Пользовательского поиска

Библиотека

12000 книг по непознанному и развитию человека

Аномальное  Глобализация Он и она 2   Секс
Астрал ВТО ОС ДЭИР Ошо и компания Секс 2
Астрал ВТО ОС 2 Здоровье Пси Сознание
Астрология Здоровье 2 Пси 2 Таро и хироманития
Аюрведа Йога Психология Успех
Бизнес Йога 2 Психология 2 Фен-шуй
Боевое  Магия Развитие Философия
Боевое 2 Магия 2 Развитие 2 Эзотерика
Вегетарианство Масоны Рейки  Эзотерика 2
Восток НЛП Религия

900 идей своего бизнеса

Гипноз Он и она Русь

  

Информационный портал астролетчиков АСТРАЛЬНЫЙ ПАЛОМНИК

КРУПНЕЙШАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА РУНЕТА

ПО НЕПОЗНАННОМУ И РАЗВИТИЮ ЧЕЛОВЕКА

!!! НОВИНКИ НА КАЖДОЙ СТРАНИЦЕ !!!!

БОЛЕЕ 12000 КНИГ 420 ПРОГРАММ

ВХОД

В ПОРТАЛ

 

Все материалы упакованы с использованием архиваторов zip и rar

ниже приведены выдержки из произведения - вы можете оценить, на сколько оно вам интересно, прежде чем скачивать его в полном объеме

Если в течении 10 сек. не открылось окно загрузки , нажмите ссылку

Код доступа 2461537

Алексей Ксендзюк. После Кастанеды: дальнейшее

 исследование.

 

 

скачать

 

 

Выдержки из произведения

Алексей Ксендзюк. После Кастанеды: дальнейшее исследование.



 

Предлагаемая читателю книга посвящена уникальному магическому знанию американских индейцев - наследников древней толтекской традиции, - которое стало доступным благодаря книгам всемирно известного антрополога и оккультиста Карлоса Кастанеды. Используя мировоззренческие подходы, установки и методы дона Хуана Матуса, проводника Кастанеды в мир толтекской магии, автор анализирует совокупность фундаментальных идей, которые могут лечь в основу мировоззренческой и научной парадигмы, радикально отличающейся от принятой сегодня в нашей цивилизации. Первая часть книги рассматривает историю формирования специфического для человека осознания, генезис жестко зафиксированного режима восприятия, который мешает нашему виду полноценно использовать свои энергетические возможности. Во второй части предлагается альтернативное описание вселенной и человека, формулируется новое направление исследований для достижения трансформации его природы и поиска нетехнологических путей развития. В центре внимания автора - энергетическая модель восприятия, позволяющая понять до сих пор необъяснимые феномены психики. Рассматриваются практические методы самоизменения, которые дают возможность читателю на собственном опыте постичь многие эффекты дон-хуановской магии. Книга обращена к тем, кто исследует теорию и практику психофизической трансформации человека.




 

ОГЛАВЛЕНИЕ


От автора
ПОСЛЕ КАСТАНЕДЫ
 

Пролог

Нагуализм Карлоса Кастанеды

ЧАСТЬ 1. ДОЛГИЙ ПУТЬ МАГОВ
 

Глава 1. Впотьмах

Глава 2. Колдуны, шаманы, жрецы

Глава 3. Помыслившие мир

Глава 4. Язык и миф

Глава 5. Хроника нашего бессилия

Глава 6. Пожизненное заключение аскета

Глава 7. У врат нагуаля. Приглашение к неведомому

Глава 8. Место, где находится истина

Глава 9. Странствие

ЧАСТЬ 2. НОЧЬ И ВЕТЕР
 

Глава 1. Вселенная видящих: "нити мира" и полосы эманаций

Глава 2. Иллюзия эго. Точка сборки

Глава 3. Нагуаль внутри нас. Строение энергетического тела человека

Глава 4. Сдвиг точки сборки как основной механизм трансформации. Траектории сдвига точки сборки

Глава 5. Способы сдвига точки сборки. "Растения силы"

Глава 6. Сдвиг точки сборки: нефармакологические методы

Глава 7. Путь воина: достижение безупречности

Глава 8. Техника осознанного сновидения.

Глава 9. Магия бесконечности. Намерение

Послесловие ко второму изданию

 

ОТ АВТОРА


 

Как ни странно, но полное осознание всей уникальности и огромного значения магического пути Карлоса Кастанеды пришло ко мне в месте, наиболее удаленном от месоамериканских индейцев, их древних городов и загадочных пирамид, от этой колыбели нагуализма, где старые шаманы все еще хранят толтекские предания и тайно собираются вместе, чтобы петь ритуальные песни и есть священный кактус пейотль, - в месте, удаленном не только географически, но и духовно, в атмосфере, насыщенной интенсивными вибрациями самых возвышенных устремлений индуистской мысли. В 1992-1993 годах мне довелось жить и работать в Индии, в Ашраме великого йога, философа и поэта Шри Ауробиндо Гхоша. Те, кто хоть немного знаком с работами этого мыслителя, согласятся, что его учение можно без преувеличения назвать наивысшим синтезом индийской философии, самой совершенной системой в ориентальном мистицизме, своего рода итогом нескольких тысячелетий духовного развития Индостана. Тем не менее именно здесь, в Пондишери, на берегу Индийского океана, - в городке, ставшем одним из самых сильных духовных центров Земли, - я впервые по-настоящему понял, как далеко ведут дон-хуановские тропы. Я понял и почувствовал на собственном опыте, что там, в непостижимых дебрях нагуаля кроется подлинное постижение Реальности, доступное человеку, и подлинная трансформация, о которой мечтал и которую предчувствовал гениальный Шри Ауробиндо.

Многие идеи и принципы, изложению которых посвящены мои книги, обретали свои начальные очертания в результате общения с духовными искателями и йогами, долгие годы практикующими ориентальные психотехники. Дух Шри Ауробиндо, презиравшего суеверия и невежественные мифы, последовательно стремившегося к открытию объективных законов внутренней эволюции человека и гармонии с великими энергиями мироздания, кажется, навсегда оставил свой след в этом уголке южноиндийских просторов. И хотя мои рассуждения и эксперименты обрели совсем иное, неожиданное для последователей Шри Ауробиндо направление, я думаю, что именно его исследовательский пафос и строгий мыслительный подход дали первичный импульс моей настоящей работе.

Вполне отдавая себе отчет в многочисленных расхождениях данной книги с идеями Интегральной Йоги, я все же хотел бы выразить глубочайшее уважение и искреннюю признательность гениальному основателю этой всемирно признанной духовной школы, а также обратиться со словами самой сердечной благодарности к тем, кто оказал мне значительную помощь и поддержку во время пребывания в Ашраме. В первую очередь я хочу поблагодарить господина Джаянтилала Парекха, возглавляющего Архивы Ашрама Шри Ауробиндо, - именно его участие, понимание и помощь сделали возможным само мое пребывание в Пондишери. Я также глубоко благодарен Питеру Хизу, американскому ученому - исследователю жизни Шри Ауробиндо и новейшей индийской истории, не только за помощь в работе, но и за долгие дружеские беседы, за его открытость и понимание. Кроме того, я хочу выразить признательность всем сотрудникам Архивов Ашрама, так как все они в той или иной степени помогали мне, проявляя искреннее участие и трогательную доброту. Моя книга, посвященная идеям духовной трансформации, - это дань любви, уважения и благодарности всем этим замечательным людям.

Хочу выразить особую благодарность моей жене Ольге, которая, будучи сталкером, сделала все от нее зависящее, чтобы обогатить эту книгу конкретными элементами праксиса, понятными только тем, кто сделал сталкинг содержанием своей жизни.



 

ПОСЛЕ КАСТАНЕДЫ

ПРОЛОГ


 

 

Скоро Бесконечность поглотит меня,
и я хочу подготовиться к этому...

 

Карлос Кастанеда
"Колесо времени" (книга последняя, 1998)


 

Из нашего мира - мира тоналя, мира ограниченного и искаженного человеческого восприятия - в неопределимую бесконечность удалился Карлос Кастанеда. Тридцать лет, каждый год мы ждали его изумительных книг. Мы ждали его откровений, намеков, сомнений и открытий, и каждая его книга становилась вехой, отметиной на пути в Неведомое, - а мы по мере своих сил продвигались вслед за ним, испытывая ужас и восхищение, вспоминая давно позабытые чудеса и поражаясь причудливым пейзажам магической Реальности.

Многие, услышав имя Кастанеды, хмыкают и пожимают плечами: лжеученый, мистификатор, мифотворец - не правда ли, именно так называли и продолжают называть его по сей день?

Да, Карлос в своих книгах рассказывал сказки. Во-первых, он не мог не рассказывать "сказки", поскольку обращался к описанию опыта, чуждого безнадежному большинству людей. Во-вторых, он никогда не давал в своих "полевых заметках" фактический материал: играл характерами, ситуациями, антуражем, заметал следы - именно так, как его учил сам Хуан Матус. И все же Кастанеда реалистичен, как никакой другой писатель: ведь он рассказывает нам о Реальности - странной и могущественной, бесконечной и безразличной. Человек в этой Реальности - существо незначительное, и удел его более чем скромен. Грандиозные энергетические потоки, которые оказываются доступны восприятию мага, часто дают ему иллюзорное ощущение собственной значимости, даже величия. Кастанеде удалось избежать подстерегающей всех успешных оккультистов мании величия. Вряд ли его можно обвинить в гордыне: ни сект, ни церквей, ни Международных Братств он не создавал, да и вообще к теократическим порядкам был равнодушен. С другой стороны - не впадал в фанатический аскетизм и не отказывался от финансового благополучия.

Этот человек дал нам ключ к познанию Реальности. Он сильно и убедительно показал, что Реальность ускользает, как только мы наклеиваем на нее ярлык, присваиваем ей понятие, навязываем смысл. Карлос и сам попытался стать частью этой подлинной, вечно ускользающей, неопределимой Реальности - своею жизнью он попробовал хоть в какой-то мере уподобиться Силе, о которой рассказал столько "сказок" миллионам людей; хотя большая их часть просто развлекалась за его счет; другая настойчиво обвиняла его в шарлатанстве, упражнялась в скепсисе, полагая себя рационалистами и подлинными интеллектуалами; третья - негодовала и находила в учении Кастанеды происки Антихриста. А ведь достаточно взглянуть на ушедшего в бесконечность странника простым, неискусственным взглядом - и поневоле удивишься: как мало личного оставил он за последние три десятилетия! Причудливый узор Силы: словно сама Реальность решила прорваться сквозь барьер восприятия и сделала это безыскусно, непосредственно, лаконично, поскольку как таковая не нуждается ни в литературном изяществе, ни в эстетстве любого рода.

Ничто в жизни последнего нагваля не оставляет впечатления биографии - разве только годы, проведенные в Калифорнийском университете. Его поступки не поддаются однозначным оценкам. Даже история с брошенной дочерью, которую так любили смаковать представители желтой прессы и злобствующие критики, совершенно непонятна. Пытаясь хоть как-то проследить за поведением единственного в своем роде антрополога, начиная со знаменательного 1960 года, когда он познакомился с доном Хуаном, мы словно наблюдаем за человеком, движущимся в жизни на ощупь - Карлос как бы прислушивается к чему-то нам недоступному и стремится правильно ответить на беззвучный зов. В целом это выглядит довольно странно, но ясно одно: этот человек, зная, что невольно оказался в центре внимания многочисленной и разношерстной публики, не старался, подобно прочим, создать захватывающий имидж. Кастанеда не боялся быть смешным, противоречивым, показаться невежественным, что может позволить себе только человек, действительно свободный. Он мог быть непунктуальным, безответственным, он сочинял о себе массу неправдоподобных историй и делал это настолько непринужденно, что, очевидно, совсем не боялся разоблачений.

Можно считать это обычным легкомыслием, даже безнравственностью и асоциальностью - но ведь свобода порою выглядит именно так. Реальности нет никакого дела до того, насколько ее проявления соответствуют нашему представлению о социальном престиже.

Кастанеда подарил нам шанс, и мы должны быть бесконечно благодарны ему за это. Если он действительно был последним нагвалем старого цикла, то ему, безусловно, суждено было стать первым нагвалем нового цикла. Мир после Кастанеды никогда уже не станет таким, каким был до него. Благодаря его книгам мы узнали, что вовсе не заперты в тюрьме собственного сознания, но это открытие далеко не всегда вызывает у человеческого существа эйфорию. Мы узнали, что вокруг - мириады миров и их только предстоит открыть, ощутить, осмыслить. Мы впервые с такою отчетливостью осознали, почему в обычном состоянии не способны вырваться из жесткого, фиксированного режима восприятия.

Это не догадки и не красноречивые намеки в стиле дзэн, не индуистские метафизические головоломки, где количество терминов порою конкурирует с количеством сомнительных умозаключений, это даже не даосские притчи, где дух Реальности витает над пейзажами, увиденными в ярком и радостном солнечном свете человеческого сознания, наполненного самим существованием. Это ясная и вполне проверяемая модель - совокупность психоэнергетических закономерностей, которые любой добросовестный экспериментатор может подтвердить или опровергнуть.

Благодаря учению дона Хуана вселенная, в которой мы живем, изменилась. Вполне возможно, кому-то она теперь покажется слишком большой и страшной, кому-то - возмутительно бесчеловечной. Но человек быстро находит себе новые утешения взамен утраченных.

Конечно, знание дона Хуана предназначено, в первую очередь, для того, кто хочет быть вечным странником, для того, чья высшая ценность заключена в радости неограниченного восприятия. Но, как всякое истинное знание - знание, наделяющее Силой, - оно может стать орудием, способным привести к страданию, тьме, даже к катастрофе. Сегодня мы еще настолько не отдаем себе отчета в происшедшем, что даже всерьез обсуждаем вопрос, обладает ли вообще ценностью "фантастическая" эпопея Карлоса Кастанеды.

Тысячи людей практически во всех странах мира, оторвавшись от завораживающих кастанедовских "сказок", нашли собственную тропинку в миры второго внимания. Как все первооткрыватели, они рискуют – иногда собственным здоровьем, а иногда и жизнью. И мне следовало бы призвать их к осторожности, осмотрительности, умеренности и т.д. и т.п. Но я не стану этого делать, и вовсе не потому, что легкомысленно отношусь к человеческим судьбам. Просто у нас больше нет лидера-нагваля, на которого можно взвалить заботы о нашем воспитании и обучении. Одно я знаю наверняка: осторожные люди никогда ничего не открывали. В этом мире - мире после Кастанеды - каждый пройдет оставшуюся часть пути сам. Карлос не поможет нам ни новыми книгами, ни магическими пассами, ни даже простой радостью от того, что мы живем с ним на одной планете.

Быть может, свободное восприятие "одинокой птицы" блуждает сейчас в невообразимых просторах нагуаля. Но не исключено, что Кастанеда все еще рядом: ведь он так долго беседовал с нами в своих книгах. Десятки лет он делился с нами своим вниманием, силой и любовью. Мы живем после Кастанеды, но уже никогда не будем жить без него.



 

НАГУАЛИЗМ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ВИДА
(Вместо введения)


 

С той самой поры, когда человек осознал себя и утвердил в собственном воображении природу, вид и характер своего существа, выделил и закрепил в мыслительном пространстве человеческую форму (тем самым декларировав не только свою уникальность, но и свою ограниченность), он не перестает грезить о трансмутации. Нас не оставляет желание измениться, найти в себе и развить способность к превращению в Иное - наша монотонность разочаровывает и затягивает в себя, непреходящий круговорот жизни и смерти словно бы томится и ждет перехода в новое качество, питая извечные сны и фантазии человеческого рода. Мы ищем возможности трансмутации повсюду; мы желаем убедиться, что стабильность и ограниченность вида (структуры, формы, элемента) неабсолютны, и, добиваясь целенаправленного превращения вещей в окружающем нас мире, почти бессознательно возбуждаем в себе надежду на грядущую трансформацию собственного существа, чья неповоротливость и косность так сильно противоречит подвижности чувств, пластике мысли, эфирным ветрам свободного духа.

Оборотничество, "внутренняя алхимия" даосов, ожидания нисходящего Духа, йогические эксперименты - все это отголоски, отражения, проекции единственной жажды качественно нового бытия. Трансмутация и пресуществление всегда входили в ряд центральных мифологем человеческого сознания.

Даже не обращая специального внимания на фундаментальное противоречие своей природы, мы подсознательно ощущаем какую-то неправильность, дисгармоничность или незавершенность положения дел. По сути, вся история религии и философии (всегда представлявшая собой наиболее емкий и ценный пласт культурного развития, хотя мы порою склонны забывать об этом) является извечным поиском иного бытия - более яркого, более совершенного и свободного. Именно для утверждения возможности иного бытия создавались мифы, доктрины, метафизические теории, оккультные дисциплины.

Самой древней и, пожалуй, самой дерзкой формой поиска в этом направлении была магия. Воплощая собой аморфное и как бы "безумное" видение мира, движение на ощупь в путанице снов, фантазий, призрачных отношений и символических действий, магия не только рисовала удивительную вселенную, где человек оказывался подлинно космическим существом с таинственной судьбой и масштабными возможностями действия, - она вызывала к жизни глубинные откровения, необъяснимые феномены и процессы, которые поддерживали ее туманное мировоззрение на протяжении тысячелетий вопреки растущему холоду рационализма. Таким образом, религия, идеалистическая философия и оккультизм, превратившись в отдельные течения мысли, хранили и по сей день хранят неувядающую мечту человечества о подлинной трансформации - победе над смертью, над немощью и ограниченностью, над пространством и временем, над беспощадными законами физического бытия. Есть ли у этой мечты реальное основание, та опора, которая может дать надежду трезвому и последовательному уму, а не просто будоражить воображение поэта и утешать бесчисленных страдальцев несбыточными миражами?

На первый взгляд, все здесь зыбко и неопределенно. Повсюду мы встречаемся с неким пределом, за которым остаются лишь загадочные словеса,метафоры, намеки и обещания. Религия провозглашает всесилие веры – стоит перешагнуть порог смерти, и вы убедитесь в ее подлинности. Философия, погруженная в мир умственных идей, конструирует головокружительные модели из собственных символов, законов и категорий - она силится привязать свои интеллектуальные фантазмы к Реальности и тем не менее всегда остается где-то вдали, за пределами опыта и живого чувства, как бесплотное кружево малоубедительных формул. Практический мистицизм на их фоне, конечно, выигрывает: он предлагает непосредственно испытать проблески иного бытия и иного сознания. Но куда заводит нас этот чарующий блеск, если обещанная трансформация опять лежит "по ту сторону" бытия и никак не доступна нормальному опыту? Ведь по эту сторону мы сталкиваемся только со странными помрачениями чувств и блаженной неподвижностью в непостижимом свете, восприятие которого может оказаться всего лишь результатом психического расстройства.

В процессе эксперимента мы, конечно, встречались со множеством интригующих явлений, которые указывали на реальное расширение наших способностей и изменение характера нашего функционирования; но почему вся эта сосредоточенная работа непременно завершается бессильным окоченевшим трупом, и мы хороним - великого учителя дзэн, прославленного медитатора, мага или духовидца, хороним Будду, Магомета, Рамакришну? Невольно возникает ощущение, что человек никак не может ухватить какой-то лежащий на поверхности закон. Или действительно все бесполезно, в чем нас так настойчиво убеждают рационалисты?

Цель моей книги - показать, что реальный путь трансформации возможен, что все принципиальные преграды могут быть преодолены, а природа человека - совсем не то, что до сих пор представлялось нашему односторонне развитому интеллекту. Все эти новые понятия, представления и закономерности, которыми наполнено данное умственное пространство, - своего рода набросок к картине мира, где самые разнородные психические феномены находят свое место, где бытие и сознание пребывают в непривычных для нас отношениях, где вселенная - бесконечно шире любой религиозной или научной модели.

Нам предстоит рассмотреть и разрешить целый круг вопросов в рамках предложенной парадигмы: тенденции духовного поиска на протяжении исторического времени, причины заблуждений и неудач оккультизма, современное состояние эзотерических учений, кризис технологического общества. Концепция Реальности и устройства человека как энергетической формы - отдельная тема. Сущность магии и мистических психотехник приобретает новое и исключительно важное значение. Психоэнергетический процесс, который оказывается сердцевиной всякого магического действа, вполне доступен исследованию, как и эффекты, которые он вызывает.

Радикальная трансформация энергетической формы человека - заключительный этап в этом ряду, если соблюдены все необходимые на пути условия. Магические способности вполне могут претендовать на реальность и обретают свое законное место в энергетической феерии окружающего нас мироздания.

Технологический аспект, безусловно, является самым важным. Практическая дисциплина будет рассматриваться подробно, как и способы верификации получаемых результатов.

Повсюду нас будут сопровождать образы и идеи дона Хуана Матуса, подарившего важнейшие ключи к разгадке бытия человека и мира. Именно дон Хуан - учитель всемирно известного оккультиста и антрополога Карлоса Кастанеды - привел нас в мир трансформации, бессмертия и свободы.

Тем, кто внимательно читал книги Карлоса Кастанеды, многие идеи покажутся знакомыми и понятными. И наоборот - без основательного анализа дон-хуановского учения вряд ли возможно полноценно воспринять и осознать написанное здесь. Моя предыдущая книга ("Тайна Карлоса Кастанеды", 1995) имела целью систематизировать и сложить в последовательном (с методологической точки зрения) описании весь комплекс теоретического и практического знания, распределенный в произведениях самого Кастанеды неравномерно и, скорее, в художественно-публицистической манере. О причинах такого подхода я уже говорил в упомянутой работе: во-первых, до последней книги Кастанеда настойчиво держится позиции ученика, а не учителя, и во-вторых, его совсем не привлекает идея создания мистической школы с четкой доктриной, инструкторами и учениками.

Как признавался сам Кастанеда, его литературное творчество – скорее выражение признательности и глубокой любви к учителю-магу, перевернувшему всю его жизнь. Желающим ознакомиться более подробно с тем философским и психологическим изяществом, что лежит в основе пути толтеков, я рекомендую собственную книгу, указанную выше, так как большинство иных источников либо не излагают материал в необходимом объеме, либо часто не удовлетворительны с методологической точки зрения.

Обратимся к центральным идеям дон-хуановского мировоззрения, основным понятиям и методам, на которые нам придется постоянно ссылаться. Важнейший термин кастанедовского учения, впервые сформулированный Карлосом в его четвертом произведении "Tales of Power" и с тех пор не исчезающий со страниц этого мистического "эпоса", - нагуаль. Слово это имеет долгую историю в языке индейцев Месоамерики и всегда связывалось с колдовством и магическими превращениями; однако Кастанеда сообщил нам о содержании данного термина нечто настолько важное с точки зрения высокой философии, методологии и практики мистицизма, что мы с полным правом могли бы назвать все дон-хуановское учение "нагуализмом". Именно от Кастанеды мы узнаем об истинной паре двух фундаментальных понятий - тоналя и нагуаля, в которую укладывается весь наш таинственный мир, включая и самого человека - существо не менее загадочное, чем самые удаленные и странные уголки вселенной. На первый взгляд, разъяснение тоналя и нагуаля может показаться чересчур абстрактным и совсем не практичным умствованием. Особенно если учесть многократно подчеркиваемую известным критиком кастанедовских работ Ричардом де Миллем связь этих понятий с достижениями новейшей философии - экзистенциализмом, феноменологией и, конечно же, этнометодологией, тем более что возникла эта школа в стенах того же Калифорнийского университета и в конце 60-х - начале 70-х претендовала на самый модный метод интеллектуального исследования чуждых европейцу культур. (Здесь де Милль подозревает Кастанеду в своего рода угодничестве: так Карлос мог заручиться поддержкой влиятельных интеллектуалов – создателей этнометодологии, которым как раз в ту пору было необходимо серьезное исследование, основанное на их научных предпосылках.) Мы не отрицаем, что этнометодология сыграла значительную роль в становлении начинающего антрополога Кастанеды, и все же вряд ли мэтр этой дисциплины Гарфинкель одобрил личностные трансформации Карлоса, которые явно дают о себе знать уже в третьей его книге. "Путешествие в Икстлан" окончательно разорвало отношения Кастанеды с серьезной наукой антропологией. Де Милль решительно не хочет замечать того, что Кастанеда больше не антрополог, а метафизика и метапсихология, излагаемые в последующих томах, - мистика высшей пробы, обогащенная современным терминологическим аппаратом. Честолюбие ученого, профессорская карьера - все это оставлено во имя бесконечного изумления духовного искателя. Карлос давно покинул свою касту и превратил свое знание в объект, не подлежащий научной критике. Этнометодология послужила ему лишь начальным импульсом к самому удивительному исследованию. С помощью этой методики Кастанеда проложил путь к пониманию традиции дона Хуана, что дало ему ключ к познанию мира, убедило в достижимости бессмертия и свободы.

Современная психология восприятия располагает достаточным экспериментальным материалом, доказывающим, что дистанция между перцептивным образом мира и внешней реальностью неизмеримо больше, чем представляет себе обыденное человеческое сознание. Я уже рассматривал этот вопрос подробно в книге "Тайна Карлоса Кастанеды" и тем не менее неизбежно буду возвращаться к нему еще. Пока же следует лишь подчеркнуть, что деятельность нашего перцептивного аппарата приводит к возникновению крайне ограниченного и искаженного образа мира. Этот образ мы вполне автоматически принимаем за саму Реальность, существующую вне нас, хотя на самом деле стоит говорить о двух принципиально различных предметах - "описании мира", опирающемся на человеческую перцепцию, и реальном мире, находящемся за пределами нашего восприятия и помимо него. О последнем мы ничего не знаем, и это особенно важно понять в самом начале наших рассуждений.

Тоналем в дон-хуановском учении именуется, с одной стороны, "описание" (перцептивный образ) мира, с другой - тот сложный внутренний механизм человека, что создает "описание мира" и поддерживает его. Для субъекта восприятия, по словам дона Хуана, "никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как само собой разумеющееся". Как механизм, генерирующий интерпретационные схемы восприятия, тональ невероятно продуктивен, что заставляет магов даже называть его "творцом мира".

В дальнейшем, говоря о тонале, я намерен использовать более привычные и более конкретные для европейской науки термины. Для ученых это емкое индейское слово содержит в себе по крайней мере три понятия: 1) перцептивный аппарат, включающий в себя всю совокупность процессов обработки поступающего сенсорного сигнала; 2) перцептивную матрицу, именуемую у Кастанеды также "глазами тоналя" или "инвентаризационным списком", т.е. интерпретационную модель, сформированную человеком в процессе научения и воспитания; 3) перцептивный образ мира, т.е. всю картину воспринимаемого пространства, состоящую из существующих в матрице элементов, структурированную и ограниченную перцептивным аппаратом и перцептивной матрицей.

Определив таким образом, что подразумевается под первым членом истинной пары в толтекской терминологии, легко угадать содержание второго члена, уже упомянутого выше. Нагуаль - это, прежде всего, реальность вне интерпретации, вне восприятия, Реальность, какова она есть на самом деле. Везде, где пойдет речь об этой абсолютной и непостижимой для нас Реальности, я буду обозначать ее в тексте, начиная слово с заглавной буквы. Если в качестве идеи нагуаль (Реальность) может быть принят и понят после некоторых размышлении, то вообразить нагуаль или описать его в принципе невозможно. Дон Хуан в разговоре с Кастанедой называет тональ "островом", а нагуаль - "безбрежным пространством, лежащим вокруг острова". Только так он может намекнуть ученику на истинное соотношение данных понятий. В остальном же слова бессильны.

В конечном счете тайна Реальности, существующей вне человека и ограничений его восприятия, - не что иное, как Великий Предел, ключ к истокам всей реальной мощи человеческого рода, к осознанию и освоению мировой энергии, от которой зависит окончательная судьба каждого индивида и цивилизации вообще. Таким образом, значение нагуаля невозможно переоценить. Когда мы пытаемся помыслить эту невообразимую Реальность, ее непостижимость завораживает и одновременно влечет к себе, гипнотизирует и порождает самый дерзкий взлет нашей фантазии. С другой стороны, грандиозные масштабы и безусловное всемогущество бытия не могут не вызывать благоговейного ужаса и трепета в микроскопическом сознании отдельной личности. Все антропоморфные мифы о Боге-творце, властелине судеб и миров, берут свой исток в этом неописуемом величии.

Какие только образы ни внушала сила подлинной Реальности вне нас! Господь Бог и Сатана, Брахман и Шуньята, Дао и Сат-Чит-Ананда, Ахурамазда и Ангра-Майпью, Шива и Шакти, Тонатиу и Тескатлипока, Логос и Абсолют - множество имен, символов, понятий служили и служат человечеству с целью обозначить, опредметить, описать неописуемый корень всех вещей и явлений. Не столь уж часто мы отдаем себе отчет в бесплодности подобных усилий - они могут быть прекрасны и даже совершенны в сфере человеческой мысли, в пространстве искусства и воображения, но остаются принципиально чуждыми объекту своего вдохновения. Дон Хуан с удивительной для оккультизма последовательностью отделяет воспринимаемое, мыслимое и называемое от подлинности не-человеческого бытия.

На первый взгляд, его подход словно бы укрепляет и делает еще более безысходной позицию разочарованного агностика, воздвигает непреодолимую стену между субъектом познания и источником перцептивного опыта, делая нас бессильными, слепыми, беспомощными. Однако дело обстоит прямо противоположным образом, и в этом - один из фундаментальных парадоксов дон-хуановского метода. "Нагуаль там, где обитает сила", - говорит он. Ибо в реальности наше бессилие и отчужденность от подлинного бытия начинается как раз вместе с попытками нарисовать мифологическую картинку или метафизическую модель. Придумав слово, схему, концепцию, мы с поразительным легковерием отождествляем "луну и указующий на нее палец" (согласно яркой аллегории мастеров дзэн). Все наши потуги добраться до Сат-Чит-Ананды, "пробудить" Шакти и слиться с Абсолютом - не более чем затейливые игры с "пальцем" и малоэффективные дискуссии по поводу его устройства. Необходимы настоящее бесстрашие и высокая отрешенность, чтобы признаться в том, что у нас нет ровным счетом никаких оснований приписывать Реальности даже самые абстрактные и самые высокодуховные качества. Играя с описаниями (религиозными, философскими, мистико-поэтическими), мы всецело принадлежим тоналю, который, как было сказано, ничего не творит и ничего в Реальности не изменяет. Та подлинная сила, что движет явлениями внешнего мира и питает человеческое существо, остается в непроглядном и напрочь позабытом царстве; наша связь с нею утрачена, чувствование замутнено, а внимание отвлечено умственными конструкциями и придуманными надеждами.

И только возвращение к живому чувству Реальности - без языка, без мышления, без эгоистических галлюцинаций на тему "спасения" или "пробуждения" - дает нам шанс коснуться самой энергии бытия, той единственной энергии, что действительно творит, управляет, трансформирует. Вот почему осознание "истинной пары" тоналя и нагуаля открывает возможность для магии в самом высоком смысле этого слова.

Конечно, человек сам является одним из бесчисленных феноменов нагуаля. Его изначальная и сущностная природа неотделима от Реальности и целиком погружена во всеохватывающую сеть энергетических отношений, в океан породившей и питающей его силы. Можно сказать, что главной чертой существования человеческой формы является взаимопроникновение, т.е. непрестанный круговорот сил, ни в чем не знающий абсолютных границ, изолированных фрагментов, незыблемых отдельностей. Человек живет в нагуале - в тонале он только воспринимает, думает и говорит. Однако последний момент оказывается решающим, и в осознаваемом поле мы никогда не находим контакта с реальностью нагуаля. Эта парадоксальная ситуация получает свое отражение в двойственности всей человеческой натуры. Дон Хуан, объясняя Кастанеде его разнообразные психические переживания, то и дело использует выражения типа "твой тональ испугался" или "твой нагуаль знает" и т.д. и т.п. Психология в свое время обнаружила, что объем ясно осознаваемых явлений и процессов в общем психическом пространстве составляет ничтожную долю. В результате этого открытия возникли и получили широкое распространение такие термины, как подсознательное, бессознательное и сверхсознательное. Ни один из этих терминов, конечно же, не отражает в полной мере присутствие нагуаля во внутреннем мире человека. Приравнять нагуаль, например, к бессознательному (как это сделал Д.Л.Вильямс, исследовавший творчество Кастанеды с позиций юнгианского анализа) – значит безосновательно сузить и исказить содержание дон-хуановского термина, по сути, лишить его философского значения и превратить в нечто, имеющее смысл лишь в пределах психических процессов индивидуума. Тем не менее бессознательное (впрочем, как и сознание) резонирует с нагуалем, и специфику подобного резонанса современная психология должна была бы описывать. Если же мы попытаемся разобраться, где наиболее беспрепятственно и непосредственно нагуаль манифестирует себя в человеке, то скорее всего обнаружим нелепость самой постановки вопроса. Ибо нагуаль не знает никакой "конкуренции"; он повсюду, и власть его абсолютна. Любой конфликт, любое противостояние здесь надуманны и иллюзорны. Тональ, который не имеет собственной, отдельной природы, способен только вуалировать феномены нагуаля, прятать их от ограниченного сознания нашей маленькой личности, чтобы обеспечить ее упорядоченное функционирование в очень узкой области, важной лишь для биологического выживания. Специфика выживания существ, наделенных интеллектом и организовавших социальные структуры, имеет, конечно, впечатляющие отличия по сравнению со способами выживания у неразумных форм, и все же это не меняет сущности процесса.

