|
Как закалялась сталь - 2
Оглянувшись на свои поражения, я понял, что в эти моменты был всего
лишь недостаточно беспощаден по отношению к себе… (Кои но такинобори
рю нюмон А. Кочергин)
Читать данный опус вовсе не обязательно, потому как в тексте
присутствует неформальная лексика, и описываются совершенно
отвратительные события. Участвовать в подобном автор не рекомендует
никому и уж тем более ни к чему не призывает. Данное «произведение»
- это просто частный взгляд на реальную боевую, психическую
подготовку. Отношение к написанному оставляю на Ваше усмотрение,
натужно пытался написать что-то поучительное. Если читать без иронии
к автору, то может стошнить, - следовательно, читайте с иронией. Все
имена, события и даты подлинные. Неприятного Вам чтения!
P.S. Самовлюблённость повествования отнесите всецело на
слабохарактерность и позёрство автора.
P.P.S. Спасибо Дмитрию, натолкнувшему меня на мысль кинуть весь этот
бред в сеть.
P.P.P.S. Спасибо депутату, писателю и моему другу Сергею Андрееву,
что не написал всю эту гадость за меня
P.P.P.P.S. Огромное спасибо космонавту Гагарину, показавшему, что
невозможное следует делать весело, с криком «Поехали!»
День рождения
В этой конкретной жизни не было ничего более страшного и более
важного, чем детство.
Всё начиналось, как в дешёвом американском фильме-сказке про
тщедушного мальчика, в следствии «мутаций», ставшего прямо-таки
шайтан - каратистом...
Не спал уже часа три, точнее находился в том тонком пространстве,
где уже не реальность, но ещё не сон, тревожное оцепенение, полное
уничтожающих мыслей... «Зачем, ну зачем вообще я родился? Чтобы
терпеть всё это? Какой в этом смысл?» Проще и логичней было
сдохнуть, только открыв глаза и не успев сказать многозначительного
«Вау! Вау!», чем вот так кувыркаться липкими от холодного пота
ночами, задыхаясь от ужаса, собственной ничтожности и ненависти ко
всему живому, безучастно взирающему на это унижение. «Нет, так
нельзя, уж лучше, на хрен, это хоть как-нибудь закончится, чем будет
продолжаться, как многосерийный фильм ужасов, где роль центральной
жертвы достаётся постоянно одному и тому же персонажу, а именно -
мне...»
Окраина большого рабочего города. 1977 год, тогда всё было не так, и
планета Земля ещё была удивлённой обладательницей двух политических
систем. Народ в «счастливейшей» из стран жрал водку, носил
неизвестно каким способом ввезённые и на какие сбережения купленные
джинсы и дерзкие миниюбки, сшитые мамой из шторы, и обрезанные
против её желания «по самое не балуйся», бельё было отечественным -
типа трусы синие, майка белая; лифчики девкам, в силу их фасона и
надёжности, выдавались буквально для тепла, благо климат, как и
сейчас, был прохладный, а женские трусы иначе как парусами назвать
было нельзя, что никоим образом не уменьшало ценность и
притягательность девственно заросших лобков. Всё просто и без
буржуазной чепухи типа эпиляции, пирсинга и мелирования. Да, что
говорить, о том удивительном по чистоте убеждений и телодвижений
времени, если даже татуировки, точнее наколки, по большей части,
имели критическое или патриотическое содержание. А не наносились,
как сейчас, на мускулистые и не очень, тела для эстетских
выкрутасов. Как Вам, вот это нравится: «Не забуду мать родную!»,
«Они устали ходить под конвоем», «Смерть ментам», ну и почти стихи:
«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!». Портреты
Ленина и Сталина вполне уживались с черепом и костями, а куполастые
спины, всего лишь указывали на количество отсиженных лет, а вовсе не
на исключительную набожность «холста».
Молодняк ходил на танцы. Пытался, пренебрегая отечественными
презервативами «в тальке» (за 2 копейки), яростно трахаться прямо в
кустах у домов культуры. Беззаветно дрался, отдавая предпочтение
групповым действиям и бодро применяя колы вырванного штакетника и
разобранные на части парковые скамьи. Всё было жёстко, не очень
умно, уж вовсе не манерно, но очень честно и гипертрофированно
конкретно. Находясь в одинаково болотистых условиях, молодые люди
редко выделялись имущественными признаками. А вот вызвать
гормональный всплеск у предмета страсти, истыкав розочкой от бутылки
рожу незадачливого конкурента, - это будьте любезны, это у нас
завсегда такое одолжение...
В этой более чем подвижной и остро агрессивной среде не было места
слабости. Не сознавая первопричины, мальчик пытался избежать хотя бы
физической несостоятельности. Проводя долгие дни в одиночестве,
самозабвенно ворочал самодельную штангу в 37 кило. Тянул старый
экспандер и отжимался, свято веря, что это может каким-то чудесным
образом изменить его ничтожное, ущемлённое существование. Мышцы
росли, благополучно миновал пик полового созревания, гормонов было,
хоть анализы продавай, как допинг, а у тринадцатилетнего парня всё
обстояло, как в курятнике: «По шею в дерьме, а на голову благодарно
гадят низколетящие куры».
По сути, воспитывала его мать, работавшая в двух местах одновременно
и не имеющая времени на такую роскошь, как чтение умных книг или
вязание. Точнее не воспитывала, а иногда вполне педагогично порола
за то, что воровал из жд. вагонов арбузы и плохо учился по русскому
языку (фу-у, какая гадость). При этом убедительно увещевала не
пытаться курить, упаси Господь, не драться и не дружить с «плохими
ребятами из соседнего двора»: «Лучше отойди и скажи, что ты с ними в
разведку не пойдёшь...», что делать, её поколение было воспитано на
патриотических кинофильмах и официальных рассказах о войне, в
которых не было место подлости и бытовухе, а герои напоминали
мраморных, в своём совершенстве, греческих богов, с идеальными
поступками и декларативными словооборотами. Ему остро не везло прямо
с рождения. Отец в моменты пребывания в сознании был вполне милейшим
и ласковым человеком, но страсть как любил выпить, что кардинально
меняло ситуацию на противоположную. Причём пил он не умело, как-то
по-детски: всегда до зелёных соплей, всегда с сочной блевотиной «на
бис» в конце процесса, и всегда с концертом по «заявкам от обожаемой
семьи». Мать, впрочем, как и все матери, была женщиной нерядовой
красоты и вышла замуж за этого мужчину лишь потому, что он вдруг
взял, да и перевёз свои вещи к ней в коммуналку. Отец всегда помнил
«как это было», так и не сумев простить подобного отчуждения. Как
только доза превышала 200 грамм «белой», т.е. водки, папа Коля
начинал вспоминать про то, что красавица, мама Люся, очень даже
может быть, что изменяет ему, так как вышла явно не по любви. Надо
сказать, что для неё это был второй брак, как, впрочем, и для него.
Первого мужа у мамы убили, точнее, избили и повесили уже
изуродованное тело, - весёлые были времена. Отца первая жена бросила
- дерзко, цинично и даже как-то картинно, у них только что родился
сын Сашка, отец поехал в командировку, был он буровым мастером и
получал безумные по тем временам деньги 3000 руб. «старыми» (1956г).
Он только уехал, а вслед ему летит нежнейший привет в телеграмме:
«Коля зпт милый не приезжай больше зпт я выхожу замуж зпт о разводе
не беспокойся зпт я всё улажу тчк». Вот такое, блин, «зпт» на всю
голову. Стоит ли удивляться, что впечатлительный мужичок, ниже
среднего роста, с забавным животиком и безудержной страстью писать
лирические стихи «а-ля Есенин» перегрузился на половой теме и тихо,
булькал внутри головы тем, что обычно находиться несколько ниже
спины.
Картины избиения матери и метания металлических предметов домашнего
обихода на дальность и точность ни в коей мере не способствовали
укреплению детской психики. Во время этих, ночных безумств, у малыша
часто отказывали ноги, а уж истерики с синими ногтями, белым лицом и
потерями речи, так это просто как, здрасьте.
В итоге мальчик был зашуган вне всякого предела. Так, приходя в
парикмахерскую, сразу забивался в угол, стесняясь спросить, кто
последний. Тупо, затравлено ждал, когда все «кончатся», и был
безмерно благодарен какому-нибудь неравнодушному дяде, заметившему
его малозначительное присутствие, и сообразившему, что этот заморыш,
видимо, что-то решил сделать с волосами, - вон у него как чубчик
растрепался. Мама любила видеть его стриженым («потому гигиена!») -
продвинутые сверстники давно уже перешли на «молодёжную», а он,
объект насмешек, всё ходил с малолетним, свеже оформленным
«чубчиком». Эти обстоятельства никоим образом не могли повысить его
популярность или развить его коммуникабельность, скорее пропасть
между ним и окружающим миром разрасталась на глазах, ещё бы пара
сантиметров, и прыжок на ту сторону был бы уже не возможен. Он
прыгнул...
До школы было метров четыреста, - пара минут прогулочным шагом, для
уверенного в себе человека. Он покрывал это расстояние с живостью и
примерным результатом, жопасто-ногастого Бена Джонсона,
несвоевременно прекратившего выступления спринтера (почтим его
карьеру вставанием, но пожурим за допинг: ай-я-яй!).
Подростки - вообще очень жестокие существа. Подростки образца 1977
года были прелесть, какие сволочи, а подвид «шпана с грязных улиц
рабочего города» - просто чудо, как хорош. Многочисленные, весело
сделанные по пьянке, дети своих неказистых отцов, что с них взять...
Водились они в изобилии, причём их бесцельно блуждающие стаи
барожировали почему-то аккурат на путях продвижения к его «граниту
науки». Так что в день было как минимум два забега - до школы и
обратно, - и не факт, что этот бег с препятствиями не завершался
«ДТП».
Били его часто, а из-за овечьей безответности били долго и
беспричинно. Били потому, что слабость привлекательна; потому что
бежал, да не убежал; потому что срочно нужны 20 копеек, а у него
нет; потому что здоровый и по-бабьи трусливый; потому что просто
скучно, а тут этот маменькин сынок, хренов. В школе он старался не
выходить из класса - могли напасть старшеклассники, хотя и
однокашники времени даром не теряли. Ужас одним словом, - долгий,
бесконечный, холодный ужас каждую секунду, каждый день на протяжении
очень многих лет подряд. УЖАС, паника, страх перед всем и всегда,
парализующий, унизительный. Страх, рождённый пьяным, невменяемым в
своей ущемлённой жестокости отцом, взлелеянный нелогичной и оттого
неумелой материнской любовью и истерически раскрученный собственной,
уже не вполне здоровой психикой.
Вышел рано, шёл жёстко, вдалбливая каждый шаг в асфальт и бубнил:
«Убью! Убью!» Слёзы душили – не дышал, а хрипел. Напряженно шёл, не
видя дороги и не понимая, почему на него так матерятся и сигналят
шоферюги. Даже удивительно, как в его руке не оказалось отвёртки или
ножа – совершенно очевидно, что шёл убивать. Кого и за что - не
знал, но знал, что хочет убить, возможно, даже себя. Впрочем, какая
разница, жить так дальше, было не выносимо, так КАКАЯ РАЗНИЦА, он
шёл...
Уткнувшись в угол вестибюля школы, стоял и трясся от холодной
нечеловеческой ярости, слёзы высохли как-то сами собой, глаза
остановились в одной точке, а сам он весь похолодел задеревеневшим
телом. Выбор был сделан, оставалось просто стоять и ждать, как стоят
и ждут сигнала боевой трубы стойкие, оловянные солдатики. Как и
следовало ожидать, долго стоять не пришлось, «на живца» попался
некто Коля, - человек всего лишь полу хулиганских наклонностей, то
есть даже не «центровой», но от того еще более цинично относящийся к
существам более низкого уровня существования.
