|
Выдержки из произведения.
В полном объеме вы можете скачать текст в архиве
ZIP по ссылке расположенной выше
ПРЕДИСЛОВИЕ К
ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Эта книга — плод многолетних исследований и размышлений, касающихся
одной
из самых острых проблем нашего времени. Практический опыт убеждает
психоло%
гов и психиатров в том, что центральным вопросом психотерапии
является вопрос
о природе тревоги. Понимание этой проблемы приближает нас к
пониманию про%
цессов интеграции и дезинтеграции личности.
Если бы тревога была просто патологическим феноменом, этот вопрос
интересовал
бы лишь специалистов, работающих с людьми, а подобная книга могла бы
привлечь
лишь профессионалов. Но мы все больше понимаем, что живем в “эпоху
тревоги”.
Пытаемся ли мы разобраться в психологических причинах кризисов в
политике,
экономике, предпринимательстве, в причинах профессиональных или
домашних
неурядиц, хотим ли углубиться в сущность современного
изобразительного искус%
ства, поэзии, философии, религии — везде мы сталкиваемся с проблемой
тревоги.
Стресс и напряжение, которыми наполнена повседневная жизнь
современного че%
ловека, настолько велики, что почти все мы так или иначе ищем ответ
на вопрос:
что нам делать с чувством тревоги?
На протяжении последних ста лет психологи, философы, историки и
другие иссле%
дователи человеческой природы уделяют все больше и больше внимания
проблеме
тревоги. О том, почему это безымянное и бесформенное беспокойство,
преследую%
щее современного человека, привлекало их интерес, мы поговорим чуть
позже. Но,
насколько я знаю, только двум мыслителям удалось представить
объективное опи%
сание тревоги и указать конструктивные методы обращения с ней. Я
имею в виду
две статьи, одна из которых написана Кьеркегором, другая — Фрейдом.
В настоящем исследовании представлены различные теории тревоги,
принадлежа%
щие разным областям знаний. Мы попытаемся найти точки
соприкосновения раз%
личных концепций, чтобы создать какую%то общую основу для углубления
нашего
понимания. Если в результате синтеза разных теорий удастся создать
более цель%
ную и систематическую картину феномена тревоги, основная цель данной
книги
будет достигнута.
6 Смысл тревоги
Конечно, тревога не представляет собой чисто абстрактную концепциею,
как пла%
вание не является теоретическим вопросом для человека, чья лодка
перевернулась
вдали от берега. Размышления о тревоге, не имеющие отношения к
человеческим
проблемам, не стоят того, чтобы о них писать или читать. Поэтому
теоретический
синтез дополняет описания конкретных случаев, с помощью которых
можно по%
нять, какие конкретные факты подкрепляют мои представления о смысле
тревоги и
ее роли в существовании человека.
Я сознательно ограничил сферу этого исследования, представив мысли и
на%
блюдения людей, которые по всем своим важнейшим характеристикам
являются
нашими современниками (даже из них я выбрал наиболее значимые
фигуры). Эти
люди — представители западной цивилизации, как мы ее сегодня
понимаем: среди
них философы, например, Кьеркегор, психотерапевты, в частности,
Фрейд, писате%
ли, поэты, ученые, исследовавшие экономику или историю нашего
общества, и дру%
гие мыслители, которые внесли свой вклад в понимание проблемы
человека. Вре%
менные и пространственные ограничения позволят нам лучше
сконцентрироваться, но я вовсе не стремился показать, что тревога —
это проб%
лема исключительно нашего времени или только западной культуры.
Надеюсь,
моя книга вызовет желание исследовать другие области, которые
остались за ее
рамками.
Поскольку в наши дни тема тревоги привлекает к себе огромное
внимание, я писал
эту книгу, ориентируясь не только на читателя%специалиста. Она
доступна студен%
ту, ученому, занимающемуся общественными науками, или обычному
читателю, ко%
торый хочет разобраться в психологических проблемах современного
человека.
Фактически, эта книга обращена к читателю, который сам ощущает
напряженность
и тревожность нашей жизни и спрашивает себя, что это значит, откуда
берется
тревога и что с ней делать.
Читатель, стремящийся получить общее представление о различных
направлениях
психотерапии, может использовать эту книгу как удобный учебник: в
ней пред%
ставлены взгляды нескольких ведущих представителей этой области.
Отношение
разных школ психотерапии к проблеме тревоги ярко высвечивает
особенности
каждой из них.
Работая над книгой, я мог оттачивать и расширять свои представления
о тревоге,
поскольку беседовал об этой проблеме со многими коллегами и друзьями
— их так
много, что нет смысла перечислять все имена. Но я хочу выразить
особую призна%
тельность О.Г. Мауреру, Курту Гольдштейну, Полу Тиллиху и Эстер
Ллойд%Джонс,
которые читали мою рукопись по мере ее создания и затем обсуждали со
мной
проблему тревоги, каждый с позиций своего направления. Эти беседы
сильно по%
влияли на мои представления. Кроме того, прямо и косвенно мне
помогал Эрих
7 Предисловие
Фромм и его коллеги по Институту психиатрии, психоанализа и
психологии Элен%
сона Уайта. И еще мне хочется выразить благодарность психиатрам и
социальным
работникам той организации, в которой проводились интервью с
незамужними ма%
терями. Эти специалисты помогли мне глубже понять описанные мною
случаи, но
по очевидным причинам я не могу назвать их имена.
Ролло Мэй
Нью%Йорк
февраль 1950 года
8 Смысл тревоги
ПРЕДИСЛОВИЕ К ДОПОЛНЕННОМУ ИЗДАНИЮ
Первое издание этой книги вышло в 1950 году, с тех пор было
проведено множе%
ство исследований феномена тревоги, который привлекает к себе все
большее вни%
мание. До 1950 года на эту тему были написаны всего лишь две книги,
но за
последнюю четверть века появилось множество новых публикаций.
Подобным об%
разом, до 1950 года этому вопросу было посвящено всего полдюжины
статей, а к
настоящему времени можно насчитать до шести тысяч публикаций и
диссертаций,
касающихся тревоги и связанных с ней вопросов. Феномен тревоги
обсуждается
уже не только в кабинетах специалистов, но и на публике. Я рад тому,
что первое
издание “Смысла тревоги” также способствовало росту интереса к этой
проблеме.
Но, несмотря на то, что многие люди ревностно занимаются этим
вопросом, я не
вижу ни одного исследователя, который разрешил бы загадку тревоги.
Наши по%
знания возросли, но мы до сих пор не знаем, что нам делать с нашей
тревогой.