Поэтому, когда дон Хуан говорит о нагуале как составной части человеческого существа, он подходит к делу совсем с иной точки зрения, очень далекой от психоанализа. Учитель подразумевает тот огромный энергетический объем нашей психофизической конституции и связанные с ним переживания, что не интерпретируются аппаратом восприятия, оставаясь вне сознания, т.е. для сознания не существующие. Подсознательное, бессознательное и сверхсознательное могут отражать те или иные фрагменты этого грандиозного поля, но главный массив энергетики нагуаля относится, скорее, к тому, что мы привыкли называть просто телом. Поэтому дон Хуан часто говорит о неописуемом чувстве тела, о том, что именно через аморфные, почти неуловимые переживания организма в целом мы можем получить некое косвенное представление о жизни нагуаля внутри нас.

Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что важнейшая задача дон-хуановского учения (и не только в практической ее части, но с точки зрения самой философии нагуализма) - возвращение человека к утраченной целостности, подлинная реализация нашего вида как res integra, т.е. как целостной единицы, все содержание которой в равной степени доступно фундаментальному и присущему только человеку началу - сознанию. Впрочем, подобную целостность вряд ли можно назвать утраченной, ибо человек - существо рефлексирующее, наделенное интеллектом и произвольным вниманием, организованным в качестве инструмента анализа, - по-настоящему собственной целостностью никогда не владел. На том уровне сложности, что свойствен нашему виду, целостность поистине означает всемогущество и свободу.

Мы редко задумываемся над тем, что все проблемы и ограничения человека в конечном счете обусловлены недоступностью той или иной области пространства (внутреннего или внешнего, физического или психического) для сознания - самого мощного фактора организации, модификации и контроля. Безусловно, мы должны рассматривать сознание как феномен энергетический; его природа и особенности его функционирования остаются во многом загадочными, но и здесь дон-хуановский подход может заметно приблизить нас к разрешению этой вековечной тайны. По крайней мере следует указать, что сознание, будучи особым образом сбалансированной энергосистемой, обладает способностью произвольно генерировать энергетические поля и потоки, наделяя их собственными качествами - склонностью к самоорганизации, самогармонизации и самокоррекции. Ничуть не преувеличивая, Можно утверждать, что все потенциальности человеческого рода заключены здесь.

Таким образом, выражаясь языком дона Хуана, главным смыслом и Целью всех практических метаморфоз, которым подвергает себя маг в процессе развития, является соединение тоналя и нагуаля в монолитный организм, в нерасчленимую и совершенно прозрачную для осознания форму. Философский монизм, единственная из систем мышления, пригодная для относительно адекватного отражения Реальности, у дона Хуана из мировоззренческого постулата превращается в практическую посылку, достигается и воплощается всеми техническими приемами, всей методологией и даже настроением магического праксиса. Любая дихотомия, приписываемая человеком Реальности, особенно дихотомия тела и духа, почитаемая почти всеми религиями человечества, с презрением отметается прочь, в царство галлюцинирующего тоналя.

Говоря строго, у Кастанеды не было особой необходимости вводить термин "энергетическое тело", так как иным телом человек вообще не обладает. И все же, вслед за мэтром нагуализма, мы будем упоминать об энергетическом теле человека, имея в виду, однако, не составную часть существа (более "тонкую", чем физический организм, как обычно говорят оккультисты), а всю ту энергетическую ткань, из которой мы состоим, включая как самые "грубые", так и самые "эфирные" ее элементы. Конечно, такой пакет энергетических формаций и есть реальный человек - фигура куда более объемная, чем наш перцептивный образ себя самого в качестве двуногого млекопитающего с определенной физиологией и поведением.

На практике осваивая толтекскую дисциплину, вы откроете целый океан возможностей, присущий вашему реальному телу, - по мере того как осознание будет проникать в него все глубже, ваша подлинная сила будет возрастать, что и является восхождением к Трансформации.

Постижение, как видите, в Реальности всегда имеет двойственную направленность. Ничего нельзя со всей определенностью назвать внешним или внутренним: погружаясь в нетронутые сознанием энергетические пласты собственного организма, вы непременно столкнетесь с удаленными областями внешней природы, доступными для такого типа восприятия. Дон Хуан в своих разъяснениях описывал Кастанеде Реальность как бесконечную сеть, состоящую из бесчисленных энергетических нитей, или эманаций. Из эманаций строится воспринимаемое, пучки эманаций формируют в перцептивном аппарате образы, полосы эманаций - законченные картины миров. Но что самое важное: эманации, из которых состоит наше тело, те же, что и снаружи. По этим ниточкам движутся импульсы, несущие информацию, не имеющую никакого отношения к нашему представлению о пространстве. Только внимание субъекта собирает и вычленяет образы, наделенные пространственно-временным смыслом.

Что же в таком случае мы можем сказать о Реальности, о нагуале? По представлениям толтекских магов, здесь нельзя говорить ни о пространстве, ни о времени; протяженность присутствует здесь совершенно неописуемым образом, вещество - всего лишь импульс, а масса измеряется энергией импульса. Отдельные объекты оказываются фикцией, порожденной нашим восприятием, - это некие "стоячие волны", по которым непрерывно катится энергия мироздания; они не только "прозрачны" для энергетических движений (а значит, и для психических процессов), но и всесторонне связаны с любыми, самыми далекими объектами вселенной. Практически все качества и характеристики, приписываемые нами Реальности, существуют лишь в нашем воображении.

Единственное, что можно сказать о Реальности наверняка, - она способна оказывать воздействие на наши органы чувств. Следовательно, нагуаль – это энергия. Ее организация выше всякого постижения хотя бы потому, что постигающий субъект всегда обладает только одной точкой зрения, одним центром восприятия, и любой его опыт по сути фрагментарен.

Здесь следует сказать еще об одном фундаментальном понятии дон-хуановского учения - о том важнейшем инструменте, который превращает энергетическое поле вселенной в привычную для нас картинку, где существуют формы, цвет, звук, вкус или запах. Дон Хуан называет его точкой сборки. Об этом предмете в книге будет сказано немало, здесь же я хочу процитировать Кастанеду, который лаконично и стройно описал функцию точки сборки в сложном контексте энергетической Реальности нагуаля:

1. Вселенная является бесконечным скоплением энергетических полей, похожих на нити света.

2. Эти энергетические поля, называемые эманациями Орла, излучаются из источника непостижимых размеров, метафорически называемого Орлом.

3. Человеческие существа также состоят из несчетного количества таких же нитеподобных энергетических полей. Эти эманации Орла образуют скопления, которые проявляются как шары света размером с человеческое тело с руками, выступающими по бокам, и подобные гигантским светящимся яйцам.

4. Только небольшая группа энергетических полей внутри этого светящегося шара освещена точкой интенсивной яркости, расположенной на поверхности шара.

5. Восприятие имеет место, когда энергетические поля из этой небольшой группы, непосредственно окружающие точку яркого сияния, распространяют свой свет и освещают идентичные энергетические поля вне шара. Поскольку воспринимаются только те поля, которые озарены точкой яркого сияния, эта точка называется "точкой, где собирается восприятие", или просто "точкой сборки".

(Power of Silence)


 

Как видите, ограниченность нашего восприятия имеет еще более глубокие причины, чем те, о которых уже было сказано. Человек не только искажает воспринимаемые сигналы, используя интерпретационный механизм тоналя, - человек изначально ограничен некоторым объемом энергетических полей, к которым имеет доступ его точка сборки. Попробуйте представить, что в этом объеме сосредоточено все кажущееся разнообразие нашего сенсорного опыта, только этим диапазоном оперирует наше сознание, отягощенное к тому же чудовищным грузом иллюзорных понятий, шаблонов, схем и описаний! Здесь заключен весь наш мир, доступный психике нормального человека, а значит, и вся наука, рационализм и объективизм разума.

Наличие механизма, в определенном порядке собирающего восприятие энергии в целостную для субъекта картину, предполагает принципиальный подход к восприятию как к процессу энергетического взаимодействия с внешними полями, а внимательное изучение психофизиологических изменений, которые наблюдаются у мистиков-практиков, наводит на размышления о том, что именно режим и качество восприятия определяют в целом функционирование человеческой системы. Этот вывод, не требующий, казалось бы, особого мыслительного усилия, на протяжении веков был совсем неочевидным, вуалировался мифологическими и метафизическими доктринами антропоморфного толка.

Само восприятие в общем контексте оккультной практики всегда представлялось вторичным продуктом или последствием неких неописуемых изменений внутри духовного организма, которые часто объявлялись результатом приближения или слияния субъекта с Абсолютом, Высшим бытием, Богом и т.п.

Ситуация, таким образом, в сознании мистика имела перевернутый вид: адепт "открывался" воздействию внешней Силы, следуя практическим рекомендациям, исходящим из определенного (всегда в той или иной мере антропоморфного) представления о природе и предназначении этой Силы, якобы испытывал некую трансформацию своего существа в виде "нисхождения" Божества, "откровения", данного Его милостью, и таким образом обретал измененное восприятие, безусловно свидетельствующее о восхождении искателя в трансцендентный мир истинных сущностей. Разумеется, содержание видений при таком подходе оказывалось важнейшим предметом изучения.

Ортодоксальному мистику и в голову не приходило исследовать сам процесс восприятия со всеми присущими ему ограничениями и искажениями, поскольку изначально предполагалось, что в этом состоянии он прорывается к высшим планам бытия, где восприятие бесконечно более совершенно, чем у обычного человека с профаническим сознанием. Укоренившаяся идея, будто восприятие - это пассивный процесс отражения, лишь допускающий психику субъекта к определенным областям Реальности, сам по себе ничего не изменяющий, а только свидетельствующий изменения, распространилась на абсолютно все феномены мистической практики.

Дон-хуановская концепция точки сборки связывает любые явления измененного восприятия с перемещением этого центра внутри энергетического тела человека или движением его вовне, за границами человеческой формы.

Прежде всего важно понять, что речь идет не просто об изменении точки зрения или фокусировки внимания, а о перемещении энергетической активности из одной области нашего существа в другую.

Поля нашего организма, прежде инертные и неспособные к активному резонансу с внешней энергией, консервирующие возникший когда-то дисбаланс или напряжение, вдруг оказываются вовлеченными в сферу действия точки сборки, что уже является началом их трансформации.

Если мы вспомним об удивительной энергетике сознания (в нашем случае неразрывно связанного с восприятием), то поймем, что всякий сдвиг или движение точки сборки производит существенное изменение в характере энергообмена нашего тела с внешней средой.

Что же касается качества восприятия в измененной позиции перцептивного центра (т.е. полноты, связности, яркости, отчетливости, управляемости и т.п.), то оно оказывается мерилом и критерием интенсивности энергетических процессов в прежде дремавших областях, показателем степени вовлеченности данных полевых структур в новый режим энергообмена.

Теперь мы можем сказать, что все психотехнические приемы, ритуалы и аскетические упражнения, известные в религиозных или мистических системах, были успешными лишь в том случае, когда приводили к сдвигу точки сборки, независимо от того, делалось это целенаправленно или непреднамеренно.

По-видимому, все реальные трансформационные изменения, наблюдавшиеся мистиками и магами (начиная со стигматов у христиан и заканчивая ясновидением, левитацией и телекинезом), обязаны своим появлением именно перемещению перцептивного центра в энергетическом теле практикующего.

Однако непонимание сути происходящих явлений препятствовало и по-прежнему препятствует полноценному использованию измененных режимов восприятия, что, разумеется, делает невозможными высшие эффекты трансформации, оставляя любое достижение незавершенным и фрагментарным.

Идеологические и метафизические предрассудки, о которых мы еще будем говорить, во многих случаях приводят либо к ложной интерпретации измененного восприятия, либо к отрицанию его ценности вообще.

В дон-хуановском учении, как вы могли заметить, содержание видений не имеет большого значения. Будучи знанием прагматическим и во многом позитивистским по духу, дисциплина дона Хуана сосредоточена на изучении ключевого процесса восприятия - внимания. То, что именно внимание является основным инструментом, контролирующим восприятие, давно известно психологической науке. В толтекской магии этот психический феномен рассматривается как центральный. Специфика внимания определяет три энергетических уровня существования человека. Они так и называются: первое, второе и третье внимание.

Первое внимание присуще субъекту в обычном восприятии, т.е. при нормальном положении точки сборки. Второе внимание включается, когда точка сборки покидает свою привычную позицию и мы начинаем строить связное восприятие недоступных ранее областей Реальности. Этот вид внимания должен совершенствоваться в течение длительного времени, что сопровождается многочисленными и разнообразными перемещениями точки сборки, последовательным повышением качества восприятия в каждом открывающемся сенсорном поле.

Результатом этой работы становится достижение третьего внимания. О нем сложно говорить, поскольку здесь происходит радикальная трансформация всех психофизиологических процессов.

С энергетической точки зрения, на этом этапе активизация полевых структур резонансными явлениями, присущими человеку только в крайне ограниченной зоне нахождения точки сборки, охватывает весь объем человеческой формы, и это полностью меняет функциональное состояние энергосистемы.

Существо обретает бессмертие и свободу передвижения во всем диапазоне полевых структур вселенной. Одновременно оно оказывается за границей нормального восприятия, поскольку измененное до неузнаваемости энергетическое тело "разворачивает" свернутые в клубок волокна, чтобы двигаться в резонансе, с тою же скоростью и не встречая препятствий, в едином ритме с ритмом энергетических потоков, основная масса которых для обычного сознания недоступна.

Значительная часть этой книги посвящена принципам и практическим методам достижения второго внимания, его развития и совершенствования. Мы будем также называть его измененным режимом восприятия (ИРВ). Надо сказать, что работа со вторым вниманием - занятие нелегкое и требующее долгого времени. Однако, как мне кажется, любой человек, соприкоснувшийся с этой загадочной и многообразной областью переживаний, признает, что его изучение - одна из самых волнующих и увлекательных работ, открывшихся нам.

Здесь обитает само сердце магии, это - бесконечное приключение духа, непрестанная радость от все новых и новых постижений, вечное изумление и вечное чудо. Беспредельность мироздания воочию раскрывается перед нами, и всякий раз хочется повторять вслед за доном Хуаном: "Мир - это тайна. И то, что ты видишь перед собой в данный момент, - еще далеко не все, что здесь есть. В мире есть еще столько всего!.."

Удивительную способность целенаправленно изменять режим собственного восприятия человек приобрел вместе с произвольным вниманием – даром концентрировать сознание на специально избранном объекте. Этим даром человек отличается от всех живых форм, известных нам в обычном диапазоне восприятия. Произвольность психических процессов - результат длительной тренировки сознания, последовательного развития интеллекта и языка, т.е. формирования тоналя. Законы мироздания, как всегда, парадоксальны: чтобы заглянуть в нагуаль и освоить его энергетические возможности, мы сначала вынуждены сотворить тональ, развить его надлежащим образом, прочувствовать всю его ограниченность, тоску и страдание. Тональ, источник всей нашей неудовлетворенности, боли и бессилия, одновременно оказывается уникальным шансом достичь свободы и могущества нагуаля. Подобно тому, как в древнекитайской философии предельное проявление инь рождает ян, а предельное раскрытие ян неизбежно рождает инь. Даосы полагали, что бессмертие и свобода возникает в результате совершенной гармонии между двумя началами. По сути, дон-хуановское третье внимание как раз и есть такая гармония: тональ не противостоит нагуалю, не подавляет и не вытесняет его, а следует за ним, достигая предельной текучести, но не теряя при этом способности находить и оформлять порядок, строить связные миры в бесконечном волнении энергетических потоков нагуаля.

В полном согласии с основным парадоксом дон-хуановского учения для того, чтобы приблизиться к нагуалю через второе внимание, мы должны подробно изучить и осознать механизм работы тоналя, его основные шаблоны и стереотипы, пружины, которые приводят его в действие, т.е. тот фундамент, на котором покоится великолепная конструкция нашего первого внимания. Дон Хуан рассматривает тональ как совокупность привычек восприятия, устроенную таким образом, чтобы вся психическая энергия личности расходовалась на поддержание и укрепление однажды избранного способа воспринимать. Первоначально такое устройство психического мира явилось, скорее всего, результатом биологической необходимости, оптимальным способом выживания данной энергетической формы в данной среде. Однако в процессе психологической эволюции механизм восприятия стал настолько ригидным, что уже не обеспечивает выживание вида, - более того, угрожает ему прогрессирующей патологией и даже самоуничтожением.

Болезненную ригидность нашего сознания издавна связывают с чрезмерным развитием человеческого эго. Этим не вполне четким термином привыкли обозначать тяжкий груз амбиций, страхов, надежд и привязанностей, обусловленный осознанием своего отдельного "я" и следующим из него экзистенциальным конфликтом, в который вовлечено, по сути, все, что не есть "я". Эмоциональное напряжение, вызванное конфликтом эго, часто бывает слишком болезненным и даже невыносимым. Стремление избавиться от кошмара вечной озабоченности лежит в основе практически всех религиозно-этических систем.

Самым крайним проявлением усталости и разочарования от жизни эго стал буддизм. Именно Будда впервые откровенно провозгласил, что всякая жизнь существа, наделенного эго, есть бесконечное страдание. Метапсихология буддизма и других духовных учений глубоко и тщательно рассмотрела механизмы эгоистического страдания. Интенсивный самоанализ и самонаблюдение раскрыли целый ряд психологических законов, спустя тысячелетия во многом подтвержденных европейской наукой, которая значительно позже проявила интерес к интроспекции. Нельзя не отметить, что в стремлении к освобождению человека от эго буддизм проявил наибольшую последовательность. В отличие от традиционных религий, где внутренний конфликт частично снимался за счет передачи груза ответственности Богу или иному высшему существу (что можно было бы назвать своего рода духовной ортопедией), буддизм довел технику "растворения" эго до логического конца. Постулируя иллюзорность "я", он признал высшим достижением абсолютное угасание интенций субъекта (нирвана) и слияние с бескачественной пустотой бытия (шуньята). Метафизика, как всегда, сыграла с человеком злую шутку: она отвлекла его от подлинной проблемы, связанной со спецификой восприятия, превратила совокупность субъективных отношений в независимый факт самого существования и сосредоточила все силы адепта на достижении не-бытия, т.е. устранения субъекта из субъектно-объектного поля переживания. Цель, невозможная без уничтожения самого центра восприятия.

Таким образом, трансформация эго, понимаемого метафизически, завершалась полным "угасанием" субъекта вообще, проще говоря - смертью. На этом пути адепты, конечно же, встречаются с вдохновляющими переживаниями легкости, освобождения, просветленности и спонтанности чувств, поскольку буддистская психотехника, последовательно избавляя человека от напряжений, дает ему избыток психической энергии и уменьшает фиксированность точки сборки. Здесь же, как и в ряде других мистических дисциплин, часто возникают необходимые условия для начала работы с измененными режимами восприятия, однако настойчивая устремленность ортодоксального буддиста к полной остановке переживаний, к абсолютной чистоте восприятия "здесь" и "сейчас", препятствует свободному движению перцептивного центра, а следовательно, блокирует доступ к сферам второго внимания. Таким образом, вместо энергетической трансформации буддист находит перцептивную неподвижность на фоне значительного расслабления аппарата эгоистического реагирования. Страдание в этом случае действительно исчезает; однако этой эмоциональной анестезией и завершаются все реальные достижения. С подобными примерами мы сталкиваемся в духовных практиках постоянно. Что же из этого следует?

Человек действительно нуждается в радикальной трансформации эго. Правда, дон-хуановская традиция очень осторожно относится к словам, подозревая в языке источник всякой бесплодной метафизики, а потому толтекская магия старательно избегает лишних понятий. Поскольку эго на самом деле является комплексом привычных восприятий и реакций, то речь идет об изменении или устранении этих привычек, и не более того. Без трансформации эго никакое освоение второго внимания невозможно.

У такого положения дел есть две серьезные причины. Во-первых, направленность внимания практически всегда обусловлена эгоистическими реакциями - чтобы изменить режим восприятия, необходимо изменить стереотипы реагирования, а это и есть трансформация эго. Во-вторых, привычки эгоистического реагирования (страх, злость, зависть, обида, надежда, жалость и т.п.) поглощают всю психическую энергию личности и способствуют жесткой фиксации восприятия в изначально существующем режиме. Преодоление эгоистических стереотипов реагирования - особая тема в традиции дона Хуана. Он называет эту практику безупречностью и связывает с ней все высшие достижения своей магии. Безупречность, как и всякая техника дон-хуановской магии, не имеет ничего общего с морально-этическими догмами, поскольку понятия добра и зла принципиально чужды концепции нагуаля: они остаются исключительно тональными представлениями, т.е. для внешней Реальности не существующими. С точки зрения теории восприятия (составляющей, как видим, фундамент и главный источник методологии в толтекской магии), безупречность - это совокупность способов растождествления со сложившимся в индивидуальном тонале образе себя. С энергетической же точки зрения, фиксированный образ себя означает жесткую закрепленность существующей модели энергообмена, целиком направленного на обеспечение неподвижности точки сборки, или центра перцепции.

Последовательность дон-хуановской идеи наконец-то связывает воедино психотехническую практику с такими туманными понятиями, как стиль жизни, настроение или мировоззренческая установка. Из религиозно-мистической практики давно известно, что исключительно психологические, казалось бы, перемены в личности адепта могут вызывать непреднамеренные сдвиги в режиме восприятия без каких-либо специальных медитативных упражнений. Изредка подобные феномены имеют место и в обыденной жизни - когда, например, личностный кризис и сопутствующее ему эмоциональное перенапряжение рождают вдруг прилив отрешенности, смирения и покоя перед лицом судьбы. (Вспомните, ведь и Кастанеда "остановил мир" именно таким способом!) Эти сокровенные переживания, ничуть не связанные с религиозным, а тем более мистическим вдохновением, могут, к полному нашему изумлению, порождать всплески ясновидения или других парапсихологических способностей, экстериоризацию (т.е. "выход астрального тела", по терминологии традиционного оккультизма), раскрытие целительского дара и тому подобные вещи.

Чаще всего изменения в психике, возникающие таким путем, быстро угасают, забываются, а потом истолковываются нами как странные сновидения или удивительные совпадения. Ну, а порой конечным итогом всех этих злоключений личности становится появление еще одного экстрасенса. Религиозное сознание склонно видеть в подобных историях доказательство божественной заинтересованности в судьбе страдающего человека. Дон-хуановская теория говорит о непреднамеренном достижении безупречности, результатом чего оказывается спонтанный сдвиг точки сборки.

Кастанеда в своих книгах сообщает нам главные принципы, лежащие в основе безупречности. В других мистических учениях мы находим целый ряд схожих идей, однако нигде они не рассматриваются в непосредственной связи с изменением режима восприятия для достижения трансформации энергетического тела человека. Метафизическая подоплека психологических инструкций носит либо абстрактно-философский, либо морально-этический характер, что опять же уводит практикующего от реальных изменений в область мифологических фантазий или бесплодных умствований. Дон Хуан с предельным лаконизмом формулирует стереотипы (или сложные комплексы стереотипов) реагирования, в наибольшей степени препятствующие безупречности и фиксирующие положение точки сборки: 1) страх смерти, 2) чувство собственной важности, 3) чувство жалости к себе. Кроме того, мы найдем здесь множество частных инструкций и более подробное рассмотрение нюансов эгоистической психологии.

Я буду детально рассматривать этот важнейший аспект магической практики, совершенно необходимый для реализации любых эффектов на пути постижения нагуаля.

Не следует, однако, думать, что работа с измененными режимами восприятия начинается лишь после достижения адептом высокой степени безупречности. На деле оказывается, что эти два аспекта дисциплины осваиваются одновременно и, более того, существенным образом подстегивают друг друга. В то время как безупречность последовательно снижает фиксацию точки сборки, тем самым провоцируя сдвиги восприятия в сферу второго внимания, всякое проявление второго внимания подкрепляет безупречное настроение практикующего, предоставляя ему внутренние переживания, разрушающие убежденность в адекватности его реагирования и необходимости привычного образа себя. Многие идеи тоналя по поводу собственной личности теряют свою актуальность в измененном режиме восприятия. Убедительные подтверждения этой закономерности обнаруживают все экспериментаторы, работающие с необычными состояниями сознания, особенно те, кто изучает воздействие на психику человека больших психоделиков (ЛСД-25, мескалин, псилоцибин, ДМТ и пр.). Одним из первых обратил внимание на характерное изменение эмоционального участия субъекта при глубоком перцептивном сдвиге Олдос Хаксли (см. об этом в его известной книге "Врата восприятия"), я уже ссылался на его любопытные наблюдения. Они настолько недвусмысленно подтверждают связь между режимом восприятия и состоянием эгоистического реагирования, что стоит еще раз напомнить их читателю:

"Зрительные впечатления в значительной степени усиливаются, глазу открывается та чистота восприятия, которая имелась в детстве, когда чувство не было еще автоматически подчинено идее. Интерес к пространственным отношениям снижается, а интерес ко времени падает почти до нуля". (Еще одно доказательство тому, что восприятие пространственно-временных отношений в картине мира является неотъемлемым компонентом психологии эго, а вовсе не чистым отражением объективного устройства Реальности, как часто полагают. - А.К.)

"Несмотря на то что интеллекту вреда не наносится, а восприятие становится намного совершеннее, воля претерпевает глубокие изменения в худшую сторону. Принявшие мескалин не видят смысла в каких-либо действиях и находят причины, в обычном состоянии побуждающие их к действиям и страданиям, глубоко неинтересными. Они не могут волноваться из-за этих причин, так как открывают более занимательные вещи, о которых стоит подумать".

Вероятно, кому-то покажется, что отсутствие интереса к заботам вечно неудовлетворенного эго - всего лишь последствие наркотической эйфории, вызванной мескалиновым отравлением, однако те же эффекты наблюдают медитаторы, у которых сдвиг восприятия возникает за счет специальной концентрации внимания безо всякого участия химических агентов. Таким образом, можно считать несомненным, что работа перцептивного аппарата имеет своим продуктом не только интерпретацию пучков сенсорных сигналов, но и основное содержание эго-комплекса как совокупности отношений между субъектом и внешней средой. И то и другое, по дону Хуану, есть результат определенной позиции точки сборки. Если точка сборки меняет свое положение, метаморфозам подвергаются не только границы осознаваемого сенсорного поля, но и смыслы, оценки, отношения, реакции, жестко привязанные к описанию мира, сотворенному тоналем в привычном режиме восприятия.

С другой стороны, одно только изменение перцепции не обеспечивает магу необходимую безупречность. Напротив, отсутствие эмоционального контроля, приходящего в процессе безупречной жизни, в измененном режиме восприятия может иметь катастрофические последствия. Интенсивность искажений, присущая первому вниманию, в состоянии второго внимания вырастает до такой степени, что внешний сигнал практически тонет в бурлящем океане галлюцинаций. К тому же такое положение очень близко к умопомешательству и нередко им заканчивается. Если же учесть, что в течение длительного периода практики экспериментатор просто не имеет убедительных критериев для определения адекватности своего восприятия реальным энергетическим структурам, попадающим в область его перцептивной активности, то положение исследователя поистине затруднительно. Что же предлагает дон-хуановская дисциплина для разрешения такой серьезной проблемы?

Толтекская магия избирает позицию, для оккультизма непривычную и более свойственную естествоиспытателям нового времени. Гносеологический тупик, в который нас заводит последовательная и объективная философия (тупик, ставший очевидным и вызвавший мучительный кризис науки в начале XX века), был осознан индейскими магами в процессе упорной работы с собственным восприятием. Наверное, они совершали множество попыток прорваться сквозь этот печальный заслон, обойти ограничения, положенные природой в основу всякого отдельного существа, прежде чем со смирением принять такую ситуацию бытия. Слишком хорошо зная все особенности перцептивных процессов, они не соблазнились красочными галлюцинациями или эйфорией от остановки восприятия. Дон-хуановские воины уже не могли наивно полагать, что экстатическое чувство слияния со вселенной в блистающем океане света есть реальное прикосновение к Абсолюту, высшему Божеству, или чему-то в этом роде. Впечатляющие перцептивные феномены, которые для большинства мистических учений являлись вершиной самореализации человека и окончательным постижением подлинного бытия, для видящего мага - лишь еще одна позиция точки сборки, к тому же далеко не лучшая.

На самом деле признать, что абсолютная истина для человеческого восприятия недоступна, - только вначале трагедия; тщательно изучив ситуацию, мы открываем, что можем теперь направить всю энергию своего существа на реальные достижения и оставить в покое умственные идеалы, имеющие ценность только в нашем воображении. Крайне важно осознать, что мы способны манипулировать собственным восприятием и использовать его для энергетической трансформации нашей природы; в конечном счете, следуя такому пути, мы обретем бесконечные возможности по-разному контактировать с реальностью - то есть жизнь, предельно насыщенную познанием, где смерть более не является неизбежностью, где ничто не в состоянии прекратить движение перцептивного аппарата. Разве подобная свобода не есть достижение Абсолюта в том виде, каков он присущ субъекту, наделенному формой и центром перцепции?

Однако чтобы прийти к окончательной свободе, не заблудиться в частностях и миражах, воин провозглашает для себя принцип "верить, не веря" - согласно известной формулировке дона Хуана. Это отношение является прямым результатом абсолютной перцептивной относительности, обнаруженной древними магами на практике. Воин "верит, не веря", ибо вынужден постоянно сталкиваться с разнообразными феноменами восприятия, так или иначе работать с ними, реагировать на них, избегая в то же время считать их отражением подлинных энергетических структур внешней Реальности. Если маг, пребывая во втором внимании, встретится с чертом, он должен его перекрестить, прочитать любую молитву или плюнуть ему на хвост. Он может придумать собственные средства защиты, лишь бы они эффективно переключали внимание, тем самым блокируя нежелательные энергетические процессы, но поверить в то, что перед ним был реальный черт, который на самом деле боится крестного знамения или имени Иисуса, он просто не имеет права. Дон-хуановский воин смеется над играми своего тоналя, не забывая, впрочем, ни на секунду, что любая его ошибка может оказаться смертельной. Это и есть одно из практических последствий безупречности.

На определенном этапе магу открывается видение (seeing). Это качественно новый режим перцепции, скачкообразное возрастание объема сенсорного поля, допускаемого перцептивным аппаратом к осознанию. Маг получает возможность воспринимать совершенно иную картину мира, где матрица тоналя почти не участвует: он видит энергетическую ткань внешней Реальности, потоки и структуры, организацию и качество окружающей его энергии. Только теперь он может судить, является ли данный перцептивный факт отражением внешнего воздействия или внутренней игры образов, порожденных им самим. Но чтобы добраться до видения, воин должен пройти долгий путь совершенствования своего второго внимания, а это возможно только при соблюдении вышеназванного принципа - "верить, не веря". Такая позиция обеспечивает должную дистанцию при работе с восприятием, эмоциональную невовлеченность субъекта в перцептивный процесс, создавая условия для формирования контроля над вниманием. Ученик неизбежно проходит через длительный период, когда любой факт восприятия в необычной позиции точки сборки, каким бы он ни был интригующим, должен рассматриваться как объект для упражнения внимания, и не более того. Следует забыть о захватывающем содержании видений и полностью отдаться суровой тренировке - следить за стабильностью восприятия, его последовательностью, яркостью, управляемостью и т.п. Важно всегда помнить: никакой иерархии в позициях точки сборки не существует, все режимы перцепции в равной степени ложны перед лицом нагуаля - фрагментарны, ограничены и включают в себя массу искажений.

