Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Выдержки из произведения

Нил Дональд Уолш

Дружба с Богом

Вот Новое Евангелие:

Не существует господствующей расы.

Не существует величайшей нации

He существует единственной истинной религии

Не существует философии, совершенной в своей основе

Не существует неизменно безошибочной политической партии, высшей экономической системы или единственно правильного пути на Небеса.

Сотрите все эти идеи из вашей памяти. Уберите их из вашей жизни. Искорените их из вашей культуры. Ибо это мысли об обособлении и отчуждении, из-за них вы убиваете друг друга. Только та истина, которую Я даю вам, спасет вас:

МЫ ВСЕ ОДНО

Несите эту весть дальше через океаны континенты

БЛАГОДАРНОСТИ

Прежде всего, я снова хочу выразить признательность мое­му лучшему другу, Богу. Я глубоко благодарен, что нашел Бога в своей жизни и мы с Ним стали друзьями, и глубоко благода­рен за все, что Бог дал мне, — и за то, что Он позволил мне дать другим.

Дружба с моей женой и партнером, Нэнси, несколько иного рода, но она не менее божественна. Нэнси является живым определением слова «благословенная». С того самого момента, как мы встретились, каждый mhi жизни стал для меня благо­словением.

Нэнси — удивительный человек. Из самого сердца своей сущности она излучает спокойную мудрость, безграничное тер­пение, глубокое сострадание и самую чистую любовь, которую я когда-либо знал. В мире, который временами темен, она — носитель Света. Знать ее — значит вернуться к каждой мысли обо всем хорошем, добром и прекрасном, которая ко1да-либо у меня возникала, снова обрести надежду на чуткость и поддерж­ку и воплотить все мечты о по-настоящему любящих сердцах, которые я когда-либо лелеял.

Я в долгу перед всеми чудесными людьми, которые оказыва­ли влияние на мою жизнь, помогали мне в работе и своими поступками, отношением и способом бытия вдохновляли и направляли меня. О, какой бесценный дар — иметь таких учителей, указывающих путь! В их числе я хочу выразить благодар­ность:

Кирстен Бакк — за то, что она показала мне, что значит абсолютная надежность и что яркому, энергичному лидеру со­вершенно не чужды сострадание, чу1 кость и забота о людях.

Рите Куртис за потрясающую демонстрацию того, что жен­ственность ничуть не страдает от большой силы личности, но наоборот.

Эллен де Генерес за образец мужества, которое большинство людей считают недостижимым, и за то, что своим примером она сделала это мужество достижимым для каждого из нас.

Бобу Фридмэну за то, чю он показал, что прямота и чест­ность действительно существуют.

Биллу Грисуолду и Дэну Хиггсу за свидетельство того, что дружба на всю жизнь действительно существует.

Джеффу Голдену за пример того, как великолепно непре­взойденная острота ума, С1растная убежденность и мягкость натуры могут сочетаться в одном человеке.

Пэтти Хэммет за то, что она показала, что такое любовь, преданность и непоколебимая убежденность.

Энн Хеч за образец абсолютной искренности и того, как не отказываться от нее ни при каких условиях.

Джерри Ямпольски и Диане Сиринсьон — тем, кто стремит­ся любить без ограничений в жизнеутверждающем созидании и кто верят, что не существует ничего, что нельзя было бы исцелить добротой.

Элизабет Кюблер-Росс за пример того, как можно внести потрясающий вклад в жизнь всей планеты и при этом самому не испытать потрясения.

Каэле Маршалл — она постоянно прощает то, что невоз­можно простить. Она помогла мне поверить обещанию Бога, что избавление возможно для всех нас.

Скотту Мак-Гуайеру за великолепную демонстрацию того, что мужественность ничуть не страдает oт чуткости, но нао­борот.

Уиллу Ричардсону. Чтобы быть братьями, не обязательно иметь одну и ту же мать.

Брайану Л. Уолшу за образец стойкости и доказательство того, что семья действительно важна для человека.

Деннису Уиверу за то, что он показал мне, что значит быть настоящим мужчиной и как можно использовать свой талант и известность, чтобы улучшить жизнь других.

Марианне Уильямсон за демонстрацию того, что духовное и светское руководство не являются взаимно исключающими.

Опре Уинфри за образец необычной личной целеустремлен­ности и смелости, за самоотверженность.

Гари Зукаву за образец мягкой мудрости, а также за то, что он показал мне, как найти свой внутренний Центр и как важно оставаться в нем

Я учился у них и многих других учителей Я знаю, что все то хорошее, что я могу сделать, —это также их заслуга, они научи­ли меня этому, и я лишь передаю добро дальше.

Конечно, мы все здесь для этого Мы все учителя друг для друга Разве это не подлинное благословение¹'

Посвящается доктору Элизабет Кюблер-Росс, которая изменила представление о смерти и жизни во всем. мире и первой осмелилась заговорить о Боге безусловной любви, с которым можно быть друзьями

и

Лиману У. («Биллу») Грисуолду, чья тридцатилетняя дружба научила меня приятию, терпению, щедрости духа и еще многим вещам, которым нет названия, но которые навсегда остаются в душе

ВВЕДЕНИЕ

Попробуйте сказать кому-нибудь, что вы только что беседо­вали с Богом, и посмотрите, что случится.

Ладно, я скажу вам, что случится.

Вся ваша жизнь изменится.

Во-первых, потому, что вы беседовали с Богом, а во-вторых, потому, что вы рассказали об этом другому человеку.

Честно говоря, я не просто беседовал. Мой диалог с Богом длился шесть лет. И я не просто «рассказал» об этом кому-то. Я записал все, о чем мы говорили, и отослал рукопись в издатель­ство.

С тех пор жизнь стала очень интересной. И в ней появились сюрпризы.

Первый сюрприз: издатель прочитал мой материал и даже сделал из него книгу.

Второй сюрприз: люди стали покупать эту книгу и даже рекомендовать ее своим друзьям. Третий сюрп­риз: их друзья рекомендовали книгу своим друзьям, и она даже стала бестселлером.

Четвертый сюрприз: теперь она продается в двадцати семи странах.

Пятый сюрприз заключается в том, что все это оказалось сюрпризом для меня, хотя я прекрасно знал, кто является ее соавтором.

Когда Бог говорит вам, что Он собирается что-то сделать, можно на это рассчитывать. Бог всегда добивается своего.

Посреди диалога, который я считал приватным, Бог сказал мне, что «однажды это станет книгой». Я не поверил Ему. Ко­нечно, я и наполовину не верил в то, что Бог говорил мне с того самого дня, как я появился на свет. В этом и была проблема. Не только моя, но и проблема всего человечества. Если бы мы просто прислушались...

Изданная книга была названа совершенно неоригинально: «Беседы с Богом». Вы можете не верить, что я действительно разговаривал с Богом, мне и не нужно, чтобы вы в это верили. Ваша вера или неверие не меняет того факта, что я говорил с Богом. Если вы не верите, вам просто будет легче выбросить из головы то, что я услышал во время этого разговора и о чем поведал вам, — некоторые люди так и сделали. С другой сторо­ны, многие не только согласились, что такая беседа возможна, но и сделали регулярное общение с Богом частью своей жизни. Не одностороннее общение, но двустороннее. Однако этим лю­дям пришлось научиться быть осторожными. Оказывается, когда люди говорят, что они обращаются к Богу ежедневно, их называют набожными, но когда люди говорят, что Бог обраща­ется к ним ежедневно, их называют чокнутыми.

В моем случае все замечательно. Как я сказал, мне не нужно, чтобы кто-то верил моим словам. На самом деле мне хотелось бы, чтобы люди слушали свое собственное сердце, искали свою истину, находили свои ответы, пробивались к источнику своей собственной мудрости и, если пожелают, сами беседовали с Богом.

Если что-то из записанного мною поможет им, заставит их задуматься о том, как они жили и во что верили в прошлом, побудит их глубже исследовать свой жизненный опыт и упор­нее придерживаться своей истины, значит, я не зря работал все эти годы.

Я думаю, что таков был общий замысел. Фактически, я убеж­ден в этом. Вот почему первая книга "Бесед с Богом" стала бестселлером, так же как и вторая и третья. Я думаю, что книга, которую вы сейчас читаете, попала в ваши руки для того, чтобы снова заставить вас удивляться, исследовать и стремиться к своей собственной истине и на этот раз выяснить даже более важный вопрос: возможно ли нечто большее, чем беседа с Бо­гом? Возможна ли на самом деле дружба с Богом?

Эта книга говорит вам: «да, возможна» и рассказывает, как этого добиться. Словами самого Бога. Ибо в этой книге, к счастью, наш диалог продолжается, приводит нас к новым от­крытиям и еще раз обращает наше внимание на кое-что из того, о чем уже мы говорили

Я начинаю понимать, что именно так происходят мои бесе­ды с Богом. Они делают круг, возвращаются к сказанному ранее, после чего делают стремительный виток и поднимаются на новый уровень Такой подход — два шага вперед, один на­зад — позволяет вспоминать истины, дарованные мне ранее, и прочно внедряет их в мое сознание, чтобы создать крепкую основу для дальнейшего понимания

Таким является и этот диалог. И это не случайно.  Хотя вна­чале я был немного нетерпелив, постепенно я сумел высоко оценить его эффективность. Ведь глубоко внедряя Божью муд­рость в свое сознание, мы воздействуем на него Мы пробужда­ем его. Мы возвышаем его. И при этом мы больше понимаем, вспоминаем, Кем Мы Являемся в Действительности, и начина­ем проявлять это в жизни.

На этих страницах я собираюсь поделиться с вами воспоми­наниями о моем прошлом и о том, как изменилась моя жизнь с изданием трилогии «Беседы с Богом». Мне не раз задавали вопросы на эту тему, и я понимаю почему люди интересуются парнем, который утверждает, что он время от времени разгова­ривает с Тем, Кто Наверху. Но я включаю в эту книгу подроб­ности своей жизни не для того, чтобы просто удовлетворить их любопытство. Фрагменты моей «личной истории» послужат иллюстрацией того, как моя жизнь показала, что значит дру­жить с Богом, и как жизнь каждого человека показывает то же самое.

