Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Выдержки из произведения

ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

НИЭННАХ ИЛЛЕТ

ОТ АВТОРОВ
...Следует ли верить себе? Если следует, то насколько? Следует ли говорить - это так,
потому что я хочу, чтобы так было? Потому мне так нравится? Следует ли принимать сказку за
реальность?
Вначале было Слово.
И Слово было - имя, то, что "не числится больше среди имен Валар, и не произносится
более оно в Арде". И были - две дотошные дамы, гуманитарий и "технарь", не поверившие в то,
что имя это означает - "Тот, кто восстал в мощи своей".
Вначале был вопрос.
Разве вспомнишь его теперь - тот первый вопрос, на который не найти ответа во вроде
бы логичном повествовании. А когда ответ был найден, рухнула стройная схема, и шитая
золотом ткань прекрасной сказки стала расползаться под пальцами... и - что за ней?
Вначале был взгляд.
Взгляд человека, не привыкшего делить людей на друзей и врагов, подлецов и героев,
Черных и Белых. Не привыкшего слепо верить никому и ничему.
...Мы сами стесняемся признаться себе, что играем всю жизнь. Играем тайком от самих
себя. Уверяем себя, что это только наша выдумка, сказка, это только наше... и - восхищаемся
теми, кто свою сказку, свою игру смеет открыть другим, мучительно завидуем им: ведь это же
так трудно - раскрыться, ведь будут бить, а что страшнее - смеяться будут - те, кто не посмел.
Те, кто побоялся сделать это сам. Не каждый поступит так; но ведь и один удар - боль... И все
равно - игра, мечта, сказка с нами. До конца.
Только - насколько сказка? Насколько - игра?
Когда-то, говорят, Джон Рональд Руэл Толкиен получил интересный отзыв от одного из
своих собеседников - "не Вы написали "Властелина Колец". И он был рад, что кто-то еще понял
это.
Когда-то Бальзак говорил, что "Человеческую комедию" ему продиктовал его
призрачный двойник. И "черный человек" подтолкнул Моцарта к созданию "Реквиема".
Что же это? Может - воображение творца. Может - иное бытие, которое не все способны
видеть...
А если - все?
И каждый видит по-своему: свою грань единого целого, или, как принято сейчас
говорить, свое отражение. Но большинство все же идет за Ведущим. Им может быть писатель,
создавший сказку о своем видении (а кто и как развернул это видение перед ним?) - и в
результате восторг, восхищение красотой изложения и талантом автора ослепляет и велит
видеть только так...
Говорят, лишь те произведения истинно совершенны, в которых ничего не хочешь
изменить, которые не хочешь дописать или продолжить. Таких мало, и книги Дж.Р.Р.Толкиена
не входят в их число - утверждение, которое попытаются оспорить тысячи читателей,
относящихся к "Сильмариллион" и "Властелину Колец", как к Библии. Однако тому, кто
привык не только смотреть, но и видеть, очевидно, что в произведениях профессора Толкиена
сказано не все.
Давайте скажем откровенно: то, что мы зовем Ардой, - есть. Мы в это верим, - каждый
по-своему, - даже если разум говорит, что это бред, что этого не может быть. Это - есть. И -
будет. И наше восприятие, наша вера в мир, зовущийся Ардой, меняет и творит его даже
сейчас. И на то, что вы увидите, открыв эту книгу, - почти глас вопиющего в пустыне -
смотрите сами. Попробуйте, по крайней мере. Не идите лишь по нашим следам. Ищите свое.
Эта книга - лишь попытка докричаться.
Как это началось и почему? Долгий рассказ. Скажем одно - настало время поверить
своим мыслям, видениям, бреду, снам - и логике. Зрение выискивало недомолвки и
несоответствия в повествовании Толкиена. Логика заполняла лакуны. Эмоции проверяли
правильность догадки. Видения и сны - ставили перед фактом: это было так.
...А может, все начиналось совсем по-другому?
"Ну-с, молодой человек, - сказал пожилой Назгул с цифрой 24 и эмблемой Моргульского
гарнизона на нашивках, вертя в руках послужной список вытянувшегося перед ним в струнку
молоденького благоговеющего призрака, - посмотрим, что там у Вас..."
Таким было начало. Безобидные шуточки, анекдоты "из жизни Моргульского
Университета" - ничего больше.
И - Война Гнева, закрытые страницы в "Сильмариллион": только через год поймешь, что
ни разу не перечитала их.
И - одно имя, почти никогда не произносившееся вслух.
Вначале было - Имя.
Уже не вспомнишь, кем в первый раз было сказано: "Я видела. Так было". Когда в
первый раз был закрыт и отложен в сторону "Сильмариллион" ("Слушай, ну это уже ни в какие
ворота не лезет! Лучше уж самим посмотреть..."). Кто впервые протянул насмешливо:
"Конечно-конечно, это ведь мудрые в Эрессеа говорят..."
Когда за легендами о славных победах и прекрасных бесстрашных героях впервые -
кровь не вся ушла в землю - стала проступать иная правда.
Это потом - смущенные оправдания: "Ведь Гарднер в своем "Гренделе", по сути, сделал
то же самое..."
Это потом: "Ведь не один же человек писал цикл о Конане..."
Это потом - странный взгляд в пространство и неестественно-ровное: "Я помню..."
Все это еще будет. Сейчас есть только - Имя, да вопросы, которые, кажется, никто не
задавал себе за все время, прошедшее с публикации "Властелина Колец" и "Сильмариллион". И
есть двое - с уклоном в филологию и историю соответственно, - у которых возникло желание
достроить неполную картину мира.
Книга, которую вы держите в руках - не критика Толкиена. Это попытка рассказать об
Арде языком Людей, а не эльфийских легенд и преданий.
Если для Вас "Сильмариллион" - только сказка или "сумма мифологий" - закройте книгу:
вы ошиблись в выборе.
Если вы ищите "что-нибудь еще про Хоббитов" - закройте книгу: здесь нет ни занятных
похождений, ни веселых чудес; здесь никто не кидает шишками в волков и не ведет
хитроумных бесед с глуповатым драконом.
Мы не претендуем на истину в последней инстанции: смотрите своими глазами, ведь ни
один человек не может быть до конца объективным.
Мы не стремимся развенчивать одних и превозносить других, не подменяем черное
белым: просто - у побежденных (а побеждены ли они?) никто, никогда и ничего не спрашивал.
Летописи пишут победители, и летопись победителей - "Сильмариллион".
Мы не придумывали лихих сюжетных наворотов, не нагромождали ужасов: война
жестока и без того, мы все просто привыкли к мысли об этой жестокости...
Смотрите же, как это - первая в мире война.
Смотрите, те, кто делал из Арды - игру, кто с восхищением читал о победах над Врагом,
кто предвкушал счастливую развязку - цена победы такова.
И, может быть, вы задумаетесь об этом. О том, почему побежденные могут оказаться
выше победивших.
А кто-то, словно обиженный ребенок, бросится защищать красивую сказку гневными
письмами.
А кто-то хлопнет себя ладонью по лбу - ведь все так очевидно, Господи, где были мои
глаза!..
А кто-то просто пожмет плечами и отвернется.
Все это мы уже видели.
Но, может быть, хоть один - задумается.
Смотрите: в мире нет ни абсолютного Зла, ни абсолютного Добра. Смотрите:
справедливость, не ведающая милосердия, обращается в бессмысленную жестокость.
Смотрите.
Мы раскрыты. Мы не прячемся. Выбор сделан. Если кто-то услышал - хорошо. Если кто-
то пойдет своим путем - хорошо. Если кто-то возненавидит
- пусть.
У сказителей нет мечей.
ПРОЛОГ
Кто знает, кто скажет, когда появилась в Арте Книга, что стала памятью мира? Знающий
язык Великой Мудрости мог прочесть в ней слова о тайнах Эа, о том, как рождался из Тьмы -
Свет, о том, как был создан мир. Может, Книга древнее Арты, может появилась вместе с
миром... Чьи руки касались ее в пору юности мира - только ли руки Мелькора? Или эта Книга
была создана его мыслью и памятью? Кто знает это ныне? Мудрые молчат, и видящие говорят:
"Это скрыто от нас". Быть может, знает это лишь Властелин Тьмы - но кто шагнет за Грань,
чтобы спросить его, кто из живущих сможет вернуться назад и рассказать?
Книга, которую пишет время, Книга истины, чей язык внятен всем, но немногие видели
ее. Тайны земли и звезд хранит она, и даже Владыка Судеб не знает всего, о чем повествует
она.
Кто расскажет, почему идущие Путем Тьмы хранят Книгу Памяти? Может, потому, что
вставшим под знамена Скорби не дано забыть ничего. Может, потому, что Тьмой рождены
память и скорбь, свет и истина... Говорят, Книга сама избирает Хранителя, и немногим под
силу это тяжкое бремя. Может быть, лживое слово и деяние могут обмануть чувства, разум и
сердце, можно лгать самому себе и верить в эту ложь, но Книга не лжет никогда.
Книга существует, пока существует мир - а, быть может, жив мир, пока существует
Книга... Кто знает? - но эта связь неразрывна, как те связи, что держат Арту, как единое целое.
Никто и никогда не сможет изменить ни слова в Книге Истины, даже всем сердцем желая
этого, как невозможно повернуть вспять реку Времени. Деяния идущих путем Тьмы и Света,
деяния славы и позора, деяния справедливости и беззакония, добра и зла - обо всем этом
говорит Книга. Можно скрыть деяние от людских глаз и от глаз Бессмертных, но читающий
Книгу увидит истину...
К сердцу Мира - мое,
Прожигая свой путь в облаках,
Каплей огненной крови падает.
Синим росчерком молний
В новорожденных небесах
Нарекаю тебя - Арта...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЕРДЦЕ МИРА
ОБРЕТЕНИЕ ИМЕНИ. ПРЕДНАЧАЛЬНАЯ ЭПОХА
"Был Эру, Единый, которого в Арде называют Илуватаром, Отцом Всего Сущего: и
первыми создал он Айнур, Божественных, что были порождением мысли его, и были они с ним
прежде, чем было создано что-либо иное. И говорил он с ними, и давал им темы музыки, и пели
они перед ним, и радовался он. Но долго пели они поодиночке, или немногие - вместе, в то
время, как прочие внимали, ибо каждый из них постиг лишь ту часть разума Илуватара,
которой был рожден, и медленно росло в них понимание собратьев своих. И все же чем больше
слушали они, тем больше постигали, и увеличивались согласие и гармония в музыке их..."
Так говорит эльфийское предание "Айнулиндале", Музыка Айнур.
...Никто не знал, не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, откуда пришел он, кто он, и
почему возжелал создать мир, покорный его воле, отгороженный от иных миров, что светились
в черных глубинах Эа среди бесчисленных звезд.
Таков был Замысел: Мир будет новым, непохожим на другие. И будет этот мир
правильным и неизменным, ибо так хочет Эру, ибо это нравится ему. И будет в мире все так,
как он сказал, и все, что будет в мире, будет возносить хвалу Единому.
Тогда создал он в Эа замкнутую сферу, и была в ней Пустота, что должна была стать
преградой, отделяющей мир от Эа. Но силу для творения пришлось черпать извне, и
изначально в сферу не-Эа проникло ее бытие. Была она лишь лакуной в общей ткани, и
существовала только благодаря Эа.
И вошел Эру в не-Эа, и были там чертоги его, где не было Тьмы, но не было и Света, ибо
не было там ничего. "Здесь, - сказал он, - создам Я новый мир". Но чтобы мир этот был иным,
самому Творцу нужно было стать новым, не ведающим ни о других мирах, ни об Эа. А этого он
не мог. Он мог лишь заставить себя ослепнуть, забыть о том, что лежит за пределами его
чертогов. И сказал он: "Да станет этот мир слепым, да не увидит вовек Тьмы Эа. И будет мир
этот знать лишь то, что Я - Творец и Господин его. Да будет так".
Изначальная Тьма покоила в себе миры Эа, и чертоги Эру были - замкнутое Ничто среди
бесчисленных звезд. Тьма лежала вокруг - великая, всепорождающая, полная безграничной
силы. Она словно смеялась над тем, кто пытался не видеть ее, хотя сам был рожден ею. И тогда
сказал Эру: "Да будет в чертогах Моих не-Тьма!" И не стало Тьмы в чертогах его, но был это и
не Свет, ибо Свет рождается лишь во Тьме. И все силы Эру ушли на творение Пустоты и не-
Тьмы, он растратил их в борьбе с Эа и Тьмой, с памятью своей и со зрением своим. Тогда вновь
вынужден был он взять силы из Эа, и снова Бытие проникло в Пустоту. Из Эа и Тьмы силой
разума своего и воли своей создал Эру первого из тех, кого нарек он Айнур. Но, взглянув на
него, ужаснулся Эру, ибо увидел в нем воплощение всего, о чем хотел забыть, чего не желал
видеть. Не был первый из Айнур ни частью разума, ни частью замыслов Эру.
Тогда взял Эру Свет и смешал его с Тьмой, ибо Свет не только гонит Тьму, но и
поглощает другие огни. И так создал он остальных Айнур, и в каждом из них была часть Тьмы
и часть силы Эа. Все они могли видеть и знать Тьму, но не-Свет Эру слепил им глаза, и воля их
была покорна воле создавшего их. И, чтобы подчинить себе первого из Айнур, старшего сына
своего, Эру отнял у него имя и нарек его - Алкар.
...Имя - не просто сплетение звуков. Это - ты, твое "Я". А он, непохожий на других,
лишен даже этого. Алкар, Лучезарный. Имя - часть его силы, его сути - отняли. Дали - другое.
Кто сделал это? Зачем? Алкар. Алкар. Чужое, холодное. Мертвое.
Айнур должно ощущать имя частью себя, своим "я-есть". Он повторяет их имена, и лица
Айнур на миг становятся определенными. Это радость - слышать, как тебя окликают
музыкальной фразой, ставшей выражением твоей сути. Глубокий пурпурно-фиолетовый
аккорд: Намо. Серебряная струна, горьковатый жемчужный свет: Ниенна. Прохладно
мерцающее серебристо-зеленое эхо: Ирмо. Медный и золотой приглушенный звон: Ауле.
Эти - ближе всех, чем-то похожие и - иные. А его имя лишено цвета и живого звука.
Алкар. Ал-кар. Мертвый сверкающий камень. Невыносимая мука - слышать, но иного имени
помнить не дано. Чужой. Иной. Почему? Кто ответит?
В песне Айнур звучит отголосок иной музыки, но откуда он знает ее? Он спрашивал.
Ответа нет. Может это - его дар, особый, отличающий его от других? Нет. Почему? Другие
видят прекрасный лик Эру - он не различает черт лица в изменчивом сиянии. Почему? Или - он
слеп? Он. Кто - он? Алкар. Стук падающих на стекло драгоценных камней. Алкар,
Блистательный. Алкар, Лучезарный. Алкар, Лишенный Имени.
А там, за пределами обители Единого - Пустота и вечный мрак. Так он сказал,
всеведущий единый Творец. И в душе Айну - пустота. Не лучше ли уйти туда, в Ничто,
составляющее его суть, чтобы не видеть светлых и радостных лиц Айнур, чтобы не слышать
этого имени - Алкар... Чужой. Иной. Он не знает радости - первым даром бытия для него стало
одиночество и отчужденность. Лучше - не-быть, вернуться в Ничто, навсегда покинуть чертоги
Эру...
Темнота обрушилась на него мягким оглушающим беззвучием. Значит это и есть -
Ничто? Но почему так тяжело сделать шаг вперед - словно огромная ладонь упирается в грудь,
отталкивает... Если он - часть Ничто, почему же и пустота не принимает его? Неужели - снова
чужой?..
Тогда он рванулся вперед с силой отчаянья сквозь упругую стену и внезапно увидел.
"Разве здесь, во мраке, можно - видеть? - растерянно успел подумать он. - И звуков нет в
пустоте - почему я слышу? Что это?.. Музыка... слово... имя... Имя?!"
Мелькор.
"Мое имя. Я. Это - я. Я помню. Мелькор. Я. Это - мое я-есть. Бытие. Жизнь. Ясное
пламя. Полет. Радость. Это - я..."
И все-таки даже это показалось незначительным перед способностью видеть. Он не знал,
что это, но слова рвались с его губ, и тогда он сказал: Ахэ, Тьма.
А ясные искры во тьме - что это? Аэ, Свет... Гэле, Звезда... Свет - только во Тьме...
откуда я знаю это?.. Я знал всегда... Он протянул руки к звездам и - услышал. Это - звезды
поют? Он знал эту музыку, он слышал ее отголоски в мелодиях Айнур... Да, так... Он понял это
и рассмеялся - тихо, словно боясь, что музыка умолкнет. Но она звучала все яснее и увереннее,
и его "я" было частью Музыки. Он стал песнью миров, он летел во Тьме среди бесчисленных
звезд, называя их по именам - и они откликались ему... Тогда он сказал: "Это Эа, Вселенная".
"Но ведь он говорил - Пустота, Ничто... Неужели он не знает об этом? Не видел? Он,
всевидящий Эру?.."
Эру. Эрэ. Пламя.
"Это его имя?.. Да... но почему же - Единый? Кто сказал это? Или он тоже - Лишенный
Имени? И почему я смог вспомнить свое имя только теперь? Неужели Эру - Эрэ сделал так?
Зачем? Почему - со мной? Я должен понять... Но если он не помнит своего имени - я скажу
ему! Я верну ему имя, я расскажу об Эа - они должны увидеть! Я вернусь, я скажу: я видел, я
слышал, я понял..."
Так вновь обрел Айну имя, и более воля Единого не сковывала его. И не были разум и
замыслы его частью разума и замыслов Единого.
Так Единый перестал быть Единым, ибо стало их - двое.
И вернулся Айну Мелькор в чертоги Эру: изумленно и смущенно встретили его
собратья, ибо увидели, что иным стал облик его. И был он среди прочих Айнур, как дерзкий
юноша в кругу детей. Ныне не в одеяния из переливчатого света - в одежды Тьмы был облачен
он, и ночь Эа мантией легла на плечи его. И - лицо. Словно озаренное изнутри трепетным
мерцанием, неуловимо изменчивое - и все же определенное. Взгляд - твердый и ясный, глаза
светлы, как звезды.
Смело и спокойно предстал он перед Илуватаром и заговорил:
- Ныне видел я бесчисленные звезды - Свет во Тьме - и множество миров. Ты говорил -
вне светлой обители твоей лишь пустота и вечный мрак. Я же видел свет, и это - Свет. Скажи,
как теперь понять слова твои? Или ты хотел, чтобы мы увидели сами, и услышали Песнь
Миров? Наверно, каждый сам должен прийти к пониманию...
- Я рек вам истину: только во Мне - начало и конец всего сущего и Неугасимый Огонь
Бытия.
- Да, я знаю, я понял: Эрэ - Пламя!
Он сказал - Эрэ, и в этот миг облик Илуватара стал четким и определенным. И
болезненно изумил Айну гнев, исказивший черты Творца. Как же так? Разве не радость -
вспомнить свое имя? Или Илуватар хотел забыть его? Но почему?
...Сияющий трон, блистающие одежды... Каким нелепым, ненастоящим казалось это
тому, кто видел величие Эа! Так ребенок, решив поиграть в короля, увешивает себя яркими
стекляшками, наивно думая, что наряд возвысит его над другими. Мелькор грустно улыбнулся.
- Ты дерзок и непочтителен. Мятежные речи ведешь ты и не ведаешь, что говоришь. Нет
ничего более, кроме Меня и Айнур, рожденных мыслью Моей. Твое же видение - лишь тень
Моих замыслов, отголосок музыки, еще не созданной...
- Нет-нет, я видел, я услышал Песнь Мироздания... Быть может, ты никогда не покидал
своих чертогов? Тогда, если пожелаешь, я стану твоими глазами. Я расскажу тебе о мирах... -
Айну улыбнулся.
- Замолчи. Слова твои безумны. Или ты усомнился в Моем всемогуществе и всеведении -
ты, слепое орудие в Моих руках? Или смел подумать, что способен постичь всю глубину Моих
замыслов?
- Прости, но...
- Я не желаю более слушать тебя.
Айну ушел, недоумевая. Он пытался понять, чем навлек на себя гнев Эру
- и не находил ответа: "Но ведь я же видел", - в сотый раз повторял он себе. Тусклыми и
бесцветными казались ему теперь блистающие чертоги. То, что некогда поражало величием,
оказалось ничтожным, напыщенным и жалким, ему было тесно здесь, и вновь покинул он
обитель Илуватара. Так начались его странствия в Эа, и размышления его все меньше походили
на мысли прочих Айнур.
"Среди Айнур даны были Мелькору величайшие дары силы и знаний, и в дарах всех
собратьев своих имел он часть. Часто уходил он один в Пустоту в поисках Неугасимого
Пламени; ибо возросло в нем желание дать бытие собственным созданиям, и казалось ему, что
мало думает Илуватар о Пустоте, и нетерпением наполняла его Пустота. Но не нашел он
Пламени, ибо оно пребывает с Илуватаром. И в одиночестве задумал он несходное с мыслями
собратьев его..."
И возник у Айну Мелькора замысел создать свой мир, и родилась в душе его Музыка,
мелодией вплетавшаяся в Песнь Миров. Таков был замысел: мир будет новым, непохожим на
другие. Будет он создан из огня и льда, из Тьмы и Света, и, в их равновесии и борьбе будут
созданы образы более прекрасные, чем видения, рожденные музыкой Айнур и Илуватара. В
двойственности своей будет этот мир непредсказуем, яростно-свободен, и не будет он знать
неизменности бездумного покоя. И те, что придут в этот мир, будут под стать ему -
свободными; и Извечное Пламя будет гореть в их сердцах...
И показался этот мир Мелькору прекрасным, и радость переполняла его, ибо понял он,
что способен творить.
Так перестал Илуватар быть единственным Творцом.
Тогда вернулся Мелькор в чертоги Илуватара, и музыка была в душе его, и музыкой
были слова его, когда говорил он Эру и Айнур о своем замысле. И была эта музыка прекрасной,
и, пораженные красотой ее, стали Айнур вторить Мелькору - сначала робко и по-одному, но
потом лучше стали они постигать мысли друг друга, и все согласнее звучала их песнь, и
вплетались в нее их сокровенные мысли.
И хор их встревожил Илуватара, ибо услышал он в Музыке отзвук Песни Миров, о
которой хотел забыть. И в гневе оборвал их песнь Эру, и не пожелал он слушать Мелькора, но
решил создать свою Музыку, дабы заглушить Музыку Эа.
И попытался Илуватар проникнуть в мысли Мелькора, но понял с изумлением, что более
не способен сделать этого. Мысли прочих Айнур были для него открытой книгой, в Мелькоре
же видел он ныне что-то чужое, непостижимое, а потому пугающее. Он понял одно: Мелькор -
Творец; и нужно торопиться, пока не осознал он своей силы...
В то время пришел к престолу Эру Манве, тот, кто был младшим братом мятежному
Айну в мыслях Илуватара; и так говорил он:
- Могуч среди Айнур избравший себе имя Мелькор - Восставший в мощи своей. Но
гордыня слепит глаза ему и мятежные мысли внушает ему, будто может он сравняться с
Великим Творцом Всего Сущего. Верно, недаром скрывает он от нас мысли свои; должно быть,
недоброе задумал он...
И милостиво кивнул Илуватар, и сказал он себе: "Вижу Я, что нет в душе Манве
мятежных мыслей. Потому в мире, что создам Я, да станет он Королем, ибо покорен он Мне и
станет вершить волю Мою в мире, который создам".
Слепы для Тьмы были Айнур; но были среди них те, кто видел во Тьме, однако видел и
желания Илуватара. Поэтому пришла к престолу Эру Айниэ Варда и сказала:
- О Великий! Я вижу то же, что и Мелькор. Но, если такова воля Твоя, прикажи - и я не
буду видеть.
