Буду признателен, если поделитесь информацией
в социальных сетях
|
Я доступен по
любым средствам связи , включая видео
|
 |
 |
 |
| МЕНЮ САЙТА | |||
| Библиотека 12000 книг | ||
Видеоматериалы автора сайта
Код доступа 2461537
|
Уильям Голдинг - Повелитель мух
|
|
Выдержки из произведения
Уильям Голдинг - Повелитель мух
Пер: Е.А.Суриц повесть
Глава первая. МОРСКОЙ РОГ
Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой, серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой. - Эй, - был этот крик, - погоди-ка! Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель. - Погоди-ка, - сказал голос. - Запутался я. Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона. Голос заговорил снова: - Двинуться не дают, ух и цопкие они! Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав безопасную позицию, и глянул сквозь толстые очки. - А где же дядька, который с мегафоном? Светлый покачал головой: - Это остров. Так мне по крайней мере кажется. А там риф. Может, даже тут вообще взрослых нет. Толстый оторопел: - Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в кабине. Светлый, сощурясь, озирал риф. - Ну, а ребята? - не унимался толстый. - Они же, некоторые-то, ведь спаслись? Ведь же правда? Да ведь? Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот заспешил следом. - И взрослых, их тут совсем нету, да? - Вероятно. Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался опрокинутому толстому. - Без всяких взрослых! Толстый размышлял с минуту. - Летчик этот... Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю. - Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не встанут. - Нас подбили! - Ну, он-то вернется еще, как миленький! Толстый покачал головой: - Мы когда спускались, я - это - в окно смотрел, а там горело. Наш самолет с другого края горел. Он блуждал взглядом по просеке. - Это все от фюзеляжа. Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На мгновенье он заинтересовался: - А что с ним стало? Куда он делся? - Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь там небось ребята были еще. Он помолчал немного, потом решился. - Тебя как звать? - Ральф. Толстый ждал, что его в свою очередь спросят об имени, но ему не предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам. - Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как - видал кого? Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом шлепнулся. Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз. - Мне моя тетя не велела бегать, - объяснил он, - потому что у меня астма. - Ассы-ма-какассыма? - Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, - сказал толстый не без гордости. - А еще я очки с трех лет ношу. Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос. - Фрукты эти... Он кинул взглядом по просеке. - Фрукты эти, - сказал он. - Вроде я... Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной листвой. - Я сейчас... Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону, отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом очутился уже не в джунглях. Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава, вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь смотрел на сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро - разнообразно синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой террасой и морем убегала тонкой лукой неведомо куда, и только где-то в бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку; и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара. Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших, как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на слепящую воду и берег. Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду. - Ральф... Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как на стульчик. - Я долго очень, ничего? От фруктов этих... Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии, пересекающей грудь. - Моя тетя... Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку. - Ладно уж! Ральф смотрел на него искоса и молчал. - По-моему, нам надо все имена узнать, - сказал толстый. - И список сделать. Надо созвать сбор. Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить. - А меня как хочете зовите - мне все равно, - открылся он Ральфу, - лишь бы опять не обозвали, как в школе. Тут уж Ральф заинтересовался: - А как? Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал: - Хрюша - во как они меня обозвали. Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил. - Хрюша! Хрюша! - Ральф! Ну Ральф же!.. Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии: - Я сказал же, что не хочу... - Хрюша! Хрюша! Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья, и обстрелял Хрюшу: - У-у-уф! Трах-тах-тах! Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался: - Хрюша!! Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию. - Ладно уж. Ты только никому не рассказывай... Ральф хихикнул в песок. Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности. - Минуточку... И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо. Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута. Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли, крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа вырвалось вслух на басовых струнах восторга: - Потряса-а-а! За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья - тайфун ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря - отгородили часть лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно, мог накрыть только самый высокий прилив, была с одного бока до того глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в огромной ванне. Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо разглядывал зеленое и белое тело Ральфа. - А ты ничего плаваешь! - Хрюша. Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу одним пальцем. - Горячо! - А ты как думал? - Я вообще-то никак не думал. Моя тетя... - Слыхали про твою тетю! Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами: песчаный край бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу. - Да ты что? Плавать не будешь? Хрюша покачал головой: - Я не умею. Мне нельзя. Когда астма... - Слыхали про твою какассыму! Хрюша снес это с достойным смирением. - Ты вот здорово плаваешь! Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в воздух. Потом поднял подбородок и заговорил. - Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец кто? Хрюша вдруг покраснел. - Папа умер, - пролепетал он скороговоркой. - А мамка... Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть. - Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет? - Сразу, как только сможет. Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки. Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов. - А почему он узнает, что мы тут? Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея миража, его окутывал сон. - Почему он узнает, что мы тут? "Потому что, - думал Ральф, - потому что - потому". Гул бурунов отодвинулся в дальнюю даль. - На аэродроме скажут. Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа. - Нет уж. Ты что - не слыхал, что летчик говорил? Про атомную бомбу? Все погибли. Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая. Хрюша продолжал свое: - Это же остров, так? - Я на гору влезал, - протянул Ральф. - Кажется, остров. - Все погибли, - сказал Хрюша. - И это остров. И никто ничего не знает, что мы тут. И папаша твой не знает, никто. Губы у него дрогнули и очки подернулись дымкой. - И будем мы тут, пока перемрем. От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала непереносимым сверканьем. - Пойду-ка, - пробормотал Ральф, - там вещи мои. Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против лагуны; и на нем запрыгали путаные блики. Он опять заговорил. - Надо их всех искать. Надо чего-то делать. Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко. Хрюша не унимался: - Сколько нас тут всех? Ральф встал и подошел к Хрюше. - Не знаю. То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду. Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках. Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в волосах. - Надо делать чего-то. Ральф смотрел на него, не видя. Наконец-то нашлось, воплотилось столько раз, но не до конца рисовавшееся воображению место. Рот у Ральфа расплылся в восхищенной улыбке, а Хрюша отнес эту улыбку на свой счет, как знак признанья, и радостно захохотал. - Если это правда остров... - Ой, что это? Ральф перестал улыбаться и показывал на берег. Что-то кремовое мерцало среди лохматых водорослей. - Камень. - Нет. Раковина. Хрюша вдруг закипел благородным воодушевлением. - Точно. Ракушка это. Я такую видал. На заборе у одного. Только он звал ее рог. Задудит в рог - и сразу мама к нему выбегает. Они жуть как дорого стоят. У Ральфа под самым боком повис над водою росток пальмы. Хилая земля все равно уже вздулась из-за него комом и почти не держала его. Ральф выдернул росток и стал шарить по воде, и от него в разные стороны порхнули пестрые рыбки. Хрюша весь подался вперед. - Тихо! Разобьешь... - А, да ну тебя. Ральф говорил рассеянно. Конечно, раковина была интересной, красивой, прекрасной игрушкой; но манящие видения все еще заслоняли от него Хрюшу, которому среди них уж никак не могло быть места. Росток выгнулся и загнал раковину в водоросли. Ральф, используя одну руку как опору рычага, другой рукой нажимал на деревцо, так что мокрая раковина поднялась и Хрюше удалось ее выловить. Наконец можно было потрогать раковину, и теперь-то до Ральфа дошло, какая это прелесть. Хрюша тараторил: - ...рог. Жуть какой дорогой... Ей-богу, если бы покупать, так это тьму-тьмущую денег надо выложить... он у них в саду на заборе висел, а у моей тети... Ральф взял у Хрюши раковину, и ему на руку вытекла струйка. Раковина была сочного кремового цвета, кое-где чуть тронутого розоватым. От кончика с узкой дырочкой к разинутым розовым губам легкой спиралью вились восемнадцать сверкающих дюймов, покрытых тонким тисненым узором. Ральф вытряхнул песок из глубокой трубы. - ...получалось как у коровы, - говорил Хрюша, - и еще у него белые камушки, а еще в ихнем доме птичья клетка и попугай зеленый живет. В белый камушек, ясно, не подуешь, вот он и говорит... Хрюша задохнулся, умолк и погладил блестящую штуку в руках у Ральфа. - Ральф! Ральф поднял на него глаза. - Мы ж теперь можем всех созвать. Сбор устроить. Они услышат и прибегут... Он сияя смотрел на Ральфа. - Ты для этого, да? Для этого рог из воды вытащил? Ральф откинул со лба светлые волосы. - Как твой приятель в него дул? - Он вроде как плевал туда, - сказал Хрюша. - А мне тетя не велела, из-за астмы. Вот отсюдова, он говорил, надо дуть. - Хрюша положил ладонь на свое толстое брюшко. - Ты попробуй, а, Ральф. И всех скликаешь. Ральф с сомненьем приложился губами к узкому концу раковины и дунул. В раковине зашуршало - и только. Ральф стер с губ соленую воду и снова дунул, но опять раковина молчала. - Он вроде как плевал. Ральф сделал губы трубочкой, впустил в раковину струйку воздуха, и раковина будто пукнула в ответ. Оба покатились со смеху, и в промежутках между взрывами смеха Ральф еще несколько минут подряд извлекал из раковины эти звуки. - Он вот отсюдова дул. Ральф наконец-то понял и выдохнул всей грудью. И сразу раковина отозвалась. Густой, резкий гул поплыл под пальмами, хлынул сквозь лесные пущи и эхом откатился от розового гранита горы. Птицы тучами взмыли с деревьев, в кустах пищала и разбегалась какая-то живность. Ральф отнял раковину от губ. - Вот это да! Собственный голос показался ему шепотом после оглушающих звуков рога. Он приложил его к губам, набрал в легкие побольше воздуха и дунул опять. Загудела та же нота, но Ральф поднатужился, и нота взобралась октавой выше и стала уже пронзительным, надсадным ревом. Хрюша что-то кричал, лицо у него сияло, сверкали очки. Вопили птицы, разбегались зверюшки. Потом у Ральфа перехватило дух, звук сорвался, упал на октаву ниже, вот он споткнулся, ухнул и, прошуршав по воздуху, замер. Рог умолк - немой, сверкающий бивень; лицо у Ральфа потемнело от натуги, а остров звенел от птичьего гомона, от криков эха. - Его жуть как далеко слыхать. Ральф отдышался и выпустил целую очередь коротких гудочков. Вдруг Хрюша заорал: - Глянь-ка! Среди пальм ярдах в ста по берегу показался ребенок. Это был светлый крепыш лет шести, одежда на нем