Высокое мнение Фрейда о своих открытиях, изложенных в «Толковании сновидений», означало, что дальнейшие исследования сновидений бросают прямой вызов всем психоаналитикам. На протяжении всей истории психоаналитического движения — недавно отметившего 100-летнюю годовщину великого открытия Фрейда — многие аналитики пытались связать первоначальное открытие Фрейда с последующими психоаналитическими перспективами.

В книге «Современная теория сновидений» сведены вместе некоторые из самых важных статей по этому вопросу за последние двадцать пять лет. Представленные работы принадлежат перу ученых широкого спектра аналитических школ Европы и Америки. Все они вдохновлены Фрейдом, но вносят новые измерения в понимание значения сновидения в клинической практике. Различные авторы видят сновидение по-разному: как свидетельство развития психоанализа, как разновидность переживаний человека, как способ адаптации, как индикатор конкретной формы психического расстройства, как осуществляемое им искажение значения.

«Современная теория сновидений» не только ознакомит читателя с современным состоянием этого вопроса, но и будет способствовать возрождению внимания к психическому процессу, который Фрейд считал краеугольным камнем психоанализа. Этот побуждающий к размышлениям сборник, дополненный содержательным предисловием и ясными комментариями редактора к каждой статье, будет полезен как преподавателю, так и клиницисту.

Сара Фландерс получила степень доктора английской литературы в Нью-Йоркском Государственном Университете, г.Буффало. Она член Британского Психоаналитического Общества и психоаналитик, занимающийся частной практикой.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня, почти столетие спустя после прорыва в понимании сновидений и функционирования бессознательной мысли, осуществленного Фрейдом, сновидение уже не занимает центрального места в психоаналитических дебатах. Хотя сновидения остаются классическим иллюстративным материалом в психоаналитических клинических работах, как заметила Элла Фримен Шарп, маятник, качнувшийся в 1937 г. в сторону от психоаналитического интереса к интерпретации сновидения, так и не вернулся в исходное положение (Sharpe, 1937: 67). И сегодня он не подвластен ни одной движущей силе или профессиональному мнению. Современные психоаналитики разговаривают на языке, который Андре Грин назвал языком полиглотов (Green, 1975), потенциально не понятном даже для зрелого и теоретически искушенного аналитика. Еще более усложнили, но одновременно и обогатили много сторонний интернациональный психоаналитический взгляд на сновидение неврологические исследования, прямо или непосредственно влияя на неустойчивое психоаналитическое единодушие. Однако составители надеются, что собранные ими статьи позволят читателю получить представление о диапазоне существующих в психоаналитической науке взглядов на сновидение.

В данном предисловии я вначале кратко изложу взгляды Фрейда на сновидения, а затем выборочно остановлюсь на последующем развитии представлений о снах и их роли в психоаналитическом процессе. Представленные ниже статьи я разделила на четыре части. Основу данного сборника закладывает представленная раньше других статья Масуда

[10]

Кана о взаимосвязи между классической теорией сновидения и психоаналитическим процессом. Вторая часть включает центральные работы классической полемики по вопросу: занимает ли еще сновидение «особое» место в клинической практике, и почему. В части третьей собраны работы французской и английской школ о процессе сновидения, а в четвертой описано развитие идеи от классического эго к современной самости психоанализа, главным образом в Соединенных Штатах. Читатель заметит, что эти статьи расположены в историческом порядке, что, по моему мнению, полезно при изложении развивающихся течений по мере того, как они укореняются в психоаналитических рассуждениях. Здесь мало повторений, но много разнообразной, иногда довольно сложной аргументации.

Исторические предпосылки

В 1932 г. Фрейд писал о теории сновидений: «Она занимает особое место в истории психоанализа и отмечает поворотный пункт; именно благодаря ей анализ сделал шаг от психотерапевтической методики к глубинной психологии» (Фрейд, 1932: 7). В этой же публикации он, основываясь на исчезновении специального раздела «Об интерпретации сновидений» из «Международного психоаналитического журнала», сетует на угасание интереса к сновидению (1932: 8). Его заявление, не свободное от чувства потери, гласит:

«Даже согласно моему нынешнему суждению, она содержит в себе самое ценное из всех открытий, что мне посчастливилось сделать. Подобное проникновение в сущность выпадает на долю человека лишь раз в жизни».

(Фрейд, 1931).

Если в 1920-х и в 1930-х годах психоаналитическое движение шагало под иную мелодию, то это потому, что вел его еще Фрейд, нацеливая на решение вопросов, пользую-

[11]

щихся устойчивым интересом: происхождение психозов, формулировка структурной теории, изучение ранних объект-отношений, проблема тревоги, осознание трансфера. Как сокрушаются многие современные аналитики (См. Бреннер в данном сборнике), Фрейд так до конца и не переделал теорию интерпретации сновидений, чтобы полностью привести ее в соответствие с более поздними концептуализациями, в особенности со структурной моделью психики. Он оставался верен своей первоначальной идее, выполненной без учета преимуществ последующей теории, хотя и дополнял ее продуманными примечаниями к каждому прижизненному изданию. Более того, в 1932 г. он писал, что теория сновидений была его «якорем спасения»:

«Когда я начинал сомневаться в правильности своих нетвердых заключений, мою уверенность в том, что я на правильном пути, возрождала успешная трансформация бессмысленного и запутанного сновидения в логический и понятный психический процесс сновидца».

(Фрейд, 1932: 7).

В том, что эта самая неустойчивая и загадочная сфера психики обеспечивала Фрейду его «якорь спасения», поддержку и опору в потенциально хаотической атмосфере консультативной комнаты, заключается тонкая ирония. Его преданность своей работе, его убежденность в ее центральном месте, несомненно, сказались на процессе ее изложения и на ее роли в его собственном самоанализе (Anzieu, 1986). Но Фрейд не одинок в своей оценке значения «Толкования сновидений». С его оценкой согласны некоторые из самых новаторских и упорных сторонников пост-фрейдистского канона, среди них Лакан и, совсем современный, Матте Бланко (Matte-Blanco, 1988).

Именно в «Толковании сновидений» Фрейд представил и раскрыл неотзывчивому научному миру сущность бессознательных психических процессов. Он пишет, что пришел к пониманию следующим образом:

[12]

«В течение многих лет я занимался (с терапевтической целью) раскрытием сущности некоторых психопатологических структур: истерических фобий, обсессивных идей и так далее. Фактически этот вопрос интересовал меня с того самого момента, когда из важного сообщения Й.Брейера я узнал, что раскрытие сущности этих структур (которые рассматривались как патологические симптомы) совпадает с их устранением [См. Breuer и Freud, 1895.] Если патологическую идею такого рода можно проследить до тех элементов психической жизни пациента, от которых она берет свое начало, то она немедленно разрушается, и пациент освобождается от нее... ... Именно в ходе таких исследований я пришел к интерпретации сновидений. Мои пациенты должны были сообщать о любой идее или мысли, возникающей у них в связи с определенной темой; кроме всего прочего, они рассказывали мне свои сновидения и научили меня, что сон можно включить в психическую цепочку, которую следует проследить в памяти от патологической идеи до ее истоков. Тогда это был лишь незначительный шаг к рассмотрению самого сновидения как симптома и к применению метода интерпретации, разработанного для симптомов».

(Фрейд, 1900: 100-1).

Сновидения, так же, как и симптомы, имеют свое значение и место в личной истории человека. По завершении интерпретации сновидение оказалось замаскированным удовлетворением желания, желания, спровоцированного встречами с реальностью предшествующего дня. Что-то пробудилось и объединилось с бессознательными инфантильными стремлениями, побуждениями, требующими галлюцинаторного удовлетворения. Работа сновидения состоит в том, чтобы удовлетворить, но одновременно и замаскировать бессознательное желание, которое могло бы потревожить сновидца и его сон. Интерпретация сновидения является нарушающей деятельностью; она аннулирует работу сна, снимает маску, переводит явное содержание сновидения обратно в стоящие за ним скрытые мысли.

[13]

Перевод возможен, ибо Фрейд открыл, что работа сновидения осуществляется в соответствии с механизмами, которые конденсируют и смещают значения, представляют и маскируют многочисленные слои значимости, представляют в видимой форме наслаивающиеся мысли, воспоминания и желания. Формулируя теорию сновидений, Фрейд настойчиво отмечал, что значение сновидения скрывается не в явном или поверхностном (манифестном) содержании, и не в эксцентричном или банальном его изложении. Фасаду сновидения нельзя доверять полностью, не стоит принимать его за чистую монету. Внешний вид повествования, истории, является «вторичной обработкой», соединением фрагментов, а не драматическим действием. Таким образом, сновидение Фрейда — нечто менее значительное, чем искусство. Значение сновидения можно открыть лишь после дополнительной работы, после того, как сновидец приведет ассоциации к событиям и мыслям предшествующего дня. Так определяется место обработанного сновидения в контексте личностных переживаний.

Десять лет спустя первого издания «Толкования сновидений» Фрейд добавил к своей теории латентного значения привилегированную форму образов сновидения (Фрейд, 1900: 350-80). Наряду с другими психоаналитиками он обнаружил, что некоторые образы повторяются, постоянны в своем значении и вызывают небольшое число ассоциаций. Это «символы» сновидения, в большей мере представления, чем маски, ибо, как говорил Фрейд, источник значения был узок, но почти до бесконечности всеобъемлющ: человеческое тело в целом, родители, дети, братья и сестры, рождение, смерть, нагота и, чаще всего, сфера половой жизни (Фрейд, 1916: 153). Место символического представления в сновидении упрочивает понимание сновидения как процесса созидательного и синтезирующего, в большей мере открывающего, чем скрывающего, маскирующего и защищающего. Символ сновидения связывает манифестное (явное) и латентное значения, несет в себе связи, а не расщепляет их. Однако несмотря на накопившееся число постоянных и поддающихся интерпретации символов; Фрейд, наряду с работой со снами, особо подчеркивает важность выявления

[14]

ассоциаций сновидца. Фрейд снова и снова предостерегает аналитика не обманываться манифестным содержанием, а искать его латентную мысль по ассоциациям к фрагментам сновидения. Это положение — догма Фрейда, или станет таковой. Никогда не доверяйте тому, что может казаться очевидным в сновидении, даже если сам Фрейд явно нарушает свое собственное предписание (см. статью Спаньярда в данном сборнике). Это один из самых трудных уроков, преподаваемых кандидатам в психоаналитики (Erikson, 1954). Стараясь уследить за градом материала, они должны помнить, что, даже если рассказываемое сновидение представляется единственной понятной информацией, само по себе оно не тот «спасительный якорь», за который следует держаться. Скорее это процедура, основанная на внимании к бессознательным процессам сновидца и, что не бесспорно, на способности сновидца к самораскрытию, а заключается она в том, чтобы ждать ассоциаций, способных (хотя и необязательно) открыть прямо противоположное очевидному. Именно на этом основании Фрейд построил свое утверждение о том, что интерпретация сновидений — это «царская дорога к бессознательному» (1900: 608).

Двадцать лет спустя после опубликования «Толкования сновидений» в работе «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд затронул то, что считал единственным исключением из своего фундаментального представления о процессе формирования сновидения. Он рассматривает компульсивность в трансфере, в жизни и в «травматических сновидениях», воспроизводящих незамаскированные болезненные переживания. Снова и снова возвращаясь к реалистичному изображению травмирующей ситуации, сновидения «пытаются справиться с раздражителями, вызывая тревогу, или (игнорируя последнюю) — травматический невроз» (Фрейд, 1920: 32). Поэтому сновидения, наблюдающиеся при «травматических неврозах», или «сновидения во время психоанализа, вызывающие в памяти физическую травму детства, невозможно классифицировать как исполнения желаний» (Фрейд, 1920: 32). Он пишет, что если существует нечто «по ту сторону принципа удовольствия, то можно ут-

[15]

верждать, что некогда было время, когда удовлетворение желаний не являлось целью сновидений» (с.33).

Повторение в материале сновидения травматического переживания — это идея, которую можно развивать почти до бесконечности. Первым это сделал Ференци:

«Мы все чаще и чаще сталкиваемся с тем, что так называемые отпечатки дня [и можно добавить жизни] в действительности представляют собой повторение симптомов травмы. ... Таким образом, вместо «сновидение является удовлетворением желания», более полным определением функции сновидения было бы: каждое сновидение, даже неприятное, представляет собой попытку овладеть травматическими переживаниями и уладить их, так сказать, в смысле esprit d'escalier*, что в сновидении в большинстве случаев сделать легче из-за уменьшения критической способности и преобладания принципа удовольствия»

(Ferenczi, 1931: 238).

Действительно, в подразумевающейся в каждом сновидении регрессии можно обнаружить потенциальную травму (Garma, 1966, см. Curtis и Sachs, 1976). Обладая характером бессознательных намерений, травма косвенно присутствует и в повседневной жизни (Sandier, 1976), в банальностях социального общения, а также в качестве эмоциональных напряжений в интимных отношениях. Сам Фрейд, продолжая свои исследования начал психической структуры, все больше и больше выделял «позитивный Ад» (Фрейд, 1916: 43) инстинктной жизни, потенциальную жестокость архаичного эго, полагая их опасностями развития человеческого младенца. Как Фрейд отмечал позднее, никому не удается избежать возвращающихся в сновидениях травм детских переживаний (Фрейд, 1932: 27-30). Психологи, изучающие «я» (Kohut, 1971, 1977), недавно воспользовались этой свя-

* Остроумие на лестнице (фр.), т.е. ситуация, в которой правильные (уместные) слова приходят позже, чем нужно и чем хотелось бы. — Прим. ред.

[16]

зью травмы с незамаскированным символическим материалом сновидения. В метафорически понимаемом явном содержании они видят раскрытие неустойчивого «я», находящегося на грани дезинтеграции, а сами зрительные образы считают основой связи безымянной тревоги или страха.

Хотя сам Фрейд обычно связывал сновидения с мыслительным процессом (Фрейд, 1925: 112), а травматические сновидения — с преодолением тревоги, он постоянно описывал работу сновидения как характерную для функции поддержания сна. Относительно более широкой адаптивной функции сновидения он был осторожен, более осторожен, чем большинство современных аналитиков:

«Ошибочно говорить, что сновидения занимаются актуальными жизненными задачами или пытаются найти решение повседневных проблем. Это дело предсознательной мысли. Полезная работа так же далека от сновидений, как и намерение передать информацию другому человеку. Когда сновидение имеет дело с проблемой реальной жизни, оно решает ее подобно иррациональному желанию».

(Фрейд, 1925: 127).

Конечно же, существует различие между взглядом на сновидения как на способ разрешения проблем (French и Fromm, 1964), и взглядом на интегрирующую функцию нормальных сновидений, потенциально отражающих внутреннюю силу эго и даже укрепляющих ее (Ханна Сегал, в этом сборнике) или интегрирующих новое понимание с установившимися структурами (Palombo, 1978: Гринберг и Перлман в этом сборнике), оберегающих и помогающих структуре, связанной с развитием (Fosshage, 1983; Этвуд и Столороу в этом сборнике). Несомненно, внимание к интегрирующей функции сновидения возникло благодаря соединению БДГ*-исследований и традиционной эго-психологией (см. работу Гринберга и Перлмана в этом сборнике). За последние десятилетия

* БДГ — быстрое движение глаз, стадия сна, характерная наличием сновидений. — Прим. ред.