Таково послание этой книги. Все мы дружим с Богом — знаем мы об этом или нет.

Я был одним из тех, кто не знал. Я также не знал, что может мне принести эта дружба. В этом и заключается великое чудо. Не столько в том, что мы можем дружить и действительно дружим с Богом, а в том, что эта дружба приносит нам и к каким высотам она может нас поднять.

Мы все находимся в пути. У этой дружбы, которую нас приглашают развивать, есть цель, для ее существования есть причина. До недавнего времени я не знал этой причины. Я не помнил ее. Теперь, когда я ее знаю, я больше не боюсь Бога, и это изменило всю мою жизнь.

На этих страницах (и в моей жизни) я все еще задаю множес­тво вопросов Но теперь я также даю ответы. В этом разница. В этом перемена. Теперь я говорю с Богом, а не просто говорю Богу. Я иду рядом с Богом, а не просто следую за Ним.

Больше всего я хочу, чтобы ваша жизнь изменилась так же, как моя; чтобы вы тоже — с помощью этой книги — ощутили совершенно реальную дружбу с Богом и чтобы в результате вы сказали свое слово и жили свою жизнь с новым смыслом.

Я надеюсь, что вы больше не будете искателем, но станете носителем Света. Ибо что вы несете, то вы найдете.

Кажется, Бог ищет не столько последователей, сколько лидеров. Мы можем следовать за Богом,  а можем вести других к Богу. В первом случае меняемся мы, во втором — меняется мир

Нил Домяли Уолш

Эшленд, Орегон

Июль 1999

1

Я точно помню, когда решил, что нужно бояться Бога. Это случилось, когда Он сказал, что моя мать попадет в ад.

Хорошо, Он сам не говорил, но мне сказали это от Его имени.

Мне было около шести лет, и мама, которая считала себя немного мистиком, «читала карты» на нашем кухонном столе для своей подруги. В наш дом постоянно приходили люди, чтобы послушать, какие предсказания может извлечь моя мать из колоды обыкновенных игральных карт. Говорили, у нее не­плохо получается, и слава о ее способностях незаметно распро­странялась.

В тот день, когда мама гадала на картах, к нам в гости неожи­данно пришла ее сестра. Я помню, что тетя была недовольна сценой, которую увидела, когда, постучав лишь один раз, во­шла на кухню через заднюю дверь. Мама действовала так, слов­но ее застукали на горячем, как будто она делала то, чего делать нельзя. Он неловко представила свою подругу и, быстро собрав карты, сунула их в карман фартука.

В тот момент ничего не было сказано по этому поводу, но позже тетя пришла попрощаться со мной на задний двор, где я играл.

— Знаешь, — сказала она, когда я провожал ее до маши­ны, —твоей маме не следует гадать людям о будущем на картах. Бог накажет ее.

— Почему? — спросил я.

— Потому что она связалась с дьяволом, — я помню эту фразу из-за того, что она прозвучала для меня как-то особенно жутко, — и Бог отправит ее прямиком в ад.

Она сказала это так небрежно, словно говорила о том, что завтра пойдет дождь. Я до сих пор помню, как дрожал от страха, когда она выезжала со двора. Я до смерти испугался, что моя мама так рассердила Бога. Именно тогда во мне глубоко посе­лился страх перед Богом.

Как мог Бог , самый милостивый Создатель во Вселенной, хотеть наказать вечным проклятием мою мать, которая была самым милостивым создателем в моей жизни? Вот что я силил­ся понять своим умом шестилетнего ребенка. И я пришел к выводу, естественному для шестилетки: если Бог был настолько жесток, чтобы поступить так с моей матерью, которая в глазах всех своих знакомых была почти святой, значит Его очень легко разозлить — легче, чем моего отца, — поэтому лучше быть поосторожней.

Я боялся Бога много лет, потому что мой страх постоянно укрепляли.

Я помню, как во втором классе церковно-приходской шко­лы я услышал, что, если младенец не крещен, он не попадет в рай. Даже для второклассников это казалось столь невероят­ным, что мы стали донимать монахиню, которая нас учила, неожиданными вопросами вроде:

— Сестра, сестра, а что, если родители везли младенца на крещение, но вся семья погибла в ужасной автокатастрофе? Разве он не попал бы с родителями в рай?

Монахиня, очевидно, относилась к Старой школе.

— Нет, — тяжело вздыхала она, — боюсь, что нет. Для нее доктрина была доктриной, без каких-либо исклю­чений.

— Но тогда куда попал бы младенец? — серьезно допыты­вался один из моих школьных товарищей. — В ад или в чисти­лище? (В хороших католических семьях девять лет — достаточ­ный возраст, чтобы точно знать, что такое «ад».)

— Ребенок не попал бы ни в ад, ни в чистилище, — говорила нам сестра. — Он попал бы в лимб.

Лимб?

Лимб, объяснила монахиня, это такое место, куда Бог от­правлял младенцев и других людей, которые не по своей вине умерли, не будучи крещеными в единую истинную веру. Их, по существу, не наказывали, но они никогда не могли увидеть Бога.

С таким Богом я вырос. Вам может показаться, что я все это выдумал, но это не так.

Многие религии создают страх перед Богом и,  фактически, поощряют его.

Но, скажу вам, что меня не нужно было поощрять. Если вы думаете, что я испугался лимба, подождите, пока не услышите про конец света.

Где-то в начале пятидесятых годов я услышал историю о детях из Фатимы. Это деревня в центральной Португалии, на север от Лиссабона, где, как говорили, Святая Дева несколько раз являлась одной девочке и двум ее двоюродным братьям. Вот что мне об этом рассказали.

Святая Дева дала детям Письмо Миру, которое нужно было вручить в руки самому Папе. Он, в свою очередь, должен был открыть его и прочитать, а потом снова запечатать и огласить его весть людям лишь несколько лет спустя, если будет необхо­димо.

Говорили, что Папа плакал три дня, прочитав письмо о том, как глубоко Бог разочаровался в нас и как Он покарает мир, если мы не примем во внимание это последнее предупреждение и не перестанем поступать так, как поступаем сейчас. Тогда настанет конец света, и стоны, и скрежет зубовный, и невероят­ные муки.

В школе нам сказали, что Бог был так сердит, что мог нака­зать нас прямо здесь и сейчас, но Он был милостив к нам и дал нам последний шанс благодаря заступничеству Богоматери.

История о Мадонне из Фатимы наполнила мое сердце ужа­сом. Я побежал домой спросить маму, правда ли это. Мама сказала, что, если так говорят священники и монахини, значит, это правда. В классе, взволнованные и встревоженные, мы за­сыпали монахиню вопросами о том, что мы можем сделать.

— Каждый день посещайте мессу, — посоветовала она. — Каждый вечер читайте молитвы по четкам и чаще осеняйте себя крестным знамением. Еженедельно ходите к исповеди. Вы­полняйте епитимью и преподносите ваши страдания Богу как свидетельство того, что вы отвернулись от греха. Причащай­тесь. И каждый вечер перед сном читайте покаянную молитву, чтобы, если вас призовут до того, как вы проснетесь, вы были достойны присоединиться к святым на небесах.

На самом деле мне никогда не приходило в голову, что я могу не дожить до утра, пока меня не научили детской мо­литве...

Сейчас я ложусь спать,

Я молю Господа сохранить мою душу.

И если я умру во сне,

Я молю Господа принять маю душу.

Прошло несколько недель, и я стал бояться ложиться спать. Я плакал каждый вечер, и никто не мог понять, в чем дело. До сего дня меня преследует навязчивая идея внезапной смерти. Часто, уезжая из города — или иногда отправляясь в магазин за продуктами, — я говорю своей жене Нэнси: «Если я не вернусь, помни, что моими последними словами к тебе были: "Я люблю тебя". Это стало привычной шуткой, но какая-то крошечная часть меня при этом остается абсолютно серьезной.

Мой страх перед Богом стал еще сильнее, когда мне было тринадцать. Наш сосед из дома напротив, который нянчил ме­ня в детстве, Фрэнки Шульц. женился. И он пригласил меня — меня — быть шафером на его свадьбе! Вот это да! Я гордился этим! Пока не пришел в школу и не рассказал монахине.

— Где проходит венчание? — подозрительно спросила она.

Я назвал ей место.

Ее голос стал ледяным:

— Это ведь лютеранская церковь, не так ли?

— Ну, я не знаю. Я не спросил. Я думаю, я...

— Это лютеранская церковь, и ты не должен туда идти.

— Почему это? — спросил я.

— Это запрещено, — объявила она, и в ее словах прозвучала окончательность приговора.

— Но почему? — все же не сдавался я.

Сестра посмотрела на меня так, словно не могла поверить своим ушам. Затем, очевидно почерпнув безграничного терпе­ния из какого-то внутреннею источника, два раза моргнула и улыбнулась.

— Бог не хочет, чтобы ты был в языческой церкви, дитя мое, — объяснила монахиня. — Те, кто ходят туда, не веруют так, как мы. Они не учат истине. Грешно ходить в какую-либо другую церковь, кроме католической. Мне жаль, что твой друг Фрэнки решил венчаться там. Бог не благословит этот союз.

— Сестра, — настаивал я, выходя далеко за границы ее тер­пения, — а что, если я все равно буду шафером на его свадьбе?

— Ну, тогда, — сказала она с неподдельной озабоченностью в голосе, — горе тебе.

Да, это не шутки. Бог был крутым мужиком. Тут нельзя преступать черту

И все же я преступил черту. Мне хотелось бы сказать, что мой протест основывался на высоких моральных понятиях, но правда состоит в том, что я не мог отказаться от удовольствия одеть свой белый спортивный пиджак (с красной гвоздикой — точно как пела Пэт Бун!). Я решил никому не говорить о запре­те монахини и пошел на свадьбу. Как же я боялся! Вы можете подумать, что я преувеличиваю, но весь тот день я действитель­но ожидал, что Бог поразит меня прямо на месте. На протя­жении всей церемонии я внимательно слушал, пытаясь распоз­нать ту лютеранскую ересь, о которой меня предупреждали, но все слова священника были теплыми и чудесными, так что все в церкви плакали. И все же к концу службы я промок насквозь от пота.