была порвана, а личико перемазано фруктовой жижей. Он спустил штаны с очевидной целью и не успел как следует натянуть. Он спрыгнул с пальмовой террасы в песок, и штанишки сползли на щиколотки; он их перешагнул и затрусил к площадке. Хрюша помог ему вскарабкаться. А Ральф все дул, и уже в лесу слышались голоса. Мальчуган присел на карточки и снизу вверх блестящими глазами смотрел на Ральфа. Убедившись, что тот, очевидно, не просто так развлекается, а занят важным делом, он удовлетворенно сунул в рот большой палец - единственный оставшийся чистым. Над ним склонился Хрюша: - Тебя как звать? - Джонни. Хрюша пробормотал имя себе под нос, а потом прокричал Ральфу, но тот и бровью не повел, потому что все дул и дул. Он упивался мощью и роскошью извлекаемых звуков, лицо раскраснелось, и рубашка трепыхалась над сердцем. Крики из лесу приближались. Берег ожил. Дрожа в горячих струях воздуха, он укрывал вдалеке множество фигурок; мальчики пробирались к площадке по каленому глухому песку. Трое малышей не старше Джонни оказались удивительно близко - объедались в лесу фруктами. Кто-то щуплый и темный, чуть помоложе Хрюши, выбрался из зарослей и залез на площадку, радостно всем улыбаясь. Шли еще и еще. По примеру простодушного Джонни садились на поваленные стволы и ждали, что же дальше. Ральф продолжал выпускать отдельные пронзительные гудки. Хрюша обходил толпу, спрашивал, как кого зовут, и морщился, запоминая. Дети отвечали ему с той же готовностью, как отвечали взрослым с мегафонами. Кое-кто был голый - те держали одежду под мышкой, кто-то был полуодет, другие даже одеты, в школьных формах, серых, синих, коричневых - кто в свитерке, кто в курточке. Тут были эмблемы и даже девизы, полосатые гольфы, фуфаечки. Зеленая тень укрывала головы, головы русые, светлые, черные, рыжие, пепельные; они перешептывались, лепетали, они во все глаза глядели на Ральфа. Недоумевали. И ждали. Дети парами и поодиночке показывались на берегу, выныривая из-за дрожащего марева. И тогда взгляд сначала притягивался к пляшущему на песке черному упырю и лишь затем поднимался выше и различал бегущего человека. Упыри были тени, сжатые отвесным солнцем в узкие лоскутья под торопливыми ногами. Ральф еще дул в рог, а к площадке над бьющимися черными лоскутьями уже неслись двое последних. Двое круглоголовых мальчиков с волосами, как пакля, повалились ничком и, улыбаясь и тяжко дыша, как два пса, смотрели на Ральфа. Они были близнецы и до того одинаковы, что в это забавное тождество просто не верилось. Дышали в лад, улыбались в лад, оба здоровые и коренастые. Губы у близнецов были влажные, на них будто не хватило кожи, и потому у обоих смазались контуры профиля и не закрывались рты. Хрюша склонился над ними, сверкая стеклами очков, и между кличами рога слышно было, как он заучивает имена: - Эрик, Сэм, Эрик, Сэм. Скоро он запутался; близнецы трясли головами и тыкали друг в друга пальцами под общий хохот. Наконец Ральф перестал дуть и сел, держа рог в руке и уткнувшись подбородком в коленки. Замерло эхо, а с ним вместе и смех, и настала тишина. Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же, только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света щурился в почти непроглядную темень. - Где человек с трубой? Ральф догадался, что после солнца ему ничего не видно. - Человека с трубой тут нет. Это всего лишь я. Мальчик подошел к Ральфу вплотную, сверху глянул на него и скроил недовольную мину. Вид светловолосого мальчишки с кремовой раковиной на коленях его, кажется, не впечатлил. Он сразу отвернулся, взмахнув черными полами. - Значит, и корабля нет? Под взметнувшимся плащом он был тощий, высокий, костлявый, из-под черной шапочки выбились рыжие волосы. Лицо, все в веснушках и складках, было противное, но не глупое. И на этом лице горели голубые глаза, в них металась досада и вот-вот могла вспыхнуть злость. - Значит, взрослых нет? Ральф ответил, уже ему в спину: - У нас собрание. Присоединяйтесь. Мальчики в плащах начали ломать строй. Высокий на них прикрикнул: - Хор! Стоять смирно! Устало, покорно хористы снова втиснулись в строй и, покачиваясь, стояли