Хотя в целом теоретические представления о нормальной тревоге,
описанные в
первом издании, не вызывают возражений, из этой теории еще не
сделаны практи%
ческие выводы. Мы все еще склонны полагать, что “психически здоровый
человек
может жить без тревоги”. Мы не понимаем, что иллюзорный идеал жизни,
из кото%
рой исключена тревога, представляет собой искаженное восприятие
реальности, и
это особенно очевидно в наше время на фоне таких явлений, как
ядерная энергия
и водородная бомба.
Тревога имеет смысл. Хотя она может разрушать жизнь человека,
тревогу можно
использовать конструктивно. Сам факт, что мы выжили, означает, что
когда%то дав%
но наши предки не побоялись пойти навстречу своей тревоге.
Первобытные люди,
как сказали бы и Фрейд, и Адлер, испытывали тревогу в те моменты,
когда их жиз%
ни угрожали зубы или когти диких зверей. Тревога сыграла решающую
роль в жиз%
ни человека, научив наших предшественников думать, а также
пользоваться симво%
лами и орудиями для защиты от врагов.
Но и современному человеку по%прежнему кажется, что опасность
исходит от зу%
бов и когтей наших физических врагов, тогда как причины тревоги
лежат в сфере
психологии и духовности — в широком смысле этого слова, поскольку
тревога свя%
зана с ощущением бессмысленности. Мы уже боимся не тигров и
мастодонтов, мы
9 Предисловие к дополненному изданию
боимся потерять самоуважение, боимся отвержения со стороны нашей
группы, бо%
имся проиграть в соревновании с другими людьми. Тревога
видоизменилась, но
наши переживания по своей сути не отличаются от переживаний наших
предков.
Тревога — важнейший элемент существования человека. Так, например, я
испы%
тываю тревогу перед каждой лекцией, хотя уже сотни раз выступал
перед аудито%
рией. Однажды, устав от этого напряжения, которое казалось мне
чем%то излиш%
ним, я приложил все свои силы, чтобы избавиться от подобного
состояния. И
действительно, в этот вечер, начиная лекцию, я был совершенно
спокоен и свобо%
ден от обычного напряжения. Но выступление мое оказалось неудачным.
Ему не%
доставало напряжения, ощущения риска, того чувства, какое испытывает
лошадь
перед скачками, — то есть всего того, в чем проявляется нормальная
тревога.
Встреча с тревогой может (обратите внимание на слово может, это не
происходит
автоматически) освободить нас от скуки, может обострить наше
восприятие, она
создает то напряжение, на котором основано сохранение человеческого
существо%
вания. Если есть тревога, значит, человек живет. Как и лихорадка,
тревога свиде%
тельствует о том, что внутри человека идет борьба. Пока эта борьба
продолжается,
еще не поздно найти конструктивное решение проблемы. Когда тревога
кончается,
это означает, что битва завершилась, и за ней может последовать
депрессия. Вот
почему Кьеркегор называл тревогу нашим “лучшим учителем”. По его
мнению,
тревога возникает тогда, когда перед человеком раскрываются новые
возможности.
Это указывает на одну тему, которая пока еще остается недостаточно
исследован%
ной, — на взаимосвязь тревоги с творчеством, оригинальностью и
сообразительно%
стью. Мы немного затронем эту тему в третьей части книги.
Я полагаю, нам нужна ясная теория тревоги, которая бы включала в
себя не только
нормальную и невротическую тревогу, но и отражение тревоги в
литературе, ис%
кусстве и философии. Такая теория должна быть в высшей степени
отвлеченной.
Полагаю, она должна основываться на таком определении: тревога есть
пережива
ние Бытия, утверждающего себя на фоне Небытия. К сфере небытия
относится
все то, что ограничивает или разрушает бытие, например, агрессия,
утомление,
скука и, конечно, смерть. Я переработал эту книгу в надежде, что ее
публикация
поможет создать подобную теорию тревоги.
Я рад выразить мою признательность аспирантам и коллегам, которые
вынудили
меня переработать данную книгу. Выполняя эту задачу, я получил
гораздо больше,
чем ожидал. Я особенно благодарен моему сотруднику доктору Джоанн
Купер, ко%
торая помогла мне найти необходимую литературу и в процессе работы
над кни%
гой высказывала свои глубокие замечания.
Ролло Мэй
Тибурон, Калифорния
июнь 1977 года
Я понял, что все вещи, которых я боялся и которые боя%
лись меня, являются добрыми или злыми лишь в той мере,
в какой они воздействуют на мой разум.
Спиноза. “Трактат об усовершенствовании разума”
Я бы сказал, что познание тревоги — это приключение,
которое должен испытать всякий человек, чтобы не по%
гибнуть — либо от того, что он не знает тревоги, либо от
того, что тревога его поглотит. Поэтому тот, кто научился
тревожиться надлежащим образом, научился самому глав%
ному.
Кьеркегор. “Понятие тревоги”
Без сомнения, проблема тревоги является узловой точкой
многих важнейших вопросов; разрешение загадки трево%
ги прольет поток света на всю психическую жизнь чело%
века.
Фрейд. “Введение в психоанализ. Лекции”
Часть первая
ПОПЫТКИ ПОНЯТЬ ТРЕВОГУ
Глава первая
ТРЕВОГА И ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпо%
хами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает
всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую
защищенность и непорочность!*
Герман Гессе. “Степной волк”
Каждый современный человек, если только он внимательно относится к
своей
жизни, знает — как на своем личном опыте, так и из наблюдений над
жизнью
окружающих, — что в наше время феномен тревоги охватывает все
стороны
жизни. С 1945 года, с момента изобретения атомной бомбы, проблема
тревоги
вышла из подполья. Люди осознали свою тревогу, которая связана не
только с
опасными ситуациями (например, с неконтролируемым применением
ядерного
оружия или с политическими и экономическими катаклизмами), но и с
менее
явными, глубинными источниками тревоги внутри нас самих. К последним
относятся внутреннее смятение, отчуждение, потеря направления,
неуверен%
ность человека, сталкивающегося с противоречивыми ценностями или
стан%
дартами поведения. Поэтому нет ни малейшей нужды “доказывать” тот
оче%
видный факт, что в наши дни тревога пронизывает все сферы жизни
человека.
Поскольку в современном обществе люди более или менее признают суще%
ствование скрытых источников тревоги, в этой вводной главе мы
постараемся
показать, как тревога вышла на поверхность, как она стала явной
проблемой
во многих самых разных областях современной культуры. Создается
впечатле%
* Перевод С. Апта.