[17]

исследователи записали в лаборатории множество сновидений, явно связанных с проблемами субъекта в психоанализе.

Появление в работах Фрейда структурной модели, расширенных концептуализации эго, выполняющего синтезирующую или интегрирующую функцию как днем, так и ночью, как сознательно, так и бессознательно, в конечном итоге привело к более четкому определению континуума сновидения. Существуют «сновидения сверху и сновидения снизу» (Фрейд, 1925: 113) или, скорее, сновидения «выходящие или из ид, или из эго». Однако сновидение у Фрейда всегда «находит во время сна подкрепление от бессознательного элемента» (Фрейд, 1940: 168). В «Толковании сновидений» он пишет, что «владелец» дневной мысли требует «капитала» желания из бессознательного (Фрейд, 1900: 561).

В 1938 г., за год до своей смерти, Фрейд предложил переработанное понимание сновидения с точки зрения практикующего психоаналитика:

«каждое сновидение, находящееся в процессе формирования, предъявляет эго требование — удовлетворить инстинкт, если сновидение берет свое начало в ид; разрешить конфликт, устранить сомнение или сформировать намерение, если сновидение берет свое начало от отпечатка предсознательной деятельности в бодрствующей жизни. Однако спящее эго сосредоточено на желании поддерживать сон, оно воспринимает это требование как тревогу и стремиться избавиться от нее. Эго удается сделать это посредством того, что представляется актом повиновения: оно удовлетворяет требование тем, что в данных обстоятельствах является безопасным удовлетворением желания и таким образом избавляется от него»

(Фрейд, 1940: 169-170).

Таким образом, Фрейд показывает, насколько он подошел к теоретическому признанию возможности, что роль эго в формировании сновидения заключается в разрешении проблем, и что центральной темой каждого сновидения выступает замаскированное удовлетворение желания.

[18]

То есть, сновидение Фрейда — это нечто меньшее, чем интеграция, синтез, творчество или реалистичное разрешение проблем. Тем не менее, основание интерпретации сновидения изменилось: сновидение, воспроизводящее конфликт, в психоанализе рассматривается не как раскрытие бессознательного желания, а как укрепление эго перед лицом требований как ид, так и суперэго (см. работу Бреннера в этом сбонике).

Что касается рекомендаций по использованию интерпретации сновидений в процессе психоаналитического лечения, с ними полезно познакомиться по небольшой, но блестящей работе Эллы Фримен Шарп «Анализ сновидений» (1930), написанной на основании лекций, прочитанных в Британском Обществе в 1930-х годах. Автор рассматривает сновидение в рамках психоаналитической задачи, определяемой, в соответствии с более поздними работами Фрейда, как «расширение границ эго в сложной психической перестройке посредством динамики трансфера». Результатом успешного анализа является эго, способное «выдерживать инстинктивные импульсы и рациональным и эффективным образом справляться с ними в общественной жизни, что соответствует модификации бессознательного суперэго» (Sharpe, 1937: 17). Анализ сновидения имеет решающее значение для этого процесса, так как «ассимиляция бессознательного знания посредством эго является существенной частью психического процесса». Более образно, с высоким художественным мастерством она описывает лежащий в основе всякой интерпретации принцип как «выражение неизвестного, скрытого в известном, на языке индивидуума» (с. 18). То есть, образ сновидения берет свое начало от переживания, которое оно таким образом раскрывает.

Но это не единственное связующее звено между сновидением и поэзией. Элла Фриман Шарп, приписав образам сновижения и механизмам работы сновидения законы языка поэзии, первой совершила прыжок, ставший известным благодаря Лакану. Приравняв конденсацию и смещение к метафоре и метонимии, как позднее это сде-

[19]

лал Лакан*, она уподобила сновидение поэзии и драме и тем самым признала его сохраняющим и выражающим некое значение. Конденсация, подобно метафоре, подразумевает тождественность или подобие, в то время как смещение, подобно метонимии, подразумевает «перенос названия» одной вещи на другую, целого на часть**. Несмотря на это признание потенциальной многозначительности образов сновидения, она тем не менее скрупулезно настаивает на внимании к латентному содержанию, к мыслям, скрытым за видимыми образами манифестного содержания (с. 75). Подобно Фрейду, она открыто выражает свое подозрение относительно использования сновидения в качестве сопротивления психоаналитическому лечению. Хотя Шарп проводит сравнение между сновидением и искусством, она против понимания сновидения как целого и, тем самым, подобно Фрейду, подтверждает различие между сновидением и произведением искусства. Наряду с актуальностью изложения, для Шарп характерно сосредоточение внимания на функции сновидения в рамках трансфера; такой акцент присущ большинству представленных в данном сборнике статей.

Подготавливая лекции для Британского Общества, уже хорошо знакомого с новаторским использованием Мелани Кляйн игры в психоанализе детей, Шарп сравнивает сновидение с детской игрой и драмой. Развивая представления как Фрейда (1917: 223), так и Кляйн, она приравнивает явление сновидения к проекциям «я» (Sharpe, 1937: 59), связывая это с воплощением внутренней драмы. Сюжет сно-

* Здесь есть, мягко говоря, неточность. Лакан приравнял метафору к симптому, а метонимию — к желанию. См. «Функцию и поле речи и языка в психоанализе», где Лакан пишет как о вышеупомянутом приравнивании, так и об уровне американского психоанализа вообще — Прим. ред.

** Это весьма вольные (чтобы не сказать больше) трактовки метонимии и метафоры. Заинтересованный читатель может обратиться хотя бы к «Лингвистическому энциклопедическому словарю» под ред. В.Н.Ярцевой, М., 1990. Там в соответствующих статьях он прочтет нечто другое — Прим. ред.

[20]

видения и трансфер пациента на аналитика, персонажи сновидения и процесс, названный Кляйн в конечном итоге «проективной идентификацией» (Klein, 1946), явно связаны. Принимая во внимание функцию сновидения, Шарп постоянно напоминает читателю о двуличности, присущей его цензуре, и о неясности, обусловленной необходимостью перевода мысли в зрительные образы в процессе сновидения. Толкователь стоит перед выбором: что в процессе сновидения и в его изложении ведет к эмоциональному росту и расширению осознания, а что служит для защиты существующего modus vivendi (образа жизни), каким бы он ни был? Эта двойная задача характерна для психоаналитика: достичь трудно дающегося равновесия между «готовностью подозревать и готовностью выслушать; обетом скрупулезности и обетом покорности» (Ricoeur, 1970). И, конечно же, поэтому ассоциации служат важными ключами для понимания сновидения.

Такой последовательный лейтмотив работы Фрейда, как недоверие в отношении манифестного содержания сновидения, стал установившейся практикой в значительной части психоаналитического мышления. В своей знаменитой статье «Сновидение в психоанализе», 1954, Эрик Эриксон предостерегает от банального недооценивания адаптивных функций эго, успешно раскрываемых в сновидении. Анализируя сновидение об инъекции Ирме, первое в «Толковании сновидений», сновидение, использовавшееся для раскрытия многозначительности, стоящей за фрагментами сна, Эриксон рассматривает манифестное содержание, чтобы понять, что оно раскрывает. Называя его более чем просто «шелухой, скрывающей зерно истины», скорее «отражением специфического пространственно-временного измерения эго индивидуума, сферой деятельности всех его защит, компромиссов и достижений» (Erikson 1954: 21), он приводит доводы в пользу эстетической восприимчивости фасада •сновидения, продукта наблюдающего сон эго. Привнося в изучение сновидения акцент эго-психологов на интегрирующую и адаптивную функцию сознания, он показывает, что наблюдающее сон эго борется со стрессом творческой работы, конфликтами лояльности, напряжением сильных

[21]

противоречивых чувств. После Эриксона это сновидение вновь изучали Шур (Shur, 1966), Гринберг (Greenberg, 1978), Махони (Mahoney, 1977), каждый из них в его манифест-ном содержании, а в случае Махони — в языке изложения сновидения, находил глубокое значение скорее в том, что оно содержит и выражает, чем в том, что скрыто за образами сновидения.

Бертрам Левин, работая в 1940-х и 1950-х годах в Америке и развивая представление Фрейда о подразумеваемой во сне и в сновидении временной и топографической регрессии (Фрейд, 1917: 22), начал изучение особенностей сновидения, связав его с психоэмоциональным развитием. Как Фрейд провел аналогию между сном и возвращением в лоно, так Левин связал сновидение и «экран», на который оно проецируется, с интернализированной материнской грудью, первым объектом индивидуума (Lewin, 1946). Левин также связал психоаналитическую ситуацию с явлением сновидения (Lewin, 1955), что вызвало определенный резонанс. Кроме того, следуя Фрейду, чья теория получила подтверждение исследованиями БДГ, он отмечает высокий уровень возбуждения, связанный со сновидением (Jones, 1970), и сравнивает ритмы бодрствования и сна, сна со сновидениями и без сновидений с потенциально пробуждающим влиянием психоаналитика. Он пишет: «Аналитик, так же, как и отпечаток дня, неизбежно служит пробудителем ... действия аналитика постоянно направлены на то, чтобы отчасти пробудить пациента или немного усыпить его, успокоить или возбудить» (Lewin, 1955). И далее, «пробудить — значит отнять от груди и, как вариант, — вернуть обратно в этот мир». Язык, употребляемый здесь для описания аналитической роли, возможно, спорно запечатлевает историю аналитика как гипнотизера. Однако эта формулировка подразумевает степень внутренней безопасности, необходимую для сна, сновидения и для пробуждения, подобную степени безопасности, необходимой для пересказа сновидения аналитику, на которого можно положиться. Аналогичным образом поясняется и исторически восстанавливается центральная роль трансфера, равно как и представление об аналитике как о защитнике раскрытия, включающего

[22]

интерпретацию сновидения в рамках психоаналитического процесса. Вдохновенное представление Левина об экране сновидения остается плодотворной концептуализацией, которую в этом сборнике развивают Кан, Понталис и Гемайл. Левин определил нить, связующую сновидение, психоаналитический процесс, регрессию на службе эго и творчество, уделив особое внимание границам, очерчивающим эти процессы. Он является ключевой фигурой в истории психоаналитического внимания к сновидению. В отличие от большинства других авторов, для Левина критерием служит сновидение. В этом он отличается от Кляйн, Винникотта, Биона, Лакана, оказавших большое влияние на развитие психоаналитического мышления, но сосредоточенных больше на развитии и характере символических процессов.

Хотя Винникотт сравнительно мало говорил непосредственно о сновидениях, он много и влиятельно писал об эволюции игры, и его соображения о развитии этой символической способности оказали влияние на подход многих психоаналитиков к сновидению. Тот факт, что игра детей богата эмоциональными и символическими значениями, явился важным вкладом в исследования Кляйн, дополнением, широко поддерживающим понимание коммуникативного потенциала сновидения, значения, содержащегося в образах. Последующие исследования Винникоттом развития и функции игры проясняют роль сновидения, его место в эмоциональной и психической жизни и в аналитическом процессе. Способность к игре развивается из отношения ребенка к матери, из первоначального «удерживания» эмоциональной напряженности младенца, из ее зеркального признания или отражения потребностей ребенка и его психической реальности. Это удерживание вместе с удовлетворением потребностей ребенка ведет, по мнению Винникотта, к временной иллюзии слияния, которая, как это ни парадоксально, поддерживает растущую способность переносить реальность отделения и потерю всемогущества. Решающий шаг, с точки зрения Винникотта, заключается в привязанности к конкретным объектам, особым звукам или образам, символизирующим обладание матерью и единение с ней. Эту иллюзию поддерживает «переходный» объект. Из

[23]

этого восприятия развивается переходная деятельность или игра, переходное пространство (Winnicott, 1971), где развивающийся ребенок может играть. Винникотт, как и Марион Милнер (Milner, 1952), ставит ударение на творческой необходимости иллюзии, на обучении игре и на сновидении как форме переходного пространства, защищенного, пусть временно, от вторжения реальности. Все культурные явления происходят в переходном пространстве, все творчество также совершается в формально очерченном пространстве, в пределах страницы, полотна, сцены, а внутренне — посредством способности организовать игру. Способность временно отказаться от неверия, отдать свое «я» сну и сновидению или грезам и свободной ассоциации зависит от чувства безопасности, от границ, от того, что Дидье Анзье назвал «психической оболочкой» (Anzieu, 1989). Аналогично, способность иметь сновидение и размышлять о нем зависит от способности различать состояния сна и бодрствования, сон и реальность, символическое и конкретное. В центре внимания многих работ этого сборника становится обретение в аналитической ситуации возможности использовать сновидение.

Исследования Винникоттом развития способности играть дополняется гипотезой Биона касательно развития способности удерживать чувства и мысли (Bion, 1962a). Бион начинает с кляйнианской концепции проективной идентификации и привносит сюда идею матери, матери восприимчивой, могущей принимать на себя полную силу проекций ребенка, понимать и тем самым делать их терпимыми для ребенка, пригодными для вмещения. Ребенок интернализирует вмещающую функцию, а вместе с ней и психическое пространство для обдумывания, символической обработки или осуществления того, что Бион назвал альфа-функцией (Bion, 1962a). Если чистые, причиняющие боль ощущения остаются без ответа, не принимаются, не удерживаются и не трансформируются материнским вниманием, тогда ребенок не интернализирует способность переносить ощущение и остается во власти чистых необработанных психических событий, проявляющихся позднее как психотическое мышление. По мнению Биона, последовате-

[24]

ля Кляйн, все это намного больше связано с перенесением болезненного переживания, чем удовольствия, что, вероятно, согласуется с общим направлением мышления самого Фрейда относительно развития эго, значения агрессии и опасностей зависимости в эволюции психики.

С этой точки зрения на функцию сновидения, лучше всего изложенной в данном сборнике Ханной Сегал, отношение эго к своим объектам не отрицается, а зачастую оценивается в континууме, определяющем крайнюю границу проективных процессов, направленных на избавление от неприемлемых или невыносимых ощущений и, наконец, на их удаление. Уклонение от признания, конечно же, является, согласно Фрейду, мотивом значительной части работы сновидения. Однако маскировка представляет собой концепцию, качественно отличную от крайних проективных форм изгоняющих процессов, выделяемых многими кляйнианцами. В конечном итоге эти процессы нарушают различение сна и бодрствования, реальности и фантазии, первичного и вторичного процессов, а при психозах разрушают хрупкие границы, неспособные удержать пространство сновидения.