В соответствии с кастанедовскими отчетами и опытом мистических переживаний, накопленных в различных школах, бесконечный ряд режимов восприятия, относящихся к сфере второго внимания, можно разделить на три основных вида: 1) трэмпинг, 2) энтазм и 3) видение. Первые два встречаются в любом мистическом праксисе, третий характерен исключительно для дон-хуановской традиции. Термины трэмпинг и энтазм введены мною для лаконичного обозначения перцептивных явлений, требующих обычно многословного и утомительного описания. Трэмпинг (англ. tramping - блуждание, странствие) включает в себя массу позиций восприятия, в которых субъект имеет дело с более или менее связными образами, напоминающими нормальный режим перцепции и наделенными совокупностью признаков, соотносимых со знакомым типом описания мира. Иными словами, трэмпинг – это перемещение точки сборки в границах той области, где внимание может функционировать по модели тоналя, приспосабливая новые сенсорные поля к старым интерпретационным шаблонам. Конечно, при этом тональ максимально использует всю присущую ему гибкость, порождая иногда крайне странные образы. Примерами трэмпинга могут служить широко известные "путешествия в астрале", случаи ясновидения, когда субъект воспринимает образы, находящиеся за пределами достижимости для первого внимания, восприятие в режиме сновидения (контролируемой и осознанной перцепции во сне – эта техника особенно важна в дисциплине дона Хуана), посещения параллельных миров и т.п.

Во всех случаях трэмпинга перцептивная модель сохраняет свои фундаментальные идеи (именно идеи, т.к. они связаны с привычным способом осмысления восприятия): идею пространства и времени, дискретности и монолитности, организации и структуры, а также плотности, яркости, цвета, звука и т.п. Дон Хуан утверждает, что подобная модель восприятия может быть воспроизведена только в том случае, когда точка сборки находится в зоне "человеческой полосы" энергетических эманаций. За пределами "полосы" точка сборки вступает в контакт с полями, которые не поддаются организации тональным способом. Это означает, что перцепция теряет смысл и превращается в сплошной сенсорный "шум". Обычно подобные сдвиги точки сборки запоминаются как погружение в океан света, падение в "белый колодец" или нечто в таком же духе. Интенсивность и длительность сдвига обусловливает степень блокировки тонального механизма. Когда тональ уходит в "анабиоз" достаточно глубоко, возникает непередаваемое чувство слияния с бытием, со всей беспредельностью мира, так как именно тональ производит переживание отдельности, изолированности энергетической формы от окружающего ее поля. Йоги называют это состояние самадхи, ведантисты - Сат-Чит-Ананда, буддисты - нирваной. Я буду использовать термин энтазм, подразумевая поглощенность субъекта особым переживанием, в котором перцептивный образ не собирается, в результате чего бодрствующее сознание свидетельствует только сам факт бытия как бы в "чистом" виде и испытывает аморфное чувство неописуемого единения с ним.

Конечно, энтазм как "поглощенность бытием" в значительной степени является иллюзией, субъективным психическим феноменом. В Реальности ему соответствует резонирование энергетической формы человека с определенным объемом полей, характеристики которых не соответствуют возможностям нашего интерпретационного механизма. Энтазм производит ряд эффектов, особенно в сфере психологической конституции индивида, - что и фиксируется в описаниях мистиков, религиозных подвижников, духовных искателей. Однако для энергетической трансформации человеческого существа достижение этого состояния значит очень мало, разве что указывая на некоторое увеличение подвижности перцептивного центра. Если же энтазм культивируется сознательно, как это принято во многих мистических школах, то его фиксация начинает тормозить процессы изменения в энергетическом теле, в конце концов останавливая их совершенно.

Что же касается видения, то оно приходит к магу в результате длительных упражнений с трэмпингом. Видение не имеет ничего общего с экстрасенсорными способностями - с энергетической точки зрения, это резкое возрастание количества эманаций, структурируемых для восприятия. Это своего рода взрыв, всплеск точки сборки, ее экспансия на значительную площадь энергетического тела. Благодаря этому воин начинает видеть реальные структуры, созданные из энергии бытия. Тональ при этом, скорее всего, заменяется другими, более масштабными структурами интерпретации.

Дальнейший трэмпинг расширяет возможности видения и подготавливает почву для третьего внимания, включение которого завершает "земной" путь мага и превращает его в космическое существо, чей дом - беспредельность.

Осталось лишь упомянуть о самом загадочном в дон-хуановском учении – о намерении. Ведь всякий сдвиг точки сборки - это не только следствие упорных тренировок, но и результат намерения. Мы вступаем в область, где пока еще нет ответов. Дон Хуан говорит, что эманации Орла наделены осознанием, а весь мир - своим безличным осознанием, которому до нас нет никакого дела. Правда, настоящий маг может чувствовать намерение и с его помощью осуществлять магические акты.

Однако с философской точки зрения и здесь нет ничего противоречивого. Если не путать осознание с интеллектом, а намерение – с целеустремленностью, то можно догадаться, что речь идет об особом роде чувствования, присущем энергии бытия. В человеке это всеобщее качество выразилось весьма характерным образом, а поскольку других выражений сенситивности мы не знаем, то склонны всегда связывать ее с биологической стихией и разумом. Многие согласны с тем, что Земля, обладая энергетической оболочкой, вполне может быть живым существом.

Личное намерение мага, слившись с намерением Земли, обретает действительно космическую интенсивность.

Иллюзия нашей отдельности, которая блокирует резонансные процессы, ведущие к трансформации, должна исчезнуть. Вся беспредельная Вселенная вступает в энергетический союз со всей целостностью человека - и тогда происходит чудо. Каждый раз, когда вдруг возникает эта неописуемая гармония между человеком и миром, случается маленькое чудо. Тот, кто нашел гармонию со вселенной, может по праву называться магом.

Дон-хуановский подход позволил мне сформулировать синтетический метод "трансформации энергетического тела", о котором еще предстоит написать. Он дает возможность быстрее достичь целей, провозглашенных доном Хуаном: пробуждения второго внимания, его последовательного совершенствования и перехода к третьему вниманию, где нас ждет Неведомое и Непостижимое.




 

ЧАСТЬ 1.
ДОЛГИЙ ПУТЬ МАГОВ

(История человеческого осознания)


 

 

Пока речь идет о высочайшем,
об истинной природе бытия, нет ни будд,
ни демонов. Тот, кто освободился
от страха и надежды, от зла и добродетели,
поймет несубстанциональную беспочвенную
природу заблуждения.

Миларепа




 

ГЛАВА 1. ВПОТЬМАХ


 

 

Я бреду по дороге - мертвый,
в сонном свете, но наяву;
и мечтаю, мертвец, о жизни,
безнадежно немой, зову
тех, кто сделал меня безгласным...

Хуан Рамом Хименес


 

Начиная краткий обзор эволюции мистико-оккультных учений, я хочу сделать две существенные оговорки. Во-первых, мы будем рассматривать только те дисциплины и учения, которые имеют отношение к реальным процессам психической трансформации личности, оставляя в стороне разнообразные изыски псевдонаучного толка, декларирующие постулаты, основанные исключительно на фантазиях их авторов или на сугубо религиозных идеях, никогда не подтверждаемых практикой. Сюда, помимо ортодоксальных религий, относятся алхимические эксперименты средневековой Европы, каббала, все виды мантики и астрология - последние, впрочем, могут оказывать психотерапевтическое, а значит, и психоэнергетическое воздействие, что отмечает, в частности С.Гроф и другие исследователи. Это, однако, не меняет принципиально спекулятивной сущности этих учений. (О природе и механизме подобных косвенных воздействий будет сказано более подробно в соответствующем разделе. Если же говорить о каббале, то от нее следует отличать так называемых визионеров Меркавы, добивавшихся порой действительно изумительных результатов.) Во-вторых, мы будем рассматривать эти учения в первую очередь с точки зрения теории восприятия - науки, оформившейся лишь в новейшее время и вряд ли Принимаемой во внимание духовными искателями прошлых веков, если не считать ряда интроспективных прозрений и открытий, совершенных в Древней Индии и Древнем Китае, а также толтекской магии дона Хуана, представляющей в этом ряду удивительное исключение.

Особое положение, которое мистика и оккультизм занимают в культурном пространстве человечества, навязанная им оппозиция со стороны рационалистских воззрений современной науки, превратили данную область знания в бесформенную свалку самых разношерстных идей. Интеллектуальное пренебрежение технократов свалило в одну кучу тщательно разработанные психотехники древних учителей и наивные отголоски первобытной мифологии, подлинно философские прозрения и беспочвенную метафизику с ее шизофренической склонностью бесконечно строить классификации и схемы.

Существует известная путаница в наших представлениях о "духовном поиске". По сей день нет четких критериев для рассмотрения оккультизма как явления в истории человеческой мысли, нет методологии исследования или хотя бы ясных принципов, на которых мог бы строиться научный анализ. Есть, конечно, и объективные трудности в изучении этих тонких материй: дело в том, что мистика и оккультизм, во многом оставаясь детищем первобытного синкретического сознания, не отделяли себя от мифологии и религиозности, а напротив, стремились слиться с ними в едином порыве осмысления бытия. Целую эпоху они просуществовали в аморфном единстве, взаимно опираясь друг на друга и пытаясь подтверждать друг друга в рамках общего взгляда на мир. Их естественная (для раннего этапа человеческой истории) близость породила у исследователей распространенное заблуждение насчет происхождения оккультизма вообще. Обычно они полагают, что возникновение мистического мировоззрения (в самом широком смысле этого слова) связано с оформлением анимистических, мифологических, а затем религиозных представлений у древнего человека.

Очевидно, под этим подразумевают умственный процесс, который легко представить современному интеллекту: сначала первобытный мыслитель выдумывает некую абстракцию (анима, душа, жизненная сила - пусть даже в самой примитивной, так сказать, натурализованной форме), затем наделяет этим абстрактным качеством окружающие его природные объекты и явления и в конечном счете, опираясь на простейшие догадки, изобретает методы общения с "одухотворенной" реальностью, влияния на нее и т.п. Часть идей со временем становится догмой и превращается в фундамент для разделяемой этносом религии, часть - оказывается в оппозиции и образует народную магию, языческую ересь, позднее - лженауки и философский мистицизм.

Мы не станем утверждать, будто подобные процессы никогда не имели места, однако такая динамика развития свойственна, по всей видимости, уже относительно позднему периоду в истории духовной мысли, когда абстрактные идеи приобрели самостоятельную ценность и стали жить по собственным законам, отдалившись от непосредственного восприятия, т.е. эпохе культуры, времени интенсивного сотворения мифа о человеке и природе, опирающегося на сложившиеся стереотипы мышления, достаточно развитого, чтобы сделать полем исследования себя самое.

Если же обратиться к доисторическим истокам, где абстрагирование, анализ и синтез только зарождались и были совсем не очевидны едва пробудившемуся сознанию, то станет совершенно ясно: первые люди не могли мыслить подобным образом, ибо не имели никакого интеллектуального опыта, всегда и во всем следуя чувству, переживанию, непредсказуемым сенсорным впечатлениям, возбуждавшим в них непрерывное настроение тайны и трепет перед грандиозным вихрем внешней Реальности. Попробуйте вообразить, в каких условиях протекала психическая жизнь охотника или собирателя во времена каменного века. Моменты предельного напряжения и предельной бдительности (выслеживание дичи, бегство от хищников, постоянная борьба со стихиями, изобретение тех или иных способов защиты, выживания и т.п.) чередовались с иногда длительными периодами расслабления, неподвижности, апатии, которые невозможно было заполнить умственными развлечениями, так как их еще просто не существовало (вынужденное затворничество во время зимних холодов, монотонный труд вроде выделывания шкур или каменных орудий, пережидание муссонных дождей и еще много чего). При этом общее восприятие внешнего мира страдало неопределенностью, вещи и явления не имели в первобытном сознании ни четко сформулированных причин, ни даже фиксированных названий - все оставалось смутным, невнятным, плохо обоснованным, т.е. непонятным, неожиданным, непредсказуемо разнообразным. Экспериментальные данные, полученные современными исследователями восприятия, показывают, что подобное сочетание условий в значительной степени способствует возникновению измененных состояний сознания (или измененных режимов восприятия, в соответствии с принятой автором терминологией), а они, как станет ясно ниже, автоматически вызывают случаи непостижимых откровении и воздействий, относимых теперь к парапсихологии и экстрасенсорным перцепциям. Таким образом, к моменту формирования анимистических, мифологических и религиозных представлений, человек, скорее всего, уже обладал достаточно богатым опытом, намекающим на то, что его природа имеет измерение, выходящее за пределы пространства и времени, за пределы причинно-следственных связей, с которыми мы сталкиваемся в мире повседневного. Именно насущная необходимость как-то объяснить сложившееся двоемирие в опыте восприятия - необходимость, возникшая благодаря развитию интеллектуальных способов описания - вызвала к жизни идеи, приведшие затем к ранней религиозности всех видов. Думается, что конфликт между разными способами восприятия Реальности был куда более серьезной причиной зарождения религии, чем обычный страх перед непонятными явлениями природы.

Что же касается мифа и религии, то их влияние на разнообразие психического опыта древних оказалось парадоксальным. Несмотря на то что их задачей было создание такого описания мира, где разные виды опыта могли бы существовать, не противореча друг другу, само достижение "потусторонних" переживаний заметно осложнилось. В модель Вселенной были введены сущности и силы, условия и закономерности, с которыми необходимо считаться. Между миром обыденного сознания и миром "сверхъестественного" возникла психологическая дистанция, о которой прежде никто не задумывался. Новые представления установили новый закон и особые требования; измененные режимы восприятия стали достижением, исключительным даром, благодатью. Если опыт потусторонних переживаний противоречил утвержденной модели, он объявлялся ложным, вредным, а позднее - дьявольским. Шаманство превратилось в профессию, что в конце концов привело к возникновению особой касты жрецов. Так целая область психических явлений перестала быть всеобщим достоянием и сделалась объектом специального культа для замкнутой социальной группы.

С другой стороны, процветала метафизическая спекуляция, которая чем дальше, тем больше обусловливала саму конкретику "потустороннего" опыта. Религиозная традиция очень быстро стала выполнять роль вполне определенной установки во всех случаях измененных режимов восприятия. Шаманы, а в еще большей степени жрецы начали бессознательно интерпретировать получаемые откровения в духе общепризнанного мифа, и в какой-то момент вообще перестали замечать сенсорный опыт, противоречащий традиционным представлениям. Как видите, религиозная мифология отдалила от человека измененные режимы восприятия, привела к искажению и обеднению его психического опыта.

Тем не менее то и дело объявлялись люди, сумевшие преодолеть созданные официальной религиозностью барьеры. С исторической точки зрения они всегда являлись представителями либо предрелигиозного, либо пострелигиозного мышления. Конечно, сосуществование с развитым религиозным институтом, его метафизикой, философией и практикой, неминуемо накладывало на этих самодеятельных энтузиастов заметный отпечаток, с каждым веком все более весомый и разносторонний: их еретическая сущность подвергалась неизбежным метаморфозам, религиозные термины и спекулятивные конструкции вуалировали их генетическую чужеродность по отношению к массовой идеологии, и все же сам дух исследования хранил оригинальность культивируемого подхода, что и обусловливало настороженное к ним отношение правящего клироса. Предрелигиозные формы духовного поиска чаще всего оказывались тесно связанными с народной магией, о которой следует говорить отдельно.

Магия, ведовство, колдовство - все это принадлежало к промежуточному виду психоэнергетической практики, стихийно сложившейся в эпоху поздних анимистических воззрений, когда миф и религия уже зарождались, но пребывали в эмбриональном, почти неощутимом состоянии. Метафизика уже витала в воздухе, но не хватало последнего организующего усилия ума, чтобы соединить разрозненные догадки в единую антропоморфную модель мироздания и навсегда разделить догму и ересь, общепринятую идеологию и анархию свободного поиска. Маги и ведуны отдавали предпочтение эксперименту, терпимо относились к многообразию интерпретаций и часто пересматривали собственные воззрения, если практика того требовала. Они с легкостью блуждали в лабиринте самодельных предрассудков, иногда окончательно запутывались в сотканной ими паутине полуоформленных идей, но бывали способны совершить подлинную революцию и сделать таким образом шаг вперед на пути постижения Реальности. Однако их свобода от нравственных и этических ограничений порою оборачивалась духовной трагедией, когда сиюминутная выгода пересиливала высокое стремление к истинному знанию, что влекло за собой обращение к человеческому злу и распад личности. Тем не менее высокая магия как своеобразная практическая дисциплина, направленная на постижение человека и мира, продолжала существовать, оберегая свои исследовательские методы от консервативного влияния религии. К сожалению, время сделало свое дело, и большая часть магических школ в попытках ассимилировать религиозную мифологию и метафизику окончательно деградировала, пав жертвой своей эклектической всеядности: их опыт стал однобоким, утратил разнообразие, а иллюзорное всемогущество ритуала отвлекло внимание магов на бессмысленные поиски ничего не значащих вещей. Необратимый развал магического направления мысли случился так давно, что сегодня мы имеем дело с поистине жалкими обломками второстепенных идей, заслуженно осмеянных еще в эпоху Просвещения.

Пострелигиозная форма духовного поиска имела относительно более счастливую судьбу. Это направление, собственно говоря, и получило название мистицизма или оккультизма, причем если первый традиционно связывается с общей мировоззренческой установкой, то последний подразумевает конкретные дисциплины, методы, практические техники, направленные на достижение "тайного знания" и необычных способностей.

Активно используя находки идеалистической и религиозной философии, мистики отчасти заимствовали, отчасти заново открыли психотехнические процедуры, известные древним магам. Они оказались способны удержать внимание на разрешении экзистенциальных проблем человека, объявить познание единственно достойной целью мистических упражнений, но развитое абстрактное мышление, спасшее их от падения в "магический материализм", сформулировало цели и идеалы, построенные на умозрительных фикциях, не имеющих ничего общего с Реальностью и отражающих только особенности человеческого интеллекта.

Поиски философского Абсолюта - предельно абстрактного принципа божества - могли привести лишь к культивированию психоэнергетических состояний, в которых переживание наиболее соответствовало умственному идеалу, выведенному благодаря логическим построениям теологов. Вопрос о том, соответствуют ли богословские рассуждения реальному положению вещей во вселенной, рассматривался весьма осторожно и никогда не выходил за пределы частностей. Дерзость древних магов более не привлекала оккультистов, безоговорочно признавших ряд ключевых идей религиозного сознания. Их еретические догадки в лучшем случае достигали пантеистического размаха, но идея всегда побеждала живое чувство, подчиняла себе любой опыт, и порочный круг замыкался: мистики осмысляли воспринимаемое с точки зрения заимствованной философии, а затем просто воспринимали мыслимое, не замечая, что бесконечно утверждают один и тот же способ галлюцинировать. Безусловно, они накопили богатый практический опыт и разработали психологические дисциплины, которыми и сейчас можно пользоваться для реального расширения способности воспринимать и подготовки к психоэнергетической трансформации (особенно это касается восточных школ оккультизма), но сами замерли на пороге, не в силах отказаться от метафизических заблуждений традиционного философствования своего времени.

"Вторая волна" духовного поиска, родившаяся на фоне институированной религиозности, разбилась о гранит вечно замкнутого на себе человеческого ума. Подсознательное разочарование, копившееся в течение столетий, в конце концов повернуло значительную часть пытливых европейских умов в сторону естествознания - натуральной магии, как тогда говорили. Очевидность физического эксперимента, повторяемость опытных результатов, возможность проверить ту или иную гипотезу с высокой степенью определенности - все это направило нашу цивилизацию по пути технологического использования окружающей среды, что и привело к апофеозу воинствующего материализма и прагматизма. Два изначальных мотива духовного поиска - стремление к познанию и стремление к власти над природой - получили возможность беспрепятственной реализации в чудовищно искаженном виде. И сегодня мы оказались в немыслимой ситуации, противоречивость которой многим еще только предстоит осознать.

Оглядываясь назад, мы видим, что история человеческого знания оказалась растянутой во времени реализацией одного фундаментального парадокса. Он с поразительной откровенностью бросается в глаза, как только мы принимаемся рассматривать эволюцию познавательных усилий человека во всей ее целостности, не избегая анализа ни магии, ни мистики и оккультизма, ни всех прочих духовных исканий. Ведь именно в туманных рассуждениях оккультистов самый главный вопрос разума "Что же есть человек и какова его судьба во вселенной?" прямо ставится во главу угла - безо всяких экивоков, затушевывания сути дела частностями, изощренными выкладками теоретиков вокруг специальных (и второстепенных) тем и вокруг обыкновенной словесной мишуры, переполнившей отдельные направления академической науки. Здесь и заключен тот самый парадокс умственного развития нашей цивилизации.

Мало того, что природа человеческого существа по-прежнему остается самым темным местом в организованном знании, - этот самый вопрос отодвинулся на периферию науки, в ту подозрительную область, что переполнена сумасбродными фантазерами и шарлатанами, в сферу так называемой паранауки, чтобы не мозолил глаза и не портил общий вид славных достижений вездесущей технологии. Даже психология и философия - дисциплины, по определению предназначенные взывать к сердцевине всякого вопрошания, к источнику чувства, мышления и воли, - пережили за последнее столетие серию настораживающих метаморфоз. Кажется, что утилитарный подход естественных наук заразил своими пагубными метастазами глубинную почву нашего мышления. Академических философов все меньше увлекают окончательные проблемы жизни и смерти, познаваемости и бесконечности бытия, они трудятся над интерпретацией социальных процессов, изучают индустриализацию и урбанизацию, национальное сознание и экологический дисбаланс, осмысляют успехи естественных наук и эволюцию эстетических идей - все эти, безусловно, важные вещи находятся в центре философствования, что мыслителю прошлого показалось бы несколько странным. Психология пошла в этом направлении еще дальше: природа сознания и психических процессов представляется весьма второстепенным вопросом на фоне педагогических исследований, проблем социальной адаптации, общения, практической психотерапии и т.д. и т.п. Это, конечно, не означает, что автор плохо относится к прикладным исследованиям в данных областях, но наблюдаемый симптом отхода от фундаментальной проблематики отражает, по всей видимости, безнадежный тупик, в котором оказались важнейшие науки о человеке. Призыв древних мудрецов "познай самого себя" натолкнулся на непредвиденные сложности - можно сказать, что на пути самопознания человечество потерпело жестокое поражение. В этом разделе мы попытаемся разобраться в причинах наших неудач и выяснить, есть ли надежда на какие-то реальные перемены в обозримом будущем.

Прежде всего следует хотя бы вкратце проанализировать современное отношение массового сознания к магии, мистике и оккультизму. В связи с этим нельзя не отметить всестороннее торжество мифа в человеческих представлениях об истории духовного поиска и истории цивилизации в целом. Не стоит, наверное, специально останавливаться на материалистическом скептицизме (который, при внимательном рассмотрении, опирается на миф ничуть не в меньшей степени, чем глубокомыслие современных теософов) – нам он слишком известен. Материалистическая вера не страдает особой тонкостью подходов; последовательные атеисты воображают, будто древние цивилизации пали жертвой собственного невежества и корыстного шарлатанства со стороны жуликов-жрецов, бессовестно эксплуатировавших глупых и суеверных соплеменников. Иногда еще утверждают, что религиозные институты были необходимы для успешного государственного строительства, а пророки и духовидцы либо прикидывались, дабы обрести политическую власть, либо болели неизлечимыми в то время психическими расстройствами.

Существуют и другие мифы - более привлекательные, порою не лишенные драматического пафоса с поистине космическим значением, но в конечном счете столь же далекие от безразличной Реальности, движущейся в невидимом и невообразимом для нас направлении, скрывая, как всегда, свою многомерность от нашего восприятия. Скажем, до сих пор живет миф о том, что история человечества отражает его непрерывную деградацию. Миф о прогрессе, вывернутый наизнанку, выглядит тоже по-своему увлекательно, завораживая мрачным торжеством хаоса.

Историческое мышление современного человека, как и человека, скажем, античного, совсем не является результатом реального исторического процесса - если мы говорим сейчас о субъективной репрезентации истории в сознании индивида. Упрощенный (иногда до примитивизма) комплект исторических сведений, который можно без преувеличения назвать повальной инъекцией среднего образования (и не только в этой стране, речь идет о цивилизации вообще), в обстановке идеологического напряжения уже несет мифологическую нагрузку; если же идеологического напряжения нет, то он обильно удобряет почву для личного или коллективного мифа об истории сообразно с фантазиями и пристрастиями граждан. Коротко говоря, история в голове человека – это миф, и мир, т.е. конечный продукт истории, ее результат, ее сегодняшняя реализация, - тоже миф. И в таком положении дел нет ничего оскорбительного для человеческого рассудка, ибо мифические категории (т.е. категории, репрезентирующие человеческое воображение, антропоморфные и антропоцентристские) - его главное и почти единственное содержание. Уйти из мифа вообще, а не перебраться из одной мифологической системы в другую, дано немногим, и именно этим занимается магия дона Хуана Матуса.

Концепция инволюции (нисхождения ко все более примитивному, к распаду и энтропии), время от времени возникающая в качестве предмета для полемики среди ученых, энергично проповедующих космический пессимизм, по своим причинам (порою драматичным, мрачно бунтарским, отчаянным) согревала душу многим мистикам и оккультистам. Любопытно, что народная магия изначально не симпатизировала антиутопическим настроениям интеллектуальных духовидцев, и в тех немногих местах, где она может существовать, не участвуя в борьбе с религиозностью и технократической экспансией, по сей день предпочитает более светлый взгляд на развитие мира. Их обители уединенны и покойны - маги не ждут "конца света" и не льют кровавых слез над погрязшими в скверне единоплеменниками. Маги вообще не отождествляют себя с социумом и гораздо больше нашего знают о том, как устроен человек в мире.

Упрямые оккультисты - невольные противники ортодоксии и технологического пути развития - в незапамятные времена почуяли грядущее "осквернение святынь". Все, что делал человек для закрепления, оформления, структурной унификации описания мира, затрудняло путь мистика к Неведомому, к Тайне, к Богу. Возникла даже идея о постепенном сокрытии Божества от творения - особенно к ней склонялись каббалисты и гностики, так как в христианское время подвергались гонениям и были вынуждены держать свои взгляды при себе. Древние века, когда разум был немощен, язык аморфен, а восприятие раскрепощено, были эпохой постоянного излияния Божественного света; всякая душа полнилась благодатью и могла лицезреть чудесное таинство творения, не имея нужды в более грубых удовольствиях, а также пище, жилье и т.п., поскольку благодать - Свет Божественного - укрывала их в стужу и кормила нектаром. Социальная сторона этого belle epoque ("золотого века") сводилась ко всеобщему равенству всех перед Богом, что, разумеется, создавало умиротворенность и взаимную любовь граждан. Теперь же мы скатились к железному веку - эпохе эгоизма, вражды, конкуренции, полного очерствления душ и их бесчувственности к благодати, эпохе технологического разума, материального потребления, а это порождает кровавые войны, массовый невротизм, уничтожение живой природы - и в конечном счете уничтожение самого человека.

В разряд подобных идей входит сама ветхозаветная доктрина о грехопадении человека (тогда-то Бог и "сокрылся"). Оскомину набили многочисленные гипотезы, версии, даже "теории" о древнейшей высокоразвитой цивилизации, погибшей по собственной глупости или в результате космической случайности. Осколки их "высшего знания" позволили нынешнему человечеству снова взяться за ум - но есть еще (должны быть!) тайные хранилища их информации, и когда мы доберемся до этих тайников, разрешится вековечная тайна земной расы.

Легенды этого толка, сколь бы утопичными и банальными они ни были, в психологическом плане отражают единственный факт - ощущение утраты и связанную с ней горечь. Стремительно развиваясь, род человеческий утратил некий дар, некое свойство, чувство, делавшее человека более гармоничным, быть может, более естественным. Теперь мы сожалеем об утраченном богатстве (духовном или материальном), утраченной силе, знании и т.п. Несомненно одно: утрата оказалась существенной, куда более существенной, чем потеря невинности, младенческой наивности или просто молодости.

С точки зрения теории восприятия, к созданию которой нас подталкивают книги Кастанеды, имел место двойственный процесс, для человечества неминуемый, в котором нельзя усмотреть ни падения, ни восхождения - ничего, кроме становления вида, т.е. созревания такого типа существ, которые в силу своей оригинальной конституции обладают огромными недостатками и огромными, небывалыми преимуществами. О тех и о других я буду говорить достаточно много.

Пока же следует сказать о том, что история человечества в целом представляет собою историю формирования и усиления его тоналя. Чистая интуиция, внеразумное восприятие, невербализуемое чувство Реальности, т.е. непосредственный психоэнергетический резонанс (контакт) с нагуалем, дарующий непостижимую эффективность действия и прямое постижение (видение) текучести и разнообразия энергетической вселенной, источник живительной силы, который в нагуале повсюду, - все это плавно скрылось, ушло в сторону, стало незначительным, непонятным, в результате чего - пугающим, вытеснилось за границы поля ясного и четко структурированного сознания. Это обманчиво ясное поле, вытеснявшее на периферию психического пространства все больше чувств и способностей, одновременно удаляло насыщенность красок, нефункциональную эстетику форм, полноту пространства ("сок воздуха", как сказал поэт), отрезало все "излишние" ореолы, эховые следы, которые есть у каждого предмета, у каждого живого существа, устраняло тени, нюансы, полутона...

Описание мира, сотворением которого занялся постепенно растущий разум, мгновенно обнаружило свои преимущества. Предметы становились все более узнаваемыми, отношения между ними - все более определенными. Живые существа, и в первую очередь себе подобные, почти сразу заняли однозначную позицию - "другие", "не-я". Возник субъект (Я) и объект (Оно), появилась возможность манипулировать другим, ведь другое отделено от "я" и судьба другого имеет куда меньшее значение, чем судьба Я. Такое противостояние требовало поддержания через постоянное интеллектуальное усилие: ведь именно интеллект разделил вещи и в определенном смысле развязал войну между человеком и миром.

Дальнейшая судьба тоналя как аппарата, поддерживающего описание мира, была предрешена. Стремясь охватить все доступное ему пространство, он все больше "редактировал" поступающий извне сенсорный сигнал, все больше искажал его для сохранения собственной цельности, устранял сигнал вообще либо заменял его другим по собственному усмотрению. Однако устранение всех противоречий и неясностей - работа, требующая непрестанного развития интеллекта, всех способностей произвольного мышления, каждодневного совершенствования умения абстрагировать в ментальном пространстве: выделять одни качества объектов, вуалировать другие, объединять объекты в группы, классы, категории и т.п. Это положение с неизбежностью обостряло произвольное внимание, одновременно сужая его поле и навязывая ему отобранные интеллектом стереотипы функционирования. Произвольное внимание, если вдуматься, для человека с развитым тоналем - вещь несуществующая. Генератором воли в данном случае является тональ; его описание мира вместе с вытекающими отсюда потребностями и интересами направляет луч внимания, заставляет его фокусироваться на объекте или рассеивает его. Наше внимание - всего лишь проекция нашего тоналя. Оно не способно фиксировать и, тем более, удерживать в области наблюдения, созерцания, изучения ни одного явления, если оно предварительно не внесено в инвентаризационный список - своеобразный банк образов и понятий, составляющий наше описание мира.

Трудно судить о масштабности тоналя, о его размахе в деле освоения ясно сознаваемого поля восприятия, но то, что мы утратили гораздо больше, чем можем себе представить, а приобрели маленькую, зато ярко освещенную площадку с ограниченным количеством однообразно структурированных объектов, - вне всякого сомнения. Этими однотипными структурами можно играть, бесконечно комбинировать и дробить их, по-всякому соединять между собой. И все. Это - наш мир, мир нашего тоналя. Он включает в себя крохотную область Реальности, деформированную и спрессованную разумом, языком, описанием. В нем можно открывать любопытные частности вечно – он вам никогда не наскучит. Есть только одно существенное "но". Плоть от плоти Реальности, тональ, тем не менее, бесконечно далек от нее и прилагает неустанные усилия, чтобы изолировать вечное чудо и неописуемую красоту нагуаля от нашего восприятия, от нашего "запрограммированного" описанием мира внимания. Таким образом, мы находимся в ситуации, где описание мира непрерывно усложняется, форма его становится все более совершенной, а внешняя, подлинная Реальность отдаляется от нас в непроглядную тьму с каждым шагом.

Ностальгия по Реальности и чувство безысходности - вот главное содержание бессознательного, рождающего память о "золотом веке", представление о падении в пропасть и в грядущий мрак.

Но человек не желает расставаться с мечтой об утраченном рае. Он хочет верить, что существует "эзотерическое знание" - знание для избранных о том, как вернуться туда. Иные духовные школы безобразно этим спекулируют, созывают учеников, апеллируют к своему мнимо древнему происхождению – и это уже явная несуразица, ибо чем знание древнее, тем менее оно вербализуемо, более того - тем менее оно актуально для современников, ибо тональ древних отличался от тоналя нынешнего человека разительным образом. Ссылки на этические причины сокрытия знания от профанов - только уловка, ибо на самом деле знание либо непередаваемо вообще, либо его усвоение требует полной трансформации личности, на что массовое сознание не способно в любом случае.

