Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

скачать

Выдержки из произведения

Г. ГУРДЖИЕВ

ОБЪЕКТИВНО-БЕСПРИСТРАСТНАЯ КРИТИКА ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА

или РАССКАЗЫ ВЕЛЬЗЕВУЛА СВОЕМУ ВНУКУ

Перевод с английского: Ф. Веревин, А. и Г. Беляевы, Л. Морозова.

            ВСЕ И ВСЯ Десять книг в трех сериях. в трех сериях, из которых это - первая серия.

            Все написано на основе совершенно новых принципов логического обоснования и направлено непосредственно на разрешение следующих трех кардинальных проблем: ПЕРВАЯ СЕРИЯ: Разрушить, безжалостно, без какого-либо компромисса, в мышлении и чувствах читателя взгляды и убеждения обо всем существующем в мире, за период многих столетий укоренившиеся в него.

            «Из всех, кто заинтересуется моими писаниями, никто никогда не должен даже пытаться читать их иначе чем в указанном порядке; другими словами, он не должен никогда читать ничего из написанного мной прежде, чем хорошо ознакомится с более ранними работами».

            Г.И.ГУРДЖИЕВ       

ДРУЖЕСКИЙ СОВЕТ          (экспромтом написанный автором при передаче этой книги, уже готовой к изданию, в типографию) На основании многочисленных выводов и заключений, сделанных мною во время экспериментальных изысканий, касающихся продуктивности восприятия современными людьми новых впечатлений из того, что они слышали и читают, а также на основании идеи одного изречения народной мудрости, дошедшего до наших дней с очень древних времен, которое я только что вспомнил и которое гласит: "Всякая молитва может быть услышана Высшими Силами, и может быть получен соответствующий ответ, только если она произносится трижды: в первый раз - о благоденствии или за упокой души своих родителей, во второй раз - о благоденствии своего ближнего, и только в третий раз - о самом себе", - я считаю необходимым дать на первой странице этой, вполне готовой к изданию книги следующий совет: "Читайте каждое из моих письменных изложений трижды: в первый раз - хотя бы так, как вы уже привыкли механически читать все свои современные книги и газеты, во второй раз - как если бы вы читали вслух другому человеку, и только в третий раз - постарайтесь понять суть моих писаний".

            Только тогда вы сможете расчитывать на создание своего собственного, присущего только вам, беспристрастного суждения о моих писаниях. И только тогда может осуществиться моя надежда, что вы извлечете для себя, соответственно своему пониманию, ту особую пользу, которую я ожидаю и которую я желаю вам всем своим существом.

            АВТОР           

ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ Читатель, в твоих руках книга о необычайно глубокой системе Зна- ния, и написана она человеком, масштабы которого и реальные возмож- ности которого намного превосходят обычный уровень людей. В основе развивающих сил и космических откровений лежал, по словам Георгия Ива- новича Гурджиева, "сознательный труд и сознательное страдание".

            Да, состояние прижизненного человечества, а в последнее время и самой планеты Земля, таково, что за качественное развитие всех и каж- дого человека необходимо платить не золотом, а...трудом и страданием.

            Причем эта плата должна быть, во-первых, - добровольной, а, во-вторых, что еще более трудно, сознательной. С тех пор, как технический прог- ресс превратил жизнь на Земле в фабрику страдания, для всех дышащих существ, сам труд все более претворяется в страдание. Но это страдание механическое, просто мученичество, наравне с животным и растительным миром.

            Этот вид поглощающего и неосознанного страдания делает все более невозможным развитие даже для сильного человека. И вот приходит некто, который знает и может претворять труд и страдание в источник развития психофизиологических возможностей. Конечным результатом этих возмож- ностей является не только развитие сущности человека, но происходит выявление его космической ценности - объективной совести. Ведь именно совесть делает наземного человека рентабельным существом, именно со- весть лежит в основе выработки добра - каждым человеком.

            Поэтому первая публикация Г.И.Гурджиева так и называлась - "Вест- ник грядущего добра".

            Итак, кто же этот Вестник, писавший на русском языке свои книги?

            Да, он, живший здесь и страдавший с нами вплоть до 1949 года, когда его исполинский дух оставил свое вместилище в теле трехмерного мира.

            И, как водится на этой Земле, среди этих людей,- Вестник Добра пере- истолкован и оболган всеми видами лжи и неприятия. Почему? Да потому, что упивающиеся "возможностями бесплатного прорыва в рай" в феномене Учения Г.И.Гурджиева, встретили заслон паразитизму двуногих на Земле и в Космосе - перед Богом и перед Природой. Потрясающие спекуляции на сознательном страдании Христа были остановлены откровениями Гурджиева своим ученикам. Что значит его высказывания типа "На Земле был один христианин - Христос". Так же оценка принесенного им Учения (Четвертый Путь): "...это и есть эзотерическое христианство". Подобные утвержде- ния восстановили против него (и его школы) все разнообразие церковных институтов "христианского мира". Легко представить себе все виды "воз- ражений" со стороны этого мира, взвалившего на Христа все бремя чело- веческого производства зла, а на Сатану - причину возникновения этого зла. Именно наиболее острые и горячие точки существования и смерти лю- дей становятся средоточием исследований Г.И.Гурджиева. Пафос его Уче- ния нацелен на реализацию гармонически развитого человека, как "трех- мозгового существа" (мозг головы, мозг позвоночника и нервные сплете- ния сердца, солнечного сплетения и др.).

            Превая серия его книг, первый том которого представлен данной пуб- ликацией, открывает потрясающие сведения о Боге, Природе и Человеке.

            Эти откровения местами нацело устраняют крупные части научной и рели- гиозной картины картины окружающего нас ближнего и дальнего мира. Ав- тор книги устраняет вековые нагромождения сложных систем лицемерия прошлого и современных книжников и фарисеев. Он дает новые космические представления о законах миросоздания и мироподдержания. Оповещает о новых системах отсчета знания, присущего живому и развивающемуся космосу, управляющему, управляемому и одухотворенному. Он повествует о космическом человеке и человечестве.

            Но специфика подачи материала им далека от требований и пожеланий массового читателя, приученной к слабоинтеллектуальной жвачке, сдоб- ренной эротическими специями.

            Однако, каждый читатель, имеющий заряд тяги к добру и совести, бу- дет вознагражден многократно за первое реальное упражнение в поиске своей сущности, скрытой завесой личности, прочтением трудов Георгия Ивановича. По крайней мере каждый терпеливый читатель увидит и поймет, что "новое мышление" есть факт, что оно достижимо и уже облечено в ве- ликий русский язык. И этот язык, волею национального предназначения, является языком космического масштаба Знания. Так идея "русского космизма" имеет реализационную материализацию в феномене философии, теории и практике Четвертого Пути.

            Здесь мы должны с тобой, дорогой читатель, поразмышлять о судьбах глубочайших русскоязычных откровений, заканчивающегося тысячелетия.

            Да, да, это не оговорка, именно тысячелетия. И именно космическим маршрутам жизни на нашей маленькой планете угодно было выбрать русский язык и для крупномасштабных провозвестий грядущих систем эволюции чел- воеческих сознаний. Почему множественное число? Да потому, что русско- язычных провозвестий несколько, взаимоподдерживающих, взаиморазвиваю- щих и взаимоответственных. И наша с вами задача - принять, понять и применить эти Системы Знания на пользу каждого и всего прижизненного и грядущего человечества. Ощущаете какая ответственность? А теперь представьте, какая решимость и исполинский заряд духа, и каков запас терпения был проявлен теми, кто решился принять Это Знание с косми- ческих ментальных высот...

            Возможно, читатель, уже догадался, что речь идет о двух информаци- онных потоках. Первый из них, пролившийся в русский язык через вели- чайших женщин последнего тысячелетия - Елену Петровну Блаватскую и Елену Ивановну Рерих. Второй прошел через мужскую инициацию - через Учителей Гурджиева и его ближайших учеников. Эти потоки Знания, единство источника которых скрыто от характеристики имеющимися слова- ми, высоко в ментальных космических средах миротворчества, мироуправ- ления и мироподдержания. Правда в пролегоменах к "Агни-Йоге" ("Зов") дана ориентация на "космическое ведомство" информационного насыщения миров: ..."там, где Ты поставил свой престол, Владыко, нет ни Света, ни Тьмы - все едино".

            Ну, а теперь снова сюда, вниз, к задыхающемуся и кровоточащему ми- ру "наших будней". Сейчас нет функциональной полезности в том, чтобы снабдить читателя академическим изложением материала в ключе серии "Из жизни замечательных людей". Давайте хоть раз преодолеем исследова- тельский зуд работников "отдела кадров" (кто, откуда, зачем и т.д.) и последуем совету суфиев: "Любите воду больше, а кувшин меньше". Эта цитата, наконец, и объяснила вам поведение автора данного "обраще- ния...".

            Итак, кто может испить эту "воду знания" Четвертого Пути? Каждый.

            И эзотерика этого развивающего сознание материала субъективируется усилием и искренностью претендента на эволюцию. Ведь эволюционирует в человеке сознание, и применение этого Знания плодоносит опережающим развитием по отношению к темпам развития обычного органического мира.

            И действительно, как неоднократно подчеркивал ближайший ученик Ге- оргия Ивановича, математик, журналист и самобытный философ-мистик Петр Демьянович Учпенский (В поисках Чудесного.- Петербург,изд.:Чернышева,- 1992. 522с.), что сознание не может развиваться бессознательно, а воля не укрепляется безволием. Поэтому, человек, убежденный в том, что за ширмой обычной жизни, обычных реакций, напряжений и предприятий кро- ется более емкая и ответственная реальность, в этой книге обнаружит проходы за горизонт гипнотизирующей видимости. То, что он встретит там за горизонтом, напрягая каждый свой шаг сознательным трудом и созна- тельным страданием, это его тайна и тайна его друзей по работе над со- бой. А явь этой тайны состоит в том, что человек раскроет космические возможности своего сознания и станет ближе к Солнцу, творческая октава которого и наделяет жизнеобеспечением и жизнеразвитием наземное чело- вечество.

            И, конечно, все это не просто; все потребует отдачи и даже обяза- тельного сверхусилия, которое допустимо тогда и только тогда, когда претендент на развитие заплатил Богу, Природе и Человеку за свое появ- ление, существование и возможное развитие. Только с вершины выполнен- ного долга устойчивого "обывателя" появляется шанс - избыток времени и энергии применить для развития сознания. Сознания никогда более не те- ряющегося в связи с его законным получением. А закон утверждается жертвой ценного в себе в правильное время, в правильном месте и при правильных обстоятельствах. То, как этого достигал сам Гурджиев, будет освещено в Послесловии к трем томам этой серии.

            Успех читателя в постижении этих этических, интеллектуальных, тра- диционных откровений зависит от...шокоустойчивости. Ибо серия неизбеж- ных шоков вдумчивого и выносливого читателя в каждой главе. И не каж- дому дано с детской радостью познакомиться с портретом "собственного ничтожества". И не все поймут и примут критику хитросплетений лжи в "точных и рациональных" системах знания технической цивилизации. И не все религиозные "спасители" разделяют утверждение Георгия ивановича о том, что человечество в данное время на Земле - это "двуногие разруши- тели природного добра". И, конечно же, совсем здорово повезет тем, кто за хирургической точностью движений ума и непрерывной горечи полыни - лекарств, увидят в Гурджиеве сердце, преисполненное действенным доб- ром, страдающей совестью и великой нежностью воли.

            В путь, добрый, дорогой, читатель. Эта та книга, которая ранит, чтобы излечить; обличает, чтобы поднять; нагружает, чтобы облегчить;

            разрушает, чтобы построить новое; удивляет, чтобы вызвать любовь к Знанию. В Путь Добрый.

            P.S. Данная серия претерпела двойной перевод. Георгий Иванович писал ее на русском языке. Потом двуязычные его ученики перевели "Все и вся" на английский. И уже с английского, сначала москвич Федор Петрович Ве- ревин (шестидесятые годы этого века), потом длительная работа братьев Алексея и Георгия Беляевых и превосходного знатока английского языка Людмилы Григорьевны Морозовой осуществили перевод снова на русский язык (опять на Кавказе). Возможно, что это двойное языковое преобразо- вание имеет и некий скрытый смысл, который еще недоступен нашему восп- риятию. Будем благодарны судьбе и реальным людям за эту встречу с Но- вым Знанием, ведущим к очередному витку челвоеческих возможностей.

            Многие не ищут и не встретят стимулов к своему дальнейшему развитию.

            Но вряд ли эта пассивность входит в состав смысла жизни. Правда в последние годы все более высокий рейтинг получает вопрос о "счастье".

            Однако есть и приверженцы "смысла", ведь зачастую счастье оказывается поддельным и всегда кратковременным...