Тем вечером, стоя на коленях, я умолял Бога простить мой проступок. Я прочитал самую искреннюю покаянную молитву (Господи, я искренне каюсь, что оскорбил Тебя...), какую вы когда-либо слышали. Я несколько часов лежал в кровати, боясь уснуть, повторяя снова и снова: «. и если я умру во сне, я молю Господа принять мою душу...»

Я рассказал вам эти истории из моего детства — и я мог бы рассказать их много больше — не без причины. Я хочу, чтобы вы ощутили, каким реальным был мой страх перед Богом. По­тому что мои случаи не единичен.

И, как я уже говорил, не только римские католики со стра­хом смотрят на Господа. Далеко не только они. Полмира верит, что Бог «проучит их», если они не будут хорошими. Фундаменталисты многих религий насаждают страх в сердцах своих по­следователей. Этого нельзя. Не делай того. Остановись, или Бог накажет тебя. Мы не говорим здесь об основных запретах, та­ких, как не убий. Мы говорим о том, что Бог расстраивается, когда ты ешь мясо в пятницу (хотя Он уже изменил Свое мне­ние на этот счет), или свинину в любой день недели, или когда разводишься. Этого Бога ты разгневаешь, женщина, если не прикроешь свое лицо, если в своей жизни не посетишь Мекку, если не оставляешь все свои дела, не расстилаешь коврик и не бросаешься ниц пять раз в день, если не обвенчаешься в храме, если не исповедываешься или не ходишь в церковь каждое воскресенье, что бы ни случилась

С Богом нужно быть начеку. Единственная проблема в том, что сложно знать все правила, ведь их так много. Но самая большая трудность в том, что правила всех религий верные. Так говорят священники. Но ведь все они не могут быть правиль­ными. Так как же выбрать, как же разобраться? Этот вопрос не дает покоя, и он немаловажен, если учесть, что Бог не потерпит большинство ошибок.

И вот появляется книга под названием «Дружба с Богом». Что это значит? Как это может быть? Возможно ли, что Бог — не Святой Десперадо? Может ли быть так, что некрещеные дети попадают в рай? Что ношение покрывала, поклоны на восток, целомудренность или отказ от свинины не имеют никакого значения? Что Аллах любит всех нас без каких-либо условий? Что Иегова выберет всех нас быть рядом с Ним, когда придут дни блаженства?

Еще более потрясая основы:

Возможно ли, что нам не следует обращаться к Богу как к «Нему»? Может ли Бог быть женщиной? Или, что еще неверо­ятнее, не иметь пола?

Человек, воспитанный так, как я, даже подумать о таком считал бы  грехом.

Но нам нужно думать об этом. Нам нужно бросать вызов традициям. Наша слепая вера завела нас в тупик. С точки зре­ния духовной эволюции человечество не слишком продвину­лось за последние две тысячи лет. Мы слушали учителя за учи­телем, мастера за мастером, урок за уроком, но до сих пор повторяем те же поступки, которые являются причиной стра­даний нашего вида с начала времен.

Мы по-прежнему убиваем себе подобных, нашим миром управляет сила и жадность, наше общество подавляет нашу сексуальность, мы жестоко обращаемся с детьми и неправиль­но воспитываем их, игнорируем страдания и, по существу, даже создаем их.

Прошло две тысячи лет со дня рождения Христа, две с поло­виной тысячи лет со времен Будды, и еще больше с тех пор, как мы впервые услышали слова Конфуция, узнали о мудрости Дао, но до сих пор мы не разобрались в Главном Вопросе. Будет ли когда-либо способ превратить ответы, которые мы уже получи­ли, во что-то действенное, в то, что мы сможем использовать в своей повседневной жизни?

Я думаю, такой способ есть. Я почти уверен в этом, потому что я много раз беседовал об этом с Богом.

2

Чаще всего мне задавали вопрос: «Откуда вы знаете, что действительно разговаривали с Богом? Откуда вы знаете, что это не ваше воображение? Или, того хуже, — не дьявол ли, кото­рый пытается вас одурачить?»

Второй по частоте вопрос: «Почему вы?  Почему Бог выбрал вас?»

И третий: «Какой стала жизнь после того, как все случилось? Как она изменилась?»

Вы могли бы подумать, что чаще всего вопросы касались слов Бога, необычайных идей, захватывающих откровений и будоражащих ум утверждений нашего диалога. Да, таких воп­росов было немало, но чаще всего люди спрашивали о челове­ческой стороне этой истории.

В конечном счете больше всего мы хотим знать о другом человеке. Всех нас одолевает ненасытное любопытство каса­тельно своих ближних, — больше, чем касательно чего-либо другого в мире. Как будто, зная больше о других, мы сможем больше узнать о себе. А стремление больше узнать о себе — о том, Кем Мы Являемся в Действительности, — это самое силь­ное стремление из всех.

Поэтому мы задаем больше вопросов о том, что пережил человек, чем о том, что он понял. Каково это было для тебя? Откуда ты знаешь, что это правда? О чем ты сейчас думаешь? Почему ты это делаешь? Отчего ты так считаешь?

Мы постоянно пытаемся влезть в шкуру другого человека. Внутри нас существует компас, который интуитивно и неиз­менно направляет нас друг к другу. Я полагаю, что на уровне генетического кода человека существует естественный меха­низм, в котором заключен вселенский разум. Он и выдает на поверхность наши основные реакции как разумных существ.

Он переводит вечную мудрость на клеточный уровень, создавая закон, который можно назвать Законом Притяжения

Я полагаю, что у нас врожденная тяга друг к другу, которая проистекает из глубинного знания,  что в другом человеке мы найдем себя. Мы можем не осознавать этого, мы можем не иметь четких мыслей об этом, но я думаю, что на клеточном уровне мы это понимаем. Это микрокосмическое понимание происходит от макрокосмического. Я полагаю, что на высшем уровне мы знаем, что Все Мы Одно.

Именно это высочайшее осознание толкает нас друг к другу, и его игнорирование порождает ужаснейшее одиночество в че­ловеческом сердце и все страдания человека.

Вот что показала мне моя беседа с Богом: вся печаль в чело­веческом сердце, все унижения, все трагедии в жизни человека можно объяснить одним-единственным решением —решени­ем отдалиться от других. Решением игнорировать наше высо­чайшее осознание. Решением называть естественное притяжение между людьми «плохим», а наше Единство — фантазией

Так мы отказались от своего Истинною Я. Из этого самоот­рицания возникли все отрицательные эмоции. Вся наша злоба, разочарование, горечь, которые родились в тот миг, когда умерла наша самая великая радость. Радость бытия Одним.

Противоречивость человеческою бытия в том, что, на кле­точном уровне стремясь испытать наше единство, на уровне ума мы упорно отрицаем его. Таким образом, наши представ­ления о жизни и об ее устройстве идут вразрез с нашим глубин­ным внутренним знанием. По существу, мы ежедневно посту­паем наперекор своим инстинктам. Это привело к современно­му безумию, в котором мы упрямо воплощаем в жизнь безумие отдельности и в то же время жаждем снова познать радость Единства.

Можно ли разрешить этот конфликт? Да. Он исчезнет тогда, когда мы разрешим наш конфликт с Богом. В этом и заключа­ется цель данной книги.

Я представления не имел, что я буду писать эту книгу Как и «Беседы с Богом», она была дана мне, чтобы я поделился ею с людьми Когда была закончена трилогия «Беседы с Богом», я думал, что закончится и моя «карьера нечаянного писателя». Затем я сел за «Благодарности» к «Путеводителю» к Первой Книге, и со мной произошел случай, который я называю мис­тическим.

Я рассказываю вам о случившемся, чтобы вы поняли, поче­му сейчас я пишу эти строки. Услышав, что я пишу новую книгу, некоторые люди сказали мне: «Мне казалось, что должна быть  только трилогия?» Как будто появление дополни­тельного материала нарушило бы целостность начального про­цесса. Поэтому я и хочу, чтобы вы знали, как случилась эта книга, как мне стало ясно, что я должен ее написать, — хотя даже сейчас я представления не имею, к чему она приведет и о чем нам поведает

Была весна 1997 года, и я завершил работу над «Путеводителем». Я с беспокойством ожидал реакции моего издательства, «Хэмптон Роудз» .Наконец мне позвонили.

— Эй, Нил, это замечательная книга! — сказал Боб Фридмэн

— Ты серьезно? Не шутишь. Какая-то часть меня никогда не может поверить в лучшее и всегда ожидает худшего. Поэтому я готов был услышать от него: «Извини Мы не можем этого принять Тебе придется переписать все заново»

—Конечно, я серьезно,—засмеялся Боб.

—Зачем мне лгать тебе? Ты думаешь, я хочу напечатать плохую книгу?

— Ну, я просто подумал, что ты, возможно, просто делаешь мне приятное.

— Поверь мне, Нил, я не собираюсь делать тебе приятное, говоря, что у тебя получилась потрясающая книга, если твоя книга паршивая.

— Хорошо, — сказал я осторожно. Боб снова засмеялся

— Знаешь, вы, писатели, самые недоверчивые люди, кото­рых я знаю. Вы не можете поверить даже тому, от чьей искрен­ности зависит качество вашей жизни. Говорю тебе, это замеча­тельная книга. Она поможет многим людям

Я выдохнул с облегчением.

— Хорошо» я тебе верю.

— Есть только один момент.

— Я так и знал! Я так и знал. Что не так?

— Все так. Просто ты не прислал «Благодарности». Мы хо­тели узнать, написал ли ты их и просто забыл прислать эту страницу или ты хочешь, чтобы книга вышла без них. Вот и все.

— И все?

— И все.

— Слава Богу. Боб расхохотался:

— Это и есть твои благодарности?

— Пожалуй, да.

Я сказал Бобу, что перешлю ему что-то по электронной почте прямо сейчас. Положив трубку, я издал вопль.

— Что случилось? — крикнула моя жена Нэнси из соседней комнаты.

Я с триумфом направился к ней.