14 Смысл тревоги
ние, что к середине двадцатого века тема тревоги заняла центральное
место в
таких разных областях, как наука и поэзия, религия и политика. За
двадцать%
тридцать лет до этого общество еще жило как бы в другой эпохе,
которую мож%
но назвать “эпохой скрытой тревоги”, — я надеюсь продемонстрировать
это
ниже, — а с середины века началась, по словам Одена и Камю, “эпоха
явной
тревоги”. И с этим феноменом уже нельзя не считаться: тревога из
скрытой
стала явной, то, что раньше приписывали “настроению”, превратилось в
на%
сущный вопрос, который необходимо определить и прояснить во что бы
то ни
стало.
И это относится не только к пониманию эмоциональных и поведенческих
рас%
стройств или к их терапии, где тревога стала, выражаясь языком
Фрейда, “уз%
ловой проблемой”. Тема тревоги является центральной и во многих
других, са%
мых разных областях — в литературе, социологии, политике и
экономике,
педагогике, религии и философии. Я хочу проиллюстрировать это
примерами;
начну с самых общих, а затем перейду к более конкретным областям
знаний,
где тревога рассматривается как научная проблема.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Если мы попытаемся исследовать тему тревоги в американской
литературе, на%
пример, двадцатых или тридцатых годов, то встретимся скорее с
симптомами
тревоги, чем с явной тревогой. Хотя в этот период было создано не
слишком
много изображений явной, выступающей на первый план тревоги,
исследова%
тель найдет в художественной литературе тех лет много признаков
скрытой
тревоги. Вспомним то явное ощущение одиночества, настроение
непрерывно%
го поиска — отчаянного и навязчивого, но всегда обреченного на
неудачу,—
в книгах Томаса Вульфа. Читая страницы с описаниями тревоги, можно
обра%
тить внимание на одну вещь: часто эта тревога вращается вокруг одной
темы,
символически выраженной в названии книги Вульфа — “Ты уже не
вернешься
домой”. Невротическая тревога рождается из%за того, что герои Вульфа
неспо%
собны принять психологический смысл невозможности снова вернуться
домой,
то есть принять свою психологическую автономию. Образы из романов
Вульфа
(поскольку писатели в символической форме выражают, и часто
необыкновен%
но точно, бессознательные представления и конфликты своей культуры),
по%
видимому, свидетельствуют о том, что многие люди двадцатых%тридцатых
го%
дов начали понимать: невозможно снова вернуться домой; более того,
невозможно в поисках безопасности опереться на экономические,
социальные
и этические реалии прошлого. Благодаря этому открытию тревога вышла
на
15 Тревога и двадцатый век
поверхность сознания, стала, наряду с чувством “бездомности”, явной
пробле%
мой. Тема дома и матери, связанная с тревогой, будет встречаться нам
снова и
снова, обретая конкретность по мере нашего углубления в феномен
тревоги.
В пятидесятых годах тревога стала уже явной темой литературы. Одна
из поэм
У.Х. Одена носит название “Эпоха тревоги”1. Поэт считал, что эти
слова наибо%
лее точно представляют картину его времени. Хотя фоном для
внутренних
переживаний четырех главных героев поэмы служит война, — где
“необходи%
мость похожа на ужас, а свобода — на скуку”2,— Оден со всей
определенно%
стью показывает, что истоки тревоги его героев, как и других людей
того вре%
мени, лежат на более глубоком уровне, чем внешнее событие, война.
Четыре
героя поэмы, отличающиеся друг от друга по своему темпераменту и
проис%
хождению, имеют некоторые общие черты, характеризующие наше время:
им
свойственно одиночество, жизнь лишена для них ценности, они ощущают
свою
неспособность любить или быть любимым, — хотя все они желают любви,
стремятся к ней и все на время освобождаются от чувства одиночества
под
действием алкоголя. Источник тревоги следует искать в современной
культу%
ре, в частности, как считает Оден, в том, что современный мир, в
котором обо%
жествляются коммерческие и технические ценности, требует от человека
кон%
формизма:
Мы движемся по воле колеса;
Одно движение всем управляет:
подъем и спад зарплат и цен...3.
...Дурацкий мир,
Где поклоняются техническим новинкам,
Мы говорим и говорим друг с другом,
Но мы одиноки. Живые, одинокие.
Чьи мы?
Как перекати%поле, без корней4.
И все четыре героя думают о том, что их тоже затянет в себя
бессмысленная
механика этого мира:
...Мы знаем страх того,
Что мы не знаем. Сумерки приносят
Неясный ужас. Торговать полезным
Товаром в сельской лавке...
Учить прилежных девушек
Наукам в школе? Уж поздно.
Когда же нас попросят? Или просто
Мы не нужны совсем?5
16 Смысл тревоги
Эти люди утратили способность воспринимать себя самих как нечто
ценное,
они не верят в свою неповторимость. Одновременно герои поэмы,
символизи%
рующие всех нас, потеряли веру в других и утратили способность
общаться в
подлинном смысле этого слова6.
Альберт Камю назвал наше время “веком страха”, сравнивая его с
семнадца%
тым веком, веком математики, с восемнадцатым — веком физики, и с
девятнад%
цатым — веком биологии. Камю понимал: в этом сравнении потеряна
логика,
поскольку страх нельзя отнести к наукам. Он говорил: “Но все%таки
это связа%
но с наукой, поскольку именно научные достижения привели к тому, что
на%
ука отрицает саму себя, а сверхразвитая техника грозит уничтожить
земной
шар. Более того, хотя страх нельзя назвать наукой, его можно с
определенно%
стью назвать техникой”7. Наше время нередко называют “веком
психологии”.
Какая связь существует между страхом и психологией? Не страх ли
заставляет
людей исследовать свою внутреннюю жизнь? Мы будем размышлять над
этими
вопросами на протяжении всей книги.
Другим писателем, который оставил нам яркое изображение тревоги, был
Франц Кафка. Всплеск интереса к его творчеству в
сороковых%пятидесятых го%
дах двадцатого века говорит об изменении характера общества в это
время.
Тот факт, что все больше людей, читая Кафку, находили в нем что%то
важное,
примечателен: значит, Кафка выразил переживания многих людей того
време%
ни. Главный герой романа “Замок” посвятил свою жизнь героической и
безна%
дежной попытке поговорить с хозяевами замка, управляющими всей
жизнью
деревни. Они могли бы указать герою его место и придать какой%то
смысл его
существованию. Антигероем Кафки движут “самые первичные жизненные
по%
требности, желание укорениться, обрести дом, найти свое дело в
жизни, стать
одним из местных жителей”8. Но хозяева замка остаются непостижимыми
и
недосягаемыми, и жизнь героя Кафки теряет свое направление и свою
целост%
ность, герой остается одиноким среди окружающих. Можно бесконечно
раз%
мышлять о том, что символизирует замок, но очевидно: его хозяева
олицетво%
ряют собой власть бюрократизма, настолько сильную, что она подавляет
и
личную автономию, и подлинные межличностные взаимоотношения. Мы
смело
можем утверждать, что Кафка писал о буржуазной культуре конца
девятнадца%
того — начала двадцатого века, когда техническая эффективность была
возве%
дена на пьедестал, а человеческие ценности растоптаны.