            А. Дмитриев

ГЛАВА 1 ПРОБУЖДЕНИЕ МЫШЛЕНИЯ

Среди прочих убеждений, сформировавшихся в моем общем присутствии в течение моей ответственной, своеобразно сложившейся жизни, имеется также одно такое - при этом не вызывающее сомнений убеждение, - что всегда и повсюду на земле, среди людей всех степеней развития понимания и всех форм проявления тех факторов, которые порождают в их индивидуальности всякие идеалы, принято, при наличии чего-нибудь нового, непременно произносить вслух или, если не вслух, хотя бы мысленно, то определенное изречение, понятное каждому даже совершенно неграмотному человеку, которое в различные эпохи формулировалось по-разному, а в наше время формулируется следующими словами: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь".

            Вот почему теперь и я, приступая к этому предприятию, совершенно для меня новому, то есть авторству, начинаю с того, что произношу это изречение и, более того, произношу его не только вслух, а даже очень отчетливо и с полной, по определению древних тулузцев, "целиком-проявленной-интонацией" - конечно, с той полнотой, которая может возникнуть в моем составе только из уже сложившихся и глубоко укоренившихся во мне данных для такого проявления, данных, которые вообще формируются в природе человека, между прочим, в течение его подготовительного возраста, а позже, во время его ответственной жизни, порождая в нем способность проявления природы и индивидуальности такой интонации.

            Начав таким образом, я могу теперь быть совершенно спокоен и даже должен, по понятиям существующей среди современных людей религиозной морали, быть без всякого сомнения уверен, что все дальнейшее в этом моем новом предприятии пойдет теперь, как говорится, "как по маслу".

            Во всяком случае, я начал именно так, а что касается того, как пойдет дальше, я могу пока только сказать "посмотрим", как однажды выразился слепой.

            Прежде всего, я положу свою собственную руку (и притом правую, которая - хотя в данный момент слегка повреждена, вследствие недавно постигшего меня несчастия, - является тем не менее действительно моей собственной и ни разу за всю мою жизнь не подвела меня) на свое сердце, конечно, тоже свое собственное - но о непостоянстве или постоянстве этой части всего моего состава я не нахожу нужным здесь распространяться - и откровенно признаюсь, что я сам лично не имею ни малейшего желания писать, но совершенно независящие от меня обстоятельства вынуждают меня делать это - а сложились эти обстоятельства случайно или были созданы намеренно посторонними силами, я сам еще не знаю. Я знаю только, что эти обстоятельства велят мне писать не какие-нибудь "пустяки", как например, что-нибудь для чтения перед сном, а увесистые и объемные тома.

            Как бы то ни было, я начинаю...

            Но с чего?

            О, черт! Неужели опять повторится то же самое чрезвычайно неприятное и в высшей степени странное ощущение, которое мне случилось испытать, когда около трех недель назад, я мысленно составлял план и порядок изложения идей, предназначенных мною для опубликования, и тоже не знал, как начать?

            Это пережитое тогда ощущение я мог бы теперь сформулировать словами только так: "страх-утонуть-в-избытке-своих-мыслей".

            Чтобы избавиться от этого нежелательного ощущения, тогда я еще мог бы прибегнуть к помощи этого зловредного, имеющегося также во мне, как в современном человеке, присущего всем нам качества, которое дает нам возможность без каких бы то ни было угрызений совести откладывать все, что мы собираемся делать, "на завтра".

            Я мог бы тогда сделать это очень легко, потому что до начала самого писания представлялось, что еще много времени, но теперь это больше делать нельзя, и я должен начать обязательно, - как говорится, "хоть лопни".

            Но с чего действительно начать?...

            Ура!... Эврика!

            Почти все книги, которые мне довелось читать в своей жизни, начинались с предисловия.

            Значит, в данном случае я также должен начать с чего-нибудь в этом роде.

            Я говорю "в этом роде", потому что вообще в процессе своей жизни, с того момента, когда я начал отличать мальчика от девочки, я всегда делал все, абсолютно все, не так, как делают другие, подобные мне двуногие разрушители добра Природы. Поэтому теперь, приступая к писанию, я должен и, может быть, даже из принципа уже обязан начать не так, как начал бы любой другой писатель.

            Во всяком случае, вместо традиционного предисловия, я начну с Предостережения.

            Начать с Предостережения будет очень разумно с моей стороны хотя бы по тому, что оно не будет противоречить никаким моим принципам, ни физически, ни психически, ни даже "волевым", и будет в то же самое время совершенно честно, конечно, честно в объективном смысле, так как и я сам, и все хорошо меня знающие ожидаем с несомненной уверенностью, что, благодаря моим писаниям, у большинства читателей полностью исчезнет, сразу, а не постепенно, как должно рано или поздно случиться со всеми людьми, все их либо переданное им по наследству, либо приобретенное их собственным трудом "богатство" в виде убаюкивающих представлений, вызывающих только наивные мечты, и в виде красивых картин их жизни в настоящем, а также их перспектив на будущее.

            Профессиональные писатели обычно начинают такие предисловия обращением к читателю, полным всяких напыщенно-высокопарных и, так сказать, "сладких" и "высших" фраз.

            Только в одном я последую их примеру и также начну с такого обращения, но постараюсь не делать его очень "сахарным", как они обычно делают, главным образом из-за своего вредного мудрствования, которым они щекочут чувствительность более или менее нормального читателя.

            Итак...

            Мои дорогие высокочтимые, решительные и, конечно, очень терпеливые господа и мои многоуважаемые, очаровательные и беспристрастные дамы, - простите меня, я пропустил самое главное - и никоим образом не истеричные дамы!

            Я имею честь сообщить вам, что, хотя, вследствие обстоятельств, возникших в одну из последних стадий процесса моей жизни, я теперь собираюсь писать книги, однако в течение всей своей жизни я никогда не писал не только книг или различных так называемых "поучительных статей", но даже не написал письма, в котором нужно было непременно соблюдать то, что называется "грамматичностью", и, следовательно, хотя я теперь собираюсь стать профессиональным писателем, однако, не имея никакой практики ни в отношении всех принятых профессиональных правил и приемов, ни в отношении того, что называется "литературным языком хорошего тона", я вынужден писать совсем не так, как обычные "патентованные писатели", к манере письма которых вы, по всей вероятности, привыкли как к своему собственному запаху.

            По моему мнению, беда в настоящем случае главным образом в том, что еще в детстве в вас был заложен и теперь пришел в идеальное соответствие с вашей общей психеей великолепно действующий автоматизм для восприятия всяких новых впечатлений, благодаря каковому "благодеянию" вы теперь, в течение своей ответственной жизни, не имеете надобности делать вообще никакого индивидуального усилия.

            Откровенно говоря, лично я усматриваю главное в моем признании не в недостаточности моих знаний всех писательских правил и приемов, а в том, что не владею тем, что я назвал "литературным языком хорошего тона", который непременно требуется в современной жизни не только от писателей, но также от каждого простого смертного.

            Что касается первого, то есть недостаточности моего знания различных писательских правил и приемов, меня это не очень беспокоит.

            И это меня не очень беспокоит потому, что такое "невежество" теперь уже в жизни людей также в порядке вещей.Такое благодеяние возникло и процветает сейчас повсюду на Земле вследствие той новой необычайной болезни, которой последние двадцать-тридцать лет по той или иной причине заболевает особенно большинство тех представителей всех трех полов, которые спят с полуоткрытыми глазами и чьи лица являются во всех отношениях плодотворной почвой для всяких прыщей.

            Эта странная болезнь проявляется в том, что, если больной в какой-то мере грамотен и его рента выплачивается за три месяца вперед, он (она или оно) непременно начинает писать или какую-нибудь "поучительную статью", или целую книгу.

            Хорошо зная об этой новой болезни людей и ее эпидемическом распространении на Земле, я, как вы должны понять, имею право предположить, что вы приобрели, как сказали бы ученые "медики", "иммунитете" к ней и что вы поэтому не будете явно возмущаться моим незнанием писательских правил и приемов.

            Понимание этого мною побуждает меня сделать центром тяжести моего предостережения свое незнание литературного языка.

            В оправдании себя, а также, возможно, чтобы уменьшить степень осуждения вашим бдительным сознанием моего незнания этого языка, необходимого в современной жизни, я считаю нужным сказать, со смирением в сердце и щеками, залитыми краской стыда, что, хотя меня тоже в детстве учили этому языку и даже хотя некоторые из моих старших, готовивших меня к ответственной жизни, постоянно заставляли меня, "не жалея" никаких запугивающих средств, "заучивать наизусть" множество различных "тонкостей", которые в своей совокупности составляют эту современную "усладу", однако, к несчастью, разумеется, для вас, из всего того, что я учил тогда наизусть, ничто не задержалось и абсолютно ничего не дожило до моей теперешней писательской деятельности.

            И ничто не задерживалось, как совсем недавно мне стало ясно, не по моей вине и не по вине моих бывших уважаемых и неуважаемых учителей, а все эти труды пропали зря вследствие одного неожиданного и совершенно исключительного события, которое произошло в момент моего появления на Божьей Земле и которое состояло в том - как объяснил мне, после весьма длительного так называемого "психо-физико-астрологического" исследования, один хорошо известный в Европе оккультист, - что в тот момент через пробитую нашей сумасшедшей хромой козой дыру в оконном стекле проникали звуковые вибрации, возникавшие в соседском доме от фонографа Эдиссона, а у повивальной бабки во рту была таблетка, пропитанная кокаином германского производства, и притом не "эрзацем", и она сосала эту таблетку под эти звуки без надлежащего удовольствия.

            Мое теперешнее положение возникло не только из-за этого события, редкого в повседневной жизни людей, но также потому, что в дальнейшем, в своей подготовительной и зрелой жизни - как, должен признаться, я сам догадался после долгих размышлений по методу немецкого профессора, герра Штумпзиншмаузера - я всегда, как инстинктивно, так и механически, а иногда даже сознательно, то есть принципиально, избегал пользоваться этим языком для общения с другими. И из-за такого пустяка, а может быть и не пустяка, я проявлял себя так опять-таки благодаря трем данным, сформировавшимся в моем составе в течение моего подготовительного возраста, о каковых данных я намереваюсь сообщить вам немного позже и в этой же первой главе своих писаний.

            Как бы то ни было, все же действительным фактом, освещенным со всех сторон подобно американской рекламе, и фактом, который не могут изменить никакие силы, даже обладающие познаниями специалистов по "мартышкиному труду", является то, что, хотя я, которого очень многие люди недавно считали довольно хорошим учителем храмовых танцев, теперь вот стал профессиональным писателем и, конечно, напишу очень много - так как с детства мне было свойственно, когда "я делаю что-нибудь, делать этого много", - тем не менее, не имея, как вы видите, необходимой для этого автоматически приобретенной и автоматически проявляемой привычки, я буду вынужден писать все, что я обдумал, на обычном, простом, повседневном, сложившемся в жизни языке, без всяких литературных ухищрений и без всяких "грамматических мудрствований".

            Но горшок еще не полон!... Ибо я еще не решил самый главный вопрос - на каком языке писать.

            Хотя я начал писать по-русски, однако, как сказал бы мудрейший из мудрых, Мулла Насср Эддин, на этом языке далеко не уедешь.

            (Мулла Насср Эддин, или, как его также называют, Ходжа Насср Эддин, кажется, мало известен в Европе и Америке, но его хорошо знают во всех странах азиатского континента, этот легендарный персонаж соответствует американскому дяде Сэму или немецкому Тилю Уленшпигелю. Этому Насср Эддину приписывались и еще приписываются многочисленные популярные на Востоке истории, схожие с мудрыми изречениями, некоторые старинные, иные возникли недавно.) Русский язык, этого нельзя отрицать, очень хорош. Мне он даже нравится, но... только для того, чтобы обмениваться анекдотами и пользоваться им, когда нужно проехаться по чьей-нибудь родословной.

            Русский язык похож на английский, который тоже очень хорош, но только для того, чтобы, развалившись в кресле и вытянув ноги на другое кресло, рассуждать в "курительных комнатах" на тему об австралийском мороженом мясе или, иногда, об индийском вопросе.

            Оба эти языка похожи на блюдо, которое в Москве называют "солянкой" и в которое кладут все, кроме нас с вами, по сути дела все, что хотите, и даже "послеобеденную чемшу¹" Шехерезады.

            Следует также сказать, что, благодаря всяким случайно, а, может быть, не случайно сложившимся условиям моей юности, мне пришлось учиться, и при этом очень серьезно и, конечно, всегда заставляя себя, говорить, читать и писать на очень многих языках и настолько бегло, что я мог бы, возможно, писать на любом из них, если бы, занявшись этой профессией, нежданно навязанной мне Судьбой, я не решил не пользоваться этой приобретаемой практикой "автоматичностью".

            Но если бы я стремился разумно использовать этот механический приобретаемый автоматизм, ставший легким от длительной практики, то я должен был бы писать или по-русски, или по-армянски, так как обстоятельства моей жизни в течение последних двадцати-тридцати лет были таковы, что я должен был для общения с другими пользоваться именно этими двумя языками и, следовательно, иметь больше практики в них и приобрести по отношению к ним автоматизм.