— Боб говорит, что книга замечательная.

— О, чудесно, — радостно произнесла она.

— Ты думаешь, он говорил серьезно? Нэнси закатила глаза, потом улыбнулась.

— Я уверена, что Боб не будет лгать тебе по такому поводу.

— Именно так он и сказал. Однако есть один момент.

— Какой?

— Мне нужно написать «Благодарности».

— Ну, это не проблема. Ты можешь соорудить что-нибудь за пятнадцать минут.

Очевидно, моей жене следовало бы стать издателем. Итак, субботним утром я сел за стол и начал выполнять задание» спросив себя: «Кому я хочу выразить благодарность в начале моего "Путеводителя"?» Мой ум сразу же подсказал:

«Богу, конечно». Да, возразил я себе, но я благодарю Бога за все, а не только за эту книгу. «Тогда сделай это», — отреагировал мои ум. Поэтому я взял ручку и написал: За все, что есть в моей жизни, за все хорошее, достойное, созидательное и чудесное, что в ней было, я благодарю своего самого дорогого и близкого друга, Бога.

Я помню, что удивился тому, как я все это изложил. Я никог­да не описывал Бога именно таким образом, но тут я четко осознал, что именно так я Его воспринимаю. Иногда я точно понимаю свои чувства, только когда пишу. С вами когда-ни­будь бывало такое? Итак, я сидел, писал эти слова, и внезапно понял... знаете, а ведь я действительно дружу с Богом. Именно так я ощущаю. И мой ум сказал: «Так запиши это. Давай, вырази это». Я начал второй параграф «Благодарностей»

Я никогда раньше не знал такой чудесной дружбы —вот что я чувствую прямо сейчас — и я никоим образом не хочу упустить шанс признать это.

Затем я написал строки, совершенно не подозревая почему:

Я надеюсь однажды объяснить всем в мельчайших подробнос­тях, как достичь такой дружбы, и как использовать ее. Ибо больше всего Бог хочет, чтобы Его использовали. И мы тоже этого хотим. Мы хотим дружить с Богом. И мы хотим, чтобы эта дружба была практичной и полезной.

В этот момент моя рука замерла. По спине пробежал холо­док. Я почувствовал, как по телу пронеслась волна напряжения. Несколько мгновений я сидел неподвижно, погруженный в полное осознание чего-то, о чем миг назад не имел представле­ния, но что теперь казалось абсолютно очевидным.

Эти ощущения не были новыми. Так часто происходило, когда я писал «Беседы с Богом». Несколько слов, несколько предложений просто вылетали у меня из-под пальцев. И когда я видел их на листе бумаги перед собой, мне внезапно станови­лось ясно, что так и есть, хотя несколькими минутами раньше я и не подозревал об «этом». За таким моментами обычно сле­довали какие-либо физические ощущения — внезапный тре­пет или то, что я называю дрожью радости, или, иногда, — слезы радости. А иногда — все вместе.

Сейчас все было вместе. Тройной удар. Так я узнал, что все написанное было совершенно правдиво.

Затем у меня было важное личное откровение —и так тоже бывало раньше. Было такое чувство, словно я внезапно «осоз­нал» нечто во всей полноте. Как будто узнал «все сразу».

Мне было дано узнать (только так я могу описать произо­шедшее), что я не закончил писать, завершив трилогию. Я вдруг понял, что будет, по крайней мере, еще две книги. А затем знание об этих книгах и о том, что в них будет сказано, захлест­нуло меня. Я услышал шепот Бога...

Нил, твои отношения со Мной ничуть не отличаются от твоих отношений с другими людьми. Ты начинаешь вза­имоотношения с другим человеком с разговора. Если раз­говор удается, завязывается дружба. И если дружба удает­ся, вы испытываете ощущение Единства — общности — с другим человеком. Со мной все происходит точно так же.

Сначала мы разговариваем.

Каждый из вас беседует с Богом по-своему — и по-разному в разное время. Этот разговор всегда двусторонний, точно такой же, как у нас сейчас с тобой. Это может быть разго­вор «в твоей голове», или на бумаге, или же мои ответы приходят к тебе чуть позже в форме услышанной тобой песни, просмотренного фильма, прослушанной лекции, прочитанной журнальной статьи, или в случайной фразе друга, с которым ты «случайно» столкнешься на улице.

Когда ты поймешь, что мы беседуем всегда, тогда мы смо­жем начать дружбу. В конечном счете мы испытаем еди­нение.

Поэтому ты должен написать еще две книги: «Дружба с Богом» и «Единение с Богом». Первая будет о том, как при помощи принципов, услышанных тобой в беседах с Бо­гом, превратить твое новое отношение в полноценную дружбу. Вторая откроет тебе, как поднять дружбу до опы­та единения и что в этом случае произойдет. Она даст прог­рамму действий каждому искателю истины и будет содер­жать захватывающее послание для всего человечества.

Вы и Я Одно прямо сейчас. Вы просто не знаете этого. Вы просто не выбираете испытывать это, так же как не знаете я не выбираете испытывать Единство друг с другом.

Твои книги, Нил, уничтожат это разделение для всех тех, кто их прочтет. Они разрушат иллюзию отдельности.

Это твое задание. Это твоя работа. Ты должен разрушить иллюзию отделения.

Твоя миссия всегда была таковой. Никогда она не была меньшей. Твои беседы с Богом были всегда только на­чалом.

Я был потрясен. Еще одна волна холода поднялась по позво­ночнику. Я начал ощущать внутреннюю дрожь, которую никто не может заметить, но которую чувствуешь каждой клеткой своего тела. Конечно, именно так и есть. Каждая клеточка тела вибрирует сильнее. Колеблется с большей частотой. Танцует с энергией Бога.

Очень хорошо сказано. Чудесная метафора.

Эй, подожди! Я не знал, что Ты собираешься появиться так быстро. Я просто пересказывал то, что Ты мне сказал раньше, в 1997.

Я знаю. Я не мог удержаться. Я собирался подождать где-то до середины книги, но ты начал писать очень поэтично, и Я не смог остаться в стороне.

Чудесно. Просто чудесно.

На самом деле это случилось почти автоматически. Каж­дый раз, когда ты лирически пишешь, поэтично гово­ришь, улыбаешься с любовью, поешь песню или танцу­ешь танец, Я должен появиться.

Должен?

Давай скажем так. Я всегда рядом, в твоей жизни. Во Всем. Но ты намного отчетливее осознаешь Мое присутствие, когда улыбаешься, любишь, поешь, танцуешь или пи­шешь от чистого сердца. Это высшая версия того, Кто Я Есмь, и, выражая эти качества, ты выражаешь Меня. Я имею в виду буквально. Ты выражаешь Меня. То есть вы­талкиваешь Меня на поверхность.

Ты берешь Меня внутри себя, где Я всегда обитаю, и пока­зываешь Меня снаружи. Таким образом, кажется, что Я «просто показался». Но правда в том, что Я всегда тут, и в эти моменты ты просто осознаешь Меня.

Да, но знаешь, я много чего собирался сказать, прежде чем начать новый диалог с Тобой.

Так говори.

Извини, но Тебя как-то сложно не замечать. Если уж Ты здесь, трудно притворяться, что Тебя здесь нет. Это как тот биржевой маклер, которого все слушают. Теперь, когда Ты начал гово­рить, кто будет слушать меня?

Многие. Вероятно, все. Они хотят услышать, каково тебе. Они хотят узнать, чему ты научился. Не отступай только потому, что Я показался. В этом проблема со многими людьми. Показывается Бог, и им кажется, что им нужно стать незаметнее. Им кажется, что нужно становиться сми­ренными.

Нам не нужно быть смиренными в присутствии Бога?

Я пришел пробудить в вас не смирение, но ликование.

Ликование?

Когда вы ликуете, ликую и Я. И когда вы смиренны, Я тоже смиряюсь.

Нас только Один. Вы и Я Одно.

Да, я собирался двигаться в этом направлении.

Так иди. Не позволяй Мне остановить тебя. Расскажи тем, кто читает эти строки, обо всем, что ты пережил. Они дейс­твительно хотят знать об этом. Ты был прав. Познавая тебя, люди познают себя.

Они увидят в тебе себя, и, если они увидят, что в тебе есть Я, они поймут, что Я есть в них. И это будет великий дар. Так что продолжай рассказывать свою историю.

Я как раз говорил, что, казалось, каждая клетка моего тела дрожала, вибрировала, колебалась. Меня охватил чудесный, волнующий трепет. По щеке скатилась слеза, Я слизнул ее с бороды и почувствовал ее соленый привкус. У меня снова воз­никло то особенное чувство. Я ощущал, что наполнен до краев, что сейчас из меня выплеснется... любовь.

Я не мог написать больше ни слова «Благодарностей». Мне нужно было сделать что-то с тем, что мне только что было дано. Я хотел начать писать «Дружбу с Богом» прямо там, в тот момент.

«Эй, эй, ты не можешь этого сделать, — предостерег меня мой ум. — Ты еще не написал даже книгу З». (Книга 3 — это последняя часть трилогии «Беседы с Богом».)

Я знал, что должен закончить трилогию до того, как ре­шиться начать новый проект. И все же я хотел что-то сделать с энергией, которая курсировала по моим венам. Поэтому я решил позвонить моему редактору в другом издательстве, «Патнем Паблишинг Груп» в Нью-Йорке.

— Ты не поверишь, —выпалил я, когда она взяла трубку, — но только что мне была дана тема еще двух книг и приказ напи­сать их.

Я никогда никому ничего не приказываю.

Думаю, тогда я употребил слово «приказ». Может быть, мне следовало сказать: «И вдохновение написать их».

Это было бы лучше, точнее.

Я был так взволнован, что не следил за своими словами, вы­веряя их значение.

Я понимаю, но именно из-за таких неточностей, повторя­ющихся на протяжении множества лет, возникло ложное впечатление обо Мне.

Я пришел, чтобы исправить это впечатление. Я пришел, чтобы рассказать вам, что значит настоящая дружба с Бо­гом — и как вы можете ее обрести.

Я снова взволнован! Начинай, начинай!

 Заканчивай свой рассказ.