И если уж говорить об "эзотерическом знании", то лишь как о памяти доинтеллектуальной эпохи, памяти немого и неразумного переживания мира. Такое знание бывает невероятно эффективным, но не является достижением вида; напротив, это атавизм, руины, фрагменты, археологическая диковинка, ценная для исключительно одаренных визионеров (которые также несут в себе этот атавизм, генетический отголосок первобытного провидца), но в таком виде бессмысленная для выросшего и изменившегося человечества. Так что призывы вернуться туда, где можно вновь сложить из осколков бесформенного истукана, дававшего власть далеким предкам, - либо наивная утопия, либо мракобесие, либо корыстный обман с целью установления теократических порядков.

Превращение подлинной магии в "эзотерическое знание" – свидетельство необратимого изменения человека (с одной стороны) и принципиальной неадекватности древних методов постижения Реальности для нового человека, свидетельство глубочайшего падения магии, того, что в теперешнем своем виде для нас она утрачена навсегда, превращена в аттракцион, кунсткамеру, балаган.

Наверное, поэтому и нет серьезных исследований магического знания. С одной стороны - восторженные разглагольствования неофитов, с другой - глубокомысленное описание никому не нужных ритуалов, именуемых (очевидно, по ошибке) "магической практикой". Со стороны науки - либо этнографическое любопытство (т.е. та же антропология в определенном смысле), либо жесткий и насмешливый критицизм.

Мы сидим в темноте и не желаем зажечь свет. Ницше и Фрейд, философские драмы XX века, разверзшиеся бездны экзистенциализма - все проходит, не задевая нашу развлекающуюся аудиторию. Те же наивные мифы, прогрессизм, утопизм, нигилизм... Мы во тьме.



 

ГЛАВА 2. КОЛДУНЫ, ШАМАНЫ, ЖРЕЦЫ


 

Итак, история духовного поиска с возникновением религии претерпела поразительные метаморфозы: архаическая магия и порыв религиозного чувства теперь относятся друг к другу как полярные противоположности, позабыв, что берут начало из одного источника, что на самых ранних этапах своего существования составляли единое целое. Именно магия подарила религии многие идеи и научила "думать о невидимом".

Конечно, религия родилась не вдруг. Первобытные сказания, в конце концов превратившиеся в миф, вначале всего лишь удовлетворяли потребность племени в осознании своей уникальности, так как наличие собственного культурного прошлого отделяло данное объединение людей от чужаков, удерживало его от слияния с другими, аморфными группами, зачастую стоящими на более низком уровне развития, воспитывало сознание племенной целостности - общее прошлое, которое всегда подчеркивало наличие легендарного общего предка, подразумевало общее будущее, давало надежду на устойчивость социальных связей, наделяя их перспективой в потоке времени. И все же человеческий ум с самого начала был склонен задавать вопросы, которые вынуждали сказителей выходить за рамки легенд о культурных героях и удивительных подвигах первых вождей племен. Проходили века, и кроманьонцы (понятия не имевшие, что им дадут такое прозвище цивилизованные потомки) томились неразрешимыми проблемами: откуда взялся род человеческий? почему человек так сильно отличается от прочих живых тварей? как возник мир и есть ли у него предел? какова все-таки окончательная судьба человека и мироздания в целом? Сказители, наверное, больше других размышляли над этими вечными вопросами. Сообразительные слушатели тоже домогались у них ответов, поскольку почитали их за мудрецов и носителей коллективного знания предыдущих поколений. Подобное вопрошание не появилось, конечно же, на пустом месте: в некотором смысле вопрос уже подразумевал возможность ответа - эволюция интеллекта, можно сказать, является эволюцией вопросов. Парадигма интеллектуальных операций, освоенная разумом, обусловливает как всю совокупность возможных на данном этапе развития вопросов, так и всю совокупность возможных ответов.

Миф рождался именно таким образом: описание мира, имевшее определенную почву в виде чувственного опыта и наблюдений, росло и оформлялось вместе с совершенствованием интеллекта, который задавал вопросы и придумывал ответы на них, сообразно со степенью своей изощренности. Сказители постепенно превращались в мифотворцев, история племени - в рассказ о сотворении мира и человека, и именно здесь, на этой грани древнего творчества, впервые возник образ демиурга - созидателя, творца и правителя всего существующего. Далеко не сразу этот образ приобрел антропоморфные черты: человек еще чувствовал себя слишком слабым и слишком незначительным во вселенной. Какое-нибудь крупное и опасное животное, державшее в страхе всю округу, куда больше походило на высшее существо, порождающее мир и правящее в нем. Антропологи хорошо знают, что первобытное сознание больше уважало звериную силу, нежели человеческую. Многие племена, чтобы вызвать уважение соседей (и в первую очередь, самоуважение), объявляли, что ведут свою родословную от медведя, пантеры, орла, огромной обезьяны, ужасного вепря и т.д. и т.п. Вряд ли в те века демиургу стали бы приписывать человеческие черты; и действительно, то, что старые боги часто имеют звериные "атавизмы", - давно известный антропологический факт. Тем не менее образ демиурга, каким бы он ни был, требовал к себе особого отношения, особого чувства, порождал поклонение и ритуал поклонения. По сути, именно здесь берет свое начало история собственно религии. Дальнейшее ее развитие опять же следовало зарождающимся интеллектуальным потребностям и во многом отражало изменения в человеческом отношении к самому себе. Совершенствуя интеллектуальный аппарат, древний человек становился все более изобретательным и независимым от внешней природы, все очевиднее демонстрировал свои преимущества перед сильными, но неразумными созданиями. Боги, созданные его воображением, постепенно приобретали сходство с человеком, оставаясь символами могущества, власти и созидания.

Процесс "очеловечивания" богов почти полностью завершился уже в историческое время. Политеизм древних цивилизаций (египетской, вавилонской, античной), политеизм ариев и этнических общностей, населяющих Индостан, - всем известные иллюстрации позднейших этапов формирования религии. Природные силы, непобедимые для древних и вызывающие трепет своими масштабами, дали богам плоть и сверхчеловеческую власть, но облик и разум им подарил человек, утвердивший себя в мире и уже примерявший на себя немыслимую прежде роль "царя природы".

Таким образом возник самый древний и самый распространенный (даже теперь) тип религиозного мировоззрения и ритуала - мы назвали его мифологическим. Мифологические религии и поныне преобладают на обширных территориях различных континентов: Азии, Африки, Латинской Америки. Вопреки интенсивной христианизации народы многих стран упрямо держатся за свои традиционные верования. В наибольшей степени это касается индусов и народов Африки. Если же внимательно рассмотреть ситуацию в Латинской Америке, то легко заметить, что там насильственно привитый еще конкистадорами испанский католицизм самым непринужденным образом перемешался с религиозными верованиями коренного населения и, по сути, превратился в некий апокрифический вариант христианства, в котором именно мифологический компонент является ведущим, без особого успеха пытаясь конкурировать с чисто мифологическими культами, популярными среди простонародья. Самым распространенным отношением к религии здесь оказывается скрытый политеизм - люди в этих краях очень часто полагаются как на помощь Иисуса Христа, святой Марии Богородицы, целого отряда христианских святых и великомучеников, так и на местных, языческих божеств, духов и т.п., тайком обращаясь к шаману, прорицателю или гадалке. Такую религиозность нельзя не трактовать как мифологическую, поскольку ее настроение, ее взгляд на мир, конкретность "потусторонних героев" - все от начала и до конца пронизано мифом, питается им и превращает всякого своего последователя в соучастника мифического действа - даже в том случае, когда он владеет грамотой, читает Новый Завет и является примерным прихожанином.

Если мы прибегнем к принципиальной классификации религиозных течений и институтов, то можем смело распределить их между тремя направлениями (которые, как мы увидим дальше, отражают три последовательных этапа в развитии тоналя и самосознания): мифологическим, идеалистским и нигилистическим. Мифологизм, безусловно, остается самым распространенным элементом религиозности, иногда - основополагающим; исключением здесь можно считать строго нигилистические концепции, последовательно претворяемые в религиозную практику, - их мы находим в южном буддизме хинаяны и японском дзэн-буддизме, очищенном от народных суеверий и той массовой мифологии, что по праву называют синто-буддистской, характерной в основном для общенационального сознания японцев и остающейся вдохновляющей силой для зарождения всяческих легенд во внешнем круге сторонников, т.е. в среде непосвященных, испытывающих при виде буддийских одеяний религиозный трепет.

Мифологический аспект в той или иной степени пронизывает даже идеалистские по своей сути религии, например христианство и ислам. В гораздо большей степени мифологическое мировоззрение характерно для религий, пребывающих в стадии становления, так называемых переходных религий, где идеалистский акцент с веками все более усиливается. Вышесказанное, на мой взгляд, ярко иллюстрирует эволюция иудаизма, чья конкуренция с христианством за последнее тысячелетие сильно изменила внутреннее настроение и теологические интерпретации иудаистской доктрины.

Единственным религиозным институтом, в основе своей сохранившим шаманистические идеи, тесно переплетенные с архаической магией, остается тибетская религия бон - во многом благодаря длительной изоляции Тибета от мусульманско-христианской экспансии и исключительной терпимости буддизма, никогда не стремившегося вытеснить бон и даже сотрудничавшего с ним, пользуясь своим излюбленным приемом осторожной ассимиляции местных верований. Как мы знаем, результатом этой многовековой ассимиляции стал ламаизм - пожалуй, самая аморфная и эклектическая разновидность буддизма, попытавшегося в духе махаяны совместить несовместимое и открыть широкую дорогу к просветлению для представителей самых слаборазвитых в интеллектуальном отношении групп местного населения.

Необычным примером полноценного развития на почве шаманизма религиозного института со всеми его атрибутами является японская религия синто. Здесь можно ощутить присутствие древнейшей магии, которая позднее помогла сотворить мифологический космос, и в нем уже магическая процедура стала жреческим обрядом. Я имею в виду в первую очередь важнейший синтоистский обряд охараи (Великое Очищение) - в нем легко проследить путь от магического акта к шаманскому обряду, и - затем - от шаманского обряда к космологическому мифу. В окончательном виде он оказался связан с великими мистериями кагура, где речь идет о соперничестве богини Аматэрасу и бога Сусаноо, об удалении Аматэрасу в пещеру и о том, как богам с помощью магического воздействия удалось заставить Солнце (богиню Аматэрасу) вновь взойти над землей. О близости синтоизма к шаманскому мировоззрению вместе с его еще не увядшей, а только растерявшейся в паутине суеверий магии говорит и сохранившийся до сего дня магический обряд Великого Очищения охараи, и поразительное изобилие божеств (более 1400!) - только маги, превратившиеся в силу социальной необходимости в шаманов, могли обожествлять такое количество самых разнообразных сил, встречая их в измененных режимах восприятия.

Итак, все современные религии оказываются в конечном счете отдаленными последствиями поступков отнюдь не коллективных, а индивидуалистических. Человек желает познать то, что для его культуры, его этноса или племени неведомо. Он уединяется или уходит в маленький мир единомышленников. Здесь он обретает некоторое странное знание, которое выделяет его из общины в еще большей степени. В глазах соплеменников он - маг, колдун, медиум и т.п. Как признают современные исследователи магии, от профанов его отличает способность "произвольно переходить от "обычного"... к "необычному" состоянию сознания. Так складывается фундаментальная структура магического знания, или ядро шаманизма". (Rutherford W. Shamanism. The foundations of magic. Wellingborough, 1986.)

Колдун - вовсе не шаман, о чем важно помнить, поскольку в приведенной цитате эти понятия смешиваются. Колдун (маг) обретает "океаническое чувство" единства с миром, его восприятие шире и острее, чем у обычного человека, кроме того, он способен вступать в контакт с существами "потусторонними" - и те ему помогают, будь они жителями параллельных миров или галлюцинациями изощренного визионера. Именно способность произвольно менять режим восприятия позволяет магу совершать невероятные вещи: становиться невидимым, летать, произвольно изменять свой облик, существовать одновременно в двух местах и т.п. Если маг желает сосуществовать с социумом, продолжая активно заниматься своей магией, то он вынужден надевать маску шамана - сочинять мифы, лечить, поддерживать дух племени, предсказывать события и всячески помогать социальной активности вождей. Конечно же, первобытная мифология - это прежде всего собрание сочинений шаманов, их изобретение, позволявшее как-то объяснить мир и свои способности. Сами маги честно признавались друг другу, что не знают, с чем сталкиваются в измененных режимах восприятия, как не знают и не могут понять механизма собственной магии. Единственное, чему учили маги своих учеников из поколения в поколение, так это "технике трансиндукции", т.е. тому, как переходить от "обычного" состояния сознания к "необычному".

Однако для племени шаман, как человек особенный, был первым юристом и законодателем, он устанавливал нормы поведения для всех, правила общежития, диеты и гигиены, можно сказать, что шаман таким образом формировал нормативно-регулятивные условия общественного развития, которые сами по себе "объективно" не могли бы появиться.

Два совершенно не похожих друг на друга детища породила магия: религию и науку. Так уж случилось, что шаманские россказни с веками обретали все более сакральный характер; постепенно, шаг за шагом, миф превращался в религию. Тому же процессу способствовала вначале вполне разумная склонность шаманов отвергать стихийно формирующийся опыт каждого отдельного члена племени под видом "мнимого знания". Привилегию добывать знание и экспериментировать с ним маг, превратившийся в шамана, оставил себе.

С другой же стороны, маги упорно следовали идеям, для религии совершенно неприемлемым. Еще Дж. Фрэзер отмечал, что магия разделяет с наукой убеждение в постоянстве и единообразии природных закономерностей, и потому она противоположна религии, которая прямо обращается к покровительству персонифицированных высших сил. Магия же исходит из способности человека самому воздействовать на объект и достигать поставленной цели не тогда, когда боги удосужатся помочь, но когда соответствующим образом организована сама деятельность человека. Разумеется, подобный подход создавал предпосылки для зарождения естественнонаучного знания в той форме, какую мы сегодня видим.

Столкновение с племенами, несущими иную идеологию, иные мифы, иной образ жизни, вынудил единомышленников защищать свои идеалы. Представляется, что подобные ситуации и провоцировали возникновение религии. Шаманы уже не просто представляли своему племени мифологический спектакль, занимались знахарством и призыванием дождя - они стали стражами придуманного ими культа, они стали жрецами. Они призывали вождей и владык строить храмы, разнообразные скульптуры и прочие культовые сооружения, дабы устрашить соседние народы и показать им, чьи боги могущественней. Они же превратили шаманские психотехники перехода в измененные режимы восприятия в страшную тайну, принялись скрытничать и делать из себя важных персон - государства укреплялись, и жрецы становились у трона. Всячески распространялась идея высшего избранничества. Никто, кроме избранных, не может и не имеет права входить в потусторонние миры богов, героев и великих предков. Так было расколото общество, так выхолащивалось знание и постепенно уходило во мрак былых столетий.

Теперь мы знаем, что измененные режимы восприятия доступны любому человеку. Каждый, если он обладает некоторой настойчивостью, может испытать на собственном опыте разнообразные "видения", встретиться со "светящимися существами" и т.д. и т.п. В Средние Века их сожгли бы на костре за подобную самодеятельность, а две-три тысячи лет назад они могли бы возглавить целые народы и, подобно Моисею, водить их по малонаселенным районам, дабы обрести в конце концов "землю обетованную". В 80-е годы XX столетия М.Харнер организовал в США курсы шаманов, которые посещают все, у кого возникнет такое желание. Согласно свидетельствам тех, кто прошел курс, они научились входить в транс и в этом состоянии действительно переживали связные и красочные картины "иного мира", дающие основания для мнения, что душа способна выходить за пределы тела и совершать удивительные путешествия. Студенты Харнера "выходили" из тела и могли наблюдать со стороны за тем, что происходит с их физической оболочкой. Подобные сообщения поступали не только от тех, кто специально занимался магией, - иногда так называемый "выход астрального тела" (движение точки сборки, по терминологии Кастанеды) случался с людьми под действием лекарств, сенсорной депривации, голодания, в необычных или стрессовых ситуациях. Прибегнув к практике, описанной у Кастанеды, я с удивлением обнаружил, что и со мною может происходить, например, сновидение или выход воспринимающего центра за пределы физического тела.

Словом, достояние богоизбранных пророков и учителей всемирных духовных учений - всего лишь одна из способностей нашей психики, о которой мы практически ничего не знаем и по сей день. Таким образом, склонность всех народов Земли создавать религии - явление не столько социальное, сколько биологическое. М.Элиаде, прослеживая развитие религиозных идей со времен палеолита, например, полагает, что это характерные для разных эпох и культур выражения извечно свойственных человеку, единых в своей сущности структур религиозного сознания. (Eliade M. A History of Religious Ideas. Vol. 1. L., 1979; Vol. 2. Chicago,1982.) И с этим трудно поспорить, поскольку присущие человеку структуры сознания действительно функционируют таким образом, что на определенном этапе развития его интеллекта не могут не породить религиозную идею; как бы ни стремились мы жестко закрепить свое восприятие в сфере обыденного, флуктуации перцептивного центра указывают нам на "странное" мироздание снаружи. И вполне естественно, что человек именует его Божественным.

В дальнейшем этот процесс оказывается под руководством интеллекта, закономерностей развития описания мира, или, выражаясь языком дона Хуана, - под началом тоналя. Отцы церквей начинают философствовать. Вначале они просто упорядочивают старые мифы, записывают их, создают Священное Писание - на этом фундаменте устанавливается пантеон или Престол для Единого Бога, ему поют псалмы, его (их) славят в храмах, ему (им) приносят разные дары и жертвоприношения. Иные религиозные мыслители достигают утонченных высот метафизики, устраняют всякий намек на многобожие, производят идеологическую ревизию текстов и утверждают последовательную религию идеи - религию идеалистскую. Если философствование не прекратится, как это случилось в Древней Индии, интеллект приходит к пределу своей способности абстрагировать и утверждает, что Реальность - Ничто, Пустота. Правда, в этой Пустоте непонятным образом продолжает существовать целая толпа различных "потусторонних" помощников и спасителей - боддхисаттв, аватаров и пр. Им только отказано в миросозидательной функции, а в общем – вполне можно поклоняться, просить помощи, возводить храмы и воскурять фимиам. Такая странная религия, где Высший или Единый Бог отсутствует, может быть условно названа нигилистической.

К последней разновидности относятся буддизм и, до некоторой степени, даосизм. Оговорки по поводу даосизма весьма существенны - этот уникальный институт сохранил древнейшие постулаты магии с наименьшими потерями или искажениями. Даосы увидели суть бытия в неизреченном Пути вещей, или Законе вещей. Они искренне старались не абсолютизировать ни одного человеческого понятия, верили только в гармонию и не верили человеческим идеям о добре и зле, как не верили в Великую Фикцию, поразившую все религии и все духовные учения Земли - я имею в виду замечательное произведение нашей фантазии, дихотомию (разделение надвое) человеческой природы: физика и психика, тело и душа, тленная оболочка и вечное сознание, которое не прекращается после разрушения физиологического аппарата, обеспечивавшего центральную нервную систему необходимой энергией. Подобно многим древнейшим магическим школам мысли и праксиса даосы никогда не разрывали тело и душу - только в их союзе они видели возможность для полноценного существования человека. Потому они страстно искали бессмертие - физическое бессмертие здесь, на земле. Неужели они были столь наивны, столь преданы традициям давно ушедших предков, что не соблазнились особенной Пустотой буддизма, вольно гулявшего по их огромной стране, или Атманом философски безукоризненной Веданты, которая из века в век наступала на них с юга - с просторов почитаемого ими же Индостана?

Тем не менее даосы упрямо изучали собственное тело, искали энергетические каналы, резервуары энергии, которые хотели трансформировать, переплавить их таким образом, чтобы смертный стал бессмертным во плоти, во всей своей "целостности", как любил повторять дон Хуан Матус. Благодаря именно их упорству мы знаем теперь акупунктуру, замечательную и оригинальную медицину и еще многое другое, чего в маленькой главе даже не перечислишь.

Тем временем подавляющее большинство народов развивало свой тональ, опираясь на идеи в первую очередь религиозные. Когда религия стала государственным институтом (а случилось это очень быстро), она посчитала своими важнейшими функциями а)сохранение в неизменном виде первоначальной догмы, т.е. консервация доктрины; б) процветание культа святыни – иными словами, культивирование священного трепета у прихожан, создающего психологическую дистанцию между сакральным и профаническим, между божественным и земным - тварным миром, миром осквернения и греха.

Ведьмовство и колдовство искоренялось не столько по причине якобы существующей конкуренции, сколько потому, что их фундаментальная идеология приближала мир "горний" к человеку, позволяла общаться с ангелами или душами усопших без специального разрешения церковной власти, т.е., как я уже говорил, возвращала человеку отобранное у него право самому вторгаться в "потустороннее".

Ведьмы и колдуны, выросшие в религиозном социуме, вовсе не были атеистами, но, будучи столь же богобоязненными, понимали Божество по-своему, зачастую - более широко и ясно, как будто специально и долго занимались философией. Они чутко уловили один важный изъян в ортодоксальной религиозной мысли: боги иудеев, христиан и мусульман никоим образом не связаны с миром природы. Например, салемская ведьма Лори Кэбот в своей книге "Сила ведьмы" (Lourie Cabot with Tom Cowan. Power of Witch, 1989) пишет: "мы докажем, что неспособность принимать другой образ и трансформировать себя противоречит реальности. Принцип существования вселенной и заключается в том, что она способна преобразовывать энергию в материю и наоборот. ...Авторы новых версий старых мифов приложили все старания к тому, чтобы отделить творца от творения и поставить его выше этого процесса. И они добились своего".

Консервативная роль религиозных институтов возрастала даже тогда, когда, казалось бы, ей на смену должна была прийти терпимость и склонность к философскому переосмыслению догмы. Например, именно на фоне распространения гуманизма и реформации в XVII веке религиозный тональ масс защищался наиболее кроваво и ожесточенно - его описание мира оказалось под угрозой. И вот, именно в этот период особенно расцветает инквизиция и разражается эпидемия процессов над ведьмами. Толерантность церкви XV века, пишет Кэбот, сменилась узко сектантской нетерпимостью к чужому мнению, которая воцарилась в Европе под влиянием реформаторства. Ортодоксальность протестанства только усилила веру народных масс в непрерывное вмешательство в человеческую жизнь адской силы.

О том, что христианство оторвало человека от природы, лишило его во имя абстрактной идеи естественной радости соучастия в творческом процессе, в содружестве природных стихий, где человек свободен и действительно способен трансформировать себя, молчаливо знали маги и громогласно вещали философы. Камю, который уже мог не опасаться инквизиции, писал так: "Природа превратилась теперь всего лишь в декорацию... Прекрасное равновесие человеческого начала и природы, дружеское согласие человека с миром, возвышавшее и украшавшее всю античную мысль, было нарушено прежде всего христианством, нарушено в пользу истории. Появление на исторической арене северных народов, не привыкших жить в согласии с природой, только ускорило этот процесс. А начиная с того момента, когда божественность Христа была поставлена под сомнение, когда усилиями немецкой идеологии он был превращен всего лишь в символ человекобога, понятие посредничества сходит на нет и воскресает иудаистское видение мира. Вновь воцаряется беспощадный бог небесных воинств, любое проявление красоты оплевывается как источник праздных наслаждений и сама природа объявляется подлежащей искоренению". Многие мыслители сошлись в одном: "Триумф христианства означал конец прославления природы и планеты как высших духовных сил. Все заполнило то, что Эйслер назвала "триумфом клинка" владыческой социальной модели патернализма и патриархата" (Terence McKenna. Food of the Gods. N.Y., 1992).

Что же касается магии, то на всех континентах ее главные постулаты очень близки мировоззрению дона Хуана. Вот некоторые из них – сравните сами:

- Тело и душа - единое целое.

- Истинная ценность - личность, которая не должна подчиняться "воле Божества".

- Нет первородного греха. Нет "добра" и "зла" вне человека.

- Сексуальность, непосредственность, юмор и игра - положительные силы, ибо удовольствие не есть грех.

Исходя из всех вышеприведенных рассуждений, мы вынуждены поставить очень важный вопрос, имеющий прямое отношение к предмету данного исследования. Чем же является учение дона Хуана Матуса? Религией? Мистико-оккультным учением? Магией? Наукой?

Здесь, я думаю, уместно вспомнить знаменитое высказывание К.Поппера: "Если теория приниципиально не может быть опровергнута, то она не является научной". Под таким углом зрения ответ на поставленный вопрос напрашивается сам собой.

Попробуйте-ка опровергнуть хоть одну из мировых религий. Как бы ни рассуждал исследователь, он обязательно наткнется на принципиальное, неизбежное препятствие - на положения, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Изначальные аксиомы, лежащие в основе религии, мистической школы или традиционной магии, не позволяют самому изощренному дискурсу оказаться на твердой почве, где возможно подтверждение или опровержение - ученый всегда упирается в стену, имя которой "Вопрос веры". Вы просто верите или не верите в предложенную вам доктрину. Опровержения существования Божия так же нелепы и безосновательны, как и доказательства оного. Опровержение нирваны или колеса перерождений скорее напоминает анекдот, чем предмет для научного разговора.

Совсем иначе обстоит дело с моделью толтекского знания, описанной Кастанедой. Слишком грандиозный вызов бросает оно человечеству, а потому слишком явным будет его успех или его поражение. Если серьезные исследователи будут тратить годы и годы, скрупулезно исполняя все инструкции Кастанеды, полученные им от дона Хуана, то они неминуемо, рано или поздно придут к ожидаемому результату - даже после серии неизбежных на этом пути неудач. Это и делает знание дона Хуана наукой в подлинном, а не переносном значении этого слова.



 

ГЛАВА 3. ПОМЫСЛИВШИЕ МИР


 

 

Мои мысли - не ваши мысли, ни ваши
пути - пути Мои, говорит Господь.
Но, как небо выше земли, так пути
Мои выше мыслей ваших.

Книга Исайи, 55: 8-9.


 

До появления на исторической арене магического знания дона Хуана Матуса вряд ли возможно было взглянуть на историю человеческого разума как на историю постепенного отдаления субъекта перцепции от внешней Реальности. Только теперь, когда акценты сместились, мы угадываем сокровенный смысл фразы из Екклезиаста "Познание приумножает скорбь". Прежнее, метафорическое понимание разума как внушающего пессимизм инструмента исторического опыта, оказывается всего лишь единственным аспектом этого поистине экзистенциального утверждения древнего пророка.

Современный взгляд на интеллектуальный аппарат демонстрирует, что разум - это одновременно источник и порождение рефлексии, т.е. того процесса, что создает самоотражение перцептивных шаблонов в перцептивном поле субъекта. Благодаря убедительным урокам Кастанеды, мы без труда обнаруживаем, что гипнотическая сила описания мира возрастает вместе с совершенствованием абстрактных схем и моделей, вместе с увеличением числа категорий и, соответственно, предметов для игр и манипуляций, которыми извечно занят философствующий разум.

Когда дон Хуан неоднократно повторяет Кастанеде, что главный ключ к магии - в остановке внутреннего диалога, он наипервейшим образом имеет в виду остановку разума - главного генератора описания мира. Разум современного человека накопил огромное число структур, образцов (гештальтов), составленных из этих кирпичиков, сценариев, сложных последовательностей - однозначных, ригидных, берущих начало в собственных первоконструкциях и замыкающих развертку внутри генерируемых им же построений. Получив первоначальный биологический импульс, подкрепление в виде инстинкта самосохранения и инстинкта сохранения вида, человек мыслящий принялся наводить порядок в полученном от природы перцептивном объеме: он сотворил закон причинно-следственной связи, сотворил для восприятия пространственную и временную перспективу; гештальт "фон - объект", как доступное ему состояние эффективной работы внимания, он использовал для выделения из воспринимаемой массы сигналов так называемых "объектов". Возникновение в психической реальности "объектов" повлекло за собой целый корпус идей: масса, движение, изоляция, соединение и пр.

Первобытные интеллектуалы исчисляли всевозможные характеристики придуманных ими "объектов" - их качества, распространенность, их принадлежность к той или иной стихии: все ментальные операции, даже на самых ранних своих этапах, упрощали воспринимаемый мир до степени его умопостигаемости, а это подвергало внешнее неинтересным и однообразным метаморфозам. Рассуждая очень просто, человек постигал воспринимаемый мир как большой ящик, внутри которого небеса, звездный купол, причуды земного ландшафта, горы, леса, моря, человеческие поселения моделировались тремя координатами; даже Бог, Высшее Существо, обретался во вполне определенном месте, т.е. за пределами ящика, где, подобно аквариумисту, наблюдал за поведением сотворенных им поселенцев. Язык, как я уже говорил в предыдущей книге, - это способ существования разума. Он оформил лингвистическую модель описания мира и семантические границы освоенного интеллектом пространства. Пагубной роли языка в усилении ригидности ментального отображения внешней сенсорики будет посвящена следующая глава.

Интеллектуальная парадигма, созданная индо-европейским разумом, с самого начала акцентировала вполне определенные стереотипы когнитивного и практического толка. Принятая ею совокупность вариантов постижения Реальности продемонстрировала свою эффективность на пути технологизации общества; иные варианты вначале ушли в подполье, затем - просто канули в Лету, потому что не способствовали созданию ценностей, объявленных победившей парадигмой главнейшими и единственно достойными усилий.

Мировые религии сплетались с философскими изысками; чистое мышление подобным же образом обреталось среди выстроенного интеллектуального пространства - внутри данной парадигмы развивалось европейское естествознание и европейская философия всех школ в направлений, даже фейербаховский материализм, кантов скептицизм в объективный идеализм Гегеля.

Разумеется, оккультизм с самых ранних времен пал жертвой своеобразного философского и интеллектуального анализа. Его восточные версии имели свои преимущества: во-первых, философская база, на которую они опирались, была тоньше и более благосклонно относилась к невербализуемому знанию; во-вторых, ориентальный мистицизм изначально (очевидно, благодаря своему древнему происхождению) понимал, что безукоризненное следование доктрине далеко не всегда способствует успехам в духовном развитии, и терпимость - более мудрое решение вопроса.

Тем не менее наступил момент, когда мистики (как западные, так и восточные) принялись философствовать. Философия же, как известно, не только любовь к мудрости, но и разговор о сущем-вне-человека. Подобный разговор стал возможным благодаря древнейшей ошибке, закравшейся в умственные упражнения тогдашних философов. Феномены восприятия (стабильные, полноценные, повторяющиеся соответственно наблюдаемым закономерностям) в психике мыслителя автоматически стали фактами внешнего бытия. То есть философия родилась, когда явления перцепции были отождествлены с явлениями онтологическими - внешними, подлинными, неизменными, экзистенциально стабильными. Так возникали все "вещи мира", а затем - онтологические категории. Только теперь, спустя тысячелетия, мы вновь начинаем понимать, что имеем дело не с внешним, а со стереотипами собственного восприятия.

Как известно, мышление начинается с понимания. Альфред Уайтхед высказал совершенно справедливую на мой взгляд мысль: "Понимание есть апперцепция стереотипа как такового". Если же говорить о сознании как непрерывном (в конечном счете) психологическом факте, то Уайтхед дал ему такое замечательное определение: "Сознание - это интеграция восприятия мира от момента к моменту". И в первом, и во втором случае Уайтхед связывает мышление с восприятием - более того, вполне определенным стереотипом восприятия.

Всякая мыслительная работа построена на узнавании, узнавание же есть повторение выученного. Все эти рассуждения до тошноты тривиальны и тем не менее на практике постоянно нами игнорируются. Выражаясь языком дона Хуана, тональ настолько увлечен собственным творчеством, игрой, сочетанием форм, что практически полностью забывается во всем этом. Тональ забывает о себе самом - о том, что он всего лишь некое образование, чья функция - пропускать внешние сигналы, обрабатывать их или не пропускать совсем.

Когда мы будем говорить о психологии, вы легко заметите, что по отношению к внутренним сигналам тональ исполняет те же функции.

Итак, сам процесс восприятия со всеми его хитростями ускользнул от внимания древних мыслителей. Не стал он предметом изучения и древней науки. В умственной парадигме, созданной индоариями, по отношению к восприятию мог быть сформулирован только один вопрос: где находится источник впечатления? Если внутри сознания, то он не имеет объективной реальности, если вне - то его следует изучать. Карлос задавал дону Хуану те же самые вопросы: где в тот момент находилось мое тело? увидел бы это явление посторонний наблюдатель? и т.п. Дон Хуан смеется, потому что в его парадигме такие вопросы нелепы. Если вы осознаете, подобно дону Хуану, в каком сложном мире живете, то юмористическая сторона вопросов Кастанеды делается очевидной. Она чем-то напоминает старый анекдот: "Вы не скажете, это ворона или сойка? - Не знаю, я нездешний". Однако парадигма является парадигмой именно потому, что самодостаточна. И потому все мыслители отвечали на вопрос "где", никогда не задумываясь над тем, что возможны различные позиции восприятия, и именно они, позиции восприятия, определяют, что и как мы воспринимаем, а заодно и где.

