Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Выдержки из произведения

FLORINDA DONNER

The author of the "The Witch's Dream" and "Being-in-Dreaming"

SHABONO

A True Adventure in the Remote and Magical Heart

of the South American Jungle

"DELL PUBLISHING Co."

NEW YORK

1982

ФЛОРИНДА ДОННЕР

Автор "Сна Ведьмы" и "Жизнь-в-сновидении"

ШАБОНО

Истинное приключение в магической глуши

южноамериканских джунглей

"СОФИЯ" КИЕВ

1994

Редактор

                И. Старых

Художник

                С. Ерко

Перевод:

                И. Алексеева

                Н. Гаврилюк

Флоринда Доннер. Шабоно.

Пер. с англ.— К.: «София», Ltd., 1994.— 320 с.

«По-моему, «Шабоно» — это шедевр литературы, магии

и социальной науки».

                Карлос Кастанеда

Редкая, прекрасная книга Флоринды Доннер, женщины-

сталкера из группы магов нагваля Карлоса Кастанеды, пригла-

шает читателя совершить путешествие в мир индейцев

племени Яномама из Южной Америки. Объединяя в себе

правду и вымысел, она передает захватывающие картины

призрачного света джунглей, необычные настроения и чувства

и, что самое удивительное, она передает ощущение волшебст-

ва и силы индейского ритуала.

... Книгу переполняет ощущение неистовой мифической

мистерии...

Флоринда Доннер провела год среди людей, жизнь кото-

рых не изменилась с каменного века, в мире, где мужчины и

женщины все еще выполняют странные ритуалы, где «ша-

пори» излечивают недуги, призывая духов-хекур, где верят в

освобождение души от тела после смерти, когда душа

поднимается в Дом Грома — незабываемый мир изысканной

красоты и магии.

Кроме всего прочего, описание Доннер — это язык и

образы, перед которыми невозможно устоять. Она уверенно

представляет нам миф о примитивных первобытных людях,

делая образы самих Итикотери незабываемыми для читателя.

                Kirkus Reviews

Очаровательный рассказ... Полон проницательных на-

блюдений, зовущих читателя к приключениям.

                Bestsellers

Очаровательная... тонкая, волшебная н правдивая книга.

                Fort Worth Star Telegram

Путешествие в отдаленный волшебный мир Итикотери...

Шабоно это особенный роман. Он захватывает интерес чита-

теля с первой страницы. Книгу переполняет ощущение

неистовой мифической мистерии.

                Grand Rapids Press

Если бы Маргарет Миид и Карлос Кастанеда сотруд-

ничали. они могли бы написать что-нибудь похожее на

Шабоно. Здесь, конечно же, есть антропологическая информация,

но она органично вплетена в повествование. Книга содержит

описание значительно глубже требуемого для объективного

антропологического исследования... Вы, безусловно, с нас-

лаждением прочтете эту книгу. Ее просто переполняют при-

ключения и атмосфера безудержной жизни.

                The Chattanooga Times

Необычайный... и странный рассказ.

                Newsweek

Все права защищены. Любая перепечатка настоящего

произведения без разрешения издателя является

нарушением авторских прав и преследуется по закону.

© Florinda Donner, 1982

© Перевод. «София», Киев, 1994

© «София», Киев, 1994

© Художник. С. Ерко, 1994

ОГЛАВЛЕНИЕ

Вступление

Основные имена

Часть 1

                Глава 1

                Глава 2

                Глава 3

                Глава 4

                Глава 5

Часть 2

                Глава 6

                Глава 7

                Глава 8

Часть 3

                Глава 9

                Глава 10

                Глава 11

                Глава 12

                Глава 13

Часть 4

                Глава 14

                Глава 15

                Глава 16

                Глава 17

                Глава 18

Часть 5

                Глава 19

                Глава 20

                Глава 21

                Глава 22

Часть 6

                Глава 23

                Глава 24

                Глава 25

Глоссарий

ПЯТИНОГОМУ ПАУКУ,

КОТОРЫЙ НОСИЛ МЕНЯ

НА СВОЕЙ СПИНЕ

Вступление

Индейцы Яномама, известные также в антропологиче-

ской литературе как Ваика, Шаматари, Барафири,

Ширишана и Гвахарибо, населяют наиболее изолированные

районы вдоль южных границ Венесуэлы и северных —

Бразилии. По приблизительной оценке, их от двадцати до

тридцати тысяч, и живут они на площади приблизительно

в семь тысяч квадратных миль. Эта территория заключена

между истоками рек Ориноко, Мавака, Сьяпо, Окамо, Па-

дамо и Вентуари — в Венесуэле и Урарикоэра, Катримани,

Димини и Арача — в Бразилии.

Яномама живут в разбросанных по лесу деревушках,

называемых шабоно, которые состоят из крытых пальмо-

выми листьями хижин. Население каждого из этих отда-

ленных друг от друга поселений варьируется между шесть-

юдесятью  и сотней  человек.  Некоторые шабоно

располагаются неподалеку от католических или проте-

стантских миссий или в других районах, доступных белому

человеку, другие — глубже в джунглях. И в наше время

существуют настолько изолированные деревни, что у них

до сих пор отсутствуют всякие связи с внешним миром.

Эта книга повествует о моей жизни с Итикотери, жите-

лями одного из таких неизвестных шабоно, и представляет

собой что-то вроде субъективного антропологического иссле-

дования, которое я проводила, изучая целительские

практики в Венесуэле.