Кому это интересно? Мне интересны Твои слова.

Заканчивай свой рассказ. В нем есть нечто важное, что приведет нас к сегодняшнему дню.

Ладно. Я рассказал своему редактору то, что Ты сказал мне о следующих двух книгах, и она была в восторге. Я спросил ее, захочет ли, по ее мнению, «Патнем» издать их.

— Ты что, шутишь? Конечно, мы издадим их, — сказала она и добавила, что было бы хорошо, если бы я кратко изложил на бумаге то, что только что ей рассказал.

На следующий день я отправил ей мои записи по факсу, и компания очень любезно предложила мне контракт на две книги.

Почему ты просто не отправил книги в Интернет?

Что?

Почему ты не сделал их доступными бесплатно?

Почему Ты меня спрашиваешь?

Потому что многие хотят это знать. Издатели предложили тебе много денег?

Ну, да.

Почему ты согласился их взять? «Если бы ты был Божьим человеком, ты бы согласился поделиться этой информа­цией с миром безвозмездно. Ты бы не гонялся за контрак­тами на книги». Разве тебе не говорят такого?

Точно. Так говорят. Говорят, что меня интересуют деньги.

И?

Деньги меня не интересуют, но это не причина, чтобы от них отказываться.

Божий человек не поступал бы так.

Правда? Разве священники не получают зарплату? Разве равви­ны не едят?

Да, но не очень много. Божьи учителя живут в бедности, они не требуют состояний за то, что делятся простыми истинами.

Я не требовал состояний. Я ничего не требовал. Мне предложи­ли деньги.

Тебе следовало отказаться.

Почему? Кто говорит, что деньги —это плохо? Если у меня есть шанс заработать много денег, делясь вечными истинами, зачем мне отказываться?

Кроме того, а что, если я мечтал сделать что-то необычное при помощи этих денег? Что, если я мечтал основать и субсиди­ровать некоммерческую организацию, которая несла бы Твою весть по всему миру? Что, если я мечтал сделать жизнь других лучше?

Это могло бы немного помочь. Тогда Я не был бы так сердит.

А что, если большую часть этих денег я просто раздал? Что, если я помогал нуждающимся людям?

Это тоже помогло бы. Мы смогли бы понять. Мы бы смог­ли начать принимать. Но тебе самому следует жить очень скромно. Ты не должен тратить деньги на себя.

Не должен? Я не должен радоваться тому, кто я есть? Я не должен жить в великолепии? Иметь красивый дом? Ездить на новой машине?

Нет. Ни иметь модной одежды, ни обедать в дорогих рес­торанах, ни покупать роскошные вещи. Тебе следует раз­дать все деньги бедным и жить так, как будто деньги ниче­го не значат для тебя.

Но я так живу! Я живу так, как будто деньги ничего для меня не значат. Я их свободно трачу, легко отдаю, щедро делюсь ими и, фактически, поступаю так, как будто они ничего не значат.

Когда я вижу что-то дорогое, что мне хотелось бы иметь или сделать, я поступаю так, как будто деньги ничего не значат. И если мое сердце подсказывает мне помочь другому или пода­рить миру что-то великолепное, я тоже поступаю так, как будто деньги ничего не значат.

Если ты будешь продолжать в том же духе, ты потеряешь их все.

Ты хотел сказать, использую их все! Деньги нельзя потерять. Их можно только использовать. Использованные деньги не поте­ряны. Они у кого-то есть! Они не исчезли. Вопрос в том, у кого они. Если они попали к людям, которые что-то мне продали или что-то для меня сделали, как я могу их потерять?  А если деньги идут на добрые дела или на удовлетворение нужд других людей, где же тут потеря?

Но, если ты не будешь держаться за них, у тебя ничего не останется.

Я не «держусь» за то, что у меня есть. Я понял, что, когда я держусь за что-то, я это теряю. Если я «держусь за» любовь, это все равно что у меня ее нет совсем. Если я держусь за деньги, они бесполезны. Единственный способ, при помощи которого я могу испытать, что «имею» что-то, — отдавать. Тогда — и только тогда — можно знать, что у тебя что-то есть.

Ты уклонился от ответа на Мой главный вопрос. При по­мощи своей изящной словесной гимнастики ты совер­шенно ушел от темы. Но Я не позволю тебе так просто улизнуть. Я за шиворот притащу тебя обратно.

Дело в том, что люди, которые учат настоящему слову Божьему никогда не зарабатывают, и не должны на этом зарабатывать.

Кто Тебе это сказал?

Ты.

Я?

Да, ты. Всю свою жизнь ты говорил Мне это. Пока не написал эти книги и не заработал кучу денег. Что заставило тебя измениться?

Ты.

Я?

Ты. Ты сказал мне, что деньги не являются корнем всех зол, и я думаю, что проблема в их неправильном использовании. Ты го­ворил мне, что жизнь была создана, чтобы мы ею наслаждались, и что получать от жизни удовольствие хорошо. Более чем хоро­шо. Ты сказал мне, что деньги не отличаются ни от чего другого в жизни — что все это энергия Бога. Ты сказал мне, что нет ничего, чем бы Ты не был, что Ты выражаешься в, вокруг и через все, что Ты есть все. Все во Всем, следовательно, и деньги.

Ты сказал мне, что всю свою жизнь я неправильно смотрел на деньги. Что это я сделал их неправильными, грязными, не­достойными. И что таким образом я делал Бога неправильным, грязным и недостойным, потому что деньги — это часть того, Кто Ты Есть.

Ты сказал мне, что я создал интересную жизненную филосо­фию, в которой деньги были «плохими», а любовь — «хоро­шей». Поэтому чем любимее или важнее для общества является вещь, тем меньше денег я или кто-либо другой должны на ней зарабатывать.

Ты сказал мне, что из-за этого полмира воспринимает деньги и все, связанное с ними, превратно.

Мы платим нашим стриптизершам и лучшим бейсболистам баснословные суммы, в то время как наши ученые, которые ищут лекарство от СПИДа, учителя, которые учат наших детей, священники, раввины и жрецы, которые заботятся о нашей Душе, живут, перебиваясь с хлеба на воду.

Ты сказал мне, что так был создан мир навыворот, в котором то, что мы больше всего ценим, меньше всею вознаграждается.

И Ты сказал мне, что это не только не работает (если мы действительно хотим создать такой мир, о котором говорим), но что в этом даже не было необходимости, ибо на это не было Твоей воли.

Ты сказал мне, что Твоя воля такова, чтобы каждый человек жил в достатке, и что в роскоши нет ничего дурного, и что единственная проблема здесь, на Земле, в том, что мы еще не научились делиться — даже после прошедших тысячелетий.

Ты также дал понять, что я не научу мир никакой настоящей истине о деньгах, если буду их сторониться. Я только укреплю неверное представление о них, лично демонстрируя его.

Ты сказал, что гораздо больше пользы будет в том, что я радостно приму деньги —и все хорошее, что есть в жизни, —и радостно поделюсь со всеми.

Я сказал тебе все это?

Да. Весьма недвусмысленно.

И ты Мне поверил?

Несомненно. Эта новая вера изменила мою жизнь.

Хорошо. Это очень хорошо. Ты хорошо учишься, сын Мой. Ты хорошо слушаешь, и хорошо учишься.

Я знал! Ты просто испытывал меня. Я знал, что Ты просто хотел услышать мои ответы.

Да, но теперь у Меня для тебя есть еще несколько воп­росов.

Ну, парень!

Почему люди должны платить за это послание? Забудь о том, почему для тебя не зазорно получать за него деньги. Почему людям следует отдавать за него деньги? Разве слово Божье не должно быть свободно доступно всем? По­чему бы просто не отправить его в Интернет?

Потому что люди день и ночь загружают Интернет тысячами слов о своей вере и о том, почему другим следует ее принять. Ты давно не заглядывал на веб-страницы? Им нет конца. Мы отк­рыли ящик Пандоры.

Как Ты думаешь, сколько людей обратили бы на меня вни­мание, если бы я в самом начале отправился в Интернет и объявил, что разговариваю с Богом? Полагаешь, это действи­тельно было бы новостью в Интернете? Извини.

Хорошо, но теперь твои книги стали очень популярными. Все о них знают. Почему не отправить их в Интернет сей­час?

Для людей «Беседы с Богом» являются ценными потому, что другие люди отдали за них что-то ценное. Благодаря тем цен­ностям, которые в них вложили люди, они и являются такими ценными. Всю жизнь люди делают добро друг другу. Именно этим мы занимаемся в нашем мире. Мы все предлагаем ему наше «добро». Когда мир соглашается, что мы предложили что-то стоящее — будь то починка водопровода, выпечка хле­ба, исцеление людей или обучение истине, — он говорит, что это «ценно», то есть в этом есть ценность. И если мы придаем вещи ценность, предлагая в обмен за нее что-то ценное для нас, мы не только получаем ценность, которую отдаем, мы также делаем эту вещь такой же ценной для других.

Таким образом, эта вещь привлекает и других людей, потому что люди всегда стремятся принести ценности в свою жизнь. Наша система коммерции позволяет нам определить, что явля­ется ценным, а что нет.

Эта система не совершенна, как и наши решения о том, что следует ценить. Но сейчас у нас есть только она. Я работаю внутри системы, чтобы изменить ее.

А как же небогатые люди, которые не могут позволить себе твои книги?

Книги есть почти в каждом доме в этой стране. Вопрос не в том, есть ли книги, а в том, какие это книги.

Более того, «Беседы с Богом» можно найти практически в каждой библиотеке. Кроме того, люди, находящиеся в тюрьмах, а также другие нуждающиеся могут получить их благодаря программе «Книги для друзей».

Поэтому я не могу согласиться, что этот материал недосту­пен. Книги переведены на многие языки, и люди во всем мире находят к ним путь. От Гонконга до Тель-Авива, от Польши до Японии, от Берлина до Бостона люди читают их, изучают в группах и делятся ими друг с другом.

Однако я признаю, что для меня это были сложные вопро­сы. Тема денег вообще, и того, что нужно иметь и что делать, преследовала меня на протяжении десятилетий. Как Ты сказал, в этом я не отличаюсь от большинства человечества.