Наука и философия стали развиваться по законам мифа, ибо приняли изначально неопровергаемые (вспомните Поппера!) аксиомы:

1) повседневный и привычный человеку способ восприятия наиболее адекватно отражает фундаментальные свойства и характерные черты внешнего мира, предоставляет мышлению достаточно сенсорной информации для создания более-менее адекватных реальности моделей, описывающих мир и человека;

2) необычные режимы восприятия, как и измененные состояния сознания, вносят значительную массу перцептивных искажений, в силу чего не могут всерьез рассматриваться как методы изучения внешней реальности;

3) восприятие является одной из функций психики, а психика не может воздействовать на физический мир непосредственно.

Конечно, данные аксиомы никто специально не формулировал - они были слишком ясны для интеллекта, развивавшегося в рамках известной нам цивилизации. Между тем все они безосновательны и все они порождают почву для неисчислимого ряда умозаключений.

Дон Хуан назвал этот перечень инвентаризационным списком. Аксиома (1) создает жесткие рамки, внутри которых явления реальны, а вне - иллюзорны. Аксиома (2) позволяет не только в религии, но и в естественных науках поддерживать дихотомию "физическое - психическое", строить для каждого члена этой пары свой свод законов, оставляя психическим впечатлениям только субъективное значение, имеющее смысл в психологических штудиях, где так или иначе физические законы не действуют, а потому можно выдумывать самые разнообразные теории, ничуть не рискуя пошатнуть картину внешнего мироздания. Аксиома (3) позволяет проложить непроходимую границу между играми восприятия и физическим равновесием природы. Т.е. самая совершенная галлюцинация, самая яркая, устойчивая и впечатляющая, имеет смысл исключительно как факт вашей личной психологии. Плода продуктивной части вашей психики могут оказывать мощное, но опосредованное влияние на физический мир. (Как, например, известный сон Менделеева помог ему создать таблицу элементов, что вызвало впоследствии огромные технологические перемены.)

Естественные науки и "серьезная" философия невольно основываются на данных аксиомах. Потрясение умов, вызванное всего лишь теорией относительности А.Эйнштейна, как раз иллюстрирует, насколько закостенел взгляд ученого и философа за историческое время. Малейший сдвиг в системе координат описания мира - уже революция, уже паника в рядах ортодоксов, не желающих расставаться с привычными взглядами.

Знание дона Хуана разрушает все первичные аксиомы, из-за чего не может быть принято даже к рассмотрению современной академической наукой. Сложившаяся на сегодняшний день наука действительно ведет себя как миф, сама не замечая того. Существуют некие фундаментальные области, не подлежащие ревизии, - некие святыни, как в мифе или мифологической религии. Представьте себе, какова была бы реакция древнего грека, с восхищением слушавшего патетические песнопения Гомера, на вопрос: "А существовал ли на самом деле быстроногий Ахилл?" Кощунство такого размаха вполне могло бы стоить жизни излишне любопытствующему. То же с наукой. Думается, если бы инквизиция своевременно не занялась "воспитанием" Галилея, его собратья-ученые с удовольствием придушили бы вольнодумца где-нибудь на пустыре.

Декарт и Ньютон создали последовательный и впечатляющий миф, исходя из тех же трех аксиом. Когда явился Эйнштейн, эпоха костров и всесилия церкви уже закончилась, однако и его довольно долго считали чем-то вроде "юродивого" от науки. Пространство и время неразделимы, ха-ха! Они совместно искривляются, го-го! Подобное улюлюканье неминуемо взяло бы верх, но ядерное оружие - аргумент весомый. Хиросиму не спишешь на погрешность в вычислениях. Пришлось перекраивать научную мифологию под эйнштейнианские мерки.

Нечто подобное происходит сегодня. Тональ лихорадочно ищет такое описание мира, куда можно было бы ввести, например, экстрасенсорную перцепцию, ни в коем случае не погрешив против трех святынь, перечисленных выше.

Со времени возникновения философии оккультизм, как бы ни стремился он вырваться из привычных умственных рамок, остается внутри постепенно развивающейся парадигмы. С одной стороны, оккультный опыт желает вписываться в общую картину мира, с другой - не имеет для этого средств выражения, и это неминуемо выталкивает его из пространства науки, а затем из пространства религии (по причинам, о которых я уже говорил ранее). Знание есть всегда выражение, и это особенно касается науки. Даже в случаях прямых контактов, таких, как понимание, всегда имеется выражение, если речь идет о знании. Постоянная возможность выражения – предпосылка знания. В некоторых случаях речь идет о проблемах, связанных с выражением, иногда - о необходимости появления новых терминов или даже терминологических систем. Мистик же "стоит" на предпосылке невыразимости - принципиальной, а не относительной: ведь относительная невыразимость может иметь место и в научном познании.

Дон Хуан Матус, с этой точки зрения, - "странный" мистик. И здесь его знание гораздо ближе к науке, чем к ортодоксальному оккультизму. Его гносеологическая позиция синтетична - существует известное, неизвестное и непознаваемое. Наличие непознаваемого совсем не превращает его дисциплину в традиционное мистическое закатывание глаз и трепетное "о-о!..", за которыми ничего не стоит. Просто он понимает воспринимающий аппарат как устройство, имеющее пределы. Реальность пределов не знает. Области Реальности могут быть организованы так сложно, что наше восприятие не способно превратить его в картинку, доступную интерпретации. В данном случае невыразимость знания ничуть не указывает на то, что именно здесь находится вожделенный Абсолют или высшая тайна миров и человека. Непознаваемое - это чужое, чужое настолько, что восприятие человека находит здесь полное отсутствие идентифицируемых образов. Когда перцептивный центр попадает в эти области, впечатлительный мистик полагает, будто прибыл в самую сердцевину мироздания. Если он вдобавок религиозен, то считает, что соприкоснулся с Божеством. Подобные области нельзя назвать небытием, ибо там со всех сторон ощущается некое "присутствие"; но их и бытием назвать нельзя, поскольку нет ни одного объекта, поддающегося идентификации.

Псевдо-Дионисий называл это существующее не-существование "светящейся темнотой", на Востоке парадокс обретает форму объяснения невыразимости признанием "пустоты", "ничто" или шуньяты (беременной пустоты).

Как видим, мышление развивалось благодаря трем институциям, уже в ранний период своего существования пожелавшим откреститься друг от друга - в большей или меньшей степени, принципиально или уклончиво: религии, оккультизму и науке.

Все эти области духовной активности подразумевали наличие у человека любопытной ментальной способности - рефлексии. Только рефлексирующее существо может разговаривать о фиктивных принципах, о категориях, которые невозможно найти в эмпирическом опыте, о предмете вышеупомянутых дисциплин.

Рефлексия действительно обладает любопытными свойствами: она и принадлежит сознанию, как все в него входящее, и не принадлежит ему, поскольку может представлять само сознание как объект. Гуссерль определял рефлексию так: "название для актов, в которых поток переживания со всеми его разнородными событиями... становится ясно постигаемым и анализируемым". С точки зрения дона Хуана, рефлексия - это акт внутреннего диалога, где предмет восприятия отстраняется и многократно проходит через перцептивные фильтры, чтобы стать собственно объектом, предметом анализа и синтеза, абстракции (обеспечивающей возможность дальнейшей редукции или генерализации, любых операций с его представлением в ментальном пространстве). Понятно, что рефлексия создает массу фикций, условных значков, чтобы мыслящий не перерабатывал всю массу сенсорных впечатлений каждый раз, когда он принимается мыслить.

Интеллект продуктивен в том случае, когда исключает из поля своего сосредоточенного внимания все излишнее для производимой им в данный момент операции. Его сердце расположено между перцептивным аппаратом и прямым выходом интеллектуальной продукции.

Однако столь мощное действие производит экспансию в обе стороны. На выходе мы получаем блестящий лаконизм любого сорта (будь то в науке или в философии; даже религия часто опирается на тщательно отобранные максимы, в которых нет многословия, а есть квинтэссенция доктрины либо некой части доктрины); на входе мы шаг за шагом исключаем из поля своего внимания сенсорные конструкты, и этим изначально сильно ограничиваем поле предстоящих операций. Подобным же образом мы рассуждаем о себе – тогда происходит рефлексия о рефлексии, или саморефлексия.

Кант полагал, что рефлексия есть состояние души, которое позволяет найти субъективные условия, источники познания и соотнести представления с найденным. Современная философия и психология скептично настроены - рассматривать рефлексию не принято, так же как не принято всерьез изучать природу сознания вообще.

Однако рефлексирующее сознание проецирует плоды своей рефлексии на воспринимающие рецепторы, откуда они возвращаются назад, чтобы подтвердить (уже якобы эмпирически) спекулятивные построения мыслителя.

Религия осуществляет свой гипноз, апеллируя к всемогущей вере в Господа - здесь невозможно спорить, зато возможно наблюдать, как искренне верующий обретает духовный покой (ибо сложил всю ответственность на Высшие Силы) и преуспевание (поскольку не теряет энергию на бессмысленные тревоги, зависть, злобу и огорчения). Оккультисты, придерживающиеся определенной схемы мироздания, получают то же и по той же причине. Ученые, чья рефлексия по-своему сложнее, всесторонне гипнотизируют себя в момент окончательного выбора научной теории, версии, гипотезы. Никто из них более не воспринимает сенсорные сигналы, противоречащие их стабильному умственному состоянию; все они лихорадочно сражаются, когда кто-то посягает на корпус идей, одаривший их долгожданным психологическим комфортом. Сигналы из внешней среды, подтверждающие их идеологию, усиливаются, становятся ярче и перекрывают остальное. Социальный гипноз и активное галлюцинирование - вот непрерывное состояние психики всех этих совершенно нормальных людей.

Главная, пожалуй, черта развивающегося в нашей цивилизации тоналя – это ужесточение всех барьеров, ужесточение описания мира, что сопровождается все большим закреплением точки сборки в одной единственной позиции. Последовательный дискурс единственного доступного нам типа блокирует все иное. Именно блокирует, а не затушевывает или сдвигает на задний план. Запреты на восприятие работают с завидной регулярностью, так что человек, не подвергший себя специальной дисциплине, не в состоянии воспринимать явления, нарушающие внушенный ему с младенчества порядок.

Знание дона Хуана как раз занимается тем, чтобы снять запреты с восприятия, смягчить стереотипы и шаблоны до того естественного уровня, что был свойственен приматам до возникновения интеллекта. Правда, работа проводится в новых условиях, потому что интеллект должен быть СОХРАНЕН.

Итак, вместе с развитием интеллекта мы переходим от непосредственного переживания мыслительного движения к его представлению, но никакого стоящего за этим переходом механизма нет, это просто "переключение", смена картин. Сознание потому и непрерывно, хотя состоит из разнородных образований с четкими границами между ними.

Наука и философия создали искаженную установку по отношению к знанию, поскольку не видели иной перспективы и не знали иных видов восприятия. Обманчивая ясность, генерируемая органами чувств в содружестве с повзрослевшим интеллектом, подарила им иллюзорную надежду, что истина уже зашифрована в устройстве этого мира и нет никакой необходимости искать другие способы восприятия, тем более - другие миры. Хотелось, чтобы мироздание было поближе, попроще, почеловечней.

Стремление к истине (истинности) заслонило саму сущность, сам характер позиции восприятия, где истина невозможна, а потому следует искать пути работы с этой относительностью. Стремление к Абсолюту, который является теологической фикцией и в перцепции невозможен, только заставляет набожных мистиков блуждать по лабиринтам собственного бессознательного. Восточные школы выразили свою самонадеянность в стремлении слиться со всей Реальностью, поскольку в этом случае просто невозможно сохранить центр восприятия. Нет ни малейших сомнений в том, что способности субъекта в результате бесконечно расширяются, но поскольку постулируется тождество субъекта и объекта, то радость на этот счет смахивает на счастье капельки воды, упавшей в Мировой океан, которая теперь может участвовать в устрашающих торнадо и все сметающих на своем пути цунами.

Только даосы, видимо, вовремя осознали невозможность слияния и избрали путь следования Реальности, гармонии с ней, в чем полагали совершенство, бессмертие и свободу.

С каждым шагом развития философии и науки описание мира становилось все более ригидным в своих основополагающих принципах, а мыслительная парадигма - все более плотной и насыщенной стереотипными вопросами и ответами. Идея духовной эволюции, как и весь эволюционистский взгляд на мир, вполне укладывалась в старую научно-философскую парадигму и не вызывала особо острой полемики. Духовная эволюция прекрасно отвечала на ряд окончательных вопросов о цели и окончательной судьбе мира и человека. Никто не желал (и не желает) замечать, что сама парадигма страдает самозамкнутостью, что ее эвристические запасы давно исчерпаны, что на этом пути мы можем встретить лишь постоянные и без труда предугадываемые модификации одних и тех же ответов на одни и те же вопросы. Наука и философия замкнули созданный ими круг, и даже великолепные построения истинного релятивизма, квантово-волновое моделирование пространства, даже голографическая модель сознания не устраняют очевидной исчерпанности. В лучшем случае они лишь намекают на то, что где-то за пределами данным образом мыслящего разума есть царства, совершенно отличные от всего, что нам до сих пор было известно.

Разговоры о природе Реальности всегда так или иначе сводились к чему-то однородно универсальному и экстремальному по совокупности тех качеств, что ведомы человеку. Так описывался Брахман - источник и поглотитель всего, творящий циклы и циклы миров ради собственного наслаждения - ибо какая еще мотивация может быть проецирована на универсальную сущность, которая уже есть все и может становиться бесконечно? Шуньята – полярная противоположность Брахмана, заключительный шаг интеллекта в описании мира, когда все атрибуты, все потенции развернуты; когда только Ничто становится творческим ("беременная пустота"), поскольку заключает в себе не только все грядущее, прошлое и настоящее бытие, но и небытие – предпосылку Рождения и предпосылку Разрушения. Шуньята, понимаемая таким образом, становится для просветленного буддиста той странной и вездесущей гранью, за которой начинаются миры поддающихся описанию человеческих опытов, а перед ней - чистая Потенциальность; и никому не познать, обретет ли Пустота Форму, сохранит ли свою непостижимую вибрацию для следующего кванта времени. Познавшие Пустоту и есть те, кто познал Нирвану; они способны вечно делить с ней поток неоформленного ветра, поток еще не начавшейся игры, и наслаждаться отсутствием страданий, отсутствием эго - главного зрителя этого феерического спектакля Пустоты, то рождающей химеры, то сокрушающей их.

Существует такая позиция точки сборки, где все структуры эго лишаются своих гнетущих качеств, более того - лишаются своей стабильности. Сознание погруженного в нирвану буддиста мерцает в мире, где торжествует взгляд Постороннего и Безразличного Никто, следовательно, все навязанные сознанию качества мира и его самого уходят, отстраняются - клетка, в которой держали птицу, пуста и уже не является клеткой. Где стальные прутья, мешавшие осуществить свободный полет? Где все эти неразрешимые коаны? Ничего не осталось, кроме мерцающей и вечно беременной еще чем-то Пустоты.

"Состояние освобождения от страданий", о котором говорил Будда, для магического знания дона Хуана не больше чем еще одна позиция точки сборки, где перцептивный аппарат человека прекращает деятельность по структурированию эго, подчиняет всю энергию своего личного намерения на превращение эго в точку, после чего замирает и еще некоторое время наслаждается достижением цели. Я говорю "некоторое время", потому что субъект, не предпринимающий никакой деятельности в субъектно-объектном поле (ни внешней, ни внутренней), быстро теряет ощущение времени и замыкает энергообмен на точке, чье намерение - прекратить энергообмен вообще. Это смерть - физическая, духовная, психическая, всеохватывающая.

Интеллект, исполнивший свой нелегкий и ни с чем не сравнимый замысел, безусловно достоин уважения. Его заблуждения убили его, но он, по крайней мере, был честен и прошел путь до конца. Пожалуй, образцом такой редчайшей верности цели, такой последовательности в духовной работе был Джидду Кришнамурти. Его кристальной чистоты буддизм оставляет впечатление изумительной красоты. Возможно, дон Хуан назвал бы его образцом "верности человеческому духу", но, к сожалению, все это великолепие имеет цену только в мире тоналя, в мире человеческого; Реальность не содрогнулась, когда он уходил в безличное растворение энергии.

Христианские мистики, не в пример Кришнамурти, имели на что опереться - тот уходил в Безымянное, Бесформенное и Пустое. Христианские мистики верили, что уходят в Абсолют - сокровенную, благую, всемогущую сердцевину Бога-отца. Они ждали, что их встретит вечная Любовь, неувядающая Красота и великолепие Царства Божия. Если они были настойчивы в своих оккультных упражнениях, то уже имели загадочный опыт такого эйфорического присутствия. Я уже упоминал, отчего возникают подобные перцептивные феномены: точка сборки уплывает с магистральной линии "человеческой полосы" и застревает в энергетических полях высокой интенсивности, где невозможен никакой последовательный опыт, где отсутствуют объекты, но переполненность пространства энергией вызывает чувство "мистического единения" со всем сущим и наслаждение от свободы неэгоистического бытия: структуры эго прекращают функционировать из-за всесторонней сенсорной и энергетической перегрузки. Таким образом, мистик получает в награду неопределенное, но чудесное сверкание со всех сторон и несказанное наслаждение свободы, защищенности, любви чего-то безличного, пронизывающего его насквозь. Время прекращает течение свое, пространство, как рассказывают многие экстрасенсы, напоминает "белое озеро" или "белый колодец".

Упрямый мистик работал всю жизнь, чтобы узреть Абсолют, - теперь он с Абсолютом, высшим принципом его христианского описания мира. Возможно, последнее переживание такого масштаба и такой силы стоило всех предыдущих мытарств. Через некоторое (неизвестное нам) время энергия, стабилизирующая точку сборки в этой позиции, иссякнет, и его осознание распадется на полевые фрагменты, постепенно включаясь в большие потоки, творящие и разрушающие просто так, без желания исполнять Священное Писание или противоречить ему.

Наука и религия, очевидно, устали от бесперспективной и разочаровывающей полемики. Все они (религия, наука, оккультизм) желают найти утешение в духовной эволюции человечества. Не так давно значительную попытку совершить такой всех примиряющий синтез предпринял Кен Уилбер в книге "Проект Атман". Размах, с которым Уилбер вознамерился расправиться с фундаментальными вопросами человека, достоин того, чтобы изложить его идею хотя бы кратко.

Описание, которое дает Уилбер наружной дуге эволюции сознания, начинается со стадии плеромы, недифференцированного состояния сознания новорожденного, в котором нет времени, пространства и объектности, которое не знает разницы между самостью и материальным миром. Следующая стадия уробороса тесно связана с питательными функциями и предполагает первое, примитивное и незавершенное различение субъекта и материального мира. Это совпадает с ранним оральным периодом развития либидо. Стадия тифона характеризуется первой полной дифференциацией, которая создает органическую самость, или самость тела-эго с доминантой принципа удовольствия и инстинктивных побуждений и проявлений. Этот период включает в себя анальную и фаллическую фазы развития либидо. С обретением языка, ментальных и концептуальных функций начинается стадия речевого участия. Здесь самость отличает себя от тела, становится ментальным и вербальным существом. Этот процесс затем продолжается на ментально-эготической стадии, относящейся к развитию линейного, абстрактного и понятийного мышления и к идентификации с представлением о самом себе. Ординарное развитие личности завершается на стадии кентавра, т.е. высоко упорядоченной интеграции Эго, тела, личности и тени.

Станислав Гроф, излагая эту теорию, полагает, что наиболее фундаментальна и перспективна сама уилберовская концепция проекта Атман. Уилберу удалось самым убедительным образом показать, что мотивирующей силой на всех уровнях эволюции (кроме уровня изначального единства самого Атмана) является целенаправленное стремление человека к исходному космическому единству. Из-за врожденных ограничений этот процесс идет такими путями, которые приводят лишь к неудовлетворительным компромиссам, чем и объясняется неудача проекта, который ведет к отказу от ранее использованных уровней и к трансформации на следующей стадии. Каждый новый уровень высшего порядка становится еще одной подменой, пусть и более близкой к Реальному, - до тех пор, пока душа не укоренится в сверхсознании, а это единственное, чего она желала с самого начала.

Уилберовская модель эволюции сознания не заканчивается кентавром. В кентавре он видит переходную форму, ведущую к трансперсональным сферам бытия, которые так же далеки от эго-разума, как эго-разум далек от тифона. Первой из этих сфер эволюции сознания является нижний тонкий уровень, включающий астрально-медиумическую область. На этом уровне сознание, отделяя себя от разума и тела, способно превзойти обычные способности грубого телесного ума. Сюда относятся опыт "оставления тела", оккультные явления, аура, астральные путешествия, предвидение, телепатия, ясновидение, телекинез и связанные со всем этим явления. Высший тонкий уровень - это область подлинной религиозной интуиции, символического видения, постижения божественного света и звука, высших присутствий и архетипических форм.

За высшим тонким уровнем лежит каузальная сфера. Ее нижний уровень включает высочайшее божественное сознание, источник архетипических форм. В высшей каузальной сфере происходит коренная трансформация всех форм, которые сливаются в безграничном сиянии Бесформенного Сознания. На уровне предельного единства сознание полностью пробуждается к своему изначальному состоянию, которое есть также таковость всего существования - грубого, тонкого и каузального. В этой точке весь мировой процесс проявляется от момента к моменту как собственное бытие носителя сознания, вне которого и прежде которого нет ничего. Форма неотлична от Пустоты, а обычное и исключительное, естественное и сверхъестественное суть одно и то же. Это предельное состояние, к нему тяготеет вся космическая эволюция.

Нетрудно заметить, что подобного рода эволюционизм в любом случае тянется к религиозному сознанию. "Подлинная религиозная интуиция", символическое видение превосходят телепатию, ясновидение или телекинез. Что же касается уровня предельного единства, то и здесь мы вновь встречаем давнюю мистическую идею о "возвращении к источнику": бытие становится единым субъектом, после чего прекращается всякая жизнь. Какая же жизнь может продолжаться, если Объект - предмет приложения сил сознания - прекращается? Я вижу здесь только солипсизм, порожденный религиозным ослеплением.

Можно найти целый ряд примеров, как сегодня теоретизируют мыслители, жаждущие слияния высокой духовности с современными представлениями о физической Вселенной.

Не заменить ли термины? Давайте говорить, например, о Планетарном Разуме. Некий В.Мажуга в злободневной статье вопрошает: "Кто он, Высший Разум?" И предлагает следующую версию: поскольку "живые организмы связаны между собой телепатическим каналом связи", то их в совокупности можно представить как "гигантский мыслящий организм". И тут же начинаются сложности: даже если единицы телепатически связаны, то это еще не организм, иначе нам пришлось бы признать организмом даже всех, кто смотрит одну и ту же передачу по телевидению. Во-вторых, чем и о чем такая система могла бы мыслить? И главное - с какой целью?

Автор называет сети ЭВМ "наиболее близким аналогом" Высшему Разуму. И даже в этом случае ЭВМ не мыслят - у них нет ни целей, ни мотивов, ни инстинкта самосохранения; у них нет потребности мыслить.

Но автор упорствует: "ВЫСШИЙ РАЗУМ в виде СЕТЕЙ всевидящий, всезнающий, дарующий и наказующий. ВЫСШИЙ РАЗУМ руководствуется интересами всего живого на земле с учетом интересов каждого вида и индивида, но прежде всего в интересах всех, так как даже в человеческом обществе интересы индивидуума не всегда совпадают с интересами общества".

Каким же образом произошло превращение энергоинформационного конгломерата в подлинную личность, которая имеет свои интересы (стало быть, самосознание) и даже учитывает интересы каждого вида и индивидуума? "Для развития Высшему Разуму необходимо было знать возможные последствия развития и действий как организмов и видов, так и живого в целом... Чтобы прогноз был достаточно точным... необходимо было разбить решаемую задачу на множество мелких и решать их параллельно. Этого можно было достичь, лишь развивая мозг индивидуумов".

Автор приписывает Высшему Разуму линейность мышления, которая даже для человека - всего лишь срез его психической активности. Компьютерная сеть, в которую заложена программа линейной экспансии и одномерной эволюции - вот и весь Высший Разум.

"Компьютеризация" планетарного Бога достойно завершается описанием банков памяти, необходимых, чтобы верно рассчитать будущие шаги в реализации собственной программы.

Тональ технологического века рождает компьютерного Бога, компьютерную Реальность - такую же скучную, выхолощенную, плоскую, как и сам интеллект технократа. Тысячелетиями мы наклеиваем ярлыки на подлинное и невообразимое чудо: ничего уже не осталось, кроме вороха налепившихся друг на друга бумажек. Остались одни ярлыки - уродливый ком спрессованной веками макулатуры. Что там, в сердцевине? Единственный атом безграничного Разума или просто пустота, не знающая имен?

В любом случае, сила - не в ярлыках, а в том, что движется и растет, пренебрегая совершеннейшими дефинициями человеческого разума, банальность которого мы с сожалением констатируем на данном типическом примере.



 

ГЛАВА 4. ЯЗЫК И МИФ


 

 

Да сотворим имена.
Нам недолгая жизнь дана.
Жизнь вещей - и та коротка.
Остаются навеки одни имена:
не любовь - о любви строка,
не цветок - названье цветка.

Хуан Рамон Хименес


 

Неизбежное возникновение языка в качестве средства коммуникации разумов - с одной стороны, этап совершенно ясный, поскольку необходимый (на этой необходимости спекулировали замечательные диалектические материалисты XIX-XX вв.; их отношение к языку как к орудию, конечно, наивно и банально - примат пользуется каменным топором, чтобы увеличить силу своих рук, и языком, чтобы передать собственный интеллектуальный опыт остальным членам племени), но, с другой стороны, предельно таинственный, ибо рождение его такая же тайна, как и рождение самого разума.

Идея языка, хотя и не новая в животном мире, в человеческом исполнении потребовала ряда трансформаций, которые по ближайшему рассмотрению не достаточно мотивированы. Пчелы, осы и муравьи каким-то образом тоже кодируют информацию и передают все остальным членам оригинального коллектива. Следовательно, язык (если мы понимаем его как кодирование и декодирование жизненно важной для вида информации) - совсем не уникальная характеристика, отличающая человека от иных биологических видов. Необходимо точно определить, какие аспекты функционирования имеет язык, какие его феномены принадлежат исключительно человеку. Почему язык определяет строй мышления и так сильно влияет на восприятие? Почему в конечном счете язык препятствует вхождению в измененные состояния сознания и мистики во всех культурах обращают специальное внимание на достижение "безмолвия ума"?

Дон Хуан, пользуясь толтекской терминологией, объяснил бы кратко: "тональ управляет человеком через разговор (называние). Стоит прекратить разговаривать, и мир нагуаля начнет прорываться в сознание". Если вы приложите определенное усилие, то через несколько месяцев на собственном опыте убедитесь в правоте данного высказывания. Но возникает другой вопрос: каким же образом сформировался такой (агрессивный в данном случае) инструмент как человеческий язык?

Вряд ли здесь можно опираться на те гипотезы, что считают коллективную деятельность виновницей возникновения языка. Пчел и муравьев в индивидуализме не обвинишь - и все же их способ коммуникации настолько безличен, что никак не обусловливает видение мира этих интересных насекомых.

Человек стал человеком благодаря абстрактному мышлению, т.е. способности копировать в психическом пространстве образ воспринимаемого и отбрасывать несущественные детали образов при сравнении подобных пучков сенсорных сигналов. Этот революционный шаг в развитии психики сразу же позволил из неисчислимой массы образов выделить классы и категории, обладающие различной степенью схожести. Этот же процесс выявил такое фундаментальное различие, как Я и НЕ-Я. Образ себя положил начало строительству эго с его собственной, родной и близкой только ему интенциональностью. Иными словами, возникло Я, посчитало себя хитрым и смелым, подумало и ВОЗНАМЕРИЛОСЬ... История человеческих намерений и есть история цивилизации.

Возникновение языка - прямое следствие самых первых действий абстрактного мышления. Выявленные ряды подобных образов надо было фиксировать, обозначать; затем надо было договариваться между собой, какой комплекс звуков будет служить знаком для избранного ряда.

Конечно, подобные эволюционные шаги не происходят так прямолинейно. Самосознающая психика - это стихия; язык, который она породила, - тоже стихия. Только намерение было и остается единственным устойчивым компонентом в лингвистическом движении коллективного разума.

Инструменталисты называют речевые знаки "психологическими орудиями". Русский психолог Выготский в свое время полагал, что знаки имеют "внепсихическое происхождение", что структура психических процессов вначале складывается во внешней деятельности и лишь впоследствии может перейти вовнутрь, отсюда - известная идея об интериоризации.

Такая теория сама по себе напоминает миф. Знаки ("имена") приходят из так называемой "коллективной деятельности", а затем становятся достоянием психики каждого индивидуума. Согласно взглядам дона Хуана (крайне "мистическим" в данном случае), человеческий вид отражает в своей деятельности довольно своеобразное положение точки сборки. Качество перцепции, которое требовалось для продуктивного осуществления присущего человеку намерения, могло быть обеспечено только постоянным присутствием языка. Образ себя (прародитель и сердцевина современного эго) вынуждал человека выработать такой тип поведения, в котором психическая активность удерживала бы высокую степень стабильности перцептивного пространства; рефлексия сама по себе рождала фиксированное положение точки сборки.

Никакой интериоризации в процессе генезиса языка, на мой взгляд, быть не могло. Первичная мотивация о-значивания мира заключалась не в совместном труде, например, а в необходимости провести черту между Я (дабы придать этому образу еще большую устойчивость) и "вещами мира". Персональная интенция принуждала интеллект творить знаки, а племя (или иное сообщество) исполняло роль регулятора - созидателя общепонимаемой совокупности знаков, которые могли бы служить языком данного сообщества.

Иными словами, в первую очередь человек помыслил сам себя, а затем, посредством знаков, отделил от себя весь внешний мир. Так что, в отличие от Выготского, следовало бы говорить об отстранении мира через язык - процессе, прямо противоположном интериоризации. Через мышление, а затем через язык человек последовательно уходил из мира Реальности в мир собственных концептов. Его тональ имел своим продуктом коллективную деятельность - в этом принципиальное различие между человеком и коллективными животными или насекомыми. Его коллективная деятельность изначально была направлена не только на выживание (как у животных); она была направлена на сотворение Мифа, на повествование (наррацию), отвечающую в рамках созданного языка на генерируемые первобытной парадигмой вопросы.

Таким образом, язык почти одновременно со своим возникновением стал выполнять функции носителя и хранителя мифа. Быть может, некоторые удивятся, но язык выполняет свои мифологические функции и сегодня. Суть отношения "я - язык - миф - описание мира" на протяжении тысячелетий претерпела мало изменений.

Обладание языком - это почти всегда и обладание мифом. Что же касается мифа, то он вовсе не продукт инстинкта самосохранения и не является обязательным для успеха групповых действий по добыванию пищи (вроде охоты или собирания плодов). Миф - это подтверждение и закрепление образа себя через цепочку поколений, через принадлежность к определенному племени (этносу); в противном случае - неприятие и отчуждение, т.е. поиск другого мифа, соответствующего особенности конкретной личности.

Первейшая задача языка не имеет ничего общего с трудовыми воплями, то бишь, выкриками, когда кроманьонец желал устроить обеденный перерыв, а остальные, изо всех сил напрягаясь, тащили ему охру и присылали все новых сподручных. Подобные несуразицы разрешаются куда более простыми средствами: языком жестов, конвенционально утвержденными сигналами и т.п.

Система знаков дана ребенку в процессе научения. Система знаков в некоторой степени имитирует конструирование ментального пространства. Более того, пространство само создается мышлением и языком; оно имеет темпоральный модус (как и всякий ментальный процесс). Тот же Выготский справедливо отмечает эту лингвистическую имитацию перцептивной Реальности: "Мысль не выражается, но совершается в слове". (Выготский Л.С. Собр. соч. в 6 т. Т. 2. С. 307.)

Но мы еще раз подчеркнем важнейшие этапы генезиса языка:

1. Продуктивный мутационный всплеск, физиологическим результатом которого становится неокортекс (затем зоны Брока и Вернике), а энергетически - рефлексия - многократное движение сенсорных сигналов, где отражение (1) диссоциируется от отражения (2) и получает возможность приписывать себе все способности автономного мыслящего субъекта.