Моя работа как антрополога основывается на том, что

именно объективность определяет качество антропологиче-

ского исследования. Но так случилось, что во время моего

совместного существования с этой группой людей Яномама

мне не удалось сохранить дистанцию и независимость, не-

обходимые для такого исследования. Особые узы призна-

тельности и дружбы с ними сделали для меня невозможным

интерпретировать факты или делать выводы из того, что я

видела или чему научилась. Возможно, оттого, что я

женщина, или из-за моих физических особенностей и неко-

торых черт характера вначале я была склонна не доверять

индейцам. Они же приняли меня как послушную чудачку,

и я могла, улучив удобный момент, приспосабливаться к

особому ритму их жизни.

Работая над этой книгой, я сделала в предварительных

записях два изменения. Первое нужно было сделать с име-

нами — название Итикотери так же, как и имена всех

описанных в книге людей, вымышленное. Второе изме-

нение коснулось стиля. Для драматического эффекта я

изменила последовательность событий, а для удобства

чтения представила диалоги, используя свойственный

английскому синтаксис и грамматические структуры. Раз-

ве можно было литературно перевести их язык, если я не

способна даже достаточно компетентно судить о его слож-

ности, гибкости и высокопоэтических метафорических вы-

ражениях. Многообразие суффиксов и префиксов придает

языку Яномама тончайшие оттенки значений, которые не

имеют аналогов в английском языке.

Несмотря на то что я долго и настойчиво училась, пока

сумела различить и воспроизвести большинство их слов, я

никогда не смогу говорить на их языке свободно. Однако

неспособность овладеть языком не стала помехой при

общении с ними. Я научилась «говорить» намного раньше,

чем овладела адекватным словарем. Общение было скорее

физическим ощущением, чем фактическим обменом сло-

вами. Насколько точным был такой взаимообмен, — это

уже другое дело. И для меня, и для них это было эф-

фективно. Они извиняли меня за то, что я не всегда могла

себя выразить или понять все то, что они передавали сло-

вами; кроме того, они и не рассчитывали, что я справлюсь

со всеми тонкостями и сложностями их языка. Яномама

так же, как и мы сами, имеют свои собственные предубеж-

дения: они считают, что белые инфантильны и поэтому ме-

нее понятливы.

ОСНОВНЫЕ ИМЕНА

ИТИКОТЕРИ (EETEE CO TEH REE)

действующие лица

• АНХЕЛИКА                     

(An geh lee ca)

                Старая индеанка из католической миссии, которая организовала путешествие в деревню Итикотери.

• МИЛАГРОС

(Mee la gros)

                Сын Анхелики, человек, принадлежащий двум мирам, — индейцев и белых людей.

• ПУРИВАРИВЕ

(Puh ree wah ree weh)

                Брат Анхелики, старый шаман поселения Итикотери.

• КАМОСИВЕ

(Kah mah see weh)

                Отец Анхелики.

• АРАСУВЕ

(Arah suh weh)

                Зять Милагроса, вождь Итикотери.

• ХАЙЯМА

(Hah yah mah)

                Старшая сестра Анхелики, теща Арасуве, бабушка Ритими.

• ЭТЕВА

(Eh teh wah)

                Зять Арасуве.

•РИТИМИ

(Ree tee mee)

                Дочь Арасуве, старшая жена Этевы.

•ТУТЕМИ

(Tuh teh mee)

                Вторая, молодая жена Этевы.

•ТЕШОМА

(Teh sho muh)

                Четырехлетняя дочь Ритими и Этевы.

•СИСИВЕ

(See see wee)

                Шестилетний сын Ритими и Этевы.

•ХОАШИВЕ

(How bа shee weh)

                Новорожденный сын Тутеми и Этевы.

•ИРАМАМОВЕ

(Eerah mah moh weh)

                Брат Арасуве, шаман поселения Итикотери.

•ШОРОВЕ

(Shoh roh weh)

                Сын Ирамамове.

•МАТУВЕ

(Mah tuh weh)

                Младший сын Хайямы.

•ШОТОМИ

(Shoh toh weh)

                Дочь Арасуве, невестка Ритими.

•МОКОТОТЕРИ

(Moh coh toh teh ree)

                Жители соседнего шабоно.

ЧАСТЬ

ПЕРВАЯ

Глава 1

Я почти спала, но все же могла ощущать людей, двига-

ющихся вокруг меня. Как будто очень издалека доносилось

тихое шуршание босых ног по грязному полу хижины,

покашливание, отхаркивание и слабые голоса женщин. Я

медленно открыла глаза. Еще не совсем стемнело. В полуть-

ме я могла видеть Ритими и Тутеми, их обнаженные тела,

склонившиеся над очагом, где еще тлели угли ночного

огня. Листья табака, наполненные водой бутыли из тыквы,

колчаны, полные стрел с отравленными наконечниками,

черепа животных и пучки зеленых бананов, подвешенные

к потолку из пальмовых листьев, казалось, замерли в воз-

духе под слоем поднимающегося дыма.

Зевнув, Тутеми встала. Она потянулась, затем, перег-

нувшись через край гамака, взяла Хоашиве на руки.

Тихонько хихикая, она приблизила лицо к животу ребенка.

Пробормотав что-то неразборчивое, она запихнула свой со-

сок в рот ребенка и со вздохом опустилась в гамак.

