее слово стало основанием для го- лосования группы за оставление Краснова с замечанием.

                 -Короче, - встал я.-Я вижу, с вами каши не сваришь. А я не хочу иметь дело с людьми, у которых правая рука не знает что делает левая.С этого дня у нас с вами общего - только учеба.

                 И направился к двери.

                 -Стой!Куда ты убегаешь? - закричал обрадованный Краснов.

                 -Остановитесь, Белов!-сказала Валентина Павловна. Землячки Крас- нова тоже с ним были единодушны. Но я вышел, стараясь держаться. Дверью я, если и хлопнул, то несильно, не акцентируя на этом внимание. Помню только, что не ответил что-то спросившему у меня Коле Шикиру и что шел по коридору шатаясь.

                 Наташа готовилась к сессии.

                 -Я не могу пойти гулять,-сказала она.

                 Для меня дело тоже было прежде всего.Не сказав почему я пришел, я пошел домой. После, когда я ей это сказал ее глаза стали испуганно круглыми.

                 Летняя практика проходила в селе Малая Сазанка Свободненского ра- йона. За день до общего выезда втроем, с двумя парнями, мы поехали сопровождать на машине оборудование и готовить, отведенный нам дирек- тором совхоза, нежилой дом для жилья. Директора нашли, машину разгру- зили, попили чай и легли спать. Утром я, желая сделать приедущим одно- кашникам приятное, настоял на мытье пола во всем доме - нескольких комнатах и коридоре.

                 -Зачем это делать - это стадо раз пройдется, все равно мыть при- дется заново,- чертыхался Андрей Шуляк.-Девчонки бы вымыли после.

                 Но я стоял на своем. После их приезда мне стало неудобно перед ним за эту стойкость-он оказался прав. Но наш руководитель - Никитенко Ни- колай Федорович, назначивший меня в нашей триаде старшим, посмотрел на меня как-то особенно. Это существенно заполняло неудобство перед Андре- ем. Николай Федорович был и остается в моей памяти особенным челове- ком. Тем более, что его трагическая смерть, случившаяся через полгода, сказала мне о той же его главной проблеме, которую и я после просвет- ления стал ощущать особенно остро-отсутствие полностью понимающего те- бя человека. С таким умом, как у него, трудно иметь равных. Он и вел себя неординарно.

                 Сам он был украинцем. Крепкого сложения, невысокого роста, какой- то весь круглый с круглой головой внешне он напоминал Жана Жака Пага- неля и Луи де Фюнеса одновременно. Лет ему было тогда 50. Он был женат, имел маленькую дочку.

                 -Здрасьте,-небрежно летело нам после его захода в аудиторию. Пре- дусмотреть что произойдет вслед за этим и произойдет ли само это при- ветствие было трудно. Его, наклоняющаяся вслед за каждым шагом, осанка могла выпрямиться, он, вдруг, остановившись, задуматься, смущая како- го-нибудь студента невозможностью понять куда направлен сей пронизыва- ющий выпуклый взгляд - в себя или на него, что не давали еще и понять и его незаурядные артистические данные. Пол-лекции его состояли из "э-э", "так сказать" и других слов русского языка, становившихся в его интерпретации словами - паразитами. Еще треть- из повторения сказанного только что.

                 -Земля имеет свойство быть твердой для кратковременного давления, мягкой - для долговременного,-малозначительно произносил вдруг он пос- ле длинных тирад многозначительных междометий.

                 -Ба-ра-но-ва!-Трубным голосом вдруг летело в аудиторию.

                 -Баранова!-повторялось мягко и кротко, если та не слушалась. Даже малейшие разговоры тут же стихали. Хронология стереотипов человеческих отношений у него отсутствовала. Горе было тому студенту и преподавате- лю, кто его подводил или не выполнял своих по отношению к нему обязан- ностей. По каким критериям он оценивает ответ очередного студента по- нять тоже было невозможно. Краснову, поймав его со шпорой и заставив его тянуть второй билет, он с восторженным восклицанием, радостно оша- рашив того и его друзей, поставил пятерку. Мне же, ответившему почти все,-тройку.