2. Отражение, или рефлекс (1), порождено единственным квантом перцептивного процесса. Этот пункт обозначен и смещение его невозможно. Точка сборки, имевшая у высших млекопитающих целую область свободного плавания, застыла в том положении, где ее настигла рефлексия. Если бы в этот исторически важнейший момент значительная часть мутировавших приматов зафиксировала точку сборки в другом месте, то возникло бы два вида разумных существ, совершенно не понимающих друг друга (что, возможно, и случилось, но это уже выходит за рамки данной книги).

3. Индукция энергетических процессов привела к тому, что целые племена, пережившие возникновение рефлексии, установили свою точку сборки в одном и том же положении. "Ваша команда становится командой Орла". (Подобным же образом развивается индуцированный психоз.)

4. Рефлексия испытала немедленную потребность отделения себя от неба, земли, солнца, моря, деревьев, животных и себе подобных тварей. Образ себя породил ВРЕМЯ: я был, я есть, я стану. Образ себя породил ЦЕЛЬ. Весь пространственно-временной континуум вырос из этих примитивных посылок, поскольку рефлексия позволяет создавать проекции (например, в завтра): "Начнутся ли завтра дожди, ведь нам надо достроить хижину?" - такой вопрос мог задать только примат, владеющий рефлексией и образом себя.

"Я - сын Орла. Мы - те, кто живет в этой долине до сельвы, где восходит солнце, - все дети Орла. Ты - чужой". Чаще всего антропологов, забравшихся к первобытным племенам, ждал именно такой прием. Только один этот факт мог бы подтолкнуть лингвиста к простой идее: язык предназначен не для освоения мира или его усовершенствования. Его изначальная цель - отчуждение, отсекание факта восприятия от воспринимающего Я.

5. Именно поэтому язык создавали шаманы. Поэтому язык был магией, останавливающей бестолковую круговерть сенсорного изобилия. Владение именем приравнивалось к владению объектом, стихией, областью мира, иначе говоря.

Развитие языка являлось упорядочением мира, нарастающей дискретностью воспринимаемых характеристик, аспектов, углов, овладением тонкостями процессуальности в выдуманном времени (начало процесса, развитие, кульминация, угасание, прекращение). Временная и пространственная перспектива дробилась с помощью языка не столько для удобства коллективных набегов на природу, сколько для увеличения числа границ между Я и воспринимаемым.

6. Затем включился обратный процесс: имена и понятия, окончательно отрешившиеся от Реальности, принялись возводить разнообразные здания из себя самих. В первую очередь - чтобы отделить коллективное Я (племя, этническое сообщество) от других коллективных Я. Для этого шаманы сотворили миф - сначала один, затем другой, в конце концов - целый космос мифов, где разросшееся Я (род, племя, этнос, нация) выталкивало в шею непрошеных чужеземцев - на другие земли, в другой (с точки зрения шамана) космос.

Язык был мифом с самого момента своего возникновения. В языке нет ничего Реального. Когда вы указуете на вполне определенное дерево и говорите "береза", реальный пучок сенсорных сигналов ("весть извне") уничтожается языком. За долю секунды на его месте возникает галлюцинация - довольно сложная, и все же мифологическая конструкция, поскольку вы в нее верите, усмотрев в этот кратчайший миг совокупность подобных черт, когда-то признанных шаманом, живущим в глубинах вашего бессознательного, - что это именно "береза".

Внутренний диалог, остановить который требует дон Хуан, и есть ваша интимная беседа с шаманом, сколотившим это описание мира. Любое восприятие встречается с этим мастером галлюцинаций, и за долю секунды отсекает вас от Реального Мира при помощи обыкновенного языка - сети фантомов с их ослепительной ясностью.

Процесс отчуждения от собственных мыслеобразов, "психических знаков", от речи, происходит у ребенка в 5-6 лет. Не достигнув определенного развития рефлексии, человек говорит, но не мыслит. Ребенок научается продуцировать акустические комплексы, используя условно-рефлекторные механизмы. Его речь исключительно прагматична: "хочу", "не хочу", "дай", "боюсь" и т.д. и т.п. Он не испытывает необходимости в отделении внешнего мира от себя самого, поскольку его образ себя еще не полноценен – личность отсутствует, и дистанция между собой и воспринимаемым не может стать актуальным психологическим фактом. Формирование внутренней речи свидетельствует становление эго - механизма, в лабиринтах которого возможно самоотражение; называние себя и другого как закрепление сложившейся психической ситуации - неминуемый мыслительный акт.

Безусловно, когда рефлексирующая личность привыкла иметь дело с дискретным типом восприятия, порожденным языком, который стал способом существования разума на всех уровнях, она может конструировать высказывания, отталкиваясь от перцептивной матрицы, лингвистическое развертывание которой демонстрирует безнадежно искаженный под влиянием языка мир.

И все же другого способа обработки сенсорных сигналов человек не имеет. Абстрактно-логический анализ, моментальное о-смысление сложных сенсорных комплексов (гештальтов) - единственная возможность построения картины мира. Физиологически эта функция возложена на левое полушарие головного мозга - по крайней мере она проецируется там. Правое полушарие воспринимает одновременно весь перцептивный поток, там и складывается целостная картина, которая редактируется, расчленяется и вновь собирается в левом полушарии. Правое полушарие проверяет результат работы левого и, если последнее удовлетворено, допускает перцептивный пучок к осознанию.

Гюстав Гийом высказался просто: "Человеческий язык существует только с того момента, когда пережитый опыт преобразуется в представление". Если же мы взглянем на любой человеческий опыт, то обязательно обнаружим в нем как минимум два компонента: объект, встреча с которым составила данный опыт, и субъект, переживший встречу с объектом. Как видим, представление о себе - неотъемлемая часть любого опыта, который может быть представлен в языке.

Таким образом, за последние 10-15 тысяч лет человек создал не просто язык: он создал целый банк представлений, вполне однозначных, связанных между собой по законам как самого языка, так и мышления. Трудно определить, на каком этапе законы человеческой ментальности преобразуются или перерождаются в лингвистическую модель, и тем не менее очевидно, что мышление манифестирует себя в языке, используя для этого логико-грамматические сращения. Все усилия мыслительного и языкового аппарата направлены на удержание перцептивной стабильности, преодолеть которую - задача магических, оккультных, мистических дисциплин, возможно, со времен построения египетских пирамид и создания древнейших Вед.

"Пузырь восприятия", о котором говорил дон Хуан, захлопнулся очень давно. Язык закрепил процесс отчуждения от реальности, начатый разумом. С тех пор мы пребываем в условном пространстве, где всякий воспринимаемый факт - феномен, являющийся синтезом абстрактной идеи и ее лингвистически зафиксированного отражения.

Необходимо сделать несколько шагов назад - остановить язык и мышление, а затем отделить их от восприятия, т.е. создать психологическую дистанцию между сигналом и аппаратом его обработки. Задача не из легких, поскольку требует разрушения целого ряда автоматизмов, существующих в нашей голове не одну эпоху.

Пока же мы вынуждены приравнять язык к мифу. Языковая модель мира, невольно навязавшая сознанию стереотипы, охватывающие все стороны нашего бытия, мифологична, поскольку, целиком описывая мир, делает все факты описания реальными и не-реальными одновременно. Как раз на этой ускользающей грани правдоподобия и вымысла, целостного подобия, тщательной имитации и полного отсутствия опоры за пределами самодовлеющей системы и существует подлинный миф, в котором умещается длительная история человека и известной ему вселенной.

Нам нечего возразить против утверждения бостонского антрополога М.Ландау, что язык - "в первую очередь, определенный инструмент для приведения мира в существование. Реальность не просто "переживается" или "отражается" в языке - она действительно создается языком".

Чаще всего лингвистическая реальность переполнена словами и терминами, которые отражают только идеи о том, как связаны объекты в мире. Как видите, мы имеем дело с разными видами абстрактных фикций: фикции об объектах, абстрагированные атрибуты фиктивных объектов, словно бы существующие сами по себе и ведущие себя в лингвистическом пространстве так, словно имеют плоть, массу и прочие характеристики, фикции, отражающие действия или процессы, - во многих языках такие слова тоже могут вести себя словно кубики из плоти, обладающие массой и другими признаками реального существования. И вся эта масса языковых абстракций, по словам М.Ландау, "приводит мир в существование", более того - она "создает мир". Языковые процессы в совокупности с мыслительными создают воспринимаемый мир.

Если вдуматься, то это очень интересный и удивительный процесс. С одной стороны, ментальные комплексы, подобно кривым зеркалам, непосредственно проецируются на сетчатку глаз, а также на всю ретикулярную формацию, комплектующую сенсорные сигналы, приходящие извне, и это неоднократно доказано экспериментальной психологией. С другой стороны, способность ассоциировать звуки (акустические комплексы) - заурядные языковые шумы - со значимыми внутренними образами есть синестезия на высшем этапе своего развития. Синестезия совершается в ретикулярной формации мозга, после того как связанные между собой образы, прошедшие обработку в зоне Брока-Вернике и неокортексе, уложатся в единую картину мира и транслируют сложенную по всем правилам мозаику назад, к источникам первичных сенсорных импульсов (визуальных, аудиальных, кинестетических и пр.).

Мы как бы описываем работу точки сборки, прибегая к тем знаниям, что обычно рассматриваются в рамках психофизиологии и психолингвистики. Синестезия, о которой я только что говорил, - это проявление целостности перцепции. Иными словами, "пузырь" должен быть хорошо соткан, чтобы, когда он "захлопнется", не осталось ни одной щели, ни одного разрыва, куда бы смог проникнуть аморфный, но всемогущий свет нагуаля.

Таким же совершенным образом должен быть сделан образ мира, т.е. его перцептивная модель. Ничто из воспринимаемого в данной позиции точки сборки не должно быть упущено; следовало создать ровно столько фикций, сколько не хватало первобытному человеку для сотворения в своей психике упорядоченного и осмысленного мира.

Т.Маккенна, полагающий, что само возникновение сознания у приматов связано с употреблением псилоцибина, ДМТ и других индольных галлюциногенов, в то же время считает, что последний мутационный всплеск (возникновение мягкого нёба, способствующего согласованному нёбному опусканию) - тоже результат употребления в пищу триптаминовых соединений. Так или иначе, речь и мышление, возникшие практически одновременно, сотворили еще один мир - который существует только в голове разумного существа.

Любопытно, что даже эволюция письменности в некоторой мере уводит нас из мира непосредственно переживаемого в мир абстрактных идей и целого ряда условностей.

Тот же Теренс Маккенна пишет в связи с этим: "Фонетический алфавит помог подвигнуть сознание в мир, акцентуирующий высказанное и письменное слово, и увести его из мира пиктографического образного понимания. Эти нововведения повысили возможность возникновения антивизионерского стиля культуры владычества".

Как видите, даже способ письменности отдалил нас от восприятия, свободного от стереотипов, навязал новые условности, новые абстракции, компенсировав тем самым ущербность сенсорного поля, достигающего сознания.

В таких условиях магия не могла развиваться: она была подавлена всей торжествующей культурой мышления и речи.

Ускоренное развитие получил только один тип освоения мира - технологический. Именно с ним мы имеем теперь дело.



 

ГЛАВА 5. ХРОНИКА НАШЕГО БЕССИЛИЯ


 

 

Сегодняшняя правда
была настолько ложью,
что так и не смогла
осуществиться.

Хуан Рамон Хименес


 

Олдос Хаксли (прекрасно чувствовавший, как человека на протяжении всей его истории раздирают Интеллект, несущий в себе отвратительное заточение, и Иррациональное - стихия, где все возможно, где мерещится магия и колдовство, а в конечном счете - бессмертие), искавший последнего Преображения не в христианских гимнах, а в белых кристаллах ЛСД, писал в своем философском эссе "Мокша: заметки о психоделиках и опыте визионера": "Все природные стимуляторы, наркотики, релаксанты и галлюциногены, известные современным ботаникам и фармакологам, были открыты первобытным человеком и употреблялись с незапамятных времен. Одна из первых вещей, которую Homo Sapiens сделал со своими только что развитыми рациональностью и самосознанием, состояла в том, что он направил их на поиск того, как обойти аналитическое мышление и преодолеть его или, в крайнем случае, хотя бы на время стереть изолирующее осознание себя. Пробуя все, что росло в полях и лесах, он твердо придерживался того, что в данном контексте казалось хорошим, т.е. меняло качество сознания, делало его иным, отличным - неважно как - от повседневного ощущения, восприятия и мышления".

Стало быть, человеческий интеллект изначально в содружестве с языком погрузил психику в непроглядный мрак озабоченности, в осознание таких неприятностей, как одиночество, тоска по утраченному, страх перед тем, что может произойти, в темное однообразие самого себя; и каждый шаг разума, приближавший к производству и желанному комфорту, расчленял мир, производил кровавую вивисекцию над целостностью переживаний.

Можно, разумеется, отнестись к подобным высказываниям как к метафоре, преувеличению, однако в душе человека, жившего, скажем, 5 - 7 тысяч лет назад, всякое возведение чувства в идею, абстракцию, происходило долго и переживалось как отступление в бесплотное царство, где обитают неощутимые призраки, уловимые только вниманием - а в ту пору сосредоточенное внимание требовало гораздо больше усилий. Человек действительно ощущал, как переживаемый им мир разделяется, рассекается, вновь соединяется; жизнь идеи была тогда бесконечно ближе к простой красоте пронизываемого ветрами пейзажа.

Австралийские аборигены настолько остро почувствовали вторжение разума в свой мир, что разделили историю мира на собственно историю и время сновидений; другие народы ощущали это не менее остро, но их катастрофа случилась на несколько тысяч лет раньше и Время стерло из памяти этносов трагедию "перехода".

Возникновение государственного института стало завершением этого периода на "политическом" уровне. Тщательно разработанная теократия и есть воплощение интеллекта на уровне социальной структуры. На подобную тему много рассуждал Камю. Все тоталитарные режимы (начиная с самых ранних теократий и т.п.) противостояли по природе своей безъязыкому, аморфному опыту Духа. Когда европейское умствование докатилось до марксизма, другие философские школы уже понимали, что тоталитаризм и духовное развитие - вещи несовместимые. Камю написал: "марксизм требовал покорить иррациональное начало в человеке... <...> Марксизм стремился к завоеванию тотальности, а сюрреализм, как всякий духовный опыт, стремился к единству. Тотальность может потребовать повиновения от иррационального, если рационального достаточно для обретения господства над миром. Но жажда единства более требовательна. Ей недостаточно, чтобы все было разумным. Она стремится к тому, чтобы рациональное и иррациональное были уравновешены на одном и том же уровне. Нет такого единства, которое предполагало бы саморазрушение". Упоминаемая Камю "жажда единства" подвигала человека к религии, мистике, ко всеобщему порыву в над-человеческое, где огромность Божественного уничтожает мелкие различия - национальные, традиционные, этнические, политические и проч.

Как видите, интересы духовного развития и интересы государства ни в чем не пересекаются. Государственная идеология поддерживается вполне определенной картиной мира. Картина мира служит, с одной стороны, почвой для идеологии, а с другой - совокупным результатом повседневно используемого режима восприятия.

Таким образом, картина мира питает государственную идеологию, общественный порядок, т.е. в целом каркас нашей цивилизации. Одновременно картина мира есть стихийно проникшая в общее сознание масса идей, имеющих целый ряд источников - от архетипических образов, превратившихся в бытовые предрассудки и банальности, до предельно упрощенных философских максим, давно утративших автора и время своего возникновения. Общая цель этих совершенно разнородных сентенций и логических оснований – сотворение непротиворечивой модели, внятной как идиоту, так и ученому-естествоиспытателю.

Надо отдать должное науке. Она немало свершила для закрепления фундаментальных понятий о мире и человеке, чтобы все дальнейшее развитие естественнонаучных идей было последовательно и во многом предсказуемо (за исключением некоторых взрывоопасных теорий XX века, яростно перечеркнувших все предыдущие).

Что же касается нынешних научных идей, под натиском которых с треском лопается картина мира всех предыдущих веков, то они по-прежнему пребывают в пространстве чистой науки. Потребуются века, чтобы картина мира, которую разделяет человечество, приобрела такой вид, где нашлось бы место Эйнштейну, Гейзенбергу, Куну, Уорфу, Мамардашвили, Грофу и - наконец - Кастанеде.

В настоящий момент общее сознание человека изживает ньютоно-картезианскую парадигму. В целом человечество отстает от своих передовых представителей на 1-3 века. Чтобы проиллюстрировать такую дистанцию, довольно привести цитату из современного научного труда, отражающего поиски новой научной парадигмы:

"Для телепатии, психодиагностики, видения на расстоянии или астральной проекции вопрос уже не в том, возможны ли такие явления, а в том, как описать барьер, не позволяющий им происходить в любое время. Другими словами, новая проблема такова: что создает видимость плотности, отдельности и индивидуальности в пустой по существу и нематериальной Вселенной, истинная природа которой - нераздельное единство?" (С.Гроф. За пределами мозга.)

Ньютоно-картезианская парадигма уступила, в первую очередь, теоретической физике - чему свидетельство теория относительности и другие откровения А.Эйнштейна. Человек как существо, явившее во плоти экстремум разнообразных качеств, явлений, странное уже потому, что существует и этим создает "антропный принцип", к несчастью, играет все большую роль в физической картине мира, оставаясь при этом объектом, плохо поддающимся анализу и, тем более, не желающим превращаться ни во что Иное. Человек - самое устойчивое звено в цепи картезианских рассуждений. И именно человек является ключом к радикальному пересмотру ньютоно-картезианских воззрений.

Современный экспериментатор, для которого старая парадигма по-прежнему нерушима, оказывается в тупике, если принимается за серьезное изучение психики, пользуясь современными методами. С.Гроф рассуждает следующим образом: "Наиболее серьезный вызов ньютоно-картезианской механистической парадигме вселенной исходит от последней категории психоделических явлений - целого спектра переживаний, для которых я подобрал термин трансперсональные. Общим знаменателем этой богатой и разветвленной группы необычных переживаний является ощущение индивида, что его сознание расширилось за пределы Эго и трансцендировало границы времени и пространства".

Психологи-экспериментаторы, получив в руки новые методы исследования, заимствованные из передовых технологических разработок как в области непосредственного наблюдения за работой головного мозга и ЦНС, так и в области обработки больших объемов информации, а также – семантический подход, разработанный целым рядом ученых-семантиков, оказались в любопытном положении ребенка, которому разрешили возиться с мощным компьютером и научили лазерному фотографированию в разных участках спектра - как видимых, так и невидимых, но при этом так и не разъяснили, чего искать в собственной голове и как теперь быть с теми представлениями о реальности, что внушались им с детства.

Именно здесь, в психологии, картина мира менее всего склонна к метаморфозам.

Мы совершенно бессильны, когда некий шарлатан или гений (черт их разберет!) рушит традиционные представления о психике, психических процессах, о природе стабильности самосознания и т.п. Академическая наука утратила твердую почву. Мы сознаем, что картина мира, которой веками придерживались ученые, явственно заводит в тупик, что больные вопросы философии, разрешенные в свое время однозначно и неверно, теперь, совместно с психологическими украшениями, подчеркивающими ошибки (выдавая их за самую подлинную истину) и затушевывающими несоответствия, ведут к повальной невротизации общества и гибельному стремлению использовать природную среду в качестве свалки и ремесленных цехов, где продукт и отходы неразделимы, а главное - одинаково ядовиты для человека.

Рационализм завел нас в технологическую пустыню - это стало ясным давно и теперь скорбно обсуждается. Реже мы слышим о другом - не менее страшном - вреде, произошедшем от рационалистского эволюционизма. А этот вред гораздо сложнее исправить, поскольку он наиболее прочно закрепился в человеческом мировоззрении.

Во-первых, мы поверили в силу разума, а это не столь уж безобидная вера. Если интеллект в самых мощных своих порывах требует "убей!", мы убиваем - поскольку это разумно. Мы готовы, подобно известному литературному персонажу, превратить весь мир в гладкую площадь для маршировки. С точки зрения разума очень неудобно, что в наших широтах Солнце то движется низко, то приближается к зениту - это мешает производству и стабильности наблюдений. Мир чистого интеллекта абсурден, но мы не желаем задумываться - поскольку если это не кощунство, то глупость, способная помешать триумфальному шествию науки.

Во-вторых, уверившись в крайне высокой эффективности разума, мы автоматически пришли к выводу, что он питается подлинными впечатлениями из внешнего мира. Процесс восприятия перестал оспариваться; конечно, философы могут сколько угодно твердить о непостижимости мира, о том, что человеческая психика имеет дело только с опытом, т.е. с собственными переживаниями, а источник переживаний столь же темен, как и во времена Дионисия Ареопагита. Но каждодневный маленький триумф ratio происходит у всех на глазах, а не в объемных томах безусловно великих, но далеких от нас ученых. Подлинность впечатлений, т.е. восприятии и их интерпретаций, можно оспаривать либо с философской кафедры, либо в психиатрической клинике (кому как повезет).

В-третьих, мы знаем, что проблемы и препятствия, возникающие на пути науки, разрешает сама наука. Если, скажем, нужно выяснить устройство отдельной атомной системы, наука изобретает электронный микроскоп. Если нужно уяснить структуру далекой и невидимой обычному телескопу галактики, создается радиотелескоп, и т.д. и т.п. Любой участок нашей реальности достигаем тем или иным способом, не сегодня так завтра, - вот вера, порожденная современной наукой.

Одновременно мы обрели бесконечную пустоту внутри, одиночество (о котором нам еще говорить и говорить) и неистребимую тягу к развлечениям, удовольствиям - тому, что скрашивает одиночество и заполняет пустоту временными, бессмысленными в конечном счете играми.

Мы перестали чувствовать мир - словно все высохло под палящим зноем неистощимого интеллекта и превратилось в значки, схемы, алгоритмы, модели, штампы и тому подобное. Перцептивное оскудение повлекло за собой оскудение эмоциональное, и даже чувственность наша превратилась в своего рода игру - объект вожделения доступен, как мартини в приличном супермаркете. Обладание приятно, но бутылка опустошается на удивление быстро. Стихия стала обыкновенным продуктом потребления.

Такая картина мира уродлива, и человек, всеми силами ее укрепляющий, так же уродлив. Мы даже не заметили, что вместе с чувством утратили силу, и полиэтиленовый пакет - самый лучший способ хранения рациональных уродцев.

Любопытно, что все попытки описать человеческую психику не проясняют ровным счетом ничего. Станислав Гроф увидел в этом бессилии психологической науки некий порядок, который, на его взгляд, внушает надежду. Он заметил, что теоретическая психология поэтапно следует за экспериментальной, всякий раз объявляя окончательными структурами то, что открыли экспериментаторы на данный момент. В Дальнейшем исследователь погружается глубже, вслед за чем возникает Новая психологическая теория. Двадцатое столетие, развивавшееся так стремительно, дает этому положению дел яркую иллюстрацию:

"В самом начале психоделических исследований я обнаружил, что средний пациент во время курса психолитической терапии с применением ЛСД склонен переходить с фрейдистской стадии на стадию Ранка-Рейха-экзистенциалистов, а затем на юнгианскую стадию (Grof, 1970). Названия этих стадий отражают тот факт, что соответствующие концептуальные схемы лучше любой другой структуры описывают явления, которые происходят на последовательных этапах терапии. Мне стало очевидно, что ни одна западная система психотерапии не годится для описания определенных явлений, происходящих на продвинутых стадиях терапии или на уровнях психоделического опыта. Здесь следует обращаться к античным или восточным духовным философиям, таким, как веданта, разные системы йоги, кашмирский шиваизм, буддизм махаяны, ваджраяна, даосизм, суфизм. И вместе с тем я убедился, что полный спектр человеческого опыта невозможно описать с помощью какой-то одной психологической системы и что каждый из главных уровней эволюции сознания требует самостоятельной структуры объяснения".

По крайней мере ученый убедился, что плоский рационализм не поможет постичь нашу собственную психику. К несчастью, мы можем свидетельствовать только возрастание психологических проблем и отчужденность от вскормившей нас почвы Реальности.

Вот краткий перечень симптомов той духовной болезни, от которой страдает весь мир, построенный по проекту нашей евроамериканской цивилизации:

1) отсутствие смысла жизни;

2) отсутствие радости жизни;

3) отсутствие любви в самом широком смысле этого слова;

4) отчужденность от рода (социальной среды, в которой человек прошел период социализации);

5) отчужденность от природы как стихии, питающей нас и материально, и духовно, и эмоционально.

Список можно продолжить, но уже сказанного более чем достаточно. За каждым пунктом лежит целая тема для размышлений и анализа. За каждым пунктом - сочленение, конфигурация элементов описания мира, имеющая многовековую историю и только в новейшие времена проявившая свой ядовитый аспект. Виктор Франкл, много лет изучавший психологическое состояние социума, пожалуй, первым обратил внимание на трагическую бессмысленность современного человека. Он, будучи психотерапевтом, лечил невротиков, а наткнулся на целый "провал" в описании мира, развившемся по стандартам нашего тоналя. Утрачены структуры, обеспечивавшие связность таких элементов, как "я" в картине и самой картины. Смысл жизни обретался через мифологическую причастность к мирозданию - пусть эта причастность была наивной и во многом детской, но каждый держал у сердца горсть матери-Земли, каждый чувствовал себя чадом - недостойным, заблудшим и т.п., но верил, что в любом случае он укрепляет своим присутствием мир, а мир укрепляется им как своим продолжением. От этого взаимного безмолвного сочувствия рождалась тихая радость совместного бытия – радость осмысленности и сопричастности.

Род ощущался как ветвь на общем дереве, произрастающем из глубинной почвы всего материнского, мягкого, земного - из суши и океанов, из ручьев, рек и болот, где Великая Богиня (прародительница живого, земля, но не в виде абстрактного понятия о ней, а в виде живой плоти, дышащей, растущей, со своим глубоким, таинственным сердцем, пульсирующим в корневищах Мирового Дерева, по которому только шаманы могли взбираться на небо) омывала свое бесконечно раскинувшееся тело и каждой веточке (каждому роду) могла подарить свою животворящую чистоту и оживляющую влагу. Именно через род можно было соединиться с другими ветвями, расти в этой почти лесной совокупности, и страшнейшее наказание - отторжение от рода, остракизм, равное смертельной казни не потому, что без рода нельзя было выжить физически, а потому что без рода все интенции субъекта теряют смысл, и радость жизни, возникавшая от свободного дня, от свободного скитания в природном уединении, вдруг становится скорбью, если ты знаешь, что никогда не сможешь вернуться в общее гнездо и разделить с другими только что обретенное счастье уединения.

Любовь вольного существа, еще не опутавшего себя громоздким и безрадостным описанием мира, была сродни уважению. Каждый знал, что живое чувствительно к внешнему - будь то ласка или удар каменным топором. Каждый знал, что человек не составляет исключения, что его можно искалечить словом или безразличием, и любовь людей начиналась с безмолвной прелюдии: каждый из двоих спрашивал у возлюбленного прежде всего, не принесет ли он боль или страдание в другое чувствующее существо, будет ли радостно ему (или ей) проводить вместе дни, собирать еду, слушать легенды вечером у костра, растить совместное потомство? Это естественное уважение к другому человеку, выросшее из уважения к живому, к природе, к Земле, было задушено, забыто; им пренебрегли, как и всем тем, что возвращало человека в гармонию шаманизма - гармонию раннего, догосударственного язычества.

Описание мира изменилось: краски стали грубее, чувства - проще и эгоистичней, вожди утратили мудрость (она оказалась ненужной), но приобрели алчность, поскольку территория обрела стоимость вместе с первыми попытками государство строительства. Мудрые проигрывали в этой схватке, побеждали жадные и эгоистичные.

Мы взглянули на истоки современной картины мира. Она рождалась 7-10 тысяч лет назад. Именно тогда точка сборки сдвинулась в сторону самоизоляции и личного преуспевания - с каждым поколением она сдвигалась в эту сторону все больше. Мы одновременно обретали силу технического эго и теряли мягкую всепроникновенность почти безличного и радостного единства.

В настоящий момент тупик мировоззрения настолько очевиден, что даже самые неповоротливые из нас ощутили тревогу и приближение опасности. Человек, вопреки мнению некоторых мыслителей, никогда не стремился к самоуничтожению. Правда, он в тяжелой форме страдал легкомыслием. И сейчас, когда разогнавшуюся машину психического омертвления остановить невероятно трудно, возникла плеяда энтузиастов: шарлатанов в поисках легких денег, юродивых, полагающих, что они живут все еще две тысячи лет назад, "учителей жизни", которые делятся мудростью веков и ждут, что просветленные объединятся, вдруг регрессировав на несколько тысяч лет назад, и т.д. и т.п. Подобные веяния порождают общины, церкви, сообщества магов против злых сил - причем возрождение (мессианский ренессанс) повторяет древние схемы и комплексы, возрождает идеологические системы совсем других времен - и все это превращается в маскарад.

Вполне достаточно одного примера. Судите сами: всякий раз, когда цивилизации предлагается тот или иной рецепт спасения, мы находим в нем основательный шаг назад. Все самодельные учения отражают состояние тоналя в доисторическую эпоху, простое дублирование мифологических идей вуалируется новой псевдонаучной терминологией, что, разумеется, не заменяет подлинного прорыва в разрешение экзистенциальных проблем, опутавших человека. Выходит, что мы не знаем никакого пути, кроме пути назад, - если не в состоянии обойтись без антропоморфных, антропоцентристских представлений. Мировой Разум - непременный атрибут в ситуациях, когда разум бессилен. Однако разум, как и всякая абстракция, согласен брать на себя любые универсальные качества - и тогда описание мира вновь восстановлено, главные принципы соблюдены.

Поиск новой парадигмы, где преображается идейный фундамент (т.е. перемены охватывают ключевые понятия, их роль, функциональную значимость в картине мира), - основная тема для наиболее передовых техников и практиков в науке. Таких ученых немного, а предмет их исследований обычно вызывает полемику, и именно там можно ожидать идей, переплетающихся с учением дона Хуана, без антропоморфных поворотов вспять, излюбленных проповедниками Нового религиозного века.

О том, как строят свои доктрины проповедники Нового религиозного века, можно судить из следующего примера.

Доктор Фредерик Бейлс, основатель церкви разума в Калифорнии, интересен не своей оригинальностью (отнюдь!), а как раз наоборот - своей типичностью и даже хрестоматийностью. Он весь состоит из истин, которые либо хорошо известны, либо непроверяемы вообще. Когда он, скажем, утверждает, что все наши жизненные обстоятельства - это "лишь отражения нашего внутреннего мышления и, чтобы найти истинные причины наших печалей и радостей", надо обратиться внутрь себя, подобное откровение поражает новизной в несколько тысячелетий. Практические советы доктора Бейлса точно так же уходят в глубину веков, одновременно перекликаясь с принципами дона Хуана, который, в отличие от первого, не объявляет, будто сообщил что-то новое: "Поступайте так, как будто вы уже стали таким человеком, каким хотите быть. Мы можем принять решение, какими мы хотели бы быть, и незамедлительно начать вести тебя соответственно этим представлениям. Как только мы начнем действовать, мы обнаружим, что сами думаем именно так, как хотели".

Сталкеры поступают подобным образом: они изменяют свое поведение без рассуждений, так, словно они уже изменились. Это - хитрый маневр: мы вынуждаем точку сборки слегка сдвинуться в положение, присущее иному характеру или психологическому типу, а лучший способ сделать это – просто заявить (в первую очередь самому себе): "Я уже такой". Нечто подобное однажды заявил Кришнамурти: "Не стремитесь к освобождению, на это может уйти целая жизнь. Вы уже свободны".

Общеизвестно, что внутренняя чистота - главное условие для достижения контакта с намерением: "Затаенные обиды, недоброжелательность, критическое отношение к окружающим препятствуют воплощению желаемого, поскольку, как правило, отрицательные мысли и эмоции настолько сильны, что автоматически попадают в фокус внимания... Если вы копите обиду и недовольство, вы блокируете ваши возможности достижения успеха".

Подобным же образом работает сценарий. Если вы говорите: "Я не могу удержаться ни на одной работе" - так оно и будет. Наша реальность сегодня - продукт наших прошлогодних мыслей, наша реальность завтра – продукт сегодняшних. Пока мы удерживаемся в рамках психотехники обыденного. Таким образом, давно известное в психологии понятие "сценарий" оказывается на службе Церкви Мирового Разума.

Осталось главное - наделить Высшее существо человеческими чертами, чтобы ему можно было молиться, угождать, каяться перед ним в грехах и т.п. Тогда мы действительно создаем религию, где есть место для униженных, оскорбленных, где возможно утешение и спасение через праведность.