Ритими достала несколько сухих листьев табака и оку-

нула их в тыквенную флягу с водой, затем взяла один

влажный лист и, прежде чем свернуть его в шарик, посы-

пала золой. Положив шарик между десной и нижней губой,

она принялась шумно сосать его, продолжая готовить два

других. Один она дала Тутеми, а потом подошла ко мне. Я

закрыла глаза, притворяясь, что сплю. Присев на корточки

у изголовья моего гамака, Ритими сунула свой пахнущий

табаком, влажный от слюны палец между моей десной и

нижней губой, но не оставила шарик у меня во рту. Пос-

меиваясь, она направилась к Этеве, который наблюдал за

ней из своего гамака. Она сплюнула свой шарик на ладонь

и протянула ему. Легкий вздох вырвался из ее губ, когда

она поместила третий шарик себе в рот и улеглась сверху

на Этеву.

Хижина наполнилась дымом от очага, и огонь оконча-

тельно согрел прохладный сырой воздух. Пылающий день

и ночь очаг был центром каждого жилища. Пятна копоти,

остающиеся на пальмовых перекрытиях, отделяли один се-

мейный очаг от другого, так что никто не строил стен меж-

ду хижинами. Они располагались так близко, что смежные

крыши частично перекрывали друг друга, создавая впечат-

ление одного громадного кольцевого жилища. Главный

проход в шабоно состоял из нескольких узких промежутков

между двумя-тремя хижинами. Каждая хижина под-

держивалась двумя длинными и двумя короткими шес-

тами. Более высокая сторона хижины была открыта и обра-

щена к расчищенному месту в центре шабоно. Снаружи

низкая сторона хижины была закрыта закрепленной у

крыши клиньями стеной из коротких столбов.

Тяжелый туман окутывал деревья вокруг. Листья

пальм, свисающие с внутренней стороны хижины,

причудливо вырисовывались на сером фоне неба.

Охотничья собака Этевы подняла голову и, не проснувшись

полностью, широко зевнула. Я закрыла глаза, впадая в дре-

моту от запаха бананов, жарящихся на огне. У меня затек-

ла спина и болели ноги после того, как я практически це-

лый день провела на корточках, выпалывая сорняки в

садах неподалеку.

Я неожиданно открыла глаза от того, что гамак сильно

раскачивался, а маленькое колено давило мне на живот.

Инстинктивно я опустила сетку гамака, чтобы уберечься от

тараканов и пауков, постоянно падавших с пальмовой

крыши.

По крыше и вокруг меня смеясь ползали дети. По срав-

нению с моей кожа у них была нежнее и теплее. Прак-

тически каждое утро с тех пор, как я приехала, дети

приходили ко мне и трогали своими пухлыми руками мое

лицо, грудь, живот и ноги, уговаривая меня назвать каж-

дую часть тела. Я притворилась, что сплю, и громко захра-

пела. Два малыша приютились у меня по бокам, а малень-

кая девочка сверху, давя своей темной головкой в мой

подбородок. Они пахли дымом и пылью.

Когда я впервые пришла в их деревню глубоко в джун-

глях между Венесуэлой и Бразилией, то не знала ни слова

на их языке. Но для восьмидесяти человек, населяющих

шабоно, это не стало препятствием для того, чтобы принять

меня. Для индейцев не понимать их язык равносильно то-

му, что ты aka boreki — немой. То есть меня кормили,

любили и прощали; ошибки не замечались, как будто я

была ребенком. Большинство моих промахов сопровож-

дались неистовыми взрывами смеха, который сотрясал их

тела до тех пор, пока они не валились на землю и слезы не

наполняли их глаза.

Давление крошечной ручки на мою щеку прервало мои

воспоминания. Тешома, четырехлетняя дочь Ритими и Эте-

вы, лежащая на мне, открыла глаза и, пододвинув свое

лицо к моему, начала моргать густыми ресницами на-

против моих.

— Разве ты не хочешь вставать? — спросила малышка,

запуская свой палец в мои волосы. — Бананы готовы.

Мне не хотелось покидать теплый гамак.

— Интересно, сколько месяцев я провела здесь? —

спросила я.

— Много, — в унисон ответило три голоса.

Я не удержалась от улыбки. В ответе слышалось зву-

чание более трех голосов.

— Да, много месяцев, — тихо произнесла я.

— Ребенок Тутеми еще спал у нее в животе, когда ты

пришла, — прошептала Тешома, приютившись напротив

меня.

Я не то чтобы перестала отдавать себе отчет о времени,

но дни, недели и месяцы потеряли свои четкие границы.

Только настоящее имело здесь значение. Для этих людей

важно было лишь то, что происходило каждый день среди

зеленых покровов леса. Вчера и завтра, говорили они, так

же неопределенны, как и мимолетные сны, хрупкие, как

паутина, которая заметна лишь когда луч света проникает

сквозь листву.

В течение нескольких первых недель отсчет времени

был у меня навязчивой идеей. Я не снимала самозаво-

дящиеся часы днем и ночью и записывала в дневник каж-

дый восход солнца, как будто от этого зависело мое сущест-

вование. Я не могу точно определить, когда именно во мне

произошло странное коренное изменение. Но верю, что все

это началось даже до того, как я приехала в поселение

Итикотери, — в маленьком городке восточной Венесуэлы,

где я изучала целительские практики.

После транскрибирования, перевода и анализа мно-

гочисленных магнитофонных записей и сотен страниц за-

меток, собранных в течение многих месяцев работы с тремя

целителями в районе Барловенто, я начала серьезно сомне-

ваться в целях и обоснованности моих исследований. Все

попытки впихнуть информацию в имеющие смысл

теоретические рамки оказались бесплодными, потому что

материал изобиловал противоречиями и несоответствиями.