            О черт!... Даже в этом случае одна из сторон моей своеобразной психеи, необычной для нормального человека, вот уже начала мучить меня всего.

            И главная причина этого моего несчастья в моем почти уже преклонном возрасте является следствием того факта, что в детства в мою своеобразную психею, вместе со многим прочим мусором, также ненужным для современной жизни, было внедрено неотъемлемое свойство, которое всегда и во всем автоматически повелевает всему моему составу поступать только в соответствии с народной мудростью.

            В настоящем случае, как всегда в подобных еще незавершившихся случаях жизни, мне сразу приходит на ум - который у меня устроен неудачно по части насмешливости и теперь, как говорится, насквозь "пропитан" ею - то изречение народной мудрости, которое существовало в жизни людей очень давних времен и которое дошло до наших дней в следующих словах: "каждая палка всегда имеет два конца".

            При попытке сначала понять основную мысль и истинный смысл, скрытый в этой странной словесной формулировке, в сознании всякого более или менее здравомыслящего должно, по моему мнению, прежде всего возникнуть предположение, что во всем том множестве идей, на которых основана и из которых должна вытекать разумность этого изречения, лежит веками постигавшаяся людьми истина, которая утверждает, что всякая причина, случающаяся в жизни человека, от какого бы явления она ни возникала, в качестве одного из двух противоположных следствий других причин, в свою очередь, обязательно выливается также в два совершенно противоположных следствия, как например: если "что-то", полученное от двух различных причин, порождает свет, то оно должно неизбежно порождать противоположное ему явление, то есть тьму, или фактор, порождающий в организме живого вещества импульс ощутимого удовлетворения, также обязательно порождает неудовлетворенность, конечно, тоже ощутимую, и т.д., и т.п., всегда и во всем.

            Применим в этом же упомянутом случае эту народную мудрость, создававшуюся веками и выражаемую посредством образа палки, которая, как было сказано, действительно имеет два конца, из которых один считается хорошим, а другой - плохим; тогда, если я буду пользоваться вышеупомянутым автоматизмом, приобретенным мною лишь благодаря длительной практике, для меня лично это будет, конечно, очень хорошо, но, согласно этому изречению, для читателя результат будет как раз противоположным, а что является противоположностью хорошего, должен очень легко понять всякий, даже не имеющий геморрой.

            Короче говоря, если я воспользуюсь своей привилегией и возьму хороший конец палки, тогда плохой конец должен неизбежно упасть "на голову читателя".

            Это действительно может случиться, потому что на русском языке нельзя выразить, так сказать, "тонкости" философских вопросов, каковые вопросы я намереваюсь затронуть в своих писаниях также довольно полно; в то время как на армянском языке, хотя это возможно, однако, к несчастью всех современных армян, применение этого языка к современным понятиям теперь уже стало совсем неосуществимо.

            Для того чтобы смягчить горечь вызываемой этим внутренней досады, я должен сказать, что в ранней юности, когда я заинтересовался и очень увлекся вопросами филологии, я предпочитал армянский язык всем другим, на которых я тогда говорил, даже своему родному языку.

            Этот язык был тогда моим любимым, главным образом потому, что он был самобытен и не имел ничего общего с соседними и родственными языками.

            Как говорят ученые "филологи", все его тональности были свойственны только ему одному, и даже, по моему тогдашнему пониманию, он полностью соответствовал психее людей, составляющих эту нацию.

            Но наблюдавшееся мною в течение последних тридцати или сорока лет изменения в этом языке были такими, что вместо самобытного самостоятельного языка, дошедшего до нас из отдаленного прошлого, получился и теперь существует язык, который, хотя и оригинален и самостоятелен, однако представляет собой, если можно так сказать, "балаганное попурри из языков", весь набор созвучий которого, попадая в ухо более или менее сознательного и понимающего слушателя, звучит точно так, как "мелодии" турецких, персидских, французских, курдских и русских слов и еще другие "неудобоваримые и нечленораздельные шумы".

            Почти то же самое можно сказать о моем родном языке, греческом, на котором я говорил в детстве и, если можно так сказать, "вкус автоматической ассоциативной силы которого" я еще сохраняю. Я мог бы теперь, полагаю, выразить на нем все, что я хочу, но пользоваться им для писания я не могу, по той простой и довольно смехотворной причине, что кто-то должен переписывать мои писания и переводить их на другие языки. А кто может это сделать?

            Можно с уверенностью сказать, что даже лучший специалист по современному греческому языку просто-напросто не понял бы ничего из того, что я написал бы на усвоенном в детстве родном языке, потому что мои дорогие "соотечественники", если их можно так назвать, тоже обуреваемые желанием любой ценой уподобиться представителям современной цивилизации и своей речью, в течение этих тридцати или сорока лет обработали мой дорогой родной язык точно так же, как армяне, стремясь стать русской интеллигенцией, обработали свой.

            Этот греческий язык, дух и суть которого были переданы мне по наследству, и язык, на котором теперь говорят современные греки, так же похожи, по выражению Муллы Насср Эддина, "как гвоздь на панихиду".

            Что же теперь делать?

            А, черт возьми! Ничего, уважаемый покупатель моих мудрствований. Было бы только побольше французского арманьяка и "хайзарьян бастурмы", я найду выход даже из этого трудного положения.

            У меня в этом большой опыт.

            В жизни я так часто попадал в трудные положения и выходил из них, что это стало у меня почти привычкой.

            Пока же я буду писать частью по-русски и частью по-армянски, и тем охотнее, что среди постоянно "околачивающихся" около меня людей есть несколько, которые более или менее "кумекают" на этих обоих языках, и я пока лелею надежду, что они смогут переписать и перевести с этих языков довольно хорошо.

            Во всяком случае, я опять повторяю - для того чтобы вы хорошо запомнили это, но не так, как вы привыкли помнить другие вещи и на основе чего привыкли держать свое слово, данное другим или себе, - что независимо от того, каким языком я буду пользоваться, всегда и во всем я буду избегать того, что я назвал "литературным языком хорошего тона".

            В этом отношении чрезвычайно любопытным фактом - и даже фактом в высшей степени достойным вашей любознательности, может быть даже в большей степени, чем вы думаете, - является то, что с самого раннего детства, то есть с зарождения во мне потребности разорять птичьи гнезда и дразнить сестер моих товарищей, в моем "планетарном теле", как называли его древние теософы, и при этом почему-то главным образом в "правой половине", возникло инстинктивно непроизвольное ощущение, которое как раз к периоду моей жизни, когда я стал учителем танцев, постепенно оформилось в определенное чувство, а потом, когда, благодаря этой своей профессии, я стал общаться со многими людьми различных "типов", у меня начало возникать также убеждение в моем так называемом "разуме", что эти языки составлены людьми, или, скорее, "грамматистами", которые по части знания данного языка точь-в-точь похожи на тех двуногих животных, которых почтенный Мулла Насср Эддин характеризует словами: "Они понимают в этом, как свиньи в апельсинах".

            Такие люди среди нас, превратившиеся в, так сказать, "моль", губящую добро, приготовленное и оставленное нам нашими предками и временем, не имеют ни малейшего понятия и, возможно, никогда даже не слышали о том вопиющем очевидном факте, что в течение подготовительного возраста в функционировании мозга всякого существа и также человека приобретается определенное специфическое свойство, автоматическую реализацию и проявление которого древние корколаны называли "законом ассоциации", и что процесс мышления всякого вещества, особенно человека, протекает исключительно в соответствии с этим законом.

            В связи с тем, что я здесь случайно коснулся вопроса, недавно ставшего моим, так сказать, "коньком", именно процесса человеческого мышления, я считаю возможным, не откладывая до соответствующего места, предназначенного мною для освещения этого вопроса, уже сейчас, в этой первой главе, сказать хотя бы кое-что относительно этой случайно ставшей мне известной аксиомы, что на Земле в прошлом во все века было принято, чтобы каждый человек, в котором возникает дерзновение достичь права считаться другими и считать себя "сознательно мыслящим", должен быть осведомлен еще в первые годы своего ответственного существования о том, что человек вообще обладает двумя видами мышления: один вид - мышление посредством мысли, в котором применяются слова, всегда имеющие относительный смысл, и другой вид, свойственный всем животным так же, как и человеку, который я бы назвал "мышление посредством образов".

            Второй вид мышления, то есть "мышление посредством образов", с помощью которого, строго говоря, также должен постигаться и, после сознательного сопоставления с уже имеющейся информацией, усваиваться точный смысл всего написанного, образуется у людей в зависимости от условий географического положения, климата, времени и, вообще, от всего окружения, в котором происходило возникновение данного человека и в котором до зрелости протекало его существование.

            Соответственно в мозгу людей разных народов и разных условий жизни, живущих в разных географических местностях, об одной и той же вещи или даже идее создается несколько совершенно самостоятельных образов, которые во время функционирования мозга, то есть ассоциации, вызывают в их существе то или иное ощущение, которое субъективно обусловливает определенное представление, и это представление обозначается тем или иным словом, которое является лишь его внешним субъективным выражением.

            Вот почему каждое слово, обозначающее одну и ту же вещь или идею, у людей разных географических местностей и разных народов почти всегда приобретает очень определенное и совершенно разное, так сказать, "внутреннее содержание".

            Другими словами, если в составе человека, возникшего и сформировавшегося в какой-либо местности, сложился в результате специфических местных влияний и впечатлений какой-то "образ" и этот образ по ассоциации вызывает в нем ощущение определенного "внутреннего содержания" и, следовательно, ощущение определенной картины или определенного понятия, для выражения которого он применяет то или иное слово, ставшее, в конечном счете, привычным и, как я сказал, субъективным для него, то слышащий это слово, в существе которого, вследствие других условий его возникновения и роста, по поводу данного слова сформировался образ с иным "внутренним содержанием", будет всегда воспринимать и, конечно, неизбежно понимать это же самое слово совсем в другом смысле.

            Этот факт, между прочим, можно вполне ясно установить при внимательном и беспристрастном наблюдении обмена мнениями двух лиц, принадлежащим к двум разным народам или возникшим и сформировавшихся в разных географических местностях.

            Итак, неунывающий и самоуверенный кандидат в покупатели моих мудрствований, предупредив тебя, что я собираюсь писать не как обычно пишут "профессиональные писатели", а совсем иначе, я советую тебе, прежде чем приняться за чтение моих дальнейших писаний, серьезно поразмыслить и только тогда взяться за это. В противном случае я боюсь за твой слух и другие органы восприятия, которые, может быть, уже так основательно привыкли к "интеллигентному литературному языку", существующему в настоящий период времени на Земле, что чтение этих моих писаний может показаться тебе очень и очень неблагозвучным, и от этого ты можешь потерять... знаешь что?.. пристрастие к своему любимому блюду и к мысли о своей духовной исключительности, которая особенно щекочет твое "нутро" и проявляется в тебе при виде твоей соседки, брюнетки.

            Что такое может быть следствием моего языка, или, скорее, строго говоря, формы моего мышления, я, на прошлом многократном опыте, уже совершенно также убедился всем своим существом, как "чистокровный осел" убежден в правильности и законности своего упрямства.

            Теперь, когда я предостерег тебя относительно самого главного, я уже спокоен насчет всего дальнейшего. Даже если и возникнет какое-нибудь недоразумение относительно моих писаний, виноват будешь только ты один, а моя совесть будет также чиста, как, например... у бывшего кайзера Вильгельма.

            По всей вероятности ты сейчас думаешь, что я, конечно, молодой человек с приятной внешностью и, как некоторые выражаются, "подозрительной внутренностью" и что, будучи новичком в писательстве, я, по-видимому, намеренно стараюсь быть оригинальным в надежде прославиться и таким путем разбогатеть.

            Если ты действительно так думаешь, то ты очень и очень ошибаешься.

            Во первых, я не молод; я уже прожил столько, что прошел в своей жизни, как говорится, "огонь воду и медные трубы", и, во-вторых, я вообще пишу не для того, чтобы сделать себе карьеру, и не для того, чтобы, как говорится, стать "прочно на ноги" благодаря этой профессии, которая, я должен добавить, по моему мнению, дает много возможностей стать кандидатом п-р-я-м-о в "Ад" - допуская, конечно, что такие люди могут вообще своим Бытием довести себя хотя бы до этой степени совершенства, - по той причине, что, сами абсолютно ничего не зная, они пишут всякие "трескучие фразы" и, тем самым автоматически приобретая авторитет, они становятся едва ли не единственным из главных факторов, совокупность которых неуклонно продолжает из года в год все больше ослаблять и без того уже крайне ослабленную психею людей.

            А что касается моей личной карьеры, то благодаря всем силам, высоким и низким и, если хотите, даже правым и левым, я давно сделал ее и уже давно стою "прочно на ногах" и даже, может быть, на очень хороших ногах, и, более того, уверен, что их силы хватит еще на много лет, невзирая на всех моих прошлых, настоящих и будущих врагов.