Герман Гессе, который в меньшей мере, чем Кафка, пользовался
литературными
символами, с большей прямотой говорил об источниках тревоги
современного
человека. Травматические социальные изменения осознали сначала в
Европе, а
уже потом в Америке; поэтому (хотя “Степной волк” был написан в 1927
году)
книги Гессе в большей мере касаются проблем, вставших перед жителями
Соеди%
ненных Штатов в сороковых годах. Жизнь главного героя книги,
Галлера, явля%
ется притчей о человеке нашего времени9. По мнению Гессе,
одиночество и тре%
17 Тревога и двадцатый век
вога Галлера (и его современников) объясняются тем, что в буржуазной
куль%
туре конца девятнадцатого — начала двадцатого века слишком большой
пере%
вес получили технические и рациональные ценности, а динамические
ирра%
циональные компоненты переживаний были подавлены. Галлер пытается
выйти
из своей отчужденности и одиночества, отпустив на свободу свои
чувственные
и иррациональные желания, которые он раньше сдерживал (эта сторона
его
жизни и есть “волк”). Но это приносит лишь временное облегчение. И
Гессе не
предлагает современному западному человеку путей освобождения от
тревоги,
поскольку считает, что в настоящее время “целое поколение
оказывается между
двумя эпохами”. Другими словами, буржуазные стандарты поведения и
меры
контроля вышли из строя, но еще нет новых стандартов, которыми можно
было
бы заменить старые. Гессе видит в записках Галлера “документ эпохи,
ибо ду%
шевная болезнь Галлера — это мне теперь ясно — не выверты какого%то
оди%
ночки, а болезнь самой эпохи, невроз того поколения, к которому
принадлежит
Галлер. И похоже, что неврозом этим охвачены не только слабые и
неполно%
ценные индивидуумы, отнюдь нет, а как раз сильные, наиболее умные и
ода
ренные”10.
СОЦИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
В области социальных исследований тревога также оказывается на
переднем
плане. Супруги Линд дважды изучали жителей американского городка
Мидлтау%
на — в двадцатых и тридцатых годах нашего века11. Сравнение этих
двух иссле%
дований показывает, как ощущение тревоги становится в Америке
открытой со%
циологической проблемой. Первое исследование проводилось в двадцатых
го%
дах, и в то время осознанная тревога еще не беспокоила жителей
Мидлтауна.
Эта тема вообще не отмечена в указателе к объемистому труду Линдов.
Но пси%
холог, читающий работу Линдов, может увидеть в поведении жителей
Мидлтау%
на проявления скрытой тревоги. Например, они одержимы работой
(“предпри%
ниматели и рабочие трудятся лихорадочно”, стремясь заработать как
можно
больше денег12, охвачены стремлением соответствовать социальным
нормам
общества, проявляют стадный инстинкт (желая, например, во что бы то
ни стало
вступить в определенный клуб) и лихорадочно заполняют деятельностью
свое
свободное время (например, посвящая его автомобилю), даже если эти
занятия
достаточно бессмысленны. По воскресеньям многие люди садились в свои
ма%
шины, проезжали пятьдесят миль, а затем возвращались домой. Приходят
на ум
страницы Паскаля, содержащие описание симптомов скрытой тревоги:
ненасыт%
ное стремление человека отвлечься, убежать от томления, чтобы
беспокойство
растворилось в бурной деятельности. Лишь один житель Мидлтауна
(охарак%
18 Смысл тревоги
теризованный Линдами в первом томе как “проницательный” наблюдатель)
гля%
дел глубже, чем другие горожане, и ощущал, что за таким поведением
скрыва%
ется некий страх. Он говорит: “Эти люди чего%то боятся; что же это с
ними про%
исходит?”13
Но повторное изучение того же общества в тридцатых годах дает совсем
иную
картину. У людей появилась осознанная тревога. “Всех жителей
Мидлтауна
объединяет одна общая черта, — замечают Линды, — неуверенность перед
ли%
цом сложного современного мира”14. Конечно, появился внешний повод
для
тревоги — экономическая депрессия. Но было бы ошибкой полагать, что
при
чиной тревоги явилась экономическая нестабильность. Линды верно
отмеча%
ют: растерянность жителей Мидлтауна связана с ролевой
неопределенностью
каждого человека. В их отчете написано: “Жители Мидлтауна запутались
в
противоречивых моделях поведения, ни одну из которых нельзя ни
категори%
чески отвергнуть, ни безусловно одобрить, так что все время остается
неопре%
деленность. Или же, когда группа явно санкционирует определенную
роль, че%
ловек оказывается под давлением культурных норм, которым он не в
состоянии соответствовать”15.
Этот хаос противоречивых моделей поведения выражает социальные
измене%
ния, происходившие в то время во многих сферах общественной жизни;
эти
изменения, о которых подробнее будет сказано ниже, тесно связаны с
трево%
гой, охватившей современный мир16. Поскольку, отмечают Линды,
“большин%
ство людей не в состоянии вынести изменения, когда они происходят
одновре%
менно во всех сферах жизни”17, и экономика, и социальная идеология в
Мидлтауне стали более жесткими и консервативными. Этот зловещий
симп%
том и выражает тревогу, и работает как механизм защиты от тревоги.
Намеча%
ется связь между тревогой и тоталитарной политикой. Этот вопрос мы
подроб%
нее рассмотрим в других разделах книги.
Роберт Лифтон, которого можно назвать социальным психиатром, оставил
нам
много ценных замечаний, помогающих понять процесс “промывания
мозгов”18,
волновавший людей всего мира с пятидесятых годов. Я не буду подробно
рас%
сказывать об интересном труде Лифтона, но приведу лишь одну цитату,
прямо
связанную с нашим основным предметом размышлений:
“Джон С. Данн, выдающийся католический богослов, говорит, что в
наши дни появилась новая религия, которую можно назвать словом
“путешествие”. Вот как Данн описывает этот процесс: “Мы можем
встать на точку зрения человека иной культуры, другого образа
жизни, другой религии... А затем наступает момент, когда мы долж%
ны совершить столь же важный шаг в противоположном направле%
нии, который можно назвать “возвращением”: обогащенные новым
19 Тревога и двадцатый век
опытом, мы возвращаемся к нашей собственной культуре, к нашему
образу жизни и нашей религии”19.