Не сохранилось в памяти, что было сказано, помнится лишь - в какой
манере, ну и запомнилась снисходительная улыбка на лице Коленьки,
впрочем, стертая где-то через пару секунд после первой надменной
фразы. Причём стёртая вместе с чертами лица - удар был неожиданной
силы, лопнула кожа от скулы до носа, да и нос подвергся не вполне
удачному тюнингу. После того как рухнул «старый забор», он яростно
пинал его обмякшее, тряпичное тело. Голова с приоткрытым,
окровавленным ртом, весело тряслась, отзываясь на удары и покрывала
стены кровавыми веснушками - Коля был без сознания. Когда кто-то, в
каком-то количестве, вдруг попытался оттащить его, начал заунывно,
по-звериному выть. Изо рта летела ржавая пена от прокушенной губы,
стекленеющие глаза сочились ядовитыми слёзами, и вместе с воем,
этими соплями и «свинцовыми» слезами из него болезненно вытекали все
эти годы унижения, ужаса и позора, бессонные ночи и убийственные
мысли о собственной неполноценности.
После этого дня дрался чаще, чем менял носки, а у него их было аж 3
пары. С ним перестали спорить, потому что он редко утруждал себя
доводами вербального характера. Он начал пить, что вполне
свойственно, для подростка в период самоутверждения, и каждая пьянка
заканчивалась, часто беспричинным, побоищем. Было ли это плохо? Да,
наверно, но он жрал и упивался этим грязным, но уже нестрашным
миром. Его миром, которого ему так не доставало все эти бесконечно
долгие тринадцать лет - всю его жизнь. Однако при всей
благоприобретённой удали у него так и не получилось забыть склизкий
вкус унижения, и каждая чужая боль и страх откликнутся у него в душе
слезами той самой важной ночи, ночи «предродовых» судорог, схваток и
мук.
Все мы родом из детства, вот только у каждого оно исключительно
своё. Как странно, что мы ещё ухитряемся сосуществовать при тех
абсолютных несовпадениях условий формирования личности в самом
начале. Прав господин Зигмунд: «Жизнь человека - это преодоление
детского комплекса». Никто и никогда не сможет напугать человека,
знающего уничтожающий вкус и подлинную цену страха, чувства, порой
более сильного, чем любовь.
Днём рождения человека следует называть мгновение, когда он таковым
становится, а далеко не момент начала его физического существования,
- мнение автора и не обязательно правильное…
Продолжение...
У каждого из нас в памяти есть «полыхающие» секунды гораздо более
важные, чем равнодушно пережёванные, проглоченные и высранные годы.
Долой школу, - совсем другая, пьянящая, жизнь одним намёком на своё
существование холодила живот и как-то игриво сжимала мошонку. Он уже
в техникуме и даже не в обрыгшей, школьной форме, помните, синего
цвета с алюминиевыми пуговицами, а во взрослой, коричневой в
крапинку, брючной паре от «Чебаркульского швейного объединения».
Теперь можно многое: отпустить волосы, роскошно закрывающие уши, на
большой перемене бегать пить пиво из настоящих кружек в пахнущей
селёдкой и луком пивную, на углу, рядом с пельменной. «Пельмешка»
торговала восхитительными «ластиками» по 28 копеек за порцию. По
нынешним меркам сие кулинарное чудо вполне подходило под определение
«еда», - читай «комбикорм», что, впрочем, не уменьшало её ценность,
для аскетичного, без излишеств, фаст фуда того времени. Съел
пельмени, запил пивом и на занятия - спать на последней парте, - это
вам не школа, это вам иная, почти настоящая жизнь.
Урок физики проходил на четвертом этаже главного корпуса
Индустриального техникума, который слыл одним из лучших технических
учебных заведений; имел просторные кабинеты и более чем трехметровые
потолки. Собственно, речь пойдёт именно о них, а точнее, о высоте
между этажами...
На дворе ноябрь, как-то запоздало для Урала выпал первый снег. Народ
героически надел неподъемные пальто с воротниками из меха чебурашки,
завистливо глядя на обладателей барахольно приобретенных
синтетических шуб и, «Боже, какая роскошь!», настоящих монгольских
дублёнок, привезённых с Севера. Первый урок пары прошёл показательно
сонно. Прибегая с мороза и попадая во влажное тепло аудитории,
моментально впадаешь в перманентный анабиоз, нет, скорее - в
термо-гипнотический транс. Попасть в столь изменённое состояние
сознания очень просто: в абсолютном варианте стоит провести пару
часов в промокших ботинках на морозе, выплясывая пасадобль, затем
контрастно погрузиться в горячую ванну, подпуская для релакса
пузырьки из моментально расслабившегося низа спины, - абсолютная
нирвана, даже не пытайтесь не уснуть...
Закончился первый урок пары, и, чтобы уж совсем не потерять связи с
реальностью, народ стал угловато выбираться из-за столов,
демонстрируя судорожные потягивания вполне в духе передозировки
галопередолом. Из окна аудитории, ещё вчера, был виден полысевший по
осени и равномерно обгаженный задний двор техникума. Теперь он был
неузнаваем под тонким слоем первого снега, - так, видавший виды,
стульчак унитаза, в гостинничном номере, преображается до
доверительного вида, будучи накрытым газетой «Правда» с орденами в
заглавии и старательным отверстием для «бомбометания» заместившим
фото генсека. Прямо под окном аудитории тянулся переход в
лабораторный комплекс. Его крыша, накрытая полупрозрачной простынёю
из ослепительного снега, находилась от окна метрах в пяти-семи, на
ней отчётливо чернели каблукастые следы чьих-то ног.
- Надо же, похоже, прыгнул кто-то, - вырвалось само собой.
А, это я вчера прыгал, - не моргнув глазом, сообщил любимец всех
девиц группы.- Ясное дело, ты бы обосрался прямо в полёте, - добавил
он и победно оглядел благодарных слушательниц.
Испугался?! Я?! Я, опять, испугался?! - Горящая надпись мерцающими
углями светилась перед глазами.
Мир остановился. В глазах потемнело, его чуть было не стошнило прямо
на пол - высота казалась убийственной, нереально огромной, она
смеялась ему в лицо отчётливыми копытцами чьих-то следов и бубнила,
где-то в середине черепа, очень знакомым голосом: «Не, ну я-то смог,
а тебе слабо? Зассал?» Так вырываются из-под воды, хватая зубами,
глазами и руками глоток воздуха, по пути разрывая ногтями лицо
незадачливого спасателя. Он рванул раму, - она оказалась загодя
заклеена на зиму, рванул ещё и ещё. Полетели гирлянды оконной
бумаги, жалобно пискнул забытый, и теперь уже, вырванный с корнем
шпингалет. В лицо ударил кисловатый запах заводской трубы,
замешанный с морозным ароматом снегопада…
Через секунду уже летел вниз, благодаря судьбу за то, что не дала
ему шанса остановиться там, на подоконнике, и осознать своей такой
благоразумной и заботливой головой всего ужаса того, что он УЖЕ
сделал.
Естественно упал - глупо, неумело упал - плохо согнув ноги и
вдребезги разбив пятки. Потом хирург удивится, как при таком отёке и
гематомах могли остаться целыми кости. Директор будет с ленинским
прищуром пытать, зачем он это сделал, и искать тайный, крамольный
смысл его поступка. Вся группа, дружно, откажется брать его на
поруки, утверждая, что никто ему ничего не говорил, и выпрыгнул он
из хулиганских соображений, что вполне достойно отчисления.
Впечатлительный отец упадёт в обморок и станет рыдать, получив по
телефону сообщение, что его сын выбросился из окна. И только мать,
сухо поджав губы, спросит: «Зачем?», - а, получив вымученно
улыбчивый ответ, непонимающе поёжится и скажет: «Обманули, как
дурочка!». А он будет счастлив. Счастлив и благодарен себе за то,
что не остановился, смог не искать смысла, причин и обоснований, что
не стал измерять, сопоставлять и тратить время на принятие решения.
Он просто сделал то, чем будет гордиться всю жизнь.
Теперь, когда его спрашивают, кто он такой, он уверен, что имеет
право ответить: «Я человек, сумевший выпрыгнуть из Окна», - но,
конечно, не делает этого, маловероятно, чтобы кто-нибудь понял, о
чём идет речь.
Наверняка есть люди, более умело и обоснованно прыгавшие с больших
высот и совершавшие, по-настоящему героические поступки, но уже
никто и никогда не заберёт у него его ОКНО, как навряд ли он отдаст
свою жизнь.
P.S. Ах, да тот Брилялюль, (любимец женщин и детей - Элвис Пресли
наших дней), конечно же, никуда не прыгал, а следы оставил электрик,
вылезший на крышу перехода из окна напротив, по каким-то своим,
таинственным, электрическим делам..
29р.
Мужчина, не способный накормить себя и свою семью, не имеет право
называться таковым.
Стипендия была повышенной - тридцать семь рублей, учился даже не
хорошо, а очень хорошо, не без гордости сознавая, что оказывается,
умеет и это. Мама получала 127 рублей - ставка старшего бухгалтера,
еще мыла пол в конторе, за что ей доплачивали ещё 60 рублей. Отец,
избитый сыном за очередную пьяную выходку, вдруг сухо собрался и
уехал в Сибирь. Больше он его никогда не видел - как все слабые
люди, отец умел ненавидеть. К своим пятнадцати годам мальчишка вдруг
остро осознал, что такое нищета. Раньше по-детски не понимал, почему
у друзей так приятно в квартирах, а сейчас совершенно отчётливо
понял, что абсолютная чистота, которую поддерживала мама, - это
всего лишь протирание пыли внутри почтового ящика: пусто, уныло и
бедно. Да тут ещё одна напасть - его очень заинтересовали девушки, и
чем сильнее они его притягивали, тем явственней он видел пропасть
между дочерьми обеспеченных родителей и оборванцем в дешёвых
ботинках.
К тому времени уже занимался каратэ. Коля Шеменев, его первый и,
пожалуй, главный в жизни тренер, нет, - скорее учитель, не просто
дал ему знания, он заменил ему отца, видимо, в пятнадцать он ещё
нужен... Коля тренировал бесплатно, постоянно искал что-то новое и
находил такое, от чего господа-основоположники пришли бы в полный
восторг. Каратэ было и остаётся для Николая Александровича, неким
стержнем в жизни, а не дойной коровкой, как для большинства более
элитарных тренеров. Выжить при таком альтруизме в то время ему
помогала основная работа, он был мастером грузчиков на элеваторе.
Работа была крайне проста… на первый взгляд. Приходили вагоны с
мешками муки, которые следовало вынуть из вагона, сложить либо в
штабель, либо собрать на поддон и опять-таки складировать при помощи
электрокара. Более чем серьёзность, этой незамысловатой задачи,
выдавал ряд косвенных обстоятельств:
во-первых, в вагоне более 60 тонн - если мешки по 50 кг, то их в
вагоне 1280 штук, а если мешки по 70 кг, то – 900.
Во-вторых, весь коллектив бригады был старше тридцати, и весь прошел
курсы повышения квалификации по выживанию за колючей проволокой -
пара экземпляров сидела ещё при Сталине, отзываясь о тех временах с
большим трепетом.
В-третьих, за разгрузку одного вагона во внерабочее время платили
наличкой по 59 рублей, что составляло почти половину основного,
месячного заработка его мамы.
Коля привёл его сюда, как минимум, по двум причинам: чтобы отморозок
узнал, что такое настоящие, физический труд и нагрузка, а, кроме
того, у парня был отчаянно малоимущий вид. Колю, уголовники уважали,
за мммм…, - скажем за содержательность. Спокойный, улыбчивый дядька,
компактного росточка и «металлического» сложения, на спор пробивал
стену вагона кулаком (как в кино) и протыкал пальцами джутовые мешки
с мукой, следует добавить, что до каратэ он успешно выступал по
вольной борьбе. К тому же, в их мире редко верят тому, что видят,
так что Коля несколько раз удачно и вполне обоснованно «посадил на
голову» пару очень непростых урок при полном восторге коллектива в
целом.
Такое отношение к Коле автоматом перешло и на парня, тем более что в
незнакомой, странной компании он старался молчать и больше
слушать-смотреть. Благо смотреть было на что. Народец пил жёстко и
жутко: беззубые, разрисованные уголовники, беседуя на инопланетной
фене, начинали день с чифира, очень густого чая, и тут же,
дождавшись 11.00, для купажу, переходили на водку. На глазах у
изумлённого мальчишки пять колоритных урок выпивали «из дула» по
бутылке водки, заедали сухарём, а потом, как ни в чём не бывало,
разгружали вагоны с энтузиазмом Тимура и его команды. А какие были
драки! А как «катали» в карты! А споры!.. Оставаясь
человеком-невидимкой, он всегда сидел рядом, но его никогда не
втягивали в общий, столь специфический хоровод.