Основной смысл моей работы был в том, чтобы опре-

делить значение, которое целительские практики имеют

для самих целителей и для их пациентов в контексте пов-

седневной деятельности. Особый интерес представляло

исследование того, как социальные условия в терминах здо-

ровья и болезни отражались на их совместной деятельности.

Я убедилась, что необходимо овладеть особой манерой, при

помощи которой целители относятся друг к другу и к своим

знаниям; только таким образом я смогу ориентироваться в

их социуме и внутри их собственной системы интерпре-

таций. И тогда отчет превратился бы в систему, которой я

могла бы оперировать, не налагая собственный культурный

опыт.

Занимаясь этой работой, я жила в доме доньи Мерседес,

одной из трех целителей, с которыми работала. Я не только

записывала на магнитофон, наблюдала и интервьюировала

целителей и их многочисленных пациентов, но также

принимала участие в лечебных сеансах, полностью погру-

жаясь в новую обстановку.

Но несмотря на все свои усилия, я день за днем

сталкивалась с вопиющим несоответствием их лечебных

практик с их собственным толкованием этих практик.

Донья Мерседес смеялась над моим замешательством и

считала его следствием недостатка гибкости в принятии

изменений и новшеств.

— Ты уверена, что я говорила это? — спросила она

после прослушивания одной из записей по моему насто-

янию.

— Ну не я же! — едко заметила я и начала читать свои

заметки, надеясь, что она осознает противоречивость

информации, которую мне дает.

— Это прекрасные звуки, — сказала донья Мерседес,

прерывая мое чтение. — И ты действительно имеешь в виду

меня? Ты сделала из меня настоящего гения. Прочти мне

заметки о твоих сеансах с Рафаэлем и Серафино.

Так звали двух других целителей, с которыми я рабо-

тала.

Я сделала, как она просила, потом перемотала пленку

и прослушала запись еще раз, надеясь, что это поможет мне

разобраться с противоречивой информацией. Однако донью

Мерседес абсолютно не интересовало то, что она сказала ме-

сяц назад. Для нее это было чем-то давно прошедшим, и

поэтому не имело значения. Она бесцеремонно дала мне

понять, что магнитофон ошибся, записав нечто, чего она не

говорила.

— Если я действительно сказала все это, то это твоих

рук дело. Всякий раз, когда ты спрашиваешь меня о

целительстве, я начинаю говорить, не зная заранее, о чем.

Именно ты всегда помещаешь слова в мой рот. Если знаешь

как лечить, тебе не нужно суетиться, делая записи или раз-

говаривая об этом. Тебе нужно только делать это.

Я не могла согласиться с тем, что моя работа бесполез-

на, и решила познакомиться с двумя другими целителями.

К моему огромному разочарованию, это совершенно не

помогло мне. Они подтвердили все несоответствия и

описали их еще более явно, чем донья Мерседес.

Теперь, когда прошло много времени, мне кажется

смешным все это беспокойство по поводу моих неуда'-.

Однажды в приступе гнева я спровоцировала донью Мерсе-

дес сжечь все мои заметки. Она охотно согласилась и,

сжигая лист за листом, зажгла одно из кадил у статуи Девы

Марии на алтаре в ее рабочей комнате.

— Я действительно не могу понять, почему ты так

огорчилась из-за того, что сказала твоя машина и что — я,

— заметила донья Мерседес, зажигая второе кадило на ал-

таре. — Какая разница в том, что делаю я сейчас и что

делала несколько месяцев назад? Единственное, что имеет

смысл, это то, что больные выздоровели. Несколько лет то-

му назад сюда приезжали психолог и социолог. Они

записали все, что я сказала, на такую же машину, как у

тебя. Я полагаю, их машина была лучше: она была намного

больше. Они пробыли здесь всего неделю. По полученной

информации они написали книгу о целительстве.

— Знаю я эту книгу, — огрызнулась я. —Ине думаю,

что это настоящее исследование. Оно примитивно, поверх-

ностно и неверно истолковано.

Донья Мерседес лукаво посмотрела на меня, в ее взгля-

де читалась смесь сострадания и мольбы. Я молча смотрела

на последнюю страницу, превращающуюся в пепел, но не

беспокоилась о том, что она сделала; у меня был еще

английский перевод записей и заметок. Она встала со своего

стула и села рядом со мной на деревянной скамье.

— Ты очень скоро почувствуешь, какой тяжкий груз

свалился с твоих плеч, — утешила меня она.

Я была вынуждена пуститься в многословное объяс-

нение, касающееся важности изучения незападных лечеб-

ных практик. Донья Мерседес внимательно слушала с

неискренней улыбкой на лице.

— На твоем месте, — посоветовала она, — я бы приня-

ла предложение твоих друзей поехать на охоту на реку

Ориноко. Я думаю, ты не пожалеешь об этом.

Несмотря на то, что мне хотелось вернуться в Лос-

Анжелес как можно скорее, чтобы закончить работу, я серь-

езно обдумывала приглашение моего друга отправиться в

двухнедельную поездку в джунгли. Охота меня не интере-

совала, но я верила, что может предоставиться возможность

встречи с шаманом или посещения целительской цере-

монии при помощи одного индейского гида, которого мой

друг планировал нанять по прибытии в католическую

миссию, бывшую последним оплотом цивилизации.

— Я думаю, мне стоит поехать, — сказала я донье Мер-

седес. — Может быть, я встречу великого индейского цели-

теля, который расскажет мне то, чего не знаешь даже ты.