            Да, я думаю, что вам можно также рассказать и о только что появившейся в моем сумасбродном мозгу идее, а именно, специально просить типографа, которому я отдам свою первую книгу, напечатать эту первую главу моих писаний таким образом, чтобы всякий мог прочитать ее, не разрезая страниц самой книги, после чего, узнав, что она написана не в обычной манере, то есть не для того, чтобы помочь очень легко и гладко создавать в процессе мышления волнующие образы и убаюкивающие мечты, он может, если пожелает, без лишних слов возвратить ее книгопродавцу и получить назад свои деньги, возможно, заработанные в поте лица.

            Я сделаю это непременно, тем более потому, что я только что опять вспомнил историю, случившуюся с закавказским курдом, историю, которую я слышал в очень ранней юности и которая в последующие годы, всякий раз когда я вспоминал ее в соответствующих случаях, порождала во мне стойкий и неугасимый импульс нежности. Я думаю, что для меня и для вас также будет очень полезно, если я расскажу вам эту историю с некоторыми подробностями.

            Это будет полезно главным образом потому, что я уже решил сделать "соль", или, как сказал бы современный чистокровный еврейский гешефтмахер, "цимес", этой истории одним из основных принципов той новой литературной формы, которую я намереваюсь использовать для достижения цели, которую я сейчас преследую этой своей новой профессией.

            Этот закавказский курд однажды отправился из своей деревни по тому или иному делу в город, и там на базаре он увидел в лавке торговца фруктами всевозможные красиво разложенные фрукты.

            Среди них он заметил один "фрукт", очень красивый по цвету и по форме, и его вид так поразил его воображение, и ему так захотелось попробовать его, что, несмотря на то, что у него почти не было денег, он решил непременно купить хотя бы один из этих даров Великой Природы и отведать его.

            И вот, с сильным нетерпением и необычной для него смелостью, он вошел в лавку и, указывая своим мозолистым пальцем на поразивший его воображение "фрукт", спросил у торговца его цену. Торговец ответил, что фунт этих "фруктов" будет стоить две копейки.

            Найдя, что цена совсем невысока за то, что, по его мнению, было таким прекрасным фруктом, наш курд решил купить целый фунт.

            Закончив свои дела в городе, он в тот же день отправился домой опять пешком.

            В то время, когда наш курд на закате солнца шел по горам и долинам и волей-неволей воспринимал внешний вид чарующих частей лона Великой Природы, Общей Матери, и непроизвольно вдыхал чистый воздух, не загрязненный обычными выделениями промышленных городов, он, вполне естественно, внезапно почувствовал желание доставить себе удовольствие также обычной пищей, поэтому, сев у дороги, он вынул из своей котомки хлеб и купленный им "фрукт", который казался ему таким хорошим, и неспеша начал есть.

            Но... о ужас!.. очень скоро все нутро у него начало гореть. Но, несмотря на это, он продолжал есть.

            И это злополучное двуногое существо нашей планеты продолжало есть благодаря лишь тому особому, присущему человеку и ранее упоминавшемуся мною качеству, принцип которого я намеревался, решив использовать его в качестве основы созданной мной новой литературной формы, сделать, так сказать, "путеводной звездой", ведущей меня к одной из моих целей, и смысл и значение которого, более того, вы, я уверен, скоро постигнете - конечно, в соответствии со степенью вашего понимания - во время чтения любой последующей главы моих писаний, если, конечно, вы отважитесь читать дальше, или, возможно, быть может даже в конце этой первой главы вы уже что-нибудь "почуете".

            И вот, как раз в тот момент, когда нашего курда переполняли все эти необычные ощущения, происходившие внутри него от этой странной трапезы внутри него на лоне Природы, по той же самой дороге проходил его односельчанин, по отзывам знавших его, очень умный и сведущий, и, видя, что все лицо курда горит, что у него из глаз струятся слезы и что, несмотря на это, как будто стремясь выполнить свой важнейший долг, он ест стручки настоящего "красного перца", односельчанин сказал ему: "- Что ты делаешь, иерихонский осел? Ты сгоришь заживо! Перестань есть этот странный продукт, столь непривычный для твоей природы." Но наш курд ответил: "- Нет, ни за что на свете не перестану. Разве я не заплатил за него последние две копейки? Даже если моя душа расстанется с телом, я все-таки буду продолжать есть." После чего наш непоколебимый курд - приходится, конечно, предположить, что он был таковым, - не остановился, а продолжал есть "стручки красного перца".

            После того, как ты только что узнал, я надеюсь, что в твоем мышлении уже, может быть, возникает соответствующая ассоциация, которая должна в результате осуществить в тебе, как иногда случается с современными людьми, то, что вы называете обычно пониманием, и в настоящем случае ты поймешь, почему же я, - хорошо зная, что человеку присуще (из-за чего я много раз испытывал чувство сострадания к нему) это качество, неизбежное проявление которого состоит в том, что, если кто-нибудь за что-то платит деньги, он должен использовать это до конца, - всем своим составом воодушевился возникшей в моем мышлении идеей принять все возможные меры для того, чтобы ты, как говорится, "мой собрат по аппетиту и духу" - в случае, если окажется, что ты уже привык читать хотя и всякие книги, однако, все же только написанные исключительно на вышеупомянутом "интеллигентном языке", - уже заплатив деньги за мои писания и только потом узнав, что они написаны не на обычном удобном и легко читаемом языке, не был бы вынужден, вследствие упомянутого присущего человеку качества, читать мои писания до конца во что бы то ни стало, как наш бедный закавказский курд был вынужден продолжать есть то, что ему понравилось лишь своим внешним видом, и не стал бы "шутить" с благородным красным перцем.

            И поэтому, чтобы избежать всяких недоразумений из-за этого качества, данные для которого формируются в составе современного человека, по-видимому, из-за частого посещения кино, а также из-за того, что он никогда не упускает случая заглянуть в левый глаз особы другого пола, я хочу, чтобы эта моя начальная глава была напечатана вышеуказанным образом, так, чтобы каждый мог прочитать ее, не разрезая страниц самой книги.

            В противном случае книгопродавец будет, как говорится, "кочевряжиться" и непременно поведет себя в соответствии с основным принципом всех торговцев книгами, формулируемым ими так: "Ты будешь не рыбаком, а простофилей, если дашь уйти рыбе, проглотившей приманку", и откажешься взять обратно книгу, страницы которой ты разрезал. Я нисколько не сомневаюсь что это возможно; в самом деле, я вполне ожидаю такой бессовестности со стороны книгопродавцев.

            И данные для порождения моей уверенности относительно такой бессовестности книгопродавцев полностью сформировались во мне в то время, когда я, будучи профессиональным "индийским факиром", имел необходимость для полного уяснения одного "ультрафилософского" вопроса также ознакомиться среди прочего с ассоциативным процессом проявлений автоматически устроенной психеи современных владельцев книжными лавками и их продавцов, когда они всучают книги своим покупателям.

            Но в случае, если, несмотря на это мое предостережение, ты тем не менее захочешь познакомиться с дальнейшим содержанием моих писаний, то мне уже не остается ничего больше делать, как пожелать тебе всей своей "душой" очень и очень хорошего аппетита и чтобы ты "переварил" все, что ты прочтешь, - не только ради твоего собственного здоровья, но и ради здоровья всех окружающих тебя.

            Я сказал "всей своей душой", так как, живя последнее время в Европе и часто общаясь с людьми, которые по всякому удобному и неудобному случаю любят употреблять всуе святые слова, которые должны быть достоянием лишь внутренней жизни человека, то есть с людьми, которые клянутся попусту, я, будучи, как я уже признался, вообще последователем не только теоретических, но также - в отличие от современных людей - практических изречений народной мудрости, складывавшихся веками, и, следовательно, изречения, соответствующего в данном случае тому, что выражено словами: "С волками жить - по-волчьи выть", решил, чтобы не идти вразрез с установившемся здесь в Европе обычаем, клясться в обычном разговоре и в то же время поступать в соответствии с заповедью, провозглашенной праведными устами Святого Моисея: "не произносить имени Господа, Бога твоего, напрасно", - воспользоваться одним из современных "новоиспеченных" модных языков, именно английским, и поэтому с тех пор я начал в необходимых случаях клясться своей "английской душой".

            Дело в том, что на этом модном языке слова "soul" (душа) и подошва вашей ноги, также называемая "sole", произносятся и даже пишутся почти одинаково.

            Я не знаю, как ты, уже частично ставший кандидатом в покупатели моих писаний, но моя своеобразная натура не может, даже при большом умственном желании, не возмущаться тем фактом, проявляемым людьми современной цивилизации, что самое высшее в человеке, особенно любимое нашим ОБЩИМ ОТЦОМ ТВОРЦОМ, может действительно называться и - в самом деле, очень часто, прежде чем человек уяснит, что имеется ввиду, - может быть понято как то, что является самым низким и грязным у человека.

            Ну, хватит "филологии". Вернемся к главной задаче этой первой главы, предназначенной среди прочего, с одной стороны, разбудить дремлющие мысли как во мне, так и в читателе и, с другой стороны, кое о чем предостеречь читателя.

            Так вот, я уже составил в голове план и последовательность изложения намеченных писаний, но какую форму они примут на бумаге, я, говоря откровенно, сам еще не знаю своим сознанием, но своим подсознанием я уже определенно чувствую, что в целом это будет иметь вид чего-то, что будет, так сказать, "острым" и окажет такое действие на состав каждого читателя, какое оказали стручки красного перца на бедного закавказского курда.

            Теперь, когда вы познакомились с историей нашего общего соотечественника, закавказского курда, я считаю уже своим долгом сделать признание, и поэтому, прежде чем продолжать эту первую главу, являющуюся введением ко все моим дальнейшим предрешенным писаниям, я хочу довести до сведения того, что называется вашим "бодрствующим сознанием", тот факт, что в следующих за этой предостерегающей главой писаниях я буду излагать свои мысли намеренно в такой последовательности и с таким "логическим сопоставлением", что суть некоторых истинных понятий сможет сама по себе, автоматически, так сказать, перейти из этого "бодрствующего сознания" - которое большинство людей, по своему невежеству, ошибочно принимает за истинное сознание, но которое, как я утверждаю и экспериментально доказываю, является воображаемым, - в то, что вы называете подсознанием, которое должно быть, по моему мнению, истинным человеческим сознанием, и там самостоятельно, механически, произвести ту же трансформацию, которая должна вообще происходить в составе человека и приносить ему из его собственного мышления надлежащие результаты, подобающие человеку, а не всего лишь одно- или двух-мозговым животным.

            Я решил сделать это непременно, для того, чтобы эта моя начальная глава, предназначенная, как я уже сказал, пробудить ваше сознание, полностью оправдала свое назначение и, проникнув не только в ваше, по моему мнению, пока только воображаемое "сознание", но также в ваше истинное сознание, то есть в то, что вы называете своим подсознанием, могла бы впервые заставить вас мыслить активно.

            В составе каждого человека, независимо от его наследственности и воспитания, формируются два независимых сознания, которые как в своем функционировании, так и в своих проявлениях не имеют почти ничего общего. Одно сознание формируется из восприятия всевозможных случайных или намеренно создаваемых механических впечатлений, к которым также следует отнести "звучания" различных слов, по сути дела, как говорится, пустых, а другое сознание формируется из переданных ему по наследству, так сказать, "уже ранее сложившихся материальных результатов", которые смешались с соответствующими частями человеческого состава, а также из данных, возникающих из преднамеренного вызывания им ассоциативных сопоставлений этих уже имеющихся в нем "материализовавшихся данных".

            Вся полнота структуры, так же как и проявление этого второго сознания человека, которое есть не что иное, как то, что называется "подсознанием", и формируется из "материализовавшихся результатов" наследственности и сопоставлений, осуществляемых преднамеренно самим человеком, должна - по моему мнению, сформировавшемуся на основе моих многолетних экспериментальных исследований при исключительно благоприятно сложившихся условиях, - господствовать в общем присутствии человека.

            В результате этого моего убеждения, которое, без сомнения, пока вам кажется плодом фантазии поврежденного рассудка, я не могу теперь, как вы сами понимаете, игнорировать это второе сознание и, побуждаемый своей сущностью, вынужден построить общее изложение даже этой первой главы моих писаний - именно главы, которая должна быть предисловием ко всему дальнейшему, - расчитывая, чтобы она проникла в ваши представления, накопленные в обоих этих ваших сознаниях, и требуемым для моей цели образом взбаламутила их.

            Продолжая свои писания с этим расчетом, я должен прежде всего сообщить вашему воображаемому сознанию, что, благодаря трем определенным своеобразным данным, кристаллизовавшимся в моем составе в течение разных периодов моего подготовительного возраста, я действительно уникален по части, так сказать, "внесения беспорядка" во все понятия и убеждения, считающиеся твердо закрепившимися в составе людей, с которыми я общаюсь.