Даже сегодня какая-то часть меня полагает, что мне следует отказаться от известности, от финансового достатка и всех дру­гих благ, которые мне принесли «Беседы с Богом». Огромная часть меня хочет носить власяницу, жить в лачуге и не прини­мать никаких мирских благ за то хорошее, что я могу дать миру. В моем представлении, так я сделаю то, что отдаю, стоящим.

Ты видишь мое коварство? Я выстроил систему, в которой я прошу других ценить тo, за что я не возьму ничего ценного.

Но как же я могу ожидать, что другие будут ценить то, чего не ценю я сам? Я даже не пытаюсь ответить. Эта тема слишком глубока для меня, слишком близка к базовому вопросу. И ка­кую ценность я нахожу в себе, если я верю, что должен страдать, чтобы другие увидели мою ценность? Еще один базовый воп­рос. Еще одна тема, о которой промолчу.

Но раз Ты поднял этот вопрос, я спрашиваю: ценнее ли Тед Тернер, чем Мать Тереза? А Джордж Сорос не такой хороший человек, как Че Ривера? А политика Джесси Джексона, у кото­рого есть множество хорошего в жизни, менее достойна поли­тики Вацлава Гавела, у которого хорошего в жизни меньше? Надо ли называть слова Папы, одно облачение которого стоит больше, чем стоило бы прокормить  бедного ребенка на протя­жении года, богохульством потому, что он живет, как король, и стоит во главе церкви, которая владеет миллиардами⁷

Тед Тернер и Джордж Сорос отдали миллионы долларов. Их ожившие мечты стали доказательством, что мечты человечест­ва возможно осуществить.

Сделать возможными мечты человечества, оживив свои собственные мечты. Какая великолепная идея!

С надеждой, которая вознесла его на место большого влия­ния, Джесси Джексон принес надежду миллионам. Папа вдох­новлял и вдохновляет людей во всем мире, и он вдохновлял бы католиков мира не больше (на самом деле намного меньше, что и понятно), если бы появлялся перед ними в рубище.

Поэтому я примирился с фактом, что опыт «Беседе Богом» принес больше хорошего в мою жизнь и дал мне больше хоро­ших вещей, которыми я могу поделиться.

Но Я хочу сказать, что издание этих книг не было причи­ной всего, что произошло. Ты создал причину до того, как книги вышли в свет. В действительности, именно поэтому они были изданы и стали такими популярными.

Да, я вижу, что это так.

Можешь быть уверен в этом. Твоя жизнь и твоя реаль­ность вокруг денег — и всех хороших вещей — измени­лась, когда ты изменился.

Они изменились для тебя, когда ты изменил свое пред­ставление о них.

Знаешь, я ведь думал, что это Ты все сделал. Я говорю людям, что эти книги стали популярными благодаря тому, что Ты так хотел. На самом деле меня даже привлекает идея, что во всем этом Божья воля.

Конечно, привлекает. Она снимает с тебя всякую ответс­твенность, более того, дает всему высочайшее одобрение. Мне неприятно разрушать твои воздушные замки, но все это не Моя идея.

Не Твоя?

Нет. Она была твоя.

Ну, здорово! Так, значит, теперь я даже не могу сказать, что меня вдохновлял Бог. А как же книга, которую я пишу сейчас? Ты пришел ко мне и предложил мне заняться ею?

Ну что ж, этот момент ничуть не хуже любого другого, чтобы начать наш разговор о том, как обрести дружбу с Богом.

3

Если мы с тобой собираемся обрести настоящую друж­бу — действенную дружбу, а не дружбу в теории...

Это важно. Давай остановимся на этом и определимся. Многие люди думают, что Бог —их друг, но они не знают, как исполь­зовать эту дружбу. Они видят ее как взаимоотношения на рас­стоянии, а не как тесное общение.

Еще больше людей вообще не воспринимают Меня как друга. И это грустно. Многие считают Меня родителем, а не другом — и к тому же родителем суровым, жестоким, требовательным и сердитым. Отцом, который не потер­пит абсолютно никаких оплошностей в определенных вопросах —например, в том, как Мне поклоняться.

В представлении этих людей  Я не только требую вашего поклонения, но и хочу, чтобы вы проделывали это особен­ным способом. Недостаточно прийти ко Мне. Вы должны прийти ко Мне по особому пути. Если же вы придете ко Мне другим путем — любым другим путем, — Я отвергну вашу любовь, проигнорирую ваши мольбы и обреку вас на страдания в аду.

Даже если мое стремление к Тебе было искренним, мои намере­ния чистыми и мое понимание — лучшее, которого я смог добиться?

Даже тогда. Да, даже тогда. В представлении этих людей Я строгий родитель, который не примет ничего, кроме абсо­лютно правильного понимания того. Кто Я Есмь.

Если ты понял неправильно, Я тебя накажу. Твои намере­ния могут быть чисты, насколько это вообще возможно; ты можешь быть так наполнен любовью ко Мне, что она будет выплескиваться наружу. И тем не менее Я брошу тебя в адское пламя, и ты будешь страдать там вечно, если придешь ко Мне с неправильным именем на устах, с непра­вильными мыслями в голове.

Действительно грустно, что многие люди видят Тебя таким. Друг так не будет себя вести.

Не будет. И поэтому сама идея дружбы с Богом — то есть таких взаимоотношений, какие у тебя складываются с твоим лучшим другом, который примет все, что дано с лю­бовью, простит все, сделанное по ошибке, — идея такой дружбы им кажется непостижимой,

Что касается тех, кто видит Меня своим другом, ты прав; большинство из них держится от Меня на большом рас­стоянии. Их дружба со Мной не действенна. Скорее, это очень отдаленные взаимоотношения, на которые, как они надеются, они могут рассчитывать в случае необходимос­ти. Но это не ежедневная, ежечасная, ежеминутная дружба, какой она может стать.

И Ты начал говорить, что нужно, чтобы обрести  такую дружбу с Тобой.

Изменения в уме и изменения в сердце. Вот что нужно. Изменения в уме и изменения в сердце.

И смелость,

Смелость?

Да. Смелость отвергнуть любое понятие, любую идею, лю­бое учение о Боге, который отверг бы тебя.

Это потребует безграничной храбрости,  потому что мир умудрился наполнить твою голову подобными понятия­ми, идеями и учениями. Тебе придется принять новую мысль, которая противоречит практически всему, что ты слышал обо Мне.

Это будет трудно. Для некоторых — очень трудно. Но это будет необходимо, потому что нельзя обрести дружбу — реальную, близкую, действенную, открытую дружбу — с тем, кого боишься.

Значит, большая часть в обретении дружбы с Богом — это забыть нашу «страшбу» с Богом.

О, Мне это нравится. Этого слова нет в вашем языке, но Мне оно нравится.

Именно таково было ваше отношение ко Мне все эти го­ды —страшба с Богом,

Я. знаю. Я объяснял это в самом начале. С тех пор как я был маленьким мальчиком, меня учили бояться Бога. И я Его боял­ся. Даже когда мне удавалось избавиться от страха, меня к нему возвращали.

Наконец, когда мне было девятнадцать, я отверг Бога Гнева из своего детства. Но я не заменил его Богом Любви, я вообще Его отверг. Ты просто перестал быть частью моей жизни.

Это разительно отличалось от моего отношения всего пятью годами раньше. В четырнадцать лет я мог думать только о Боге. Я думал, что лучший способ избежать Божьего гнева — это заставить Бога полюбить меня. Я мечтал стать священ­ником.

Все думали, что я приму сан. Монахини в школе были в этом уверены. «У него призвание»,— говорили они. Моя мама тоже была в этом уверена. Она видела, как я устанавливал алтарь на нашей кухне и надевал свое «облачение», воображая, что свер­шаю мессу. Другие мальчики делали из полотенец накидку Су­пермена и прыгали со стульев. Я представлял себе, что полотен­це — это риза священника.

Затем, в начале моего последнего года в церковно-приходской школе, отец внезапно положил конец всем моим мечтани­ям. Однажды мы с мамой говорили о моих планах на будущее, когда папа случайно зашел на кухню.

— Ты не пойдешь в семинарию, — прервал он нас, — так что не забивай себе голову.

— Не пойду? — воскликнул я.

Я был поражен. Я думал, что все было уже решено.

— Нет, —ровно сказал отец.

— Почему?

Мама сидела молча.

— Потому что ты недостаточно взрослый для такого реше­ния, — заявил отец. — Ты не знаешь, что ты решаешь.

—      Нет, я знаю! Я решаю быть священником, — закричал я.

—      Я хочу быть священником.

—   Э, ты не знаешь, чего ты хочешь, — проворчал папа. — Ты слишком мал.

Наконец мама заговорила:

— О Алекс, пусть у мальчика будут свои мечты. Папа не собирался потакать мне.

— Не поощряй его, — приказал он маме и бросил на меня один из своих взглядов, который говорил: «Дискуссия оконче­на». — Ты не пойдешь в семинарию. Выкинь из головы.

Я вылетел из кухни, сбежал по ступенькам вниз. Я искал убежища под моим любимым кустом сирени, который рос в дальнем углу заднего двора и который цвел не так уж часто и не так уж долго. Но в тот раз он стоял в цвету. Я помню, как вдыхал невероятную сладость пурпурных цветов. Я зарылся в них но­сом, как бык Фердинанд. Потом я заплакал.

Не в первый раз отец задул огонек радости в моей жизни.

Было время, когда я думал, что стану пианистом. Я имею в виду — профессиональным, как Либерас, мой детский кумир. Я видел его каждую неделю по телевизору.

Он был родом из Милуоки, и все в городе только и говорили о том, что местный парнишка стал великим человеком. Тогда не было телевизора в каждом доме — по крайней мере не в районе Саут-Сайд, где в Мидуоки жили рабочие, — но отцу каким-то образом удалось купить «Эмерсон» с двенадцатидюймовым экраном и черно-белой трубкой, по форме напоминаю­щей пару скобок. Я сидел перед ним каждую неделю, загипно­тизированный улыбкой Либераса, его канделябром и унизан­ными перстнями пальцами, которые летали над клавишами.