И рек Илуватар:
- Ты вольна видеть, что пожелаешь. Но прочие должны видеть лишь то, что желаю Я. Да
сделаешь ты - так.
И, склонившись перед ним, так сказала Варда:
- Могуч Айну Мелькор, и мысли его скрыты от нас. Но думаю я, что мысли эти опасны
нам, потому и таит он их. Не нам, слабым, совладать с ним. Но Ты всесилен: укроти же его,
дабы не смущал он прочих мятежными речами своими и не делал зла. И так ныне скажу я: я
отрекаюсь от него навеки, ибо нет для меня ничего превыше великих замыслов Твоих. И, если
сочтешь Ты отступника достойным кары, да свершится над ним Твой правый суд. Да будет
воля Твоя.
И милостиво кивнул Эру; и с поклоном удалилась Варда. Тогда так подумал Илуватар:
"Вижу Я, что постигла Варда мысли Мои, и покорна она воле Моей. Потому в мире, что создам
Я, да станет она Королевой, дабы изгнать из душ прочих мятежные мысли".
И было так: созвал Эру всех Айнур, и поднял он руку свою, и зазвучала перед Айнур
Музыка - та, что хотел дать он им. Но она была частью музыки Эа, ибо и Единый пришел из Эа
и, как ни старался, не мог создать нечто абсолютно иное. Одно лишь мог он - изменить Музыку
Эа по воле своей. И показалось Айнур - открыл им Единый в этой музыке больше, нежели
открывал ранее, и в восхищении склонились они перед Эру.
Все, кроме Мелькора.
И сказал им Эру:
- Ныне хочу Я, чтобы, украсив тему Мою по силам и мыслям каждого, создали вы
Великую Музыку. Я же буду сидеть и слушать, и радоваться той красоте, которую породит
музыка сия.
Тогда Айнур начали претворять тему Единого в Великую Музыку. И, слыша ее, понял
Мелькор, что хочет Эру создать мир прекрасный, но пустой и бесцельный. Но бесцельность
обращает красоту в ничто, а правильность и безукоризненная симметрия делает лицо мира
похожим на мертвую застывшую маску. Тогда решился Мелькор изменить Музыку по
собственному замыслу, не по мысли Илуватара. И говорила песнь его: "Видел я Эа и иные
миры, и прекрасны они. Слышал я Мироздание, и слышу я нерожденный мир - да будет он
прекрасен, да украсится им Эа". И были среди Айнур те, что вторили ему, хотя и немного было
их. И Музыка Творения вставала перед глазами Айнур странными и прекрасными образами.
...Глубокий многоголосый аккорд - каменная чаша, наполненная терпким рубиновым
вином вибрирующих струнных нот...
...зеркала, отражающие звезды...
...лестницы, уводящие ввысь...
...взметнувшиеся в небо острые ноты шпилей, созвучие сумрачных башен...
...Как смутно-тревожащий дурманящий туман рождается над озерами...
...Как мерцающими каплями плачет высокое ночное небо...
...и тянутся к печальным звездам деревья - руки земли...
...Это цветы - живые? Что говорят они? О чем их горьковатый пьянящий пряный
шепот?..
...терпкость терновой тьмы можжевельника, горечь полынного серебра...
...Вкуси от плодов этой земли - ты познаешь мудрость бытия. Омой лицо живой водой
лесного ручья - ты прозреешь...
...Чей танец в небе - неведомые знаки... темное серебро - крылья ветра... откуда эта
музыка?
Кто это?
Еще неясные призрачные фигуры: только - тонкие летящие руки, только - сияющие
глаза... Явились - и исчезли; и смутная, неясная тоска шевельнулась в душе...
Что это?
Ахэ. Тьма.
Что это?
Аэ. Свет.
Что это?
Орэ, Ночь. Гэле - Звезда. Иэр - Луна...
Что это?
Аэнтэ, День. Саэрэ, Солнце.
Внезапно - пронзительная срывающаяся желто-зеленая нота флейты-пикколо: сводит
скулы.
Желтоватые рассыпающиеся алмазы нот - беспощадный неживой свет; выбеленные
солнцем кости...
Но встает темным величием - черная, мерцающая синими искрами - волна; Ахэор, Сила
Тьмы - имя ей.
И захлебывается блистательная Пустота: из Тьмы рождается Свет и трепетной звездой
бьется в ладонях крылатого Черного Айну.
Как имя тебе?
Аэанто.
Дарящий Свет...
Гордо и спокойно стоял Крылатый перед троном Эру, и взгляд его говорил: я видел.
"Ты ничего не видел и не мог видеть!" - ответил взгляд Илуватара.
И увидели Айнур, что улыбнулся Единый. И вознес он левую руку, и новую тему дал им,
похожую и не похожую на прежнюю: радостной и уверенной была эта музыка, и обрела она
новую красоту и силу. Тогда понял Крылатый, что музыка Эру творит мир, где Равновесие
будет принесено в жертву Предопределенности, и неизменный покой мира убьет красоту его. И
зазвучала вновь Музыка Крылатого - диссонансом теме Илуватара. И в буре звуков смутились
многие Айнур, и умолкли. И Музыка Мелькора звучала - дьявольской скрипкой: стремительная
черная стрела. И поднималась Песнь горько-соленой волной, и полынные искры вспыхивали на
гребне ее - над золото-зелеными густыми волнами музыки Эру летела она ледяным
обжигающим ветром, и вспарывала как клинок блестящую, переливающуюся мягкими
струнными аккордами глуховатую неизменность. И вот - гаснет музыка Единого, и только
бездумно прекрасный больной голос одинокой скрипки эхом отдается в светлых чертогах:
Время рождается из Безвременья, огнем вечного Движения пульсирует сердце неведомого...
"Слишком много ты видишь", - ответил Эру, но Крылатый не опустил глаз.
Тогда помрачнел Илуватар. Поднял он правую руку, и вновь полилась музыка,
прекраснее которой, казалось Айнур, никогда не слышали они.
Мелодия Эру - изысканно-красивая, сладостная и нежная, оттененная легкой печалью, -
шелковистой аквамариновой прозрачностью арф и пастельными лентами отзвуков клавесина
струилась перед глазами Айнур - медленно текущие меж пальцев капли драгоценных камней.
Но музыка Мелькора также достигла единства в себе: мятежные и грозные тревожные
голоса труб - тяжелая черная бронза, острая вороненая сталь, горькое серебро минорных
трезвучий. Мучительная боль - звездно-ледяная спираль голоса скрипки; молитвенно
сложенные руки - мерцание темных аметистов - горьковатый глубокий покой виолончели;
черная готика органа - скорбное величие, холодная мудрость Вечности; рушащиеся горы,
лавины, срывающиеся в бездну... Временами Музыка словно боролась сама с собой - глухие
красно-соленые звуки; временами взлетала ввысь - и, неведомо откуда, возникала печальная,
пронизывающая серебряной иглой трепещущее сердце родниково-прозрачная тема одинокой
флейты. И глухой ритм - биение сердца - связывал воедино тысячи несхожих странных
мелодий. Казалось - сияющие стены чертогов тают, растворяются, исчезают, и тысячами глаз
смотрит Тьма, и черный стремительный ветер рвет застывший воздух.
...Смотри: перед тобой Путь - льдистый светлый клинок-луч; ступи на него - Врата
открыты, ты свободен - словно огромные крылья за спиной. Это конец - это начало - это
неведомый дар... Это - Вечность смотрит тебе в лицо аметистовыми глазами сфинкса...
Что это?
Ты знаешь: это - Тьма. Смотри, как свет рождается во Тьме, прорастает из Тьмы, как из
мерцающих капель-зерен тянутся тонкими, слабыми еще ростками странные мелодии жизни...
Что это?
Ты знаешь: это - звезды, это - миры, это Бытие, это - Эа. Смотри, как Тьма протягивает
руку Свету: они не враждуют, они - две половины, две части целого: аэли исхани таэл.
Что это?
Ты знаешь: это - Пламя, это вечный огонь Движения, это - начинает отсчет Время; это -
жизнь...
И две темы сплелись, но не смешались, дополняя друг друга, но не сливаясь воедино. И
сильнее была Музыка Мелькора, ибо с ней в Пустоту врывалась сила Эа, та Песнь Миров,
которой рождена была Музыка Крылатого, дающая бытие, изгоняющая Ничто. И увидел Эру,
что Крылатый победит в этой борьбе, что велика сила его, и не в Едином источник этой силы.
"...И когда война звуков заставила содрогнуться обитель Илуватара и потревожила еще
нерушимую Тишину, в третий раз восстал Илуватар, и страшен был лик его. Тогда вознес он
обе руки, и одним аккордом - глубже Бездны, выше Свода Небесного, пронзительным, как свет
ока Илуватара - оборвалась Музыка".
Так в гневе оборвал Музыку Эру, и последний аккорд ее говорил: "Того, что будет
дальше, ты не увидишь". И опять Мелькор не опустил глаз. Но и сам Илуватар не мог видеть
того, что будет дальше.
И когда он увидел то, что создала Музыка, понял он, что сила Эа победила его. И
возненавидел он Мелькора, и проклял его в душе своей. Но воля прочих Айнур была еще
подвластна ему. Тогда так изрек Илуватар:
- Велико могущество Айнур, и сильнейший из них Мелькор, но пусть знает он и все
Айнур: Я - Илуватар; то, что было музыкой вашей, ныне покажу Я вам, дабы узрели вы то, что
сотворили. И ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, которая не имела бы абсолютного начала во
Мне, и никто не может изменить музыку против воли Моей. Ибо тот, кто попытается сделать
это, будет лишь орудием Моим, с помощью которого создам Я вещи более прекрасные, чем мог
он представить себе.
И устрашились Айнур, и не могли они еще понять тех слов, что были сказаны им; лишь
Крылатый молча взглянул на Илуватара и улыбнулся. Но печальной была улыбка его.
Тогда покинул Эру чертоги свои, и Айнур последовали за ним. И рек им Эру:
- Воззрите ныне на музыку свою!
И было дано Айнур то, что показалось им видением, обращавшим в зримое бывшее
раньше Музыкой; но никто, кроме Мелькора и Эру, не знал, что не видение это, а бытие. И мир
в ласковых руках Тьмы увидели Айнур, но, не зная Тьмы, они боялись и не понимали ее. И
вложил им в сердца их слепые Эру: Мелькор создал Тьму; ибо скрыть Тьму Эру уже не мог,
лишь не позволить понять и принять ее было еще в его силах. И боялись Айнур смотреть во
Тьму и ничего не видели в ней, а потому не знали и не видели Света.
Но пока с изумлением смотрели Айнур на новый мир, история его начала
разворачиваться перед ними. Тогда вновь сказал Илуватар:
- Воззрите - вот Музыка ваша. Здесь каждый из вас найдет, вплетенное в ткань Моего
Замысла, воплощение своих мыслей. И может показаться, что многое создано и добавлено к
Замыслу вами самими. И ты, Мелькор, найдешь в этом воплощение всех своих тайных мыслей
и поймешь, что они - лишь часть целого и подчинены славе его.
И увидел Крылатый, что хочет Эру устыдить его этими словами; и снова улыбнулся он, и
странной была улыбка его, и ни собратья его, ни Илуватар не поняли его.
Многое еще говорил Илуватар Айнур в то время. Так рассказывает об этом
"Айнулиндале":
"...благодаря памяти о словах Его, и пониманию той музыки, что создавал каждый из
них, узнали Айнур многое из того, что должно было прийти в мир, и того, что еще свершится в
нем. Но есть то, что не может видеть ни один из них, ни даже собравшись вместе; ибо только
самому Илуватару открыто все, что должно свершиться, и в каждую эпоху является в мир
нечто новое и непредсказанное, ибо не имеет оно начала своего в прошлых веках..."
И увидел Крылатый, что, хотя воплотил он в мире замыслы сердца своего, не окончены
еще труды его. И изумились Айнур, увидев, что пришли в мир новые существа, которых не
было в замыслах их "...и поняли они, что создавая Музыку, творили обитель им, хотя и не
знали, что имеет творение это какую-то цель, кроме красоты. Ибо Дети Илуватара замыслены
были Им одним, и пришли они с третьей темой, а в изначальной теме, что дал Илуватар, не
было их, и никто из Айнур не имел части в их создании..."
Тогда увидели Айнур приход Эльфов, Старшего Народа; и возлюбили их, ибо могли
понять их. Потому мало думали о пришедших следом - о Людях.
"Итак, Дети Илуватара - это Эльфы и Люди, Перворожденные и Пришедшие Следом. И
среди всех чудес Мира, в необозримых чертогах и бескрайних просторах его, в пламенной
круговерти его избрал Илуватар обитель для них
- в глубинах Времени и среди бесчисленных звезд..."
Но Мелькор смотрел на Людей и видел, что они - воплощение его замысла, странные и
свободные, непохожие ни на Айнур ни на Перворожденных. И дары, непонятные Айнур, были
даны им: свобода и право выбора. Могут они изменять не только свою судьбу, но и судьбы
Мира, и воля их неподвластна ни Могучим Арды, ни даже Единому. И умирая, уходят они на
неведомые пути, за грань Арды, потому Гостями и Странниками называют их.
Ни сущности, ни смысла этих даров не ведали ни Айнур, ни Эру, ибо то были дары
Мелькора. Но позже дар Смерти назвали Айнур Даром Единого, ибо воистину был тот великим
и непостижимым для них...
И преклонили сильнейшие из Айнур помыслы свои к тому миру, что видели они, и
Мелькор был первым из них. Но так говорили потом:
"...желал он скорее подчинить своей воле и Эльфов, и Людей, ибо зависть вызывали в
нем те дары, которыми обещал Илуватар наделить их; и пожелал он сам иметь покорных слуг,
и зваться Властелином, и быть Господином над волей других".
С изумлением и радостью смотрели Айнур на новый мир; и в то время Маленьким
Княжеством, Ардой назвал его Илуватар. Древние слова Тьмы, слова Эа были речью Эру и
Айнур, ибо иных слов не знал Илуватар. Но, как не-Свет затемняет иные огни и гонит Тьму,
так Эру затуманил смысл языка Эа, и значение слов было утрачено и заменено, забыто и
выдумано вновь. Потому не многие знают и помнят, что имя, данное миру, было на языке Эа -
Арта, Земля.
Разное влекло души Айнур в новом мире. И ближе всего Айну Ульмо была вода, что
зовется Эссэ на языке Тьмы. И, видя это, так думал Мелькор:
"Бегущая река уносит печаль, шум моря навевает видения, вода родника лечит раны
души... Воистину, прекрасна вода... И союз воды и холода сотворит новое и прекрасное...
Взгляни, брат мой, на ледяные замки, словно отлитые из света звезд; прислушайся - и
услышишь, как звенят замерзшие ветви деревьев на ветру, как распускаются морозные
соцветия - неуловимые, как неясные печальные сны; и легчайшее прикосновение теплого
дыхания заставляет их исчезнуть. И звездный покров снега укроет землю в холода, чтобы
согреть ростки трав и цветов, которым суждено распуститься весною... Видишь ли ты это, брат
мой? Да станем мы союзниками в трудах наших, да украсится мир творениями нашими!"
Но заговорил Илуватар, и так рек он Ульмо:
- Видишь ли ты, как в этом маленьком княжестве в глубинах Времени Мелькор пошел
войной на владения твои? Неукротимые жестокие холода измыслил он, и все же не уничтожил
красоты твоих источников, ни озер твоих. Воззри на снег и искусные творения мороза!..
И думал Мелькор:
"Дивные новые вещи породит союз воды и огня. И будут в мире облака, подобные
воздушным замкам, вечно изменчивые и недостижимые; и те, что придут в мир, будут видеть в
них отголоски своих мыслей и мечтаний, и Песнью Неба назовут их. Над ночными озерами
будут рождаться туманы, неуловимые и зыбкие, как видения, как полузабытые сны... И дожди
омоют землю, пробуждая к жизни живое. Да будет прочен союз наш, да украсится мир
творениями нашими, да станет он жемчужиной Эа!"
И улыбался Крылатый.
Но так сказал Илуватар:
- Мелькор создал палящую жару и неукротимый огонь, но не иссушил мечтаний твоих, и
музыку моря не уничтожил он. Взгляни лучше на величественные высокие облака и вечно
меняющиеся туманы; вслушайся - как дождь падает на землю! И облака эти приближают тебя к
Манве, другу твоему, которого ты любишь.
И так подумал Ульмо:
"Сколь же жесток Мелькор, если возжелал он убить музыку воды! Воистину, не творец
он, а разрушитель; и предвижу я, что станет он врагом нам".
И в тот же час отвратил Ульмо душу свою от Мелькора. И так ответил он Единому:
- Воистину, ныне стала Вода прекраснее, чем мыслил я в сердце своем, и даже в тайных
мыслях своих не думал я создать снега, и во всей музыке моей не найти звука дождя. В союзе с
Манве вечно будем мы создавать мелодии, дабы усладить слух Твой!
И когда услышал это Крылатый, печальной стала улыбка его, ибо понял он желания
Илуватара и мысли Ульмо.
Но в то время, как говорил Ульмо, угасло видение, и стало так потому, что Илуватар
оборвал Музыку.
И смутились Айнур; но Илуватар воззвал к ним и рек им:
- Вижу Я желание ваше, чтобы дал Я музыке вашей бытие, как дал Я бытие вам. Потому
скажу я ныне: Эа! Да будет! И пошлю Я в пустоту Неугасимый Огонь, чтобы горел он в сердце
мира, и станет мир. И те, что пожелают этого, смогут вступить в него.
Так именем Мироздания - Эа - назван был мир, и отныне Существующий Мир значило
это слово на языке Верных.
И первым из тех, кто избрал путь Валар, Могуществ Арды, был Мелькор, сильнейший из
них. Тогда так сказал Илуватар:
- Ныне будет власть ваша ограничена пределами Арды, пока не будет мир этот завершен
полностью. Да станет так: отныне вы - жизнь этого мира, а он
- ваша жизнь.
И говорили после Валар: такова необходимость любви их к миру, что не могут они
покинуть пределы его.
Но, глядя на Крылатого, так думал Илуватар: "Более никогда не нарушишь ты покой
Мой, и никогда не победить тебе - одному против всех в этом мире! Да будет в нем воля Моя, и
да будешь ты велением Моим навеки прикован к нему".
И Илуватар лишь бросил Крылатому на прощание:
- Слишком уж много ты видишь!
Но ничего не ответил ему Крылатый и ушел. И тринадцать Айнур последовали за ним.
И позже, видя, что не покорился Мелькор воле его, послал Илуватар в Арду
пятнадцатого - Валу Тулкаса, нареченного Гневом Эру, дабы сражался он с отступником.
...И увидел он - мир, и показалось ему - это сердце Эа; волна нежности и непонятной
печали захлестнула его. И Крылатый был счастлив - но счастье это мешалось с болью; и
улыбался он, но слезы стояли в его глазах. Тогда протянул он руки - и вот, сердце Эа легло в
ладони его трепетной звездой, и было имя ей Кор, что значит - Мир. И счастливо рассмеялся
Крылатый, радуясь юному, прекрасному и беззащитному миру.
...Казалось, здесь нет ничего, кроме клубов темного пара и беснующегося пламени.
Только иссиня-белые молнии хлещут из хаоса облаков, бьют в море темного огня. И почти
невозможно угадать, каким станет этот юный яростный мир. Потому и прочие Валар медлят
вступить в него: буйство стихий слишком непохоже на то, что открылось им в Видении Мира.
Он радовался, ощущая силу пробуждающегося мира. И разве не радость это -
вглядываясь в личико новорожденного, угадывать, каким станет он? Разве не радость - когда
неведомые огненные знаки обретают для тебя смысл, складываясь в слова мудрости? Разве не
радость - почувствовать мелодию, рождающуюся из хаоса звуков? Тысячи мелодий, тысячи тем
станут музыкой, лишь связанные единым ритмом. Тысячи тем, тысячи путей, и не ему сейчас
решать, каким будет путь мира, каким будет лик его. Только - слушать. Только если стать
одним целым с этим миром, можно понять его.
Он был - пламенное сердце мира, он был - горы, столбами огня рвущиеся в небо, он был
- тяжелая пелена туч и ослепительные изломы молний, он был
- стремительный черный ветер... Он слышал мир, он был миром, новой мелодией,
вплетающейся в вечную Песнь Эа.
Почему-то он не боялся потерять себя, растворившись в пламени мира. Сердце его
билось ровно и сильно, и внезапно он осознал - вот та основа, что поможет миру обрести себя.
Если бы кто-нибудь видел его сейчас, его сочли бы богом - грозным, величественным и
прекрасным. Медленно успокаивается буйство стихий, и вот - он стоит уже на вершине горы в
одеждах из темного пламени, с огненными крыльями за спиной - словно воплощенная душа
мира: корона из молний на челе его, и черный ветер - волосы его. Он поднимает руки к небу, и
внезапно наступает оглушительная тишина: рвется плотная облачная пелена, и вспыхивает над
его головой - Звезда. И звучит Музыка, и светлой горечью вплетается в нее голос Звезды...
Отныне так будет всегда: нет ему жизни без этого мира, нет жизни миру без него.
Арда, Княжество. Арта, Земля. Кор, Мир.
"Я даю тебе имя, пламенное сердце. Я нарекаю тебя - Арта; и пока звучит песнь твоя в
Эа, так будешь зваться ты".
ТАК ЗАПИСАНО В ХРОНИКАХ ВЕРНЫХ
"Вначале было слово; и слово было у Творца...
И рек он: "Эа! Да будет!" И стал мир. И сотворил Единый небо и землю, но земля была
безвидна и пуста, и тьма над бездною. Тогда послал он на землю Айнур, и сказал им: "Да
приготовьте вы землю к приходу Детей Моих". Но с ними пришел в Арду и Враг Мира,
Властелин Тьмы, ибо пожелал он, чтобы Арда стала владением его. И вел он войны с
Могучими Арды, и не знала земля покоя.
Был же он в самом начале могущественнейшим из Айнур, и было имя ему - Мелькор,
Восставший в Мощи Своей. Но утратил он право зваться этим именем, и не произносится более
оно в Арде. Обратил он сердце свое ко злу, и Нолдор, более всех пострадавшие от злобы его,
назвали его Моргот - Черный Враг Мира.
И думал он, ничтожный, что Илуватар, Великий Творец Всего Сущего, оставил мир
мыслью своею, и что не будет ему воздаяния за злые деяния его. Но это было не так, ибо дух
Единого парил над миром, и ничто не было сокрыто от очей Илуватара. Потому в заботах о
судьбе Арды послал Единый в мир Могучего Айну в помощь собратьям его. Тулкас было имя
ему, и Гневом Эру нарекли его Великие. И по приказу светлого Короля Мира, Валы Манве,
Тулкас вступил в бой с Врагом и победил его, и был Враг изгнан за пределы мира, и долго
пребывал он в Пустоте, не решаясь вступить в мир.
И ныне, во славу мудрого Манве, на чьем челе свет благодати Единого, Днем Манве
зовем мы первый день Мира, когда была изгнана из мира Тьма.
И Ульмо - Повелитель Вод, создал моря и океаны, и смирил буйство вод Арды. Его
именем зовется второй день Творения. Ауле, Великий Кузнец, усмирил плоть Арды, и создал
горы и долины, и пламя, сжигавшее мир заточил он под землю. То был день третий, и носит он
имя Ауле. Йаванна, супруга Ауле, посеяла семена растений и трав, дабы поднялись в Арде леса
- услада для глаз Творцов. И был день Йаванны - днем четвертым. И создал Ауле Столпы
Света, и великие чаши поставил на них: Светом наполнила их звездноликая Варда. Так свет
был отделен от Тьмы, так стал в мире - Свет. И именем Варды, Дарящей Свет, был назван день
пятый. И поднялись деревья в Арде, и пробудились травы и цветы. Тогда Ороме, Охотник
Валар, привел в мир зверей, и бродили они в долинах и под сенью лесов. И днем Ороме назван
шестой день Творения.