            Ай-ай-ай!... Я уже чувствую, что в вашем "ложном", но, по вашему мнению, "истинном" сознании начинают волноваться, подобно "растревоженным пчелам", все главные данные, переданные вам по наследству от дядюшки и вашей матери, совокупность каковых данных, всегда и во всем, по меньшей мере порождает в вас все же чрезвычайно хороший, как в данном случае, импульс любопытства поскорее узнать, почему я, то есть новичок в писательстве, имя которого ни разу не было упомянуто в газетах, вдруг стал таким уникальным.

            Ничего! Я лично очень доволен возникновением этого любопытства хотя бы только в вашем "ложном" сознании, так как я уже знаю по опыту, что этот импульс, недостойный человека, иногда может даже переходить из этого сознания в натуру человека и становиться достойным импульсом - импульсом желания знать, который, в свою очередь, способствует лучшему восприятию и даже более точному пониманию сути любого объекта, на котором, как иногда случается, может сосредоточиться внимание современного человека, и поэтому я даже с удовольствием готов удовлетворить это любопытство, возникшее в вас в настоящий момент.

            Теперь слушайте и постарайтесь оправдать, а не разочаровать мои, ожидания. Эта моя оригинальная личность, - уже "разнюханная" некоторыми определенными индивидуумами из обоих хоров Высшего Суда, откуда исходит Объективная справедливость, а также здесь на Земле пока еще очень ограниченным числом людей, - основывается, как я уже сказал, на трех вторичных специфических данных, сформировавшихся во мне в разное время в течение моего подготовительного возраста.

            Первое из этих данных с самого начала своего возникновения стало, так сказать, главным направляющим рычагом всего моего состава, а другие два и "живительными источниками", так сказать, для питания и совершенствования этого первого данного.

            Возникновение этого первого данного произошло, когда я был еще только, как говорится, "пухленьким карапузом". Моя дорогая, ныне покойная бабушка была тогда еще жива, и ей было сто с лишним лет.

            Когда моя бабушка - Царство ей Небесное - умирала, моя мать, как тогда было принято, подвела меня к ее постели, и, в то время как я целовал ее правую руку, моя дорогая, ныне покойная бабушка положила мне на голову свою слабеющую левую руку и шепотом, однако очень отчетливо сказала: "- Старший из моих внуков! Слушай и всегда помни мой строгий наказ тебе: никогда не делай в жизни так, как делают другие." Сказав это, она устремила пристальный взгляд на мою переносицу и, очевидно, заметив, что я озадачен и лишь смутно понял то, что она сказала, добавила несколько сердито и внушительно: "- Или ничего не делай - просто ходи в школу, - или делай что-нибудь, чего никто больше не делает." После чего она тотчас же, без колебаний и с ощутимым импульсом презрения ко всему окружающему ее и с похвальным самосознанием отдала свою душу прямо в руки Его Правдивости, Архангела Гавриила.

            Я думаю, вам будет интересно и даже поучительно узнать, что все это произвело на меня столь сильное впечатление, что мне вдруг стало невыносимо чье-либо присутствие, и поэтому, как только мы вышли из комнаты, где лежало смертное "планетарное тело" причины моего возникновения, я очень тихо, стараясь не привлекать внимания, ушел и залез в ларь, куда во время великого поста складывали отруби и картофельные очистки для наших "санитарок", то есть свиней, и лежал там, без еды и питья, в вихре бурлящих и спутанных мыслей - которых тогда в моем детском мозгу, к счастью для меня, было еще лишь очень ограниченное количество, - вплоть до возвращения с кладбища моей матери, плач которой, когда она обнаружила мое исчезновение и безуспешно искала меня, так сказать, "сокрушил" меня; я тогда тотчас же выбрался из ларя и, постояв сначала на его краю почему-то с протянутой рукой, подбежал к ней и, уцепившись за ее юбку, стал непроизвольно топать ногами и, не знаю почему, подражать крику осла, принадлежащему нашему соседу, судебному приставу.

            Почему это произвело на меня такое впечатление именно тогда и почему я почти автоматически проявлял себя так странно, я до сих пор не могу понять; хотя последние годы, особенно в дни "Масленицы", я много размышлял, стараясь главным образом найти причину этого.

            Тогда у меня было только логическое предположение, что это было, может быть, только потому, что комната, в которой произошла эта священная сцена, которой было суждено иметь громадное значение для всей моей дальнейшей жизни, была насквозь пропитана ароматом особого ладана, привезенного из монастыря "Старый Афон" и очень популярного среди последователей всех вероучений христианской религии. Как бы то ни было, этот факт еще и теперь остается голым фактом.

            В течение последовавших за этим событием дней в моей общем состоянии не случилось ничего особенного, если не считать того, что эти дни я чаще обычного ходил вверх ногами, то есть на руках.

            Мой первый поступок, явно расходящийся с проявлениями других, хотя, по правде говоря, совершенный без участия не только моего сознания, но также и подсознания, произошел ровно на сороковой день после смерти моей бабушки, когда вся наша семья, родственники и все уважавшие мою дорогую, всеми любимую бабушку собрались, как принято, на кладбище, чтобы совершить над ее смертными останками, покоящимися в могиле, так называемую "панихиду", когда вдруг, ни с того ни с сего, вместо того, чтобы соблюдать то, что было принято у людей всех степеней условной и безусловной нравственности и всякого материального положения, то есть, вместо того чтобы спокойно стоять с удрученным видом, с выражением горя на лице и даже, если возможно, со слезами на глазах, я стал скакать вокруг могилы, как бы приплясывая, и петь: "Ой, ой, ой! Ой, ой, ой!
Со святыми упокой,
Раз она ушла домой,
Перешедши в мир иной.

            Ой, ой, ой! Ой, ой, ой!
Со святыми упокой..." ... и т.д., и т.п.

            И с тех пор в отношении всякого, так сказать "обезъянниченья", то есть подражания обычным механическим проявлениям окружающих, в моем составе возникало "нечто", всегда и во всем порождающее то, что я назвал бы теперь "непреодолимым стремлением" делать все не так, как другие.

            В этом возрасте я поступал, к примеру, следующим образом.

            Если, например, учась ловить мяч правой рукой, мой брат, сестры и соседские дети, приходившие играть с нами, подбрасывали мяч вверх, я, имея ввиду ту же цель, сперва сильно ударял мячом о землю, и только когда он отскакивал, я, сперва сделав сальто, ловил его и то только большим и средним пальцами левой руки, или, если все другие дети скатывались с пригорка вперед головой, я старался делать это, и притом всякий раз лучше и лучше, как у детей это тогда называлось, "задом наперед", или, если нам, детям, давали разные "абаранские печения", то все другие дети, прежде чем положить в рот, сперва облизывали его, по-видимому для того, чтобы попробовать на вкус и продлить удовольствие, а я... сперва обнюхивал его со всех сторон и, может быть, даже прикладывал к уху и внимательно прислушивался и потом, хотя почти бессознательно, однако, тем не менее, серьезно, приговаривая про себя:

"Только так, только так,

Жадно ест один дурак.

Если дать себе потворство,

Можно лопнуть от обжорства"

и ритмично напевая в такт, откусывал только один кусочек и, не смакуя, его проглатывал, - и т.д. и т.п.

            Первое из событий, во время которого во мне возникло одно из двух упомянутых данных, ставших "живительными источниками" для питания и совершенствования наказа моей бабушки, произошло в том возрасте, когда я превратился из пухленького карапуза в так называемого "молодого повесу" и уже становился, как иногда говорится, "кандидатом в молодого человека приятной наружности и подозрительной внутренности".

            И это событие произошло при следующих обстоятельствах, возможно, даже специально скомбинированных самой Судьбой.

            Вместе с несколькими такими же, как я сам, молодыми повесами, я однажды ставил силки на голубей на крыше соседского дома, когда вдруг один из мальчиков, стоявший надо мной и внимательно наблюдавший за мной, сказал: "- Я думаю, что петлю из конского волоса нужно расположить так, чтобы в нее не попал большой палец голубя, потому что, как нам недавно объяснил учитель зоологии, во время движения именно в этом пальце сосредотачивается резервная сила голубя, и поэтому, если этот большой палец голубя попадет в петлю, голубь может, конечно, легко разорвать ее." Другой мальчик, наклонившийся как раз напротив меня, у которого, между прочим, когда он говорил, всегда изо рта во все стороны обильно разлеталась слюна, фыркнул при этом замечании первого мальчика следующими словами, сопровождаемыми обильным количеством слюны: "- Закрой свою пасть, ты, жалкий готтенготский ублюдок! Ты такой же недоносок, как и твой учитель! Если наибольшая физическая сила голубя сосредоточена в этом большом пальце, то тем более мы должны стремиться, чтобы как раз этот палец и попал в петлю. Только тогда наша цель - то есть поймать этих несчастных голубей - будет иметь какой-то смысл в той особенности мозга, свойственной всем обладателям этого мягкого и скользкого "нечто", которая состоит в том, что, когда (из-за других действий, от которых зависит его ничтожная способность проявления) возникает периодически необходимое закономерное так называемое "изменение присутствия", этот небольшой так называемый "закономерный кавардак" (которому надлежит происходить для оживления его других процессов в его общем функционировании) тотчас же создает возможность временного перемещения центра тяжести всего функционирования (в котором это скользкое "нечто" играет очень небольшую роль) из своего обычного места в другое, вследствие чего во всем этом общем функционировании часто получаются неожиданные результаты, смехотворные до нелепости." Он выпалил последние слова с таким фонтаном слюны, что мое лицо как будто оказалось подставленным под "пульверизатор" (причем не "эрзац" продукции), изобретенный немцами для окрашивания материалов анилиновыми красителями.

            Этого я стерпеть не мог, и, прямо из своего положения на корточках, я бросился на него и, ударив его изо всей силы головой под ложечку, мгновенно сбил его с ног, и он, как говорится, "потерял сознание".

            Я не знаю и не желаю знать, в каком духе сформулируется в вашем мышлении результат информации об этом необычайном, по моему мнению, совпадении жизненных обстоятельств, которое я сейчас намереваюсь здесь описать, хотя для моего мышления это совпадение было прекрасным материалом, подтверждающим возможность того, что это описанное мною событие, случившееся в моей юности, произошло не просто случайно, а было намеренно создано некими внешними силами.

            Дело в том, что этому ловкому приему всего лишь за несколько дней до этого события меня в совершенстве обучил один греческий священник из Турции, который был вынужден бежать оттуда, преследуемый турками за свои политические убеждения, и, по прибытии в наш город, был нанят моими родителями, чтобы обучать меня современному греческому языку. Я не знаю, на каких данных основывались его политические убеждения и идеи, но я очень хорошо помню, что во всех разговорах этого греческого священника, даже когда он объяснял мне разницу между междометиями в древнем и современном греческом, действительно всегда очень ясно были видны его мечты как можно скорее попасть на остров Крит и проявить себя там, как подобает истинному патриоту.

            Так вот, лицезрея последствия своего искусства, я, должен признаться, сильно испугался, так как, ничего не зная о подобной реакции от удара в это место, я в самом деле решил, что убил его.

            В тот момент, когда я переживал этот страх, другой мальчик, двоюродный брат того, кто стал первой жертвой моего, так сказать, "искусства самозащиты", видя это, без промедления и явно обуреваемый, так сказать, "родственными чувствами", тотчас же кинулся на меня и со всего размаха ударил меня кулаком в лицо.

            От этого удара у меня, как говорится, искры из глаз посыпались, и в то же самое время мой рот так наполнился, как будто в него набили столько корма, что хватило бы чтобы откормить тысячу цыплят.

            Через некоторое время, когда оба эти странные ощущения во мне успокоились, я тогда действительно обнаружил у себя во рту какое-то инородное тело, и, когда я вытащил его пальцами, оказалось, что это не что иное, как зуб огромных размеров и странной формы.

            Видя, что я уставился на этот необыкновенный зуб, все мальчики столпились вокруг меня и тоже начали разглядывать его с большим любопытством и при необычном молчании.

            К этому времени сбитый с ног и неподвижно лежавший мальчик пришел в себя и, поднявшись, тоже стал, как ни в чем не бывало, рассматривать мой зуб вместе с остальными мальчиками.

            У этого странного зуба было семь корней, и на конце каждого из них выступила капля крови, и через каждую отдельную каплю ясно и отчетливо просвечивал один из семи аспектов проявления белого луча.

            После этого молчания, необычного для нас, "молодых повес", опять поднялся обычный гвалт, и в этом гаме было решено немедленно идти к цирюльнику, специалисту по удалению зубов, и спросить его, почему этот зуб такой.

            Итак, мы все слезли с крыши и направились к цирюльнику. И я, как "герой дня", выступал впереди их всех.