Кто-то однажды сказал, что у меня отменный музыкальный слух. Я не знаю, так это или нет, но я мог сесть за пианино и тут же сыграть простую мелодию так же легко, как спеть ее. Каж­дый раз, когда мама брала нас к бабушке, я направлялся прями­ком к пианино, которое занимало стену в гостиной, и начинал тренькать «У Мери была овечка» или «Мерцай, мерцай, малень­кая звездочка». У меня занимало ровно две минуты подобрать правильные ноты для любой новой песни, а потом я играл ее снова и снова, в глубине своего существа взволнованный музы­кой, которую я могу извлечь из клавиш.

В этот период своей жизни (и на протяжении многих после­дующих лет) я боготворил своего старшего брата, Уэйна, кото­рый тоже умел играть на пианино без нот.

Сын моей матери от предыдущего брака, Уэйн, не был в большой чести у отца. Мягко говоря, все, что нравилось Уэйну, папа терпеть не мог, все, что Уэйн делал, папа презирал. Поэтому игра на пианино была «для бездельников».

Я не мог понять, почему он все время так говорит. Я любил играть на пианино — хотя бы так, как у бабушки, — и мама, и все вокруг видели, что у меня есть несомненный талант.

Потом однажды мама сделала что-то невероятно дерзкое. Она куда-то сходила или позвонила по рекламе в газете, или что-то еще, и купила старую пианолу. Я запомнил, что она стоила двадцать пять долларов (большая сумма для начала пя­тидесятых), так как отец был сердит, а мама сказала, что он не имеет на это права, потому что она несколько месяцев эконо­мила на продуктах и скопила нужную сумму. Она сказала, что бюджет семьи от этого совсем не пострадал.

Наверное, пианолу привез продавец, так как однажды я при­шел со школы и вот — она была там. Я был вне себя от счастья и сразу же сел за инструмент. Вскоре пианола стала моим луч­шим другом. Вероятно, я был единственным десятилетним мальчишкой во всем Саут-Сайде, которого не нужно было на­сильно заставлять практиковаться на пианино. Меня нельзя было оторвать от инструмента. Я не только подхватывал и исполнял любую услышанную мелодию, я сам сочинял их!

Я находил песни в своей душе и выплескивал их на клавиши, и это наполняло меня восторгом. Самая волнующая часть дня наступала, когда я возвращался со школы или с игровой площадки и усаживался за пианолу.

Отец совершенно не разделял моего энтузиазма. «Прекрати барабанить на этом чертовом пианино», — таким, насколько я помню, было его отношение. Но я влюблялся в музыку и свою способность сочинять ее. Мои фантазия о том, что однажды я стану великим пианистом, все росли.

Затем одним летним утром я проснулся от ужасного треска. Натянув одежду, я скатился вниз, чтобы посмотреть, что же происходит.

Папа разбирал пианино на части.

Не просто разбирал, но рвал его на части. Он бил по стенкам изнутри молотком, а потом при помощи ломика разделял их, дерево поддавалось и раскалывалось с ужасным скрипом.

Я стоял, ошеломленный, потрясенный до глубины души. По щекам текли слезы. Мой брат увидел, как я содрогаюсь от без­звучных всхлипываний, и не смог удержаться, чтобы не под­дразнить меня:

— Нил — плакса!

Папа оторвался от своей работы.

— Не будь размазней, — сказал он. — Оно занимало слиш­ком много места. Пора от него избавиться.

Я развернулся, убежал в свою комнату, хлопнул дверью (очень опасный поступок для ребенка в моем доме) и бросился на кровать. Я помню, как я выл — да, буквально выл: «Нет, не-е-ет...», как будто мои жалобные мольбы могли спасти мое­го лучшего друга. Но удары и треск не стихали, и я зарылся головой в подушку, содрогаясь от горечи утраты.

Я чувствую боль, которую пережил тогда, до нынешнего дня.

До этого самого момента.

Когда я отказался выходить из комнаты до конца дня, отец проигнорировал меня. Но когда я не поднялся с кровати еще три дня, отец начал раздражаться. Я слышал, как он ругался с мамой, которая хотела принести мне еду. Если я хотел есть, я мог спуститься к столу, как все. И, если я собираюсь спуститься, я не должен дуться. Б нашем доме не позволялось дуться или сердиться —по крайней мере из-за решений, принятых отцом. Он считал такие проявления эмоции открытым неповиновением и не потерпел бы их. В нашем доме мы должны были не просто принимать владычество нашего отца, но принимать его с улыбкой.

Будешь продолжать реветь, и я поднимусь, и тогда тебе будет о чем поплакать, — кричал он с нижнего этажа, и он не шутил.

Когда даже после запрета приносить мне еду я не вышел из комнаты, отец, наверное, все-таки понял, что перегнул палку. Я должен сказать, что он не был бессердечным человеком, он просто очень привык поступать как бессердечный человек. Он привык, что ему не задавали вопросов и что он объявлял и выполнял свои решения без особых любезностей. Он вырос в эпоху, когда быть отцом означало быть «боссом», и он не тер­пел никакого непослушания.

Поэтому ему было нелегко подойти к моей комнате и посту­чать в дверь —то есть фактически спросить разрешения войти. Я могу только предположить, что моя мама очень сильно над ним поработала.

— Это папа, — объявил он, как будто я не знал и как будто он не знал, что я знал. — Я хочу поговорить с тобой.

Эти слова были так близки к извинению, как только он мог позволить себе в отношениях со мной.

— Хорошо, — выдавил я, и он вошел.

Мы долго говорили, он, сидя на краю кровати, я, опершись на спинку, и это был один из лучших разговоров, которые когда-либо были у нас с отцом. Отец сказал, что, хотя он знал, что мне нравится играть на пианино, он не подозревал, что это так много для меня значит. Он сказал, что всего лишь хотел освободить место в общей комнате, чтобы поставить вдоль стены кушетку, потому что мы покупали кое-какую новую ме­бель для гостиной. Потом он сказал слова, которые я до сих пор не забыл.

— Мы купим тебе новое пианино, но оно будет доста­точно маленьким, чтобы мы смогли поставить его здесь, у тебя в спальне.

Я был так взволнован, что едва мог дышать. Он сказал, что сразу же начнет откладывать деньги и что вскоре у меня будет пианино.

Я крепко обнял папу. Он меня понял. Все будет хорошо. К обеду я спустился в столовую.

Проходили недели, но ничего не происходило. Я думал: «Он просто ждет моего дня рождения».

Наступило десятое сентября, но пианино не было. Я ничего не сказал. Я подумал: «Он ждет Рождества».

Пришел декабрь, и я просто задержал дыхание. Ожидание было просто невыносимым. Когда пианино не появилось, мое разочарование было огромнейшим.

Прошли еще недели, еще месяцы. Не помню, когда я точно понял, что отец не собирается выполнять свое обещание. Но только после тридцати я понял, что он, наверное, никогда и не собирался его выполнять.

В тот день я дал моей старшей дочке обещание, которое не думал сдержать. Я просто хотел, чтобы она перестала плакать. Я просто пытался утешить ее в каком-то детском несчастье, о котором сейчас не помню. Я даже не помню, что я пообещал. Я просто сказал что-то, чтобы успокоить ее. Это помогло. Она обвила мне ручонками шею и закричала: «Ты самый лучший папочка на всем белом свете!»

И грехи отцов да падут на головы их детей...

Твой рассказ занял много времени...

Прости. Я...

Нет, нет — это не жалоба, это наблюдение. Я просто хотел подчеркнуть, что этот эпизод, очевидно, очень важен для тебя.

Да. Был и есть.

И чему он тебя научил?

Никогда не давать обещания, которые я не могу выполнить. Особенно своим детям.

Это все?

Никогда не использовать свое знание о том, чего хочет другой человек, для того, чтобы получить то, чего хочу я.

Но люди «обмениваются» друг с другом все время. Такова основа вашей современной экономики и большинства от­ношений в вашем обществе.

Да, но есть такое понятие, как «честный обмен», и есть манипу­лирование.

В чем разница?

Честный обмен — это взаимовыгодная сделка. У тебя есть то, что нужно мне, у меня есть то, что нужно тебе, мы приходим к соглашению, что у них более или менее одинаковая ценность, и обмениваемся ими. Это чистая сделка.

Существует также эксплуатация. Это когда у тебя есть то, что мне нужно, и у меня есть то, что нужно тебе, но ценность этих вещей не одинакова. Но мы все равно совершаем сделку, потому что один из нас отчаянно нуждается в том, что есть у другого, и он готов заплатить любую цену. Именно так посту­пают некоторые многонациональные корпорации, предлагая по семьдесят пять центов за час работы в Малайзии, Индонезии и Тайване. Они называют это экономической возможностью, но это эксплуатация, простая и неприкрытая.

И наконец, существует манипуляция. Это когда у меня нет ни малейших намерений дать тебе то, что я предлагаю. Иногда это происходит неосознанно. Это плохо. Но в худшем случае человек полностью осознает, что он не собирается выполнять обещанное. Это уловка — техника, с помощью которой друго­го человека можно заставить замолчать или тут же, сразу же успокоить. Это ложь, и самая худшая, потому что она затягива­ет рану, которая позже откроется заново и станет еще глубже.

Очень хорошо. Ты растешь в осознании того, что значит обладать честностью. Честность важна в любой системе. Если честность системы фальшива, сама система рухнет. Какой бы изощренной ни была конструкция, она не мо­жет ничего поддержать, если ее честность скомпрометирована. Учитывая цель, к которой ты стремишься в своей жизни, —хорошо, что ты понимаешь.

И все же чему еще ты научился?

Ну, я не знаю. Ты намекаешь на что-то конкретное?

Я надеялся, что ты научился кое-чему о жертвах. Я надеял­ся, что ты запомнил истину, что нет ни жертв, и злодеев.

Ах, это.

Да, это. Почему ты не расскажешь Мне? Теперь ты учи­тель, ты вестник.