Однажды после очередного разгруженного вагона перепачканные мукой
экс-зэки сидели в бендеги, не спеша, пили водку и смачно курили
дорогие болгарские сигареты с фильтром.
- Нет, всё-таки без водки - хана, у меня жизнь сразу даёт трещину и
становится похожей на жопу, а вот махнул пузырь в обед и «поляна в
ёлочку»!
- Да, что ты в жизненных жопах понимаешь, я за неё по утру мышь съем
и от бабы откажусь, а ты, ёлочки-цветочки...
- Мышь, - радостно подхватила неравнодушная кодла. - Мышь сожрёшь, а
ну на пузырь!
- Да не забудь, фуфлыжник хуже пидора, так что, либо жри, либо в
магазин, чтобы за метлой в следующий раз следил.
«Поедатель мышей» набычился и побледнел:
- А ты меня за метлу не лови, руки оборвёшь, как дёсна будешь
чистить! А ты вообще дуло залепи, у тебя, у сявки, номер шесть,
подели его на восемь и засунь в «дупло»! Писюн ты, с пришитой
головой!
Обозванный сявкой, семейник без лишних слов схватил чифирбак -
электрочайник и прямо с кипятком запустил в потенциального мышееда.
По дороге булькающая и парящая влага окропила всю, разом взревевшую,
компанию. Дрались зло и умело, остановилось всё, как и началось,-
моментально.
Вдруг сели и, тяжело дыша, стали сплёвывать кровавые ошмётки от
расквашенных губ, поправляя уже давно бесформенные лица. Благо, зубы
были либо золотые, либо их не было вовсе, так что выбить, чтобы то
ни было, представлялось затруднительным.
- Не, ну так что, за пузырь сожрёшь или так и будешь моросить не по
сезону?
- Да и сожру, я на Калыме вату из матраса жрал и на кровь в карты
шпилил, хрен ли мне мышь не спороть?
Элеватор, - это питомник крыс и голубей. Толстые и безмозглые птицы
нажирались дармового зерна до состояния, не совместимого с полётом.
На земле их ждали бездомные собаки и всё те же крысы. Урки -
грузчики не гнушались супчиком из голубятины. Бралась скрутка от
вагона, шестимиллиметровая проволока, скрученная в жгут, и прицельно
металась в стаю сизарей, - многие пытались взлететь уже без головы.
Крупа хранилась в соседних складах. Не жизнь, а диетическая
столовая. Крыс, конечно, не ели. До этого момента...
Отправили гонца, через пару минут он примчался с выводком крысят –
эдаких, розовых, жирных червяков с прозрачными лапками и такими же
хвостиками. Кодла замерла, престарелый «хозяйский» равнодушно
разглядывал этих представителей живой природы, откинувшись на спинку
стула и меланхолично катая одного из «червяков» во столу
заскорузлым, исколотым до синевы пальцем с коричневатым ногтем .
- На пузырь белой?
- Да, на пузырь, на пузырь!
- А побежит кто?
- Да ладно, не блатуй, я побегу, ну пошло...
Угол взял крысёнка, скептически осмотрел его на свет. Затем
флегматично засунул в рот и начал жевать, хвост неодобрительно
хлестнул его пару раз по лицу и пропал в золотой мясорубке, грызун
нежно хрустнул, и был благополучно проглочен.
- Во, бля, человек!
- А я и ещё могу, - приободрено ответил живодер и уже с огоньком,
засунул второго
в те же золотые жернова.
- Стакан, суки рваные, налейте, вдруг у него свинка или корь, оно
мне надо?
Парень бурно блевал за складом, казалось, от подобного зрелища кишки
вывернутся на изнанку, а весёлая компания гоготала в захлёб,
пребывая в прекрасном расположении духа. Гонец резво метался в
магазин, с периодичностью, достойной рейсового автобуса. Жизнь
кипела и булькала, оставляя неопрятные следы на лицах и стенах.
Вагон обычно разгружается за пять часов. Правда, бывали и
рекордсмены, например, некто Чапа. О нем следует упомянуть отдельно.
Костлявый гигант с ростом выше 190 см, пятьдесят восьмым размером
пиджака и пятидесятым – брюк, с членом, измерением длины и толщины
которого занималась, вся упившаяся в дым, бригада. «28 см в
надроченном состоянии, причём в стакан до конца не засунуть!» -
таков вердикт уважаемой комиссии. Так вот, этот Чапа, в одиночку,
разгружал вагон за 3,5 часа и это с учётом традиционных геморроя и
грыжи. Надо сказать, что внешность он имел эксклюзивную, под стать
его трудовым и сексуальным подвигам. Длинный нос («нос с горбинкой,
член - дубинкой!»), очки, усы подковой и лохматые волосы делали его
похожим на неопрятного героя Сервантеса. Читал он много и был
страшно ядовит на язык, от этого его постоянно пытались бить
незнакомые молодые люди. Кроме того, Чапа пользовался бешеной
популярностью у дам бальзаковского возраста и педиков. Последние,
ходили за ним гурьбой, но в силу чудовищного диаметра своего члена
он не мог им ничем помочь, хотя искренне хотел: «Да я за 25 рублей
его хоть в бюстик Карла Маркса засуну, лишь бы диаметр ноздри
подошел». Диаметр, как правило, не подходил. Чапа сменил три жены,
не выдержавших этой зоофилии, четвёртая была худенькая и застенчивая
еврейка. На неё с сочувствием поглядывали элеваторские бабы, уже
пробовавшие эту елду в разных видах и расписавшиеся в беспомощности
перед чудесами природы.
- Знакомлюсь в ресторане с тёткой. Ей про меня уже напели. Ну, мы к
ней, муж в командировке. Она как его увидала, так аж лицом
взбледнулась и ну давай она его засовывать, а он падла, ни в
передницу, ни задницу не входит, хоть иди - кури. И тут до меня
доходит дать ей в рот. Она взять-то взяла, а дальше никак. Глаза
вытаращила, задохнуться боится, курица. Я ей начал вопросы наводящие
задавать, а прибор во рту оставил. Так вот и поладили, она ответить
пытается, языком шебуршит, а я в итоге, через каких то пару часов
допроса, накормил её белком на пару лет вперёд.
Так и подмывает вспомнить не вполне уместную классику: «Да, были
люди в наше время...»
После пяти часов неумелых попыток борьбы с непослушным мешком,
закончился его первый вагон. Коля получил тридцать, а он - свои
первые, более чем честно, заработанные 29 рублей, выданные прямо в
вагоне. Тот, кто работал на каре, получал на рубль больше, тогда
рубль был ещё рублём...
Вы знаете, что такое работа грузчика? Это несколько сот наклонов за
подвижным пятидесятикилограммовым предметом, который практически
невозможно взять без «кошек», а, взяв который, затем следует поднять
до высоты человеческого роста. Это, правильно сложенный поддон и
штабель, обваливающиеся с завидным упорством. Кто пробовал, тот
поймёт, почему эта работа стоила таких денег, на итог грузчики
получали наличкой от пятисот до семисот рублей в месяц.
Руки и ноги отказывались слушаться, отрывались, с непривычки, ногти,
спина просто не разгибалась, а время остановилось. Мальчик
старательно учился сражаться, и он сражался с собственной немощью,
бессилием и абсолютно скотской усталостью... Ему было всего 15,
весил он всего 70 кг при росте всего 170 см… Через полгода он уже
будет ходить в «аляске», купленной на свердловской барахолке за
360(!) рублей, в новеньких джинсах за 190. У него появится первый
приличный костюм, который он будет носить по-богемному - с бабочкой,
дурак - дураком. А сейчас, он ехал по зимней дороге в автобусе №
136. Проснётся уже на конечной остановке от глухого удара
собственной головы о билетную кассу. На занятиях будет спать
глубоким и ровным сном без сновидений.
Со временем он прослывёт среди преподавателей избалованным сыном
богатых родителей. Ухитряясь спать на занятиях, окончит техникум со
средним баллом 4,75 при одной тройке. Ее поставит бесноватая
математичка, называющая его барчуком и хамом, на что он будет
картинно выходить из аудитории и сообщать директору, что не вернётся
на занятия, пока это быдло не извинится перед ним...
Работа научила ответственности и самостоятельности. А те двадцать
девять рублей были первыми и оттого самыми важными деньгами по сию
пору.
Запах
Враги делают нас всего лишь сильнее, женщины делают нас счастливыми
или абсолютно несчастными. Вывод: женщина объективно опаснее любого
врага и притягательнее любого друга!
Нет, не запах, совершенно точно, - аромат женщины, как говорил герой
Аль Пачино в гениальном фильме. Её аромат - это единственно
правдивое сообщение, безадресно выплеснутое в окружающий мир.
Женщина врёт всегда - врёт даже реальностью своего существования,
начатого из ребра первого мужчины и мотивированного скукой
последнего. Врёт, что блондинка; врёт, качаясь на каблуках, что она,
дескать, «на ноге». Врёт, что у неё настоящие, ярко-красные ногти,
врёт, что они не фарфоровые. Врёт, что терпеть не может липких
взглядов, на игриво просвечивающие через гипюр юбки, стринги. Врёт
маме, что задержится у подруги; врёт мужу, что осталась у мамы. Врёт
подруге, трахаясь с её супругом, что её муженёк 100%-ый урод и что
наверняка он в сексе - полное ничтожество. Врёт, что стройна, а
вовсе не после откачки, подтяжки и протезирования груди (читай
капремонта). Врёт, что черноброва и волоока - полная херня, всё
зависит от вейзажа и суммы вклада в него. «Красота», - скажете Вы.
«Тяга к прекрасному,» - бред, наслаждение жуликоватого афериста,
исполняющего джигу на руинах обворованного банка.
Но запах!.. Запах - это другое. Нет, не тонкий шлейф парфюма, не
компот из ароматов дорогой косметики и следов и этапов трудового
дня; нет, именно аромат женского тела - тонкие, еле уловимые флюиды
сексуального пароля, знакомого животным гораздо отчетливей, чем нам,
мутантам. Речь не идёт о жарком лете, вчерашнем белье, общественном
транспорте и критических днях - назвать это ароматом может только
некрофил. Речь идёт о том вполне мистическом и, возможно, самом
важном, что вползает в подкорку и сносит всю лирику и логику,
притупляет все условности, общественную мораль, этику и остальную
чепуху, придуманную людьми для того, чтобы ещё больше подчеркнуть
значимость половых побед. Это - аромат женщины, неописуемый, каждый
раз новый, а значит, необъяснимо, безудержно притягательный маячок
той, что кокетливо оставляет в воздухе следы своего эфемерного
существования, парализуя все чувства и желания, кроме одного –
острого желания размножаться.
Он шёл следом, не очень понимая, что делать дальше. Тот мальчик с
чубчиком внутри него сжимался от ужаса при одной только мысли, что
надо будет что-то говорить, а она возьмет и рассмеётся ему в лицо
или пренебрежительно хмыкнет, передёрнув плечиком. Он видел её и
прежде, но лишь сегодня понял, нет - уловил её аромат, отравивший
его существование и призывно влекущий за собой. Ноги подгибались,
лицо, потеряв форму, обвисло под напором гормональных потоков,
переполнивших его молодое, дикорастущее тело, а она даже не
оборачивалась...
Врала, привычно врала, что не видит и не чувствует его. Как можно
было не почувствовать взгляд, от которого она вполне рисковала
забеременеть, случись ветреная погода! Как можно не обратить
внимания на тупо гнущего свою линию на преследование
шестнадцатилетнего молодого человека с остановившемся от желания
взглядом... «Мы выбираем только тех женщин, которые уже давно
выбрали нас», - эту фразу он услышал гораздо позднее, но и тогда
вполне мог подписаться под каждой буквой вышесказанного. Она вела
свою древнюю игру, придуманную не ею и не сейчас, а за, несколько
миллионов лет до того момента, когда сперматозоид её папочки
настиг-таки, вяло убегающею яйцеклетку её мамочки. Она забавлялась
своей властью, обманывая и флиртуя с человеком, который даже не
приблизился ближе, чем на три-четыре метра. Женщина! Стоит ли
удивляться истории про эдемское яблоко?..