Так свершены были небо и земля и все воинство их.
И взглянули Валар, светлые Боги, на мир и увидели, они, что это хорошо.
И к седьмому дню свершили они дела свои, которые делали; и смотрели они на красу
мира, и радовались в сердцах своих. И весьма доволен был Единый. В седьмой же день созвал
Манве Валар на великое празднество на острове Алмарен, и почили Могущества Арды от
трудов своих, которые делали".
СТРАХ. НАЧАЛО ВРЕМЕН
В ту пору они не были врагами - не было и самого слова "враг". Мир был юн, и не было
радости большей для юных богов, чем создавать новое.
...Ауле стоял и смотрел в огонь; перед глазами вставали еще неясные образы нового
замысла. Черный Вала неслышно подошел и встал рядом.
- Пламя танцует...
- Ты... что-то видишь в нем?
- Да. Смотри - потрескавшаяся лава похожа на чешую, черную и золото-алую, а языки
огня - крылья...
- Как ты угадал? - Ауле был обрадован. - Ну да, конечно! Знаешь - я только сейчас понял
до конца, я же только что думал как раз об этом! Но разве живое может жить в огне?..
- Попробуй...
Старший из Айнур задумчиво чертил в воздухе какие-то странные фигуры.
- Что это? - заинтересовался Ауле.
- Танец пламени. Тебе тоже показалось, что это похоже на письмена или руны?
- Что-что?..
- Знаки, чтобы записывать слова, мысли, образы...
- Зачем?
- Чтобы, изменившись, не утратить часть знаний. Ведь не все из тех, кто еще придет в
мир, будут такими же, как Айнур. Им пригодится. Это будет называться - Къат-эр. Или -
Къэртар. Но прости мне, брат, я вижу, в твоей душе возник замысел. Я оставлю тебя...
...Гибкое чешуйчатое ящеричье тело он создал из огня, меди и черненого золота, крылья
- из пламени, а большие удлиненные глаза - из обсидиановых капель. Черно-золото-алое
существо с его ладони скользнуло в огненную круговерть, и Ауле ахнул, и застыл в изумлении:
существо танцевало, и в танце огня он узнавал те знаки, что чертил Мелькор. Основой танца
была руна Ллах - Пламя Земли, и он подумал, что танцующая-в-огне так и должна зваться -
Ллах.
Ауле счастливо улыбался, глядя на новое существо, представляя себе, как будет изумлен
и обрадован Мелькор - он удивительно умел радоваться творениям других... Улыбка так и
застыла на его лице, обернулась больным оскалом, когда что-то жгучее, похожее на незримый
раскаленный обруч, сдавило его голову. Багровые и черные круги заплясали перед глазами, и
со стоном он медленно повалился на землю, без голоса шепча - за что, за что, за что...
"Этого не было в Замысле".
Больше он уже ничего не слышал.
- ...Ауле... брат мой! Что с тобой... Очнись... что с тобой?!
Глаза цвета темной меди с крохотными точками зрачков. Неузнающие. Слепые.
Мертвые.
Он приподнял Ауле - тело Кузнеца безвольно обвисло на его руках, - сжал его плечи,
заглянул в глаза, повторяя, как заклинание - очнись...
Медленно, медленно взгляд Ауле становился осмысленным, но теперь в его глазах
появилось новое выражение - страха, всепоглощающего безумного ужаса.
- Что с тобой случилось? Тебе больно?
- Больно... - бессмысленно-размеренно, по слогам. - Значит, это и есть - боль. Я так
больше не могу. Не могу.
Он повторял эти слова бесконечно - ровным неживым голосом, медленно раскачиваясь
из стороны в сторону. И Мелькор начал понимать, что произошло.
- Это... из-за твоего замысла?
Руки Ауле дрогнули:
- Этого не было в Замысле. Этого не должно быть.
- Брат!..
Мелькор сильно тряхнул его за плечи. Кажется, подействовало; Ауле отчаянно замотал
головой - и вдруг сбивчиво и горячо зашептал:
- Не могу это видеть, больно... Не хочу убивать... это ведь живое - я умоляю тебя, сделай
что-нибудь, ведь заставят уничтожить - это не должно существовать, а я не хочу, не могу...
- Идем со мной. Увидишь, у меня достанет сил защитить тебя.
- Нет, не поможет, ничего уже не поможет... я не хочу, чтобы - снова, чтобы так стало - с
тобой...
Мелькор пожал плечами, но промолчал.
- Нет, ты же не знаешь, как это больно... Поверь мне... знаю, ты сильный, ты знаешь и
умеешь больше нас всех...
Черный Вала про себя отметил это: "ты" - и "мы все".
- ...но он сильнее, он сломает тебя... я прошу тебя, Мелькор, брат мой - покорись... - с
каждым словом в глазах Ауле все яснее читался - тот, недавний, непереносимый ужас, он
говорил все быстрее и быстрее, захлебываясь словами. - Или - уходи, прячься, огради себя -
пойми, все, все будут против тебя, все, даже я - да, да, и я тоже, потому что я не выдержу, не
сумею - против всех, пусть ты проклянешь, пусть будешь презирать, но мне страшно, я знаю,
что это - страх, я знаю, знаю, я понимаю все, но - останусь с ними... Знаю - не простишь, уже
все равно, нет меня, пойми, нет, это - только оболочка, а в ней - ничего, кроме страха - нет; ты
не поймешь, ты не знаешь, что это... А потом, когда-нибудь - тебе не хватит сил, так спеши
творить, ты все равно не умеешь по-другому, потому что тебя все равно настигнет эта кара, ты
погибнешь, но все равно - пока можешь...
Он внезапно остановился, с побелевших губ сорвался стон - рухнул навзничь, тело его
выгнулось - забилось на земле - затихло.
Это было новое чувство - как волна темного пламени: гнев. Мелькор поднялся, сжимая
кулаки, выпрямился во весь рост и, запрокинув голову, крикнул:
- Ты... Единый! Оставь его! Легко справиться с тем, кто слабее; а ты попробуй - со мной!
И услышал слова из ниоткуда, из мертвой ледяной пустоты:
"Ты сказал".
Он ждал удара, боли - ничего не было. Бросив короткий взгляд в небо, опустился на
колени рядом с распростертым на земле телом, положил руку на лоб Ауле и замер
неподвижно...
- ...Иди сюда, маленькая, - тихо и печально, протянув руку сквозь пламя. - Видишь, как с
тобой обернулось...
Огненная ящерка скользнула к нему на ладонь, сложила крылья и свернулась клубочком
- маленький сгусток остывающей лавы, только темные глаза смотрят грустно и виновато.
- Будешь жить у меня, что ж поделаешь... Только лучше бы и он с нами ушел, как ты
думаешь?
Саламандра шевельнулась и моргнула.
- Может, он все же решится...
ОБ АУЛЕ И ЙАВАННЕ. НАЧАЛО ВРЕМЕН
Послушай, разве тебе никогда не хотелось создать что-то свое, совсем новое?
Глаза Йаванны удивленно расширились:
- Зачем? Разве можно создать что-либо прекраснее задуманного Единым? И разве не
высшее счастье - вершить Его волю, воплощать Его замыслы?
- Неужели не интересно создать крылатого зверя или существо, которое сможет жить и в
воде, и на суше?
- Зачем? Ведь это значит - нарушить Замысел Творения.
- Но ведь и мы созданы Илуватаром; а значит, не можем сотворить ничего, противного
его воле.
Йаванна заговорила наставительно, словно объясняла что-то непонятливому Майя-
ученику:
- Звери должны жить на земле, быть четвероногими и покрытыми шерстью. В воздухе
живут птицы, в воде - рыбы, покрытые чешуей. Таков был Замысел. Разве может быть иначе?
- Конечно! Идем, я покажу тебе!
"Разве это не красиво?" - спрашивал Мелькор. Йаванна неуверенно кивала, но все
больше омрачалось ее чело, и, наконец, нахмурившись, она сказала:
- Это не должно существовать. Мы можем лишь исполнять волю Единого; такое же
противоречит Его воле. Мы - орудие в руках Его, никто из нас не может постичь всю глубину
Его замыслов.
- Видишь, ты и сама говоришь... Быть может, эта часть Видения неведома тебе.
- Нет. Все келвар и олвар должны стать моими творениями. Никому из нас не дано
вмешиваться в то, что делают другие. Вот ты: тебе дана власть над огнем и льдом. Ты не
должен творить живое. Делая это, ты нарушаешь волю Единого. Одумайся, - мягко сказала
Йаванна. - Пойми, то, что ты делаешь - грех. Откажись. Нет ничего выше воли Единого.
- ...Посмотри.
Ауле пожал плечами:
- Камни как камни, ничего особенного...
- Прислушайся, - Мелькор улыбнулся.
После недолгого молчания Ауле удивленно спросил:
- Что это? Песня... или музыка... не пойму. Откуда?
- Это Песнь Камня. Тебе нравится?
Кузнец как-то странно взглянул на Крылатого:
- Такого не было в Замысле Эру.
- Теперь будет. Разве тебе не хочется, чтобы так было? Разве это не красиво?
Что-то непонятное творилось с лицом Ауле. Оно застыло как маска, но временами по
нему пробегала судорога, а голос звучал хрипло, когда он сказал:
- Никто не смеет менять Замысел Творения!
- Но ты ведь знаешь, что мы сами создавали Музыку...
- Нет! Она рождена мыслью Единого, и против воли Его никто не может изменить ее!
- Видишь, ты же сам говоришь. Ведь Эру хотел, чтобы этот мир стал прекрасным - разве
не дано украсить его по мыслям нашим? И что в этом дурного, если мы...
- Замолчи! - с отчаяньем выкрикнул Ауле. - Неужели ты еще не понял: все должно быть
по воле Единого, а не так, как хотим мы!..
Он осекся.
- Что? - потрясенно спросил Мелькор. - Что ты сказал?
Ауле в ужасе посмотрел на него.
- Ничего... - голос его дрожал. Он судорожно вздохнул и добавил отчетливо и резко:
- Ничего. Я. Не. Говорил. Тебе показалось.
- Повтори.
- Мне нечего повторять!
- Не бойся. Я понимаю. Я помогу тебе, обещаю.
Мелькор хотел взять Ауле за руку, но тот отшатнулся, заслоняясь словно от удара:
- Что ты понимаешь?
- Да, у Эру есть еще силы карать тех, кто не повинуется ему. Я знаю, что это. Переступи
через страх. Я помогу тебе. Поверь, все вместе мы сильнее его. Мы свободны. Он увидит это.
Он поймет - должен понять. Не бойся. Поверь себе. - Мелькор говорил мягко и успокаивающе,
но в глазах Ауле были только ужас и отчаянье.
- Уходи, - выдохнул он, наконец.
- Идем со мной. Тогда Эру не сможет помешать тебе.
Лицо Ауле мучительно исказилось:
- Уходи, - хрипло выдохнул он. - Я прошу тебя. Я еще приду к тебе, приду, только уходи
сейчас.
Мелькор покачал головой:
- Ты никогда не придешь. А когда мы снова встретимся...
Он отвернулся и повторил глухо:
- Когда мы снова встретимся...
- Уходи! - крикнул Ауле.
Теперь он сидел на земле, стиснув голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.
Потом поднялся, и, Мелькор увидел его пустые глаза. Голос Кузнеца был ровным и
безжизненным:
- То, что противоречит Замыслам Единого, не должно существовать.
Он поднял руку.
- Остановись! Если ты сделаешь это, тебе больше никогда не услышать голос Арты...
Выслушай меня, я умоляю!
"Силой ничего не сделать, нельзя... Насилие рождает зло. Он должен понять!.."
- Не нужно бояться, слышишь? Поверь мне, никто не может запретить творить. Но если
ты начнешь разрушать, оправдывая это тем, что - так велел Эру, грань добра и зла исчезнет для
тебя. Останется только воля Эру, и ты воистину станешь слепым орудием в руке его... И ты
перестанешь быть Творцом! - яростно выдохнул Мелькор.
- Замолчи... я не должен слушать тебя! Уходи! Слышишь, уходи!
...Огонь рванулся из трещин в земле, и через несколько минут на месте долины было
только озеро пламени - как воспаленная рана. И показалось Ауле
- то ли вздох, то ли стон самой земли услышал он.
А потом наступила оглушительная тишина.
И Кузнец спрятал лицо в ладонях, не в силах вынести взгляда Мелькора, потому что в
глазах Крылатого не было ничего, кроме боли и жалости.
...И все же где-то есть она - долина Поющего Камня. Люди Востока рассказывают о ней,
и были Эльфы, видевшие ее и слышавшие Песнь Камня. Впрочем, предания Эльфов не говорят
об этом. Но отголосок памяти живет в имени эльфийского королевства Гондолин - Земля
Поющих Камней...
...И все-таки еще один раз Мелькор пришел к Валар. К Валиэ Йаванне. Она встретила его
настороженно.
- Выслушай меня, - попросил Мелькор. - Вы хотите создать мир, не знающий смерти?
- Да. Волей Единого будет этот мир цветущим садом, и прекрасные животные будут
бродить под сенью деревьев... - мечтательно улыбнулась Кементари.
- Допустим. Не знающие смерти, звери будут плодиться и размножаться, и очень скоро,
поверь мне, им перестанет хватать пищи. И что тогда?
Йаванна вздохнула:
- На это есть Великий Охотник Ороме...
- Верно. Охота - отрада и забава для него, он не знает усталости... И все же - вряд ли ему
удастся управиться со всем зверьем. А потом - вон, видишь двух оленей? Как ты думаешь,
которого из них убьет Ороме?
- Не знаю.
- Я тебе отвечу. Того, кто сильнее и быстрее: какая же радость в том, чтобы затравить
слабого и больного зверя? Слабый - оставит потомство; выживут - слабейшие из слабых, а это
вырождение.
- Да... - растерянно протянула Йаванна.
- А если попробовать по-другому?
- Это - как?
Существо, вышедшее из-за деревьев по неприметному знаку Мелькора, двигалось мягко
и бесшумно, плыло над землей; только мышцы перекатывались под мягкой серебристо-серой в
темных мраморных разводах шкурой. Зеленые глаза, казалось, мерцали собственным светом:
снежный барс.
- Красив?
- Да... какое чудо... - восхищенно вздохнула Валиэ.
Мелькор усмехнулся:
- Только ведь он не травкой питается. Ему нужно мясо, чтобы выжить. Смотри, какие
клыки!
- Какой ужас, - Йаванна отшатнулась.
- Не более, чем забавы Ороме. Только этот убивать будет не ради забавы. Столько,
сколько нужно, чтобы выжить самому. И в первую очередь - слабых и больных. Выживет тот,
чьи ноги крепче, а дыхание чище, чье сердце бьется ровнее - чтобы уйти от погони. Выживет
тот, чье зрение острее, а слух тоньше - он вовремя заметит врага. Выживет тот, чьи рога острее,
а копыта тверже - он сумеет защитить себя. И хищник, что не сумеет подкрасться к добыче или
догнать ее, не сможет существовать. Равновесие.
- Но... это жестоко!
- Снова говорю тебе: не более, чем забавы Ороме.
- И ты хочешь, чтобы такие жили везде?
- Нет. Такие - в горах; в лесах и на равнинах - совсем иные.
- Ты... ты жесток! Да, да, жесток! Ты хочешь привести в мир смерть!
- Смерть и жизнь - две стороны бытия. Смерть сама придет в мир. Впрочем, уже пришла.
Ни вины, ни заслуги моей в этом нет. Неужели ты не видишь?
Йаванна резко поднялась:
- Замолчи. Уходи отсюда. Я не хочу тебя слушать.
Мелькор тоже встал:
- Я прошу тебя, подумай. Выслушай...
- Я жалею, что позволила тебе говорить. Уходи прочь! Верно говорят о тебе: ты - враг,
безжалостное слепое зло!
- Ты увидишь сама, что я говорил правду, - глухо ответил Мелькор.
- Я не желаю ничего видеть! Уходи! Уходи, слышишь?!
СОЗДАНИЯ ОДИНОЧЕСТВА. НАЧАЛО ВРЕМЕН
...Люди сюда не придут - в ночную землю вечных льдов, в бессмертное царство холода,
куда он ушел, измученный болью Арты. Живого и юного мира, который Валар усмиряли,
переделывая по воле и замыслу Эру. Просто словно острый клинок рассекает тело ребенка. Он
пытался говорить - его не слышали. Он пытался показать им - вот, смотрите, ведь мир - есть, он
ждет лишь прикосновения ваших рук, вы же рвете живое... Они не видели. Он говорил - вы
убиваете вашу песню, ведь это музыка - ваша музыка! Они не понимали. Он умолял - кому - в
угоду, чему - в жертву приносите вы ваши замыслы, святая святых ваших душ?! Они
ожесточились против него. Война, в которой не было победителей. И у него почти не осталось
сил.
Сюда не придут и Валар - к горам на границе царства зимней ночи. Только Венец в небе:
семь - осколки льда, одна - светлое пламя.
Хэлгор - Ледяные горы. Хэлгор - горький лед. Хэлгор, печаль.
Горы, венчанные башнями - словно высечены изо льда вечной ночи. Это позже первое
убежище Черного Валы назовут Утумно; сейчас о нем не знает никто, и в одиночестве бродит
он по подземным залам. Снова - один.
Они стали созданиями его одиночества - те, кого позже северяне назовут Духами Льда.
Он дал им плоть морозного тумана и крылья метели, одеяния из мерцающего ледяного пламени
и холодные звезды глаз, кристальную чистоту мысли и голоса, похожие на шорох хрупких
льдинок и звон заледеневших ветвей. Все-таки они были похожи на людей, хотя и облик, и
сущность их были иными.
Если Духам Льда ведома любовь, должно быть, любили они своего создателя. Они редко
появлялись в его обители - чаще он приходил к ним, и странный мерцающий мир, который
творили они и частью которого были, дарил ему недолгие минуты покоя, и не так мучило
одиночество.
Они были мудры и прекрасны. Но они не были людьми.
КУЗНЕЦ И ПОДМАСТЕРЬЕ. НАЧАЛО ВРЕМЕН
Велико могущество Валар, но и бессмертные могут устать от трудов своих. Потому было
так: собрал Король Мира Могучих Арды и рек им:
- Подобно тому, как сотворил Единый Айнур, что были плодом мысли Его создадим и
мы ныне помощников себе, и будут они частью разума Великих. И как Айнур - орудия в руке
Единого, призванные вершить волю Его, так и они станут орудиями в руках наших, и наречется
имя им - Майяр. Да станут они слугами и учениками нашими, народом Валар. Пусть же
сотворит каждый себе Майяр по образу и подобию своему. И вложил мне в сердце Эру, что это
деяние будет угодно Ему, и даст Он жизнь твореньям нашим, как некогда дал Он жизнь Айнур.
И стало по слову его.
"Вы будете учениками моими, но не слугами мне, и будете вы иными, чем я - ибо зачем
создавать подобие свое, свое отражение, тень свою? Ночь Эа даст вам разум, Арта даст силу, и
я дам вам душу. Да откроются сердца ваши Песне Миров, да увидят глаза ваши красоту
Мироздания. Радость ваша станет моей радостью, и боль ваша - моей болью, ученики мои:
разве может быть иначе?.."
Старший Майя открыл глаза и, увидев лицо склонившегося над ним - прекрасное,
мудрое и вдохновенное - улыбнулся, потянувшись к Крылатому, как ребенок. И Вала,
улыбнувшись в ответ, положил руки на лоб и на грудь ученика. Майя сомкнул веки.
"Часть разума моего, часть силы моей, часть сердца моего - ученики мои..."
...Оглушающая волна чужой ненависти обрушилась на него, сбила с ног, швырнула в
воющую воронку стремительной пустоты, лишая сознания и сил. Он перестал видеть и
слышать, он терял себя; он не помнил ни что было с ним, ни сколько длилась эта пытка. Только
когда это все кончилось, тьма мягко коснулась его пылающего лба, и звезды взглянули ему в
лицо...
- ...Ты более всех претерпел от Врага, о Великий Кузнец; пусть же ныне создания Врага
станут слугами твоими, дабы его же оружием поразили мы его. А может быть, с помощью этих
существ сможем мы проникнуть в мысли Мелькора, в мрачные глубины замыслов его, ибо эти
существа суть часть разума его.
- Велика мудрость твоя, о Манве, воистину, Король Мира ты, сильнейший из нас. Да
будет так, как говоришь ты.
...Чьи-то руки легли на его плечи. Не те - сильные и ласковые, хотя и от этих ладоней
исходила сила. Он открыл глаза. И лицо, склонившееся над ним, иное...
- Кто ты?
- Я твой создатель, господин и учитель, я Ауле, Великий Кузнец, владыка над всем, что
есть плоть Арды.
- А где - тот?
- Кто? - взгляд темных глаз Ауле стал настороженным, почти испуганным.
- Тот, ясноглазый, крылатый... Кто это был?
Жесткий голос Кузнеца царапал слух:
- Это твое видение. Наваждение. Тебе почудилось. Забудь.
Майя тихо вздохнул. "Наваждение... как жаль..."
- А я? Кто я?
- Ты Майя, создание мысли моей. И ныне имя я дам тебе - Аулендил, слуга Ауле. Ты
станешь помощником мне в трудах моих и будешь вершить волю Единого и Могучих Арды.
...Братья - но так непохожи друг на друга и душой, и обликом... Лучший ученик - Артано,
искуснейший - Курумо. Один - насмешлив, юношески-дерзок, другой - молчалив, прилежен и
усерден. Один - мастер, другой - ремесленник. У старшего - глаза Мелькора, душа Мелькора;
младший тих, благостен и смиренен, даже тоска берет: отослать бы с глаз подальше, так ведь
не за что... А с Артано Кузнец был зачастую суров и неприветлив: страшился странных, почти
кощунственных вопросов Майя, на которые не смел искать ответа, его сомнений,
стремительности мыслей и решений... Рожденный Пламенем, и сам - пламя, ярое и непокорное:
Артано Аулендил, Артано Айканаро... Страшно предчувствовать, что когда-нибудь проснется
память, дремлющая в глубине звездно-ярких глаз. И тогда он уйдет - и кара Единого настигнет
его, как и его создателя...
Однажды Артано принес ему кинжал - первое, что сделал сам; и снова страх проснулся в
душе Кузнеца. Гибкие огнеглазые существа, сплетавшиеся в рукояти, мучительно напомнили -
то, крылатое, танцующее-в-пламени. Ауле видел горькую обиду в глазах ученика: он-то думал,
что учитель разделит его радость, ведь - первое творение... А услышал - равнодушные
холодные слова. "Поймешь ли - это не я говорю, это страх мой, боль моя... Ты слишком дорог
мне, и я боюсь за тебя..." Не понял. Не захотел. И с того часа словно стена отчуждения встала
между ними.
Сам Ауле давно смирился со своей судьбой; от прежней жизни осталась только горечь,
глухая тоска. Он старался не вспоминать - и, наверно, это даже удалось бы ему, если бы не
Артано...
А Майя все не мог забыть того, кого первым увидел он при пробуждении. Тщетно искал
он черты Крылатого в лицах Валар; и тогда странная мысль родилась в его душе - мысль,
показавшаяся ему безумной. Он гнал ее, но мысль не уходила; и однажды решился он задать
Кузнецу вопрос:
- Я много слышал о Враге, учитель, но доселе не знаю я, кто он и как имя его. Каков
облик его? Почему враждует он с Великими?
В глазах Ауле метнулся страх - сейчас Майя ясно видел это; слова зазвучали заученно и
неестественно:
- Увидел он, носящий имя Мелькор - Восставший в Мощи Своей, что становится Арда
дивным садом, усладой для глаз наших, ибо усмирены были бури ее. И увидел он также, что
приняли Могучие Арды облик прекрасный и благородный, сходный с обликом Детей Единого.