            Цирюльник, бросив небрежный взгляд, сказал, что это просто "зуб мудрости" и что такой зуб имеют все, принадлежащие к мужскому полу, которых, до того, как они впервые произнесут "папа" и "мама", вскармливают молоком только их собственной матери и которые с первого взгляда способны различить среди многих других лиц лицо своего собственного отца.

            В результате всей совокупности последствия этого события, когда мой бедный "зуб мудрости" стал настоящей жертвой, не только мое сознание стало постоянно впитывать в связи со всем суть сути завета моей покойной бабушки - да благословит Господь ее душу, - но в это время у меня также, поскольку я не обратился к "квалифицированному дантисту", чтобы заполнить пустоту на месте этого моего зуба (чего, между прочим, я не мог сделать потому, что наш дом был слишком далеко от какого бы то ни было центра современной культуры), из этой полости постоянно начало сочиться "нечто", которое - как мне лишь недавно объяснил очень известный метеоролог, с которым нам случалось стать, как говорится, "закадычными друзьями", благодаря частым встречам в парижских ночных ресторанах Монмартра, - имело свойство возбуждать интерес к причинам возникновения каждого подозрительного "действительного факта" и тенденцию выискивать эти причины, и это свойство, не переданное моему составу по наследству, постепенно и автоматически привело к тому, что я в конце концов стал специалистом по расследованию всех подозрительных явлений, которые, как то часто бывало, попадались на моем пути.

            Это свойство, сформировавшееся во мне вскоре после этого события, - когда я, конечно, при содействии нашего ВСЕОБЩЕГО ВЛАДЫКИ БЕЗЖАЛОСТНОГО ГЕРОПАСА, то есть, с "течением времени", превратился в уже описанного мною молодого человека, - стало для меня настоящим неугасимым, всегда пылающим очагом сознательности.

            Вторым из упомянутых живительных факторов, способствующим на этот раз полному слиянию наказа моей дорогой бабушки со всеми данными, составляющими мою общую индивидуальность, была совокупность впечатлений, полученных из случайно приобретенных мною сведений относительно происшедшего здесь, на Земле среди нас, события, раскрывающего происхождение того "принципа", который, как оказалось согласно разъяснениям мистера Алана Кардека во время "совершенно секретного" спиритического сеанса, впоследствии стал повсюду среди подобных нам существ, возникающих и существующих на всех других планетах нашей Великой Вселенной, одним из главных "принципов жизни".

            Словесная формулировка этого нового "вселенского принципа жизни" следующая: "Гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы." Так как этот "принцип", теперь уже всеобщий, возник на той же самой планете, на которой возникли и вы и на которой, более того, вы почти всегда ведете безмятежную жизнь и часто танцуете фокстрот, я считаю, что не имею права утаить от вас известные мне сведения, проясняющие некоторые подробности возникновения этого всеобщего принципа.

            Вскоре после несомненного внедрения в мою природу упомянутого нового свойства, то есть необъяснимого стремления выяснить истинные причины возникновения всяких "действительных фактов", в первый мой приезд в сердце России, город Москву, где, не найдя ничего другого для удовлетворения своих психических потребностей, я занялся изучением русских былин и поговорок, мне однажды довелось, то ли случайно, то ли в результате какой-то неизвестной мне объективной закономерности, узнать, между прочим, следующее.

            Однажды один русский, по виду просто купец, должен был поехать из своего провинциального города по тому или иному делу в эту вторую столицу России, город Москву, а сын, его любимец - потому что он был похож на свою мать - просил его привезти ему какую-то книгу.

            Когда этот великий невольный автор "вселенского принципа жизни" прибыл в Москву, он вместе со своим другом, как было и еще остается там, "вдрызг напился" настоящей "русской водки".

            И когда эти два представителя этой весьма значительной современной группировки двуногих дышащих существ выпили надлежащее количество стаканов этой "русской благодати" и обсуждали проблему так называемого "народного просвещения", с чего уже давно было принято всегда начинать любой разговор, наш купец вдруг по ассоциации вспомнил просьбу своего дорогого сына и решил немедленно отправиться со своим другом в книжную лавку покупать книгу.

            В лавке купец, просматривая поданную ему продавцом книгу, спросил, сколько она стоит.

            Продавец ответил, что книга стоит шестьдесят копеек.

            Заметив, что обозначенная на обложке книги цена лишь сорок пять копеек, наш купец сначала задумался странным, вообще не обычным для русских образом, а потом повел плечами, приосанился и, выпятив грудь, как гвардейский офицер, после непродолжительного молчания сказал очень спокойным, но весьма авторитетным тоном: "- Но здесь здесь указано сорок пять копеек. Почему вы спрашиваете шестьдесят?" На это продавец, сделав, как говорится, "елейное" лицо, свойственное всем продавцам, ответил, что книга действительно стоит только сорок пять копеек, но должна продаваться за шестьдесят, потому что пятнадцать копеек надбавляются за почтовые расходы.

            Получив этот ответ, наш русский купец был озадачен этими двумя совершенно противоположными, но, по-видимому, безусловно совместимыми фактами, и было заметно, что в нем начинает чтото происходить; уставившись в потолок он опять задумался, на этот раз подобно английскому профессору, который изобрел капсулу для касторового масла, потом вдруг повернулся к своему другу и впервые на Земле произнес словесную формулу, которая, выражая своей сутью несомненную объективную истину, с тех пор приобрела характер поговорки.

            И изложил он ее тогда своему другу следующим образом: "- Ничего, брат, мы возьмем книгу. Как-никак мы сегодня гуляем, а уж если "гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы."" Что касается меня, к несчастью, обреченного уже при жизни испытать прелести "Ада", то, как только я увидел все это, во мне немедленно начало и довольно долго продолжало происходить что-то очень странное, чего я не испытывал ни раньше, ни потом: как будто бы во мне начались всевозможные, как говорят современные "хивинцы", "призовые скачки" между всеми различными по происхождению ассоциациями и обычно случающимися во мне переживаниями.

            В то же самое время в области всего моего позвоночника начался сильный, почти невыносимый зуд, а в самом центре солнечного сплетения - резкая боль, тоже невыносимая, и все это, то есть эти двойные, взаимно стимулирующие ощущения, по истечении некоторого времени внезапно сменились состоянием такого внутреннего покоя, который я испытал в последующей жизни только однажды, когда надо мной совершался обряд великого посвящения в Братство "Основателей делания масла из воздуха", и позже, когда "Я" - то есть это мое "нечто неизвестное", которое в древние времена один чудак (которого окружающие называли, как мы теперь называем таких людей, "учеными") определил как "допускающее относительные перемещения образование, зависящее от качества функционирования мышления, чувства и физического автоматизма", а по определению другого, также древнего и известного ученого, араба Маль-эль-Лель (каковое определение, между прочим, с течением времени заимствовал и по-другому повторил не менее известный и ученый грек Ксенофон) является "объединенным результатом сознания, подсознания и инстинкта", - так вот, когда это самое "Я" в этом состоянии направило мое потрясенное внимание внутрь меня, тогда, во-первых, оно очень ясно констатировало, что все, вплоть до каждого отдельного слова, разъясняющее эту цитату, которая стала "вселенским принципом жизни", трансформировалось во мне в особую космическую субстанцию и, слившись с данными, уже кристаллизовавшимися во мне значительно раньше от наказа моей покойной бабушки, превратило эти данные в "нечто", и это "нечто", протекая повсюду через мой состав, навсегда обосновалось во всех атомах, слагающих этот мой состав и, во-вторых, это мое злополучное "Я" тут же определенно почувствовало и с импульсом покорности поняло то печальный для меня факт, что уже с этого момента я должен буду волей-неволей проявлять себя всегда и во всем без исключения в соответствии с этим неотъемлемым качеством, сформировавшемся во мне не по законам наследственности и даже не под влиянием окружающих обстоятельств, а возникшим в моем составе под влиянием трех внешних случайных причин, не имеющих ничего общего друг с другом, именно: благодаря, вопервых, наказу человека, ставшему, без малейшего желания с моей стороны, пассивной причиной причины моего возникновения, во-вторых, из-за одного моего зуба, выбитого каким-то мальчишкой-оборванцем, главным образом, из-за "слюнявости" кого-то еще, и, в-третьих, благодаря словесной формуле, произнесенной в пьяном состоянии совершенно посторонним мне человеком - каким-то купцом "московской марки".

            Если до своего знакомства с этим "вселенским принципом жизни" я осуществлял все проявления иначе, чем другие подобные мне двуногие животные, возникающие и вегетирующие со мной на одной и той же планете, то я делал это автоматически и только иногда полусознательно, но после этого события я начал делать это сознательно и притом с инстинктивным ощущением двух слившихся импульсов самоудовлетворения и сознания, что правильно и достойно выполняю свой долг перед Великой Природой.

            Следует даже подчеркнуть, что, хотя и до этого события я уже делал все не так, как другие, однако мои проявления почти не привлекали внимания моих соотечественников вокруг меня, но с того момента, когда суть этого принципа жизни была усвоена моей природой, тогда, с одной стороны, все мои проявления как целенаправленные, так и просто возникающие, как говорится, "от нечего делать", приобрели живительность и стали "мозолить" глаза всякому, без исключения, подобному мне существу, прямо или косвенно обращающего внимания на мои действия, и, с другой стороны, я сам начал выполнять все эти мои действия в предельно возможном соответствии с наказаниями моей покойной бабушки, и я автоматически приобрел обыкновение, приступая к чему-нибудь новому, а также при всяком изменении, конечно значительном, всегда произносить про себя или вслух: "- Гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы." И вот, например, в данном случае также, поскольку, вследствие причин, не зависящих от меня, а проистекающих из необычных и случайных обстоятельств моей жизни, мне приходится писать книги, я вынужден делать это также в соответствии с тем же самым принципом, который постепенно определился благодаря разным необычайным комбинациям, созданным самой жизнью, и который слился с каждым атомом моего состава.

            На этот раз я начну осуществлять этот свой психофизический принцип таким образом, что не буду следовать издавна установившемуся обыкновению всех писателей брать в качестве темы своих разнообразный писаний события, предположительно происходившие или происходящие на Земле, а возьму вместо этого в качестве масштаба событий своих писаний - всю Вселенную. Таким образом, в данном случае также: "Брать, так брать!"- то есть "Гулять, так гулять, оплатим и почтовые расходы".

            Всякий писатель может писать в пределах масштаба Земли, но я не "всякий" писатель.

            Могу ли я ограничить себя лишь этой нашей в объективном смысле "жалкой Землей"? Сделать это, то есть взять для своих писаний те же темы, какие обычно берут другие писатели, мне нельзя хотя бы потому, вдруг действительно окажется правдой то, что утверждают наши ученые спириты, - и моя бабушка узнает об этом, и вы понимаете, что может случиться с ней, с моей дорогой любимой бабушкой? Не перевернется ли они в гробу, к тому же не один раз, как обычно говорится, а - насколько я ее знаю, особенно теперь, когда я могу уже вполне "умело" входить в положение другого, - она перевернется столько раз, что станет похожа на "волчок".

            Пожалуйста, читатель, не беспокойся... Я буду, конечно, также писать и о Земле, но с таким беспристрастием, что сама эта сравнительно маленькая планета, а также все находящиеся на ней, будет соответствовать тому месту, которое оно фактически занимает и которое, даже по твоей собственной здравой логике, достигнутой, конечно, благодаря моему руководству, она должна занимать в нашей Великой Вселенной.

            Я должен, конечно, сделать и так называемыми "героями" этих своих писаний не таких типов, как какой-нибудь Иванов, Петров или Сидоров, которые возникают в результате недоразумения и которые не приобретают в течение процесса своего формирования ко времени так называемой "ответственной жизни" абсолютно ничего из того, что подобает иметь возникновению, сотворенному по образу Божьему, то есть человеку, и которые неустанно развивают в себе, до своего последнего вздоха, только такие прелести, как, например, "похотливость", "слюнявость", "влюбчивость", "злобность", "малодушие", "завистливость" и тому подобные пороки, недостойные человека.

            Я намереваюсь ввести в свои писания таких героев, что каждый, как говорится, "волей-неволей" почувствует всем своим существом их реальность, и в отношении которых в каждом читателе должны неизбежно кристаллизоваться данные, что они не просто "кто-попало", а действительно "что-то" представляют собой.

            За последние недели, лежа в постели, совершенно больной телом, я мысленно наметил краткое содержание своих будущих писаний и продумал форму и последовательность их изложения, и я решил сделать главным героем первой серии моих писаний... знаете кого?... Самого Великого Вельзевула - даже не смотря на то, что этот мой выбор с самого начала может вызвать в мышлении большинства моих читателей такие мысленные ассоциации, которые должны породить в них всевозможные автоматические противоречивые импульсы под действием того множества данных, неизбежно формирующихся в психее людей вследствие всех установившихся ненормальных условий нашей внешней жизни, каковые данные вообще кристаллизуются в людях вследствие знаменитой, так называемой "религиозной морали", существующей и укоренившейся в их жизни, и в них, следовательно, неизбежно должны сформироваться данные для необъяснимой враждебности по отношению ко мне лично.