Таким образом, переключение психоаналитического внимания на ранние стадии развития эго, особенно на приобретение способности символического изображения, привело к сосредоточению усилий на достижении функции сновидения. В целом психоаналитики переносят процесс изложения сновидения в лучше понимаемый континуум развития эго, а в лечении — в контекст, созвучный прежде всего тем развитиям, которые проявляются в трансфере пациента и контр-трансфере аналитика. Этот трансфер понимается с точки зрения как ранних, так и более поздних объект-отношений, страхов и желаний, развивающих саму способность спать, видеть сновидение, а затем вспомнить его и рассказать в достаточно благоприятной психоаналитической ситуации. Быть свидетелем этого замечательного достижения, способствовать восстановлению способности, когда она нарушена, когда границы эго или «психической оболочки» (Anzieu, 1989), очерчивающие процесс сновидения, слишком жесткие, хрупкие или нарушены, — в этом состоит привилегия психоаналитика.

[25]

О составе книги

Этот сборник статей, большая часть которых впервые появилась в журналах, составлен по историческому и концептуальному принципу, а работы выбраны либо потому, что представляют собой особый вклад в проблему интерпретации сновидений, либо потому, что предлагают полезное и сравнительно современное обобщение какой-нибудь конкретной точки зрения.

Масуд Кан начинает этот сборник работой, написанной в 1962 г., где кратко рассматривается взаимосвязь между аналитическим процессом и классической психологией сновидения, а также соответствия между планом анализа и использованием сновидения в повседневной жизни. Развивая положения Левина и Криса, он предоставляет ценное резюме способностей эго, требующихся как для формирования «хорошего сновидения», определение которого он дает, так и для образования «хорошего психоаналитического сеанса» (Kris, 1956). Он закладывает прочную основу для понимания склонности взволнованных пациентов к злоупотреблению функцией сновидения или к ее нарушению и, соответственно, к извращению, избеганию или разрушению границы аналитической ситуации и самого анализа. Многие статьи из третьей и четвертой части этого сборника построены на аналитическом материале встревоженных и ранимых пациентов. Авторы рассматривают место функции сновидения, определяемое в ходе психоанализа у пациентов, которым «хорошее сновидение» или «хороший аналитический сеанс» даются с большим трудом.

Хотя ряд важных работ оказались не включенными в этот сборник, следует отметить, что за последние четверть века работ о сновидениях вышло мало. По мере того, как психоаналитическое мышление все больше и больше сосредотачивалось на состоянии эго пациента, а трансфер стал прямой дорогой к пониманию эмоциональной и психической жизни пациента, уменьшение роли интерпретации снови-

[26]

дения в аналитической практике отразилось в сокращении количества журнальных статей, посвященных сновидениям. В 1967 г. известная группа американских аналитиков, исследовательская группа Криса под руководством Чарльза Бреннера, рассмотрела место сновидения в клинической практике. Результаты ее работы были доложены Гебертом Уолдорном (1967). Они пришли к выводу, что изложение сновидения — не такая уж и уникальная форма передачи информации. Логика структурной теории личности, дифференциация ид, эго и суперэго, находящихся в постоянном напряжении, подразумевают повсеместность бессознательной фантазиии. В связи с тем, что бессознательная фантазия постоянно оказывает давление на эго, она наполняет всю повседневную деятельность и каждую аналитическую коммуникацию (Waldorn, 1967).

Во втором разделе представлены две статьи, занимающие решающее положение в дискуссии по вопросу: должно ли сновидение сохранить свое особое место в психоанализе. Исследования группы Криса предшествуют приведенной в сборнике статье Бреннера, явно выступающего за снижение значения сновидения, вместе с топографической моделью психики, в качестве основания для психоаналитических размышлений. Эта точка зрения имеет своих противников, но, вероятно, более известного, чем P.P. Гринсон*, среди них нет. Его статья, включенная в сборник, представляет резкое возражение против позиции, так четко аргументированной Бреннером. Гринсон пишет о том, что он считает отходом от волнующего богатства бессознательной ментальности. Способы передачи информации не равноценны: наилучшим окном во внутренний мир служит сновидение, идеальной формой свободных ассоциаций выступает сновидение, наилучший доступ к детским переживаниям, надежду пробудить детские воспоминания дает сновидение.

В этой статье Гринсон обращает внимание не только на тех аналитиков, которые, по его мнению, слишком

* На русский язык переведено его фундаментальное руководство «Техника и практика психоанализа» (Воронеж, НПО «Модэк». 1992). - Прим. ред.

[27]

опасаются бессознательного, но и на тех (определенных здесь как кляйнианцы), кто, на его взгляд, слишком убежден в своем понимании бессознательной фантазии, чересчур вольно трактует символизм сновидения и пренебрегает ассоциациями пациента, а значит — развивающейся связью с бессознательным пациента. Сновидение, каким бы ни был аналитический отпечаток дня или значение трансфера, представляет собой личное творение пациента, обработку его переживаний, понимание которых выстраивается в анализе, а не навязывается. Он цитирует Фрейда, часто выступавшего против псевдонаучной виртуозности в интерпретации сновидений (Фрейд, 1916: 151). Кроме того, Фрейд отмечал, что, зная личность сновидца, его жизненную ситуацию, а также впечатления предшествующего сновидению дня, интерпретацию сновидения можно произвести немедленно, при условии, конечно же, что аналитик знаком с бессознательным символизмом (Фрейд, 1916: 151-2). Однако Фрейд ясно заявляет, что такая «виртуозность» не способствует активному включению пациента в процесс анализа, как бы она ни проясняла ситуацию для аналитика.

Статьи, собранные в третьей части, объединены интересом к символическим процессам в целом, отношенем этих процессов к состоянию, к эго и, в особенности, к взаимосвязи сновидения и психоанализа сновидца. Для размышлений большинства авторов раздела характерно хорошее знакомство, а в некоторых случаях творческий конфликт с работами Мелани Кляйн. Ее исследования детской игры явились предпосылкой не только ее собственного вклада в понимание примитивных тревог и защит (Klein, 1955), но также послужили изменению и коррекции взглядов Винникотта и Биона, в свою очередь также оказавших влияние на представленных здесь авторов. К кляйновскому пониманию богатого символического значения детской игры Винникотт и Бион добавили представления об эволюции этой способности, ее становлении в ходе первичной взаимосвязи с «хорошей» матерью. То, что ребенок интернализует или обучается на собственном опыте, является способностью вмещать в себя, обрабатывать элементы влечений, думать, ждать,

[28]

играть и видеть сновидения. Под влиянием Винникотта Масуд Кан вводит термин «пространство сновидения» и описывает развитие этой концепции в статье, включенной в сборник. Она

«... постепенно выкристаллизовалась из размышлений по поводу терапевтических консультаций детей Винникоттом с использованием «игр с рисунками», так достоверно и ярко описанных в его книге «Терапевтические консультации в детской психиатрии». В своей клинической работе со взрослыми я стал замечать, что они могут использовать пространство сновидения таким же образом, как ребенок использует переходное пространство листа бумаги, машинально рисуя на нем. Кроме того, для меня было важно разграничить процесс сновидения, выражающий бессознательные импульсы и конфликты, и пространство сновидения, где сновидение реализует все это».

Способность создать и использовать пространство сновидения становится целью психоаналитического процесса и признаком развивающегося психического здоровья. Обучение такому использованию — это обучение тому, как принимать собственное «я» («истинное я» по Винникотту) и жить с ним. Сновидец, равно как и играющий ребенок, в этой перспективе священен и обособлен, выразителен и ценен, прежде всего, индивидуальностью, опознание и пробуждение которой и представляет цель анализа.

Статья Ханны Сегал выделяет конструктивный, «перерабатывающий» потенциал сновидения, а затем, с кляйнианской точки зрения, автор раскрывает возможное злоупотребление функцией сновидения, особенно в анализе тревожных пограничных пациентов, борющихся с психотическими элементами своих личностей. Сегал показывает, как пространство сновидения можно использовать для отщепления и «удаления» важных эмоциональных осознаний. Для пояснения она использует предложенную Бионом антитезу между проекцией и удержанием в себе, мышлением и выражением бессознательного в поведении, переработкой и

[29]

удалением, и добавляет важное различие между символизмом и символическим приравниванием. Ее анализ сновидения в аналитической ситуации наполнен кляйнианским акцентированием развития «депрессивной позиции», фундаментальным эмоциональным принятием границ «я», ограничением проективных возможностей, признанием внутренней и внешней реальности. Прийти к аналитику со сновидением для анализа, а не для того, чтобы избавиться от него, — значит принять анализ, все его ограничения и границы, равно как и творческий потенциал аналитического пространства. Такое принятие даже для «хорошего невротика» служит поводом для сожаления, несмотря на то, что дает надежду на рост реалистичности.

Введение и развитие пространственной метафоры по отношению к мысли, сновидению, игре и эмоциональному росту отмечает значительную веху в истории психоаналитического мышления. Она привносит новое измерение в понимание аналитического процесса и поддерживает заявление об особенной пользе аналитической ситуации, как сказал Масуд Кан в первой статье этого сборника. Привилегия использовать «обрамленное пространство» аналитической ситуации (Milner, 1952, 1957) позволяет вновь заняться фундаментальной задачей изучения и восстановления вмещающей (контейнирующей) способности эго. Статья Понталиса «Сновидение как объект» продвигает это фундаментальное занятие еще на один шаг вперед. Он подчеркивает добавившиеся границы, а также воссоединение с восприятием безграничности, реализуемое в приходе со сновидением к аналитику. Представленное сновидение, никогда не являясь сновидением самим по себе, так регулирует отношения, что они становятся более гармоничными, обеспечивая, с одной стороны, союз, а с другой — автономию участников. Сновидение настаивает на уединенности и тайне пациента, ограничивает интерпретацию и даже трансфер. Здесь Понталис подчеркивает, вслед за Винникоттом, роль пространства между матерью и ребенком, аналитиком и пациентом, выступает против терроризма интерпретации, угрожающего пониманию проявлений трансфера. Интересно, что в этой статье он не ссылается на Биона, чья кон-

[30]

цепция «контенгирования» восстанавливает межличностные границы.

В статье Понталиса отчасти выражена история понимания культурного и психического пространства в психоанализе. Действительно, она насыщена намеками и ссылками на историю интерпретации сновидения в рамках аналитического процесса. Понталис выдвигает собственные идеи относительно возможности извращения интерпретации сновидения, который сам по себе, напоминает он (вслед за Фрейдом), может быть злоупотреблением функцией сновидения. Неизбежная двусмысленность сна связывается с гипотезой Понталиса о том, что «каждое сновидение обращается к материнскому телу настолько, насколько оно является объектом анализа» и, конечно же, объектом опасным. Экран сновидения и модальность визуального образа обладают защитными свойствами: визуальное подразумевает расстояние, наличие объектного отношения, а не отсутствие объекта. Экран сновидения проводит границу, служащую «щитом» от травматического потрясения, границу, которую аналитик должен неукоснительно соблюдать, а при необходимости — помочь провести или восстановить, как считают Сегал, Кан, Стюарт, Гемайл и Анзье. Две статьи в этом разделе описывают случаи анализа, где сновидение восстанавливает свою функцию: в работе Гарольда Стюарта изложена эволюция способности видеть сновидение в связи с развивающейся зависимостью пациента от аналитика. Способность видеть сон соответствует росту эго, отражающему изменение в трансфере. Это очень точное описание аналитического процесса, проясняющее взаимосвязь растущего сближения пациентки с аналитиком и ее связи со своими сновидениями.

В более поздней статье Гемайла автор предлагает обширное исследование развития эго молодого шизоидного мужчины, неспособного видеть сновидения до тех пор, пока аналитик не помог ему вернуть те части «я», которые он не в силах был вынести. Аналитическое выслушивание и интерпретирование, в ключе концепции Биона о материнском удерживании, способствуют интернализации вмещающей функции пациента. Здесь Гемайл связывает такой при-

[31]

емник с концепцией экрана сновидения Левина, которую развивает, связывая с тактильными ощущениями ранних отношений матери и ребенка. Как указывает Гемайл, все эти элементы затрагивал Левин в работе о сновидениях и аналитической ситуации.

Работа Анзье, озаглавленная «Пленка сновидения», представляет собой главу его книги «Поверхностное* эго». Он проводит аналогию между «психической оболочкой» поверхностного эго и экраном сновидения, «пленкой сновидения», его визуальной оболочкой. Функция последней заключается в восстановлении разрывов поверхностного эго, произошедших в течение дня, повреждений от дневного функционирования (ср. представления Ференци). Он описывает анализ, где появление сновидений следует за признанием смешанных и нарушенных границ пациентки. Вслед за важным инсайтом в ее анализе, сновидения этой пациентки внезапно становятся частыми, исключающими даже аналитика из того, что он считает важным моментом ее психического развития. Восстанавливаются границы интерсубъективности, или, словами Анзье, ее сновидения сплетают «новую психическую оболочку взамен несовершенного щита». Так он описывает возвращение «я» и сновидения в концептуально обогащенное телесное эго (Фрейд, 1923), также как и концептуально обогащенный «предохранительный» щит (Фрейд, 1920).

Статьи четвертой части этого сборника отличаются тяготением к эго-психологии. Знаменательно, что эго-психологи приблизились к большему признанию значения, содержащегося в манифестном содержании сновидения, чем в латентном. Акцент Хартмана на важности адаптивной функции эго по отношению к реальности, вдохновляет это интеллектуальное развитие (Hartmann, 1939; Greenberg и Mitchell, 1983). Статья Гринсона из второго раздела явно протестует против этой перемены в психоаналитическом мышлении, переключения внимания по направлению к функции эго по овладению реальностью и против сомни-

* Здесь и далее "Skin Ego" переводится как поверхностное или кожное эго. Имеется в виду проекция эго на экран или кожу (груди). — Прим. ред.

[32]

тельного отхода от ид, жизни инстинктов и глубинных слоев психики. Этот сдвиг, каким бы ни было его влияние на фундаментальные психоаналитические изыскания, дал основу для свежих рассуждений о сновидениях. Разграничительная работа Эриксона «Специфика сновидений в психоанализе» (1954), где он изучает богатые адаптивные намеки в манифестном содержании сновидения «Об инъекции Ирме» Фрейда хорошо соответствует статьям последней части данного сборника. Кроме того, Эриксон помещает в центр психоаналитического внимания проблему идентичности. Хотя нить такого интереса уводит в поток психоаналитического мышления, принимающего целостность «я» в качестве центрального фокуса аналитического процесса, в том числе и при толковании сновидений, этот аспект взглядов Эриксона не удостоился внимания в данном сборнике. Его вытеснила более радикальная ориентация на «я» Кохута (смотрите работу Этвуда и Столороу). Подобным же образом интригующий, основанный на теории объектных отношений подход Марка Канзера, связывающий значение внутреннего объекта с формированием сновидения и пересказом его аналитику (Kanzer, 1955), имеет более непосредственное отношение к статьям третьей части.

Если внимание к интернализованным и символическим коммуникативным процессам объединяет работы четвертого раздела не так заметно, как предшествующих, то в нем зато более последовательно обсуждаются проблемы манифестного содержания сновидения, в особенности экспрессивной и интегрирующей функции. Достойно внимания, что на Эриксона, творческого человека, произвела впечатление богатая символическая многозначимость детской игры (Erikson, 1954). Однако на аналитической подготовке Эриксона больше сказалось влияние Анны Фрейд, чем Мелани Кляйн (Young-Bruehl, 1989: 176); к тому же он практиковал в Америке, где в психоаналитической среде преобладала эго-психология. Его тезис о значении явного (манифестного) содержания, наполненный художественной восприимчивостью к многозначительности детской игры, равнозначен открытому спору с

[33]

Фрейдом, упорно подчеркивавшим опасность анализа непосредственно по манифестному содержанию.