И зависть была в сердце его, и также принял он зримый облик - темный и страшный, как дух
его, ибо злоба пылала в нем. Так вступил он в Арду, превзойдя силой и величием прочих
Валар; но разрушения - сила его, зло - власть его, и в величии его - ужас. Сходен он был с
горой, чья вершина выше облаков, в ледяной мантии и короне огненной, и взгляд его обжигал
огнем и пронизывал холодом. Некогда великие дары власти и знаний были даны ему, но он
посмел восстать против Единого. Зависть и ненависть иссушили душу его, и ныне не может он
творить ничего - кроме как в насмешку над творением других. Потому в разрушении радость
его, потому и не числится имя его среди имен Валар.
Надолго задумался Артано, а затем спросил снова:
- Учитель, ответь, откуда в нем злоба и ненависть? Ведь ты же говорил, что все Айнур -
создания мыслей Единого; и нет в их замыслах ничего, что не имело бы своего начала в
Едином. Но это значит, что и зло было частью разума Эру...
Ауле опешил.
- ...И скажи, чему же позавидовал он - могущественнейший из Айнур, имевший часть в
дарах всех собратьев своих?
Кузнец обрел, наконец, дар речи:
- Как смел ты помыслить такое! Как смеешь ты возносить хулу на Творца Всего Сущего!
Или возомнил ты, ничтожная тварь, недостойный слуга Великих, что можешь постичь всю
глубину замыслов Сотворившего Мир?!
Майя невольно отступил на шаг - столь неожиданной была эта вспышка. Голос Кузнеца
звучал гневно, а глаза умоляли - молчи, молчи...
- Но, Учитель, я...
- Прочь с глаз моих!
Майя ушел, недоумевая; и этот показной гнев, и потаенный страх были равно непонятны
ему. Он понял: не каждую мысль можно высказать, не каждый вопрос задать - даже учителю; и
не на все вопросы знает ответ учитель.
И когда вернулся Артано, спросил его Ауле:
- Раскаиваешься ли ты в словах своих?
И снова почудилась Майя в глазах Кузнеца - мольба; и, подавшись внезапной жалости,
он ответил, опустив глаза:
- Да, - и прибавил, - господин.
Господин. Больше не учитель. "Все верно - чему может научить трус?" - с тоской
подумал Вала, но вслух произнес совсем другое:
- Изгнал ли ты мятежные думы из души своей?
- Да, господин, - не поднимая глаз, ответил Майя.
И Кузнец поверил ему. Слишком страшно было - не поверить.
- ...Что делаешь ты, Великий Кузнец? На что такие огромные чаши?
- Так сказали Валар: да будет изгнана из мира Тьма, да воцарится в нем вечный Свет.
Потому воздвигнем мы Столпы Света на севере и на юге.
- Почему ты не призвал никого из нас, своих учеников, чтобы мы помогли тебе в твоих
трудах?
- Вы еще не достаточно постигли глубину замыслов Эру. Это деяние для меня, не по
вашим силам.
- Господин, ты сказал - Свет... Что это?
- Свет уничтожает Тьму - Зло: Свет - это жизнь, как Тьма - смерть. Эру повелел нам
уничтожить Тьму, дабы дать миру жизнь. Как изгнан создавший Тьму за пределы Арды, так
ныне и самое Тьму изгоним мы, и станет вечный день.
- ...Взгляни, сколь прекрасны Столпы Света!
- Господин, скажи... это и есть - Свет?
- Да, а почему ты спрашиваешь?
Артано и сам не знал, почему усомнился в словах Ауле, но говорить о своих сомнениях
не хотел. Он отвел взгляд:
- Прости, господин... Но ведь я никогда не видел Света...
- Да, это Свет. И ныне узришь ты во всем величии замыслы Единого!
ВЕСНА АРДЫ. ВЕК СТОЛПОВ СВЕТА
Мелькор еще не восстановил силы после борьбы с Единым и Валар. За гранью мира
ныне пребывал он, и на время Валар получили власть над Ардой.
И была ночь, но они не увидели ни Луны, ни звезд.
И был день, но они не увидели Солнца.
Казалось им - темнота окружает их; ибо до времени волей Единого были удержаны глаза
их.
Тогда-то Ауле, Великий Кузнец, создал то, что назвали Валар Столпами Света. Золотые
чаши поместили на них, и Не-Тьмой наполнила их Варда, и Манве благословил их. И
поместили Валар Столпы Света: Иллуин - на севере и Ормал - на юге. Созданные из Пустоты и
Не-Тьмы, в скорлупу Пустоты замкнули они частицу Эа - Арду.
В то время дали ростки все те семена, что посадила в Средиземье Валиэ Йаванна, и
поднялось множество растений, великих и малых: мхи и лишайники, и травы, и огромные
папоротники, и деревья - словно живые горы, чьи вершины достигали облаков, чье подножие
окутывал зеленый сумрак; и яркие сочные цветы - сладким тягучим соком напоены были их
мясистые лепестки.
И явились звери, и бродили они по долинам, заросшим травами, и населили реки и озера,
и сумрак лесов.
И нигде не было такого множества растений и цветения столь бурного, как в землях,
находившихся там, где встречался и смешивался свет Великих Светильников. И там, на острове
Алмарен, что в Великом Озере, была первая обитель Валар - в те времена, когда мир был
юным, и молодая зелень еще была отрадой для глаз творцов. И долгое время были весьма
довольны они.
Радостно было Валар видеть плоды трудов своих; и назвали они время это - Весной
Арды; и, дабы ничто не нарушило покой мира, не в силах повелевать пламенем Арды,
попытались они усмирить его, и под землей заключили его.
Но открыли Валар путь в Арду тварям из Пустоты; и те поселились в непроходимых
лесных чащах и в глубоких пещерах. Временами покидали они свои убежища, и в ужасе
бежали от них звери, и увядали растения там, где проходили они - как клубится ползучий
серый туман. Так Пустота вошла в мир.
...Он задыхался; каждый вздох причинял ему боль - острые мелкие горячие иглы кололи
легкие изнутри. На лбу и висках его бисеринками выступил пот. Ему казалось - он дышит
раскаленным, душным, влажным сладковатым туманом...
Что это?
Незачем было спрашивать. Он знал: Арта. Жизнь Арты была его жизнью, боль Арты -
его болью.
Он снова вступил в Арту. Это было нелегко: словно какая-то упругая, пружинящая
невидимая стена не пускала его; словно огромная ладонь упиралась ему в грудь, отталкивала
настойчиво и тяжело. Он с трудом преодолел сопротивление.
И страшен был мир, встретивший его, ибо мир умирал; но даже в мучительной агонии
своей был он прекрасен.
Вечный неизменный день пробудил к жизни семена и споры тысяч и тысяч растений.
Огромные деревья тянулись к раскаленному куполу неба, и поднимались травы в человеческий
рост на холмах. Но в лесах плющи и вьюны медленно упорно ползли вверх, впиваясь в
бугристую шершавую кору, и ни один луч света не пробивался сквозь тяжелую листву. И под
сенью исполинских деревьев кустарники, травы и побеги душили друг друга, рождались и
умирали, едва успев расцвести. В душном жарком воздухе умершие травы, увядшие цветы,
опавшие листья быстро начинали гнить, и запах тления смешивался с запахом
раскрывающихся цветов. Пыльца - золотистое марево - была повсюду; все было покрыто ее
мягким теплым налетом, и медовый приторный привкус не сходил с языка, и губы были
липкими и сладкими, и от густого тяжелого аромата цветов кружилась голова. Влажный
теплый воздух наполнял легкие. Растения давили и пожирали друг друга, и в агонии распада
цеплялись за жизнь; и хищные плющи высасывали жизнь из деревьев, и деревья упорно
тянулись вверх, стремясь опередить друг друга...
Симметричный мир, где царит вечная Не-Тьма.
Симметричный мир, где нет ни гор, ни впадин.
Здесь некуда течь рекам, и озера становятся болотами, затянутыми тиной и ряской, и
буйным цветом цветут они, и в них копошатся странные скользкие мелкие твари, и тяжелый
золото-зеленый туман ползет с болот, стелется по земле: удушливый запах гниения и густой,
почти физически ощутимый аромат болотных трав...
Растения сплетаются, движутся, ползут, стискивают друг друга в смертных объятиях; и в
сумеречных чащах темные мхи разъедают стволы деревьев, как проказа; и пятна ядовито-
желтой плесени на их скрюченных корнях похожи на золотые язвы, и деревья гниют заживо,
становясь пищей для других, и животные сходят с ума...
Такой была Весна Арды.
Такой увидел Арту Мелькор.
Он стиснул виски руками.
Мир кричал: первый крик новорожденного переходил в яростный вопль - и в
предсмертный хрип. Арта глухо стонала от боли, словно женщина, что не может разрешиться
от бремени; огонь, ее жизнь, жег ее изнутри.
Крик пульсировал в его мозгу в такт биению крови в висках, не умолкая, не умолкая, не
умолкая ни на минуту.
Боль стиснула его сердце, словно чья-то равнодушная рука.
Не-Тьма враждебнее Тьме, чем Свет.
Не-Тьма царствовала в мире.
На мгновение Властелину Тьмы показалось - все кончено.
Ему показалось - это гибель.
Для Арты.
Для него.
И тогда он поднял руку.
И дрогнула земля под ногами Валар.
И рухнули Столпы Света: Тьма поглотила не-Тьму.
В трещинах земли показался огонь - словно пылающая кровь в открывшихся ранах.
По склонам вулканов ползла лава, выжигая язвы оставленные не-Тьмой на теле Арты, и с
оглушительным грохотом столбы огня поднимались в небо.
Из глубин моря поднимались новые земли, рожденные из огня и воды, и белый пар
клубился над неостывшей их поверхностью.
И была ночь.
...И над ночной пылающей землей на крыльях черного ветра летел он и смеялся свободно
и радостно.
С грохотом рушились горы - и восставали вновь, выше прежних. И кто-то шепнул
Мелькору: оставь свой след...
Он спустился вниз и ступил на землю. Он вдавил ладонь в незастывшую лаву, и огонь
Арты не обжег руку его; он был - одно с этим миром.
И на черной ладье из остывшей лавы плыл он по пылающей реке, и огненным смехом
смеялась Арта, освобождаясь от оков, и молодым, счастливым смехом вторил ей Мелькор,
запрокинув лицо к небу, радуясь своей свободе и осознанной, наконец, силе.
...И был день. И в клубах раскаленного пара, в облаках медленно оседающего на землю
черного пепла встало Солнце, и свет его был алым, багровым, кровавым.
И было затмение Солнца.
Оно обратилось в огненный, нестерпимо сияющий серп, а потом стало черным диском -
пылающая тьма; и корона протуберанцев окружала его, и в их биении, в танце медленных
хлопьев пепла слышался отголосок темной мятежной и грозной музыки; в нее вплетался
печальный льдистый шорох и тихий звон звезд, как мучительная, болезненно нежная мелодия
флейты; и стремительный ветер, ледяной и огненный, звучал как низкие голоса струнных; и
приглушенный хор горных вершин - пение черного органа...
...Теперь он стоял на вершине горы. Он протянул руки к раскаленному черному диску, и
темный меч с черной рукоятью из обсидиана лег на его ладони, и огненная вязь знаков
змеиным узором текла по клинку: Меч Затменного Солнца.
Он шел по земле, вслушиваясь в прерывистое дыхание Арты. Он говорил, и музыкой
были его слова. И произносил он Слова Силы, исцеляющие и изгоняющие боль - тогда ровно и
уверенно стало биться огненное сердце Арты, и спокойным стало дыхание ее. Настала тишина
в мире, и услышал Крылатый тихий шепот нерожденных растений, скрытых слоем пепла. И
произносил он Слова Силы, обращающие смерть в сон, дабы в должный час пробудились в
новом мире деревья и травы. Слова были Музыкой, что дарит жизнь, что творит живое из
неживого.
Но пока говорил он, вновь рванулось в небо пламя вулкана, и расступилось, и вышли из
него новые неведомые существа, пугающе-прекрасные. Пылающая тьма была плотью их, и
глаза их - как озера огня. С изумлением смотрел на них Крылатый; и понял он, что не желая
того, сам пробудил их к жизни, ибо были они рождены из пламени земли словом его. И увидел
он, что живут они своей жизнью, и пришли они в мир, чтобы остаться в нем. Тогда подумал
Крылатый: "Не по моей воле, но благодаря мне явились они, и я в ответе за них и не могу
оставить их". И стали новые существа свитой его и войском его. Имя он нарек им - Ахэрэ,
Пламя Тьмы. Были они иной природы, чем Майяр; огонь был их сущностью, и ни смирить, ни
укротить их до конца не мог никто. Дети Илуватара, Перворожденные, назвали их Валараукар,
и Балрогами - Могущественными Демонами. Жизнь их могла длиться вечно, но, если удавалось
убить их, обращались они в пламя и возвращались в огонь земли, ибо не было им дано
бессмертной души, но были они воплощением стихии огня, и огонь был сущностью их.
И было имя первому из Ахэрэ - Нээрэ, Огонь; но под другим именем узнали его
Смертные и Эльфы. Стал он предводителем воинства Демонов Темного Пламени, когда
пришло время войны, и Готмог, Воин-Ненависть, нарекли его Эльфы. Не знали бессмертные в
земле Аман, как пришли в мир эти духи огня, и сочли их - Майяр. Потому так говорит
"Валаквента":
"Многих из Майяр привлекло величие Мелькора во дни его могущества, и остались они
верны ему, когда склонился он к тьме; прочих же сделал он слугами своими, прельстив их
лживыми речами и дарами, таившими предательство. Ужаснейшими среди духов этих были
Валараукар, огненное бедствие, пламенный бич в руке Врага, те, что зовутся в Средиземье
Балрогами, Демонами Ужаса".
Они были могучи и прекрасны. Но они не были Людьми.
...Когда утихла земля, и пепел укрыл ее, словно черный плащ, и развеялась тяжелая
туманная мгла, Мелькор увидел новый мир.
Нарушена была симметрия вод и земель, и более не было в лике Арты сходства с
застывшей маской. Горные цепи вставали на месте долин, море затопило холмы, и заливы
остро врезались в сушу. Пенные бешеные неукрощенные реки, ревя на перекатах, несли воды к
океану; и над водопадами в кисее мелких брызг из воды и лучей Солнца рождались радуги.
Так мир познал смерть; и вместе с Артой на грани смерти был Возлюбивший Мир.
Так мир возродился; и вместе с Артой обрел силы Возлюбивший Мир. Мелькор вдохнул
глубоко, всей грудью, воздух обновленного мира. И
улыбался он, но рука его лежала на рукояти меча.
Бой был еще не окончен.
И, чтобы бороться с тварями Пустоты, новые существа были созданы Мелькором.
Драконы - было имя их среди Людей.
Из огня и льда силой Музыки Творения, силой заклятий Тьмы и Света были созданы
они. Арта дала силу и мощь телам их, Ночь наделила их разумом и речью. Велика была
мудрость их, и с той поры говорили люди, что тот, кто убьет дракона и отведает от сердца его,
станет мудрейшим из мудрых, и древние знания будут открыты ему, и будет он понимать речь
всех живых существ, будь то даже зверь или птица, и речи богов будут внятны ему.
И Луна своими чарами наделила создания Властелина Тьмы, поэтому завораживал
взгляд их.
Первыми явились в мир Драконы Земли. Тяжелой была поступь их, огнем было дыхание
их, и глаза их горели яростным золотом, и гнев Мастера, создавшего их, пылал в их сердцах.
Красной медью одело их восходящее Солнце, так что, когда шли они, казалось - пламя
вырывается из-под пластин чешуи. И в создании их помогали Властелину демоны Темного
Огня, Балроги. Из рода Драконов Земли был Глаурунг, которого называют еще Отцом
Драконов.
И был полдень, и создал Мастер Драконов Огня. Золотой броней гибкой чешуи одело их
тела Солнце, и золотыми были огромные крылья их, и глаза их были цвета бледного сапфира,
цвета неба пустыни. Веянье крыльев их - раскаленный ветер, и даже металл расплавится от
жара дыхания их. Гибкие, изящные, стремительные, как крылатые стрелы, они прекрасны - и
красота их смертоносна. В создании их помогал Властелину ученик его Гортхауэр, чье имя
означает - "Владеющий Силой Пламени". Из рода Драконов Огня известно лишь имя одного из
последних - Смауг, Золотой Дракон.
Вечером последней луны осени, когда льдистый шорох звезд только начинает вплетаться
в медленную мелодию тумана, когда непрочное стекло первого льда сковывает воду и
искристый иней покрывает тонкие ветви, явились в мир Драконы Воздуха. Таинственное
мерцание болотных огней жило в глазах их; в сталь и черненое серебро были закованы они, и
аспидными были крылья их, и когти их - тверже адаманта. Бесшумен и стремителен, быстрее
ветра, был полет их; и дана была им холодная, беспощадная мудрость воинов. Немногим дано
было видеть их медленный завораживающий танец в ночном небе, когда в темных
бесчисленных зеркалах чешуи их отражались звезды, и лунный свет омывал их. И так говорят
люди: видевший этот танец становится слугой Ночи, и свет дня более не приносит ему радости.
И говорят еще, что в час небесного танца Драконов Воздуха странные травы и цветы
прорастают из зерен, что десятилетия спали в земле, и тянутся к бледной Луне. Кто соберет их
в Ночь Драконьего Танца, познает великую мудрость и обретет неодолимую силу; он станет
большим, чем человек, но никогда более не вернется к людям. Но если злоба и жажда власти
будут в сердце его, он погибнет, и дух его станет болотным огнем; и лишь в Драконью Ночь
будет обретать он призрачный облик, сходный с человеческим. Таковы были Драконы Воздуха;
и один творил их Мелькор. Из их рода происходил Анкалагон Черный, величайший из
драконов.
Порождением Ночи были Драконы Вод. Медленная красота была в движениях их, и
черной бронзой были одеты они, и свет бледно-золотой Луны жил в их глазах. Древняя
мудрость Тьмы влекла их больше, чем битвы; темной и прекрасной была музыка, творившая
их. Тишину - спутницу раздумий - ценили они превыше всего; и постижение сокрытых тайн
мира было высшим наслаждением для них. Потому избрали они жилища для себя в глубинах
темных озер, отражающих звезды, и в бездонных впадинах восточных морей, неведомых и
недоступных Ульмо. Мало кто видел их, потому в преданиях Эльфов не говорится о них
ничего; но легенды людей Востока часто рассказывают о мудрых Драконах, Повелителях Вод...
Черной нитью в парче золотых легенд,
Лунной руной на свитке прошедших лет
Мы - остались. Осталось у рухнувших стен
Черных маков поле - нас больше нет...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ
КТО СМЕЕТ ВИДЕТЬ. ВЕК ТЬМЫ
...Имен не осталось.
Приказано забыть.
Только следы на песке - на алмазном песке, на острых режущих осколках
- кровавые следы босых ног. Но и их смыло море, но и их иссушил ветер...
Ничего.
Когда Светильники рухнули, по телу Арты прошла дрожь, словно ее разбудило
прикосновение раскаленного железа. Глухо нарастая, из недр ее рванулся в небо рев; и
фонтанами брызнула ее огненная кровь; и огненные языки вулканов лизнули небо. Когда
Светильники рухнули, сорвались с цепи спавшие дотоле стихии. Бешеный раскаленный ветер
срывал с тела Арты гнилостный покров неживой растительности, выдирал из ее недр горы,
размазывал по небу тучи пепла и грязи. Когда Светильники рухнули, молнии вспороли слепое
небо, и сметающий все на своем пути черный дождь обрушился навстречу рвущемуся в небо
пламени. Трещины земли набухали лавой, и огненные реки ползли навстречу сорвавшимся с
места водам, и темные струи пара вздымались в небо. И настала Тьма, и не стало неба, и
багровые сполохи залили тяжелые низкие тучи, и иссиня-белые молнии рвали в клочья дымные
облака. И не стало звуков, ибо стон Арты, бившейся в родовых муках, был таков, что его уже
не воспринимало ухо. И в молчании рушились и вздымались горы, срывались пласты земли, и
бились о горячие скалы новые реки. Словно незримая рука сминала мир, как глину, и лепила
его заново. И в немоте встала волна, выше самых высоких гор Арды, и беззвучно прокатилась -
волна воды по волнам суши... И утихла плоть Арды, и стало слышно прерывистое огненное
дыхание земли.
Когда Светильники рухнули, не было света, не было тьмы, но это был миг Рождения
Времени. И жизнь двинулась.
Когда Светильники рухнули, ужас сковал Могущества Арды, и в страхе страхом
оградили они себя. И со дна Великого Океана, из тела Арды вырвали они клок живой плоти и
создали себе мир, и имя дали ему - Аман. Отныне Эндорэ значило для них - враждебный ужас,
и те, кто не отвратился от него, не были в чести у Валар...
Когда Светильники рухнули, не стало более преграды, что застила глаза не-Светом. И
он, забытый, потерянный в агонизирующем мире, увидел темноту. Ему было страшно. Не было
места на земле, которое оставалось бы твердым и неизменным, и он бежал, бежал, бежал,
обезумев, и безумный мир, не имеющий формы и образа, метался перед его глазами, и остатки
разума и сознания покидали его. И он упал - слепое и беспомощное существо, и слабый крик о
помощи не был слышен в реве волн, подгоняемых бешеным радостным Оссе.
...И в немоте встала волна выше самых высоких гор Арды, и на гребне ее, как на коне,
взлетел, радостно хохоча, Оссе. Долго мертвый покой мира тяжелым грузом лежал на его
плечах, но он не смел ослушаться господина своего Ульмо. И теперь великой радостью
наполнилось сердце его, когда увидел он, что ожил мир. И не до угроз Ульмо было ему - он
почуял свою силу. Волна вознесла его над миром, и на высокой горе увидел он Крылатого
Валу. Мелькор смеялся - и смеялся в ответ Оссе, проносясь на волне над Ардой. И в тот,
первый День, Майя Оссе стал союзником Черному Вале.
Вода подняла его бесчувственное тело, закрутила и выбросила на высокий холм, и
отхлынула вновь. И много раз перекатывалась через него вода - холодная, соленая, словно
кровь, омывая его, смывая с тела грязь. Ветер мчался над ним, сгоняя с неба мглу, смывая дым
вулканов, протирая черное стекло ночи. И когда открыл он глаза, на него тысячами глаз
смотрела Ночь. Он не мог понять - что это, где это, почему? Это - Тьма? Это - Свет? И вдруг
сказал - это и есть Свет, настоящий Свет, а не то, что паутиной оплетало Арду, источаясь из
Светильников. Вечность смотрела ему в лицо, он слушал шепот звезд и называл их по именам,
и, тихо мерцая, они откликались ему. Тьма несла в себе Свет бережно, словно раковина -
жемчуг. Он уже сидел, запрокинув голову, и шептал непонятные слова, идущие неведомо
откуда, и холодный ветер новорожденной Ночи трепал его темно-золотые длинные волосы. И
именовал он Тьму - Ахэ, а звезды - Гэле, а рдяный огонь вулканов, тянущий алые руки к Ночи -
Эрэ. И казалось ему, что Эрэ - не просто Огонь, а еще что-то, но что - понять не мог. И
полюбил он искать слова, и давать сущему имена - новые в новом мире.
И сделал он первый шаг по земле, и увидел, что она тверда, и пошел в неведомое. Он
видел и первый Рассвет, и Солнце, и Закат, и Луну; удивлялся и радовался, давал имена и пел...
И думал он: "Неужели это - деяние Врага? Но ведь это прекрасно! Разве может быть так
прекрасно зло? И разве Враг может творить, тем более - такое? Может, это ошибка, может, его
просто не поняли? Тогда ведь надо рассказать!" Он не решался искать Мелькора сам, страшась
могучего Валы, потому решил вернуться и поведать о том, что видел.
Манве и Варда радостно встретили его.