на солнцепеке. Кое-кто все же отважился хныкать: - Меридью... Ну, Меридью же, ну, можно мы... А потом один хлопнулся ничком, и строй смешался. Упавшего взгромоздили на площадку и положили. Меридью посмотрел на него пристально и не утратил выдержки. - Ладно. Садитесь. А этот - ну его, пускай лежит. - Но как же, Меридью... - Он вечно в обморок падает, - сказал Меридью. - И в Аддис-Абебе, и в Гибралтаре. И на утренях плюхался прямо на регента. Последнее замечание вызвало смешки хористов, которые черными птицами на жердочках обсели поваленные стволы и не сводили глаз с Ральфа. У них Хрюша не стал спрашивать имена. Его устрашило ведомственное превосходство и уверенная начальственность в голосе Меридью. Он притаился за Ральфом и занялся своими очками. Меридью снова повернулся к Ральфу. - Значит, здесь нет ни единого взрослого? - Ну да. Меридью тоже сел и всех обвел глазами. - Итак, самим надо выпутываться. Хрюша из-за плеча у Ральфа позволил себе вставить: - Поэтому Ральф и созвал сбор. Чтобы решить, чего нам делать. Мы пока что у всех спросили, кого как звать. Вот это Джонни. Эти двое, они близнецы, Сэм и Эрик. Кто Эрик? Ты? Нет, это Сэм... - Я Сэм... - А я Эрик. - Я всем предлагаю познакомиться, - сказал Ральф. - Я, например, Ральф. - Так мы ведь уже, - сказал Хрюша. - Мы же только что спрашивали. - Мы не младенцы, - сказал Меридью. - С какой стати мне называться Джеком? Я - Меридью. Ральф посмотрел на него искоса. Да, это был голос человека серьезного, который знает, чего он хочет. - Потом этот, - Хрюша уже разогнался, - ой, я забыл... - Ты чересчур много болтаешь, - сказал Джек Меридью. - Заткнись, Жирняй. Раздались смешки. - Вовсе он не Жирняй, - крикнул Ральф, - его истинное имя - Хрюша! - Хрюша! - Хрюша! - Ой, Хрюша! Тут раздался настоящий взрыв хохота, хохотали все, даже самые маленькие. Смех вдруг сплотил мальчиков, и только Хрюша остался вне этого тесного дружеского кружка. Он залился краской, насупился и опять занялся очками. Наконец смех замер и продолжалась перекличка. Был тут Морис, второй в хоре по росту после Джека, но плотней; он все время улыбался. Был тощий дичок, которого никто не знал; погруженный в себя, он скрытно держался в сторонке. Пробормотал, что зовут его Роджер, и снова умолк. Билл, Роберт, Харольд, Генри; тот мальчик из хора, который упал в обморок, теперь сел, прислонясь к пальмовому стволу, бледно улыбнулся Ральфу и назвался Саймоном. Потом Джек сказал: - Надо решить, как нам спасаться. Пронесся гул голосов. Совсем маленький мальчик - Генри - объявил, что он хочет домой. - Тише вы, - проговорил Ральф рассеянно. Он поднял рог. - По-моему, чтобы решать, сначала надо выбрать главного. - Главного! Главного! - Главным могу быть я, - без обиняков сказал Джек, - потому что я староста и я запеваю в церкви и до-диез могу взять. Снова гул голосов. - Ну и вот, - сказал Джек, - я... Он запнулся. Черненький - Роджер - наконец-то расшевелился, он предложил. - Давайте проголосуем. - Ага! - Голосуем за главного! Выборы оказались забавой не хуже рога. Джек было начал спорить, но кругом уже не просто хотели главного, но кричали о выборах и чуть не все предлагали Ральфа. Никто не знал, почему именно его; что касается смекалки, то уж скорей ее проявил Хрюша, и роль вожака больше подходила Джеку. Но Ральф был такой спокойный, и еще высокий, и такое хорошее было у него лицо; но непостижимее всего и всего сильней их убеждал рог. Тот, кто дул в него, а теперь спокойно сидел на площадке, держа на коленях эту хрупкую красивую штуку, был, конечно, не то что другие. - Который с раковиной! - Ральфа, Ральфа! - Пусть с трубой будет главный! Ральф поднял руку, прося тишины. - Хорошо. Кто за Джека? С унылой покорностью поднялись руки хористов. - Кто за меня? Руки всех, кто не в хоре, кроме Хрюшиной, тут же взлетели вверх. Хрюша посмотрел, подумал и тоже нехотя потянул руку
|
| Аудиокниги | Музыка | онлайн- видео | Партнерская программа |
| Фильмы | Программы | Ресурсы сайта | Контактные данные |
|
Этот день у Вас будет самым удачным! Добра, любви и позитива Вам и Вашим близким!
Грек
|
 |
каталог |