                 -Белов, я тебя выведу без всякого сожаления,-сказал он мне на эк- замене, увидев мое подсказывание соседу. Его интеллект был налицо, а та стена, которой он себя окружал, рождала в него веру. Тем не менее, я был на него обижен за ту фразу на экзамене. Тот взляд исчерпал половину моей обиды.

                 Краснов при протеже своего научного руководителя с кафедры психо- логии перевелся на второй же курс МГПИ на факультет психологии, прине- ся мне двойственность чувств-какое-то облегчение и депрессию за состо- яние дел в психологии. Этим ходом Краснов опять переплевывал всех сво- их сострадателей, оставивших его на должности профорга. Теперь ему мес- то в нашем институте на престижной кафедре было забронировано, тогда как им предстояла борьба между собой и деканатом и даже не за то, что- бы остаться в городе, а за более-менее сносное место в каком-нибудь районе области. "Пусть пожинают свои плоды и думают в будущем",-думал я. Но здесь я несколько ошибался. Едва ли так думали об этом многие. Сво- ей борьбой я не дал Краснову при помощи краснобайства и друзей продол- жить начинающуюся открываться явную несправедливость в отношениях и подавление им их правильных поступков. Я защитил их души от унижения, и они не знали боли. А то что не выстрадано едва ли полностью осмыслива- ется и ценится. Но нет худа без добра. У меня с плеч свалилась го- ра. Врагов у меня теперь не было. Друзья Краснова, сохраняя свое досто- инство, укрепляли со мной свои отношения. Медленно приближалась другая проблема-армейцы.

                 Тяжесть состояния делала меня все менее и менее общительным. Об- щался я в группе только с Андреем Шуляком и Леной Никулиной. Изредка с Ирой Колмаковой. Игорь Сергеев ушел в армию. Армейцы группы "Б" мою замкнутость не могли понять и принять. На той практике начался первый шаг нашего размежевания. День за днем шел по регламенту: до обеда- практические занятия, после-камеральная обработка данных, вечером-сво- бода. Кто шел на рыбалку, кто на тренировки, кто читал, кто делал то, что хотел. Первое и второе были моими. Отношения с Наташей обязывали ме- ня этого придерживаться.

                 Однажды я собрался на рыбалку в ночь. Ко мне в напарники навяза- лась Лена Никулина, постоянно пытавшаяся доказать, что так, как живу я, жить нельзя. И я рискнул на ночь нравоучений. Узнав, что намечается ночная рыбалка, захотели на ней быть и Ира Колмакова с подругами- Ва- лей Лотковой и Оксаной Черновой, учившимися в группе "Б". Нравоучений от Лены мне обещалось быть меньше. Обрадованный, я отправил всех желаю- щих присутствовать на рыбалке идти ловить кузнечиков. После отдачи мне необходимого для допуска на рыбалку лимита членистоногих, взяв одеяла, спички, гитару и снасти, мы отправились на косу. Рыбалка прошла у костра. Было просто хорошо. Проверка снастей была переключением от со- зерцания костра и лиц. Поймали всего двух чебаков.

                 В середине ночи Валя стала замерзать. От моей ветровки она кате- горически отказалась. Тогда я посвятил ей песню группы "Круг" "Афри- ка". К издевательству Валя отнеслась серьезно и стала собирать в ла- герь Иру и Оксану. Когда шум их шагов по песку стал удаляться, я во все горло заорал песню "Каракумы"_"Сто дней в пути шел караван". Лена лежа- ла на спине, держась руками за живот.

                 Вечером следующего дня в лагерь приехали деревенские. Преподавате- ли жили в доме напротив и ложились спать рано. Иногда мы сидели у кост- ра сами и с пришедшими до утра. Но в тот раз их приехала толпа. Пошли слухи, что они хотят нас "обновить". Мы уже лежали по комнатам, когда они зашли и стали отбирать гитару у Оксаны Черновой. Она была ее. Это происходило у самого нашего проема двери, занавешенного лишь одеялом.

                -Давайте, впряжемся,-сказал я парням. Нас было семеро. Деревенских -че- ловек 20. Но отбирали гитару трое. И заступиться за Оксану можно было мягко.

                 -Мишка, лежи, они сами подманивают тех сюда, пусть и получают.

                 Это была правда про кого-то. Но Оксана была не виновата.

                 -Вы как хотите.

                 Я вышел.