- Я думала, что ты погиб, что Мелькор погубил тебя! - ласково сказала Варда. - Я
счастлива, что снова вижу тебя!
"Странно. Я же Майя, я не могу погибнуть!" - удивленно подумал он. Высокий, хрупкий,
тонкий, он был похож на свечу, и темно-золотые волосы были словно пламя. Тому, кто видел
его, почему-то казалось, что он быстро сгорит, хотя был он Майя, и смерть не была властна над
ним. И когда пел он перед троном Короля Мира, его огромные золотые глаза лучились, словно
закат Средиземья отражался в них.
Он пел о том, что видел, о том, что полюбил, и те, кто слушал его, начинали вдруг
меняться в сердце своем, и что-то творилось с их зрением - сквозь яркий ровный свет неба
Валинора они различали иной свет, и это был
- Свет. И боязнь уходила из душ, и к Средиземью стремились сердца, и уже не таким страшным
казался им Мелькор. Светилась песнь, и создавала она - мысль. Но встал Манве, и внезапно
Золотоокий увидел его перекошенное лицо и страшные глаза. Король Мира схватил Майя за
плечи, и хватка его была жестче орлиных когтей. Он швырнул Золотоокого наземь и прорычал:
- Ты! Ничтожество, тварь... Как смеешь... Предался Врагу! - наверно, Манве ударил бы
Золотоокого, но Варда остановила его.
- Успокойся. Он только Майя, и слаб душей. А Мелькор искушен во лжи и злых
наваждениях, - ласковым был ее голос, но холодным - ее взгляд.
Манве снова сел.
- Иди, - сурово сказал он. - Пусть Ирмо колдовскими снами изгонит злые чары из души
твоей. Ступай! А вы, - он обвел взглядом всех остальных,
- запомните: коварен Враг, ложь его совращает и мудрейших! Но тот, - он возвысил голос, - кто
поддастся искушению, будет наказан, как отступник! Запомните это!
В мягкий сумрак садов Ирмо вошел Золотоокий. Ему было горько и больно; он не мог
понять - за что? Не мог поверить словам Манве: "Все это наваждение; Тьма - это зло, и за
Тьмой - пустота". "Но я же видел, я видел!" - повторял он, сжимая руками голову, и слезы
обиды текли по его щекам. Кто-то легко коснулся его плеча. Золотоокий обернулся - позади
стоял его давний друг, ученик Ирмо. Его называли по-разному: Мастер Наваждений,
Мечтатель, Выдумщик, Чародей. И все это было правдой. Он такой и был, непредсказуемый и
неожиданный, какой-то мерцающий. И сейчас Золотоокий смутно видел его в сумраке садов.
Только глаза - завораживающие, светло-серые, ясные. Казалось, он улыбался, но неуловимой
была эта улыбка на красивом лице, смутном в тени темного облака волос. Его одежды были
мягко-серыми, но в складках они мерцали бледным золотом и темной сталью. Золотоокий
посмотрел на него, и в его мозгу вспыхнуло новое слово - Айо, и это слово значило все, чем
был ученик Ирмо.
- Что случилось? - спросил он, и голос его был глубок и мягок.
- Мне не верят, - со вздохом, похожим на всхлип, сказал Золотоокий.
- Расскажи, - попросил Айо, и Золотоокий заговорил - с болью, с обидой, словно
исповедуясь. И, когда он закончил, Айо положил ему руки на плечи и внимательно, серьезно
посмотрел в глаза Золотоокого, и лицо его в этот миг стало определенным - необыкновенно
красивым и чарующим.
- Это не наваждение, поверь мне. Это не наваждение. Я-то знаю, что есть наваждение, а
что - истина.
- Но почему тогда?..
- Я не знаю. Надо подумать. Надо увидеть мне самому...
- Но я... - он не договорил. Айо коснулся рукой его лба и властно сказал:
- Спи.
И Золотоокий тихо опустился на землю; веки его словно налились свинцом, голова упала
на плечо... Он спал.
Сказала Йаванна, горько плача:
- Неужели все, что делала я, погибло? Неужели прекрасные Дети Илуватара очнутся в
пустой и страшной земле?
И встала ее ученица, по имени Весенний Лист.
- Госпожа, позволь мне посетить Сирые Земли. Я посмотрю на то, что осталось там, и
расскажу тебе.
На то согласилась Йаванна, и Весенний Лист ушла во тьму.
Почва под ногами была мягкой и еще теплой; ее покрывал толстый слой извергнутого
вулканами пепла. Как будто кто-то нарочно приготовил эту землю, чтобы ей, ученице Йаванны,
выпала высокая честь опробовать здесь, в страшном, пустом, еще не устроенном мире свое
искусство. Соблазн был велик. С одной стороны, следовало, конечно, вернуться в Валинор и
рассказать о пустоте и сирости Арды, а с другой - очень хотелось сделать что-нибудь самой,
пока некому запретить или указать, что делать... Очень хотелось. И она подумала - не будет
большой беды, если я задержусь. Совсем немножко, никто и не заметит. Она не думала, что
сейчас идет путем Черного Валы - пытается создать свое. Она не осознала, что видит. Видит
там, где видеть не должна, потому, что в Средиземье - Тьма, и она знала это, а во тьме видеть
невозможно. Но сейчас ей было не до того. Она слушала землю. А та ждала семян. И Весенний
Лист прислушалась, и услышала голоса нерожденных растений, и радостно подумала - значит,
не все погибло, когда Светильники рухнули. То, что было способно жить в новом мире -
выжило. Она взяла горсть теплой, мягкой, рассыпчатой земли, и была она черной, как Тьма и,
как Тьма, таила в себе жизнь. И Весенний Лист пошла по земле, пробуждая семена. Она видела
Солнце и Луну, Звезды - но не удивлялась. Почему-то не удивлялась. Некогда было. Да и не
могла она осознать этого - пока. А все росло, тянулось к небу, и, вместе с деревьями и травами,
поднимался к небу ее взгляд. И забыла она о Валиноре, захваченная красотой живого мира.
И все же скучно было ей одной. И потому появились в мире поющие деревья и
говорящие цветы, цветы, что поворачивали свои головки к Солнцу всегда, даже в пасмурный
день. И были цветы, что раскрывались только ночью, не вынося Солнца, но приветствуя Луну.
Были цветы, что зацветали только в избранный день, - и не каждый год случалось такое. Ночью
Колдовства она шла среди светящихся зловеще-алых цветков папоротника, что были ею
наделены спящей душой, способной исполнять желания. Но такое бывало лишь в избранный
час. Со дна прудов всплывали серебряные кувшинки и мерно покачивались на черной воде, и
она шла в венке из мерцающих водяных цветов. Она давала души растениям, и они говорили с
нею. И духи живого обретали образы и летали в небе, качались на ветвях и смеялись в озерах и
реках.
И вырастила она растения, в которых хотела выразить двойственность мира. В их
корнях, листьях и цветах жили одновременно смерть и жизнь, ибо полны были они яда,
который при умелом использовании способен был приносить исцеление. Но более всего ей
удавались растения, что были совсем бесполезны, и смысл их был лишь в их красоте. Запах,
цвет, форма - ей так нравилось колдовать над ними! Она была счастлива, и с ужасом думала о
возвращении. Ей казалось: все, что она создала, будет отнято у нее и убито... Но она гнала эти
мысли.
В тот день она разговаривала с полевыми цветами.
- Ну, и какая же от вас польза? Что мы скажем госпоже Йаванне в вашу защиту, а?
Никакой пользы. Только глазки у вас такие красивые... Что же мы будем делать? Как нам
оправдать наше существование, чтоб не прогнали нас?
- Наверное, сказать, что мы красивы, что пчелы будут пить наш нектар, что те, кто еще
не родились, будут нами говорить... Каждый цветок станет словом. Разве не так?
Весенний Лист обернулась. Кто-то стоял у нее за спиной - высокий, зеленоглазый, с
волосами цвета спелого ореха. Одежда его была цвета древесной коры, а на поясе висел рог
охотника. Сильные руки были обнажены до плеч, волосы перехвачены тонким ремешком.
Весенний Лист удивленно посмотрела на пришельца.
- Ты кто таков? - спросила она. - Зачем ты здесь?
- Я Охотник. А зачем - зачем... наверное, потому, что надоело смотреть, как Ороме
воротит нос от моих тварей.
- Как это? - засмеялась она. Смешные слова - "воротит нос".
- Говорит, что мои звери бесполезны. Он любит лошадей, собак любит - чтобы травить
зверей Мелькора. Да только есть ли эти звери? А в Валиноре он учит своих зверюг травить
моих тварей... Я говорил ему - не лучше ли натаскивать собак все же в Эндорэ, на злых зверях...
А он убивает моих. Тогда я дал им рога, зубы и клыки - защищаться. А он разгневался и
прогнал меня. Вот я и ушел в Средиземье. Вот я и здесь, - он широко улыбнулся. - Зато тут
никто не мешает творить бесполезное - так он зовет моих зверей. А я думаю - то, что красиво,
не бесполезно хотя бы потому, что красиво. Смотри сама!
И она видела оленей, лис - ярких, словно язычки пламени; видела волков - Охотник
сказал, что они еще покажут собакам Валинора. И отцом их был Черный Волк - бессмертный
волк, волк говорящий. И они ехали по земле: она - на Белом Тигре, он - на Черном Волке. И не
хотелось им расставаться
- они творили Красоту. Охотник сотворил птиц для ее лесов и разноцветных насекомых - для
трав и цветов; зверей полевых и лесных, и гадов ползучих; и рыб для озер, прудов и рек. Все
имело свое место, все зависели друг от друга, и все прочнее Живая Красота связывала
Охотника и Весенний Лист. Но то здесь, то там встречались странные существа, им неведомые:
птицы-бабочки, похожие на россыпь драгоценных камней, кружили над причудливыми
цветами, или крылатая рыба вдруг взлетала над гладью моря, или похожий на лисицу
большеухий зверек с темными умными глазами настороженно выглядывал из-за песчаного
холма; а однажды, забравшись высоко в горы, они нашли там, среди холодного камня, цветок,
похожий на серебристую звездочку... Словно кто-то был рядом, и этому "кому-то" нравилось
удивлять их неожиданными дарами; а иногда он по-доброму подсмеивался над ними - как это
было, когда они сидели возле теплой ленивой речушки, а на корень дерева вдруг выбралась
пучеглазая рыбешка и уставилась на них в недоумении. Ити даже вскрикнула от
неожиданности, а потом рассмеялась невольно - уж очень чудная была тварь, и в налетевшем
внезапно порыве ветра им послышался еще чей-то смех, но чей - они не знали... Между собой
они называли этого, неизвестного - другом, и думали, что, верно, бродит по земле кто-то,
подобный им, и творит чудеса - веселые или светло-печальные; только почему-то не
показывается им на глаза.
И случилось так: в ночи они увидели что-то непонятное, тревожное и прекрасное. Две
гибких крылатых тени парили беззвучно в небе, кружась в лучах луны. Это был танец -
медленный, колдовской, и они стояли, завороженные, не смея и не желая пошевелиться, и
странная глуховатая музыка звучала в их сердцах.
- Что это? Кто это? - изумленным шепотом спросила Весенний Лист, глядя огромными
глазами в лицо Охотнику.
- Не знаю... Это не мое. Ороме тоже такого не создать...
И они переглянулись, пораженные внезапной мыслью: "Неужели Враг?" Но разве он
может создавать, тем более - такое? И Отцы Зверей помчались на северо-восток, унося своих
седоков в страшные владения Врага.
КЛИНОК. ВЕК ТЬМЫ
Так говорят: во тьме Средиземья Ауле создал Гномов. Ибо столь желал он прихода
Детей Единого, учеников, которым мог бы он передать свои знания, что не захотел ждать
исполнения всех замыслов Илуватара. Но облик тех, что должны были прийти, помнил он
смутно, потому и творил он по своим мыслям; дал он Гномам долгую жизнь, и телам, и душам
их - твердость и стойкость камня. Ибо мыслились ему они не только учениками, но и
соратниками в войнах с Мелькором, Властелином Тьмы.
И первым помощником его в исполнении замыслов был старший из учеников его -
Артано Аулендил, по силе и знаниям своим равный самому Кузнецу.
Однако деяния Ауле не были сокрыты от Илуватара; и когда окончены были труды
Валы, и начал он учить Гномов тому, что знал и умел сам, Илуватар заговорил с ним. И в
молчании внимал Ауле словам его.
- Почему сотворил ты это? Почему пытаешься создать то, что за пределами твоего
разумения? Ибо не давал Я тебе ни власти, ни права творить такое; только твое бытие дал Я в
дар тебе, и создания твоих рук и мысли твоей связаны неразрывно с бытием твоим. Они
повинуются тебе, но если ты подумаешь о другом, они застынут, как живые камни - без
движенья, без мыслей. Этого ли ты хочешь?
Знал Майя Артано, что это не так; но, услышав голос Единого, смутился он и не решился
сказать ни слова.
И ответил Ауле:
- Я не желал такой власти. Хотел я создать существ иных, чем я, любить и учить их, дабы
познали они, сколь прекрасен Эа - мир, сотворенный Тобой. Ибо казалось мне, что довольно в
Арде места для многих творений, которые увеличат красоту ее, и пустота Арды наполнила
меня нетерпением. И в нетерпении моем впал я в неразумение. Но Ты, сотворивший меня, и в
мое сердце вложил жажду творить; неразумное дитя, обращающее в игру деяния отца своего,
делает это не в насмешку, а лишь потому, что он - сын своего отца. Но что делать мне ныне,
дабы не навлечь на себя Твой вечный гнев? В Твои руки предаю я творения рук своих. Да будет
воля Твоя. Но не лучше ли мне уничтожить их?
И со слезами взял Ауле великий молот, дабы сокрушить Гномов. Тогда крикнул Майя
Артано:
- Что ты делаешь, учитель? Они ведь живые, они твои творения; останови руку свою!
- Я нарушил волю Единого, Творца Всего Сущего, - простонал Ауле и поднял молот; но
Артано схватил его за руку, пытаясь предотвратить удар. И Гномы отшатнулись от Ауле в
страхе, и взмолились о пощаде.
Тогда, видя смирение Ауле и его раскаяние, возымел Илуватар сочувствие к нему и его
замыслу. И так сказал Илуватар:
- Я принимаю дар твой. Ныне видишь ты: они живут своей жизнью и говорят своими
голосами...
И Ауле опустил молот свой и возрадовался, и возблагодарил Илуватара, говоря:
- Да благословит Единый творения мои!
И сказал на это Илуватар:
- Как дал Я суть и плоть мыслям Айнур, когда творился мир, так ныне дам Я твоим
творениям место в мире. И будут они такими, как ты замыслил их; Я дал им жизнь, и более не
изменю ничего в них. Но Я не потерплю, чтобы пришли они в мир раньше, чем
Перворожденные, как было по мысли Моей; и не будет вознаграждено нетерпение твое. Станет
так: будут они спать под скалами, пока не пробудятся Перворожденные, дети Мои, в
Средиземье; и ты будешь ждать до той поры, пусть и покажется долгим ожидание. Но когда
придет время, Моей волей будут пробуждены они; и будут они как дети тебе; и часто будут
бороться они с Моими детьми: Мои приемные дети - с избранниками Моими.
И вновь на коленях благодарил Ауле Илуватара, и сделал по слову его; потому до
пробуждения Эльфов под скалами Средиземья спали Семь Отцов Гномов.
Но гнев был в сердце Майя, ибо слышал он ложь Единого и видел непонятную ему
покорность Ауле. И так сказал он:
- Я почитал тебя своим учителем, но ныне отрекаюсь от тебя. Только трус мог поднять
руку на свои творения.
- Ты... - Ауле задохнулся от возмущения. - Как смеешь ты, слепое орудие в моих руках,
слуга, раб, так говорить со мной!
- Смею. Я не слуга тебе более. И я повторяю: ты трус, как и все те, кто бежал в Валинор!
- Ты... ты... - Кузнец не находил слов; и, наконец, выдохнул - Видно, слишком многое дал
тебе Мелькор!
Ауле била дрожь.
- А-а, значит, не ты создал меня.
- Да! И убирайся к нему! И будь ты проклят! Ты еще вернешься, еще будешь вымаливать
прощение! - в голосе Кузнеца сквозило отчаянье.
Артано смерил Ауле презрительным взглядом.
- Трус.
И, плюнув под ноги Ауле, он повернулся и пошел прочь - во тьму. Ауле не посмел идти
следом, не посмел даже окликнуть Майя. Он вернулся в Валинор.
...Майя шел быстро и уверенно, сжимая кулаки.
"Трус, ничтожество. Илуватар, видно, не терпит соперников: одного проклял, другого -
запугал. Ну, ничего. "Убирайся к Мелькору", говоришь? И уйду. Он, по крайней мере, ничего
не боится. Даже гнева Единого..."
Он остановился. Говорили ведь: Властелин Тьмы. Враг.
"А я иду к нему... Что он сделает со мной?.. Вернуться? Покаяться, валяться в ногах? У
этого труса?! Ну, уж нет! Нет мне пути назад. Скажу: я пришел, прими меня к себе. Пусть
делает, что хочет - все лучше, чем унижение..."
У черных врат Хэлгор он остановился в нерешительности. Но тут перед ним предстала
фигура - очерком багрового пламени во тьме: Ахэро. Он сделал знак: следуй за мной. И Майя
повиновался. Черные врата открылись.
...По длинным крутым лестницам - словно в сердце Арды, по бесконечным анфиладам
подземных залов шли они, и Майя изумленно оглядывался по сторонам. Но последний зал
поразил его больше, чем все уже виденное. Черный каменный пол; но стены и своды светятся
ровным мягким светом. Словно застывшие струи воды - сталактиты; кажется - тронь, и
отзовутся легким звенящим звуком...
Майя стоял перед тем, кого называли в Валиноре Владыкой тьмы; его проводник
незаметно исчез куда-то: он был один. Он поднял глаза - и замер.
Это лицо - гордое, величественное и прекрасное - было первым, что увидел он при
пробуждении. И теперь видел - снова.
"Мелькор... Значит, Мелькор. Ауле проговорился".
- Приветствую тебя, Вала Мелькор.
Мелькор пристально посмотрел на Майя; в его глазах промелькнула тень насмешки:
- Привет и тебе, Майя Ауле, Артано-Аулендил.
Майя передернуло.
- У меня больше нет имени. И более я не слуга Ауле!
- Почему?
Майя стал рассказывать, сжимая кулаки от гнева. Мелькор слушал молча и, наконец,
сказал:
- Значит, так ты ушел. Ты смел и дерзок, Майя. И чего же ты хочешь от меня?
- Я хочу стать твоим учеником. У меня ничего нет - кроме этого, - Майя снял с пояса
кинжал и протянул его Мелькору. - Возьми. Только прими к себе!
Мелькор, не глядя, взял оружие и усмехнулся:
- Ученичество не покупают дарами. Разве ты не знаешь этого?
Но, когда взглянул на кинжал, лицо его изменилось. Две стальных змеи сплетались в
рукояти, и глаза их горели живым огнем.
- Откуда тебе известен этот знак?
- Не знаю... Может, сказал кто-то, а может, я знал всегда... Мне показалось - Мудрость
Бытия...
- Ты прав; только это идет из Тьмы. А камни? Я никогда не видел таких; что это?
...Клинок был первым, что сделал он без помощи Ауле. Но когда, радостный, принес он
свое творение Кузнецу, тот как-то странно посмотрел на рукоять кинжала и сказал с показным
равнодушием:
- Что можешь ты создать такого, что не было бы ведомо мне? Ты - порождение мысли
моей, и ни в замыслах, ни в деяниях твоих нет ничего, что не имело бы своего абсолютного
начала во мне.
Майя стоял в растерянности. Ауле, наконец, перевел взгляд на самого Майя:
- И что это за одежды у тебя? Почему черное?
- Мне так нравится. Неужели ты не видишь: это красиво?
Ответ был дерзок. Ауле нахмурился и проворчал:
- Красиво, красиво... Сказано: слуги Валар должны носить их цвета. Почему ты считаешь
себя исключением? Красиво... Кто только тебе это в голову вбил?
- Ты же сам сказал: я - порождение мысли твоей, и ни в замыслах, ни в деяниях моих нет
ничего, что не имело бы своего абсолютного начала в тебе!
И, глядя на Кузнеца своими пронзительно-светлыми глазами, Майя усмехнулся. Ауле не
нашелся с ответом.
...Впервые хоть кто-то заинтересовался творениями Майя Артано. Потому с
мальчишеской радостью начал он рассказывать, как задумал сделать камень, похожий на каплю
крови Арды; как взял он частицу пламени Арды и заключил ее в кристалл; как украсил этими
камнями созданное им...
Мелькор слушал внимательно, изредка задавал вопросы, потом сказал:
- Тебе ведь дано создавать. Почему же ты пришел ко мне - ведь у вас говорят, что, кроме
как разрушать, я не способен ни на что?
Майя взглянул на руки Мелькора, спокойно лежащие на подлокотниках трона. Узкие,
сильные. Тонкие длинные пальцы. Удивительно красивые руки.
- У тебя руки творца, - тихо сказал Майя. - Только я никогда не видел твоих творений...
Вала улыбнулся - чуть заметно, уголком губ - прикрыл глаза и медленно провел рукой по
клинку кинжала. И клинок загорелся льдистым бледным пламенем под его пальцами.
Майя ошеломленно смотрел на Мелькора.
- Как ты это сделал? Никто из них не умеет такого...
- Они отвергли Тьму, что древнее мира; отвергли и знания Тьмы. А заклятия Тьмы
сильнее заклятий Света. Все просто.
Мелькор протянул Майя кинжал:
- Возьми.
- Ты... отвергаешь мой дар?
- Это по праву твое. И я уже сказал тебе: нельзя купить ученичество дарами, - Мелькор
усмехнулся, на этот раз грустно. - Возьми.
Майя принял из рук Мелькора холодно мерцающий клинок.
"Я не нужен ему, - тяжело думал Майя, - и мне некуда идти. Зачем я ему? Слишком мало
знаю. Слишком мало могу. Все кончено".
Мелькор внимательно посмотрел на молодого Майя и, поднявшись с трона, коротко
сказал:
- Идем.
Майя, стиснув зубы, медленно пошел следом.
"Сейчас скажет - уходи. И что я буду делать? Не вернусь. Ни за что не вернусь. На
коленях умолять буду - пусть у себя оставит. Все, что угодно, сделаю. Только - с ним", -
ожесточенно думал Майя.
Они стояли теперь на вершине горы. И Мелькор сказал молодому Майя:
- Смотри.
Сначала тот не видел ничего, кроме привычной темноты. А потом рванулось над головой
ослепительным светом - сияющее, огненное, раскаленное... Майя тихо вскрикнул и прикрыл
глаза рукой:
- Свет... откуда? Что это?
- Солнце.
- Это сотворил - ты?
- Нет. Оно было раньше, прежде Арды. Смотри.
И Майя смотрел, и видел, как огненный шар, темнея - словно остывал кипящий металл, -
скрылся за горизонтом. И наступила тьма, но теперь Майя видел в ней свет - искры,
мерцающие холодным светом капли.
- Что это?
- Звезды. Такие же солнца, как то, что видел ты. Только они очень далеко. Там - иные
миры...
- Их тоже создал Единый? Как и Арду?
- Нет. Они были и до Эру; и он - не единственный творец, хотя всеми силами пытается
забыть об этом. Его имя - Эру - изначально "Пламя"; но он называет себя Единым и пытается
заставить остальных верить в это.
Молодой Майя, наверно, испугался бы, скажи это кто-то другой, не Мелькор. Но сейчас
страха не было: он верил Мелькору и восхищался им.
"Он воистину бесстрашен. И воистину - могущественнейший из Айнур. Недаром Валар
так боятся его".
- Но почему же я раньше не видел этого? - спросил Майя.