Повернувшись, она «вдруг» спросила: «Молодой человек, который час?»
Он чуть не упал в обморок. Она же упоительно улыбалась, словно
спрашивала: «Вы как любите больше: сзади или сверху?» Что-то,
промямлив, он тут же узнал, что автобусы ходят до неприличия
безобразно; что она опоздает в мединститут; что завтра в это же
время, в этом же месте она будет снова. После он зачем-то соврал,
что ему 18, а не 16. Она соврала, что, дескать, он выглядит старше,
а вот она никак не может всех убедить, что ей уже 21, все типа
думают, что 17... Минуты через три он узнал её адрес и телефон. Ему
было плохо, отчётливо – блевотно, плохо - спермотоксикоз, это сейчас
он знает это слово, тогда он просто тихо стонал, перегруженный
острой, животной любовью к этой самке.
Была весна, тепло и тревожно. Очень может быть, что трахались даже
мышки в норках, кобели и кошаки, так просто пилили своих избранниц,
не очень заботясь о разнообразии в позах. В тёплом, неподвижном
воздухе повис аромат его первой женщины. Он не умел целоваться - она
нежно и не спеша, научила его, он боялся прикоснуться - она обнимала
его. Удивительно, но руки сами оказались, где нужно. Он сгорал от
ужаса, как предложить ей «ЭТО», а она заводила его в заброшенный
парк, где они долго и протяжно целовались под дождём, частично
повторяя классический сюжет из индийского фильма. Он чувствовал
возбуждённым телом её упругую грудь, пренебрегающею бельём и готовую
прожечь своими крупными сосками его смуглую кожу... Он буквально
истекал желанием, а она, молча и свысока любовалась творением своих,
уже умелых рук. Туман, забытье, пара часов истерических упрашиваний
с пересохшими губами, снисходительные улыбки и «веские» доводы,
почему «нет», как вдруг они оказались в одной кровати, под одним
одеялом, - он трепетал от прикосновения к её влажной и жадной
вагине.
Как он это делал, что именно происходило, и как скрипела панцирная
сетка – не важно, а потому не интересно. Важно другое, он научился
различать запах женщины. Уже упомянутый, сексуальный пароль,
отсутствующий по определению, в неживых, надуманных букетах
французского «кожзаменителя», разлитого в стеклянные флаконы и
выдаваемого за интимные ароматы, дескать, сводящие вспыльчивых Мачо
с ума... Родился мужчина, но маленький, сжавшийся в комок мальчик,
так и не уйдёт из уголка его души. Он - молодой и уверенный мужчина
будет, проклиная себя и завидуя грубо устроенным друзьям, убивать
вечер с откровенной дурнушкой, понимая как ей неловко, оттого, что
все подружки по парам, а она опять одна и слезливая ночь впереди.
Как хорошо ему знакомы эти задыхающиеся в рыданиях ночи...
Dream, Sweet Dream
Если Вам не нравится сгущёнка, в которую случайно упали мухи,
значит, Вы не солдат и не служите в далёком гарнизоне.
Нет, резать её нельзя, это неверно и эстетически не обосновано -
тонкие, ровные дольки сырокопченой колбасы противоестественны так
же, как пиво, налитое в коньячный бокал: выпить, конечно, можно, но
зачем же его греть в ладонях! Нет, ломать, именно ломать на неровные
куски с торчащими по краям уголками рубленого мяса и шпика, с
полупрозрачными от жира обрывками восхитительной шкурки, которую
могут снять только невежды и вырожденцы из среды революционной
интеллигенции. Нет, нормальный половозрелый мужчина колбасу ломает,
затем с хрустом и треском разрываемой «кишки» отгрызает от неё
крупные, с трудом разжёвываемые куски, наполняя рот целым облаком
пряных и невыносимо острых ароматов дыма, слегка прогорклого сала и
честного, без включений инородных тел, мяса! Это не еда в полном
смысле слова, это - борьба с нелёгким и оттого более желанным
удовольствием. Если уже пережёванную колбасу выплюнуть, то даже это
не прервёт логическую цепочку экстаза: схватить - разорвать -
откусить - жевать с полным ртом, впитывая не только тонкий букет
продукта, но наслаждаясь именно процессом поедания, который очень
похож на первобытную охоту. Сырокопчёная колбаса - продукт особый,
пытаться уничтожить его, не подумав о сопутствующих ингредиентах, -
смерти подобно. Не успев забороть и сотни грамм, остро осознаёшь,
что не смыв из полости рта этот терпкий, солёный вкус можно просто
захлебнуться уже почти незнакомой слюной. Во всём нужна умеренность.
Кружка пива или рюмка водки - это то малое, что можно сделать для
того, чтобы оказаться в паре миллиметров от нирваны. Блаженства,
подаренного незамысловатым на вид предметом, исполненным фаллическим
символизмом, имеющим подозрительный, тёмный цветом и содержащим
измельчённые останки убиенных животных.
Кто бы это ни сделал, как бы это не выглядело, что бы ни находилось
в рецептуре - это не стоит даже упоминания. Так туристам не советуют
заглядывать на кухню китайского ресторана: зачем ломать абсолютный
кайф от процесса, вникая в несущественные, а потому второстепенные
подробности производства. Не мешайте копчёную колбасу с другими
закусками – не ешьте её с сыром и хлебом. Этого не следует делать
так же, как и не стоит добавлять в Камю шампанское - маловероятно,
что хороший коньяк выиграет от потусторонних тонов, пускай даже
«вдовы Клико». Так и с колбасой - рвать, жрать, глотать и запивать
избранным мужским напитком, освежая рот для новой порции этого
фантастического продукта...
Самолёт летел уже 7 часов, водка была выпита, о газировке типа
«Дюшес» никто не позаботился... Так как рейс был военный, стюардесса
в короткой юбке и пышными сиськами отсутствовала, равно, как и
возможность отовариться напитками прямо на борту. Недоеденная палка
колбасы мозолила глаза и яростно напоминала о жажде, раздирающей
глотку. Бодун сам по себе засушлив, а тут ещё эта гадость солёная.
Его буквально передёрнуло. С нескрываемым отвращением бросил слегка
обглоданную колбасу себе под ноги и пнул вдоль по проходу уже
несвежим сапогом. В салоне висел стойкий запах дешёвых сигарет,
перегара и мужского пота. Ноябрь 1983 года - призывники летели в
Краснознамённый Дальневосточный военный округ, город Владивосток
ждал новое пополнение своих «красных» казарм, а потом тайга и
отдельный захолустный гарнизон.
Ему часто снились странные, порой парадоксальные сны, но в ближайшие
полгода ему будет сниться только один завораживающий, навязчивый и
несбыточный сон - оставленная в самолёте палка колбасы! Сны...
Светлые сны о главном! Он никогда раньше не думал, что голод может
быть столь постоянной и важной категорией мировосприятия, по
сравнению с которой меркнут даже более острые ощущения: злость,
страх и усталость. Очень хотелось есть.
На «точках» кормили на убой - растащить продукты не представлялось
возможным. Тайга - куда их потащишь? В этих лесных закутках офицеры
спивались, солдаты от безделья ходили на охоту, постреливая из АКМа
по всему живому, а жёны кадровых военных дурнели и думали, кому бы
ещё дать. Но это на «диких» точках - в полку было голодно и
тоскливо. Советская армия очень любила своих старших офицеров, не
забывая о членах их семей. Продукты поедали сначала они и прапорщик
с продсклада. Затем младшие офицеры и представители военного
оркестра. Потом ели старослужащие и прочие приближённые к кухне, и
только после этого «молодые военные» бодро пережевывали, пустую
ячневую кашу (по девять копеек за килограмм) на природной воде из
колодца, давясь хлебом неизвестного сорта, по вкусу и цвету
подозрительно напоминающего оконную замазку. Отправка в командировку
означала, что, с большой вероятностью, кормить не будут вовсе.
Вы знаете, вкус заваренной в котелке хвои, сырых грибов,
заплесневелой корки хлеба, обжаренной на костре и поделенной на пять
едоков? Нет? Да и не нужно вам этого знать. Голод - это холодный,
всепоглощающий ужас, - беспощадный червь, вылупившийся и
подозрительно быстро взрослеющий в вашем желудке. Прав был Эйнштейн
в своей теории: если мерить рацион относительно армейского стола
образца 1983 года, жизнь начинает играть радужными красками, и
почему-то вовсе не хочется сырокопченой колбасы. Да, тьфу на неё -
мало ли вкусных предметов на необъятных прилавках современных
магазинов, но оглянитесь, возможно где-то рядом есть человек,
которому не суждено, дотянутся до этих упоительных богатств. Помять
о голоде не позволяет судить людей, единственное, по настоящему
важное, основание для помощи, это протянутая к Вам, пускай не самая
трезвая, рука...
МС СССР
Если максимально высоко задрать планку, то есть вероятность, что вы
хоть куда-то прыгните.
Армия - это очень специальное место и вдаваться в её конкретное
живописание не будем ввиду необъятности и неблагодарности темы.
Слегка не дослужив «срочную», он поступил и уже оканчивал военное
училище.
Выживший из ума комбат по фамилии Кобзарь героически ковал кадры для
МО СССР. Потёртый дедок пятидесяти(!) лет нырял в несуразный тулуп,
взятый, видимо на прокат у знакомой сторожихи и читал, возможно,
прошлогодний номер газеты «Правда» для «военных», одетых
«повседневные формы одежды». На улице стоял 30-ти градусный мороз,
шла сороковая минута читки. Газета, до обидного, быстро
закончилась...
- Куда, бляха, деваются погоны?!
- Ты должён быть как бррроня!
- И так далее, и так далее, как говорил Лерррмонтов!
- Говно не каменный уголь! Не надо стесняться!
- Шахтёррры масло не жрррут, а вы, бляха, жрррёте!
- В садике «золотой», в школе «золотой», а здесь говно! Говно взяли,
говно выпустим!
- Вы не видали, я видал! Полк на ле-е-е-во, огонь, вашу мать! Он
упал и лежит, а полк на пррраво и шагооом марррш!
- Вы мёртвые лежите, вы агитаторрры, на вас, падла, военная форррма
понадета!
- Хочу - не хочу, я может Маргарет Тетчер хочу, отодрал бы как
учебно-боевую лярву, она все ракеты, на хрен, поснимала бы!
- Сегодня суббота, вот что обидно! Суббота с воскресеньем нам несёт,
почему мне не несёт?!
- Потискал Манюню в мужском туалете и домой её шагом марррш!
- А то в самоволке - устав нарушать, назад, бляха, и не поможет тётя
Гррриша, она кричит: «Я инвалид!» - а мне насрррать, я Ррродину
защищаю!
- Залез в танк, кнопки нажимай, башней крррути, и петь надо громче.
И - А - У - А! жалюзи открррой!
- Я через три козла и коня прыгал, был молодой, а у вас трусы в
полёте рвутся, отставить, вашу мать!
- Дочка принесла маленького такого, ну этого - пушистый такой, как в
кино, я ему: «Ком, ком, цу мир, майн либер», он падла ползёт, а я
ему: «Газы, сука!». Он обосрррался и померрр! Потому понимает, а
курсант ни хрена не понимает!
- Потому гегемон, гегемон не дррремлет, собаки лают, а у них
пистолеты!
- Пускай безобррразно, но единообррразно, в строю я ваш спаситель,
вне строя – я ваш топитель, и не надо мне тут, я к генералу на
доклад хожу ширинку на все пуговицы и проволоку закручиваю, потому
полковник Кобзарррь.
- Ну, как с вами воевать? Как с вами воевать, когда без барабана
ходите туда-сюда?
- Демократия - это высшая стадия диктатуры. Диктатуррры - я не боюсь
этого слова! И так далее и так далее, - как уже говорил Лермонтов!
- Углы будем круглить и делать из говна конфетку, потому я
пулемётные курсы кончал, это вам не теоррремами голову темнить, хотя
старый стал, со всех дыр течёт.
- Думая, думай бляха, чтобы на лбу рррог вырррос, но пилотку не
сметь, в пизду превращать!
- Захожу в 5-ю роту, а там хуяки летают, прекррратить!
- Газы, нет ни хрена, вспышка слева, куда головой надо падать? А
туда, куда только что яйца полетели!