Нет ни жертв, ни злодеев. Нет «хороших парней» и «плохих парней». Бог создал только Совершенство. Каждая душа совер­шенна, чиста и прекрасна. В состоянии забвения, в котором они обитают здесь, на Земле, совершенные творенья Божии могут совершать несовершенные поступки — или поступки, которые мы называем несовершенными, — но все, что происходит в жизни, имеет свою причину. В Божьем мире не бывает ошибок, и ничего не происходит случайно. И никто не приходит к Тебе без дара в руках.

Отлично. Это очень хорошо.

Но многим людям это сложно воспринять. Я знаю. Ты предель­но ясно изложил это в трилогии «Беседы с Богом», но некото­рым людям все же очень трудно согласиться с тем, что все в мире совершенно.

Все проясняется в свое время. Стремящиеся к более глубо­кому пониманию этой истины найдут его.

В этом поможет книга «Маленькая душа и Солнце», как и по­вторное прочтение нашей трилогии.

Да, и, судя по твоей почте, многим это будет весьма кстати.

Минуточку! Ты видел мою почту?

Прошу тебя...

Ох...

Полагаешь, в твоей жизни бывают события, о которых Я не знаю?

Наверное, нет. Мне просто не нравится думать об этом.

Почему?

Думаю, потому, что я не очень горжусь кое-какими случаями из своей жизни.

И?

И мысль о том, что Ты обо всем знаешь, немного диском­фортна.

Помоги Мне понять почему. На протяжении многих лет ты рассказывал о таких событиях своим лучшим друзьям. Ты подолгу беседовал о них во тьме ночи со своими воз­любленными.

Это другое.

В чем отличие?

Возлюбленная или друг — это не Бог. Когда возлюбленная или друг знают о таких вещах, это совсем не то же самое, когда Бог о них знает.

Почему?

Потому что возлюбленная или друг не осудит и не накажет.

То, что Я скажу, возможно, тебе не понравится. За про­шедшие годы твои возлюбленные и друзья осуждали и наказывали тебя гораздо чаще, чем это делал Я. В действи­тельности, Я никогда этого не делал.

Ну, пока нет. Но в Судный День...

Ну вот, опять.

Хорошо, хорошо, но повтори мне снова. Мне нужно чаще слы­шать об этом.

Нет никакого Судного Дня.

И никакого проклятия или наказания.

Никакого, кроме того, которое вы сами на себя налагаете.

И все же мысль о том, что Ты знаешь все, что я когда-либо говорил или делал...

...ты забыл «все, о чем когда-либо думал».

Да, все, о чем я когда-либо думал, говорил или делал... меня беспокоит.

Мне бы не хотелось этого. Я знаю.

Об этом и будет наша книга —как обрести дружбу с Богом.

Я знаю. И я правда думаю, что теперь мы с Тобой друзья. Я уже долго так ощущаю. Вот только...

Что? Что только?

Время от времени я снова возвращаюсь к старым мыслям, и иногда мне тяжело думать о Тебе по-новому. Я все еще думаю о Тебе как о Боге.

Да, но ведь Я и есть Бог.

Я знаю. В этом все дело. Иногда я не могу думать о Тебе как о Боге и о друге одновременно. Я не могу употребить эти два слова в одном предложении.

Очень грустно, потому что они должны стоять рядом.

Я знаю, знаю. Ты мне все время об этом говоришь.

Что нужно для того, чтобы ты обрел настоящую, а не ис­кусственную дружбу со Мной?

Не знаю. Я не уверен.

Знаю, что не знаешь, но если бы ты думал, что знаешь, каков бы был твой ответ?

Наверное, мне нужно доверять Тебе.

Хорошее начало.

И, наверное, мне нужно было бы любить Тебя.

Замечательно. Продолжай.

Продолжать?

Продолжай.

Я не знаю, что еще сказать.

Что еще ты делаешь для своих друзей, кроме того, что ве­ришь им и любишь их?

Я стараюсь проводить с ними больше времени.

Хорошо. Что еще?

 Стараюсь что-то сделать для них.

Чтобы заслужить их дружбу?

Нет, ведь я их друг.

Замечательно. Что еще?

Гм... Я не уверен.

Ты позволяешь им что-то сделать для себя?

 Я стараюсь как можно меньше просить своих друзей об услугах.

Почему?

Потому что хочу, чтобы они оставались моими друзьями.

Ты полагаешь, что дружить означает ни о чем не просить друга?

Думаю, да. По крайней мере, меня этому учили. Самый быст­рый способ потерять друга — навязываться ему.

Нет, это самый быстрый способ выяснить, кто твои друзья.

Возможно...

Не «возможно». Точно. Друг — это тот, кому невозможно навязаться. Любой другой — просто знакомый.

Вот как! Ты создаешь жесткие правила.

Это не Мои правила. Это твои собственные определения. Ты просто их забыл. И, таким образом, ошибочно понима­ешь дружбу. Настоящую дружбу используют.

Дружба не похожа на дорогой фарфоровый сервиз, кото­рый ты боишься взять в руки, чтобы не разбить. Настоя­щая дружба — это как хорошая компьютерная програм­ма. Ее невозможно сломать, сколько бы ты ею ни пользо­вался.

Мне трудно сейчас.

Я знаю, и в этом проблема. Вот почему у тебя не было настоящей, практичной дружбы со Мной.

Как же мне решить проблему?

Ты должен увидеть все взаимоотношения между людьми в истинном свете. Ты должен понять, как на самом деле обстоят дела и почему люди делают то, что они делают. Ты должен добиться ясности относительно некоторых базовых принципов Жизни.

Об этом наша книга. Я помогу тебе.

Но мы совершенно отошли от темы. Ты говорил о том, что нет ни жертв, ни злодеев.

Мы ни от чего не отошли. Это все та же тема.

Не понимаю.

Погоди минуту и поймешь.

Хорошо. Так как же мне подружиться с Богом?

Поступай так, как ты бы поступал с другом.

Доверять Тебе.

Доверять Мне.

Любить Тебя.

Любить Меня.

Проводить больше времени с тобой.

Да, приглашать Меня к себе. Возможно, очень надолго.

Делать что-то для Тебя... хотя у меня нет ни малейшего представления, что я могу сделать для Тебя

Многое, поверь Мне.

Хорошо. И последнее: позволять Тебе делать что-то для меня.

Не просто «позволять». Просить Меня. Требовать у Ме­ня. Приказывать Мне.

Приказывать Тебе?

Приказывать.

Здесь мне тоже трудно. Я даже представить себе этого не могу.

В этом вся проблема, друг Мой. В этом вся проблема.

4

Думаю, людям понадобится немало усилий, чтобы начать что-то требовать от Бога.

Я предпочитаю слово «смелость». Я уже говорил тебе, что для достижения настоящей, действенной дружбы с Богом понадобится изменить ум и сердце и обрести смелость.

Как мне перестроить свое отношение к Богу настолько, чтобы постигнуть, что я могу что-то требовать от Бога?

Не просто можешь. Это лучший способ добиться резуль­татов.

Хорошо, но как мне обрести такое понимание?

Я уже говорил: в первую очередь, ты должен понять, как все устроено на самом деле. То есть — как устроена жизнь. Но мы перейдем к этому через минуту. Вначале Я назову Семь Шагов к Дружбе с Богом.

Хорошо, я готов.

Первый: Знать Бога.

Второй: Доверять Богу.

Третий: Любить Бога.

Четвертый: Принять Бога.

Пятый: Использовать Бога.

Шестой: Помогать Богу.

Седьмой: Благодарить Бога.

Их можно использовать, если ты хочешь подружиться с любым человеком.

Это действительно так?

Да. фактически, ты подсознательно наверняка ими поль­зуешься. Если бы ты пользовался этими шагами созна­тельно, ты бы подружился со всеми, с кем встречался в жизни.

Было бы чудесно, если бы я узнал о них в молодости. Тогда я не умел общаться с людьми. Мой брат всегда легко находил дру­зей, но я — никогда. Поэтому я старался подружиться с его друзьями. Ему было нелегко со мной, я всегда хотел идти туда, куда и он, делать то, что и он.

Ко времени поступления в среднюю школу у меня уже были свои интересы. Я все так же любил музыку, поэтому я записался в передвижной оркестр, хор и обычный оркестр. Я также зани­мался в фотокружке, принимал участие в работе группы по созданию альбомов выпускных классов и был репортером на­шей школьной газеты. Я входил в драматический кружок, шах­матный и — возможно, самое примечательное — в дискус­сионную группу, даже лучшую дискуссионную группу.

Именно в средней школе я начал свою карьеру диктора. У одной из местных радиостанций возникла идея каждый вечер передавать репортажи о спортивных достижениях средних школ, привлекая для этого учеников. Я уже был комментато­ром на всех школьных футбольных и баскетбольных матчах, поэтому, естественно, меня избрали представителем нашей школы. Это было мое первое знакомство с радио, и оно стало началом моей тридцатипятилетней карьеры в средствах массо­вой информации.

И все же, несмотря на все мои увлечения (а возможно, из-за них) я не мог ни с кем подружиться. Я уверен, основная причи­на была в том, что я раздул свое эго до огромных размеров. Так ^частично компенсировал годы детства, когда отец постоянно говорил мне, что меня должно быть «видно, но не слышно», к Тому же я всегда немного любил порисоваться. Боюсь, что я был невыносим; немногие ребята в средней школе могли меня терпеть.

Я знаю, что со мной происходило. Я искал в глазах других одобрение, которого я не получал от отца. Мой отец был очень скуп на похвалу. Я помню, как однажды выиграл в дискуссион­ном турнире и привез домой приз. Единственным комментари­ем моего отца было: «Этого я ожидал меньше всего».

Трудно чувствовать себя хорошим, когда даже победы в турнире недостаточно, чтобы заслужить хотя бы небольшую похвалу от своего отца. (Печальнее всего то, что он считал свои слова похвалой.)

Поэтому я приобрел привычку докладывать отцу обо всем, что я делаю, рассказывать о всех моих достижениях, надеясь, что однажды услышу от него: «Это невероятно, сынок. Позд­равляю. Я горжусь тобой». Я так и не услышал похвалы — ч начал искать ее у других.