- Не только ты. Другие тоже - до времени. Только смотрят, не видя. Воля Эру. Я рад, что
тебе они не смогли закрыть глаза.
И, положив руку на плечо Майя, так сказал Мелькор:
- Ты будешь моим учеником. Я давно решил. Еще когда увидел творение твоих рук.
Он вздохнул и прибавил с непонятной грустью:
- И все-таки первым ты сделал - клинок...
- Учитель... - выдохнул Майя.
- Отныне имя тебе - Ортхэннэр, Владеющий Силой Пламени.
И улыбнулся светло и спокойно:
- Многому еще придется учить тебя, Майя Ортхэннэр...
- ...А чему хочешь научиться ты?
- Всему. Всему, что не знает Ауле.
- Зачем ты хочешь знать это?
- Как это - зачем? - Майя недоуменно воззрился на Мелькора. - Чтобы создавать новое.
Чтобы знать. Почему ты спрашиваешь?
- Я не хочу, чтобы ты торопился. Сначала разберись в себе. Убедись, что не употребишь
знания во зло.
- Но разве знание может быть злом?
- Конечно. Вот, смотри.
Мелькор поднял руку, и Ортхэннэр увидел на его запястье странный черно-золотой
браслет. Нет, не браслет - гибкое, прекрасное существо обвивало руку Учителя.
- Что это?
- Локиэ - Змея.
- Я не знал, что такое бывает...
- Рукоять твоего клинка - помнишь?
- Да... Но мне казалось - я просто придумал, а тут живое...
- Протяни руку.
Ортхэннэр повиновался, и чешуйчатое холодное тело змеи обвилось вокруг его запястья.
- Какая красивая... Это ты сделал?
- Я... Ты говоришь - красивая? Но она смертельна опасна.
- Разве такое может быть опасным?
- Да. Ее яд таит смерть. Но в умеющих и знающих руках этот же яд может приносить
исцеление. Двойственность. Потому во многих мирах змея - символ знания: ведь знание также
может нести и жизнь, и смерть. И также опасно оно в неопытных руках, ибо может обернуться
злом. Помнишь, я сказал
- первым твоим творением был клинок. Потому и спросил.
- Но и у тебя - меч, Учитель...
- И меч не всегда служит смерти.
Они остановились.
- Прислушайся. Что ты слышишь?
- Песню волка. Шорох крыльев совы.
- Слушай.
- Я слышу, как ветер поет в ветвях, как шелестит трава.
- Слушай сердцем, Ученик.
Ортхэннэр молчал долго. Потом сказал, словно сам удивляясь своим словам:
- Знаешь, Учитель... мне кажется: что-то бьется - живое, хочет вырваться... и почему-то
не может...
- Ты умеешь слышать. Смотри.
Мечом очертил Мелькор в воздухе странный знак, на мгновение вспыхнувший, но почти
в тот же миг рассыпавшийся голубоватыми искрами, и коснулся клинком земли. И почудилось
Майя - тихо вздрогнула земля. И там, где коснулся ее черный меч, забил родник. Опустившись
на колени, Ученик зачерпнул ладонью ледяную воду и поднял сияющие глаза на Учителя:
- Как ты сделал это?
- Узнаешь, - Мелькор улыбнулся в ответ.
- ...Знаешь... иногда почему-то кажется - мир так хрупок...
- Потому я и хочу, чтобы ты был осторожен. Великая сила те знания, что я даю тебе;
одно неверное движение, шаг с пути - и ты начнешь разрушать.
- Я понимаю, - Майя обернулся к Мелькору - и замер.
"Крылья?!"
Вала смотрел на ночное небо, тихо улыбаясь - то ли своим мыслям, то ли чему-то
неслышимому пока для Ортхэннэра.
Огромные черные крылья за спиной.
"Конечно... если Валар могут принимать любой облик, кому же и быть крылатым, как не
ему?.."
ЧЕТВЕРО. ВЕК ДЕРЕВ СВЕТА
Золотоокий спал, но сон его был не совсем сном. Ибо казалось ему, что он в Арде - везде
и повсюду одновременно: в Валиноре и в Сирых Землях; и видит и слышит все, что творится.
Он видел все - но ничего не мог. Не мог крикнуть, что звезды - гэле - не творение Варды, что
это и есть Свет... Он видел, как ушел Артано; он даже позавидовал ему, ибо знал, что у самого
не хватит силы духа уйти к Врагу... А Врага он уже не мог называть Врагом. И слова, идущие
из ниоткуда, дождем падали в сердце его, и он понял смысл имени - Мелькор...
А потом он увидел над собой прекрасное лицо Айо. Он знал, что это - сон. Но Айо мог
входить в любые сны, и сейчас он выводил из сна Золотоокого.
- Все что ты видел - истина, - тихо говорил Айо. - Истина и то, что Король Мира и Варда
не хотят, чтобы это видели. Мне тяжело понять, почему.
Золотоокий молчал. Терять веру всегда тяжко. Наконец он поднял голову.
- Я не могу больше, - с болью проговорил он. - Надо уходить.
- К Врагу?
- Нет. Просто уходить. Не "к кому" - "откуда".
- Тебя не отпустят.
- Все равно. Иначе лучше бы не просыпаться...
- Хорошо. Постараюсь помочь. Но тогда уйду и я... Как же отпустить тебя одного -
такого, - грустно улыбнулся Айо.
Были ли то чары Айо, или действительно Манве и Варда больше не желали видеть
Золотоокого здесь, но его отпустили. Правда он уходил лишь для того, чтобы узнать, пришли
ли уже в мир Старшие дети Единого - Валар не желали покидать светлый Аман. Ирмо же легко
отпустил Айо, и друзья ушли вместе.
Они выходили из Озера Куивиэнен - слабые, беспомощные, испуганные, совсем нагие. А
земля эта не была раем Валинора. И они дрожали от холодного ветра и жались друг к другу,
боясь всего, боясь этого огромного, чудовищного дара Эру, что упал в их слабые, не
подготовленные к этому руки
- боясь Эндорэ. Ночь рождения была безлунной, непроглядной, и в темноте таился страх. И
только там, вверху, светилось что-то доброе и красивое, и один из Эльфов протянул вверх руки,
словно просил о помощи, и позвал:
- Эле!
Тот, кто пришел к ним первым, откликнувшись на их зов, носил черные одежды, и те,
что ушли с ним, стали Эльфами Тьмы, хотя им было дано ощутить и познать радость Света
раньше всех своих собратьев. Ибо было им дано - видеть.
Тот, кто пришел к ним вторым, был огромен, громогласен и блистающ, и многие Эльфы
в ужасе бежали от него в ночь; те же, что ушли с ним из Эндорэ, стали Эльфами Света, хотя и
не знали Света истинного.
Те, что пришли к ним третьими, были очень похожи на них, но гораздо мудрее. И
Эльфы, слушавшие песни Золотоокого и видевшие наваждения Айо, полюбили Эндорэ и
остались здесь навсегда. Они разделились на разные племена и по-разному говорили они, но в
Валиноре их звали Авари, Ослушники.
Так Золотоокий нарушил приказ Короля Мира, ибо остался в Эндорэ. Так остался в
Покинутых Землях Айо. Так не вернулся Охотник, ибо хотел он творить. Так не вернулась
Весенний Лист, ибо остался в Средиземье Охотник. А Оссе не покидал Средиземье никогда.
Бродил по земле Золотоокий, и Эльфы чтили его и любили его песни, хотя и не все
понимали. Пел он и о Валиноре, и о Творении, и о Светильниках, но если бы все это слышал
Король Мира, то вряд ли Золотоокий сумел бы спеть потом хоть одну песню. И только Эльфы
Тьмы, что жили на севере, понимали его так, как он сам понимал себя. Потому любил он
бывать среди них, но тайно - он боялся мощи и величия Мелькора.
...Так и зародились у Эльфов Средиземья предания о добрых богах, что жили среди них и
учили их Красоте...
РОЖДЕННЫЕ ТЬМОЙ. ВЕК ДЕРЕВ СВЕТА; ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ДО 487
ГОДА
Медленно освобождались Эльфы от оков сна. Слабые и беспомощные в этом огромном
мире, они держались вместе. И проснулось в них желание говорить друг с другом, и давать
имена всему, что окружало их. Казалось иногда, что эти подсказывает им неслышный голос. И
называли они себя - Квенди, Те, Кто Говорит...
Пришло время, когда захотелось Эльфам покинуть долину Озера Пробуждения и
взглянуть на мир за ее пределами. Но некоторые из ушедших во тьму не вернулись, и впервые в
душах Эльфов проснулся страх, отныне неразрывно связанный для них с темнотой и тьмой.
Говорили - Охотник увез их с собой, и никогда не вернуться им.
"Бешеный конь несет страшного всадника тьмы; стая чудовищ - свита его... Грому
подобна поступь коня, вянет трава, где ступает он; адское пламя - всадника взгляд. Тот, кто
встречает его, не вернется назад. Огненный ветер - дыханье его, ужас - оружье в руке его,
смерть - его знамя, чертоги - ад... Тот, кто встретит его, не вернется назад".
"Но о несчастных, которых заманил в ловушку Мелькор, доподлинно не известно
ничего. Ибо кто из живущих спускался в подземелья Утумно или постиг тьму замыслов
Мелькора? Однако мудрые в Эрессеа почитают истиной, что все те из Квенди, которые попали
в руки Мелькора прежде, чем пала крепость Утумно, были заключены там в темницу, и
медленными жестокими пытками были они извращены и порабощены; и так вывел Мелькор
отвратительное племя Орков - из зависти к Эльфам и в насмешку над ними; и не стало позднее
более жестоких врагов Эльфам, чем они. Ибо Орки были живыми и умножались, подобно
Детям Илуватара, но ничто, живущее собственной жизнью или имеющее видимость жизни
никогда после своего мятежа в Предначальные времена Музыки Айнур не мог создать
Мелькор: так говорят мудрые. И глубоко в сердцах своих Орки ненавидели Господина своего,
которому служили из страха. Может статься, это деяние - самое низкое из свершенных
Мелькором, и более прочих ненавистно Илуватару".
Так говорит "Квента Сильмариллион".
Но было так: те, что, устрашившись Тьмы, рассеялись по лесам, стали Эльфами Страха.
Ужас неведомого сковал их души; отныне и Свет, и Тьма равно страшили их. Страх изменил не
только облик, но и души их, ибо слабы сердцем были они. Страх гнал их в леса и горы, прочь
от владений Черного Валы, чью мощь и величие чувствовали они, а потому страшились его;
прочь от тех, кто был одной крови с ними. Из этого страха родилась ненависть ко всему
живущему. Красота Эльфов, Детей Единого, изначально жила и в Эльфах Страха; но
совершенная красота сходна с совершенным уродством. Так стало с Эльфами Страха. Все в
облике их казалось преувеличенным: громадные удлиненные глаза с крохотными зрачками;
слишком маленький и яркий рот, таивший почти звериные - мелкие и острые - зубы и
небольшие клыки, слишком длинные цепкие паучьи пальцы... При взгляде на них в душе
рождался неосознанный непреодолимый ужас, и ныне страшились они не только других, но и
самих себя... И назвали их - Орками, что значит - Чудовища.
Меняли облик Орков и их темные скитания в лесах. Дикая жизнь сделала их сильными и
яростными и научила их охотиться стаями, подобно хищным зверям. Привыкшие к вечному
сумраку пещер и лесов, они возненавидели свет и стали бояться огня; даже мерцание далеких
звезд было нестерпимо для их глаз. Получивших тяжелые раны на охоте добивали или бросали
в лесу; иногда
- когда было голодно - и поедали: жалость была неведома Оркам. Сильнейшие и беспощадные
становились их вожаками: только Силе поклонялись они. Милосердие казалось им слабостью,
сострадание - чувством чуждым и неведомым, и в муках живых существ находили они лучшую
забаву для себя.
Был у Орков и свой язык, в котором - искаженные до неузнаваемости - жили отзвуки
Языка Тьмы. Ни песен, ни сказаний не было у них; грубыми стали голоса их, и хриплый вой
был их боевым кличем.
Им незачем было оттачивать разум, но развивались в них чувства, свойственные ночным
хищникам: острый слух и обоняние, умение видеть в темноте, неутомимость в охоте и жажда
крови. И не было спасения от них, порождений страха и темноты...
И было так: старшие из Эльфов, охваченные изумленной радостью при виде нового,
юного мира и жаждой познать его, ушли далеко за пределы Долины Эльфов и странствовали
при свете звезд - ибо Солнце и Луну не дано было еще видеть им - в сумрачных лесах. И
однажды встретился им всадник на вороном коне. Эльфы изумились, ибо не знали, что есть в
мире и иные живые существа, подобные им. Но не было во всаднике ничего угрожающего,
бледное лицо его было прекрасным и мудрым: в Эльфах не возникло страха перед ним.
Всадник спешился. Он не был огромен ростом: просто очень высок, выше любого из
Эльфов. Одеяния его казались сотканными из тьмы, и плащ летел за его плечами, как черные
крылья, а глаза его были - звезды.
Эльфы рассматривали его с удивлением, и он улыбался уголком губ, невольно
представив их - в Валиноре. Таких, какими они были сейчас: в одеждах из шкур, в руках -
копья с кремневыми наконечниками; лишь у немногих на ногах - сандалии на деревянной
подошве, с переплетением кожаных ремешков до колен...
А им было странно в незнакомце все: и весь его облик, и его одежда ("Каким же
огромным должен быть зверь, чтобы из его шкуры сшить такой плащ!"), и охватывающий его
тонкую талию наборный пояс из стальных пластин
- Эльфы не знали металлов; и его вороной скакун - Эльфы никогда не видели коней...
Коснувшись правой рукой груди, незнакомец затем протянул ее одному из Эльфов
раскрытой ладонью вверх - в знак мира. Эльф повторил его жест и улыбнулся:
- Кто ты? Как зовут тебя?
- Мое имя Мелькор, - ответил незнакомец.
- Мелькор... Любовь к миру? Прекрасное имя... Меня зовут Гэлеон.
- У тебя тоже прекрасное имя: Сын Звезд.
- Ты - из Эллери Кэнно?
Мелькор про себя отметил, что их язык отличается от языка других Эльфов: на том
языке имя народа звучало бы Элдар Квенди.
- Нет, я не из вашего народа.
- Но ты похож на нас, хотя и другой...
- Я из Творцов Мира. Мы приняли облик, подобный вашему.
- Значит, ты можешь изменять облик?
- Да; только зачем? - Мелькор улыбнулся, но в тот же миг произошло странное:
огромные черные крылья, осыпанные звездной пылью, взметнулись за его плечами, звезда
вспыхнула на его челе, и в длинных черных волосах, казалось, запутались звезды.
- Ох... - восхищенно выдохнул Гэлеон, - неужели все Творцы Мира такие... такие...
В это время мальчонка лет пяти появился из-за спины отца, стоявшего чуть поодаль:
глаза горят, рот приоткрыт от удивления:
- Это что за зверь у тебя?
- Конь.
- А его можно погладить?.. Какой красивый... Он не укусит?
Мелькор рассмеялся:
- Нет... хочешь посидеть на нем?
Малыш восхищенно закивал. Мелькор взял его на руки, посадил в седло; мальчик
осторожно погладил густую длинную гриву коня, поднял голову:
- Отец! Смотри!..
Мелькор заметил девочку, жмущуюся к ногам матери:
- А ты что же, маленькая? Иди сюда.
Девочка обхватила руками колени матери, искоса поглядывая на Крылатого. Мать
закрыла лицо руками.
- Она не говорит, Мелькор, - после недолгого молчания сказал Гэлеон.
- У нее отнялся язык. Понимаешь, мы сидели у костра, она гуляла неподалеку, и вдруг - крик...
Смотрим она бежит к костру, а за ней... Тварь какая-то жуткая на поляну выскочила - в
лохмотьях шкуры, сутулая, лапы длинные... и не лапы - руки, пальцы скрючены, скалится
страшно, а глаза - красноватые, светятся, показалось - без зрачков... Самое страшное
- это не зверь был. Это было больше похоже на нас. С тех пор...
Мелькор посерьезнел:
- Понимаю. Как ее зовут?
- Аэни.
- Светлячок... Не бойся меня, маленькая. Иди сюда.
Девочка помедлила несколько мгновений, потом с опаской пошла вперед. Остановилась,
глядя на Валу снизу вверх. Тот присел на траву:
- Дай мне руку, Аэни.
Ручонка девочки доверчиво легла в ладонь Мелькора. Вала внимательно посмотрел ей в
глаза, погладил ее мягкие светлые волосы.
- Я могу ее вылечить.
Мать Аэни вспыхнула:
- Это... правда?
- Да. Только... для этого мне нужно взять ее с собой. Если ты отпустишь ее, прекрасная
госпожа. Поверь, я не причиню ей зла.
Женщина задумалась, потом ответила:
- Я почему-то верю тебе. Но мне тяжело расставаться с Аэни. Она у меня одна... Это
надолго?
- Несколько дней.
- Прости... как ты сказал? День... что это?
- Ах да... Какой же я недогадливый! Вы же не видите... Видишь - звезду? Когда в
седьмой раз она встанет в зените, девочка вернется. И я обещаю: твоя дочь будет здорова.
- Благодарю тебя, Крылатый.
- Поедешь со мной, маленькая?
Девочка обернулась к матери, словно прося разрешения, потом кивнула.
- Мама! Мамочка!
Женщина подхватила Аэни на руки:
- Ты... говоришь, девочка моя? Он вылечил тебя?
- Мамочка, смотри, что он мне подарил! - Аэни разжала кулачок.
- Пойдем к костру, малышка, я посмотрю...
- Зачем? - удивилась девочка. - Ведь так светло...
- Светло?.. Пойдем к костру.
На ладони девочки лежал маленький кленовый листок в золотых прожилках со
сверкающей каплей росы. Мать осторожно взяла его в руку, боясь, что капля скатится с
листка...
Он был из камня.
- Какое чудо... - тихо промолвил Гэлеон. - Как бы мне хотелось создавать такое же...
- Научишься, - ответил бесшумно подошедший Мелькор.
- А почему Аэни говорит, что - светло?
- Может быть, скоро вы поймете...
- Неужели ты не видишь, мама? Вон там, наверху - огонь, такой яркий, ярче костра...
Видишь? Он говорит - это Солнце, Саэрэ, - девочка очень тщательно выговорила последнее
слово.
- Саэрэ?
- Да, да! Он говорит - это звезда, только очень близко, поэтому так ярко светит...
Девочка весело щебетала, рассказывая, что было там, куда она ездила. Ей не хватало
слов, и она озабоченно морщила нос, пытаясь объяснить, как это - дворец из камня, мерцающие
стены пещер, высокие черные горы... Какой там был странный зверь - пушистый, черный, с
глазами - как светящиеся зеленые листья, ласковый... Потом, утомленная, свернулась
калачиком у костра и задремала, крепко сжимая в кулачке кленовый листок. По лицу
вертевшегося тут же мальчишки было заметно, что он жгуче завидует Аэни; однако справился
с собой и, присев рядом, начал жадно прислушиваться к разговору взрослых.
- Ты говорил - один из Творивших Мир... Кто они? Как был создан мир?
- допытывался Гэлеон. Мелькор прислонился к стволу дерева, скрестил руки на груди и начал:
- Был Эру, назвавший себя - Единым, которого в Арте стали именовать Илуватаром,
Отцом Всего Сущего...
Когда рассказ был окончен, некоторое время все молчали. Потом снова заговорил
Гэлеон:
- Значит, мы - Дети Единого?
- Да, так...
- Скажи, а где же другие Бессмертные? Почему мы никогда не видели их? Ты говоришь:
вы пришли в Арту, чтобы приготовить этот мир к приходу Эльфов и Людей: почему же только
ты пришел к нам? Разве другие не знают того, что знаешь ты?
- Знают. Но они покинули эту землю и ныне пребывают в Земле Бессмертных, Валиноре.
Здесь я один.
- Почему же ты не среди них?
- Мой путь иной, чем у них. Не зная Тьмы, они изначально отвергли ее и могут жить
только в Свете. Теперь Тьма и темнота равно страшат их.
- Разве Бессмертным ведом страх?
Мелькор промолчал.
- Тебе известны судьбы мира. Скажи, какова судьба Эльфов?
- Вам предопределено бессмертие - таков дар Единого. Вам суждено уйти в землю
Бессмертных.
- Но мы не хотим уходить! - горячо воскликнул тот, кому предстояло стать Художником.
- А я хотел бы взглянуть на Валинор, - задумчиво промолвил кто-то. - Увидеть и
вернуться...
- Вы не сможете вернуться. Такова воля Единого.
- Но если нам суждено уйти, зачем же ты говоришь с нами? - спросил Гэлеон.
- Вы не испугались Тьмы, а значит, способны понять ее, и тогда вам откроется суть
Равновесия Миров. Вы сможете освободиться от оков Предопределенности, и вам будет дано
право выбора.
- Ты говорил - выбор дан только Людям... Значит, мы станем Людьми?.. Бессмертие... А
что такое смерть?
- Только Смертные могут уйти из этого мира, найти свой путь в Эа.
- Это тоже дар Илуватара?
- Нет. Это мой дар тем, кто разорвет замкнутый круг Предопределенности.
- Я не все еще понимаю в твоих словах. Нужно думать. Ты останешься с нами?
- Мне нужно покинуть вас ненадолго. Но я вернусь.
- Мы будем ждать тебя, Крылатый.
...Когда Черный Всадник скрылся в сумраке леса, глядя ему вслед, Гэлеон тихо сказал:
- Кажется, я понял его... Если бы не было Тьмы, мы никогда не увидели бы звезд...
Он вернулся к ним, Крылатый Вала. И снова говорил с ними, объяснял, отвечал... Дети
привязались к нему, а он рассказывал им прекрасные истории о травах и звездах, о зверях и
камнях... Первые дети в этом юном мире, они были удивительными существами - доверчивые,
открытые, восхищенные, удивительно нежные, как хрупкие цветы. Наивные, чудесные
создания, которых невозможно было не любить. И казалось Мелькору - все, что творит он
сейчас
- творит для них. Так появились в мире удивительные существа: огромные черные бабочки с
крыльями, отливающими зеленью и золотом; летучие рыбы; морские раки, строившие себе
прекрасные раковины-дома; единороги и дельфины; стрекозы с огромными глазами, похожими
на драгоценные камни; водяные паучки-серебрянки и морские змеи... И не было для Валы
радости большей, чем видеть изумленные глаза детей и слышать: "Что это? Какое чудо..." И
теперь, глядя на Учителя, Ортхэннэр с трудом мог удержаться от улыбки. Как все переменила
маленькая гостья Хэлгор! И правда - удивительные существа...
Эльфы полюбили Крылатого. И однажды Гэлеон сказал ему:
- Чем дольше говорю с тобой, Мелькор, тем яснее понимаю, сколь многого мы еще не
знаем... Но так скажу я: довольно нам скитаться по земле без цели. Если позволишь, пойдем с
тобой.
- Идите. Я покажу вам путь.
...Они удивлялись, как дети, всему, что видели вокруг - да, по сути, они ведь и были
детьми. Они любили давать имена новому: они видели Солнце и Луну, но больше любили ночь
и звезды - Свет-во-Тьме. Не сознавая этого, они уже шли путем Людей, и Мелькор не удивился,
когда Гэлеон сказал:
- Мы понимаем, какой выбор ты предлагаешь нам. И принимаем твой путь.
- Все ли вы обдумали? Не торопитесь с ответом; дар смерти - великий и страшный дар.
Не проклянете ли вы меня за этот выбор?
- Нет. Мы сами выбрали путь; другого ныне для нас нет.
- Загляните в себя. Нет ли в вас страха и сомнений?
- Нет, Мелькор. Мы с открытыми глазами выбираем дорогу, и никто из нас никогда не
скажет, что лживыми словами ты привлек нас на свою сторону. Я знаю сердцем, что ты
говоришь правду. Мы сделали свой выбор, Крылатый.