- Гегемон, я вам покажу, бляха, падла, гегемон!
У спортсменов в училище было одно неоспоримое преимущество - в силу
перманентного пребывания на сборах, наличия плановых тренировок и
особого отношения к ним генерала, бывшего спортсмена, они были
этакой кастой брахманов среди курящего и жуликовато-пьющего,
военного быдла. Соответственно, прослушивание «классика» военной
мысли сводилось к минимуму, хотя иногда происходил отлов
«физкультурников» с постановкой в строй, - какая незадача!
Каратэ закрыли, кажется, в 1983, он даже не успел попасть в
спортроту, хотя не проиграл за последние три года ни одного
соревнования. В училище интуитивно пришёл в офицерское многоборье:
во-первых, название красивое, во-вторых, стрельба из пистолета,
плавание и бег. Была ещё, правда, гимнастика, по сложности и
содержательности недалеко ушедшая от комплекса вольно-военных
упражнений на 16-ть счетов.
К четвёртому году он уже стабильно выполнял норматив КМС - 3200
очков, и мечтал о 3400, - нормативе МС СССР. Ввиду сложного
характера с руководителем команды уживался плохо, пару раз даже
вылетал в «строй» со сборов, но тупо гнул свою линию и опять
оказывался в спортивном комплексе. Тренировался уже по собственному
графику, очаровав гражданских тренеров по плаванию и стрельбе, благо
обе были молодыми дамами и благодарно впитывали то, что им лили в
уши. Дамы отвечали на ухаживания взаимностью и тренировочными
программами. Через полгода индивидуального тренинга уже набирал
мастера на трёх видах из четырёх. Нос задирался к электропроводам -
отчётливо почувствовал себя главным перцем «нашего микрорайона».
Судьба редко с ним заигрывала, а уж если хотела что-то пояснить, то
делала это с прямолинейностью кувалды.
Торопливо сбегал по обесточенному подъезду, перепрыгивая через
две-три ступеньки. Бегун хренов… В самом тёмном месте, прямо около
дверного тамбура одной ступенькой оказалось больше, и нога
предательски хрустнула. Рухнул и, схватив стопу, завыл. Прошло,
пожалуй, минут пять, а он всё ещё протирал своей манерной Аляской
заплёванный пол. Нога сразу превратилась в подобие уродливого
воздушного шарика.
В травмопункте сонный врач смотрел на не очень удачный снимок и
обронил:
- Да ничего страшного, кости вроде целые, связки, наверно, порвал,
ну и сосуд какой-нибудь... Короче не ссы - плясать ещё будешь.
- А у меня соревнования через три дня, я смогу выступать?
- Конечно, сможешь. Если соревнования по шашкам, а вот по шахматам я
бы воздержался, может быть, осложнение, на нервной почве.
Увидев его на костылях, начальник кафедры умело и сочно выругался,
вспомнив все этапы его зачатия, родителей, заодно позволил себе
усомниться в традиционности его теперешней половой ориентации. Через
некоторое время полковник всё же сумел сформулировать вопрос:
- Что, на округе, значит, не выступаешь, скотина тупая?!
- Очень даже выступаю, - бодро ответил, ему хромой товарищ старший
сержант.
- Ну-ну, выступатель...
На мандатную комиссию пришёл, засунув почерневшую уже ногу, в
старый, добрый, советский голеностоп, теперь таких не делают. Нога
уже не гнулась, что хоть как-то снижало дикие прострелы.
Первым видом была стрельба, для него - ведущий и самый важный раздел
многоборья. В ней он достиг самого ощутимого прогресса. Видимо,
из-за угнетающей боли и полной отстранённости от, нервной
составляющей, процесса производства отверстий в бумаге, отстрелялся
так, что дух захватило, сразу перебравшись в верхнюю часть
рейтинговой таблицы соревнований. Обколов ногу новокаином, очень
средненько выступил по гимнастике, сохранив, однако положение в
таблице. Удивительно, но на ногу никто не обратил внимания. Для
откровенного лоха, начавшего плавать в 21 год, он обычно плыл
достаточно бодро: 100 м вольным стилем по длинной воде за 1,15.
Голова отказывалась верить в худший результат, температура
незамысловатого тельца, к тому времени, была уже 38 градусов. Только
в душевой бассейна, тренер Рехтин из Свердловска увидел его
«валенок»: кроваво-сине-чёрную ногу, раздувшуюся от колена до стопы
включительно. По бассейну прокатился интриганский шепот: « Да он ни
плыть не будет, ни на лыжах бежать, ловите подставу, вот танкисты
сейчас вляпаются!»
Поплыл, неуклюже толкнувшись от тумбочки одной ногой и плюхнувшись
боком на «дорожку», грёб, протяжно визжа в воду от боли и ярости.
Если бы какой-нибудь маг-чародей провокационно спросил его: «А
давай, ножку оттяпаем, но ты добьёшься того, что хотел?». Совершенно
точно ответил бы: «Легко! Режь!» Вода казалась кипятком. Не хватало
дыхания, не хватало длины гребка, ноги висели сзади, как два куска
дерьма на хвосте дворового Тузика - 1,23 минуты - чистый позор.
Рейтинг после периода эрекции печально обвис до середины таблицы, а
мастерский норматив виделся чем-то вроде полётов Давида
Копперфильда. То есть выполнить как бы можно, но иди и сам попробуй
пробежать на одной ноге 10 км чуть быстрее собственного лучшего
времени - чистый фокус.
Ночь провёл в ознобе и кошмарном полусне. На утро не мог заставить
себя проглотить кусок курицы... Голеностоп, бинт, пара кубов
новокаина, пара горстей аспирина, какие-то антибиотики, какая-то
мазь, что-то дали понюхать - фу, нашатырь. Спасало то, что всю зиму
тренировал коньковый ход. К тому же дело было в марте - лыжня
жёсткая и «тёплая». На старте голова просто тряслась, по показаниям
очевидцев цвет лица напоминал стену в гауптвахте. Очень помогли
ребята-лыжники из сборной округа, видя такую беду с ногами и зная
решимость этого «идиота», они согласились вести его хотя бы на 37 -
39 минут. Поставил «валенок» в лыжню, а здоровой ногой, начал
толкаться так называемым полуконьком. Благо техника не блистала
совершенством и в лучшие времена, даже тогда бегал в основном за
счёт рук... На каждом повороте трассы в его обезумевшие от боли и
усталости глаза заглядывали представители всех команд, недоумённо
констатируя: «Да вроде он, ничего не понимаю, я же своими глазами
ногу видел...» Когда вдруг начинал «засыпать», на него, обернувшись,
орал впереди бегущий «сборник»: «Быстрее, не сдувай, хрен ли спишь!»
Захлебываясь собственными соплями, «просыпаясь», начинал орать,
кровь возвращалась в голову, и снова практически на одних руках он
рвал эту бесконечно белую линию, виляющую перед глазами. Голова
заунывно гудела, последние километры дороги почти не видел.
Истерически рыдая и хрипя, ничего не понимая, продолжал бежать
вперёд. Уже не для того, чтобы набрать какие-то там очки или
получить какой-то значок с буковками - бежал потому, что нога,
сволочь, пыталась растоптать своей болью его волю, унизить его,
заставив захныкать, уступить вполне понятным смягчающим
обстоятельствам.
На финише его схватили и остановили, не удивительно, что он упал и
долго бился в истерических конвульсиях. Корчился, не стесняясь своих
слёз и людей, удивлённо смотрящих на буйно помешанного,
забрызганного всем, что ему удалось выделить: соплями, слюнями,
слёзами.
Пробежал гораздо быстрее 37 минут, получив более тысячи очков и
набрав в итоге 3600, что на 200 очков больше мастера спорта. Да,
причём тут мастер спорта! Начальник команды, который его так
недолюбливал, подойдет к молодым ребятам и скажет: «Идите и
посмотрите на него! Если вы прибежите не с такими лицами, лучше даже
не выбегать ...»
Стоило попробовать сделать это, хотя бы для того, чтобы узнать про
себя так много нового. А через неделю на повторном снимке выяснится,
что у него была сломана кубовидная кость стопы. Как замечательно,
что он этого не знал, хотя ничего и никогда не происходит с нами
случайно...
Учебник истории
Человек выглядит так, как он себя представляет…
Так оно и есть!
Всё выпуск, - каких-то пару недель и уже не бесправные курсанты, а
буквально господа-офицеры (товарищи, конечно, правда, не ясно, чьи).
Как всегда, перед ГОСами строевые смотры и прочая ритуальная чепуха.
Нога работала ещё неудовлетворительно, хотя на дворе был вполне
взрослый июль...
Жизнь военного спортсмена - очень странная штука, то есть как бы
ясно, что армия и дисциплина, как Партия и Ленин, без сомнения,
близнецы - братья. Но любое исключение лишь подтверждает правило -
сборная команда высшего военного училища по своей разношёрстности и
разгильдяйству, отчётливо напоминала толпу пленных румын времён
второй мировой. Военная форма за отсутствием острой надобности
передавалась более военным и менее экипированным, неспортивным
собратьям по оружию. Спортивная форма образца 1983-88 г.г. - это
гротескная пародия на сегодняшний сэконд-хэнд. То есть «кто во что
горазд» и то, «что осталось» от старших товарищей по команде.
На строевой смотр вышел в том необходимом для этого события, что вся
команда, сообща, ухитрилась собрать по ящикам в каптёрке:
коротковатые и узкие форменные брюки, собственный широкоплечий
китель с погонами старшего сержанта. Видавшая виды фуражка
чудовищного размера, чудно повисла на ушах, придавая лицу
патриотическое выражение и не оставляя сомнений у вероятного
противника, что этот военный и есть угроза миру и демократии.
«Вершиной» формы одежды были ботинки, они же «гады». Претерпевшие в
своё, стародавнее время не вполне успешный тюнинг, они были манерно
длинны, остры носами и вызывающе стоптаны, гады они и есть гады...
После контрольного осмотра захотелось написать на груди мелом
сакраментальное из школьной программы: «Филиппок в школу пошёл». «Ну
да ладно, хуже уже относиться не будут, лучше - уже не успеют,
нового ничего не увидят, так какого хрена!» - шагом марш, в строю
смотреться!
Легендарный полковник Кобзарь ушёл на, более чем заслуженный, отдых,
но от армии ни ногой - стал возглавлять в училище вольнонаемных
сантехников и получил почётное звание «короля воды, говна и пара».
Сантехнические забулдыги, с отсутствующим видом, выслушивали
многочасовые тирады военного пенсионера, что никак не влияло на
скорость и качество выполняемых ими работ. Кобзарь, будучи членом
партии, конечно же, с ними не пил, что значительно осложняло
установление обратной связи с теперешним невменяемым, личным
составом. На замену трухлявому комбату пришёл новый, только что
произведённый в подполковники военный с характерной фамилией Козлов.
Догадайтесь, как его величали окружающие, пока он не слышал. Есть
одна болезнь, очень сходная по своим признакам с «Детской болезнью
левизны в коммунизме» (В. И. Ленин) - как только майор становится
подполом, с ним происходят разительные перемены, к слову сказать,
полковники вообще перестают быть людьми в полном смысле этого слова
и становятся просто полковниками. Да, простят автора, представители
вооружённых сил, но в своём подавляющем большинстве, генералы - это
окончательно выжившие из ума полковники, случайно оказавшиеся,
чьими-то родственниками. Подполковник Козлов сверкал девственными
звёздами на новёхоньких погонах, поглядывал в зеркало на свою
военную фигуру и поправлял военные усы, военные глаза пучились от
собственной значительности. Орал он так, что гундос Кобзарь
ассоциативно вспоминался только как некое подобие милитаристического
Санта Клауса.
Итак, строевой смотр. Все военные, как и положено, в парадной форме
одежды, то есть ножки в сапожках, поясок затянут. По причине
имеющейся справки не вполне здоровая нога была помещена в ботинок,
впрочем, как и вторая, более удачливая конечность. «Гады» были с
отвращением начищены и нагло блестели, очень напоминая два
чудовищных по размеру утюга оригинального демонического цвета.