Первые две статьи этого раздела в качестве отправной точки выбирают некоторый аспект манифестного сновидения и его полезность в клинической ситуации. В своей работе Спаньярд блестяще преподносит очень полезную историю изменения позиции Фрейда к манифестному содержанию и историю развития последующих подходов к интерпретации сновидения, включая такую крайнюю направленность, как упор на разрешение проблем, имевшую сильное влияние в Америке (French и Fromm, 1964). Спаньярд утверждает, что фасад сновидения — это то место, откуда пациент начинает, и поэтому самая доступная точка соприкосновения с актуальным конфликтом. Он подкрепляет свои доводы тщательной оценкой противоречий Фрейда при анализе своих собственных сновидений. Спаньярд привлекает свидетельства лаборатории по изучению сна, чтобы оправдать свое внимание к манифестному содержанию. Эта тенденция есть и в статье Гринберга и Перлмана. Они описывают случай пациента, проводившего ночью исследования в лаборатории по изучению сна и одновременно проходившего анализ. С их точки зрения, дневные и ночные задачи эго удивительно похожи, хотя язык сновидения иной, уникально личный. Вслед за Иоффе и Сандлером (Joffe и Sadler,1968), Гринберги Перлман видят работу эго в сновидении как создание новых организаций идеального состояния «я» ради ощущения безопасности. То, что такие идеальные состояния трудно отбросить, вносит свой вклад в появление инфантильных желаний и соответствующий аспект функции сновидения.

Когда Сесиль де Монжуа (Cecily de Monchaux) спрашивает, почему пациенты приносят свои сны, ее ответы, опять же выраженные в терминах эго-психологии, проводят всякого рода хорошие адаптивные причины. Как сказал ей один пациент, сновидения, из-за своего «разорванного характера», могут выдерживать невыносимое, брать на себя часть «груза», отодвигать ощущение трансфера в прошлое, конструктивно расщеплять значение до тех пор, пока не будет возможна реинтеграция. Это хорошая и полезная форма рас-

[34]

щепления, созидательная диссоциация, модификация ответственности и отдаление эмоционального переживания, «путь к примирению двух сторон, всегда присущих любому спору в бессознательном». В статье Сесиль де Монжуа использованы многие защитные и потенциально отрицательные характеристики деятельности эго, установленные кляйнианскими мыслителями — в частности, эвакуативная функция сна — и она находит им конструктивное употребление. Она рассматривает сон как шаг в поступательной интеграции, или, в терминах Винникотта, как переходную деятельность. Я думаю, ее работа служит прекрасным примером для сравнения со статьей Понталиса, использующим совсем иной язык и аргументы для аналогичного подчеркивания полезности сновидения в анализе.

Концепция господства соединилась с идеей связывания, буквально в форму образов манифестного сновидения, невыразимого страха перед травматическим распадом, психозом. Эта идея принесла плоды в среде психоаналитических мыслителей классической ориентации, наилучшим образом представленные в работе Сокеридса (Socarides,1980) «Перверсные симптомы и манифестное сновидение о перверсии», появившейся в недавнем разностороннем сборнике американских статей о сновидении (Natterson, 1980). В более поздней статье Этвуд и Столороу обращаются к адаптивной функции галлюцинатрной яркости образов сновидения. Пытаясь увидеть психическую цель в самой галлюцинации сновидения, они предполагают, что функция образов сна состоит в том, чтобы «упрочить центральные организующие структуры субъективной жизни сновидца». Эта функция преобладает над остальными, включая обработку противоречивых желаний, когда «я» грозит дезинтеграция или психоз. То есть, предполагая, как например Ханна Сегал (в этом сборнике), слияние конкретизированных образов сновидения и дезинтеграции границ эго, авторы приписывают иную функцию конкретизации, понимая ее как попытку усилить чувство идентичности или ощущение «я», а не как продукт разрыва отношений между «я» и объектом, символом и символизируемым. Аналитик рассматривает повторяющиеся сновидения (подобно ритуализирован-

[35]

ным, мазохистским или эксцентричным действиям) как попытки поддержать ощущение цельности собственного «я», какими бы компульсивными или жестокими они ни были. Этвуд и Столороу по мере продвижения аналитической терапии наблюдают у своей пациентки развитие способности отказаться от части своего всесилия и жестокости, способности символизировать и использовать слова в терапевтических взаимоотношениях. Интересно, что в этой статье не определено, как пациент использует аналитика, кроме того, авторы мало внимания уделяют деструктивному характеру материала пациентки.

Заключение

Хотя собранные здесь статьи и свидетельствуют о разнородности психоаналитических взглядов на роль сновидений в анализе, по моему мнению, они не создают хаоса интеллектуально неудобоваримого материала. Сами статьи представляют различные психоаналитические направления, сформированные разными традициями и интеллектуальными настроениями, но все они уходят своими корнями в работы Фрейда. Все они далеки от времени (задолго до смерти Фрейда) когда психоанализ можно было почти приравнять к методике интерпретации сновидений, когда аналитик с нетерпением ожидал в сновидении послания от бессознательного, без которого анализ казался невозможным (Sharpe, 1937: 66). Сегодня мало кто не согласится с высказыванием Бреннера о том, что бессознательная фантазия повсеместна и выражается посредством симптомов, речи и жестов, — во всех сферах повседневной жизни. Кроме того, фокусом анализа нынче является сновидец, а не сновидение. Анализ должен способствовать эмоциональному росту, пониманию природы трансферентных отношений. Выражаясь более классически, психоаналитический процесс способствует развитию и разрешению невроза переноса, и именно это служит основной заботой аналитика.

[36]

Именно Фрейд определил интерпретацию трансфера как существенно важную психоаналитическую деятельность, контекст, в который помещается и наполняется значением изложение сновидения. Кроме того, именно Фрейд создал связанную с развитием концептуализацию эго, оказавшуюся такой плодотворной в последующих представлениях относительно способности использовать аналитическую ситуацию, а также видеть «хорошее» или аналитически полезное сновидение. И наконец, именно Фрейд распознал вторжение травмы и значимость тревоги в устройстве психической организации. Именно это устройство обнаруживается в анализе и в раскрываемом в его ходе сновидении, а не в использовании пациентом функции сновидения в рамках разворачивающегося процесса.

Хотя можно согласиться с тем, что сновидение потеряло свое центральное положение в аналитической работе, все же большинство аналитиков уделяют особое внимание пересказу снов: лишь немногие психоаналитические публикации, с использованием иллюстративного клинического материала, не содержат анализа сновидений. Авторы таких статей знают, что их коллеги хотят слышать о сновидениях: психоаналитики понимают, что пациент располагает себя в психоанализе особым образом, соответствующим способу преподношения сновидений; что посредством сновидения пациент склонен говорить от своего собственного имени, пусть и в ущерб впечатляюще выстроенной клинической аргументации. В том, что касается классического мнения Фрейда о необходимости ассоциаций, положение дел изменилось, хотя его аргументы по-прежнему убедительны (см. работу Гринсона здесь, Blum, 1976). Включенные в сборник английские и американские статьи показывают сновидение, раскрывающее природу объектных отношений аналитика и пациента. Сновидение в психоаналитическом контексте обозначает сильные и слабые места в способности пациента переносить тяжесть эмоциональной жизни, принимать границы обособленной идентичности, символизировать, использовать аналитическую обстановку, регрессировать на пользу эго (Kris, 1950, 1956). Этой проблеме непосредственно посвящены статьи третьего раздела. Для

[37]

клинициста они служат хорошими примерами теоретического и терапевтического взаимодействия. Мы видим, как продвигается анализ; мы обнаруживаем связующие звенья между пониманием сновидения и самим психоанализом. Мы наблюдаем развитие способности к интрапсихической коммуникации, а с ней — более здоровое эго.

В развитии представлений о сновидении в США было больше разночтений, несмотря на главенствующую позицию Левина как первопроходца, проходившего подготовку в Берлине в 1920-х годах. Его интерес к связи между психологией сновидения и возможностями психоаналитической ситуации переместился обратно в Старый Свет и более глубоко сосредоточился на разработанном там синтезе (см. работу Кана в данном сборнике).

На развитие американской школы наибольшее влияние оказала эго-психология, получившая расцвет в 1950-х и 1960-х годах, именно результат этого развития обсуждает Гринсон в статье, написанной в 1970 г. В споре между Бреннером и Гринсоном отражен антагонизм взглядов на сновидение как продукт исключительно инстинктной, связанной с влечениями жизни или результат функционирования эго. Статья Гринсона, весьма консервативная по отношению к богатству психоаналитической традиции и особому месту сновидения в психоанализе, мало повлияла на развитие американского канона. Он, скорее, поддерживает европейские устремления вновь пересмотреть важность сновидений (Curtis и Sachs, 1976).

Точка зрения эго-психологии, фиксированная на объединяющей функции эго и его адаптивном отношении к реальности, объясняет интерес к манифестному содержанию сновидения, проповедуемый Эриксоном. Эту тему развивает включенная в данный сборник статья Спаньярда, а также работа Гринберга и Перлмана. Подобно многим другим лабораторным исследованиям с регистрацией БДГ (Jones, 1970; Palombo, 1978), эта статья свидетельствует в пользу адаптивной функции эго в сновидении, раскрывающейся в манифестном материале. Классическая традиция, по-прежнему сильная в Америке, постоянно указывает на опас-

[38]

ность чрезмерного внимания к манифестному содержанию в ущерб латентным аспектам (Blum, 1976).

Однако именно благодаря вниманию к манифестному содержанию, а также к множеству способов конструктивной или организующей роли эго в сновидении, психологи, чьи работы вошли в этот сборник, собственными путями приходят к более полному пониманию способов использования сновидения для контроля тревоги и поддержания идентичности. Здесь, как и у аналитиков, изучающих объектные отношения, наблюдается взаимное обогащение понимания интегрирующих возможностей и фундаментальных слабостей архаичного эго, которые по-особому раскрываются в анализе сновидения.

Я думаю, что разумно закончить на ноте, созвучной с идеями Понталиса о том, что сновидение сохраняет присущую ему таинственность независимо от того, насколько снят покров загадочности с его возможностей. Оно ставит аналитика перед границами познаваемого, осознанием бесконечного (Matte-Blanco, 1975), двусмысленностью, которую психоанализ пытается постичь и сформулировать. К нему лучше подходить, учитывая неизбежную незавершенность.

Список литературы

Anzieu, Didier (1986) Freud's Self Analysis, London: Hogarth.

__ (1989) The Skin Ego, London: Yale.

Bion, Wilfred (1962a) 'A theory of thinking', International Journal of

Psycho -Analysis 43: 306-10. __ (1962b) Learning from Experience, London: Heinemann; reprinted

in paperback, Maresfield Reprints, London: H.Karnac Books (1984). Blum, Harold (1976) The changing use of dreams in psychoanalytic

practice: dreams and free association', International Journal of

Psycho-Analysis 57: 315-24. Bollas, Christopher (1987) 'At the other's play: to dream', in The Shadow

of the Object: Psychoanalysis of the Unthought Known, London: Free

Association Books. Breuer, Joseph and Freud, Sigmund (1895) Studies on Hysteria, SE11.

[39]

Curtis, Homer and Sachs, David (1976) 'Dialogue on the changing use

of dreams in psychoanalytic practice', International Journal of Psycho-Analysis 57: 343-54. Erikson, Eric H. (1950) Childhood and Society, New York: W.W.Norton

&Co. __ (1954) 'The dream specimen of psychoanalysis', Journal of the

American Psychoanalytical Association 2: 5-56. __ (1959) 'Identity and the Life Cycle', New York: International

Universities Press. Ferenczi, S. (1931) 'On the revision of The Interpretation of Dreams,

Final Contributions to the Problems and Methods of Psychoanalysis',

London: Hogarth (1955). Fosshage, James (1983) 'The psychological function of dreams: a revised

psychoanalytic perspective', Psychoanalysis and Contemporary

Thought 6: 4, 641-69. French, T.M. and Fromm, E. (1964) Dream Interpretation, New York:

Basic Books. Freud, Sigmund (1900) The Interpretation of Dreams, Standard Edition

of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, SE 4/5,

London: Hogarth Press (1950-70).

р.п.: З.Фрейд. Толкование сновидений. В кн.: З.Фрейд. Сон и сновидение. М., Олимп, АСТ-ЛТД., 1997, с. 15-490. __ (1916) Introductory Lectures on Psychoanalysis, SE 15. Р.п.: З.Фрейд.Введение в психоанализ. Лекции. М., Наука, 1989. __ (1917) 'Metapsychological supplement to the theory of dreams',

SE 14.

__ (1920) Beyond the Pleasure Principle, SE 18. Р.п.: З.Фрейд. По ту сторону принципа удовольствия. В кн.: З.Фрейд.

Психология бессознательного. М., Просвещение, 1989. __ (1923) The Ego and the Id, SE 19.

Р.п.: З.Фрейд. Я и Оно. В кн.: З.Фрейд. Психология бессознательного. М., Просвещение, 1989. __ (1925) 'Some additional notes on dream interpretation as a whole',

SE 19. __ (1931) Preface to the third (revised) English edition of The

Interpretation of Dreams, SE 4: xxxi. __ (1932) 'Revision of The Interpretation of Dreams', Lecture XXLV,

New Introductory Lectures, SE 22. __ (1940) An Outline of Psycho-analysis, SE 23. Р.п.: З.Фрейд.Основные принципы психоанализа. кн.: З.Фрейд.

Психология бессознательного. М., Просвещение, 1989.

[40]

Garma, Angel (1966) The Psychoanalysis of Dreams, London: Pall Mall Press.

__ (1974) The Psychoanalysis of Dreams, New York: Jason Aronson.

Green, Andre (1975) The analyst, symbolization and absence in the analytic setting (on changes in analytic practice and analytic experience)', International Journal of Psycho-Analysis 56: 1-21.

Greenberg, Jay R. and Mitchell, Stephen A. (1983) Object Relations in Psychoanalytic Theory, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Greenberg, R. and Pearlman, C. (1978) 'If Freud only knew: a reconsideration of psychoanalytic dream theory', International Review of Psycho-Analysis 5: 71-5.

Hartmann, H. (1939) Ego Psychology and the Problem of Adaptation, New York: International Universities Press.

Joffe, W.G. and Sandier, J. (1968) 'Comments on the psychoanalytic psychology of adantation', International Journal of Psycho-Analysis 49: 445-54.

Jones, R.M. (1970) The New Psychology of Dreaming, New York: Grune & Stratton.

Kanzer, Mark (1955) The communicative function of the dream', International Journal of Psycho-Analysis 36: 260-6.

Khan, Masud (1974) The Privacy of the Self, London: Hogarth.

Klein, Melanie (1946) 'Notes on some schizoid mechanisms', in The Writtings of Melanie Klein, vol. III, London: Hogarth.