— Я уверена, ты услышишь множество интересных ве-

щей, — засмеялась донья Мерседес. — Но не спеши их

записывать, там тебе не следует делать никаких исследо-

ваний.

— В самом деле? Откуда ты это знаешь?

— Вспомни, я — bruja, — сказала она, потрепав меня

по щеке.

Ее глаза были полны невыразимой доброты.

— И не беспокойся о твоих английских записях, спря-

танных в столе. К тому времени, когда ты вернешься, они

тебе уже не будут нужны.

Глава 2

Неделю спустя я вместе со своим другом летела в ма-

леньком самолете в одну из католических миссий в верхнем

течении Ориноко. Там мы должны были встретиться с

остальными членами группы, которые несколькими днями

раньше тронулись в путь на лодке с охотничьим снаря-

жением и запасом продуктов, достаточным для двухнедель-

ного пребывания в джунглях.

Мой друг жаждал показать мне все прелести мутного и

бурного Ориноко. Он отважно и мастерски маневрировал

своим самолетиком. В какой-то момент мы так низко

пролетели над поверхностью воды, что распугали аллигато-

ров, нежившихся под солнышком на песчаной отмели. В

следующее мгновение мы уже были высоко в воздухе над

бескрайним непроходимым лесом. Не успевала я перевести

дух, как он снова пикировал, причем так низко, что мы

могли разглядеть черепах, гревшихся на древесных стволах

у речных берегов.

Меня трясло от тошноты и головокружения, когда мы

наконец приземлились на небольшой площадке рядом с

возделанными полями миссии. Нас радушно встретили

отец Кориолано, священник, возглавлявший миссию,

остальные члены группы, прибывшие днем раньше, и не-

сколько индейцев, которые, возбужденно галдя и толкаясь,

пытались забраться в маленький самолетик.

Отец Кориолано повел нас мимо посевов маиса,

маниоки, банановых и тростниковых плантаций. Это был

тощий, длиннорукий и коротконогий человек. Под тяже-

лыми бровями прятались глубоко сидящие глаза, а все лицо

покрывала густая, давно не стриженная борода. С его чер-

ной сутаной явно не вязалась потрепанная соломенная

шляпа, которую он постоянно сдвигал на затылок, чтобы

дать ветерку подсушить вспотевший лоб.

Пока мы дошли до грубо сколоченного причала из

вбитых в илистый берег свай, к которому была привязана

лодка, одежда влажно облепила мое тело. Здесь мы оста-

новились, и отец Кориолано заговорил о нашем завтраш-

нем отъезде. А меня окружила группа индейских женщин,

не говоривших ни слова, лишь робко мне улыбавшихся. Их

мешковатые платья задирались спереди и обвисали сзади,

так что можно было подумать, что все они беременны.

Среди них была одна старушка, такая маленькая и смор-

щенная, что походила на старого ребенка. Она не улыба-

лась, как другие. В глазах старушки, протянувшей мне

руку, стояла немая мольба. Я испытала какое-то странное

чувство, увидев её полные слез глаза; я не хотела, чтобы

они покатились по её щекам цвета глины. Я подала ей

руку. С довольной улыбкой она повела меня к фруктовым

деревьям, окружавшим длинное одноэтажное здание

миссии.

В тени широкого навеса, как бы продолжавшего

шиферную крышу, сидели на корточках несколько

стариков с эмалированными жестяными кружками в дро-

жащих руках. Все они были в одежде цвета хаки, их лица

наполовину скрывали пропотевшие соломенные шляпы.

Они смеялись и болтали высокими визгливыми голосами,

причмокивая над кофе, щедро сдобренным ромом. На пле-

чах одного из них восседала пара крикливых попугаев с

яркими подрезанными крыльями.

Я не разглядела ни лиц этих людей, ни цвет их кожи.

Говорили они вроде бы по-испански, но я их не понимала.

— Кто эти люди, индейцы? — спросила я старуху, ког-

да та привела меня в комнатушку в дальней части одного

из окружавших миссию домов.

Старушка рассмеялась. Она направила на меня спокой-

ный взгляд глаз, еле видных сквозь узкие щелочки век.

— Это racionales. Тех, кто не индейцы, называют

racionales, — повторила она. — Эти старики здесь уже очень

давно. Они приходили сюда искать золото и алмазы.

— Нашли что-нибудь?

— Многие нашли.

— Почему же они все еще здесь?

— Это те, кто не может вернуться туда, откуда

пришли,— сказала она, положив костлявые руки мне на

плечи.

Меня не удивил этот жест. В ее прикосновении было

столько сердечности и нежности. Я просто подумала, что

она немного не в себе.

— Они потеряли в лесу свои души.

Глаза старухи расширились; они были цвета табачных

листьев.

Не зная, что сказать, я отвела глаза от ее пристального

взгляда и осмотрела комнату. Покрывавшая стены голубая

краска выгорела на солнце и слущивалась от сырости. Воз-

ле узкого окна стояла грубо сколоченная деревянная кро-

вать. Она походила на огромную колыбель, затянутую

противомоскитной сеткой. Чем дольше я на нее смотрела,

тем больше она напоминала клетку, в которую можно

попасть, лишь подняв тяжелый затянутый сеткой колпак.

— Меня зовут Анхелика,— сказала старуха, не сводя

с меня внимательных глаз. — Это все, что ты с собой

привезла?— спросила она, снимая у меня со спины оранже-

вый рюкзак.

В немом изумлении я смотрела, как она достает оттуда

мое белье, пару джинсов и длинную майку.