Козлов, молодцевато продвигался вдоль строя курсантов, отпуская
военные остроты, типа: «Яйца подтянуть, попец прикусить, трусы не
жевать, козявки не есть, пердеть по команде, короче Смиррррно!» И
шёл дальше, любуясь своими военно - модными свеже поглаженными
сапогами, - хромочи антрацитово блестели, скрипели и отражали на
своих несгибаемых голенищах, картины военного бытия.
Следует добавить, что у нашего героя помимо «удачно подобранной»
формы существовал ещё один нюанс внешнего вида: бритый затылок и
экстремально короткая причёска, типа «туго и упруго» - полубокс по
гражданским меркам. Данный образчик висит в виде инструкции в любой
бытовой комнате любого подразделения, но как только военный пытается
применить это на себе, командование расценивает столь точное
соблюдение уставных норм, как издевательство над этими самыми
нормами. Товарищ старший сержант, стоящий в строю, был, вне всяких
сомнений, издевательством над самым святым, после знамени части
понятием, - внешним видом! Козлов как-то краем глаза зацепился за
инородное тело, хрен знает, во что одетое. Буквально запнувшись, он
впился глазами в эту «образину», которая, не мигая, смотрела на
отца-командира, решительно оттопырив уши под нависающей фуражкой.
- Командира взвода ко мне! - Заорал комбат, не спуская взгляда с
потустороннего старшего сержанта. - Это, кто?! Нет, это что?!
- У него справка, нога поломана, на реабилитации!
- Оторвать, бля, эти ноги и воткнуть обе масолыги в сапоги!
Виновник диспута весь жёстко подобрался и затих, прожигая резвого
комбата немигающими стеклянными глазками из-под козырьков бровей,
фурага, потеряв точку опоры, полностью закрыла лоб. «Филипок» явно
хотел бодаться, но пока табуреточно плотно стоял и бледнел
звероватым лицом, явно набирая критическую массу для взрыва...
Вдоль строя с другой стороны, не обращая внимания на приветствия и
доклады, упруго шагал генерал-майор Бельников, начальник училища,
при котором оно стало, чуть ли не ведущим спортивным ВУЗом МО. При
генерале комбат разошёлся уже с буквально показательным рвением:
А ну, арестовать этого недоделанного, трое суток «Гауптической
Вахты», за издевательство над военной формой.
Есть, - ответил старлей, командир взвода. А что ещё он мог ответить?
Козлов, кого тут расстрелять решил? - Между делом спросил генерал и
уж, совсем было, пошёл дальше, но...
Да вот, какой-то придурок хромой, в ботинки вырядился на строевой
смотр! Да ещё и рылом стоит целится, чисто гуманоид.
Генерал повернул голову и увидел одного из своих спортсменов:
- Подполковник, да это пугало сделало для училища больше, чем весь
твой сраный батальон, вместе с тобой во главе!
Товарищ генерал-майор...
- Молчать подполковник, приказ об аресте отменяю своей властью, а
вам посоветую не рычать на личный состав, а вникать в новые условия
службы, это вам не стройбат и здесь вам солдатик картошку из
столовой в рюкзаке не сопрёт! Шагом марш на своё место!
Комбат разом перестал блестеть и лоснится. На, неожиданно сдувшихся,
ногах он поплёлся в голову строя. «Одноногий» старший сержант, так и
не проронивший ни слова, выпустил воздух и вытер моментально
взмокший лоб.
На собрании офицеров батальона по итогам строевого смотра
подполковник Козлов сидел во главе стола, меланхолично подперев
любовно причёсанную голову кулаком. На него через стол с прищуром
смотрел засиженный мухами бюстик Ленина. Судя по длительной паузе,
комбат и Ленин знали, о чём они молчат.
А как фамилия, ну этого, как его... старшего сержанта? … А, ну да, и
фамилия соответствующая… Когда я его увидел, я вспомнил учебник
истории.
Офицеры недоумённо затихли. Какая связь между общеизвестно,
своеобразным сержантом и учебниками?
Так вот, я вспомнил учебник истории, а на обложке у него
неандерталец с дубиной, рожа, один в один! Нарожают дебилов с
похмелья и всех в училище, вместо унитаза!
Собрание было сорвано, но не всем же быть симпатягами, надо же
кому-то и Родину охранять, затыкая прорехи в обороне... лицом. Кто
видел, о чём, точнее о ком спичь, тот поймёт, что наша
обороноспособность вне критики и вне логики, - следовательно, мы
непобедимы!
Первый
Все мы, когда-то, впервые обжигаемся, но есть вещи, которые лучше не
трогать, ввиду чрезмерности ожога.
Когда взвалил на спину, солдатик очень странно выдохнул, вроде как
гортанно захрипел и затих. Да нет, живой, наверняка живой, вот и
дышит...
Была та из ночей, когда глаза только мешают, не давая никакой
информации, но оставляя глупую надежду, что, может вот ракета или
фонарь какой, ну хоть бы сигаретка где подмигнула бы угольком.
Ребята разлетелись веером и даже почти не стонали. Ему повезло, ему
вообще в такие минуты странно и часто везло. И вот он уже ползает по
снегу и трогает шеи неподвижных тел, пытаясь понять, что это за
маслянистые пятна вокруг и на месте ли ручки-ножки у этого
восемнадцатилетнего ребёнка, с жестоким юмором переодетого в военную
форму.
Солдат - это человек, обязанность которого – подчиняясь приказу,
убить врага, а офицер должен указать на этого врага и добиться того,
чтобы солдатик боялся его, офицера, настолько, что был готов идти
убивать незнакомого, страшного дядю. Человек, решивший призывать на
службу в ВС детей в возрасте восемнадцати лет, был, как минимум,
агентом ЦРУ, как максимум, врагом своей страны. Ничего более
опасного для боеготовности этого государства не было сделано даже
блоком НАТО в целом.
Ноги вязли во вражеском снегу, а вражеский воздух отказывался
делиться кислородом. Мальчик на его спине обмяк и потяжелел, голова,
переливисто хрустнув, свалилась с плеча. Поздно, не донёс, да и не
мог донести, потому что сразу было ясно, что всё, готов...
Аккуратно и зачем-то бережно положил тело на снег. Вокруг суетились
невидимые и оттого неприятные люди. Сев в сугроб, остро почувствовал
всю свою беспомощность и никчёмность: «Вот ведь, умер. А я жив. А
донести не сумел…». Голова упала на грудь, тело загудело каким-то
внутренним, монотонным воем…
Разом подскочил, как проснулся: «Там ведь ещё есть кто-нибудь!».
На снегу сидел рыжеватый паренёк без шапки, со странно вывернутой
рукой и всё пытался её поправить.
- А чо был-то? С нами, чо было-то?
Заткнись, ходить можешь?
А чо случилось-то?
Хлёстко ударил парнишку по лицу ладонью:
Заткнись и держись за разгрузку.
Ой, рука, рука...
Ну, вот хоть в себя пришёл.
Парень, придя в сознание, тут же его потерял и обвис кульком.
Пришлось уложить его на манер мешка с мукой, благо мешочный опыт
имелся в изобилии. Вися на плече, боец ритмично и безвольно
раскачивал ногами. Они оказались последними, кто смог выйти к
транспортёру.
Медсестра, до странности, молоденькая девица, никак не могла снять
бушлат, солдатик живо отзывался на каждое её движение щенячьим
повизгиванием. Резать ножницами сырой ватник оказалось делом
малоблагодарным.
Он молча сидел в комнате, пахнущей эфиром и йодом, было тихо и
уютно. «Ещё бы пацан не скулил, и рука бы у него так нелепо не
торчала в обратную сторону….» Когда что-то мешает, хочется
прекратить это раз и навсегда. Так, например, порой логичнее,
решительно выкинуть брюки, чем мучиться над выведением
омерзительного пятна на штанине.
А ну, дай я. - Скомандовал он и, не дожидаясь ответа сестрички,
достал нож. Солдатик затравлено дёрнулся в сторону, на него увесисто
надвигался окровавленный и неузнаваемый мужик с ножом в руке. Бушлат
разлетался резко и жёстко, через пару минут на кушетке сидел
худенький, почти прозрачный ребёнок со сломанной рукой и неуместными
веснушками на плечах, от него даже пахло не прокисшим портяночным
потом, а теми пирожками, которые мама, смахивая слезу, заворачивала
ему в дорогу полгода назад.
Полный бред! Просто пушечное мясо… За что они так с чужими детьми? А
их манерные сыновья сейчас наверняка бурбон со льдом потягивают и
размышляют, где сегодня «зажечь» и какую «тёлку» задрать. Будучи
мальчиком «из-за гаражей» он до аллергии ненавидел сытые
военно-московские рожи, выпускников училища им. Верховного Совета и
прочих генеральских колыбелей. Но как ни странно, этим выпускникам,
как и их уже реализованным предшественникам, было глубоко насрать на
него и дистрофичных ребят в настоящих погонах и с настоящими дырами,
в давно не мытых, головах.
Первый раз на его плече умер человек. За что, за кого - не понятно.
Умер за непонятное, в непознаваемой и такой, болезненно любимой,
нездоровой стране…
Сера, разведённая в масле
«То, что нас не убивает, делает нас сильнее», - говаривал старина
Фридрих. Только взглянув на события со стороны и по прошествию
многих лет, начинаешь понимать, как он прав...
Это же надо было додуматься до такого, без кавычек, душещипательного
сочетания, как сера, да ещё и на масленой основе, да ещё и для
внутримышечной инъекции! Сложно предположить, что дядя-изобретатель
смешивал, да еще и испытывал, чтобы экспериментальным путём добиться
столь поразительного эффекта, который достигается легендарным
препаратом, под наводящим ужас названием, «сульфазин». Представьте
хлорную известь на новокаине, или уксус на физрастворе, или вытяжку
жгучего перца на том же персиковом масле - все эти несуществующие и
ужасающие по определению сочетания, не особенно безобиднее
всеразъедающей серы, впрыскиваемой в трепетные ягодицы отечественных
психбольных и прочих диссидентов.
Не важно, что было перед этим, где он служил и куда отправлялся в
командировки – всё это совершенный секрет (приказ 0010). Важно то,
что даже его тренированная и, казалось, такая подконтрольная психика
дала сбой - он кинулся на, безбоязненно хамящего, командира и чуть
было не покалечил его.
Начальник был совершеннейший «скунс неприятный», - паскудности
небывалой. Впрочем, за время службы выяснилась железобетонная
истина: командиры маленького роста и щуплого сложения - редкие
сволочи с коктейлем из комплекса неполноценности и комплекса власти.
В психиатрии это, кажется, называется синдромом Наполеона, -
болезненным желанием шмакодявки трахнуть всю планету и невыносимым
зудом в части отношения к более крупным и сильным особям. Выходка не
прошла даром - начальничек всеми силами пытался угробить его
карьеру, стараясь, тем не менее, не сталкиваться лицом к лицу в
штабных коридорах. Но чем извращённее были подковёрные телодвижения
этой букашки, тем отчётливее и живее он стал видеть сон, как душит и
рвёт зубами эту «генетическую ошибку». Будучи не самым тупым
человеком, понимал, что однажды может просто сорваться и совершить
уже непоправимое, а с учётом доступности оружия и постоянными
командировками «в поле», эта вероятность умножалась на восемь, а то
и десять!
Начмед был в курсе всей «оперетты» и настоятельно порекомендовал
посетить госпиталь: «Как-то у Вас, голубчик, с нервами не вполне
замечательно, мда...»
Психиатр в госпитале, не проговорив и десяти минут, сразу напрягся
лицом и корявым, для гиппократского форсу, почерком накидал
направление на психическую реабилитацию. С учётом семи
черепно-мозговых травм различной тяжести и участия там-то и в
том-то, подобный шаг был вполне обычен, так что у вышестоящего
начальства удивления не вызвал.
Положили, не в госпиталь, а в дорогое, гражданское лечебное
учреждение, к тому времени с деньгами у него особых проблем не было,
заплатил здесь, договорился тут и вот он уже в приёмном покое.
Ногастая врачиха за тридцать, грудным голосом поинтересовалась, кто
его привёз и почему оставили без присмотра. Отвечал невпопад, не
отрывая взгляда от нюансов тёткиного белья и фасона тончайшего
белого халатика, сделанного, видимо, с учётом африканской жары и
призванного, в силу своей экстремально короткой длины, оставить
загар ровным до самой поясницы. Для лошадки от медицины подобное
обстоятельство новым не казалось, и она привычно напоминала о своём
присутствии вопросами типа: «Молодой человек, вы меня слышите?