Он называл их Эльфами Тьмы, Эллери Ахэ, и своими учениками. Для них он был
Учитель, и Аэанто - Дарящий Свет. На Севере, в Долине Гэлломэ - там, где была обитель
Мелькора, - построили они свой деревянный город, и Мелькор часто покидал свой черный
замок и жил среди них. Для Майя Ортхэннэра они стали друзьями и братьями; ему радостно
было ощущать себя одним из них. На своем языке они произносили его имя, как Гортхауэр, и
сам он вскоре стал считать это своим именем. Гортхауэром начал называть его и Учитель;
только иногда в минуты задумчивости он называл своего Ученика по-прежнему - Ортхэннэр.
И пришло время, когда в своих владениях собрал Мелькор Орков, дрожавших от ужаса
перед неведомым, слепых и для Тьмы и для Света. Он надеялся с помощью своих учеников
вернуть им то, что утратили они, поддавшись страху. Но темнота сковывала их разум, и страх
вытеснил из их душ все. Мелькор был бессилен что-либо изменить. У Эльфов Страха остался
лишь дар Единого - бессмертие.
СЕМИЗВЕЗДЬЕ
"...И высоко в небе на севере, как вызов Мелькору, поместила Варда корону из семи
ярких звезд - Валакирка, Серп Валар и знак судьбы..."
Черной ледяной полночью, в тот час, когда умирают земные звуки, над вечными
сединами северных гор вставали семь звезд. Семь - и Одна. Те, кому суждено было увидеть их
в неуловимый миг, когда грань между миром и мирозданием почти исчезает, вдруг начинали
слышать безмолвную музыку, живущую вечно. Тот, кто слышал, никогда не мог забыть эту
музыку, для него она звучала повсюду, везде и всегда: днем - в шорохе ветра, в грохоте обвала,
в реве шторма, в тихом скрипе пера по пергаменту, в беззвучном кружении сокола в яркой
синеве горного неба; ночью - в вое волка, в искрах костра, в песне луны, отраженной в
неподвижной воде... Слова, смысл которых чувствуешь всей душой - но никак не разобрать их.
Стоишь на пороге, а войти не смеешь.
Кто, что за великий мастер создал этот дивный венец, кто короновал им Смертные
Земли? Семь звезд трепетно мерцали - так дрожит мир в переполненных слезами глазах. Одна -
горела ровно и спокойно. И лишь присмотревшись, можно было заметить, что она пульсирует -
словно бьется сердце. Каждый, кто видел эти звезды, пытался понять - что значит этот венец в
ночи. И рождались легенды - прекрасные и грубые, печальные и напыщенные...
"Восемь Аратар в Арде царят. Предводитель их - Манве. Как венец на державном челе -
знак угрозы рабам и злодеям, так Венец Средиземья - угроза и напоминанье о возмездии том,
что Врага непременно настигнет. Будь он проклят навеки, посмевший ослушаться Эру!
...Как звезда в полуночном Венце - так средь Аратар Манве. Имена Семерых, что всей
Ардою правят в величьи - Звездноликая Варда и Ульмо, глубин повелитель, Мать Живого
Йаванна и Ауле, кузнец вековечный, Судеб Арды вершитель, владыка над мертвыми Намо,
Мать Скорбящих Ниенна и Ороме Коневластитель. И Венец Средиземья во славу их сделала
Варда, и ярчайшей сияет - звезда повелителя Манве. Враг же изгнан из круга Великих, да
сгинет навеки! Пусть Венец Средиземья ему вечным вызовом служит!"
"...Видишь - вон там, над горами, - Венец? Видишь - Звезду? Говорят, она не солнце
далекого мира, как те Семь. Говорят, Учитель зажег ее силой любви и магией знания давным-
давно, еще до того, как мы пробудились в темных водах Озера. Это знак тем, кто вечно идет по
пути поиска и свершения, знания, любви и жертвы. Тем, кто идет, и тем, кто еще не родился в
мире, но кто ступит на этот путь. Говорят, это вызов Валар. И еще говорят - если
присмотреться и прислушаться, можно услышать, как бьется звезда. Но это все говорят -
Учитель только улыбается, когда спрашиваешь его об этом. И все-таки, я думаю, это правда.
Потому что... Не знаю. Это красиво, и я в это верю, и почему-то сердце говорит - так и есть... А
почему - Семь и Одна? Я не знаю. Семь - это такое волшебное число, его суть мы поняли
только недавно - это число истины и гармонии, и означает - множественность миров. Верно
ведь - Семь Солнц и Арта! Может, поэтому? Правда, некоторые говорят, что Семь звезд
собрались так случайно, но... уж слишком хорошее совпадение. Вряд ли. В Эа, наверное, эти
Семь что-то значат именно для Арты. Но я пока не знаю. Надо думать и искать..."
О ПРИХОДЕ ЛЮДЕЙ
...Кто знает, кто расскажет, когда появились в Арте Люди? Мудрые говорят - когда над
миром впервые взошло Солнце. Но Солнце старше Арты, и его восход видели не раз те, кому
это было дано, и было это еще задолго до Людей. Эльфы знают лишь о тех Людях, что пришли
на Запад во дни Финрода Фелагунда, о тех, что звались потом Тремя Племенами, или Атани. О
других же людях, что избрали иные пути, кроме дороги на Запад, не ведали Эльфы. Не ведали
они и о том, что изначально дано было Людям видеть и Солнце, и Луну, - задолго до того, как
увидели Лик Дня и Лик Ночи Эльфы. Странные дары были даны Людям, и многие из них
неведомы и непонятны Эльфам. И даны они были не сразу, как Эльфам, а пробуждались в них
постепенно, и, осознавая свой дар, открывая в себе что-то новое, человек не терял это потом, а
оттачивал, передавая из поколения в поколение. Если, конечно, сам не пугался своего дара...
О Пробуждении Людей говорят предания, хранимые ныне лишь немногими. В той
долине, что Элдар зовут Хилдориэн, первыми пробудились те, кого называют Рожденными-в-
Ночи, хотя пришли они в предутренний час, когда на востоке уже начинает светлеть небо, но
ночные звезды еще ярки. Имена четырех народов называют предания: Аххи, Ночные, и Аои,
Люди Лесных Теней; Илхэннир, Дети Луны, и Охор'тэнн'айри, Видящие-и-Хранящие.
В те часы, когда на светлеющем небе горят готовыми сорваться вниз каплями росы
звезды, а по земле течет медленной сонной рекой колдовской мерцающий туман, пришли в мир
Эллири, Дети Звезды, первые из Народов Рассвета. Росистая трава и тающая утренняя дымка -
народ Эннир эрт'Син, и первые лучи золотого Солнца - люди Этуру...
Детьми Солнца зовутся Три Племени Эдайн; и братья их - народ Асэнэр, люди Ханатты
и Нгхатты, и кочевые племена, полуденным ветром летящие над землей. И тень полудня дала
жизнь тем, кто назвал себя - Уллайр Гхэллах, Народом Полуночных Звезд.
На закате Солнца вступили в мир народы Ана и Даон. Последние светлые лучи - дар
Солнца народу Дахо, и в час рождения звезд пришли племена той земли, что названа была -
Ангэллемар, Долиной, где Рождаются Звезды. И когда еще не успело потемнеть небо на западе,
рождены были нареченные Братьями Волков.
Не все имена названы, и многие народы не помнят Часа Пробуждения. Утраченная
мудрость Охор'тэнн'айри хранила имена всех народов, но некому ныне рассказать об этом, ибо
исчезло это племя с лика Арты; смешалась кровь народов и наречия их, смутными стали
сказания, передававшиеся многими поколениями из уст в уста. И все же многие помнят Того,
Кто Приходил. Так рассказывает о нем предание Народа Звезды:
"И явился меж нами некто, подобный нам, но мудрее и прекраснее нас. И пришел он к
нам в ночи, и был облачен в одежды Тьмы, и черные крыла были за спиной его. И были волосы
его, как ночь, и звезды запутались в них, но ярче звезд сияли глаза его. И заговорил он с нами,
и была речь его сходной с нашей, но иной, и были музыкой слова его, подобные ллиэнн тайрэ
омм эллар - песне, летящей среди звезд; и было нам внятно все.
И сказал он: Я пришел к вам, ибо хотел увидеть вас.
И сказал он: не для того пришел я, чтобы вести вас торной дорогой; я укажу вам пути, но
свой вы изберете сами, и сами пойдете по нему. Если пожелаете, я дам вам начала знаний, что
помогут вам в дороге, но к мудрости придете вы сами. И когда станет так, будете вы такими же,
как я, и выше меня, ибо вы свободны и можете менять судьбы мира...
И взглянули мы, и вот - великую мудрость и великую любовь увидели в лице его. И
тогда сказали мы - будь Учителем нам...
И многому учил он нас, и говорил он с нами обо всем, что есть в мире, и обо всем, что
есть плоть мира, и о душе его; и о светилах, и о бесчисленных звездах, сияющих во тьме... И
говорил он нам о творении мира, о Великой Музыке и об иных мирах, мерцающих
жемчужинами среди звезд Эа. И рассказывал он, как созданы были растения и живые существа,
Старший Народ и Люди, и учил говорить с духами лесов, гор и вод, со зверями и птицами,
слушать голоса земли, деревьев и трав, песни звезд и песни ветра.
Не единожды приходил он к нам, и ждали мы его, ибо жаждали новых знаний и
радовались, открывая новое; а еще потому, что полюбили его. Но имени своего не открыл он
нам, и называли мы его - Возлюбившим, и Учителем. И печалились мы, когда однажды ушел
он, и не вернулся..."
Не знали люди имени Того, Кто Приходил, как не знали и того, кем был он; и многие
называли его Богом Ночи, и многие имена давали ему. Эллири же звали его - Элго Тхорэ, что
значит - Тот, кто слышит Мир, Пришедший в Ночи.
От Долины Пробуждения разошлись пути Людей, и каждый народ нашел землю, что
стала домом им. Лишь Эллири были Странниками от начала. Долгие годы провели они в
странствиях, и видели многие земли, но ни об одной не сказали - вот дом наш. И счастливы
были они странствием, открывая для себя юный мир, тайны и чудеса его. И в пути застала их
Ночь Великого Колдовства...
...И кто-то воскликнул вдруг:
- Смотрите!..
Распахнув огромные крылья, в ночном небе бесшумно парил Дракон. В лучах медно-
медовой чешуя его мерцала бледным золотом; он танцевал, поставляя гибкое тело колдовскому
свету, и люди услышали глухой мерный ритм чародейного танца. Они смотрели, не отводя
глаз, поддавшись чарам Лунного Танца, и в сердцах их рождалась Музыка. Ночь пела, и
раскрывались странные бледно светящиеся цветы, плыл в воздухе горьковатый печальный
аромат, и звучала тихая мелодия флейты, и темно-огненными сполохами с отливом в червонное
золото вплетались в нее пряные ноты цветов папоротника. Ночь звучала приглушенными
аккордами органа - пели тысячелетние деревья, и танцевали духи леса, не таясь от людских
глаз, и песни их были неотличимы от песен цветов и трав, и на фиолетово-черном бархате
осеннего неба чертили странные руны звезды, и в колдовском танце кружил Дракон...
Иннирэ, Танцующая-под-Луной, вплела в волосы свои белые цветы-звезды, и вышла она,
и повела танец; и духи леса танцевали с нею. И в ту ночь языком трав и цветов говорили люди,
ибо не хотели звуком голоса нарушить тишину: цветы и травы были словами их, и звезды
венчали их...
С той поры знаком высокой мудрости и магии Знания стал для Эллири танцующий в
ночном небе дракон под короной из Семи звезд, венчанной - Одной, ярчайшей.
Так шли они по земле - Странники Звезды. И настал час, когда в странствиях своих
увидели они в тишине полуночи Венец, опустившийся на седые горы севера, и как
драгоценнейший камень в Короне Мира сияла Звезда. Так окончились их темные скитания по
лику Арты, ибо Звезда указала им дорогу, и теперь знали они, куда идти.
Предания сохранили древние имена. Был один по имени Нэйир, Тот, кто указывает Путь.
Говорят, когда смотрел на Звезду, говорил он - она болит и любит. И как-то раз, проведя ночь
под открытым небом без сна, в странной светлой печали, пришел он к вождям и сказал:
- Я знаю - есть Земля-под-Звездой, и сердце мое зовет меня туда. Я хочу, я должен
отыскать ее, сколь бы ни был долог путь. Кто пойдет со мною?
И поверили ему люди, ибо знали, что дальше других видит сердцем Нэйир. И пошли за
ним, ибо и в их сердцах звучал зов Звезды.
Много дней и ночей, много лет шли они за Звездой. Песни о Великом Странствии
прекрасны и печальны, полны тоски и ожидания, предчувствия и надежды, и в песнях этих
звучит имя Звезды - Мельтор. Никто не знал, почему назвали ее Силой Любви, но никто и не
спрашивал, ибо представить другого имени для Звезды они не могли: им дано было
чувствовать больше, чем пока могли они осознать.
И хранят Песни Великого Странствия рассказ о людях в черных одеждах, чьи глаза
сияли как звезды - о мудрых странниках, приходивших говорить с людьми, приносивших им
свои песни, мудрость и знания. И имя их народа было похоже на то, которым называли себя
Странники Звезды: Эллери Ахэ.
О КРЫЛАТЫХ КОНЯХ. 15 ГОД ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
Осенняя ночь была живой. Сторожко прислушиваясь к шагам времени - звуку мерно
падающих с ветвей капель росы, - она застыла в ожидании чего-то, ведомого только ей. Ночь
слушала Время. Двое слушал ночь. Медленно струился серебристыми лентам вечный туман
долины Гэлломэ. Весной, летом и осенью травы здесь казались серебряными, словно
подернутыми инеем; лишь здесь по весне расцветал тихо светящийся в ночи звездоцвет, что
весенним колдовством мерцает в венках в День Серебра... Майя улыбнулся. Сейчас звезды
цвели в небе, даже в ярком свете луны видны были знакомые очертания созвездий, а время от
времени небо чертили белые молнии падающих звезд. "Наверно, и они теперь станут
цветами..." Майя смотрел в небо, чувствуя, как овладевает им волшебное очарование ночи.
Казалось, ночь была и будет всегда, а он так и остается в ней - вечно смотрящий в звездное
небо. Там, наверху, летел ветер, скользили легкие полупрозрачные облака, иногда на
мгновение скрывавшие темной вуалью драгоценные нити созвездий.
Внезапный порыв ветра взметнул волосы Майя вихрем - серебряным в свете луны.
- О чем ты молчишь? - тихо спросил Мелькор, коснувшись его плеча. Гортхауэр
вздрогнул, словно просыпаясь:
- Я видел... или мне показалось? - растерянным полушепотом заговорил он. - Эти
облака... наверное, они обманули меня... Знаешь, мне вдруг показалось, что там, в небе - конь.
Облако, сгусток лунной осенней ночи - ъ\=тело его, крылья - ветер небесный, грива - из тумана
и росчерков падающих
звезд, глаза - отражение луны в ночном озере... Я слышал его полет, его
дыхание - словно порыв осеннего ветра... Учитель, как я хотел бы, чтобы
это не было лишь видением...
- Это больше не видение. Смотри!
Мелькор указал куда-то в туман - и вот, плавно, бесшумно скользя над землей, возник
крылатый конь, приблизился, неслышно переступая, и остановился рядом с ними, кося
звездным глазом. Майя улыбнулся:
- Это ты сделал? Снова подарок?
- Нет, - Мелькор был серьезен. - Это ты сам. Просто - очень захотел...
Гортхауэр уже было собрался войти, но дорогу ему заступил Нээрэ.
- Властелин велел не тревожить, - пророкотал Балрог.
- А что случилось?
- Сказал - ему надо подумать. Ты уж извини, Гор...
Майя со вздохом устроился в углу:
- Подожду. Мне с Учителем посоветоваться...
Помолчали.
- Не понимаю, что с ним происходит, - пожаловался Гортхауэр. - Спору нет, эти
маленькие - истинное чудо... но все же: вечно они вокруг него крутятся. И, кажется, он
счастлив. Скоро, видно, и в замке спасения от них не будет!
- Вот-вот, - пробасил Балрог. - Давеча тоже вертелась тут одна малявочка. Тебе,
спрашиваю, чего? А она мне так серьезно и отвечает: по важному, мол, делу к Учителю. И -
шасть мимо меня! Я и слова сказать не успел... Ну, думаю, раз дело важное, может, и я
понадоблюсь. Иду прямиком в мастерскую: он там эту штуку странную из дерева делал... ну,
один из них на такой играет еще...
- Лютня, - подсказал Гортхауэр.
- Точно - лютня. Работа тонкая, понятное дело. Только Властелин, как малявочку эту
увидел, заулыбался, сразу все в сторону... Дело важное! Она ему ягоды принесла!
Балрог замолк после необычно длинной тирады.
- Видел, - откликнулся Гортхауэр, - землянику. Я захожу - сидят они в мастерской, и - ну,
я ушам своим не поверил - Учитель что-то ей поет. Тихо-тихо... - Майя невольно улыбнулся
воспоминанию: голос у Мелькора был удивительно красивый. - Он же детям почти ни в чем не
отказывает. Уверен: если завтра кто-нибудь захочет на драконе полетать, Учитель позволит.
- А дракон? - хмыкнул Балрог.
- Нет, я ему все скажу. Хватит, - решительно поднялся Майя, но тут в дверях появился,
наконец, Мелькор. Лицо совершенно счастливое, глаза сияют:
- Знаешь, Ученик, я понял, какую сказку им расскажу.
- Ох, Учитель... - Гортхауэр улыбнулся.
Менее всего Гортхауэр ожидал застать такую картину. Он знал, что Мелькор
непредсказуем; но то, что увидел теперь, настолько не вязалось с образом спокойного и
мудрого Учителя, что Майя растерялся. Они... играли в снежки! Похоже, Мелькору
доставалось больше прочих: разметавшиеся по плечам волосы его были осыпаны снегом,
снегом был залеплен плащ. "Своеобразный способ выразить любовь к Учителю!" Впрочем
самому Вале все происходящее доставляло удовольствие. Он смеялся - открыто и радостно, как
умеют смеяться только дети; подбросил снежок в воздух, и тот рассыпался мерцающими
звездами, озарившими мягким светом разрумянившиеся от игры лица Эллери.
- Учитель! - окликнул его Гортхауэр.
Тот обернулся и подошел к Ученику, на ходу стряхивая налипший на одежду снег.
- Что ты делаешь? Зачем?
Мелькор, едва успев заслониться от метко пущенного рукой Мастера снежка, ответил:
- Чтобы поднять людей, нужно делить с ними все: и горе, и радость, и труд, и веселье.
Разве не так, Ученик?
- Да, Учитель, но все же... они же просто как дети, и ты...
Мелькор рассмеялся молодым, счастливым смехом:
- Почему бы и нет? Скажи честно: не хочется самому попробовать?
Гортхауэр смутился:
- Но ты ведь - Учитель... Как же они... Как же я...
Снежок, попавший ему в плечо, помешал Майя закончить фразу.
Гортхауэр нагнулся, зачерпнул ладонью пригоршню снега; второй снежок угодил ему в
лоб.
- Ну, держитесь! Я ж вам!.. - с притворной яростью прорычал он. - Я тут по делу, а вы
вот чем меня встречаете!
Увернуться Мастеру не удалось.
- А это от меня! - крикнул Мелькор, и снежок, коснувшись груди Сказителя, обратился в
белую птицу.
Гортхауэр, повернув к Мелькору залепленное снегом лицо - Мастер Гэлеон в долгу не
остался - предложил, широко улыбаясь:
- Ну что, Учитель, покажем им, на что мы способны?
Мелькор кивнул, изящно увернувшись от очередного снежного снаряда.
В руках Менестреля, снежок неожиданно обернулся горностаюшкой. Зверек замер
столбиком на ладони Эльфа, поблескивая черными бусинками глаз, фыркнул, когда его
осыпали снежинки, и юркнул под меховую куртку Менестреля.
- Развлекаешься, Учитель? - рассмеялся Гортхауэр.
...К ночи собрались в доме Мага - греться у огня и сушить вымокшую одежду. Слушали
Менестреля, пили горячее вино с пряностями. Мелькор, разглядывая окованную серебром чашу
из оникса - дар Мастера - вполголоса говорил Гортхауэру:
- Конечно, простого заклятия довольно, чтобы прогнать холод, высушить одежду;
Бессмертные могут вообще не ощущать стужи. Но разве не приятнее греться у огня в кругу
друзей, пить доброе вино - хотя, по сути, тебе это и не нужно - просто слушать песни и вести
беседу?
- Ты прав, Учитель, - задумчиво сказал Майя. - И я не могу понять: почему в Валимаре
тебя называют Врагом? Почему говорят, что добро неведомо тебе, что ты не способен творить?
Прости, если мои слова оскорбили тебя... но разве не проще жить, если понимаешь других, не
похожих на тебя самого? Если не боишься?
- Я понял тебя. Беда в том, что они не хотят понимать. Тебе, конечно, не рассказывали,
что я предлагал им союз?
- Нет...
- Неудивительно, - Мелькор грустно усмехнулся. - Что доброе может сделать Враг?
Валар страшатся нарушить волю Эру. А союз со мной означает именно это. И, чтобы никто и
помыслить не мог о таком, меня именуют врагом и отступником. Значит, ничего доброго не
может быть ни в мыслях, ни в деяниях моих.
- Но ведь это не так!
- А ты можешь считать врагом того, кто умеет любить, как и ты; кто хочет видеть мир
прекрасным, как и ты; кто умеет мыслить и чувствовать, как и ты; кто так же радуется
способности творить? Кто, по сути желает того же, что и ты?
- Какой же это тогда враг?
- В том-то и дело, - Мелькор отпил глоток вина.
- Знаешь, - после минутного молчания тихо сказал Гортхауэр, - я пытаюсь представить
себе Ауле, играющего в снежки со своими учениками.
- И что? - заинтересовался Вала.
- Не выходит, - вздохнул Майя. - Он не снизойдет. Наверное, ему никогда не придет в
голову превратить комок снега в птицу. Ведь пользы от этого никакой. Просто красиво,
интересно, забавно... А он - Великий Кузнец, потому и должен создавать только великое и
нужное. К вящей славе Единого. А от такого - какая слава? Просто... на сердце теплее, что ли?
Не знаю, как сказать...
Мелькор вздохнул:
- Когда-нибудь я расскажу тебе, что сделало Ауле таким...
- Странник!
Юноша обернулся.
- Слушай, Странник, что с твоими глазами?
Тот недоуменно пожал плечами: да вроде ничего особенного... Художник тихо
рассмеялся:
- А глаза у тебя золотые...
- Что? - не понял Странник.
- Золотые, как мед, как восходящее солнце. Посмотри сам!
Странник хмыкнул:
- И ничего смешного. И нечему удивляться. У тебя вон - синие, у Мага
- зеленые, как листва на солнце...
- Правда? - Художник вдруг посерьезнел. - Послушай, а почему?
- Разве не всегда так было?
- Нет... Были - серые, и у тебя, и у меня, и у него... Не понимаю. Может, Учитель
ответит?
- Раньше как-то не до этого было...
- Мы только сейчас поняли...
- Может, ты знаешь? Глаза разные становятся, и волосы... Почему?
Вала улыбнулся. Какими разными они стали... Непокорные волнистые пряди темно-
золотых волос разметались по плечам Странника, ведь он какой-то светлый, ясный и тонкий,
как солнечный луч. У Художника взгляд цепкий и острый, но глаза - бархатисто-синие, как
темный сапфир, а иссиня-черные волосы перехвачены узким кожаным ремешком. Он кажется
старше: Странник в сравнении с ним - мальчишка совсем, хотя оба - из Изначальных. Но всем
давно известно, что синеглазый Мастер Орэйн теряет и смелость, и уверенность, и суровость
свою, стоит лишь появиться рядом маленькой хрупкой Халиэ - искусной вышивальнице и
ткачихе.