— Это все, что понадобится мне на две недели,— ска-

зала я, указывая на фотоаппарат и туалетный набор на дне

рюкзака.

Она осторожно вынула фотоаппарат, расстегнула

пластиковую косметичку и вытряхнула ее содержимое на

пол. Там был гребень, маникюрные ножницы, зубная паста

и щетка, флакончик шампуня и кусок мыла. Удивленно

покачав головой, она вывернула рюкзак наизнанку и рас-

сеянным жестом убрала прилипшую ко лбу прядь темных

волос. В глазах ее промелькнуло какое-то смутное вос-

поминание, а лицо сморщилось в улыбке. Она снова

уложила все в рюкзак и, ни слова не говоря, отвела меня

обратно к друзьям.

После того как вся миссия погрузилась в тишину и

мрак, я еще долго не спала, прислушиваясь к незнакомым

ночным звукам, доносившимся через раскрытое окно. Не

знаю, то ли из-за усталости, то ли из-за пронизывающей

всю миссию атмосферы покоя, но в тот вечер, перед тем как

заснуть, я решила не ехать с друзьями в охотничью экс-

педицию. Вместо этого я собралась провести две недели в

миссии. Никто, к счастью, не возражал. Напротив, все, ка-

жется, почувствовали облегчение. Не говоря этого вслух,

кое-кто из моих друзей считал, что человеку, не умеющему

обращаться с ружьем, на охоте делать нечего.

Я завороженно смотрела, как прозрачная синева возду-

ха растворяет ночные тени. По всему небу разливался этот

мягкий оттенок, выявляя очертания ветвей и листвы, ка-

чающейся на ветерке у моего окна. Одинокий крик обезья-

ны-ревуна был последним, что я услышала, прежде чем

провалиться в глубокий сон.

— Стало быть, вы антрополог,— сказал на следующий

день за ланчем отец Кориолано. — Все антропологи, кото-

рых мне доводилось видеть до сих пор, были нагружены

звукозаписывающей и снимающей аппаратурой и еще Бог

весть какой всячиной. — Он предложил мне еще порцию

запеченной рыбы и кукурузы в тесте. — Вас интересуют

индейцы?

Я объяснила ему, чем занималась в Барловенто, упомя-

нув и те трудности, с которыми столкнулась при получении

данных.

— Пока я здесь, я хотела бы увидеть несколько сеансов

исцеления.

— Боюсь, что здесь вы вряд ли что-нибудь такое

увидите, — сказал отец Кориолано, выбирая застрявшие в

бороде крошки маниоковой лепешки. — У нас тут хорошо

оборудованный диспансер. Индейцы издалека приводят сю-

да больных. Но я, возможно, смогу устроить вам посещение

какой-нибудь деревни поблизости, где вы могли бы

повидать шамана.

— Если такое возможно, я была бы вам очень призна-

тельна, — сказала я. — Не могу сказать, что я приехала

сюда заниматься работой в поле, но увидеть шамана было

бы интересно.

— Не очень-то вы похожи на антрополога. — Густые

брови отца Кориолано поднялись и сдвинулись. — Конечно,

большинство тех, кого я встречал, были мужчины, но было

и несколько женщин. — Он почесал голову. — Вы как-то

не соответствуете моему представлению о женщине-антро-

пологе.

— Не можем же мы все быть похожими друг на дру-

га,— легким тоном сказала я, подумывая, кого это он мог

встретить.

— Пожалуй, верно,— сказал он застенчиво. — Я про-

сто хочу сказать, что на вид вы не совсем взрослая. Сегодня

утром после того, как уехали ваши друзья, разные люди

спрашивали меня, почему они оставили ребенка у меня.

Ere) глаза живо засветились, когда он стал подт-

рунивать над индейцами, ожидающими, что взрослый бе-

лый непременно должен превосходить их ростом.

— Особенно когда у них светлые волосы и голубые гла-

за,— сказал он. — Считается, что они-то должны быть на-

стоящими великанами.

В эту ночь в моей затянутой сеткой колыбели мне

привиделся жуткий кошмар. Мне приснилось, будто ее

крышка намертво прибита гвоздями. Все мои попытки вы-

рваться на свободу разбивались о плотно пригнанную

крышку. Меня охватила паника. Я закричала и стала

трясти раму, пока вся эта хитроумная конструкция не

опрокинулась вверх дном. Все еще в полусне я лежала на

полу, голова моя покоилась на обвисшей груди старухи.

Какое-то время я не могла вспомнить, где я. Детский страх

заставил меня теснее прижаться к старой индеанке, я зна-

ла, что здесь я в безопасности.

Старуха растирала мне макушку и нашептывала на

ухо непонятные слова, пока я окончательно не проснулась.

Уверенность и покой вернулись ко мне от ее прикосновения

и непривычного гнусавого голоса. Это чувство не поддава-

лось разумному объяснению, но было в ней нечто такое, что

заставляло меня прижиматься к ней. Она отвела меня в

свою комнатушку за кухней. Я улеглась рядом с ней в

привязанном к двум столбам тяжелом гамаке. Чувствуя

оберегающее присутствие этой странной старой женщины,

я без всякого страха закрыла глаза. Слабое биение ее сердца

и капли воды, просачивающейся сквозь глиняный жбан,

увели меня в сон.

— Тебе намного лучше будет спать здесь,— сказала на

другое утро старуха, подвешивая мой хлопчатобумажный

гамак рядом со своим.

С того дня Анхелика не отходила от меня ни на шаг.