Основная метафизическая доктрина Бейлса повторяет мистические умозаключения, сделанные на протяжении многих веков и на различных континентах. Изначальное, неосознаваемое единство психики человека и Мирового Разума (микрокосм=макрокосм) в который раз подчеркивает их взаимоподобие; исходя из такого подобия, мысль человека (как и мысль Мирового Разума) способна к созиданию. Таким образом, созидание человеческого ума есть малая частица созидания Мирового Разума. Мы опять обнаруживаем себя в однородном мире, где принцип Интеллекта универсален и разница заключена только в масштабе. Всеобщая интеллигибельность Бытия в подобном контексте позволяет человеку творить почти наравне со Всемирным Разумом - по крайней мере принцип один и тот же: "Когда человек помещает в центр своего внимания определенную мысль, к ней устремляется поток Бесконечной Силы... То, что лежит в фокусе внимания человека, неизбежно воплощается в реальность".

Ах, если бы дело обстояло таким простым образом! Если бы Реальность отзывалась на человеческий зов и была устроена по образу и подобию человека. Но доктор Бейлс явно выдает желаемое за действительное. Так же поступали наши далекие предки, так мы поступаем и сегодня, обращаясь к христианскому Богу, совершая намаз или медитируя в буддистском храме. Персональное шаманское действо мы исполняем, когда не прибегаем к той или иной конфессии, а держим Бога в сердце - самое интимное и самое трогательное проявление связи Отца Всеблагого (Матери-Богини) и сына грешного, заблудшего, страдающего.

Да, образ Бога (Богини) в сердце - пожалуй, высшее проявление близости человеческого тоналя к собственному истоку. Здесь психология сможет наблюдать чудеса самоисцеления и самосовершенствования. Но даже такая близость не превращает человека в свободного, энергетически текучего и бессмертного мага. Человек бессилен в своей закостенелой неизменности, и никакие религии мира не способны изменить это положение.

Такова хроника нашего бессилия.

Вместе с утраченными чувствами угасали нити, связующие человеческий кокон с внешним полем. Если в давнишние времена они равномерно соединяли чувствующий кокон с мирозданием и в нужный момент подавали энергетический импульс, несущий информацию об угрозе, перемене погоды и т.п., то с развитием тоналя все эти нити атрофировались, прекратили вступать в резонанс с соответствующими частями кокона, а несомая ими энергия стала настолько ничтожной, что без труда вытеснялась тоналем из поля перцепции полностью.

Сформировались мощные пучки, проецирующие вовне описание мира, строго воспроизводящие те комплексы сенсорных ощущений, что определяли форму и содержание фундаментальных опор разработанной картины мира. Только этими пучками мы можем управлять, только через них поддерживаем контакт с Реальностью. Они полностью укладываются в сферу действия точки сборки и там распределяют свое давление по привычным сенсорным каналам согласно алгоритмам и стереотипам.

Наша сила целиком ушла в поддержание того стиля энергообмена, где мы без помех осуществляем технологическую перестройку доступной среды и развиваем образ себя - еще один мощный пучок энергетических нитей, извергаемый коконом в точку сборки. Здесь каждый сегмент энергообмена подвергается повторному просмотру, здесь волны энергии затихают и превращаются в фиксированный отпечаток - шаблон, идентифицирующий сам себя, как только поступает новая волна импульсов. Иногда (очень редко) это приводит к самокоррекции, и тогда отдельные пучки нитей смещают область резонанса.

Так или иначе, общий итог поступающей и генерируемой нами энергии всегда близок к равновесию: мы тратим все (или почти все), что получаем, и структура удерживает гомеостазис, хотя ощутимая часть формаций могла бы быть утрачена безо всякого вреда для функционирования системы.

Мы тащим на себе уродливое и зачастую ненужное сооружение – описание мира - только из ложного чувства гомеостазиса (или консерватизма, называйте как хотите), и оно отнимает у нас все силы, все альтернативы, все непредсказуемые перспективы. Вот подлинная причина нашего бессилия перед самими собою. Чтобы изменить положение, надо вначале просто согласиться, что описание мира - условность, что его можно сократить и выбросить кучу лишнего хлама.

Толтекские воины поступили именно так.



 

ГЛАВА 6. ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ АСКЕТА


 

 

Итак, если вы со Христом умерли для
стихий мира, то для чего вы, как живущие
в мире, держитесь постановлений:
"не прикасайся", "не вкушай",
"не дотрагивайся", -
Что все истлевает от употребления, -
по заповедям и учению человеческому?
Это имеет только вид мудрости в
самодовольном служении, смиренномудрии
и изнурении тела, в некотором небрежении
о насыщении плоти.

К Колоссянам, 2: 20-23


 

Аскетические упражнения впервые стали применять шаманы, когда измененные режимы восприятия (ИРВ) перестали посещать их с той легкостью и свободой, как это случалось в эпоху до-интеллектуального построения мира.

Специальные психотехники служили средством возвращения в поле архаического восприятия - простого и яркого, где внимание легко концентрируется на объектах, разрушающих только что возведенное здание описания мира.

В это же время понадобились и другие вспомогательные средства: растения силы, специальные упражнения для восприятия и внимания, аскетические "подвиги".

Именно шаманы, разумеется, обратили внимание, что длительное голодание, обет молчания, чрезмерные физические нагрузки, многодневное пребывание во тьме и тишине возвращают на некоторое время мироощущение предков; тогда прыжки в миры измененного восприятия происходят сами собой, практически без усилий.

Шаманы считали, что "мир теней и духов", "мир предков или архетипических героев" ("время сновидений") приближается к ним как награда, или сам шаман духом своим поднимается в сферы магического действа.

Дальнейшее развитие интеллекта воздвигало стену между миром шамана и миром обыденности, принадлежащим данному роду или племени.

Точка сборки, обретшая неподвижность, генерировала общую перцептивную реальность, и все, кто разделял эту реальность, приобщались к невидимому членству: род развивался и, превращаясь в племя, производил перцептивную интеграцию; племена, чьи описания мира поддавались взаимной ассимиляции, создавали союзы племен.

Эти союзы, обладая единой позицией точки сборки, превращались наконец в этнические сообщества.

Близилась эпоха всеобщей картины мира, а это послужило почвой для созидания государств - больших и малых, кратковременных и эпохальных, но как бы то ни было, их след в истории Земли по сей день изучается антропологами.

Вступая в членство, неофит первым делом подвергался исследованию шаманов (позже - жрецов). Даже в том случае, когда вождь союзного племени не претендовал на какую-либо сакральную функцию, шаманы доминирующего клана желали иметь уверенность, что присоединение еще одного племени (союза, сообщества или рода) не вызовет раскол в описании мира.

Они хотели быть уверены, что единство племен будет только возрастать, а не испытывать напряжение, чреватое в те времена распадом и остановкой организованной поступи цивилизации. Поэтому шаманы закрепляли членство обрядом инициации. Аскеза служила здесь непременным атрибутом.

Неофит проходил всевозможные испытания, направленные на сдвиг его точки сборки: постился, неделями сидел в темной пещере, давал обет молчания, уходил в джунгли, где в полном одиночестве должен был пережить нечто вроде "остановки мира"; он много дней лежал на дне глубокого колодца и созерцал звезды - словом, испытывал "обряд перехода" во всей его полноте и со всеми его тяготами.

После того как точка сборки испытуемого теряла фиксацию и неоднократно сдвигалась, неофита объявляли выдержавшим испытание, и он возвращался в мир людей "обновленным", т.е. полноправным членом сообщества, где каждый имел новую и жестко закрепленную позицию точки сборки - такую же позицию, что и у остальных субъектов данного членства.

Такова была изначальная функция аскезы.

Кроме того, аскетические упражнения были обязательным элементом подготовки жреца.

Инициация жреческой активности через интенсивные и нелегкие аскетические испытания доказывала, что жрец готов к своей профессиональной деятельности и способен во имя религиозной идеи претерпеть подлинные трудности, связанные с восхождением в "мир духов" или нисхождением в "мир предков".

Нечто подобное происходило и позже, когда зародилась институированная религия.

Первосвященники отбирались из тех, кто мог вынести сенсорную и эмоциональную депривацию, отказаться от любых благ этого мира во имя высшего духовного принципа (Божества, Духа предка, Силы Ужасающих и Гневных Богов - объектов поклонения данной жреческой династии и т.п.).

Спустя века и даже тысячелетия аскетическая деятельность ничуть не угасла. Мистики и оккультисты, представлявшие оппозицию главенствующему религиозному институту, применяли аскезу для собственных обрядов инициации. Как ортодоксальная, так и апокрифическая религиозность требовала от неофита в качестве первого шага отказ от соблазнов мира.

Ортодоксы и еретики в этом плане были вполне единодушны: исключение из опыта целого ряда впечатлений (чувственных и эмоциональных - особенно) являлось обязательным условием для принятия в религиозный институт или секту.

Ненависть к полноценной жизни, к разнообразному и яркому миру переживаний, который открывался в измененных режимах восприятия, на мой взгляд, возникла как следствие негативного отношения к свободному миру магии, отрицавшей метафизическую догму и полностью открытой ко всем видам впечатлений, пренебрегая религиозными суевериями, которые порождал замкнутый на себе, набожный интеллект.

По мере развития религии можно наблюдать и развитие аскетизма как одного из компонентов ее практики.

Древнейшей формой аскезы (еще не столько реакцией на свободный магический поиск, сколько практикой, стремящейся вызвать у человека измененные режимы восприятия) является аскеза телесная. Она, в основном, блокировала каналы сенсорной информации, чем способствовала изменению позиции точки сборки, которая всегда стремится восстановить процесс комплектации сенсорных сигналов.

Иными словами, сенсорная депривация провоцировала внимание расширить сферу поиска хоть какой-то информации извне; если область, доступная точке сборки в данной позиции, оказывалась исчерпанной, "пустой", тогда точка сборки сдвигалась - однако только при наличии энергии, необходимой для самого сдвига. Обычно обряд инициации включал в себя подготовительный этап, который давал возможность накопить достаточный энергопотенциал, необходимый для перемещения перцептивного центра.

К телесному аскетизму относится голодание или строгая диета, самоистязание определенного рода - длительное сохранение неподвижной позы, неестественной и сопровождаемой особым ритмом дыхания.

Например, визионеры Меркавы, желавшие узреть Престол Божий, могли целую неделю провести, уткнувшись лицом в колени и повторяя священные имена Бога, что, в свою очередь, вызывало специфический дыхательный ритм и нарушало целый ряд стереотипов движения и дыхания.

Вышеупомянутые процедуры, естественно, сдвигали точку сборки, а повторение тайных ивритских имен вызывало галлюцинирование одного и того же толка.

Сексуальный аскетизм, с одной стороны, вызывал накопление психической энергии, толкающей точку сборки, и потому он может быть отнесен к древнейшим психотехникам общего характера (маги тоже пользовались воздержанием для достижения перцептивного экстаза на фоне смещенной точки сборки). С другой стороны, на более поздних этапах он отражал идеологическую установку мистицизма, требовавшего восстановления "первородной чистоты" как обязательного условия вхождения в "высшие планы" бытия.

В дальнейшем аскетизм все более переставал быть собственно психотехникой; он отражал те или иные стороны религиозной, мистической доктрины, исполняя роль разве что самовнушения.

Например, эмоциональный аскетизм - отказ от положительных эмоции, от обычных радостен физиологического характера (еды и т.п.) - привносил в жизнь адепта только бессмысленное однообразие и серую, унылую пустоту, отсутствие естественных, ободряющих впечатлений; исключительно религиозное отвращение к тварному (сотворенному) миру и перенос любого эмоционального удовольствия в мир потусторонний, Божий, трансцендентный.

На определенном этапе аскетизм в качестве религиозной практики потерял смысл.

Религиозная доктрина определяла, нужен тот или иной вид аскезы, исходя из представлений о целесообразности божественных актов. Идея греха в дальнейшем определила весь смысл самоистязания. Поскольку человек изначально грешен (согласно иудейско-христианской традиции), то любая его деятельность, не ведущая к прославлению Господа, a priori излишня.

Так возникали новые виды аскетизма: коммуникативный, интеллектуальный, эстетический и проч.

И действительно: что может сказать грешный язык? Его удел - суесловие, тщетные разглагольствования, которые могут служить разве что разжиганию тщеславия и гордыни. Монахи принимали обет молчания, дабы не потакать земным желаниям и целиком сосредоточиться на Божественном. Но, с психологической точки зрения, они ничего не достигали. Молчание как жертвоприношение служило поводом для гордыни точно так же, как и неумеренная болтливость.

Зато аскеза такого рода консервировала дефекты и несовершенства; более того, она их усиливала и закрепляла, направляя высвободившуюся энергию на ужесточение избранной позиции - в конечном счете на ужесточение фиксации определенного положения точки сборки.

Таким же образом религиозная метафизика утверждала необходимость интеллектуального аскетизма (ибо разум человеческий грешен; и Христос говорил о том же: детям, неразумным и юродивым Отец приуготовил Царствие Небесное). Разум - детище Дьявола - способен лишь вводить в заблуждение, искушать, подвергать сомнению. Вера и разум несовместимы: одно обязательно требует отсутствия другого. В частности, если верить христианской теологии, именно по вине развившегося интеллекта мы потеряли способность совершать чудеса.

Интеллект привел к угасанию веры, а только вера способна "двигать горы". Как видите, интеллектуальная аскеза - результат умозаключений, выведенных из Священного Писания.

Аскет, отказавшийся от собственного разума, заметно отличается от воина, идущего по пути знания дона Хуана. Если первый умерщвляет свой разум тем же способом, каким он умерщвляет, скажем, плоть, то второй находит интеллекту подобающее место, где последний может бесконечно развиваться, ничуть не причиняя ущерба основному импульсу, движущему его по "пути сердца".

Знание дона Хуана Матуса, будучи своеобразным вариантом магической дисциплины, не подчиняется метафизической догме. Воин трезво оценивает ситуацию и открывает в ней как отрицательные, так и положительные стороны.

Интеллект действительно препятствует любым психоэнергетическим изменениям; однако он же спасает воина от падения в пропасть бессмысленности, где человек (даже превратившись в мага) теряет практически все свои способности. Поэтому воин превращает разум в послушное орудие - отключает его на время, если это необходимо, отодвигает в сторону или возвращает назад, чтобы проанализировать необычную ситуацию с точки зрения абстрактного мышления.

Мне доводилось встречать "интеллектуальных аскетов" как христианского, так и индуистского толка. Эти люди ничего не читают, не слушают радио, не смотрят телевидение, не касаются газет и журналов. Некоторые даже отказываются слушать музыку, если она записана цифровым способом. В целом они оставляют впечатление людей неполноценных - их память и внимание атрофировались за годы бездействия, их способность к простейшим умственным операциям настолько ослабла, что их деятельность в этой области нуждается в постоянном контроле. Не думаю, что подобное состояние угодно Высшему Существу, которому они с такой страстью поклоняются.

Что же касается эстетического аскетизма, то его последствия уродуют психику, как я думаю, в наибольшей степени, а ведь именно он подспудно внушается в первую очередь христианством.

Красота Мира, постоянный и вездесущий источник светлой силы, радости и покоя, перечеркнута голословным утверждением о грехопадении, осквернении сотворенного мироздания - утверждением о том, что теперь вселенной правит Сатана, а стало быть, все здесь изуродовано его присутствием, все очернено, и только сердце истинно верующего - место, где совершается молитва, место, куда не добрался Враг рода человеческого.

Индусы, даосы и дзэн-буддисты верят в красоту сотворенного; в этом смысле их религия чище и благородней нашей.

Они не отвергают эту прекрасную Землю, каждый день дарующую нам неисчерпаемое изобилие чудесных творений, каждое из которых – маленький шедевр, достойный самых высоких чувств.

Вспомните, с какой особенной любовью созданы китайские пейзажи, как индусы воспевали красоту лотоса, из мутного ила вынесшего нежнейшие краски, в которых художник легко увидит закаты и восходы, устремленную ввысь чистоту, в которой каждый лепесток - незапятнанное ничем сознание, белое пламя восходящей в вечность души.

Отказаться от дарованной нам красоты - даже для религиозного человека - недопустимое пренебрежение.

Если же говорить о традиции дона Хуана, то здесь красота Земли одновременно и спасает, и поддерживает в тяжелые минуты, и развеивает иллюзию одиночества, и окрыляет, и дает энергию, чтобы совершить важный шаг на пути. В подобном случае аскеза не нужна и просто вредна, ибо изолирует человека от мира.

Так или иначе, аскетизм делает жизнь скудной. Мы и без того утратили многие краски, звуки и чувства. Наш опыт довольно беден - цвет и объем, воздух и перспектива пропали, как будто мы живем в мире немого кино.

На Востоке аскетизм - это путь к слиянию, растворению эго, к пробуждению Атмана и окончательному переселению в пространство Сат-Чит-Ананда (безличному блаженному осознанию без странствий и перемещений, всегда чреватых утратой уникальной высоты, достигнутой после стольких лет труда). На Западе аскетизм предполагает небесную награду: святость, праведность, обретение Царства Божия. И в том и в другом случае усечение опыта обещает в будущем его значительное расширение. Но есть один вид аскетизма, который перечеркивает все и делает труды напрасными.

Я имею в виду отказ от использования измененных режимов восприятия.

Например, буддистская традиция сделала почти все, чтобы получить доступ к сферам второго внимания, - и не получила его. Эта загадка одно время не давала мне покоя. Чогьям Трунгпа в своих работах много пишет о том, как научиться быть "здесь" и "сейчас". Но почему не "везде" и "всегда"?

Мы должны признать Реальность как ценное поле переживания, как поле жизни и движения, иначе угасание эгоистической мотивации приводит к неподвижности. Надо увидеть бесконечность процесса самореализации, и тогда тяготение к Абсолюту потеряет смысл, потому что это превращенное тяготение к завершенности, к остановке, к смерти.

Трунгпа много и правильно пишет о победе над борьбой, но победа над борьбой не должна превращаться в победу над движением, так как неподвижность живого противоестественна.

В конце концов стремление к абсолютности достижений (например, просветления) - весьма утонченный вариант навязывания Реальности своего представления о ней, ибо Реальность не знает ничего окончательного. Мы только переходим из одной сферы активности в другую. Однако сам переход требует настолько специфического усилия, что искушение "замереть" на дороге бывает почти непреодолимым. Безмятежность неэгоистического существования имеет собственную огромную инерцию. Необходимо поддерживающее намерение, а оно происходит из четкого осознания процессуальности как важнейшего атрибута самого сознания.

Например, животное, чтобы пережить зиму, впадает в спячку и открывает, что спячка - состояние весьма удовлетворительное, ибо отсутствует боль, голод, страх, борьба и т.п. Изначальное стремление проснуться в новой весне забывается или даже кажется неуместным, нецелесообразным. И тогда спячка постепенно переходит в кому, а затем - в смерть. Намерение быть здесь и сейчас закрепляет, останавливает движение восприятия. "Мы просто дышим и находимся здесь, - пишет Чогьям Трунгпа. - В этом есть нечто весьма удовлетворяющее..." Разумеется, при такой установке точка сборки (даже в том случае, когда фиксирующая ее сила практически равна нулю) никуда не сдвигается, поскольку в ее неподвижности буддист находит "нечто весьма удовлетворяющее".

Отсутствие сдвигов или движений точки сборки означает полное прекращение трансформативных процессов.

Эгоистическое реагирование перестает работать даже при незначительном углублении точки сборки, но специальное намерение консервировать имеющийся в данный момент режим восприятия превращает умозрительную, идеологическую аскезу в аскетизм энергетический - он останавливает любое движение точки сборки, и энергетическое тело убежденного буддиста никогда не меняет своих очертаний.

Форма сохранена вместе с клеткой, не позволяющей восприятию вырваться наружу, за пределы привычного описания мира. Это заключение воспринимается как "восхождение к Нирване", а любые спонтанные сдвиги восприятия – как помехи, препятствующие этому желанному восхождению.



 

ГЛАВА 7. У ВРАТ НАГУАЛЯ. ПРИГЛАШЕНИЕ К НЕВЕДОМОМУ


 

 

Я - здесь.
Но вам я другом не стану,
потому что плачет душа
на побережье дальнем.

Хуан Рамон Хименес


 

Психология XX века основательно расширила наши представления о сознании. Очень важно было понять, что обширные слои психики, во многом формирующие ткань нашей внутренней жизни, могут не осознаваться нами.

Грандиозный механизм, касающийся, прежде всего, восприятия и обработки воспринятого сигнала, оказался вне грубого и зачастую примитивного поля обыденного сознания. Благодаря серьезному изучению бессознательного, мы стали понимать, что личность может включать в себя психические формации, дополняющие друг друга, иногда противоречащие друг другу, но главное - ничего не знающие о своем совместном существовании.

В настоящее время психика представляется многократно расчлененным пространством, допускающим в себя как целый ряд внутренних сигналов, образов, ментальных конструкций, бесконечно повторяющих когда-то незавершенный опыт, так и поток внешних сигналов, которые могут обрабатываться до определенного уровня, а потом вытесняться, если бессознательное имеет серьезную причину не допускать полученный продукт в поле ясного сознания.

Пожалуй, именно психоанализ, несмотря на его многочисленные недостатки (критиковавшиеся на протяжении всего времени его существования), впервые позволил взглянуть на устройство психики таким образом. Мощные импульсы, нами не осознаваемые, могут создавать мотивацию или уничтожать ее. Поведенческие структуры, прежде непонятные, иррациональные, теперь могут быть расшифрованы через обращение к их бессознательному источнику. Разнообразные влечения и страхи, оказывается, могут пребывать в бессознательном; там же исследователь открывает целый кладезь впечатлений, пришедших из внешнего мира, - визуальных, аудиальных, кинестетических – не нашедших своего места в сознании.

Самая простая причина их пребывания в бессознательном - это недопущение перегрузки активно работающего сознания. Но помимо этой причины существуют десятки других, связанных с инстинктом самосохранения и естественным стремлением поддержать целостность и непротиворечивость картины мира, сложившейся как в индивидуальном, так и в коллективном опыте человека.

О подобных ограничениях древние оккультисты никогда не думали, да и современные вспоминают редко. А ведь именно Альберт Эйнштейн - гений, обладавший особым чутьем на научные революции в любой области знаний (быть может, потому, что сам был революционером в теоретической физике), - еще во времена, лишь подготавливающие почву к триумфальному шествию психоанализа по планете, утверждал, что учение о бессознательном оказало "огромное воздействие на мировоззрение нашей эры".

Именно активно функционирующее бессознательное обеспечивает те необыкновенно важные процессы, что отделяют тональ от нагуаля, что утаивает от сознания огромное количество информации и превращает сознание в структуру, четко оформленную и ограниченную языком. Бессознательное отбирает, сортирует и (совсем как добросовестный бухгалтер) заносит в свой инвентаризационный список перечень объектов и процессов, достойных нашего эгоистического внимания, направленного на потребление - всестороннее и высокопродуктивное, включающее потребление знаний, улучшающих качество потребления и повышающих его эффективность. Это та же черта, что присуща приматам. Ведь, в отличие от общепринятого мнения, приматы совсем не любопытны - ими движет еда, любовь и сон. А человек не так уж далеко ушел от них в развитии своей мотивационной сферы.

Итак, вы можете ежедневно вступать в контакт с "потусторонними" сущностями, каждую ночь выходить в астральное пространство и обучаться там удивительным наукам, но ваше бессознательное заблокирует все как информацию излишнюю и нецелесообразную для выживания, и ничего вы не вспомните - она канет в темную кладовую тех психических полей, что никогда не активизируются сознанием.

Любопытно, что глубокий гипноз иногда позволяет добраться до этих полевых структур, чтобы подтвердить имевший место информационный обмен. Хороший гипнотизер может обнаружить, что самый заурядный человек время от времени испытывает экстрасенсорное восприятие, с поразительной регулярностью видит "вещие сны", порою бывает телепатом (телепатическое восприятие загипнотизированного чаще всего связано с гипнотизером, и это наблюдается с таким постоянством, что уже не вызывает даже удивления). Карл Юнг благодаря глубокому гипнозу, в который он погружал пациентов, открыл свои архетипы, что и привело его к идее коллективного бессознательного.

Словом, за высокой стеной гипноза некоторая часть бессознательного выходит на свободу и демонстрирует невероятные феномены, которые бодрствующему сознанию кажутся почти сверхъестественными.

Подобные же чудеса можно обнаружить, если в глубоком гипнозе коснуться вопросов, связанных с восприятием. Мало того, что любое впечатление, даже имевшее место в раннем младенчестве, можно вызвать вновь и проанализировать с точки зрения взрослого человека. Оказывается, психика постоянно воспринимает гораздо более широкий спектр сенсорных сигналов, чем осознается и запоминается областью обычного сознания.

Во-первых, психика воспринимает больший объем сенсорных сигналов. То же касается качества перцепции: в глубоком гипнозе субъект воспринимает больше деталей, его кругозор расширяется и углубляется одновременно; яркость цветов возрастает, нюансы становятся заметнее и насыщенней, формы приобретают высокую отчетливость и контрастность, перспектива - заметнее, тени вырисовываются резче. Аудиальные сигналы многочисленны, разнообразны, их мелодичность, резкость, склонность к реверберации усиливается; любые звуки и шумы обретают более ясную пространственную локализацию. Тактильные ощущения также всесторонне усиливаются - четкость текстуры, повышенная способность улавливать даже незначительные колебания температуры, и т.д.

Гипноз первым продемонстрировал непосредственную связь между установкой и восприятием. Дальнейшие исследования подтвердили, что такая же связь существует в обычном состоянии сознания. Установка, т.е. готовность психики к исполнению каких-то стереотипов или повышенная ожидаемость определенной последовательности психических процессов, способна в значительной степени деформировать воспринимаемую картину. Эксперименты в этом направлении указывают на то, что перцепция осуществляется объемными блоками, содержание которых организовано в соответствии с законами мышления, включая логические цепи причинно-следственного характера и т.п.

Установка, например, не позволяет воспринимать такие последовательности событий, которые грубо нарушают те или иные "мировые законы", сформулированные интеллектом. Например, два источника света, один из которых намного ярче другого, а все остальные атрибуты (размер и пр.) приблизительно одинаковы, всегда воспринимаются согласно жесткому стереотипу: ярче = ближе. Несоответствие этого стереотипа реальности проще всего наблюдать, созерцая звездное небо. Яркость звезды довольно редко совпадает с ее близостью к Земле; очень тусклые звезды могут находиться совсем рядом (по космическим масштабам), а яркие - гораздо дальше.

Дело в том, что стереотипы приспособлены к среде, важной для выживания индивида, а расстояния между звездами или звездными скоплениями нисколько не влияют на способность выжить в нашем маленьком мире, где расстояния между объектами, безусловно, несоизмеримы с астрономическими. Хотя в лабораторных условиях подобную ограниченность перцептивных стереотипов выявить очень просто, что и проделывалось неоднократно психологами, изучающими восприятие.

Итак, психика переполнена разнообразными стереотипами восприятия. Внимательное наблюдение откроет, что они способны создавать целый ряд перцептивных иллюзий, часть из которых замечается с трудом, хотя и носит фундаментальный для адекватного отражения внешней среды характер.

Целая область психических явлений прежде относилась академической наукой к несуществующим; дисциплина, пытавшаяся изучать эти явления, именовалась парапсихологией и считалась лженаукой.

В отношениях между психологией и парапсихологией всегда было много парадоксов. Например, телепатия - феномен исключительно парапсихологический, регулярно наблюдался в лабораторных условиях между гипнотизером и гипнотиком. Одновременно телепатия считалось исключительно шарлатанскими фокусами.

Эффект синхронности, впервые научно зафиксированный К.Юнгом, работавшим с клиентами, переживающими глубокое погружение в гипноз, обладал стабильной повторяемостью и признавался только благодаря академическому авторитету Юнга, хотя нарушал своим существованием фундаментальные законы, на которых держалась научная картина мира. Принцип (или эффект) синхронности заключался в том, что психодинамические процессы, вызванные гипнотизером или психоаналитиком в психике пациента, получали однозначное, четкое и одновременное отражение в голове тех, кто имел отношение к психотерапевтическому процессу, никоим образом не принимая в нем участие. Такими людьми могли оказаться родственники пациента, его друзья или знакомые, инициировавшие когда-то тот или иной психопатологический процесс. "Чудо" заключалось в том, что задействованные в процессе психотерапии лица могли в момент исцеляющего сеанса находиться на любом расстоянии от излечиваемого клиента и, как правило, не имели ни малейшего понятия о сеансе, проводимом с человеком, о существовании которого они часто уже давным-давно забыли.

То есть полное отсутствие сенсорной связи между гипнотиком и личностью, когда-то принявшей участие в создании травмирующей ситуации, ничуть не служило препятствием для их одновременного исцеления или заметной коррекции в их межличностных отношениях. Явление, согласитесь, парапсихологическое, практически тождественное телепатии, на протяжении десятилетий аккуратно затушевывалось, но продолжало педантично фиксироваться в экспериментальной психологии.

Другие явления - более впечатляющие, но не столь регулярные – также фиксировались в лабораторных условиях достаточно часто: "чтение пальцами", воздействие на угол отклонения лазерного луча, проходящего через жидкокристаллический датчик (феномен АРВИ - А.Ромен, В.Инюшин, 1968), - что уже приближается к телекинезу. Тем не менее психология и парапсихология продолжали пребывать в отношениях оппозиции и даже едва сдерживаемой враждебности.

Положение изменилось кардинальным образом, когда к исследованию психики ряд серьезных ученых привлекли индольные триптаминовые галлюциногены. Станислав Гроф, долго и скрупулезно занимавшийся ЛСД-терапией, исследовавший ДПТ (дипропилтриптамин), обнаружил, что каждый человек (больной или здоровый, неважно) непременно сталкивается с явлениями, которые Гроф назвал трансперсональными. В сферу трансперсональных феноменов попали практически все явления, прежде рассматривавшиеся как парапсихологические. Теперь ученые уже не могли жаловаться на неповторяемость результатов эксперимента. Экстрасенсорные перцепции с относительной легкостью воспроизводились в лабораториях - везде, где экспериментаторы отваживались применять индольные триптамины. Не только телепатические явления или принцип синхронности, но и куда более странные, вызывающие феномены (вроде "астральной проекции", волевой посылки, психометрии, говорение на никогда прежде не изучаемых языках и проч.) стали регулярными, повторяемыми, а главное - верифицируемыми. Они стали объектом научного исследования - без сенсационной шумихи, без излишнего привлечения внимания массовой аудитории и проч.

Большая часть "магических", "сверхъестественных" способностей, отмеченная в мистической и оккультной литературе, получила или начинает получать подтверждение в условиях лабораторного эксперимента.

Любопытно, что выход на историческую арену таких мощных фигур, как Шри Ауробиндо и Дж.Кришнамурти, словно бы ознаменовал завершение эволюции индуизма и буддизма - двух духовных течений, оказавших ни с чем не сравнимое влияние на духовную атмосферу Земли. Ауробиндо Гхош философски показал необходимость преодоления дихотомии "дух - тело" для подлинной Трансформации человека, чем сделал решительный шаг в сторону нагуализма, даже не подозревая об этом. Джидду Кришнамурти привлек внимание духовных искателей к безоговорочному отрицанию надевания "человеческих" характеристик на Реальность, к тотальному вниманию, естественным образом расширяющему воспринимаемое пространство во всех отношениях и удаляющему многие автоматизмы перцептивного аппарата. Он отказался от доктрины и метафизики, одним этим приблизив себя к чистому, необусловленному восприятию.

На этом фоне даосизм и дзэн, удалившие практически все мифологические и антропоморфные компоненты, продолжают фиксировать открытые ими реальные связи и закономерности мира-вне-человека. Изучение сознательного изменения процессуальных шаблонов внимания и процессов реагирования, ведущих к включению иного режима восприятия, продемонстрировало заметные сдвиги в структуре энергообмена человеческой формы, а это уже серьезный шаг к трансформационным идеям нагуализма.

(Интересно, что как раз у даосов и дзэн-буддистов можно найти больше всего легенд о "странных" исчезновениях их учителей - высших мастеров данной оккультной доктрины. Легенды повествуют, что далеко не всегда можно было обнаружить тело ушедшего даоса: он удалялся в уединенное место и там пропадал навеки. Подобное "исчезновение" заставляет вспомнить слова дона Хуана: "Ты не сыщешь костей воина на этой Земле".)

Все эти догадки, гипотезы и версии активно подтверждаются современной физической картиной мира. Как было уже неоднократно сказано, современный физик не ищет разумных обоснований магических действий (даже самых невероятных); он стремится выяснить, почему магические феномены доступны не всем и не в любое время. "Сверхъестественное" перестает быть таковым; оно скорее присуще любому человеку как компонент его психоэнергетической нормы.