“Но у этого процесса есть и другая, темная сторона. Сама возмож%
ность совершать подобные “путешествия”, все это бесконечное раз%
нообразие, превращающее человека в Протея, может порождать тре%
вогу. Тревога перед неопределенностью и расплывчатостью
заставляет человека искать жесткой определенности, и мы видим
проявления этого в широком распространении фундаменталистских
религиозных сект и во всевозможных тоталитарных духовных дви%
жениях”20.
Упоминание о Протее связано с идеей Лифтона о том, что современный
чело%
век постоянно меняет свою идентичность. Протей, согласно
древнегреческой
мифологии, мог менять свое обличье, он мог быть “диким вепрем,
львом, дра%
коном, огнем или водным потоком... Он не мог только одного —
остановиться
на каком то одном обличии, пока его не свяжут или не закуют в цепи”.
Жела%
ние постоянно менять маски, непрерывно изменяться в соответствии с
окру%
жающей средой, не имея понятия о том, “что же на самом деле мое и
кто я та%
кой”21 (как это выразил один “Протей” нашего времени)
свидетельствует о
головокружительном изменении нашего социального мира. Неважно,
радует
это или обескураживает, но нельзя отрицать, что такое состояние
выражает
радикальный переворот, произошедший в обществе.
Лифтон говорит о том, что тревога современного человека (например,
тревога
перед лицом возможной ядерной войны) вызывает оцепенение. Это
защитный
процесс эмоционального отстранения, когда человек, бессильный
что%либо
предпринять, теряет чувствительность, отбрасывает от себя ощущение
угрозы.
С помощью помутнения сознания можно одержать над тревогой временную
победу. Возможно, за это потом придется расплачиваться; по крайней
мере,
так было с узниками, захваченными вместе с судном “Пуэбло”. Один
исследо%
ватель, изучавший этих людей, писал: “Возможно, кратковременная
адаптация
основывалась на сильном вытеснении и отрицании и неблагоприятные по%
следствия появятся позже”22 — то есть позже такой человек может
совершить
самоубийство или у него может возникнуть психотическая депрессия.
ПОЛИТИКА
Идеальные взаимоотношения между политикой и тревогой выразил
Спиноза,
который писал о “свободе от страха”. По его мнению, государство
должно
“освободить каждого человека от страха, чтобы он мог жить и
действовать,
20 Смысл тревоги
чувствуя свою защищенность и не причиняя вреда себе и своим
ближним”. Но
если мы рассмотрим политику в современном мире, то найдем множество
при%
знаков явной или скрытой тревоги. Не будем обсуждать все источники
фашиз%
ма, но обратим внимание лишь на одно явление: фашизм зарождается и
наби%
рает силу в те годы, когда все жители страны испытывают тревогу.
Тиллих,
свидетель прихода к власти Гитлера в Германии, так описывает
ситуацию в Ев%
ропе в тридцатые годы, когда в Германии зарождался фашизм:
“Прежде всего, везде чувствовался страх или, точнее, какая%то не%
определенная тревога. Была утеряна экономическая и политическая
стабильность, кроме того, люди не могли найти защиты также и в
культуре или в религии. Как будто не на чем было строить: все ос%
нования оказались разрушенными. Люди все время ожидали какой%
то катастрофы. Поэтому у всех появилось жадное стремление к на%
дежности и безопасности. Свобода, которая приносит страх и
тревогу, потеряла свою привлекательность; лучше крепкая надеж%
ная власть, чем свобода и страх”23.
В такие периоды люди цепляются за авторитарную власть, чтобы
избавиться
от тревоги. В этом смысле тоталитаризм играет в обществе ту же роль,
что и
невротический симптом, защищающий человека от невыносимой тревоги.
Гер%
берт Мэфьюс, видевший развитие итальянского и испанского фашизма,
писал:
“Фашизм был подобием тюремной камеры, где человек получает какую%то
за%
щищенность, крышу над головой и ежедневное питание”24. Подобную
роль, с
некоторыми существенными отличиями, играет и коммунистический
тоталита%
ризм. Артур М. Шлезингер заметил: “Коммунизм заполнил “вакуум веры”
—
пустое место, оставленное потерявшей свое значение официальной
религией.
Новая идеология давала стремление к цели, которое вылечивает
человека от
мучительной тревоги и сомнения”25. Как я покажу далее, подобные
тоталитар%
ные режимы не являются следствием исключительно экономических при%
чин — они продукт духовного, этического и психологического вакуума,
воз%
никшего в Западной Европе после разрушения буржуазных традиций. По
словам Мартина Ибона, коммунизм рождается из “отчаянного желания
найти
направление в хаосе и пустоте”26. В этом хаосе и пустоте царит
тревога. Тота%
литаризм получает силу по той причине, что он, как и симптом,
“связывает”
тревогу и приносит некоторое облегчение27.
Кроме подобных ярких симптомов тревоги в эти годы на
социально%полити%
ческую сцену выходят проявления неопределенной тревоги. В то время
люди
часто повторяли слова Франклина Рузвельта, сказанные им при
вступлении в
должность президента: “Нам следует страшиться лишь одной вещи —
самого
страха”. Это свидетельствует о том, что все большее число людей
стали пони%
мать, что такое “страх страха”, — или, точнее, что такое тревога, —
перед ли%
цом социально%политических изменений нашей эпохи28.
21 Тревога и двадцатый век
Появление атомной энергии превратило смутную “свободно плавающую”
тре%
вогу в нечто конкретное. Когда впервые были сброшены атомные бомбы,
Нор%
ман Казенс выразил тревогу перед новыми грозными возможностями
человека
такими страстными словами:
“Начало атомной эры принесло не надежду, а скорее страх. Прими%
тивный страх, страх неведомого, страх перед силой, которую чело%
век не может обуздать или понять. Такой страх не нов — это класси%
ческий пример страха перед иррациональной смертью. Но вчера
этот страх усилился, вырос. Он вырвался из бессознательного в со%
знание, наполнил нас первобытным ужасом.... Там, где человек не
находит ответа, он встречается со страхом”29.
Даже если мы не верим в смерть от пули или атомной бомбы, тревога,
прису%
щая этому зловещему миру, нас все равно не покидает. Историк Арнольд
Тойн%
би полагает, что у нынешнего поколения людей нет серьезных оснований
опа%
саться новой мировой войны, но “холодная война” будет продолжаться
еще
долго. Это означает, что мы будем жить в состоянии постоянного
напряжения
и беспокойства. Пребывать в состоянии тревоги в течение жизни одного
поко%
ления и даже дольше — мрачная перспектива.