Большую часть времени мы проводили у реки, болтая и

купаясь у самого берега, где красно-серый песок напоминал

золу, смешанную с кровью. В полном умиротворении я ча-

сами наблюдала за тем, как индеанки стирают одежду, и

слушала рассказы Анхелики о былых временах. Словно

бредущие по небу облака, ее слова сливались с образами

женщин, полощущих белье и раскладывающих его на кам-

нях для просушки.

В отличие от большинства индейцев в миссии,

Анхелика не принадлежала к племени Макиритаре. Совсем

молоденькой ее выдали за мужчину из этого племени. Она

любила повторять, что он хорошо с ней обращался. Она бы-

стро усвоила их обычаи, которые не особенно отличались от

обычаев ее народа. А еще она побывала в городе. Она так и

не сказала мне, в каком именно. Не сказала она и своего

индейского имени, которого, согласно обычаям ее народа,

нельзя было произносить вслух.

Стоило ей заговорить о прошлом, как ее голос обретал

непривычное для моих ушей звучание. Она начинала гну-

савить и часто переходила с испанского языка на родной,

путая место и время событий. Нередко она останавливалась

посреди фразы; лишь несколько часов спустя, а то и на

другой день она возобновляла разговор с того самого места,

на котором остановилась, словно беседа в такой манере бы-

ла самым обычным делом на свете.

— Я отведу тебя к моему народу, — сказала Анхелика

как-то после полудня, взглянув на меня с мимолетной

улыбкой. Я почувствовала, что она готова сказать больше,

и подумала, не знает ли она, что отец Кориолано дого-

ворился с мистером Бартом, чтобы тот взял меня с собой в

ближайшую деревню Макиритаре.

Мистер Барт был американским старателем, который

больше двадцати лет провел в венесуэльских джунглях. Он

жил ниже по течению с женой-индеанкой и по вечерам ча-

стенько по собственной инициативе захаживал в миссию на

ужин. Хотя желания возвращаться в Штаты у него не бы-

ло, он с огромным удовольствием слушал рассказы о них.

— Я отведу тебя к моему народу, — повторила Анхе-

лика. — Туда много дней пути. Милагрос поведет нас через

джунгли.

— Кто такой Милагрос?

— Индеец, как и я. Он хорошо говорит по-испански. —

Анхелика с явным ликованием потерла руки. — Он должен

был быть проводником у твоих друзей, но решил остаться.

Теперь я знаю, почему.

В голосе Анхелики была странная глубина; глаза ее

блестели, и снова, как в день приезда, мне показалось, что

она немного не в себе.

— Он с самого начала знал, что понадобится нам как

проводник,— сказала старуха.

Веки ее опустились, словно у нее не осталось больше

сил поднять их. Внезапно, будто испугавшись что уснет,

она широко раскрыла глаза.

— И неважно, что ты мне сейчас скажешь. Я знаю, что

ты пойдешь со мной.

Эту ночь я лежала в гамаке, не в силах заснуть. По

дыханию Анхелики я знала, что она спит. А я молилась,

чтоб она не забыла о своем предложении взять меня с собой

в джунгли. В голове у меня вертелись слова доньи Мерседес:

«К тому времени, как ты вернешься, твои записи тебе уже

не понадобятся». Может, у индейцев я проведу кое-какую

полевую работу. При этой мысли мне стало весело.

Магнитофона я с собой не взяла; не было у меня ни бумаги,

ни карандашей — только маленький блокнот и шариковая

ручка. Я привезла фотоаппарат, но к нему было лишь три

кассеты с пленкой.

Я беспокойно завертелась в гамаке. Нет, у меня не было

ни малейшего намерения отправляться в джунгли со стару-

хой, которую я считала немного сумасшедшей, и индейцем,

которого никогда в жизни не видела. И все же в этом пере-

ходе через джунгли был такой соблазн. Я без труда могла

бы устроить себе небольшой отпуск. Никакие сроки меня не

поджимали, никто меня не ждал. Друзьям я могла бы

оставить письмо с объяснением своего внезапного решения.

Да их это и не особенно встревожит. Чем больше я об этом

думала, тем сильнее меня интриговала эта затея. Отец

Кориолано, разумеется, снабдит меня достаточным количе-

ством бумаги и карандашей. И, возможно, донья Мерседес

была права. Старые записи о практике целительства могут

оказаться ненужными, когда — и если, — закралась злове-

щая мысль, — я вернусь из этого путешествия.

Я выбралась из гамака и посмотрела на спящую тще-

душную старуху. Словно почувствовав мой взгляд, ее веки

затрепетали, губы зашевелились:

— Я не умру здесь, а умру среди моего народа. Мое тело

сожгут, а мой пепел останется с ними.

Глаза ее медленно раскрылись; они были тусклы, зату-

манены сном и ничего не выражали, но в ее голосе я

уловила глубокую печаль. Я прикоснулась к ее впалым ще-

кам. Она улыбнулась мне, но мысли ее были где-то далеко.

Я проснулась, ощутив на себе чей-то взгляд. Анхелика

сказала, что ждала, пока я проснусь. Она жестом

пригласила меня взглянуть на лубяной коробок величиной

с дамскую сумочку, стоявший рядом с ней. Она подняла

плотно пригнанную крышку и с большим удовольствием

принялась показывать мне каждый предмет, всякий раз

взрываясь бурей радостных и удивленных восклицаний,

словно видела их впервые в жизни. Там было зеркальце,

гребешок, бусы из искусственного жемчуга, несколько пус-

тых баночек из-под крема «Пондс», губная помада, пара

ржавых ножниц, вылинявшая блузка и юбка.