            Но знаешь что, читатель?

            В случае, если ты решишь рискнуть, несмотря на это Предостережение, продолжать знакомиться с моими дальнейшими писаниями и будешь стараться поглощать их всегда с импульсом беспристрастия и понимать самую суть проблем, которые я решил осветить, и учитывая также присущую человеческой психее особенности, что беспрепятственное восприятие добра возможно исключительно лишь при установлении, так сказать, "контакта взаимного искреннего доверия", я сейчас еще хочу сделать тебе откровенное признание относительно возникших во мне ассоциаций, которые, как следствие, отложили в соответствующей области моего сознания данные, побудившие всю мою индивидуальность выбрать главным героем своих писаний как раз этого индивидуума, который предстает перед твоим внутренним взором этим самым господином Вельзевулом.

            Это я сделал не без хитрости. Моя хитрость заключается просто в логическом предположении, что, если я окажу ему это внимание, он непременно - в чем я нисколько не сомневаюсь - должен проявить свою благодарность и помочь мне всеми имеющимися в его распоряжении средствами в моих намеченных писаниях.

            Хотя господин Вельзевул сделан, как говорится, "из другого теста", однако, поскольку Он также может мыслить и, что весьма важно, имеет - как я недавно узнал, благодаря трактату знаменитого католического монаха брата Балдаона - хвост с завитком, то я, будучи совершенно убежден по опыту, что завитки никогда не бывают естественными, а могут получаться только путем различных намеренных манипуляций, заключаю, в соответствии со "здравой логикой" иеромантии, сформировавшейся в моем сознании от чтения книг, что господин Вельзевул должен также обладать немалой долей тщеславия и поэтому сочтет крайне неудобным не помочь тому, кто собирается рекламировать его имя.

            Недаром наш славный и несравненный учитель Мулла Насср Эддин часто говорит: "- Не смазав ладонь, невозможно не только нигде сносно прожить, но даже и дышать." А другой, также земной мудрец, ставший таковым благодаря непроходимой человеческой глупости, по имени Тиль Уленшпигель, выразил то же самое следующими словами: "- Не подмажешь - не поедешь." Зная эти и многие другие изречения народной мудрости, складывавшиеся столетиями в совместной жизни людей, я решил "подмазать" именно господина Вельзевула, который, как всякий понимает, имеет возможностей и знаний более чем достаточно.

            Довольно, старина! Шутки в сторону, даже философские. Ты, кажется, нарушил из-за всех этих отступлений один из главных принципов, выработанных в тебе и положенных в основу системы заранее обдуманного перенесения твоих мечтаний в жизнь с помощью этой новой профессии; каковой принцип состоит в том, чтобы всегда помнить и принимать во внимание, что у современного читателя ослаблено функционирование мышления, и не утомлять его восприятием многих идей за короткий срок.

            Более того, когда я попросил одного из всегда окружавших меня людей, из тех, которые "готовы войти в Рай прямо в сапогах", прочитать вслух все то, что я написал в этой вступительной главе, тогда то, что я назвал своим "Я", - конечно с участием всех определенных данных, сложившихся в моей своеобразной психее за прошедшие годы, каковые данные дали мне, среди прочего понимание психеи подобных мне созданий другого типа, - констатировало и удостоверилось, что в составе каждого читателя, без исключения, благодаря одной только этой первой главе, должно было неизбежно возникнуть "нечто", автоматически порождающее определенное недружелюбие по отношению ко мне лично.

            По правде сказать, сейчас меня тревожит главным образом не это, а то, что в конце этого чтения я также констатировал, что в итоге всего изложенного в этой главе весь мой состав, в котором вышеупомянутое "Я" играет очень небольшую роль, проявил себя в полном противоречии с одной из основных заповедей особенно мною почитаемого Всеобщего Учителя Муллы Насср Эддина, которую он сформулировал словами: "Не суй палку в осиное гнездо." Волнение, которое охватило весь организм, воздействуя на мои чувства, и которое происходило из сознания, что в читателе должно обязательно возникнуть по отношению ко мне недружелюбное чувство, сразу же улеглось, как только я вспомнил старую русскую пословицу: "Перемелется - мука будет".

            Но теперь меня серьезно беспокоит не только волнение, которое возникло в моем организме, когда я понял, что пренебрег соблюдением заповеди Муллы Насср Эддина; как только я понял это, во мне стал еще больше усиливаться какой-то очень странный процесс, начавшийся в моих обеих недавно обнаруженных "душах" и принявший форму необычного зуда, так что теперь он вызывает и производит почти невыносимую боль в области пониже правой половины моего уже и без этого перегруженного "солнечного сплетения".

            Постой, постой!... Этот процесс, кажется, тоже прекращается, и во всех глубинах моего сознания и, пока скажем, "даже ниже моего подсознания" уже начинает возникать все необходимое для полной уверенности, что он прекратится совершенно, так как я вспомнил еще один отрывок житейской мудрости, раздумье над которым привело мое мышление к мнению, что, если я и поступил вопреки совету высокочтимого Муллы Насср Эддина, однако я невольно действовал в соответствии с принципом в высшей степени симпатичного - не так уж известного повсюду на Земле, но незабываемого теми, кто хоть раз встречался с ним, - этого настоящего сокровища, Карапета из Тифлиса.

            Ничего не поделаешь... Раз уж эта моя вступительная глава оказалась такой длинной, не беда, если я еще немного удлинню ее, чтобы рассказать вам также об этом чрезвычайно симпатичном Карапете из Тифлиса.

            Прежде всего, я должен сказать, что двадцать или двадцать пять лет назад на тифлисской железнодорожной станции был "паровой гудок".

            Гудок давали каждое утро, чтобы будить железнодорожников и станционных рабочих, а так как тифлисская станция стояла на холме, этот гудок был слышен почти во всем городе, и он будил не только железнодорожных рабочих, но и жителей самого города Тифлиса.

            Тифлисские местные власти, насколько я помню, даже затеяли переписку с начальством железной дороги по поводу нарушения утреннего сна мирных граждан.

            Подавать пар для гудка каждое утро было обязанностью этого самого Карапета, работавшего на станции.

            Итак, когда он утром подходил к веревке, с помощью которой он подавал пар с гудок, он обычно, прежде чем взяться за веревку и потянуть ее, махал рукой во всех направлениях и торжественно, как мусульманский мулла с минарета, громко выкрикивал: "- Ваша мать ..., ваш отец ..., ваш дед хуже чем ..., чтоб ваши глаза, уши, нос, селезенка, печенка, мозоли ..."- и т.д.; короче говоря, он произносил на разные лады все известные ему проклятия и только после этого тянул за веревку.

            Когда я услышал об этом Карапете и этом его обыкновении, я однажды вечером после работы навестил его с небольшим бурдюком катехинского вина и, после совершенного этого обязательного местного "ритуала торжественного провозглашения тостов", спросил его, конечно подобающим образом, а также в соответствии с местными правилами "вежливого обхождения", принятыми во взаимоотношениях, почему он так делает.

            Залпом осушив стакан и спев один раз известную грузинскую песню "Мы мало выпили", обязательно исполняемую при выпивке, он неторопливо начал отвечать следующим образом: "- Так так вы пьете вино не так, как пьют теперь, то есть не просто для видимости, а действительно честно, то это указывает мне, что вы хотите узнать об этом моем обыкновении не из любопытства, как наши инженеры и техники, а действительно из-за своего стремления к знанию, и поэтому я хочу и даже считаю своим долгом откровенно поведать вам точную причину этих внутренних, так сказать, моих "деликатных соображений", которые привели меня к этому и мало-мальски укрепили во мне такую привычку." Затем он рассказал следующее: "- Прежде я работал на этой станции по ночам - чистил паровые котлы, но, когда привезли сюда этот паровой гудок, начальник станции, очевидно учитывая мой возраст и неспособность выполнять эту тяжелую работу, приказал мне заниматься только подачей пара в гудок, для чего я должен был приходить в определенное время каждое утро и каждый вечер.

            В первую неделю этой новой работы я однажды заметил, что после выполнения этой своей обязанности я чувствовал себя в течение часа или двух как-то не по себе. Но когда это странное чувство увеличивалось день ото дня, в конце концов стало определенным инстинктивным беспокойством, от которого пропала даже моя склонность к "махоху", я начал с той поры все время думать и думать, чтобы выяснить причину этого. Я думал обо всем этом по той или иной причине особенно напряженно, когда шел на работу или возвращался домой, но как я ни старался, я не мог уяснить себе абсолютно ничего хотя бы приблизительно.

            Так продолжалось почти два года, и, наконец, когда мозоли на моих ладонях от веревки парового гудка совсем затвердели, я совершенно случайно и неожиданно понял, почему я испытываю это беспокойство.

            Толчком к правильному понимаю, в результате которого во мне сформировалось относительно этого непоколебимое убеждение, было одно восклицание, случайно услышанное мною при следующих, довольно своеобразных, обстоятельствах.

            Однажды утром, когда я, не выспавшись, так как провел первую половину ночи на крестинах девятой дочери моего соседа, а вторую половину за чтением очень интересной книги, которую я случайно достал и которая называлась "Сны и колдовство", спешил подавать гудок, я неожиданно увидел на углу знакомого мне цирюльника, служившего в городской управе, который сделал мне знак остановиться.

            Обязательность этого моего приятеля цирюльника состояла в том, что бы с определенное время вместе в помощником на специально оборудованной телеге объезжать город и ловить всех беспризорных собак, у которых на ошейниках не было металлических блях, выдаваемых местными властями после уплаты налога, и доставлять этих собак на городскую бойню, где их держали в течение двух недель на казенный счет, подкармливая отбросами с бойни; если по истечении этого периода владельцы собак не приходили за ними и не уплачивали установленного налога, то этих собак с некоторой торжественностью гнали по определенному проходу, ведущему прямо в специально построенную печь.

            Вскоре из другого конца этой знаменитой прибыльной печи с приятным бульканьем вытекало, в пользу отцов нашего города, некоторое количество прозрачного и идеально чистого жира для производства мыла, а также, возможно, что-нибудь еще, и с журчанием, не менее приятным для слуха, вытекало также немалое количество очень полезного вещества для удобрения.

            Этот мой друг цирюльник ловил собак следующим простым и удивительно искусным способом.

            Он где-то достал обыкновенную большую старую рыболовную сеть, которую он, во время своих своеобразных экспедиций по трущобам нашего города на благо человечества, нес сложенную особым образом на своих сильных плечах, и, когда "беспаспортная" собака попадала в сферу его всевидящего и страшного для всего собачьего рода ока, он, не спеша и с мягкостью пантеры, близко подкрадывался к ней и, улучшив подходящий момент, когда собаку заинтересовывало и привлекало что-то ею замеченное, набрасывал на нее сеть и быстро опутывал ее, а потом, подкатив телегу, высвобождал собаку таким образом, что она оказывалась в клетке, прикрепленной к телеге.

            Когда мой друг цирюльник сделал мне знак остановиться, он как раз прицеливался, чтобы набросить в благоприятный момент сеть на свою очередную жертву, которая в тот момент стояла, виляя хвостом, и поглядывая на суку. Мой друг уже собирался набросить сеть, когда вдруг зазвонили колокола соседней церкви, созывая народ к ранней заутрене. При этом неожиданном звоне в утренней тишине собака испугалась и, отскочив в сторону, пулей помчалась по безлюдной улице со всей своей собачьей скоростью.

            Тогда цирюльник, настолько взбешенный этим, что волосы у него даже под мышками встали дыбом, швырнул сеть на мостовую и, плюнув через левое плечо, громко воскликнул: "- О, черт! Нашли время звонить!" Как только это восклицание цирюльника достигло моего мыслительного аппарата, в нем начали роиться разные мысли, которые в конце концов привели к, по моему мнению, правильному пониманию того, почему же во мне возникает вышеупомянутое инстинктивное беспокойство.

            В первый момент после того, как я понял это, у меня возникла даже досада на себя, как это раньше мне не пришла в голову такая простая и очевидная мысль.

            Я понял всем своим существом, что мое воздействие на окружающую жизнь и не могло породить никакого иного результата, чем тот процесс, который все время происходит во мне.

            И в самом деле, все, кого будил шум, который я производил паровозным гудком, нарушавшим их сладкий утренний сон, должны, без сомнения, ругать меня "на чем свет стоит", именно меня, причину этого адского рева, и вследствие этого к моей персоне со всех сторон, конечно, должны течь вибрации всяческой злобы.