Но картина имеет и свои светлые стороны. Тойнби считает, что
напряжение
холодной войны можно использовать конструктивно, поскольку оно
побуждает
нас повышать социально%экономический уровень жизни на Западе. Я
согласен
с Тойнби: наше политическое и социальное выживание зависит как от
способ%
ности переносить тревогу, связанную с пугающей политической
ситуацией в
мире, так и от способности использовать эту тревогу конструктивно.
Тойнби приводит притчу, которая прекрасно описывает конструктивное
ис%
пользование тревоги, и я кратко ее перескажу. Рыбаки, перевозившие
живую
сельдь из Северного моря, увидели, что рыба в их резервуарах
становится вя%
лой, несвежей, а, следовательно, и ее стоимость падает. Тогда один
рыбак пред%
ложил запустить в резервуар пару хищных зубаток. Испытывая
смертельную
опасность рядом с зубатками, сельди не только избавились от вялости,
но ста%
ли еще более активными и здоровыми30. Разумеется, остается другой
вопрос:
будет ли реакция запада на зубатку (Китай или Россию)
конструктивной, то
есть сможем ли мы использовать тревожную политическую ситуацию
преиму%
щественно для созидания?
Тревогу еще больше усиливает то, что мы не можем найти определенного
ви%
новника зла — “дьявола”, на которого можно было бы спроецировать
наши
страхи. Тревогу усиливает и тот факт, что мы сами — субъективно и
объектив%
но — являемся участниками проблемы. Как говорил Пинатс: “Мы
повстречали
врага, он — это мы сами”.
22 Смысл тревоги
ФИЛОСОФИЯ И БОГОСЛОВИЕ
Тревога стала также центральной проблемой современной философии и
рели%
гии, и это особенно ярко показывает распространенность феномена
тревоги в
нашей культуре. Тема тревоги занимает такого богослова, как Райнольд
Нибур,
который особенно много размышляет о сегодняшней экономике и
политике.
Она привлекает к себе внимание философов Пауля Тиллиха и Мартина
Хайдег%
гера, которые по опыту собственной жизни знакомы с кризисами и
изменения%
ми, произошедшими в западном обществе за три последних десятилетия.
Если принять определение Ницше, утверждавшего, что философ — это
“врач
культуры”, можно рассматривать идеи философов и богословов не просто
как
продукт умозрительных построений, но как диагноз состояния
современной
культуры.
Согласно определению Тиллиха, тревога есть человеческая реакция на
угрозу
небытия. Человеку свойственно осознавать свое бытие, но он также
знает,
что в любой момент его существование может прекратиться. Конечно,
Тиллих
сформулировал эти мысли еще до появления атомной бомбы, но бомба
стано%
вится весомым символом, с помощью которого множество людей
соприкасают%
ся с угрозой небытия. Тревога — с философской точки зрения —
появляется
тогда, когда человек осознает, что бытие существует на фоне
неустранимой
возможности небытия. Это, как мы увидим, походит на концепцию
Кьеркегора,
утверждавшего, что тревога есть “страх перед ничто”. “Небытие” — не
просто
страх физической смерти, хотя, возможно, именно смерть является
самым рас%
пространенным предметом и символом тревоги. Угроза небытия относится
к
религиозной и духовной сфере жизни, поскольку это есть страх перед
бес
смысленностью существования. Обычно угроза бессмысленности
воспринима%
ется как угроза моему Я (Гольдштейн говорил о “растворении Я”). Но
когда че%
ловек принимает вызов этой тревоги, когда видит угрозу
бессмысленности и
противостоит этой угрозе, он сильнее чувствует свое Я. Это обостряет
вос%
приятие человека, направленное на самого себя, на свое бытие,
отличающееся
от мира небытия или мира объектов.
В богословской доктрине Нибура, касающейся человека, тревога
занимает цен%
тральное место. Нибур утверждает, что любое действие человека,
творческое
или разрушительное, включает в себя элемент тревоги. Тревога
проистекает
из того факта, что человек, с одной стороны, ограничен, что он,
подобно жи%
вотным, подчинен случайностям и природным нуждам. С другой же
стороны,
человек обладает свободой. В отличие “от животных, он видит, что в
ситуации
существует неизвестность, и готов пойти на риск”. Таким образом
человек вы%
ходит за пределы своей ограниченности. “Можно сказать, что человек —
су%
23 Тревога и двадцатый век
щество и связанное, и свободное, ограниченное и не знающее границ —
по%
стоянно испытывает тревогу. Тревога — неизбежный спутник парадокса
сво%
боды и ограниченности, присущего человеческой жизни”31. Мы еще
вернемся к
этим мыслям, когда будем говорить о тревоге как о предпосылке
невроза, а
пока обратим внимание на то, что Нибур на своем богословском языке
называ%
ет тревогу “внутренней предпосылкой греха. Слово тревога описывает
состо%
яние внутреннего искушения”32.
ПСИХОЛОГИЯ
“Тревога является наиболее яркой особенностью западной цивилизации”,
—
говорит социальный психолог Р.Р. Виллобай. Он подкрепляет свое
утвержде%
ние статистическими данными из трех сфер социальной патологии, на
кото%
рые, по его мнению, оказывает влияние тревога. Виллобай приводит
статисти%
ку самоубийств, функциональных психических расстройств и разводов.
Число
самоубийств в большинстве стран континентальной Европы в течение
послед%
них 75—100 лет постоянно увеличивается. Говоря о функциональных
психи%
ческих расстройствах, Виллобай замечает: “Создается впечатление, что
коли%
чество психических заболеваний растет, при том, что созданы лучшие
возмож%
ности для их лечения и диагностики”34. На протяжении двадцатого века
во
всех странах, кроме Японии, неуклонно повышается количество
разводов. По
мнению Виллобая, эти цифры говорят о том, что современный человек не
спо%
собен терпеть стресс, приспосабливаясь к своему супругу, и что
статистика
разводов в современном обществе есть признак тревоги. Интересен тот
факт,
что в Америке выросло лишь количество разводов по причине “жестокого
обращения”, число же разводов по всем прочим причинам снижается.
Вилло%
бай считает, что “жестокое обращение” имеет прямое отношение к
тревоге:
“Когда поведение партнера вызывает тревогу, это называют жестоким
обра
щением”.
Виллобай приводит данные статистики, подтверждая свое “убеждение,
осно%
ванное на здравом смысле: в нашем обществе тревоги стало гораздо
больше”.
Тут с ним нельзя не согласиться. Но можно усомниться в том, что
существует
прямая связь между этими статистическими данными и тревогой.