__ (1955) The psycho-analytic play technique: its history and significance', in Envy and Gratitude and Other Works, London: Hogarth.

Kohut, H. (1971) The Analysis of the Self, New York: International Universities Press.

__ (1977) The Restoration of the Self, New York: International Universities Press.

Kris, Ernst (1950) «On preconscious mental processes', The Psychoanalytic Quarterly 19: 540-56.

__ (1956) 'On some vicissitudes of insight in psychoanalysis', International Journal of Psycho-Analysis 37: 445-55.

Laplance, J. and Pontalis, J.B. (1973) The Language of Psycho-Analysis, London: Hogarth.

Lewin, Bertram (1946) 'Sleep, the mouth and the dream screen', The Psychoanalytic Quarterly 15: 419-34.

__ (1955) 'Dream psychology and the analytic situation', The Psychoanalytic Quarterly 35: 169-99.

Mahonet, Patrick (1977) Towards a formalist approach to dreams', International Review of Psycho-Analysis 4: 83-98.

[41]

Matte-Blanco, Ignacia (1975) The Unconscious as Infinite Sets, London: Dychworth.

__ (1988) Thinking, Feeling and Being, London: New Library of Psychoanalysis.

Milner, Marion (1952) The role of illusion in symbol formation', in New Directions in Psychoanalysis, London: Tavistock.

__ (1957) On Not Being Able to Paint, London: Heinemann.

Natterson, Joseph (1980) The Dream in Clinical Practice, New York: Jason Aronson.

Palombo, Stanley (1978) The adaptive function of dreams', Psychoanalysis and Contemporary Thought 1.

__ (1984) 'Deconstructing the manifest dream', Journal of the American Psychoanalytic Association 32: 405-20.

Ricoeur, Paul (1970) Freud and Philosophy, London: Yale University Press.

Rycroft, Charles (19б8)Л Critical Dictionary of Psychoanalysis, London: Thomas Nelson & Sons.

Sandier, Joseph (1976) 'Dreams, unconscious fantasies and identity of perception', International Review of Psycho-Analysis 3: 33-41.

Sharpe, Ella Freeman (1937) Dream Analysis, London: Hogarth (1978).

Shur, М. (1966) 'Some additional "day residues" of the specimen dream of psychoanalysis', on R.Loewenstein et al. (eds) Psychoanalysis: General Psychology, New York: International Universities Press.

Socarides, Charles (1980) 'Perverse symptoms and the manifest dream of perversion', in Joseph Natterson (ed.) The Dream in Clinical

Practice, New York: Jason Aronson.

Tolpin, Paul (1983) 'Self psychology and the Interpretation of Dreams', in Arnold Goldberg (ed.), The Future of Psychoanalysis, New York: International Universities Press.

Waldhorn, Herbert F. (1967) Reporter: Indications for Psychoanalysis: The Place of Dreams in Clinical Psychoanalysis. Monograph II of the Kris Study Group of the New York Psychoanalytic Institute, Edward P.Joseph (ed.) New York: International Universities Press.

Winnicott, D.W. (1971) Playing and Reality, London: Tavistock Publications.

Young-Bruehl, Elisabeth (1989) Anna Freud, London: Macmillan.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СНОВИДЕНИЕ И ПСИХОАНАЛИЗ: ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС

Статья Масуда Кана 1962 года (Глава 1) — самая ранняя из помещенных в этом сборнике. Она описывает концептуальную взаимосвязь между психологией сновидений Фрейда и психоаналитическим методом. Автор развивает идею Бертрама Левина о сходстве между ситуациями сновидца и пациента психоанализа, между регрессией, происходящей во сне и регрессией, которая может быть вызвана усилиями психоаналитика, а также об отличии процесса пробуждения, обусловленного сновидением, от пробуждения, вызванного актуализацией переноса. Следуя концепции «хорошего часа психоанализа» Криса, он перечисляет достижения комплекса эго в формировании «хорошего» сновидения — сновидения, облегчающего интрапсихическую коммуникацию и (в процессе лечения) психоаналитическую работу. В конце главы он обращается к проблеме, рассматриваемой в ряде последующих глав — проблеме наиболее примитивной функции сновидения, действующей как интрапсихически, так и в рамках психоаналитического процесса

1. ПСИХОЛОГИЯ СНОВИДЕНИЙ И РАЗВИТИЕ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО МЕТОДА

М. МАСУД КАН

Самоанализ Фрейда и открытие психоаналитического метода

Джонс, автор биографии Фрейда (1953), сообщает нам: «Два важных направления исследований Фрейда тесно связаны с его самоанализом: толкование сновидений и его пристальное внимание к детской сексуальности» (с.320). То же самое подчеркивает Крис в предисловии к «Письмам к Флиссу» (с.33). Однако до сих пор уделялось недостаточно внимания факту, что открытие психоаналитического метода как терапевтического и исследовательского инструмента для понимания и разрешения интрапсихических бессознательных конфликтов человека, символизируемых и выражаемых его болезнью и ее симптомами, явилось уникальным вкладом в развитие теории психоанализа. Этим открытием мы обязаны самоанализу Фрейда, к которому он приступил летом 1897 г. и который продолжал в течение всей жизни. Фрейд проводил самоанализ по двум параллельным направлениям: (а) толкование собственных сновидений и (b) эмпатия и инсайт в процессе клинической

[46]

работы с пациентами. Эмпатия и инсайт отвечают хорошо известным чертам характера Фрейда. Еще 29 октября 1882 года он писал своей невесте: «Я всегда нахожу неестественным, если не могу понять кого-либо, поставив себя на его место» (Jones, 1953: 320).

Результатом самоанализа Фрейда явились не только его монументальная работа по сновидениям, его теория детской сексуальности и гипотеза о том, что этиология неврозов лежит в душевных переживаниях детского возраста, но и то, что он существенно и бесповоротно изменил общее направление терапевтических усилий. Открытие психоаналитического метода изменило цели психотерапии. Как удачно отметил Сас (1957), «Задача помочь пациенту стала второстепенной по сравнению с задачами научного понимания». Со временем именно этот сдвиг в направлении и целях терапевтического метода, произведенный Фрейдом, стал причиной немалой враждебности к нему и критики со стороны его собственных учеников, подобно тому как ранее его теории механизма сновидений и детской сексуальности поставили его под удар критики со стороны общества в целом. Большая часть, если не все впоследствии отошедшие от него ученики (Юнг, Адлер, Ранк, Райх, Райк и др.), так или иначе концентрировали психологические усилия на задаче помочь пациенту, добиваясь инсайта и понимания. Сам Фрейд прекрасно знал об оппозиции своих последователей и в этой связи, обращаясь к 5-му Международному конгрессу психоаналитиков в 1919 г. в Будапеште, ясно сформулировал основную задачу психоанализа:

«Ознакомить пациента с существующими в нем подавленными бессознательными импульсами и выявить сопротивление, мешающее расширению его знаний о самом себе... мы надеемся достичь этого, используя перенос пациента на личность врача и убеждая его в нецелесообразности сформировавшихся в детстве механизмов подавления и в невозможности образа жизни, основанного на принципе удовольствия... Психоаналитический процесс должен проходить, насколько это возможно, в условиях лишения — в состоянии абстинен-

[47]

ции... У пациента при его взаимодействии с врачом, должно оставаться множество неудовлетворенных желаний. Необходимо отказывать ему именно в том, чего он больше всего желает и настоятельнее всего просит».

(Freud, 1919)

Для сравнения терапевтических целей достаточно бегло просмотреть завершающий абзац «Исследований истерии» (Freud, Brenner, 1893-5), где Фрейд обещает пациенту «помощь или улучшение» посредством катарсического лечения, трансформирующего «трагедию истерика в обычное несчастье» (с.305).

Если верно, что именно самоанализ привел Фрейда к открытию психоаналитического метода, то ключ к более глубокому его пониманию мы должны более внимательно искать в названном направлении. Я спешу добавить, что не предлагаю повторно проанализировать субъективные данные Фрейда. Это было бы не только дерзко, но и абсолютно бесполезно. За нас это сделал Фрейд и, как удачно выразился Джонс, «сделал это раз и навсегда».

То, как напряженно приходилось Фрейду бороться, чтобы не отступать от своего намерения понять загадочную работу своей собственной психики, очень ярко описано Эйслером (1951):

«Фрейд мог снять свои подавления исключительно своими собственными усилиями. ... Поэтому о самоанализе Фрейда можно справедливо сказать, что подобного рода психологическое и историческое событие никогда не сможет повториться; это тип события, представляемый только одним, уникальным в своем роде случаем, воспроизвести который не в силах ни один другой человек, ... Процесс самоанализа в тот момент человеческой истории, когда его предпринял Фрейд, находился, так сказать, в противоречии с человеческой природой».

Что позволило Фрейду трансформировать свой героический субъективный опыт самоанализа («этот анализ слож-

[48]

нее любого иного» (Freud, 1954)) в терапевтическую процедуру, — так это его гениальная способность к абстракции, благодаря которой он воссоздал все существенные элементы ситуации сновидца в условиях психоанализа, так что во время психоаналитического сеанса человек, находясь в бодрствующем сознательном состоянии, мог физически, через невротический перенос, «повторно пережить» неосознаваемое психическое неблагополучие и действующие запреты, каковые нарушают функционирование его эго и ограничивают свободу протекания аффектов.

Более того, самым важным открытием Фрейда, вытекающим из его собственного опыта самоанализа и из его глубокого проникновения в смысл своих взаимоотношений с Флиессом в этот период, явилось то, что подобное повторное переживание через невротический перенос возможно только при наличии другого человека, который, предоставляя себя в качестве объекта и обеспечивая поддержку силами своего эго, может помочь пациенту выразить личные конфликты, разобраться в них и тем самым достичь самоинтеграции. Наверное, можно даже сказать, что самоанализ Фрейда указал ему на невозможность подобного самоанализа для большинства людей и заставил его заняться разработкой проблемы условий и типа взаимоотношений, при которых это может быть достигнуто.

Выдвигаемая мною гипотеза об истоках обстановки психоаналитического сеанса (если пользоваться терминологией фрейдовского самоанализа) заключается в том, что посредством анализа собственных сновидений и эмпатического понимания клинических переживаний своих пациентов в процессе гипнотического и катарсического лечения, Фрейд в ситуации психоанализа интуитивно воссоздал физическую и психическую атмосферу, в значительной мере соответствующую эмоциональной окраске интрапсихического состояния сновидца, способствующего «хорошему сновидению». Позднее я подробно остановлюсь на эго-аспектах этого интрапсихического состояния.

[49]

Гипноз, психология сновидений и психоанализ

Стимулируемая психоанализом регрессия и ее связь с гипнозом и состояниями сна обсуждались довольно часто (см. Левин, Фишер, Гилл и Бренман, Мэклпайн, Флиесс и др.). В частности, Левин в ряде провокационных и дерзких статей обсуждает то, как изобретение психоанализа сказалось на гипнозе. Он попытался (1955) «спроецировать на психоаналитическую ситуацию и лечение «на кушетке» идею о том, что пациент как бы в некотором роде спит», и развил ее:

«Генетически ситуация психоанализа — это видоизмененная ситуация гипноза...исключение по всеобщ ему согласию сна из практики психоанализа открыло другой путь — метод свободных ассоциаций... желание быть усыпленным, привносимое пациентом в ситуацию гипноза, в психоанализе замещ ается желанием продуцировать свободны е ассоциации. П ациент ложится на куш ет-ку не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы ассоциировать. ...Н арциссизм сна ...совпадает с нарциссизм ом пребывания на куш етке.Явное содержание сновидения совпадает с явным психоаналитическим материалом*.

... То, что конструируется во сне, следует сравнивать с тем, что конструируется процессом психоанализа».

Левин, следуя (в благоразумных пределах) примеру Ранка, видит в этом регрессивном повторении «прямое переживание того, что переживалось в младенчестве». Однако он (так же, как Крис) отмечает, что «и здесь сосредоточение на толковании содержания и на мире сновидений отвлекает нас от проблемы сна и от рассмотрения субъекта

* Под «явным психоаналитическим материалом» подразумеваются те проблемы и симптомы пациента, с которыми работает психоаналитик, иными словами, жалобы пациента. Прим. ред.

[50]

психоанализа как частично спящего или сновидца. ... Пациент на кушетке prima facie* является невротической личностью и лишь между прочим — сновидцем».

В психоаналитической литературе часто рассматриваются три аспекта сна:

1. Сон как биологическая потребность (Фрейд (1900-1917). Тогда функция сновидения состоит в поддержании сна.

2. Сон как регрессивная защитная реакция в процессе психоанализа, направленная против импульсов агрессивности, мазохизма и покорности, угрожающих равновесию защитных механизмов эго (см. Bird (1954); Ferenczi (1914); Stone (1947) и др.).

3. Регрессия во сне как процесс вычленения онтологических стадий детского развития и первичной зависимости младенца от материнской груди (Isakower (1938); Lewin (1955); Spitz (1955) и др.).

Соотношению между желанием спать с его производной регрессивной защитой с одной стороны, и желанием вылечиться с его эго-катексисами сознания (самовосприятия) с другой стороны, уделялось мало внимания. Левин (1955), рассматривая развитие психоаналитической практики из лечения гипнозом, справедливо отмечает:

«Именно во время перехода от лечения гипнозом к катарсису и психоанализу невротический пациент превратился из гипнотизируемого субъекта в поверителя, а терапевт pan passu** стал психоаналитиком. ... Волшебник-усыпитель стал доверенным лицом, и на историческую сцену вышел психоанализ. ... В итоге психоаналитик стал тем, кто пробуждает».

По моему мнению, мы пока еще не полностью оценили значение этого очень важного преобразования роли терапевта: из гипнотизера он превращается в «того, кто пробуждает» (Lewin, 1955). Когда Фрейд стал учитывать

* С первого взгляда, по первому впечатлению (лат.). — Прим. перев.

** Одновременно (лат.). — Прим. перев.

[51]

сопротивление пациента, вместо того, чтобы убирать его чудодейственным образом с пути при помощи гипнотического сна, он положил начало новому процессу в развитии человеческого сознания: процессу, устраняющему разрыв между сознанием и бессознательным. Уверовав в то, что потенциал сотрудничества в эго пациента при лечении не исчерпывается простым желаним быть загипнотизированным, и опираясь на наблюдения самоанализа, он создал психоаналитический метод, благодаря которому пациент с помощью аналитика может стать настолько же открытым и восприимчивым, как он открыт и восприимчив во сне к сновидениям или в гипнотическом состоянии к подавленному содержанию. Если выразиться несколько туманно, в то время как смысл гипнотической терапии заключался в том, чтобы вызвать «состояние видения сна», а затем ознакомить пациента с его содержанием (а именно: пациента вводили в состояние гипноза, чтобы он «видел сон», а на заключительной стадии сеанса будили и помогали вспомнить «сновидение», увиденное под гипнозом), в новой, видоизмененной процедуре психоанализа аналитик помогает сознательному эго пациента восстановить подавленное и бессознательное. Как только Фрейд заменил гипнотический сон — основной инструмент терапевтического процесса — сознательным воспоминанием с сопутствующими ему сопротивлениями эго ослаблению механизмов подавления, изменилась и сама сущность терапевтической практики, и роль психоаналитика. Психотерапии стали подвластны новые области психической деятельности. Например, то, что ранее рассматривалось только как запретительный фактор цензуры в структуре сновидения (Freud, 1900). Со временем это дало нам глубокое понимание патогенных функций архаичного и садистского суперэго при тяжелых невротических расстройствах личности.