— А это что, по-твоему, такое? — спросила она, пряча

что-то за спиной.

Я созналась в своем невежестве, и она рассмеялась:

— Это моя книжка для письма. — Она открыла блок-

нот с пожелтевшими от времени страницами. На каждой

странице виднелись ряды корявых букв. — Смотри. — До-

став из коробка карандашный огрызок, она стала выводить

печатными буквами свое имя. — Я научилась этому в дру-

гой миссии. Намного большей, чем эта. Там еще была шко-

ла. Это было много лет назад, но я не забыла, чему там

научилась. — Она снова и снова писала свое имя на поб-

лекших страницах. — Тебе нравится?

— Очень. — Я зачарованно смотрела, как эта старая

женщина сидит на корточках, сильно наклонись вперед и

почти касаясь головой лежащего на земляном полу блокно-

та. Умудряясь сохранять равновесие в такой позе, она про-

должала старательно выписывать буквы своего имени.

Внезапно закрыв блокнот, она выпрямилась.

— Я побывала в городе,— сказала она, глядя куда-то в

окно. — В городе полно людей и все на одно лицо. Сначала

мне это нравилось, но потом я быстро устала. Слишком за

многим надо было уследить. Да еще столько шума. Го-

ворили не только люди, но и вещи. — Она помолчала, на-

хмурившись и изо всех сил стараясь сосредоточиться; все

морщины на ее лице обрисовались резче. Наконец она ска-

зала: — Город мне совсем не понравился.

Я спросила, в каком городе она была и в какой миссии

выучилась писать свое имя. Она посмотрела на меня так,

словно не расслышала вопросов, и продолжала свой рас-

сказ. Как и раньше, она начала путать место и время со-

бытий, временами сбиваясь на родной язык. То и дело она

смеялась, повторяя одно и то же: — Я не отправлюсь на

небеса отца Кориолано.

— Ты всерьез собираешься идти к своему народу? —

спросила я. — А ты не думаешь, что двум женщинам опас-

но отправляться в лес? Ты хоть знаешь дорогу?

— Конечно, знаю, — сказала она, резко выходя из со-

стояния, близкого к трансу. — Старухе бояться нечего.

— Но я-то не старуха.

Она погладила меня по волосам.

— Ты не старуха, но у тебя волосы цвета пальмовых

волокон и глаза цвета неба. Ты тоже будешь в безопасности.

— Я уверена, что мы заблудимся, — тихо сказала я. —

Ты даже не помнишь, как давно ты в последний раз видела

свой народ. Ты сама мне говорила, что они все дальше ухо-

дят в лес.

— С нами идет Милагрос, — убежденно заявила

Анхелика. — Он хорошо знает лес. Он знает обо всех людях,

какие живут в джунглях. — Анхелика начала укладывать

свои пожитки в лубяной коробок. — Пойду-ка я поищу его,

чтобы мы смогли тронуться в путь как можно скорее. Тебе

надо будет дать ему что-нибудь.

— У меня нет ничего такого, что ему бы хотелось, —

сказала я. — Может, я договорюсь с друзьями, чтобы они

оставили привезенные с собой мачете в миссии для Милагроса.

— Отдай ему свой фотоаппарат, — предложила

Анхелика. — Я знаю, что он хочет иметь фотоаппарат не

меньше, чем еще одно мачете.

— А он знает, как пользоваться фотоаппаратом?

— Не знаю. — Она хихикнула, прикрыв рот ладонью. —

Он мне как-то сказал, что хочет делать снимки белых лю-

дей, которые приезжают в миссию поглазеть на индейцев.

Я отнюдь не жаждала расставаться с фотоаппаратом.

Он был хороший и очень дорогой. Я пожалела, что не взяла

с собой другого, подешевле. — Я отдам ему фотоаппарат, —

сказала я в надежде, что когда объясню Милагросу, как

сложно им пользоваться, он сам выберет мачете.

— Чем меньше нести, тем лучше, — сказала

Анхелика, со стуком захлопывая крышку коробка. — Все

это я отдам какой-нибудь здешней женщине. Мне оно боль-

ше не понадобится. Когда идешь с пустыми руками, нико-

му от тебя ничего не нужно.

— Я хотела бы взять гамак, который ты мне дала, —

пошутила я.

— А что, неплохая мысль, — посмотрела на меня

Анхелика и кивнула. — Ты беспокойно спишь и, наверное,

не сможешь спать в гамаках из лыка, как мой народ. —

Взяв коробок, она собралась уходить из комнаты. — Я вер-

нусь, когда разыщу Милагроса.

Допивая свой кофе, отец Кориолано смотрел на меня

так, словно впервые видел. Опершись о стул, он с большим

усилием поднялся с места. Он глядел на меня в полной рас-

терянности, не говоря ни слова. Это было молчание старого

человека. Увидев, как он провел по лицу негнущимися

скрюченными пальцами, я впервые осознала, какой он, в

сущности, хилый старик.

— Вы с ума сошли, собираясь идти в джунгли с

Анхеликой, — сказал он наконец. — Она очень стара; да-

леко она не зайдет. Пеший переход по лесу — это вам не

экскурсия.

— С нами пойдет Милагрос.

Глубоко задумавшись, отец Кориолано отвернулся к

окну, то и дело дергая себя за бороду. — Милагрос отказал-

ся идти с вашими друзьями. Не сомневаюсь, что он и

Анхелику откажется вести в джунгли.

— Он пойдет. — Моя уверенность была со