- Почему, Учитель?
- Просто - вы Люди. А люди все разные, непохожи друг на друга, как листья дерева, как
звезды...
"Вы - Люди. Такие, какие виделись мне, когда я слышал Песнь Эа. Только они волей Эру
будут недолговечны, как искры костра, и смогу ли я вернуть им то, что отнял он? Или дар
свободы обернется для них карой и горем? Неужели в этом Эру окажется сильнее?"
Разговор получился неожиданным.
- Скажи, Гортхауэр, а другие Творцы Мира, те, что живут в Валиноре, они красивы?
Он надолго задумался, в первый раз с изумлением осознав, что теперь безупречные лица
Валар вовсе не кажутся ему прекрасными. Ни одной неверной черты, словно кто-то задался
целью изобразить безупречную красоту, и это ему удалось, но в погоне за точностью и
чистотой линий исчезло что-то главное, столь важное, сколь и неуловимое, и в этих лицах не
было жизни. Все Валар были разными и - схожими, хотя отличались ростом и чертами лица,
цветом волос и глаз. Впрочем, почти все...
Нет, те, кого видел он вокруг теперь, стократ прекраснее. И смуглый золотоглазый
мечтатель Странник, и широкоплечий насмешливый Оружейник, Гэллор-Маг, всегда
задумчивый и сосредоточенный, и порывистая Аллуа, и почти величественная Оннэле Кьолла...
- А Валиэр?
Пожалуй, красивыми можно было бы назвать двоих: Ниенну и Эстэ. Именно потому, что
на их лицах оставили след чувства. Но венец завершенности, совершенная Королева Мира - кто
из Людей назовет прекрасной - ее?
- И Король... младший брат Учителя?
Манве. Странно: огромные сияющие глаза и длинные ресницы не делают старшего брата
менее мужественным, а черты младшего почти женственны - почему? Снова что-то
неуловимое...
- Послушай, Гортхауэр... я только сейчас подумал... - Странник выглядел смущенным. -
Какого же цвета глаза у Учителя?
А правда - какого? Светло-серые? Зеленые? Голубые? Разве различишь цвет звезд?.. Ему
приходили в голову только сравнения: небо, море, звезды... Но ведь небо не всегда голубое, не
всегда зелеными кажутся воды моря... Молния?.. Лед?.. Сталь?..
- Не знаю. Я не знаю.
Разными были они - Ученики Мелькора, Эллери Ахэ. Были те, под чьими руками
начинал петь металл и оживал камень. Были понимавшие язык зверей и птиц, деревьев и трав,
и те, кто умел читать Книгу Ночи... И тот, кто лучше прочих умел слагать песни, звался -
Черным Менестрелем. Девятилучевая крылатая звезда была знаком его: совершенствование
души, путь крылатого сердца. Похожи и непохожи были его баллады на те, что пел Золотоокий
Майя; может, потому, что жила в них неведомая печаль. И туманились глаза тех, кто слышал
песни его. И тот, кто видел знаки Тьмы, нашел способ записывать мысли. Он создал знаки тай-
ан, что можно было писать на пергаменте пером и кистью, и те, что можно было высекать на
камне и вырезать на дереве. И среди Эльфов Тьмы носил он имя Книжника.
И тот, кто слышал песни земли, облекал их в форму сказок - странных и мудрых,
радостных и печальных. Так говорил он: "Наши дети полюбят эти сказки; когда начинаешь
открывать для себя мир, он кажется полным чудес и загадок - пусть же будет так в тех
историях, что будут рассказаны им..." Мелькор улыбался, слушая его; и назвали его -
Сказитель.
Разными были они, но схожими в одном: все они называли себя Людьми, ибо, хотя и
были изначально Эльфами, избрали они путь Смертных; но жизнь их была столь же долгой,
сколь жизнь Перворожденных, и усталость не касалась их - разве успеешь устать, когда вокруг
столько неизвестного, нового и прекрасного? И мир ждет прикосновения твоих рук, и радуется
тебе, и твое сердце открыто ему...
И радовался Учитель, видя, как растет мудрость и понимание учеников его.
И был в Арте мир. Но недолго длился он.
ЧАША. 488-500 Г.Г. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
Со времени ухода Артано как-то странно начали смотреть на него в Валиноре, и многие
даже сторонились. Он приписал это тому, что Ауле впал в немилость у Короля Мира и
Великих, но вскоре ему представился случай убедиться, что это не так. В очередной раз
предложив Кузнецу свои услуги, он услышал угрюмое: "Нет".
- Но почему, о господин мой?
- Что ты, что этот - в одной форме отлиты, - мрачно ответил Ауле. Курумо не понял его,
но переспросить не решился. Однако задумался и
ответ господина своего запомнил.
Однажды он поймал на себе недобрый взгляд Тулкаса:
- Тебе что здесь надо?
Курумо изящно поклонился:
- Я послан с поручением от Ауле, моего господина, о Могучий...
- Ну, иди... - буркнул Тулкас. И за спиной Майя услышал, - вражье отродье...
Курумо был умен - да и несложно было догадаться об истине.
"Значит, как и Аулендил, я был создан Мелькором. И я - могущественнейший и
мудрейший среди Майяр, как он - среди Валар... Ну конечно! И теперь Валар просто боятся
меня. Даже Тулкас. Слуга Ауле! Тоже мне - титул. Что меня ждет здесь? Участь слуги? А - там?
Конечно, он примет меня, как принял Артано..." Курумо досадливо поморщился. Артано.
Соперник.
"Но разве не меня считают самым искусным из учеников Ауле? Конечно, могучий Вала
оценит это. А там посмотрим. И, чтобы он не усомнился в моей преданности, я преподнесу ему
великий дар, достойный Владыки!"
- ...Что ты здесь делаешь?
Курумо вскочил и склонился перед Кузнецом:
- О, господин мой! Задумал я сделать чашу для Короля Мира...
- Почему не сказал мне? - Ауле нахмурился.
- О Великий! Ты открыл мне бездну премудрости, и многие знания дал ты мне. Но
усомнился я, достоин ли считаться слугой столь мудрого Валы? Потому, если несовершенно
будет изделие рук моих, лишь на мне, нерадивом ученике, будет вина. Если же дар мой будет
достоин Короля Мира, станут говорить: сколь же велик Ауле, если его подмастерье, слуга его
мог создать такое? И возрастет слава твоя, о мудрый господин мой.
- А ведь и верно... Что же, я доволен тобой, и замысел твой нравится мне. Ты можешь
продолжать, - слова звучали так, словно Кузнец говорил против воли.
Курумо вновь поклонился:
- Благодарю тебя, о мудрый. Слова твои вселяют надежду в сердце мое. Я слишком
ничтожен, чтобы помогать тебе в твоих трудах; но если творение рук моих послужит славе
твоей, не будет для меня награды выше этой...
Он ушел из Валинора тихо и незаметно; Ауле нескоро хватился его.
И у черных врат твердыни Мелькора встретил его Гортхауэр. Он не успел ничего
сказать: Курумо бросился ему на шею:
- О, брат мой, как я счастлив, что, наконец, мы вместе!
- Но... - Гортхауэр был в растерянности.
- Веди меня к Властелину, скорее!
Курумо следовал за шедшим впереди Черным Майя:
- Сколь неустрашим ты, брат мой! Я преклоняюсь перед твоим мужеством и
решимостью твоей; даже испытывая все унижения и презрение, которыми окружили меня в
Валиноре, я не сразу осмелился пойти за тобой...
Они вошли в тронный зал, и Курумо, рыдая, бросился к ногам Мелькора, обняв его
колени:
- Наконец-то, господин мой! Наконец-то я пришел к тебе!
Мелькор ошеломленно смотрел на него и, наконец, выговорил:
- Встань, что ты? Как можешь ты так унижаться?!
- Нет мне прощения, о Великий! Я ведь тоже был с ними и служил тем, кто осмелился
противостоять тебе! Но я прозрел, я понял все величие замыслов твоих. Мое место здесь, подле
тебя, господин мой... Как же я рад, что постиг, наконец, истину!
- Встань, я прошу тебя...
- Нет, Великий, я - прах у ног твоих, я недостоин... Простишь ли ты меня? - он хотел
припасть к руке Мелькора, но тот почти в ужасе вырвал руку и, встав, поднял Курумо с колен:
- Ну, хорошо, хорошо, я прощаю тебя, прощаю, если тебе так нужно это...
- Благодарю тебя, о Великий... Снизойдешь ли ты до того, чтобы принять мой дар?
Чаша червонного золота, изукрашенная изумрудами и рубинами, оплетенная тонким
алмазным узором. Витая ножка, обвитая лентой из четырехгранных бриллиантов. Искусная
работа... но даже на вид - как тяжела... "Как же я подниму ее?.." - успел подумать Мелькор.
- Только ты - истинный Властелин Мира - достоин пить из такой чаши.
- Властелин Мира?..
- Конечно же, господин! Смешно слышать, как Манве величают Королем Арды. Власть
его простирается не дальше пределов Валинора; воистину, лишь ты правишь миром, о
господин мой...
- Почему ты называешь меня господином? - справившись с удивлением, спросил
Мелькор.
- Как же иначе? Все в Арде послушно твоей воле; мы - лишь слуги твои, которым
недоступны глубина и величие замыслов твоих.
- Прекрати, - решительно оборвал речь Курумо Черный Вала.
- Я разгневал тебя, о Великий? Умоляю, прости ничтожного слугу твоего.
Курумо распростерся перед троном.
- Встань! Если хочешь стать моим учеником - не смей унижаться! Как можешь ты
называть меня господином? Здесь ты не слуга - ты свободен!..
- Я понял тебя, Великий, да будет так, как ты хочешь. Но скажи мне - ведь ты примешь
мой дар? Ты не отвернешься от меня?
- Нет... нет. Только скажи, почему ты сделал эту чашу?
- Я рад объяснить тебе, Великий... Прости, если я что-то скажу неверно, ибо я еще мало
постиг, и невелики знания, что мог дать мне Ауле. Золото - металл властителей, потому избрал
я для творения моего этот материал. Три камня сочетаются в этой чаше: рубин - камень власти,
изумруд, изгоняющий тоску и дарящий радость, и алмаз - знак победителей и могучих воинов,
подобный всесильной воле твоей, ибо несокрушим он... Скажи, Великий, неужели я ошибся?
- Нет... Но все, что сказал ты - взгляд лишь с одной стороны. Поговори с Мастером - он
объяснит тебе...
- Одно кажется мне непонятным, Мастер: я не видел здесь изделий из золота. Даже
украшения у вас - из других металлов. Вот твое кольцо; оно красиво, но ведь это сталь?
Подумай - разве не возросла бы красота кольца, будь оно золотым?
- Я понимаю тебя, Курумо. Но учитель говорит, что золото - тяжелый и надменный
металл, немногим под силу подчинить его своей воле и изменить его суть. Маги и целители
предпочитают серебро, металл Луны, не терпящий крови, дающий власть над сутью вещей и
над собой. Серебро - это мудрость и спокойствие, и означает - равновесие.
- Это я понимаю; но - сталь? Разве она не значит - власть силы?
- Прости меня, но снова ты смотришь только с одной стороны. Все зависит от тех рук,
что касаются стали. Сталь - это воля и верность; сталь
- металл защитников и ничем не ниже серебра. Но выше всех металлов мы ценим - железо.
- Может ли это быть? Железо - металл грубый и косный...
- И снова - ты прав лишь отчасти. Железо - древний металл, хранящий множество
великих тайн. Но откроются они только истинно мудрым. Высокой мудростью и величайшим
искусством должен обладать мастер, чтобы работать с железом. У этого металла - своя воля.
Мы только начинаем постигать его тайны, а Учитель, кажется, знает все... знаешь, в его руках
железо поет...
- А что же Гортхауэр?
- О, ему открыто многое. Он - первый из учеников Мелькора.
Курумо поморщился. Упоминание об Артано было неприятно. "Золото - низший металл?
Много они понимают в металлах!"
- А камни? - вслух спросил он. "Уж об этом-то я наверняка знаю все".
- Ты ответил Учителю верно, но... Взгляни на этот рубин: он похож на пламя и горячую
кровь, но в то же время холоден, как лед. Та же двойственность - и в его свойствах, и в
свойствах других камней. Рубин - знак не только власти, но и беды, алмаз - еще и камень
целителей, а значение изумруда - красота природы и любовь Мироздания. Разве ты не знал?
- Конечно знал, но...
Курумо не окончил фразы, но, похоже, Гэлеон-Мастер и не ждал продолжения.
"Сам не пожелал объяснить. Не снизошел. Отослал к этому недоучке, Ну, да ничего. Он
скоро поймет, что я достоин большего. Я докажу..."
- Гэлеон!
- Да, Учитель?
- Взгляни; нравится тебе эта чаша?
Мастер задумался, потом промолвил неуверенно:
- Не знаю, Учитель... Я не вижу изъянов... Никогда не видел я столь тонкой работы по
золоту, и камни подобраны умело и искусно... все пропорции соблюдены, но...
- Но?
- Прости, Учитель, но почему-то мне даже не хочется касаться ее, - кажется Гэлеон сам
был удивлен своими словами. - Кто сделал это?
- Мой... ученик, - Мелькор запнулся на этом слове. Медленно поднес чашу к губам...
Червонное ли золото сыграло злую шутку с его зрением, или было это отзвуком того, что
- будет, но на мгновение почудилось - до краев наполнена чаша густой кровью. Наваждение?
Но откуда на губах - солоноватый привкус?..
В ужасе и отвращении Мелькор отшвырнул тяжелую чашу. Она зазвенела, покатившись
по каменным плитам. Мелькор прикрыл глаза дрогнувшей рукой.
- Что с тобой, Учитель?!
- Ничего... ничего... Мне показалось...
"Что же за дар ты поднес мне, Курумо? Чья кровь в этой чаше - чьей крови дал ты испить
мне? Это - знак; это проклятый дар - видеть, не зная, не понимая, что видишь..."
Разлитое вино больше не напоминало кровь, и он понимал, что это было лишь
видением... но - слишком ярким и отчетливым.
ПОЛЫНЬ. ГОД 497 ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ
...Выбор Звездного Имени - кэннэн Гэлиэ - праздник для всех. И даже среди зимы, она
знала, будут цветы. Тем более сегодня - в День Звезды: двойной праздник. Она выбрала именно
этот день, а с нею - еще двое, оба двумя годами старше. На одну ночь они трое - увенчанные
звездами, словно равны Учителю: таков обычай. Но это все еще будет...
А сейчас - трое посреди зала, и Учитель стоит перед ними.
- Я, Артаис из рода Слушающих-землю, избрала свой Путь, и знаком Пути, во имя Арты
и Эа, беру имя Гэллаан, Звездная Долина.
- Перед звездами Эа и этой землей ныне имя тебе Гэллаан. Путь твой избран - да станет
так.
Рука Учителя касается склоненной темноволосой головы, и со звездой, вспыхнувшей на
челе, девушка выпрямляется, сияя улыбкой.
- Я, Тайр, избираю Путь Наблюдающего Звезды, и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру
имя Гэллир, Звездочет.
- Перед звездами Эа и этой землей...
Последняя - она. И замирает сердце - только ли потому, что она - младшая, рано
нашедшая свою дорогу?
Как трудно сделать шаг вперед...
- Я, Эленхел...
Она опускает голову, почему-то пряча глаза.
- ...принимаю Путь Видящей и Помнящей... и знаком Пути, во имя Арты и Эа, беру...
Резко вскидывает голову, голос звенит.
- ...то имя, которым назвал меня ты, Учитель, ибо оно - знак моей дороги на
тысячелетия...
Знакомый холодок в груди: она не просто говорит, она - видит.
- ...имя Элхэ, Полынь.
Маленькая ледяная молния иголочкой впивается в сердце. Какое у тебя странное лицо,
Учитель... что с тобой? Словно забыл слова, которые произносил десятки раз... или - я что-то не
так сделала? Или - ты тоже - видишь?
Ее охватывает страх.
- Перед звездами Эа и... Артой... отныне... - он смотрит ей в глаза, и взгляд у него
горький, тревожный, - и навеки, ибо нет конца Дороге... имя твое - Элхэ. Да будет так.
Он берет ее за руку - и это тоже непривычно - и приводит пальцами по узкой, доверчиво
открытой ладони. Пламя вспыхивает в руке - прохладное и легкое, как лепесток цветка.
"Сердце Мира - звездой в ладонях твоих..."
Несколько мгновений она смотрит на ясный голубовато-белый огонек, потом прижимает
ладонь к груди слева.
Учитель отворачивается и с тем же отчаянно-светлым лицом вдруг выбрасывает вверх
руки - дождь звездных искр осыпает всех, изумленный радостный вздох пролетает по залу, где-
то вспыхивает смех...
- Воистину - Дети Звезд...
Он говорит очень тихо, пожалуй, только она и слышит эти слова.
- А ты снова забыл о себе.
Он переводит на Элхэ удивленный взгляд. Та, прикрыв глаза, сосредоточенно сцепляет
пальцы, потом раскрывает ладони - и взлетает вокруг высокой фигуры в черном словно
снежный вихрь: мантия - ночное небо, и звезды в волосах...
- Где ты этому научилась? - он почти по-детски радостно удивлен.
- Не знаю... везде... Мне... ну, просто очень захотелось, - она окончательно смущена. Он
смеется тихо и с полушутливой торжественностью подает ей руку. Артаис-Гэллаан и Тайр-
Гэллир составляют вторую пару.
...А праздник шел своим чередом: искрилось в кубках сладко-пряное золотое вино,
медленно текло в чаши терпкое рубиновое; взлетал под деревянные своды стайкой птиц - смех,
звенели струны и пели флейты...
- Учитель, - шепотом.
- Да, Элхэ?
- Учитель, - она коснулась его руки, - а ты - ты разве не будешь играть?
- Ну, отчего же... - Вала задумался, потом сказал решительно. - Только петь будешь - ты.
- Ой-и... - совсем по-детски.
- И никаких "ой-и"! - передразнил он на удивление похоже и, уже поднимаясь, окликнул:
- Гэлрэн! Позволь - лютню.
Все умолкли разом: менестреля и так никто никогда не прервет, а если Учитель сам
будет играть... Странный выдался вечер нынче, что и говорить!
Только что - смех и безудержное веселье, но взлетела мелодия - прозрачная,
пронзительно-печальная, и звону струн вторил голос - Вала пел, не разжимая губ, просто вел
мелодию, и тихо-тихо перезвоном серебра в нее начали вплетаться слова - вступил второй
голос, юный и чистый:
Андэле-тэи кор эме
Эс-сэй о анти-эме
Ар илмари-эллар
Ар Эннор Саэрэй-алло...
О ллаис а лэтти ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м...
Два голоса плели кружево колдовской мелодии, и мерцали звезды, и даже когда
отзвучала песня, никто не нарушил молчания - эхо ее все еще отдавалось под сводами и в
сердце...
...пока с грохотом не полетел на пол тяжелый кубок.
Собственно, сразу никто не разобрался, что происходит; Учитель только сказал
укоризненно:
- Элдхэнн!
Дракон смущенно хмыкнул и сделал попытку прикрыться крылом.
- И позволь спросить, зачем же ты сюда заявился?
Резковатый металлический и в то же время какой-то детский голосок ответствовал:
- Я хотел... как это... поздравить... а еще я слушал...
- И - как? - поинтересовался Вала.
Дракон мечтательно зажмурился.
- А кубок зачем скинул?
Дракон аккуратно подцепил помянутый кубок чешуйчатой лапой и со всеми
предосторожностями водрузил на стол, не забыв, впрочем, пару раз лизнуть тонким розовым
раздвоенным язычком разлитое вино:
- Так крылья же... опять же, хвост...
Он-таки ухитрился, не устраивая более разрушений, добраться до Валы, и теперь искоса
на него поглядывал, припав к полу: ну, как рассердится?
- Послу-ушать хочется... - даже носом шмыгнул - очень похоже, и просительно
поцарапал коготком сапог Валы: разреши, а?
- Ну, дите малое, - притворно тяжко вздохнул тот. - Эй!.. а эт-то еще что такое?
Элхэ перестала трепать еще мягкую шкурку под узкой нижней челюстью дракона -
дракон от этого блаженно щурил лунно-золотые глаза и только что не мурлыкал.
- А что?.. ну, Учитель, ну, ему ведь нравится... смотри!
Элдхэнн в подтверждение сказанного мягко прорычал что-то.
Гортхауэр беспокойно взглянул на своего младшего брата: еще скажет чего, вон на лице
так и читается - нашли, мол, чем заняться! Тот однако промолчал, хоть и нахмурился
недовольно, пренебрежительно кривя губы. Вот и славно.
- Слушай, Элхэ, хочешь его домашним зверьком взять - так прямо и скажи! - притворно
возмутился Вала.
Элхэ в раздумье сморщила нос.
- А это мысль, Учитель! - просияв, заявила она через мгновение.
В ответ раздался многоголосый смех и крики: "Слава!" Вала тоже рассмеялся
облегченно: ну вот, все-таки совсем девочка! а то взгляд - даже не по себе стало. Видящая и
Помнящая. Кроме нее, такой путь избрали всего трое. Двенадцать лет - и Видящая. Не бывало
еще такого...
Все-таки тревожно на сердце.
- ...А песня, Гортхауэр!.. Видел, как Гэлрэн на нее смотрел?
Ученик лукаво взглянул на Учителя:
- А - подрастет?
- Хм... Остерегись - как бы и тебя не приворожила!
Но какие глаза!.. Словно ровесница миру. "Знак Дороги на тысячелетия"...
...Здесь было так холодно, что трескались губы, а на ресницах и меховом капюшоне у
подбородка оседал иней. Она уже подумала было не вернуться ли, и в это мгновение увидела
их.
Крылатые снежные вихри, отблески холодного небесного огня - это и есть?..
- Кто вы?
Губы не слушались. Шорох льдинок, тихий звон сложился в слово:
- Хэлгеайни...
Она улыбнулась, не ощущая ни заледенелого лица, ни выступившей в трещинах рта
крови.
Она не смогла бы объяснить, что видит. Музыка, ставшая зримой, колдовской танец,
сплетение струй ледяного пламени, медленное кружение звездной пыли... Она стояла,
завороженная неведомым непостижимым чудом ледяного мира - мира не-людей, Духов Льда.
"Откуда же вы..."
Она уже не могла спросить - только подумать. Не знала, почему - время остановилось в
снежной ворожбе, и не понять было, минуты прошли - или часы. Была радость - видеть это,
невиданное никем.
Они услышали.
"Тэннаэлиайно... спроси у него..."
Шесть еле слышных мерцающих нот - имя. Она повторила его про себя, и каждая нота
раскрывалась снежным цветком: ветер-несущий-песнь-звезд-в-зрячих-ладонях. Тэннаэлиайно.
Она смотрела, пока не начали тяжелеть веки, и звездная метель кружилась вокруг нее - это и
есть смерть?.. - как покойно... Уже не ощутила стремительного порыва ветра, когда черные
огромные крылья обняли ее.
- Элхэ... вернись...
Как тяжело поднять ресницы... Ты?.. Тэннаэлиайно... Нет сил даже улыбнуться. Как
хорошо...
Он погладил ее серебристые волосы:
- Все хорошо. Теперь спи. Птицы скажут, что ты у меня в гостях, никто не будет
тревожиться.
Она прижалась щекой к его ладони и снова закрыла глаза.
- Учитель... Ты так и просидел здесь всю ночь?
- И еще день, и еще ночь. Как ты?
- Я была глупая. Мне так хотелось увидеть их... Хэлгеайни. Они... они прекрасны. Я не
сумею рассказать... Но я бы... я бы умерла, если бы не ты. Прости меня...
- Сам виноват. Я знаю тебя - не нужно было рассказывать. После той истории с