Алё-алё, я здесь! Дайте сюда кисть». Зачем-то провела пальцем по
ладони и констатировала: «У него сухо, а его сразу к нам, хм...». У
него, и вправду, были не свойственные для буйно помешанного сухие
ладони. Идиоты, видите ли, потеют обильно, причём руками, скорее
всего он был очень специальным идиотом, вот же блин и здесь
отличился.
Отделение оказалось премилейшим: цветочки, шторочки, если бы не
решётки на окнах и отсутствие ручек на дверях, то почти санаторий.
Лишь одно было вообще запредельным – окно. Прозрачное окно в
туалетной двери без шпингалета. Интимно нагадить не удавалось по
определению, а так как отделение изобиловало военными и полувоенными
типа генерала с железной дороги, которого мучила «белочка», то
постоянные советы и комментарии сыпались в изобилии, превращая
процесс испражнения в «яйцекладку», «пастодавление», «откладку
личинки», ну а просьбы насрать пистолетиком, так просто сыпались со
всех сторон. Нехватка общественного движения компенсировалась
пристальным и, учитывая специфику больных, - идиотским вниманием к
мелочам жизнедеятельности.
Напоминание о статусе душевнобольного прилетело с поразительной
быстротой. Бабулька-санитарка с мясистым, добрым лицом намывала пол,
убаюкивая обглоданную психику мерным покачиванием фундаментального
зада, помещённого на надёжные, короткие ноги. Мыла руками, без
швабры, чудом не касаясь, пола морщинистыми и очень динамично
болтающимися грудями.
- Слышь ты козёл, не хрен стоять, пулей мне воду поменяй, - с
материнской улыбкой промурлыкала она вместо: «Жили-были старик со
старухой...»
Тётя, то говно, которое ты с утра спорола, было несвежим, -
парировал он, удивляясь галлюценогенности разговора в целом.
Да я тебя, падлу, в клетку упакую, - так же умильно, проворковала
она. - Да я санитаров сейчас...
Больной сделал по-идиотски озабоченное лицо и стал приседать, делая
разведения руками в стороны, однозначно имитируя разминку перед
боем:
Волоки их всех сюда. Последний бой - он трудный самый...
То ли мускулистая фигура, то ли явный идиотизм ситуации сыграли свою
роль, но бабулька, в который раз, нежно улыбнулась и всего лишь
обронила: «Вот же, долбоёб». Затем взяла ведро и, по-утиному
переваливаясь, грузно покатила своё тело за свежей порцией воды.
Потом они подружатся, она окажется милейшим и безобидным человеком,
что вовсе не означает, что она считала психов настоящими людьми.
Медсёстры были молоды и страшноваты, а потому сексуально
переполнены. Через пару дней он уже смело хватал их за ягодицы, а
они вяло отбивались, не скрывая возбуждения. В итоге, дверь, ведущая
на улицу через пищеблок, была для него открыта, несмотря на тюремную
дисциплину в организации. Свободой не злоупотреблял, но его, до
странного, пугала перспектива потери физической формы - в ту пору он
имел 72 кг. 500г. вполне тренированного мяса и вовсе не хотел
изменений этого положения вещей. Открывал пищеблок, забирал
спортивную форму из кухонного стола и бегал пятнадцатикилометровые
кроссы за час (т.е. по четыре минуты на километр, о как!), убивая
свои тяжёлые служебные мысли и возможно, лишние калории. Дурдом был
в лесу, имелось даже небольшое озеро, где вполне можно было
искупаться после пробежки.
Обследование шло своим чередом, после недели ударной, сверхплановой
сдачи анализов он попал на приём к своему лечащему врачу –
обладательнице еврейской наружности, несексуальных лет и
деревянного, неподвижного лица. У дамы была красивая славянская
фамилия Шмидт, учёная степень кандидата медицинских наук и огромные
очки, которыми она вооружёно - мерцающе смотрела на «… проявления
объективной реальности, данной нам в ощущениях…» (В.И. Ленин). За
всё время пребывания в дурке, больной так и не отделался от
навязчивого, но вполне естественного желания спереть эти очки и
выжечь на подоконнике «Слава КПСС!»
А что, молодой человек, почему - таки Вы не сняли с шеи золотую цепь
с крестом? Вы что, с распорядком не близко знакомы?
Да нет, знаком, просто я человек набожный, а крест у меня только
золотой, другого нет.
А кому это интересно, я Вас умоляю? Снять и сдать родственникам,
сделайте такое нежное одолжение, на первом же свидании. Да, ещё
одно! Иду я на службу в прекрасном настроении и вдруг вижу молодого
человека, бегущего по лесу, очень похожего на вас. Вы бежать не
можете, потому, как у нас больные по лесу не бегают, они у нас уже
даже не сидят, они у нас уже лежат! Так это, видимо, брат-близнец,
Вы ему, таки, передайте, что если он ещё раз будет замечен в
окрестностях больницы, Вам изменят режим содержания...
А что за режим?
Ещё один вопрос, и будет, что внукам рассказать, если конечно,
маразм к тому времени в ежика, пыхтящего, не превратит….
Пришлось предусмотрительно замолчать. Служба в разведподразделении
формирует простые и надёжные навыки. Его больше никто не видел в
лесу, никто не знал, когда и насколько «болезный» исчезал из поля
зрения Пиночета. Так величали старшую медсестру, всеслышащую и
всевидящую гром-бабу. Эта тётя была ветераном психиатрического
фронта, сидящим в отдельном(!) микроскопическом кабинете, сделанном,
видимо, с пятимиллиметровым припуском от ширины её необъятных
ягодиц.
Навыки навыками, но он не учёл фискальные способы сбора информации.
Какая-то больная сволочь сдала администрации, что в хозблоке
хранится спортивная форма. Девку уволили или перевели в другое
отделение, а его вызвала Пиночет. Ситуация отягощалась ещё и тем,
что времена были ещё тяжёлые, и кроссовки не просто стоили денег, их
было не купить, не говоря уж про трусы и майку с волшебным названием
Nike...
Твоё?
Моё…
А что ты так на меня зыркаешь? Сейчас возьмёшь ножницы, и всё
порежешь на тряпки, а ботинки эти аляпистые - пополам.
Чтоооо?
Молчать! Сейчас санитаров вызову! В клетку, в клетку упакую!
- Ах ты, сучка толстомордая, об меня, как о бомжа вонючего, ноги
вытирать?! - Он подался грудью на человекообразную свинью с крестом
во лбу. Пиночет пронзительно заверещала, налившись соком,
поразительно напоминая Синьора Помидора из цветного мультфильма. Она
заслонилась короткими пухлыми ручками и на одной ноте выводила,
закрыв, для уверенности, поросячьи глазки: «Сааааниииитааарыыы!!!!»
Зрелище было настолько уморительным, что он прыснул и буквально
загнулся в припадке гомерического хохота. Прибежавшие санитары
оторопели. Картина была ещё та: заливающийся слезами, скрюченный, в
конвульсиях хохота, знакомый им «военный» и потерявшая дар речи и
возможность подняться со стула, нервно всхлипывающая и булькающая
соплями Пиночет...
Что случилось?
- Да ничего, скучно было. Я состроил рожу и спрашиваю: «Галина
Васильевна, а как Вы относитесь к анальному сексу?». Ну и глаза вот
так, и губу закусил. Откуда я мог знать, что на неё былое нахлынет и
каскадный мультиоргазм накроет, вон как колбасит, сердешную,
принесите ей ведро для анализов, а мне утку и кислородную подушку...
Санитары ползали по полу, а у него случился тот приступ смеха,
который убивает пресс, не даёт дышать; а когда через пять - десять
минут, взяв себя в руки, замолкнешь, стоит взглянуть в пунцовое лицо
соседа, и вот уже снова бьёшься в судорогах, прося окружающих о
пощаде.
Форму не порезали, а просто отправили на склад, а вот с ним стало
происходить что-то неладное, вдруг стал «притормаживать». Идя «на
горшок», натыкался на кресло или стену и замирал в оцепенении,
ощущая себя частью неживой природы, хорошо ещё под себя ухитрялся не
надудонить, видимо, сказывались железная воля и годы тренировок, …а,
то! Как-то с утра, находясь ещё в относительной прозрачности мыслей,
попытался проанализировать причину такого глобального отупения.
Скорее всего, «это» не в пище, а в тех витаминках-таблетках, которые
Пиночет выдаёт. Неужели травит, падла? Прежде чем проглотить
пригоршню, попытался визуально определить, что он пьёт. Надо
сказать, к приёму лекарств в дурдоме, относяться, как к полковому
знамени - с трепетом и соответственной ритуальной частью. Больной
берёт горсть «колёс» левой рукой, закидывается и запивает из
одноразового стаканчика в правой руке, после этого следует показать
руки и открыть рот, в особых случаях Пиночет берёт какую-то
медицинскую хреновину и ковыряется в полости рта - вдруг больной по
растерянности чего не проглотил. «Они - психи, чисто дети
незапланированные, живут исключительно с одним дивизом: «Время
срать, а мы не ели!» Овощи беспантовые! Что с них взять, кроме
бакпосева...» Среди обычных и знакомых витаминов, реланиума,
нотропила и глюконата кальция заметил забавные белые капсулки. Точно
такие же лежали в чудовищной по размеру банке с надписью на латыни,
что-то вроде «Неулептил» и примечанием на русском «Только для
клиник». Как фокусник Акопян, непринуждённо зажал это маленькое
«муравьиное яйцо» между пальцев и картинно выпил препараты.
Рот покажи, - процедила «бомба».
Вот ведь какие фетиши у людей есть: кто овечьи шарики под языком
катает, кто соседские носки нюхает, а кто пломбы у молодых людей
считает! Да будьте любезны, как псих - психу! Да с нашим пониманием,
всё для милых дам!..
Так он избежал первого за неделю впадения в столбняк. Нашёл матёрого
шизика и выяснил, что эти малюсенькие капсулы - швейцарский
корректор поведения, синтетический наркотик, забивающий психику до
состояния полного «отсутствия на этой планете». Недопитые капсулы с
восторгом принимались местными наркотами и имели бешенный успех.
Месть «кота Леопольда», видимо, не ограничилась только выходкой с
таблетками. После очередного обхода его отправили для беседы к
светиле отечественных помешательств. Профессор оказался
артистично-болезным на голову дядькой, он картинно обхватывал колено
бледными пальцами и задавал вопросы, кульминационно закатив глаза.
После неведомых, ключевых вопросов, он так расчувствовался, что
запрокинул в итоге голову и устремил манерную бородку в потолок, как
со стула не падал, - только ему известно, ну и Эмиль Кио наверно в
курсе... На итог, больному вдруг объявили, что с завтрашнего дня
будут колоть какой-то сульфазин. На него это не произвело ровным
счётом никакого впечатления, хотя врачиха буквально процедила это
название сквозь зубы и сделала многозначительную паузу, изучая его
немигающими очками. Новость была воспринята с милейшей улыбкой: «Да
сделайте такое одолжение, я уколов не боюсь, если надо уколюсь!»
Идиот малограмотный!
Сульфазин ставят в полужопицу, предварительно разогрев его для
равномерного рассасывания в тканях, что делает концентрацию
препарата в месте укола вполне совместимой с жизнью. Весёлка
начинается через шесть-семь часов, когда отрава плавно попадает в
кровь: температура подскакивает до 40 градусов, начинаются дикие
ломки, нельзя сидеть, стоять, лежать, очень трудно ходить,
прикосновение пальцем к телу вызывает ощущения удара топором -
организм горит огнем изнутри, испепеляя сознание и выматывая до
полного изнеможения. Наркоманы всерьёз уверяли, что героиновые ломки
по сравнению с сульфой - детский лепет на лужайке, после всего
пережитого, почему-то им хочется верить. Пытка продолжается сутки,
при особых заслугах сульфу ставят в четыре точки - лопатки, ягодицы
- по 2-3 куба в одно место. Результат поразительный, если у
«буйного» сильное сердце, и сразу он не помер, то его крючит по
двое-трое суток, причём так, что он просит его пристрелить. Потом
достаточно одного упоминания о сульфе, чтобы прекратить самую сочную
истерику.