[52]

Бодрствование, сон и психоаналитическая практика

Психология сновидения, столь много давшая нам для понимания бессознательных процессов и примитивного содержания ид, оставила нас, однако, в сравнительном неведении относительно природы самого сна и его психологического значения для человека. Как психоаналитики, так и биологи почти безоговорочно считали желание спать и желание проснуться естественными потребностями человека. Здесь я могу лишь сослаться на некоторые важные исследования психоаналитиков, обративших внимание на эту сложную и полную тайн проблему, а именно: работы Джеклса (Jekels, 1945), Федерна (Federn, 1934), Гротьяна (Grotjahn, 1942) и Скотта (Scott, 1956). Для нас здесь важно отметить тот клинический факт, что наблюдения психоаналитиков за чередованием сна и бодрствования многое прояснили относительно желания вылечиться и готовности оставаться бодрствующим и продуцировать свободные ассоциации в процессе психоанализа. Особенно ценен вклад Клиффорда Скотта в понимание этой проблемы (1952, I960), ибо он применил гипотезы Джеклса, Исаковера и Федерна к непосредственному изучению ритмов сна и бодрствования в условиях психоанализа. Гипотеза Скотта заключается в следующем: «Пробуждение или умение проснуться служит свидетельством полного удовлетворения потребности во сне» (1952а). Далее, он постулировал наличие в психике «желания пробудиться», мотивирующего акт пробуждения.

Интересно сравнить исследования Скотта со взглядами Левина (1954) и Джеклса (1945). Джеклс утверждал: «Я предполагаю, что функция пробуждения присуща всем сновидениям и составляет их квинтэссенцию и их фундаментальную задачу». Левин отводил роль «пробудителя» психоаналитику. Из этого должно следовать, что в психоаналитической практике психоаналитик берет на себя одну

[53]

из функций сновидения — функцию пробуждения. Джеклс в своей чрезвычайно интересной работе, посвященной обсуждению характерных для шизофрении состояний активности эго в сновидениях и процесса засыпания, приходит к следующему заключению: «Ментальное эго дает начало возвращению эго, равнозначному пробуждению. Оно осуществляется с помощью сновидения, подобно тому, как при шизофрении это происходит с помощью галлюцинаций». Если мое предположение верно, то эго психоаналитика берет на себя эту «восстановительную» роль в отношении более регрессивных состояний серьезно больных пациентов (см. Winnicott, 1954a и b; Bion, 1958, 1959). Только в психоаналитической практике аналитик работает не через посредство галлюциноза, а с помощью толкований. Его способность интерпретировать во многом зависит от силы его эго, позволяющей произвольно контролировать предсознательную активность при работе с пациентом. Это то, что мы обычно называем эмпатией и интуицией. Таким образом, если нарциссизм сна заменяется нарциссизмом кушетки (Lewin, 1955), то функция пробуждения, присущая сновидению, достается аналитику. Именно он поддерживает пациента в бодрствующем состоянии, направляет обратное течение его аффективных процессов и придает им форму и значение с помощью своих толкований. В нашей клинической практике часты случаи, когда во время острых регрессивных состояний больных с тяжелыми нарушениями именно бодрствование и активность эго аналитика, выражающиеся в его физической бодрости и его толкованиях, стабилизируют состояние пациента и останавливают необратимую капитуляцию перед действием первичного процесса.

Мне хотелось бы вкратце привлечь здесь внимание к более серьезным и глубоким нарушениям характера и субъективной картины сна и сознания у определенного типа шизоидных регрессивных пациентов. Часто обнаруживается, что эти пациенты, демонстрирующие в своем явном поведении маниакальную гиперактивность или крайние формы инертности и апатии, только тогда обретают возможность засыпать без чувства тревоги, когда привыкают полагаться на

[54]

присутствие бодрствующего аналитика, его активность в условиях психоанализа, и тем самым начинают зависеть от него. Только тогда они могут проснуться в таком эмоциональном состоянии, которое не запускает примитивные раскалывающие механизмы в эго. У этих пациентов лишь после восстановления такого вполне обычного ритма сна и бодрствования наблюдается возможность хороших сновидений и свободных ассоциаций.

Я предпринял это продолжительное отступление, чтобы показать, как психоаналитическая практика, утвердившись, дала возможность наблюдать те самые процессы, которые положили ей начало, а именно: желание заснуть, желание проснуться и способность видеть сны.

Отвергнув гипнотический сон в качестве терапевтического фактора и перераспределив все психические силы, действующие у сновидца в ситуации психоанализа, Фрейд сделал возможной оценку роли и функции сна и бодрствования как в терапевтической ситуации, так и в онтологическом развитии (см. Fliess, 1953; Isakower, 1938; Lewin, 1954; Federn, 1934; Gifford, 1960; Hoffer, 1952; Spitz, 1955; Scott, I960; Winnicott, 1954a и b).

Гипотеза «хорошего сновидения»

Огромная доля всей нашей литературы, мифов, социальных обычаев, ритуалов и интеллектуальных открытий либо основана на способности видеть сны, либо обязана ей своим происхождением (см.Сhаrре, 1937; Lewin, 1958; Roheim, 1952). В этом смысле сновидение является прототипом всякого духовного творчества взрослого человека. Здесь я предлагаю концепцию «хорошего сновидения» по аналогии с концепцией «хорошего часа психоанализа» Криса. Далее я схематически изложу некоторые характерные условия и черты интрапсихического состояния сновидца, позволяющие материализоваться «хорошему сновидению».

[55]

1. Безопасное и спокойное физическое окружение, где эго может без всякого риска отозвать свои катексисы из внешнего мира и укрепить желание спать.

2. Наличие в эго уверенности в том, что этот (внешний) мир останется на месте и в него можно будет вернуться после того, как желание спать будет удовлетворено.

3. Способность эго быть в контакте с желанием спать.

4. Бессознательный внутренний источник беспокойства, являющийся движущей силой сновидения и выражающийся в работе сновидения.

5. Наличие доступных эго дневных остатков, необходимых для формального построения латентного «сновидения-желания».

6. Способность психического аппарата выдержать регрессивный процесс: от внешних реакций к галлюцинированию (Kris, 1952).

7. Надежность интегрирующих процессов в эго. Эта надежность предполагает, что самые первые стадии интеграции души и тела в рождающемся эго (Winnicott, 1949) полностью завершились.

8. Нарциссическая способность эго получать удовлетворение из мира сновидений, замещающее чистый нарциссизм сна или же реальное удовлетворение. Это подразумевает способность эго переносить фрустрацию и довольствоваться символическим удовлетворением.

9. Способность эго к символизации и работа сновидения, поддерживающая достаточное количество катексисов, направленных против первичного процесса и необходимых для того, чтобы сновидение превратилось в опыт интрапсихической коммуникации.

10. Способность к продуктивному дистанцированию от примитивных и садистских элементов суперэго, что позволяет ослабить барьер подавления.

11. Восприимчивость эго к влечениям ид и способность уступать им, коррелирующая вместе с тем с уверенностью в возможности противостоять их хаосу и чрезмерному наплыву.

[56]

12. Время и место, подходящие для того, чтобы все это можно было осуществлять и повторять через более или менее фиксированные интервалы.

13. Наличие у эго достаточного количества нейтрализованной энергии для обуздания и гармонизации вторгающихся либидинозных и агрессивных импульсов ид (Hartmann, 1954).

14. Способность при необходимости сохранять «послеобраз» сновидения в бодрствующем состоянии.

Находясь в подобного рода психическом состоянии, человек может иметь «хорошее сновидение». Под «хорошим сновидением» я подразумеваю сновидение, включающее, благодаря успешной работе сновидения, бессознательное желание, и поэтому способное поддерживать состояние сна, с одной стороны, и быть доступным для эго в качестве психического переживания после пробуждения — с другой. В этом контексте интересно сравнить активность эго спящего человека по отношению к «хорошему сновидению» с тем, что Винникотт (1951) назвал примитивными психическими функциями, используемыми младенцем по отношению к неустойчивому объекту (см. также Milner, 1957, 1952).

Способность видеть «хорошее сновидение», хотя и служит необходимым предварительным условием для психического здоровья, однако не гарантирует его. Она является мерой психической дееспособности человека или, по выражению доктора Валенстайна, представляет «увеличение силы эго, обеспечиваемое сновидением».

Классический психоанализ и его функции

Давайте теперь коротко рассмотрим концепцию «психоаналитической ситуации». Целостную ситуацию психоанализа достаточно произвольно можно разделить на три составляющие:

1. Пациент.

2. Аналитик.

[57]

3. Психоаналитическая обстановка.

Взаимодействие этих трех компонентов составляет психоаналитический процесс и процедуру.

Пациент привносит в психоанализ желание вылечиться, составляющее основу терапевтического альянса. С точки зрения психологии сновидений, его способность войти в ситуацию лечения на кушетке является производной нарциссического желания спать (Lewin, 1955). Симптом пациента представляет собой выражение «латентного сновидения-желания», то есть бессознательных подавленных конфликтов и желаний. Он также привносит свою способность к психоаналитической работе, которая сильно зависит от возможностей работы его сновидения, осуществляющейся во сне (ср. Kris, 1956). Когда эффективность «работы сновидения» пациента сильно нарушена расстройствами эго, примитивными защитными механизмами или психотическими тревогами (ср. Bion, 1958. 1959), мы неизменно обнаруживаем, что он не подчиняется фундаментальному правилу и не может продуцировать свободные ассоциации. В таких случаях поведение пациента в процессе психоанализа характеризуется острым защитным или регрессивным использованием сна и молчанием. И наоборот, гипоманиакальное поведение и состояние подъема могут сорвать осуществление переноса (ср. Klein, 1946 и Winnicott, 1935 о маниакальной защите).

Аналитик со своей стороны обеспечивает восприимчивость по отношению к материалу пациента, то есть к его свободным ассоциациям. Таким образом он укрепляет «желание пробудиться» («аналитик — это тот, кто пробуждает» — Левин), а также выполняет роль эго спящего: эго, выражающего работу сновидения. Интерпретируя сопротивление пациента и смягчая примитивное чувство вины, он помогает высвободить и организовать бессознательные желания. В ситуации психоанализа он действует как «вспомогательное эго» (Heimann, 1950). Кроме того, он предоставляет в распоряжение пациента свою способность более свободно формировать символические ассоциации. Он удерживает материал пациента «живым» в центре внима-

[58]

ния. Он следит за тем, чтобы в психических и аффективных процессах не было ложных и внезапных защитных блоков. Таким образом, он обеспечивает прогресс в психоаналитической работе (Glover, 1928).

Аналитик, как и сновидящее эго, не удовлетворяет непосредственно никаких бессознательных желаний пациента, так как они находят свою реализацию в невротическом переносе. Его роль ограничивается сочувствием, поддержкой и пониманием. То, что он предлагает, являет собой символическое удовлетворение.

Он создает физическое окружение, облегчающее выражение желаний и действия пациента, а также позволяющее ему самому вести себя свободно и творчески — психоаналитическую обстановку. Под психоаналитической обстановкой я понимаю физическое окружение, в котором аналитик приступает к проведению психоанализа с пациентом. В нашей обширной литературе имеется исчерпывающий материал, посвященный пациенту и аналитику. Однако психоаналитическая обстановка как таковая стала предметом более пристального внимания и изучения лишь в послевоенные годы ( ср. Winnicott, Spitz, Scott и другие). То, каким образом и почему Фрейд установил определенные физические атрибуты психоналитической обстановки — обычно принимается как данность. Мне хотелось бы здесь снова повторить, что я не рассматриваю субъективные причины выбора Фрейдом некоторых элементов этой обстановки, таких как его личное нежелание встречаться взглядом с пациентом, в силу чего он предпочитал располагаться позади него (1913). Гениальность Фрейда заключалась в том, что, начиная с изучения субъективных данных, он с неизменным успехом находил эффективную общую терапевтическую процедуру (ср. Eissler, 1951). Психоаналитическую обстановку создает уединенная комната, надежно защищенная от вторжений и вмешательств из внешнего мира. Также ее обеспечивает комфортная температура и свежесть воздуха, освещение, кушетка, на которую пациент может лечь и расслабиться. Аналитик определяет заранее время сеанса, всегда одно и то же; длительность сеанса фиксирована и также устанавливается аналитиком. Кроме того, он берет

[59]

на себя обязательство сохранять бдительность, восприимчивость, способность к действию, оставаясь при этом ненавязчивым (Rycroft, 1956a; Winnicott, 1954a).

Даже поверхностное рассмотрение показывает, насколько искусно Фрейд перераспределил ответственность за интрапсихическое состояние спящего между тремя элементами психоанализа — пациентом, аналитиком и психоаналитической обстановкой. Насколько хорошо эти три составных части целостной практики психоанализа проецируются на тройственную структуру человеческой личности — к примеру, в терминах Фрейда, на ид, эго и суперэго — прекрасно и исчерпывающе рассмотрено многими аналитиками (ср. Fenichel, Bion, Fairbairn, Klein, Strachey и др.)

Одно весьма важное, если не решающее отличие от состояния спящего заключается в том, что аналитик, благодаря своей личности, делает возможным взаимодействие (перенос), которое противостоит изоляции сновидящего эго. И именно эти взаимоотношения переноса придают психоанализу, в отличие от сновидения, терапевтический характер. Другая отличительная черта деятельности психоаналитика (интерпретации) в сравнении с работой сновидения эго заключается в том, что он взаимодействует с бессознательными импульсами не через регрессивные механизмы, используемые эго спящего — такие как смещение, сгущение, галлюцинация и так дал ее — а обращается к сопротивлению и патогенному использованию примитивных защитных механизмов. Он не устраняет сопротивления, как в гипнозе, а работает при их наличии и над ними, постепенно облегчая доступ эго пациента к новым источникам энергии и к более эффективным психическим процессам. Через отношение переноса Фрейд дал человеческому эго возможность достичь его максимальных завоеваний по превращению бессознательного в сознательное и сделал открытыми самовосприятию, инсайту и коммуникации обширные области эффективности и внутренней психической жизни (фантазии), доступные прежде лишь в метафорической форме, через произведения поэтов, художников и одаренных сновидцев. В век, почти полностью поглощенный изучением и завоеванием физического окружения, Фрейд разрабо-

[60]

тал метод изучения внутренней жизни и того, что человек причиняет человеку. Он сделал возможным творческое и терпеливое постижение сил и факторов, делающих нас людьми, а именно: наших эмоций, инстинктов, психики и сознания. В нем человеческое эго нашло своего первого истинного союзника, а не очередного вдохновенного пророка, интеллектуала или терапевтического тирана. Сейчас даже оппоненты Фрейда признают, что он позволил нам проложить терапевтический путь в бессознательное; однако не так ясно осознается, что вслед за ним и благодаря его работе само функционирование и сферы действия человеческого сознания изменились, углубились и расширились (Trilling, 1955). Та титаническая работа духа Микеланджело, которую Фрейд распознал в созданном им Моисее, вероятно, еще в большей мере была свойственна самому Фрейду — это его внутренняя борьба, которая привела к изобретению психоаналитического метода:

«Но Микеланджело помещает над могилой Папы Римского другого Моисея. Он выше исторического, «привычного» Моисея. Микеланджело переосмысляет тему разбитых Скрижалей; он не позволяет Моисею разбить их во гневе, а заставляет его прочувствовать опасность того, что они могут быть разбиты, заставляет его умерить гнев или, по крайней мере, не дать гневу вылиться в действие. Так Микеланджело придает образу Моисея нечто новое, более чем человечное, и гигантская фигура с ее огромной физической силой становится воплощением высшего из доступных человеку душевных достижений — победы в борьбе с внутренней страстью ради цели, которой он посвятил себя... так, беспощадно судя самого себя, он поднимается над собой.