            В то знаменитое утро, когда, выполнив свои обязанности, я в обычном подавленном состоянии сидел в соседнем "духане" и ел "хаши" с чесноком, я, продолжая размышлять, пришел к заключению, что, если бы я заранее обругал всех тех, для кого моя работа, производимая на пользу некоторых из них, может казаться помехой, то, согласно объяснениям книги, которую я читал прошлой ночью, как бы ни поносили меня все те, которых можно назвать "пребывающими в сфере идиотизма", то есть между сном и дремотой, это не оказало бы - как объяснено в этой самой книге - на меня совершенно никакого воздействия.

            И действительно, с тех пор как я начал делать это, я больше не чувствую упомянутого инстинктивного беспокойства." Ну теперь, терпеливый читатель, я должен в самом деле закончить эту вступительную главу. Теперь ее надо только подписать.

Стоп! Здесь необходима осторожность! С подписью шутить нельзя, иначе с вами сделают то же самое, что делают в одной из империй Центральной Европы, когда вас заставляют заплатить десятигодовую арендную плату за дом, который вы занимали в течение трех месяцев, только потому, что вы неосмотрительно приложили руку к бумаге, обязывающей возобновлять контракт за дом каждый год.

            Конечно, после этого и еще других примеров из жизненного опыта я должен, во всяком случае в отношении своей собственной подписи, быть очень и очень осторожным.

            Ну, ладно.

            ГЛАВА 2 ПОЧЕМУ ВЕЛЬЗЕВУЛ НАХОДИЛСЯ В НАШЕЙ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЕ Это было в 223 году после сотворения Мира по объективному времяисчислению, или, как сказали бы здесь, на "Земле", в 1921 году после Рождества Христова.

            Через Вселенную летел корабль "транспространственного" сообщения "Карнак".

            Он летел из пространства "Ассупарацата", то есть из пространств "Млечного Пути" с планеты Каратас к солнечной системе "Пандецнох", солнце которой называется также "Полярная Звезда".

            На упомянутом "транспространственном" корабле находился Вельзевул со своими родственниками и приближенными.

            Он отправлялся на планету Ревозврадендр на специальную конференцию, в которой он согласился принять участие по просьбе своих давних друзей.

            Только память об этой старой дружбе вынудила его принять это приглашение, так как он уже был немолод, а такое длительное путешествие и неизбежно связанные с ним превратности были отнюдь не легким делом для всякого в его возрасте.

            Незадолго до этого путешествия Вельзевул вернулся домой на планету Каратас, где он получил свое возникновение и вдали от которой, вследствие обстоятельств, не зависящих от его собственной сущности, он провел много лет своего существования в условиях, не соответствующих его природе.

            Это многолетнее существование, неподходящее для него, вместе со связанными с этим восприятиями, необычными для его природы, и с не соответствующими его сущности переживаниями, не могло не оставить на его общем присутствии заметного следа.

            Кроме того, само время теперь неизбежно состарило его, и упомянутые необычные условия существования привели Вельзевула, того самого Вельзевула, у которого была столь необычайно здоровая, горячая и прекрасная молодость, к столь же необычайной старости.

            Давным-давно, в то время, когда Вельзевул жил еще на планете Каратас, его взяли, благодаря его необычайно изобретательному уму, на службу на "Солнце Абсолют", где наш ВЕРХОВНЫЙ ВЛАДЫКА БЕСКОНЕЧНОСТЬ имеет основное место СВОЕГО Пребывания, и там Вельзевул, среди других ему подобных, стал приближенным ЕГО БЕСКОНЕЧНОСТИ.

            Именно тогда, вследствие еще не сформировавшегося, по молодости, Разума и вследствие незрелости и поэтому еще горячности своего мышления, основанного (что естественно для существ, еще не ставшими определенно ответственными) на ограниченном понимании, - Вельзевул однажды увидел в управлении Миром что-то, показавшееся ему "нелогичным", и, найдя поддержку среди своих товарищей, существ, как и он еще не сформировавшихся, вмешался не в свое дело.

            Вследствие пылкости и силы натуры Вельзевула тогдашнее вмешательство его и его товарищей вскоре захватило все умы и тем самым поставило центральное государство Мегалокосмоса почти на грань революции.

            Узнав об этом, ЕГО БЕСКОНЕЧНОСТЬ, несмотря на свое Вселюбие и Всепрощение, был вынужден изгнать Вельзевула с его товарищами в один из удаленных районов Вселенной, именно в солнечную систему "Орс", обитатели которой называют ее просто "Солнечной Системой", и назначить местом их существования одну из планет этой солнечной системы, именно Марс, с правом жить также на других планетах, хотя только той же солнечной системы.

            Среди этих изгнанников, помимо упомянутых товарищей Вельзевула, находилось просто несколько сочувствовавших ему, а также приближенные и подчиненные как Вельзевула, так и его товарищей.

            Все со своими домочадцами прибыли в это отдаленное место, и там, на планете Марс, вскоре образовалась целая колония трех-центровых существ с различных планет центральной части нашей Великой Вселенной.

            Все это население, необычное для упомянутой планеты, мало-помалу приспособилось к своему новому месту жительства, и многие из них даже нашли то или иное занятие, чтобы скоротать долгие годы своего изгнания.

            Они нашли занятия либо на этой самой планете Марс, либо на соседней планете, именно на тех планетах, которые были почти совершенно заброшены из-за их удаленности от центра и бедности всех их формаций.

            По мере того, как проходили годы, многие, либо по своей собственной инициативе, либо откликаясь на нужды общего характера, постепенно переселялись с планеты Марс на другие планеты, но сам Вельзевул, вместе со своими приближенными, остался на планете Марс, где он более или менее сносно организовал свое существование.

            Одним из его главных занятий было устройство "обсерватории" на планете Марс для наблюдения как отдаленных пунктов Вселенной, так и условий жизни существ на соседних планетах, и эта его обсерватория, как здесь уместно отметить, впоследствии стала хорошо известна и даже знаменита повсюду во Вселенной.

            Хотя солнечная система "Орс" была заброшена вследствие ее удаленности от центра и по многим другим причинам, тем не менее, наш ВЕРХОВНЫЙ ВЛАДЫКА время от времени направлял СВОИХ Посланцев на планеты этой системы, чтобы более или менее упорядочивать бытийное существование возникающих на них трех-мозговых существ, для координации процесса их существования с общей Мировой Гармонией.

            И в соответствии с этим на одну из планет этой солнечной системы, именно на планету Земля, однажды был направлен такой Посланец от нашего БЕСКОНЕЧНОСТИ, некий Ашиата Шиемаш, а, так как Вельзевул выполнил тогда что-то требовавшееся в связи с его миссией, упомянутый Посланник, вернувшись снова на "Солнце Абсолют", горячо просил ЕГО БЕСКОНЕЧНОСТЬ простить этого когда-то молодого и пылкого, но теперь состарившегося Вельзевула.

            Приняв во внимание эту просьбу Ашиата Шиемаша, а также скромное и устремленное к познанию существование самого Вельзевула, наш СОЗДАТЕЛЬ ТВОРЕЦ простил его и разрешил ему вернуться в место его возникновения.

            Вот почему Вельзевул, после долгого отсутствия, теперь опять оказался в центре Вселенной.

            Его влияние и авторитет не только не уменьшились во время его изгнания, но, наоборот, они очень увеличились, так как все окружающие его ясно понимали, что, благодаря его продолжительному существованию в вышеупомянутых необычных условиях, его знания и опыт должны были неизбежно расшириться и углубиться.

            И вот, когда на одной из планет солнечной системы "Пандецнох" произошли очень важные события, старые друзья Вельзевула решили побеспокоить его и пригласить на конференцию, связанную с этими событиями.

            И как раз в результате этого Вельзевул теперь совершал длительное путешествие на корабле "Карнак" с планеты Каратас на планету Ревозврадендр.

            На этом большом космическом корабле "Карнак" пассажиры состояли из родственников и приближенных Вельзевула, а также многих существ, служивших на самом корабле.

            В то время, к которому относится это наше повествование, все пассажиры были заняты либо своими обязанностями, либо просто осуществлением того, что называется "активным бытийным мышлением".

            Среди всех пассажиров на борту корабля бросался в глаза один очень красивый мальчик; он был всегда подле самого Вельзевула.

            Это был Хассейн, сын любимого сына Вельзевула Тулуфа.

            После своего возвращения домой из изгнания Вельзевул увидел этого своего внука Хассейна впервые и, оценив его доброе сердце, а также благодаря так называемому "родственному влечению", сразу полюбил его.

            И так как это время случайно совпало со временем, когда Разум маленького Хассейна нуждался в развитии, Вельзевул, имея там много свободного времени, сам занялся воспитанием своего внука, и с тех пор всюду брал с собой Хассейна.

            Вот почему Хассейн также сопровождал Вельзевула в этом длительном путешествии и находился в числе окружавших его.

            И Хассейн, со своей стороны, так любил своего деда, что не желал сделать ни шагу без него и жадно впитывал все, что говорил и чему учил его дед.

            Во время этого повествования Вельзевул с Хассейном и со своим преданным старым слугой Ахуном, всегда всюду сопровождавшим его, сидел на самом высоком "каснике", то есть на верхней палубе корабля "Карнак" под "калнокранопис", несколько напоминающим то, что мы бы назвали "стеклянным колоколом", и они беседовали там, наблюдая при этом безграничное пространство.

            Вельзевул рассказывал о солнечной системе, где он провел долгие годы.

            И Вельзевул как раз описывал тогда особенности природы планеты, называемой Венерой.

            Во время разговора Вельзевулу доложили, что с ним хочет говорить капитан их корабля, и на эту просьбу Вельзевул дал согласие.

                        ГЛАВА 3 ПРИЧИНА ЗАДЕРЖКИ ПАДЕНИЯ КОРАБЛЯ "КАРНАК" Вскоре после этого капитан вошел и, оказав Вельзевулу все подобающие рангу Вельзевула почтения, сказал: "- Ваше Высокопреподобие, позвольте мне узнать ваше авторитетное мнение по поводу "неизбежности", которая находится на линии нашего курса и которая помешает нашему плавному падению кратчайшим путем.

            Дело в том, что если мы будем следовать своим намеченным курсом, то наш корабль через два "килпрено"²пройдет через солнечную систему "Вуаник".

            Но как раз там, где должен проходить наш корабль, приблизительно одним "килпрено" раньше должна также пройти огромная комета, относящаяся к той солнечной системе и именуемая "Сакур", или, как ее иногда называют, "Сорви-голова".

            Потому, если мы будем придерживаться своего предполагаемого курса, мы должны неизбежно пересечь пространство, через которое должна будет пройти эта комета.

            Ваше Высокопреподобие конечно знает, что эта комета "Сорви-голова" всегда оставляет на своем пути массу "зилнотраго"³, которое, попадая в планетарное тело существа, дезорганизует большинство его функций, пока все "зилнотраго" из него не улетучится.

            Сначала я думал, - продолжал капитан, - избежать "зилнотраго", направив корабль в обход этих областей, но для этого был бы необходим длинный крюк, который сильно затянул бы наше путешествие. С другой стороны, ждать где-нибудь, пока рассеется "зилнотраго", пришлось бы еще дольше.

            Учитывая большое различие в решениях стоящей перед нами альтернативы, я не могу решить сам, что делать, и поэтому осмеливаюсь побеспокоить вас, Ваше Высокопреподобие, и просить вашего компетентного совета." После того, как капитан кончил говорить, Вельзевул немного подумал и сказал следующее: "- Право я не знаю, что посоветовать вам, мой дорогой капитан. Ах, да... в той солнечной системе, где я долгое время существовал, есть планета, называемая Землей. На этой планете возникали и еще продолжают возникать очень странные трехцентровые существа. И среди существ континента той планеты, называемого "Азия", возникло и существовало очень мудрое трех-центровое существо, которого они там назвали "Мулла Насср Эддин".

            Для всякой своеобразной ситуации, значительной и незначительной, в жизни тех существ, - продолжал Вельзевул, - у этого земного мудреца Муллы Насср Эддина имелась подходящая и выразительная поговорка.

            Поскольку все его поговорки отражали истинный дух тамошнего существования, я тоже всегда пользовался ими там, как руководством, для того чтобы вести сносное существование среди существ той планеты.

            В данном случае, мой дорогой капитан, я намереваюсь воспользоваться одной из его мудрых поговорок.

            В такой ситуации, которая постигла нас, он, вероятно, сказал бы: "- Выше головы не прыгнешь и хоть близок локоть, да не укусишь." Я вам теперь говорю то же самое и добавляю: делать нечего; когда надвигается событие, порождаемое силами неизмеримо большими, чем наши собственные, нужно подчиниться.

            Вопрос только в том, какое из упомянутых вами решений следует выбрать - то есть переждать где-нибудь или удлинить наше путешествие, сделав "крюк".

            Вы говорите, что крюк значительно удлинит наше путешествие, но на ожидание уйдет значительно больше времени.

            Хорошо, мой дорогой капитан. Предположим, что сделав крюк, мы сэкономили бы немного времени. Как вы думаете: стоит ли подвергать износу детали механизмов