Возможно,
что увеличение числа разводов связано не только с тревогой, но и с
изменени%
ем отношения к разводу. Логичнее рассматривать рост числа разводов,
само
убийств и психических заболеваний как симптом и следствие
постоянного
изменения современной культуры, которое травмирует современного чело
24 Смысл тревоги
века. Тревогу также можно рассматривать как симптом и плод нестабиль
ного состояния культуры.
Если проследить за динамикой разводов, мы увидим, что “американцы,
вступа%
ющие в первый брак в возрасте 25—30 лет, разводятся в три%четыре
раза
чаще, чем сорок пять лет тому назад” (статистические данные,
опубликован%
ные в 1976 году)35. За последние двадцать лет частота разводов
увеличилась
более чем вдвое. Но эта статистика скорее свидетельствует о том, что
мы жи%
вем в обществе, находящемся в состоянии радикального изменения, и
потому
наше общество охвачено тревогой.
В других главах книги мы подробно рассмотрим, что думают о тревоге
пред%
ставители различных направлений психологии. Здесь я сделаю лишь
некото%
рые вводные замечания: постепенно тревога стала центральной темой
теории
обучения, динамической психологии и особенно психоанализа и других
школ
психотерапии. Психологи уже давно поняли, что опасения и страхи
ребенка,
особенно страх наказания перед родителями и учителями, сильно влияют
на
обучение. Но лишь недавно ученые обратили внимание на многочисленные
скрытые формы тревоги, которые пропитывают процесс обучения дома и в
школе. Тем, что тревога стала одним из центральных вопросов теории
обуче%
ния, мы обязаны таким психологам, как Маурер, Миллер, Доллард и их
после%
дователям, занимавшимся теорией обучения36.
Более тридцати лет назад Фрейд выделил тревогу как основную проблему
в
сфере эмоциональных и поведенческих нарушений. Дальнейшее развитие
психоанализа лишь укрепляло эту точку зрения. В наши дни психологи
самых
разных направлений признают, что тревога есть “фундаментальное
свойство
невроза” или, если воспользоваться словами Хорни, “динамический
центр не
вроза”. Но это относится не только к психопатологии. В настоящее
время ста%
ло очевидным: в жизни человека — “нормального” или “ненормального” —
тревога играет гораздо более важную роль, чем казалось несколько
десятиле%
тий назад. И неважно, думаем ли мы о “нормальном” или патологическом
по%
ведении человека, — Фрейд в любом случае был прав, когда утверждал,
что
разрешение “загадки” тревоги прольет “поток света на всю психическую
жизнь человека”37.
ЗАЧЕМ НАПИСАНА ЭТА КНИГА
Несмотря на то, что тревога стала центральной проблемой во многих
областях
нашей культуры, понять эту проблему по%прежнему нелегко по той
причине,
что различные теории и исследования были и остаются не
скоординированны%
25 Тревога и двадцатый век
ми между собой. Так было в 1950%м, так же обстоит дело и сейчас, в
1977 году,
несмотря на то, что этой проблемой занимаются многие одаренные
психологи.
Если почитать материалы всевозможных симпозиумов, посвященных
тревоге,
то можно заметить, что специалисты даже и говорят на разных языках.
То, как
Фрейд описывает проблему тревоги, в книге, опубликованной в 1933
году, до
сих пор звучит актуально: “Вас не должно удивлять, что у меня
накопилось
много новой информации относительно наших гипотез о феномене
тревоги.
Неудивительно и то, что вся эта информация пока еще не подводит нас
к ре%
шению этой сложной проблемы”. На данном этапе понимания тревоги
необхо%
димо найти “правильные абстрактные идеи и попытаться приложить их к
сы%
рому материалу наблюдений таким образом, чтобы навести в нем порядок
и
достичь более ясного понимания”38.
Цель настоящего исследования и заключается в том, чтобы по мере
своих сил
“навести порядок в эмпирических данных и достичь более ясного
понимания”
феномена тревоги, над теорией которой различные ученые работают
незави%
симо друг от друга. Я хочу собрать воедино разнообразные теории и
рассмот%
реть их в их культурном и историческом, а также биологическом и
психологи%
ческом аспектах. Затем я предполагаю найти общие черты этих
разнообразных концепций, их различия и, насколько это возможно,
объеди%
нить различные точки зрения, чтобы получить целостную и всестороннюю
теорию тревоги. Клинические примеры, представленные в этой книге,
явля%
ются иллюстрациями к теории тревоги. Они должны продемонстрировать
раз%
личные аспекты целостной современной теории тревоги. Возможно, они
также
заставят в чем%то усомниться или породят новые вопросы.
26 Смысл тревоги
Глава вторая
ТРЕВОГА В ФИЛОСОФИИ
У меня нет желания говорить высокие слова обо всей нашей эпохе,
но тот, кто наблюдал жизнь современного поколения, едва ли может
отрицать, что абсурдность нашей жизни, а также причина тревоги и
беспокойства нашего поколения заключается в следующем: с одной
стороны, истина становится все сильнее, охватывает все больше
предметов, отчасти она даже растет в своей абстрактной ясности,
но, с другой стороны, чувство уверенности неуклонно уменьшается.
Серен Кьеркегор. “Понятие тревоги”
До появления Фрейда и других глубинных психологов проблемой тревоги
за%
нимались философы, в частности те философы, кого интересовали
вопросы
этики и религии. Мыслители, которых особенно привлекали такие
предметы,
как тревога и страх, обычно не стремились к созданию отвлеченных
умозри%
тельных систем, их больше привлекали экзистенциальные конфликты и
кризи%
сы, сопровождающие жизнь человека. Они не могли отмахнуться от
проблемы
тревоги, как это не удается ни одному человеку. Поэтому неслучайно
глубже
всех проблему тревоги понимали те философы, которых наряду с
философией
интересовала также и религия. К таким мыслителям можно отнести
Спинозу,
Паскаля и Кьеркегора.
Нам важно познакомиться с представлениями философов о тревоге по
двум
причинам. Во%первых, очевидно, что в трудах философов можно найти
глубо%
кое понимание смысла тревоги. Например, Кьеркегор не только
предвосхитил
многие концепции Фрейда, но в каком%то смысле даже предсказал
дальнейшее
развитие его идей. Во%вторых, это позволит нам рассмотреть проблему
трево%
ги в историческом контексте.
27 Тревога в философии
Тревога каждого отдельного человека обусловлена его положением в
опреде%
ленной точке исторического развития культуры, поэтому для понимания
тре%
воги человека нам необходимо иметь представление о его культуре, в
том чис%
ле об основных концепциях, которые окружали его в детстве1. Таким
образом,
в этой главе мы узнаем о зарождении некоторых явлений культуры и
устано%
вок, которые существенным образом повлияли на тревогу в современном
об%
ществе.