(Freud, 1914: 233-4; курсив мой)

А теперь давайте переключим наше внимание на клинические проблемы психоанализа: на протяжении первых двух десятилетий своего существования он был призван отве-

[61]

чать нуждам и требованиям истериков (Freud, 1919). Другими словами, предполагалось, что пригодным для психоанализа является пациент, который достиг определенного уровня интеграции эго и либидинозного развития. Природа конфликтов заключалась в неразрешенных напряжениях между эго, суперэго, прегенитальными импульсами и объект-отношениями. Функции эго этих пациентов были более или менее сохранными, а их симптомы были результатом соединения этих сохранных функций эго с примитивными импульсами ид и чувством вины. Такие конфликты серьезно не подрывали и не искажали сами эти функции. Поэтому, работая с такими пациентами, можно было положиться на действие функции переноса в обстановке психоанализа. В этом случае, как и в случае «хорошего сновидения», ни тревожащие импульсы ид не прорываются через регрессивный контроль эго над работой сновидения, реализуясь в поведенческих реакциях (иначе спящий бы проснулся), ни эго не приходится использовать тотальную примитивную защиту для борьбы со сновидением (как при психозе, ср. Nunberg, 1920 и Bion, 1958). Подобно этому, у таких пациентов в условиях психоанализа способность к переносу обеспечивает возникновение регрессивных мыслей и желаний, а также их словесного выражения, достаточного для терапевтического процесса. В процессе психоанализа или в своей общественной жизни они не «действуют вовне» импульсивно или угрожающе. И наоборот, из личного клинического опыта мне известно, что пациенты, которые не способны видеть «хорошее сновидение», не в состоянии творчески воспользоваться и психоанализом.

Пограничные личностные расстройства, регрессия и новые требования к психоанализу

На протяжении последних трех десятилетий за лечением обращалось множество пациентов, неспособных, вследствие самого характера своего заболевания, конструктивно воспользоваться классическим психоанализом. Удовлетворить

[62]

«ожидания» и следовать правилам психоанализа этим пациентам не позволяли личностные расстройства. Они приходили на лечение с неподдающимися конкретному распознаванию симптомами и даже не имея хорошо сформировавшегося желания вылечиться. Хотя интеллектуально все они даже слишком легко усваивали правила психоанализа, им не удавалось его использовать аффективно и исходя из точки зрения эго-процесса. Необходимость давать свободные ассоциации сковывало их регрессивным образом цепляясь за различные элементы обстановки и за личность аналитика (Fliess, 1953), они оказывались не в состоянии войти ни в терапевтический альянс (Zetzel, 1956), ни в невротический перенос (Sterba, 1957; Stone, 1947), которые были бы действенными. В их опыте лечения психоанализом постоянно происходило регрессивное смешение и стирание границ Я, аналитика и окружения. Расстройства этих пациентов по-разному определяли как пограничные личностные расстройства (Greenacre, 1954; Stone, 1954), шизоидный тип личности (Fairbairn, 1940; Khan, 1960b), нарциссические неврозы (Reich, 1933-49), «как бы личность» (Deutsch, 1942), расстройства идентичности (Erikson, 1959; Greenson, 1958), как «эгоспецифический» дефект (Gitelson, 1958), «ложную личность» (Winnicott, 1956; Laing, 1960), «базовый дефект» (Balint, I960) и так далее. Грубые нарушения эго у этих пациентов не обеспечивли возможности того «легкого раскола», который является необходимым предварительным условием успеха клинического процесса в классической аналитической практике. В таких случаях смешения «я» и объекта, настоятельное желание контролировать психические аффективные переживания регрессивного характера посредством поведенческих реакций и интеллектуальной защиты (A.Freud, 1952), ложный перенос (Little, I960; Stone, 1954) и состояния симбиотической зависимости в процессе психоанализа быстро овладевали ситуацией. И, используя всевозможные причудливые и примитивные защитные механизмы, такие пациенты отчаянно пытались полностью загнать эту предлагаемую психоаналитическую ситуацию под свой контроль (Winnicott, I960).

[63]

Различные новые техники и процедуры, изменения и нововведения, с разной долей уверенности и гарантий предложенные за последние три десятилетия аналитиками, явились результатом добросовестных попыток специалистов приспособить терапию к работе с такими клиническими состояниями.

Тем не менее, даже поверхностное рассмотрение убеждает нас, что эти техники противоречат друг другу (см. Balint, 1950). Некоторые аналитики склонны использовать регрессивные процессы пациента и психоаналитическую ситуацию для восстановления личности пациента (см. Little, I960). Другие не доверяют регрессивному потенциалу переноса и психоаналитической ситуации и налагают на нее и на пациента разумно подобранные ограничения и обязательства: таким образом они надеются провести пациента через «корректирующие эмоциональные переживания» к новой свободе, жизнеспособности функций эго, психическому здоровью (ср. Alexander, 1950; Macalpine, 1950) и т. д. Сегодня большинство из нас более или менее согласно, что этиологию этих расстройств следует искать намного глубже Эдипова комплекса, прегенитальных ид-конфликтов и объект-отношений. По словам Гитлсона, при рассмотрении этих случаев «наша мысль развивается в направлении принятия эго-специфического дефекта». Мы все более и более склонны видеть истоки этих расстройств в отклонениях, произошедших на примитивной стадии дифференциации эго при его выходе из ситуации опекаемого младенца с превращением в самостоятельную структуру. С этим, по определению, изменяется сама сущность нашей терапевтической задачи и функция психоаналитической обстановки. Мы больше не можем отдавать все свое мастерство исключительно развитию невротического переноса, способного в психоаналитической обстановке отразить латентные конфликты пациента, а также разрешению его посредством интерпретации и проработки. У меня нет времени подробно обсуждать их по отдельности (см. Eissler (1950) и Khan (1960a)). Все, что я могу, это кратко отметить здесь, что когда клинический процесс в условиях

[64]

психоанализа выходит за «границы переноса» и пациент компульсивно и прямо проявляет свои потребности (в противоположность желаниям, для которых было достаточно символической вербальной идиомы), обнаруживая грубые искажения эго, тогда аналогия состояния сна и галлюцинаторного состояния с психоанализом перестает быть возможной. В главе 7 «Толкования сновидений» (сс. 565-6), Фрейд совершенно ясно дает понять, что удовлетворение желания в сновидениях является возможным только при наличии мнемических образов предшествующего удовлетворения потребностей, доступных для катексисов. Он кратко резюмирует это на странице 598: «Первое желание, по-видимому, было галлюцинаторным катектированием воспоминания об удовлетворении».

Мы можем развить это и сказать: если у человека в его переживаниях младенческой заботы такие удовлетворения не были надежными и постоянными или оказывались слишком неадекватными, способность использовать эти «мнемические образы удовлетворения» для мобилизации сновидения-желания должна, по определению, отсутствовать или быть искаженной (см. Winnicott, 1945). В этих обстоятельствах последующее развитие эго может быть использовано как магический способ компенсации недостатка ранних переживаний удовлетворения. Интрапсихически это может означать злоупотребление сновидением для создания магического всемогущего мира снов, направленного на формирование иллюзии удовлетворения фактических потребностей с настойчивым отрицанием необходимости внешних объектов для удовлетворения и зависимости от них. Наиболее ярко это проявляется в случае некоторых психотических заболеваний. Мой клинический опыт показывает, что пациенты с очень примитивными искажениями эго не могут работать с символическим значением трансфера психоаналитической ситуации. Они либо совсем отрицают свое доверие к ней, либо пытаются подчинить ее магическому всемогуществу мысли или регрессировать до такой степени, что фактические потребности-требования оказываются абсолютно вне возможностей аналитика или его окружения. Клинические кризисы в случаях таких пациентов тре-

[65]

буют от психоаналитической ситуации иных возможностей. И чтобы не потеряться в подобной ситуации, мы должны ясно помнить, что, как утверждают Macalpine, Alexander и Fairbairn, причиной такого положения дел является не психоаналитическая ситуация, а потребность пациента. Один из спасительных моментов для этих клинических кризисов заключается в том, что инструмент психоаналитической ситуации Фрейда достаточно гибок и пластичен для удовлетворения всех этих «нужд» и может противостоять всем тем примитивным «иллюзиям» (Little) и искажениям со стороны пациента. Как отмечают Винникотт, Спитц, Милнер, Скотт и другие, в этих обстоятельствах идиома «трансфера» психоаналитической ситуации меняется на более примитивный и первичный тип переживания, по характеру очень напоминающий ситуацию младенческой заботы. Когда это происходит клинически, то метапсихологическая эффективность конкретной терапевтической методики будет зависеть от «теории», согласно которой работает аналитик. И чем больше мы сможем открыто обсуждать теории, ожидания и предварительные позиции нашего подхода к этим клиническим кризисам, тем большую пользу принесем друг другу и тем лучше наши методики будут соответствовать истинной психоаналитической позиции.

Между тем, для нас лучше всего было бы принять во внимание предостерегающие слова Фрейда к своим слушателям на 5-м Международном Конгрессе в Будапеште в 1919 г.:

«Мы самым категорическим образом отказались превращать пациента, вверившегося нам в поисках помощи, в свою личную собственность, решать за него его судьбу, навязывать ему свои идеалы и с гордыней Создателя формировать его по своему образу и подобию, считая при этом, что поступаем правильно».

[66]

Список литературы

Alexander, F. (1950). 'Analysis of the Therapeutic Factors in Psychoanalytic Treatment'. Psychoanal. Quart., 19.

Alexander, F., and French, T.M. Psychoanalytic Therapy, Principles and Application. (New York: Ronald Press, 1946).

Balint, М. (1950). 'Changing Therapeutic Aims and Techniques in Psycho-Analysis'. Int. J. Psycho-Anal., 31.

__ (I960). 'The Regressed Patient and his Analyst'. Psychiatry, 23, 3.

Bion, W.R. (1958). 'On Hallucination'. International Journal of Psycho-Analysis 39: 341-9.

__ (1959). 'Attacks on Linking'. Int. J. Psycho-Anal, 40.

Bird, B. (1954). 'Pathological Sleep'. Int. J. Psycho-Anal., 35.

Deutsch, H. (1942) 'Some Forms of Emotional Disturbance and their Relationship to Schizophrenia'. Psychoanal. Quart., 11.

Eissler, K.R. (1950). 'The Chicago Institute of Psychoanalysis and the Sixth Period of the Development of Psychoanalytic Technique'. J. General Psychol., 42.

__ (1951). 'An Unknown Autobiographical Letter by Freud and a Short Comment'. Int. J. Psycho-Anal, 32.

__ (1953) 'The Effect of the Structure о the Ego on Psychoanalytic Technique'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 1.

Erikson, E.H. (1954) 'The Dream Specimen of Psychoanalysis', Journal of the American Psychoanalytical Association 2: 5-56.

__ (1959) Identity and the Life Cycle, New York: International Universities Press.

Fairbairn, W.R.D. (1940). 'Schizoid Factors in the Personality'. In: Psycho-Analytic Studies of the Personality. (London: Tavistock, 1952).

__ (1957). 'Freud, the Psycho-Analytical Method and Mental Health'. Brit. J. Med. Psychol., 30.

__ (1958). 'On the Nature and Aims of Psycho-Analytic Treatment'. Int. J. Psycho-Anal., 39.

Federn, P. (1932) 'Ego-Feeling in Dreams'. Psychoanal. Quart., 1.

__ (1934). The Awakening of the Ego in Dreams'. Int. J. Psycho-Anal., 15.

Fenichel, O. Problems of Psychoanalytic Technique. (New York: Psycho-anal. Quart. Inc., 1941).

[67]

Ferenczi, S. (1914). 'On Falling Asleep during Analysis'. In: Further Contributions to the Theory and Technique of Psycho-Analysis. (London: Hogarth, 1926).

__ (1927). Review of Rank's Technik der Psychoanalyse: I. DieAnalytische Situation, Int. J. Psycho-Anal, 8.

Ferenczi, S. and Rank, O. (1925). The Development of Psychoanalysis. Nerv. and Ment. Dis. Mono. No. 40.

Fliess, R. (1953). The Hypnotic Evasion: A Clinical Observation'. Psychoanal. Quart., 22.

Freud, A. (1952). 'A Connection between the States of Neganivism and of Emotional Surrender'. Author's Abstract. Int. J. Psycho-Anal., 33.

Freud, Sigmund The Origins of Psycho-Analysis. (London: Imago, 1954).

__(1900). The Interpretation of Dreams. SE, 4 and 5.

р.п.: Толкование сновидений. В кн.: З.Фрейд. Сон и сновидение. М., Олимп, АСТ-ЛТД., 1997, с. 15-490.

__ (1913). 'On Beginning the Treatment (Further Recommendations on the Technique of Psycho-Analysis, I)' SE, 12.

__ (1914). The Moses of Michelangelo'. SE, 13.

__ (1917) 'Metapsychological Supplement to the Theory of Dreams'. SE, 14.

__ (1919) 'Lines of Advance in Psycho-Analytic Therapy'. SE, 17.

Freud, S. and Breuer, J. Studies on Hysteria, Vol. 2, 1895.

Gifford, S. (I960). 'Sleep, Time and the Early Ego'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 8.

Gill, М. and Brenman, М. Hypnosis and Related States. (New York: Int. Univ. Press, 1959).

Gitelson, М. (1952). The Emotional Position of the Analyst in the Psycho-Analytic Situation'. Int. J. Psycho-Anal, 33.

__ (1958). 'On Ego Distortion'. Int. J. Psycho-Anal, 39.

Glover, E. The Technique of Psycho-Analysis. (London: Bailliere, 1928).

Greenacre, Phyllis (1954). The Role of Transference: Practical Considerations in Relation to Psychoanalytic Therapy'. J. Amer. Psycho-anal. Assoc., 2.

Greenson, R. (1958) 'Screen Defenses, Screen Hunger and Screen Identity'. Journal of the American Psychoanalytical Association, 6.