С точки зрения методологии дисциплина дона Хуана безупречна. Ее трудно назвать магией, хотя бы потому, что ее эффекты проверяемы и опровергаемы. К.Поппер в свое время достаточно четко сформулировал это положение: научным является любое знание, которое теоретически или практически может быть опровергнуто. История нагуализма (в изложении Кастанеды) знала по крайней мере несколько подобных кризисов - ситуаций, когда опыт демонстрировал, что накопленное прежде знание либо целиком, либо в отдельных своих частях оказывалось ложным и требовало ревизии. В таком случае я назвал бы нагуализм специфической наукой о восприятии и способах при помощи восприятия менять структуру энергетического метаболизма собственного тела.

Если мы беремся рассуждать об энергетическом метаболизме живого существа, то вынуждены помнить, что любой энергетический процесс, протекающий в живой материи, вовсе не призрачен, и его проявления вполне возможно фиксировать. Иначе наши рассуждения не далеко ушли бы от теософских, а трансформация, о которой идет речь, превратилась бы всего лишь в абстрактное понятие.

Самая непосредственная проекция энергетических изменений для структуры нашего типа - это изменения в биохимической динамике живого существа. Достаточно вспомнить о том, как измененный энергетический метаболизм у сверхсамовнушаемых христиан приводит к возникновению стигматов - патологических изменений кожного покрова в тех местах тела, где по легенде у распинаемого Христа должны были появиться раны. Стигмат - это ярко выраженная патология на определенном участке кожи. Правда, он скорее напоминает язву, чем рану; тем не менее только активное участие биохимических процессов могло бы вызвать столь красноречивое свидетельство.

Молитва, сопровождаемая яркой визуализацией, - достаточно эффективный метод перестройки определенных энергопроцессов внутри организма. Энергопроцессы манифестируют себя через усиленное выделение одних ферментов, или гормонов, и ослабленное выделение других. В случае возникновения произвольных язв речь идет, возможно, о многократном возрастании гистамина в определенных участках ткани. Как бы то ни было, измененный режим восприятия - это не только изменение активности энергоструктур, но и перестройка определенных биохимических циклов.

Обратившись к биохимии, мы, конечно вспомним о той во многом загадочной роли, что сыграли в развитии традиции дона Хуана "растения силы". Во-первых, важнейшие "растения силы", упоминаемые Кастанедой, произрастают в Западном полушарии. Этот факт еще ни о чем не говорит, но заставляет призадуматься. Во-вторых, в одной из книг Кастанеды дон Хуан говорит, что "на протяжении столетий маги экспериментировали с растениями силы, чтобы научиться видению".

Конечно, речь идет об эпохе становлении нагуализма, о времени древних магов - сейчас обстановка сильно изменилась. И все же: дон-хуановское знание зарождалось при непосредственном участии таких биохимических агентов, которых не сыщешь ни в Европе, ни в Азии, ни в Африке. Как пейотль, так и псилоцибиновые грибы можно найти лишь в Латинской Америке.

Это довольно любопытные растения. Они являются природными психоделиками - веществами, сильно изменяющими восприятие и структуру сознания. Европейские ученые впервые столкнулись с одним из этих веществ, искусственно синтезировав его. Это был диэтиламид d-лизергиновой кислоты (ЛСД-25). От всех иных препаратов, воздействовавших на психику, он отличался поразительной глубиной вызываемых им изменений в работе восприятия и аппарата эго на фоне крайне незначительных помех для функционирования внимания и центральных структур самосознания. Такое сочетание - низкая токсичность, которая сохраняет непрерывность сознания и критические способности разума, плюс невиданное доселе изменение режима восприятия - никогда не встречалось ни в одном препарате, известном психофармакологам.

В дальнейшем этноботаника обнаружила еще несколько растений, из которых можно было выделить вещества подобной структуры - и все они были распространены исключительно в Западном полушарии. Подобную функцию исполнял мескалин в кактусе пейотль (его воздействие красочно описано Кастанедой), псилоцибин в грибах, растущих на территории современной Мексики. Затем в различных растениях Латинской Америки были найдены ДМТ (диметилтриптамин), ибогаин, гармалин и еще несколько производных триптаминового ряда. Их назвали индольньми галлюциногенами, и все они вызывали схожие эффекты, иногда оставляя позади уже известный ЛСД-25.

Американские шаманы, как видите, имели возможность соприкоснуться с радикально отличными способами восприятия, что европейским и азиатским шаманам было практически недоступно. Возможно, именно здесь заключена тайна возникновения столь необычного и уникального знания.

Теренс Маккенна, много лет экспериментировавший с псилоцибином и другими индольными галлюциногенами, на собственном опыте открыл многие эффекты этих удивительных веществ. Он был настолько потрясен альтернативными реальностями, к которым получил доступ благодаря триптаминовым галлюциногенам, что назвал этот многообразный мир видений - "Совершенно Иное". Вот как он описывает воздействие этих веществ на структуру личности в своей книге "Пища богов":

"Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв "Совершенно Иного" на земной план... влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем "это". Где бы и когда бы функция "эго" ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру "эго" в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином "дао"... Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей".

Связь с Землей, с Миром, со всем живым предоставила древним индейским магам такую перспективу развития сознания, которая никогда не приходила в голову евразийским колдунам, шаманам и жрецам. Окончательный итог этих экспериментов - открытие видения - показал, что Реальность выглядит совершенно иначе. А это заставило магов специально изучать собственное восприятие, чтобы выяснить, почему ординарное сознание не в состоянии воспринимать Реальность так, как она выглядит на самом деле. В результате они открыли истинную пару - тональ и нагуаль - и направили свои усилия на достижения нагуаля без помощи "растений силы", в чем и преуспели за несколько тысяч лет непрестанных исследований.

Сегодня мы имеем подлинную альтернативу: либо бесконечно продолжать копировать структуру сознания своих предков, осваивать один и тот же срез Реальности, доступный утратившей подвижность точке сборки, - то есть и дальше усложнять технологические способы познания и освоения данного нам кусочка Мира, либо рискнуть и сделать шаг в Неведомое, где нас ждет трансформация сознания и восприятия, радикальное реструктурирование эго.

Разумеется, второй путь во многом подразумевает следование дисциплине дона Хуана, внимательное и трезвое изучение измененных режимов восприятия, в конечном счете - трансформацию энергообмена человека до такой степени, что не-человеческие миры становятся доступными ему, порождая совершенно новый тип отношений между человеком и Реальностью.

Большинство людей страшится перемен, тем более касающихся их собственной психики, - так что путь дона Хуана предназначен далеко не для каждого.

Это самое великое странствие из всех, когда-либо открывавшихся человеку. Это - Тайна и Вечное Изменение, что и есть подлинная магия. Выбор за вами.



 

ГЛАВА 8. МЕСТО, ГДЕ НАХОДИТСЯ ИСТИНА


 

 

Так говорит Господь: остановитесь
на путях ваших и рассмотрите,
и расспросите о путях древних,
где путь добрый, и идите по нему,
и найдете покой душам вашим.
Но они сказали: не пойдем.

Книга пророка Иеремии, 6: 16


 

Карлос Кастанеда возник в литературном мире как нельзя более кстати. Однако будь он шарлатаном или мистификатором, Карлос, скорее всего, остался бы верен изначально выбранной теме - недаром многие читатели испытывают разочарование, познакомившись с его третьим произведением ("Путешествие в Икстлан"). Та часть читателей, что ожидала от Кастанеды новых психоделических откровений, махнула рукой: ни мескалин, ни псилоцибин не появляются более на страницах мистика и антрополога. Что же касается четвертой книги ("Сказки о силе"), то она для многих читателей стала последней: Кастанеда неожиданно превратился в философа, а речи дона Хуана стали чересчур умны для публики, ожидавшей очередного триллера, наполненного экстравагантными галлюцинациями, оккультизм которого опирается на тайные рецепты приготовления псилоцибиновых снадобий.

Будь Кастанеда мистификатором, чье стремление - побольше заработать на собственных книгах, он, скорее всего, наполнил бы последующие книги содержанием именно такого рода. Основная часть его дальнейших публикаций обязательно включала бы в себя увлекательные экзотизмы: приготовление отваров, мазей и напитков, содержащих сильные галлюциногены, таинственные ритуалы и заговоры для привлечения союзников и пробуждения магических способностей, "намерение" и "воля" стали бы объектом специальных действий, секретам которых Карлос уделял бы основной объем своих магических опусов.

Но кастанедовская магия с каждым томом все менее походит на магию – по крайней мере в том виде, как мы ее представляем. Знание дона Хуана постепенно превращается в философию; дон-хуановская практика – в психоэнергетические манипуляции с довольно сложным психологическим подтекстом. Массовый читатель, искавший в книгах Кастанеды авантюру, захватывающие приключения, пугающие и таинственные, разочаровывается все больше и больше. "Объяснение магов" оказалось трудно понимаемым, а энергетическая модель Вселенной - слишком научной и требующей слишком большой работы над собой, чтобы из фантазии превратиться в нечто практически достижимое. Зачем, в таком случае, Кастанеде усложнять понимание дисциплины, если он сам является ее автором? Достаточно вставить в "знание дона Хуана" сверхъестественную силу и на нее возложить всю ответственность за успешность предлагаемой практики - и сам неуязвим для критики, и приверженцам своим даришь надежду на будущие достижения.

Однако Кастанеда не желает быть очередным дарителем несбыточной мечты, и в этом - его интеллектуальное мужество, его готовность принять поражение и победу с одинаковым бесстрастием. Поэтому его нельзя назвать ни новым "гуру", ни основателем новой религии, ни "учителем жизни" из плеяды проповедующих психологов. Таким же образом Карлос относится к академической науке: тональ любого человека нуждается в основательной чистке, чтобы получить эмпирический опыт, подтверждающий знание дона Хуана, а тональ ученого, загипнотизированного академическим образованием, - тем более. Ученые же воспринимали подобное равнодушие Кастанеды как своеобразный снобизм и отвечали ему тем же. Большинство из них ознакомилось, в лучшем случае, с первыми двумя книгами этого автора и пришло к быстрому, но несправедливому заключению: Кастанеда пишет о галлюцинациях, вызванных псилоцибиновыми грибами или мескалином, а также о гипнотических видениях, навеянных опытным шаманом из индейского племени яки.

Ученая публика игнорирует Кастанеду даже в том случае, когда сталкивается с эффектами, им описанными, и объяснимыми только при условии, что экспериментатор принимает в качестве рабочей гипотезы знание дона Хуана Матуса. Их "слепота" имеет разнообразные причины. Иногда корень неприятия дон-хуановского учения лежит глубоко в бессознательном – гораздо глубже, чем зависть и раздражение. В конечном счете не так уж важно: ведь на этой земле множество шарлатанов, с куда меньшим успехом изображающих ученых или колдунов, магов или антропологов.

Я видел обожателей оккультизма, которые испытывали судорожное раздражение от чтения Кастанеды. Часто это раздражение смешивалось с приступами беспричинного и неосознаваемого страха. Любопытнее всего то, что подобные метаморфозы происходили с людьми, прочитавшими первые три книги Кастанеды с искренним увлечением и удовольствием. Всякий раз, когда эпопея доходила до знаменитой "истинной пары", т.е. до "Сказок о силе", с бывшими поклонниками Карлоса случалось нечто вроде идиосинкразии. Они бросали читать своего любимца, с открытой неприязнью принимались ерничать, иногда довольно глупо издеваться как над Кастанедой, так и над его персонажами, кривляться и критиковать прочитанное безо всякого повода. Из темных глубин их личности вдруг выползала ненависть до того сильная, что сводило скулы. Спустя год бывшие сторонники Кастанеды оказывались среди поклонников Рериха, новых зороастрийцев, даже баптистов или пятидесятников.

Подобная эволюция происходила и с учеными, которые, помимо своей основной дисциплины, предавались духовным исканиям и были в этих исканиях искренни. Множество физиков, биологов, биохимиков и др., как и столетия тому назад, воплощают собою архетип Фауста - они ищут самый Высокий Смысл для того бытия, в котором им суждено находить и разрешать проблемы, конструировать эксперименты и вылавливать в них еще неведомые человеку закономерности, сочинять и решать формулы - словом, по кусочку вытаскивать на свет божий научную истину. Архетип Фауста - для ученого самый плодотворный и, наверное, самый трагический образ; образ, уцелевший в буре столетий, вопреки всему сохранивший в себе синтез ученого и колдуна. Именно таким был ученый во все времена существования науки - за ним тянулась невидимая мантия древнего мага, который тщился раскрыть самую великую Тайну природы, овладеть ею и таким образом приравнять себя к Богу. Наука (какой бы тривиальной ни была эта мысль) выросла из магии и по сей день несет в себе все магические претензии, как аппендикс. Некоторым удалось отсечь от себя душевную смуту, задавить в себе Фауста насмерть; некоторым - только приукрасить его новейшей терминологией и удалить в тот уголок души, что специально предназначен для праздных мечтаний. А есть и такие (их большинство), что предпочтут красивый титул и несколько собственных монографий на книжной полке - они, на мой взгляд, учеными не являются.

Итак, ученые, для которых духовные искания - такой же предмет головной боли, как, скажем, поведение элементарных частиц в электромагнитном поле, тоже читают Кастанеду, со скрежетом зубовным преодолевая интеллектуальный снобизм. И что же? Ничуть не отличаясь от любителей-самоучек, они застревают в томе третьем ("Путешествие в Икстлан"), барахтаются в нем какое-то время, потом все же берут его, как некую крепость или препятствие, после чего долго переводят дух. Но том четвертый ("Сказки о силе") - самый чудесный, самый впечатляющий, где искомая Истина угадывается, маячит на горизонте - останавливает их интерес, отвращает их ум, и в дальнейшем ничего уже не вызывает, кроме недоумения и сожалений по поводу впустую потраченного времени.

Дальнейшее отношение к Кастанеде легко предсказуемо. Разочарованный читатель может вновь обратиться к первым, полюбившимся книгам, и пуститься в поиск "растений силы" - большие галлюциногены без труда впускают любого в царство Тайны и бесконечных странствий. "Путь воина" проще понимать как аллегорию, а дона Хуана - как вымышленного персонажа. Остается только отдать должное ловкости Кастанеды, который в увлекательной автобиографической форме соединил самые разные оккультные учения и этим сколотил себе состояние.

Отчего же горячая любовь почитателей Кастанеды так быстро превращается в насмешливый скепсис? То, что значительная часть академической науки не приемлет его изначально, - естественно, и я уже коснулся этого вопроса. Что, однако, происходит с теми, кто успел ощутить очарование дон-хуановского знания после первых двух книг?

Вы заметили, что переломный момент наступает при чтении "Сказок о силе", то есть когда объяснение магов добирается до тоналя и нагуаля. Именно здесь читателю становится "скучно". Удар магического знания заставляет отвернуться - тональ не любит, когда ему напоминают о существовании чего-то, намного большего и бесконечно более сильного, чем он сам. Тональ не любит, когда ему указывают, что время от времени надо удаляться в тень. На мой взгляд, это самое верное доказательство тому, что дон Хуан точно попал в цель. Мы сталкиваемся с бессознательным сопротивлением огромной силы.

С одной стороны, тональ прекрасно осведомлен о существовании нагуаля, поскольку непрерывно имеет с ним дело, превращая его невербализуемый и непостижимый энергетический поток в объекты, с которыми можно производить эффективные действия; он знает, какую силу, какую массу полей он исключает из осознанного восприятия, и страшится этой силы. С другой стороны, эго, личность, в собственном пространстве не терпит ничего расщепляющего, раздваивающего. Эго - это только Я, и только в качестве Единственного наша психика драгоценна: Я выбираю, Я совершаю поступки, и - самое главное – Я живу в мире, который сам построил. И поэтому Я не хочу (и не могу) терпеть вторжения Иного, которое, скорее всего, перевернет, разрушит мой Мир, а отношение "Эго - Мир" - самое ценное из всего, мною созданного, самое ценное для выживания как физического, так и психического. И действительно: на создание этого весьма тонкого союза, этого энерго-информационного симбиоза тональ человечества потратил не менее 30 тысяч лет. Концепция дона Хуана, принятая всерьез, - это прорыв в неизвестное Иное и крах того энергообмена, того баланса, что формировался на протяжении всей известной нам истории человеческого вида.

Дрожь и конвульсии тоналя, его смятение и ужас, спрятанные глубоко под корой, в бессознательном, - все это можно понять. Однако интеллектуальная трусость, маскирующая этот глубинный ужас, для ученого выглядит мелко и недостойно. Поскольку Кастанеда предложил ответы на такие вопросы, к которым прежде нельзя было даже подступиться. Он предложил новые вопросы и новые ответы, а это означает, что в работах Кастанеды мы находим иную мыслительную парадигму, отличную от европейской (парадигмы Ньютона и Декарта, Эйнштейна и попытки создать пост-эйнштейнианское мышление) и азиатской (индо-буддистской, даосско-дзэнской, оформленных, несмотря на их своеобразное совершенство, все же только метафизически - а одной спекуляции для подлинного переворота во всех областях мысли мало).

Как раз по вышеуказанным причинам мы вправе ожидать своеобразной реакции на брошенный Кастанедой вызов. Евроамериканский тональ должен прекратить "кошмар нагуализма", не допустить его полноценного вторжения в мир западной мысли. Две реакции уже произошли: ответные удары были нанесены по самым важным центрам кастанедовской системы. Первый заключается в планетарном запрещении индольных триптаминовых галлюциногенов. Подобный запрет был бы понятен, если бы речь шла о массовом применении этих веществ в психофармакологии. Но к ним был закрыт доступ для ученых, которые в лабораторных условиях изучают измененные состояния сознания. Разумеется, нашли целый ряд поводов для такого запрета - и все же причина, как я думаю, странная. Есть куда более опасные психотропные вещества - их, конечно, не используют в массовой медицине, но ученым с ними работать разрешено. Я уже не говорю о сильных наркотиках (диацетилморфин, амфетамин, синтетические опиаты и проч.) - их выпускает фармацевтическая промышленность, их используют и изучают ученые.

Большие индольные галлюциногены (ДМТ, ДПТ, псилоцибин, буфотенин, гармин, гармалин, различные амиды лизергиновой кислоты, ЛСД, ибогаин и еще несколько веществ) попали в список самых страшных и опасных ядов. Порой нам пытаются внушить, что они даже страшнее героина. Причем все вышеперечисленные вещества даже не вызывают биохимической зависимости, так что, строго говоря, их и наркотиками-то назвать нельзя.

Конечно, не книги Кастанеды вызвали запрет больших галлюциногенов. Официальная версия опирается на то, что употребление галлюциногенов приводит к мутациям. Видимо, так оно и есть. Но мне (как и вам) известно и другое: разрушительные (в первую очередь для мозга и ЦНС) мутации вызывает этиловый спирт. Попросту - водка, виски, джин, ром, даже сухое вино, если его потреблять регулярно. В отношении мутаций водка давно опередила любой индольный галлюциноген, однако я не слышал даже о проектах ее запрета.

Вторая реакция на книги Кастанеды - гораздо интересней, я бы даже сказал, изящней.

Как вы знаете, самый быстрый и впечатляющий проход во второе внимание лежит через сновидение. У дона Хуана подразумевается:

1) достижение осознанности в сновидении;

2) поиск объектов или лиц, которые могли бы послужить "мостиком" между миром сновидения и миром обыденного сознания;

3) использование "мостика", чтобы добиться интеграции двух разных режимов восприятия;

4) использование навыков, полученных в сновидении, наяву, что и послужит свидетельством реальности ваших достижений.

Идея осознанного сновидения сама по себе совершенно невинна. Вы можете хоть каждую ночь испытывать осознанное сновидение, но никогда не станете сновидящим магом, поскольку вас никто не научил переносить хоть что-то (например, недоступную наяву информацию) из сновидения в реальность бодрствующего сознания. С другой стороны, само пребывание в осознанном сновидении (lucid dream) - очень яркое и волнующее переживание. Обычно люди видят осознанные сновидения несколько раз за всю свою жизнь. Вот и ловушка - простая, как все гениальное. Стивен Лаберж и его единомышленники из Стэнфордского университета принялись разрабатывать методику, которая позволила бы каждому за небольшой срок научиться входить в осознанное сновидение. Они, безусловно, добились своего, потому что вхождение в lucid dream - первая и самая простая процедура в технологии сновидения у дона Хуана. В дальнейшем они приложили все усилия, чтобы отвлечь сознание сновидца от возможного проникновения внешних сенсорных сигналов. Они, подобно хорошим коммивояжерам, сделали все, чтобы сконцентрировать внимание сновидящего на том, что нужно им, - на приключениях, фантазиях, на проработке травмирующего материала, что, безусловно, помогает излечиться от фобий, навязчивостей, неуверенности в себе, прочих неврозов, т.е. превратили сновидение либо в яркую и заманчивую сказку, где всегда можно быть главным героем, либо в психотерапевтический сеанс, где вместо гипнотического сна используется естественный (а это должно быть намного эффективнее), а гипнотик сам создает исцеляющую ситуацию (что тоже намного эффективнее, поскольку никакой гипнотизер не знает вас так же хорошо, как вы сами).

Галлюцинирующие способности перцептивного аппарата во сне имеют колоссальные ресурсы. Так как сигнал порождается внутри сознания, он не фильтруется и не организуется так, как это нужно тоналю. Тональ наедине с собой способен продемонстрировать всю свойственную ему силу – яркость красок возрастает, каждая ситуация становится необыкновенно правдоподобной (ведь она создана полностью по вашим правилам, до мельчайших деталей). Чем дальше, тем глубже вы погружаетесь в мир собственных галлюцинаций – все ярче и разнообразней раскрывает тональ свое содержание. Дайте ему время, и он покажет вам всю вселенную. Только имейте в виду: ночь за ночью вы будете созерцать свой внутренний мир и поражаться его удивительной красоте. В этой коробке можно прожить целую жизнь, и все же ни один синапс не воспримет реального сигнала снаружи. Поэтому никакой интеграции не произойдет. Сон останется сном, явь - явью, магия нагуаля - в книгах Кастанеды.

Это и есть вторая реакция на магию дона Хуана. Сновидение, в отличие от "растений силы", запретить нельзя - это штука тонкая, внутренняя. Давайте же превратим сновидение в приключение, от которого никому вреда не будет, а только польза с психотерапевтической точки зрения. В конечном счете, сновидение как магия дискредитирует себя; ведь данная технология исключила возможность "магических" эффектов с такой невинностью, будто их никогда и не было. Взгляните сами, как бы говорят нам Лаберж и его коллеги, вот это - осознанное сновидение. Где же здесь магия? Хорошо, что не все столь наивны, как хотелось бы создателям Института сна и сновидений. А за разработанные методы "вхождения" - спасибо. Они на первых порах вполне могут пригодиться.

Кроме того, я думаю, всем нам очень повезло, что академическая наука страдает снобизмом, а оттого - близорукостью. Иначе Кастанеду запретили бы раньше, чем в нем разобралось нужное количество людей. Теперь запрещать его книги, во-первых, поздно, во-вторых, опасно, ибо это подтвердит ценность заключенной в них информации.

Психоанализ, кроме всего, продемонстрировал всю глубину инфантилизма, в который погружено человечество. Он показал, в каком количестве подпорок нуждается современный человек, чтобы чувствовать себя психологически комфортно. Благодаря великим психоаналитикам, особенно К.Юнгу, мы хоть в какой-то мере смогли понять, насколько все еще стремимся назад, в утробу матери, насколько нуждаемся в защищенности и не хотим оказаться лицом к лицу с Реальностью, нас окружающей. Это стремление отражено в огромном количестве человеческих мифов, более того - оно, по сути, породило и продолжает поддерживать религиозное сознание в целом.

В иудаизме это стремление получило выражение в интенсивном желании вернуться в Царство Отца - что есть рай, как не вечные отцовские объятия? А наша история, исполненная страданий и заблуждений, только ждет своего завершения в этих объятиях, и притча о блудном сыне - это всего лишь отражение мучений вечного инфантила, для которого свобода странствий - свобода, заключающая в себе массу опасностей, искушений, ошибок, иногда гибельных, - ужас, который необходимо прекратить, кошмарный сон, где возможно только одно пробуждение: на коленях перед мудрым, всепрощающим Отцом, спасающим от ответственности выбора, от заблуждений, от вечного страха совершить ошибку. Он все возьмет на себя, поскольку старше и мудрее. Прийти к нему, пасть на лице свое, покаяться в грехах и глупости своей непроходимой. И Он все простит, и накормит, и отправит чистить хлев - потому что там тепло и уютно, там вечное детство... И если кто обидит, всегда можно попросить помощи у Отца - Он восстановит справедливость, и накормит, и вновь отправит чистить хлев... Мечта инфантильной нации, не так ли? А Иисус взойдет на крест и будет распят - за всех, неразумных, заблудших детей. И недаром священник - это пастырь, а паства - то же, что и несмышленый скот, его надо пасти, а то разбредется, заблудится (т.е. опять же станет "заблудшим"). И весь род человеческий - стадо неразумное, за которое надо решать, которое надо вести куда-то, то есть пасти. Да и сам Иисус - не более чем Агнец в руках Господних, Его жертва Себе же. Кто знает, кому суждена эта чаша, а кому нет? Только Он - Отец Всеведущий и Справедливый.

В Индии, где религии древнее, роль Отца исполняет Великая Мать. Припасть к ее источнику, вновь вернуться в ее утробу, раствориться там, исчезнуть в блаженном Свете, породившем весь этот призрачный мир, - вот сущность высшего состояния индуса, как бы он ни называл такое состояние - нирвана, самадхи и т.д. и т.п.

Почти все человечество стоит в очереди, пытаясь узреть сокрывшегося в облаке Родителя. Взрослые дети ждут, когда им откроется путь назад – к Тому, кто возьмет все на себя, к которому возносятся все эти бесконечные плачи. "Услышь мя, Господи..."

Карл Юнг - величайший психолог XX века, - использовав психоаналитическую методику, превратил пансексуализм Фрейда в подлинно экзистенциальное учение о человеке. Он убедительно показал, что комплексы, открытые Фрейдом, отражают не столько невротическую реальность, сколько тягостный груз детского в бессознательных областях психики; он же сосредоточил наше внимание на глубине той драмы, которую вынужден переживать человек, отрываясь от инфантильного пространства, чтобы вступить в мир взрослого, несущего всю ответственность за свою судьбу, индивида: "... Человек не может без существенного вреда для своего духовного здоровья слишком долго пребывать в инфантильной среде, - писал он, - т.е. в лоне семьи. Жизнь властно зовет его выйти наружу и начать самостоятельную жизнь; и тот, кто не следует этому суровому призыву... тому угрожает опасность невроза. А раз невроз разыгрался, то он становится все более и более полновесной причиной для бегства от борьбы с жизнью и для пребывания навсегда в морально отравленной инфантильной среде". Если индивид отдается стремлению "потонуть в источнике, давшем ему жизнь", он, по сути, ищет смерти - как это ни парадоксально. "В наивысочайшем своем стремлении к гармонии, равновесию, к философскому углублению и артистической "восхищенности" он все же ищет смерть, неподвижность, пресыщение и покой". Эта мысль Юнга вполне соответствует бессознательному настроению, царящему в бессознательном распространенного вида религиозности и мистицизма. Оккультная практика создает психотехнические приемы, ведущие к реализации подобного состояния духа. Рождение религии, по Юнгу, возникло благодаря "испуганному отступлению перед жестокой действительностью". И вот "благодаря возвратному устремлению человек снова убеждается в "защищающей его родительской власти" - результат такого убеждения в том, что он, дабы избавиться от страха, переносит родительскую власть на "благосклонность невидимого": так развивается его вера в себя, а "обращенное вспять томление" становится томлением по верховному родителю Всего, т.е. инфантилизм меняет форму, но сохраняет сущность.

В духовном отношении мистическая доктрина Кастанеды - это первое отречение от "родительской власти"; оно действительно трагично, но неизбежно, если мы хотим оставить колыбель и окунуться в океан подлинной Реальности. Бескомпромиссность дон-хуановского учения болезненна, но одним махом перерезает пуповину, которой другие мистики предпочитают не касаться.

Толтеки не доверяли иллюзиям и галлюцинациям восприятия мира. Они искали доступ к Безбрежности и называли ее "местом, где находится истина". Я использовал многие методы, которые ведут в это место, и кое-что изложил в данной книге. Их последовательное применение может вызвать неуютное чувство - по причинам, описанным выше. Вы остаетесь без родительской опеки и отправляетесь в одинокое странствие по чужим и странным мирам нагуаля. Теренс Маккенна ярко обрисовал беспрецедентность ситуации, в которой оказалась наша цивилизация: "Сегодня надлежит встать лицом к лицу перед искомым и найденным ответом. Перед нами мерцает измерение, столь громадное, что контуры его едва ли можно вместить в фокус человеческой системы координат. Наше животное существование, наше планетарное существование кончается. По геологическому времени конец этот всего в нескольких мгновениях. Великое умирание, великое вымирание многих видов происходило по меньшей мере со времени кульминационной вершины партнерского общества в доисторической Африке. Наше будущее - в уме; единственная надежда на выживание нашей утомленной планеты состоит в том, что мы найдем себя в уме своем и сделаем из него друга, который сможет вновь воссоединить нас с Землей, одновременно унося нас к звездам. Перемена, более радикальная по значимости, чем все бывшее прежде, непосредственно вырисовывается впереди. Шаманы хранили гнозис доступности Иного целые тысячелетия; сегодня - это планетарное знание. Следствия этой ситуации только начали проявляться".

Большинство людей плохо относится к шаманам, колдунам и магам. Сегодня Кастанеда имеет гораздо больше врагов, чем друзей.

Первым и наиболее последовательным врагом Кастанеды был и остается Ричард де Милль. Он пытался дискредитировать знание дона Хуана еще в начале семидесятых; он тщательно собирал свидетельства, опровергающие сообщения Карлоса, он привлек ученых, разделяющих его скептицизм, и провел эксперименты (ничего не доказывающие и ничего не опровергающие), которые де Милль и компания упорно пытаются

 

Практики

Музыка

Фильмы

Интернет-сервис Россия

Аудиокниги полезные

Аудиокниги художественные

Программы

Интернет-сервис Украина

 

Хочу сказать СПАСИБО  создателю этого сайта

 

Это будет интересно жителям Украины

 

скачать всю библиотеку одним xls-файлом

 

 

Уважаемый  посетитель!

Если Вам понравился мой сайт -просьба- кликни по какой-нибудь рекламке

 

Этот день у Вас будет самым удачным!   Добра Вам и позитива!

Грек      

       

 
 

 

 
 
Hosted by uCoz
-->
 
Hosted by uCoz
-->
 
Hosted by uCoz
-->
 
Hosted by uCoz
-->
 

 

Переход на главную страницу

http://juragrek.narod,ru

 

 

Обилие литературы вовсе не говорит о том что это хорошо.

Порой больше путаницы, особенно в отношении астрала

Вы всегда можете записаться на интернет- курсы по обучению астральному выходу

http://juragrek.narod.ru/kurs.htm

 

 

Напоминаем, что вы можете заказать все ресурсы сайта на CD/DVD

http://juragrek.narod,ru/services.htm

 

 

 

 

 

Информационный портал размещается на хостингах

http://juragrek.narod.ru

http://juragrek.narod.ru

http://astrokurs.narod.ru

http://juragrek01.narod.ru

http://juragrek.narod.ru

http://astral.com.ru

http://juragrekastral.pochta.ru

 

Мы зарегистрированы в 2500 каталогах

Достаточно в разделе поиска набрать

 АСТРАЛЬНЫЙ ПАЛОМНИК

 

Автор сайта не несет ответственности за содержание предлагаемых материалов.

При распространении и использовании материалов в открытой печати ссылка на сайт обязательна.

 

Hosted by uCoz
  Яндекс цитирования Directrix.ru - рейтинг, каталог сайтов SPLINEX: интернет-навигатор Referal.ru Rambex - рейтинг Интернет-каталог WWW.SABRINA.RU Рейтинг сайтов YandeG Каталог сайтов, категории сайтов, интернет рублики Каталог сайтов Всего.RU Faststart - рейтинг сайтов, каталог интернет ресурсов, счетчик посещаемости   Рейтинг@Mail.ru/ http://www.topmagia.ru/topo/ Гадания на Предсказание.Ru   Каталог ссылок, Top 100. Каталог ссылок, Top 100. TOP Webcat.info; хиты, среднее число хитов, рейтинг, ранг. ProtoPlex: программы, форум, рейтинг, рефераты, рассылки! Русский Топ
Directrix.ru - рейтинг, каталог сайтов KATIT.ru - мотоциклы, катера, скутеры Топ100 - Мистика и НЛО lineage2 Goon
каталог
Каталог сайтов