Одна из таких тем — идея о дихотомии психического и телесного, в ее
совре%
менном виде сформулированная Декартом и другими мыслителями
семнадца%
того века. Эти представления повлияли на многих людей конца
девятнад%
цатого и всего двадцатого века: они породили ощущение
психологической
нецельности человека и вызывали тревогу. Именно благодаря появлению
по%
добных идей проблема тревоги встала перед Фрейдом2.
Другая важная тема — тенденция нашей культуры обращать внимание пре%
имущественно на “рациональные”, технические феномены и подавлять так
на%
зываемые “иррациональные” переживания. Поскольку тревога всегда в
какой%
то мере иррациональна, в нашей культуре это переживание вытеснялось.
Что%
бы подойти к этой теме, мы зададим два вопроса: почему проблема
тревоги не
привлекала внимания общества до середины девятнадцатого века? И
почему
этой проблемой не занимались различные школы психологии (за
исключением
психоанализа) до конца тридцатых годов, несмотря на то, что к тому
моменту
психологи уже на протяжении пятидесяти лет занимались исследованиями
страхов? Среди прочих потенциальных объяснений можно выделить одно —
и
достаточно важное. Оно заключается в том, что со времен Ренессанса
люди
стали подозрительно относиться к “иррациональным” явлениям. Обычно
мы
обращаем внимание лишь на те переживания, которые воспринимаются как
“рациональные”, для которых существуют разумные “причины”. И,
соответ%
ственно, именно такие переживания получают право стать объектом
научного
изучения. Подобную тенденцию можно увидеть, например, у некоторых
неза%
мужних матерей, истории которых представлены в настоящей книге.
Обратите
особое внимание на случай Хелен, которая испытывала сильную тревогу
из%за
своей внебрачной беременности, но вытесняла тревогу, заслоняя ее от
себя
псевдонаучными “фактами” о беременности. Стремление исключить из
созна%
ния все мысли и чувства, которые нельзя принять с “разумной” точки
зрения
или невозможно объяснить, характерно для многих современных людей.
Поскольку страх есть нечто типичное и определенное, мы можем найти
для
него “логические” причины и изучать страхи с помощью математических
ме%
тодов. Но тревога обычно воспринимается как нечто иррациональное.
Тенден%
ция вытеснять тревогу, поскольку она кажется иррациональной, или
рациона%
лизировать ее, то есть превращать в “страх”, в современном обществе
свой%
28 Смысл тревоги
ственна не только лишь одним интеллектуалам. То и дело эта тенденция
ока%
зывается основным препятствием в клинической или психоаналитической
ра%
боте при терапии тревожных пациентов. Случай Хелен (глава 9)
является тому
хорошим примером. Чтобы понять происхождение этой установки,
необходи%
мо исследовать общепринятые установки и идеи нашего общества.
Рассматривая представления философов, я не буду касаться того, как
они по%
влияли на мышление окружающих или как на них повлияли идеи предше%
ственников. Скорее нас интересует тот факт, что именно эти
представления
отражают развитие культуры. Некоторые философы, чьи идеи были важны
как
для их современников, так и для потомков (о некоторых из таких
мыслителей
и пойдет речь в этой главе), смогли понять и выразить основной смысл
и на%
правление развития культуры своей эпохи. Именно поэтому идеи
передовых
мыслителей одного века в последующие столетия становятся расхожими
пред%
ставлениями, то есть бессознательными мнениями многих людей3.
Начнем наш обзор с семнадцатого века, потому что именно тогда были
сфор%
мулированы идеи, господствующие в наше время. Многие принципы,
которы%
ми руководствовались ученые и философы семнадцатого века, зародились
еще
в эпоху Ренессанса, но лишь в семнадцатом веке — в этот классический
пери%
од, связанный с именами Декарта, Спинозы, Паскаля, Лейбница, Локка,
Гоббса,
Галилея и Ньютона, — эти представления были систематизированы.
Различных философов семнадцатого века объединяет одна общая черта:
раз%
мышляя о человеческой природе, они ищут “рационалистического
разрешения
проблемы человека”4. В основе их представлений лежало убеждение в
том, что
человек есть рациональное существо, которое может самостоятельно
управ%
лять своей жизнью — интеллектуальной, социальной, религиозной и
эмоцио%
нальной. Математика тогда воспринималась как основной инструмент
разума.
Вера в “автономию разума”, как ее называл Тиллих, или в
“математический ра%
зум”, если пользоваться словами Кассирера, явилась интеллектуальной
осно%
вой того переворота в культуре, который начался в эпоху Ренессанса,
повлек
за собой крушение феодализма и абсолютизма и в итоге выдвинул на
первое
место буржуазию. В те времена люди верили, что с помощью автономного
ра%
зума человек способен контролировать свои эмоции (так, например,
считал
Спиноза). Вера в разум предполагала господство над естественной
природой.
Эта идея еще больше укрепилась в связи с успехами физических наук.
Декарт
дал импульс такому направлению мысли, поскольку жестко отделял разум
и
процесс мышления (сущность) от физической природы (протяжение).
Из дихотомии Декарта следует один важный вывод: естественную
природу, в
том числе тело, можно понять с помощью законов механики и математики
и подчинить этим законам. Так у человека нового времени зарождается
ин%
29 Тревога в философии
терес ко всему, что поддается объяснению в рамках технических и
математи%
ческих подходов. В результате, во%первых, люди стремились приложить
мето%
ды механики и математики к всевозможным аренам жизни человека, а,
во%вто%
рых, все, что не поддавалось такому подходу, рассматривалось как
нечто
малозначащее. После эпохи Ренессанса параллельно с подавлением не
доступ%
ных технике “иррациональных” переживаний началось развитие
промышлен%
ности. Эти две тенденции тесно связаны между собой, они порождали
одна
другую. То, что можно сосчитать и измерить, в промышленном мире
имеет
практическую ценность, а “иррациональные” явления этой ценности
начисто
лишены.
Вера в то, что естественная природа и тело человека подвластны
математиче%
ским законам и технике, освобождала от тревоги. И не только потому,
что тех%
ника должна была удовлетворить телесные потребности человека и
защитить
его от естественных опасностей, но и потому, что человек
освобождался от
“иррациональных” страхов и тревог. Человек избавился от страха перед
демо%
нами, ведьмами и колдовством, на чем фокусировалась тревога всех
людей в
течение двух последних столетий Средневековья |
|