__ (1960). 'Empathy and its Vicissitudes', International Journal of Psycho-Analysis, 41.

Grotjahn, М. (1942). The Process of Awakening'. Psychoanal. Rev., 29.

Hartmann, H. (1954). 'Problems of Infantile Neurosis'. Psychoanal Study Child, 9.

[68]

Heimann, Р. (1950). 'On Counter-Transference', International Journal of Psycho-Analysis, 31.

__ (1956). 'Dynamics of Transference Interpretation'. International Journal of Psycho-Analysis, 37.

Hoffer, W. (1952). "The Mutual Influences in the Development of Ego and Id: Earliest Stages', Psychoanal. Study Child, 7.

Isakower, O(1938). 'A Contribution to the Psychopathology of Phenomena associated with Falling Asleep', International Journal of Psycho-Analysis, 19.

Jekels, L (1945). 'A Bioanalytic Contribution to the Problem of Sleep and Wakefulness'. Psychoanal. Quart., 14.

Jones, E. The Life and Works of Sigmund Freud, Vol. I (London: Hogarth, 1953). Journal of the American Psychoanalytical Association (1954), 2, part 4.

Khan, M.M.R. (1960a) 'Regression and Integration in the Analytic Setting', International Journal of Psycho-Analysis, 41.

__ (1960b) 'The Schizoid Personality: Affects and Techniques', International Journal of Psycho-Analysis, 41.

Klein, Melanie (1946) 'Notes on Some Schizoid Mechanisms', in The Writtings of Melanie Klein, vol. Ill, London: Hogarth.

__ (1955) The psycho-analytic play technique: its history and significance', in Envy and Gratitude and Other Works, London: Hogarth.

Kris, Ernst (1950) «On preconscious mental processes', The Psychoanalytic Quarterly 19: 540-56.

__(1954). Introduction to Freud: The Origins of Psycho-Analysis. See Freud (1954).

__ (1956) 'On Some Vicissuted of Insight in Psychoanalysis', International Journal of Psycho-Analysis 37: 445-55.

Laing, D.R The Divided Self. (London: Tavistock, I960).

Lewin B.D. The Psycho-Analysis of Elation. (London: Hogarth, 1953).

__ (1953). Reconsideration of the dream screen. Psychoanal, Q., 22, 174-99.

__ (1954). 'Sleep, Narcissistic Neurosis and the Analytic Situation'. Psychoanal. Quart., 23

__ (1955) 'Dream psychology and the analytic situation', The Psychoanalytic Quarterly 35: 169-99.

__ (1958) Dreams and the Use of Regression, New York: Int. Univ. Press.

__ (1959). 'The Analytic Situation: Topographic Consideration'. Psycho-anal. Quart., 28.

Little, V. (1960). 'On Basic Unity'.

[69]

Macalpine, I. (1950). The development of the Transference', Psychoanal. Quart, 19.

Milner, V. On Not Being Able to Paint. (London: Heinemann, 1957).

__ (1952). 'Aspects of Symbolist in Comprehension of the Not-Self. International Journal of Psycho-Analysis, 33.

__ (1956) The Communicztion of Primary Sensual Experience'., International Journal of Psycho-Analysis, 37.

Nacht, S. (1957). Technical Remarks on the Handling of the Transference Neurosis'. Int. J. Psycho-Anal, 38.

__ (1958). 'Variations in Technique'. Int. J. Psycho-Anal., 39.

Nacht, S. and Viderman, S. (I960). The Pre-Object Universe in the Transference Situation'.Int. J. Psycho-Anal, 41.

Nunberg, H. (1920). 'On the Catattonic Attack', In Practice and Theory of Psychoanalysis. (New York: Nerv. and Ment. Dis. Mono., 1948). Orr, D.W. (1954a). Transference and Counter-transference. A Historical Survey'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 2.

__ (1954b). 'Problems of Infantile Neurosis. A Discussion'. Psychoanal. Study Child, 9.

Rank, O. (1924). The Trauma of Birth. (London: Kegan Paul, 1929).

Reich, W. (1933-1949). Character Analysis. (London: Vision Press, 1950).

Roheim, G. The Gates of the Dream. (New York: Int. Unive. Press, 1952).

Rycroft, C. (1956a). 'Symbolism and its Relationship to the Primary and Secondary Processes', Int. J. Psycho-Anal., 37.

__ (1956b). 'The Nature and Function of the Analyst's Communications to the Patient'. Int. J. Psycho-Anal, 37.

Scott, W.C.M. (1952a). 'Patients who Sleep or Look at the Psycho- Analyst during Treatment. Technical Considerations'. Int. J. Psycho-Anal, 33.

__ (1952b). The Mutual Influences in the Development of Ego and Id:', Psychoanal. Study Child, 7.

__ (1954). 'A New Hypothesis concerning the Relationsphip of Libidinal and Aggressive Instinct'. Int. J. Psycho-Anal, 35. __ (1956). 'Sleep in Psychoanalysis'. Bull. Philadelphia. Assoc., 6.

__ (1960). 'Depression, Confysionand Multivalence'. Int. J. Psycho-Anal, 41.

Sechehaye, M.A. (1956). The Transference in Symbolic Realization, Int. J. Psycho-Anal, 37.

Sharpe, E. Dream Analysis. ( London: Hogarth, 1937).

Spitz, R.A. (1955). The Primal Cavity'. Psychoanal Study Child, 10.

[70]

__ (1956a). 'Countertransference. Comments on its Varying Role in the Analytic Situation'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 4.

__ (1956b). 'Transference: The Analytic Settings and its Phototype'. Int. J. Psycho-Anal., 37.

Sterba, R.F. (1957) 'Oral Invasion and Self Defence' .М. J. Psycho-Anal., 38.

Stone, L. (1947). 'Transference Sleep in a Neurosis with Duodenal Ulcer'. Int. J. Psycho-Anal., 28.

__ (1954). The Widening Scope of Indications for Psycho-Analysis'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 2.

Strachey, J. (1934). The Nature of the Therapeutic Action of Psycho-Analysis'. Int. J. Psycho-Anal., 15.

__ (1937). 'Symposium on the Therapeutic Results in Psycho-Analysis'. Int. J. Psycho-Anal., 18.

Szasz, T.S.(1956). 'On the Experience of the Analyst in the Psychoanalytic Situation. A contribution to the theory of Psychoanalytic Treatment'. J. Amer. Psychoanal. Assoc., 4

__ (1957). 'On the Theory of Psycho-Analytic Treatment'. Int. J. Psycho-Anal., 38.

Trilling, L. Freud and the Crisis of our Culture. (Boston: Beacon, 1955).

Winnicott, C. (1959). The Development of Insight' .Sociological Rev., Mono. No. 2.

Winnicott, D.W. (1935) The Manic Defence'. In Winnicott, D.W. (1958).

__ (1945) 'Primitive Emotional Development'. In Winnicott, D.W. (1958).

__ (1949) 'Mind and its Relation to the Psyche-Soma'. In Winnicott, D.W. (1958).

__(1951) Transitional objects and transitional phenomena', In Winnicott, D.W. (1958).

__(1954a) 'Metapsychological and Clinical Aspects of regression within the Psycho-Analytical Set-Up'. In Winnicott, D.W. (1958).

__ (1954b). 'Withdrawal and regression'. In Winnicott, D.W. (1958).

__ (1956). 'Clinical varieties of Transference'. In Winnicott, D.W. (1958).

__Collected Papers (London: Tavisyock, 1958).

__ (1958). On the Capacity to be Alone. Int. J. Psycho-Anal. 39, 416-20.

__ (1960). The Theory of the Parent-Infant Relationship'. Int. J. Psycho-Anal., 41.

Zetzel, E.R. (1956). 'Current Concepts of Transference'. Int. J. Psycho-Anal., 37.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СПОР О СНОВИДЕНИИ: ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОНО СЕГОДНЯ ПРЯМЫМ ПУТЕМ К ЦЕЛИ?

Статьи Чарльза Бреннера (Brenner, 1969), и Р.Р.Гринсона (R.R.Greenson, 1970), последняя задумана как возражение к монографии под названием «Место сновидения в клинической практике» (Waldhorn, 1967), помещены вместе как представляющие два полюса классического спора о значении сновидения в психоаналитическом процессе. С характерной ясностью Чарльз Бреннер оправдывает изгнание сновидения с центрального положения в психоаналитической практике. Соотнеся психологию сновидений со структурной моделью психики, он утверждает, что психологическое напряжение между желанием и реалистичным мышлением, более полно концептуализированное как интрапсихический конфликт между организационными структурами психики — ид, эго и суперэго, повсеместно наблюдается в психической жизни. Симптомы, остроты, социальные и эстетические переживания — все они сформированы фантазией, являются продуктом конфликта и могут быть использованы аналитиком и пациентом для получения информации о бессознательной деятельности психики.

Гринсон с этим не согласен. Он утверждает, что окна в бессознательный ум, подобного сновидению, не суще-

[72]

ствует и что никакой союз между аналитиком и пациентом не сравнится с союзом, складывающимся при работе со сновидением пациента. Он считает, что эго-психологи, примером чего служит работа Уолдорна, избегают бессознательное в целях защиты, называет это прозаичным и подвергает критике. Он критичен и к интерпретации сновидения с недостаточным использованием ассоциаций пациента, фактически исключающей пациента из процесса исследования.

2. СНОВИДЕНИЯ В КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ РАБОТЕ

ЧАРЛЬЗ БРЕННЕР

Фрейд начинал свои психотерапевтические попытки избавить истерических пациентов от их симптомов, пытаясь ликвидировать амнезию в отношении первопричины этих симптомов с помощью гипнотического внушения. В это время его особенно не интересовали сновидения пациента, и его первые статьи по истерии, в частности, «Этюды об истерии» написанные совместно с Й.Брейером (J.Breuier, 1895), не содержат специального упоминания темы сновидений или их толкования. Однако вскоре, отказавшись от гипноза и приступив к разработке психоаналитического метода, Фрейд обратил внимание на сновидения пациентов и свои собственные сны. Его быстрый и выдающийся успех в значительном прояснении психологии сновидений способствовал убеждению в ценности этой недавно открытой методики исследования и лечения — психоаналитического метода. Более чем вероятно, что это придало ему смелость упорствовать в своей приверженности психоанализу вопреки пренебрежению и неодобрению — препятствиям, обескуражившим бы человека, менее уверенного в себе и своей работе. Как писал сам Фрейд (1900) в предисловии к одно-

[74]

му из последних изданий «Толкования сновидений», такое открытие случается лишь один раз в жизни.

Публикация этой монументальной работы в 1900 г. поначалу вызвала незначительный интерес как в медицинском, так и в научном мире. В 1905 г. Фрейд опубликовал историю болезни «Доры», «Фрагмент анализа одного случая истерии»*, предназначавшуюся для иллюстрации практической ценности анализа сновидений в психоаналитической работе. Появляясь на сцене, другие аналитики соглашались или вскоре убеждались в правоте Фрейда, когда он подчеркивал пользу анализа сновидений пациентов. Очень быстро клиническое использование анализа сновидений стало одним из критериев подлинного, фрейдистского психоанализа. Многие придерживаются этого мнения до сих пор, хотя сейчас столь недвусмысленно толкование сновидений в этом отношении упоминается не так часто, особенно в собственно психоаналитической литературе. Как психоаналитики, сегодня мы считаем его неотъемлемой частью психоаналитической практики, но интересно видеть свидетельства откровенного подчеркивания клинического значения толкования сновидений в ранней психоаналитической литературе. Например, если обратиться к первым выпускам «Международного психоаналитического обозрения», то в каждом номере можно найти специальный раздел, посвященный сообщениям на тему интерпретации сновидений: новый символ, необычное сновидение, интересное латентное содержание и так далее.

Насколько мне известно, сейчас в психоаналитических журналах нет такого раздела, но в учебных планах психоаналитических институтов обычно, если не обязательно, все еще отводится значительное количество времени изучению толкования сновидений. Во всяком случае, в Соединенных Штатах на изучение интерпретации симптомов, черт характера, пара-праксисов или острот в учебных планах времени отводится гораздо меньше. Сновидения и их толкование продолжают занимать особое место в наших умах — наших профессиональных умах — признаем ли мы это открыто или нет.

* Перевод этой работы на русский язык см. в книге: З.Фрейд. Интерес к психоанализу. Ростов-на-Дону, Феникс, 1998. с. 177-336. — Прим. ред.

[75]

Я вспоминаю обсуждение на Конгрессе специалистов в 1961 г. в Эдинбурге с участием доктора М.Балинта и мисс А.Фрейд. В ходе обсуждения доктор Балинт сказал, что в своей практике настаивает на том, чтобы каждый анализируемый им кандидат в психоаналитики останавливался, по крайней мере, на одном из своих сновидений до тех пор, пока оно не будет полностью проанализировано, независимо от количества психоаналитических сеансов, необходимых для этого. Доктор Балинт объяснил, что подобным образом он убеждается в том, что каждый из его кандидатов имел, по меньшей мере, одну воможность полностью понять сновидение и узнать, что в действительности представляет собой бессознательный ум. Мисс Фрейд, к моему удивлению, с энтузиазмом отнеслась к этой идее, однако заметила, что сама ничего подобного никогда не делала, а под давлением признала, что подобная практика может быть нежелательной, даже в подготовительном психоанализе. Я могу добавить, что доктор Х.Сац на одном из курсов, который я посещал в начале 1940-х годов вместе с ним, рассказывал, что в своей практике обычно продолжает анализ сновидения пациента на протяжении двух или более сеансов, в конце сеанса он говорил пациенту: «Хорошо, мы все еще не поняли это сновидение. Завтра нам нужно будет уделить ему больше времени». В тот период моя психоаналитическая карьера только начинал

МЕНЮ САЙТА
Главная страница	Обучение	Видеоматериалы автора	Библиотека 12000 книг
Видеокурс. Выход в астрал	Статьи автора по астралу	Статьи по астралу	Практики
Аудиокниги	Музыка	онлайн- видео	Партнерская программа
Фильмы	Программы	Ресурсы сайта	Контактные данные

Библиотека 12000 книг
Аномальное	Здоровье	Рейки
Астрал	Йога	Религия
Астрология	Магия	Русь
Аюрведа	Масоны	Секс
Бизнес	НЛП	Сознание
Боевое	Он и она	Таро
Вегетарианство	Ошо	Успех
Восток	Парапсихология	Философия
Гипноз	Психология	Эзотерика
ДЭИР	Развитие	900 рецептов бизнеса

Главная страница	Обучение	Видеоматериалы автора	Библиотека 12000 книг
Видеокурс. Выход в астрал	Статьи автора по астралу	Статьи по астралу	Практики
Аудиокниги	Музыка	онлайн- видео	Партнерская программа
Фильмы	Программы	Ресурсы сайта	Контактные данные

Главная страница	Обучение	Видеоматериалы автора	Библиотека 12000 книг
Видеокурс. Выход в астрал	Статьи автора по астралу	Статьи по астралу	Практики
Аудиокниги	Музыка	онлайн- видео	Партнерская программа
Фильмы	Программы	Ресурсы сайта	Контактные данные