На всё отделение сульфу ставили двум «подопытным»: ему и «афганцу»,
старшему лейтенанту. После контузии тот с энтузиазмом закурил гашиш,
отчего в уже «мягкой» голове что-то чпонькнуло и заработало
самостоятельно. Так, «на воле», по ночам, старлей отбивался с ножом
в руках от «наступающих духов», а днём мог часами «снимать
растяжки». Учитывая вес в 120 кг и непредсказуемые помутнения
рассудка, его определили на сульфу ещё раньше нашего весельчака.
Терпели на пару, причём целью было не захныкать и не просить
докторов Менгелей о пощаде. Курс приёма подходил к концу и на
инквизиторские вопросы доктора Шмидт: «Как вам, молодой человек,
сульфазин показался? Чувствуете улучшения в мировосприятии?», он
вымученно отвечал:
Всё бы ничего, и препарат чудо, как хорош, но вот побочные эффекты
мучают… Какие? Да, блин, самопроизвольные семяизвержения. Причём
странное дело, только увижу белый халат, так и брызгаю, если вдруг
увидите пятна сзади, не удивляйтесь, сожалею, но видимо не успел
отвернуться, какая досада...
Его вызвали на последний укол сульфы, к этому времени он уже с
трудом таскал ноги, через пергаментную кожу светились синеватые
вены, а шишковатая задница, уже была одной болевой точкой. Удивился,
что укол будет ставить сама Пиночет - молоденькая медсестра как-то
виновато ежилась у двери. Почувствовав неладное, спросил:
А что это, сульфу сегодня не разогревают?
Уже разогрели, подставляй жопу, - скомандовала свинья-копилка.
Препарат входил подозрительно жёстко, разрывая ткани так, что
ягодица чуть не слетела с иглы:
Не рука, а ласточка! Достояние республики. Это надо же так за 40 лет
в психиатрии насобачиться, даром, что психи безответны как мухи...
Давай, давай, пшёл...
Реакция наступила внезапно и гораздо раньше, чем через шесть часов.
Ногу стало разрывать, ногти посинели, как-то помутнело сознание, и
вдруг стало отчётливо понятно, что хочется отрезать, эту невыносимо
болящую, инородную ногу. Цинизм ситуации заключался ещё и в том, что
дело было в субботу, все врачи и медсёстры были уже дома и трескали
пончики с повидлом. А сульфазинщик бился в отупляющей истерике,
чувствуя, как начинает задыхаться, и сердце отчётливо даёт сбой,
давление явно падало. Спасло его то, что сосед по палате, склочный
пенсионер-полковник, вдруг ужаснулся мертвецкому цвету лица и с
перепугу стал долбиться в дверь, крича, что тут больной помирает.
Дежурный врач пришёл часа через два, сонно поинтересовался, кто
орёт, почему орёт, кто помирает, почему помирает. После этого
недовольно призадумался и нехотя дал команду дежурной сестре вколоть
этому дауну вот «это» и вот «то»: «Если не поможет, меня не
беспокоить, не голоси, не сдохнет, а мне сон не ломай, а то в
изолятор запру обоих, там хоть заорись...»
Ещё через минут сорок ему стало легче, на утро не мог ходить, но уже
сносно говорил и опять чувствовал себя жителем планеты Земля.
Пришедшая медсестра, констатировала, к его неописуемому удивлению,
температуру 38,5 градуса… Так какая же тогда была ночью?!
Вся психиатрия, по большому счёту, основана на очень простом и
очевидно действенном принципе: сделай больному плохо так, чтобы даже
тараканы в его голове передохли. «Чем хуже, тем лучше», как
говаривал великий психиатр и, по совместительству, великий кормчий
Мао.
Не устаёшь удивляться прозорливости его слов хотя бы в части
отечественного способа корректировки «мягких, как титька» голов.
Перечислю лишь немногие перлы лечебной практики:
Намба Уан – конечно, сульфазин, удивительно отрезвляющий и
успокаивающий порой до летального эффекта препарат.
Инсулиновый шок - очень забавный процедур, на который вполне можно
продавать билеты для тех, кто любит «погорячее». Инсулин забирает
сахар из крови, мозг без сладкого начинает агонизировать, наступает
реальный столбняк, человек впадает в кому с ужасающими конвульсиями.
На глазах изумлённого персонала девочка четырнадцати лет с
суицидными настроениями ухитрилась, привязанными к кровати руками,
загнуть раму панцирной сетки - сюрреализм в густой смеси с
ужастиком. Когда «лечебный эффект» считается достигнутым, медсестра
ставит в одеревеневшую руку укол глюкозы, и... больной опять с нами,
бойко хлопает пустыми глазками, обливаясь трупным потом. С
возвращением, как тебе там показалось?
Голодание. Ну это для нежноустроенной субтильной интеллигенции,
которая от жёсткой дрессуры может и о правах человека заголосить. Да
и мрёт она, зараза, по-есенински легко, того и гляди, с перепугу,
тапок съест или зубного порошка нанюхается, вот тебе и ЧП, а оно
надо? Так что голодание - чистый спешл фор яйцеголовых очкариков.
Ходят дистрофики, глазками бесноватыми зыркают и жрать хотят так,
что уже вроде и в попу баловаться расхотелось. Вот вам яркий пример
победы советской медицины над империализмом, педерастией и прочими
пережитками классового неравенства. Сделать 25-30 кг за месяц в
минус - так это не предел. Под хорошую клизму, да под санитарский
присмотр, ещё не так можно фигуру отутюжить.
Все остальные наркотерапии, таблеточки, пилюли, психоанализы и
остальная чепуха, - это для очень блатных и богатых.
Да ещё и не факт, что поможет. В то время как с сульфой - результат
гарантирован, если считаете, что не помогло, то фирма готова
поставить ещё пару кубов за свой счёт. Что, сразу стало гораздо
свежее? А мы что говорили?!
Лежал и абсолютно тупо смотрел в потолок. Когда-то очень давно
слышал, что самое замечательное на войне - это сидеть и курить.
Молча, не спеша, сидеть и, не озираясь, курить. Только сейчас до
него доходило, что значит «курить». Собравшись с силами, повернулся
на бок, лицом к стене. На куске газеты написал цветным карандашом,
сворованным у соседа-маразматика:
«В который раз передо мной
Возник заката тусклый диск.
Я разговаривал с собой -
С душой в общении буду чист.
Душа моя меня поймёт,
И ей солгать я не смогу.
Как жаль, что в жизни только ей
Доверить тайны я спешу.
Иссяк закат. Вползает ночь.
И сутки прочь летят, как тень.
Никто не сможет мне помочь,
и к смерти ближе новый день.»
За ним приехала мать, полтора месяца дурдома оказали благотворное
действие на геройского «зовиет зольдата». Не то что драться-
рвать-убивать, а ходить без посторонней помощи, эта «угроза миру и
демократии» уже не могла, вес крепко упал в категорию до 70 кг, что
при росте в 180см выглядело несколько обезжирено. Постоянно хотелось
спать, есть или хотя бы сидеть с закрытыми глазами... Зато он
получил заключение комиссии о том, что он психически здоров. Это его
немало удивило – во время экспертизы психолог жалостливо смотрела и
сокрушалась: «Ну, никак Вам в армии нельзя! «Спонтанный лидер, не
адаптированный к среде», - это же портрет уголовника - рецидивиста,
как правило. Но с другой стороны, при Вашем уровне развития
интеллекта это более чем странно...». Впрочем, желание замять
скандал с холодным сульфазином - токсикозом, могло косвенно помочь
ему остаться в итоге вменяемым.
Жизнь поделилась на два исторических периода: до и после сульфы. Кто
пробовал, тот поймёт.
Флаг Родины
Патриотизм - это то, что живёт в каждом человеке, напоминая, кто он
и откуда, заставляя принимать порой «героические» решения.
Вот уже несколько лет жизни в Германии: служба, боевая подготовка,
командировки и, как ни странно, бизнес. В военном училище была
получена вторая профессия военного референта-переводчика. После пары
лет агрессивного общения, погружением в среду, он уже мог
рассказывать анекдоты, делать дамам комплименты и беседовать с
фрицами по телефону. Это ценное качество не укрылось от завсегда
жуликоватого командования. Генералитету всех мастей покупались
машины, доставались по дешёвке гарнитуры, проворачивались
умопомрачительные операции с ГСМ и дармовым НЗ расформированной
армии ГДР. Жёны офицеров вместо грязного и дурно пахнущего госпиталя
рожали в немецких клиниках, а весь гарнизон за сущие копейки лечил
зубы у местного, буржуйского дантиста. В промежутках между частыми
командировками он ухитрялся, не имея лицензии, вести курсы
самообороны и каратэ в роскошном немецком спорткомплексе. Жизнь
сверкала и бурлила, казалось, этот фонтан умопомрачительной
деятельности не иссякнет никогда. Иссяк…
В итоге, самостийный «переводчик с немецкого», окажется на Кавказе,
уже не в командировке, а на постоянной основе, будучи персонально
отправленным «особым отделом группы войск в Германии». Особисты
проводили чистку рядов, так как участились случаи перехода военных
на «ту» сторону, поэтому всех, не в меру подвижных, отправляли в
самое пекло, - глядишь, убьют и концы в воду, а жизнь войскового
разведчика скоротечна и полна сюрпризов...
Через полгода - статья 58б «не годен к строевой службе», вновь
приобретенные проблемы с многострадальной головой и переход на
другое место службы. Все это позволило, не особенно упражняясь в
строевых смотрах - без особого труда получить новый служебный
паспорт и выехать в Германию, освежить дела, благо, доделывать было
что.
По приезде осуществил свою давнюю мечту: купил дорогие туфли,
шёлковую рубаху и приличный бордовый костюм. Его ждал, загодя
купленная, BMW.
У ворот отдельного разведывательного батальона остановилась, хищно
поблёскивая никелем и лаком, пафосная машина с немецкими транзитными
номерами. За рулём сидел похожий на немца молодой человек со слегка
изуродованным лицом. Немного «помяв батоны», дежурный по КПП вышел и
попытался на очень оригинальном немецком попросить машину отъехать
буквально - «на хрен отсюда». Стекло манерно опустилось и после
паузы «по Станиславскому», «немец» промолвил:
Что военный, только старшие пацаны на войну умотали, так сразу нюх
притупился?
Прапор проглотил язык и защемил мошонку. Он стоял, хлопая, пропитыми
до бесцветности, глазами, абсолютно не понимая, как относиться к
этому инопланетянину с чертами, отдалённо напоминающими человека,
который когда-то договорился в немецкой клинике о брекет-системе для
его сына.
Пшёл, в роту, позови старшего лейтенанта Иванова, скажи, кормилиц, с
того света приехал повидаться.
Восторг ребят по поводу авто и внешнего вида был почти детским - ему
остро, но не зло завидовали: «А мы знали, что вернёшься! Таких, как
ты, хрен лопатой зарубишь! А машина - класс, да ты и на военного уже
не похож, вот только с рожей беда, конечно, но и было-то не очень…
Опять же, зато живой!» Потом пили исключительно за его здоровье,
причём водку, привезённую с Родины. Немецкий «Корн» - редкая
гадость, пить её за хорошего человека почти оскорбительно. Он тогда
не пил вовсе, даже пива: во-первых, поддерживал спортивную форму,
во-вторых, после последних военных событий, глухо шумела голова. Она
будет шуметь ещё пару лет.
Погостив в части и перепугав до энуреза, командира и особиста (бодро
подглядывающих за ним из-за штабной шторы), отправился к немецким
коллегам в город-герой Ганновер. Одного из старых, немецких друзей
звали Хельмут, он торговал оружием, антиквариатом и был страстным
охотником, однажды подстрелившим в Краснодарском крае второго по
величине марала в мире, первого убили где-то в Канаде. Рога гиганта
висели в гостиной Хельмута, под ними красовался сертификат,
подтверждающий рейтинг и ценность экземпляра. Немец слушал на
патефоне старые немецкие марши, собирал документы с подписью А.
Гитлера и имел коллекцию боевых наград третьего рейха, - «Фриц»,
одним словом. Коллекция личного оружия описанию не поддавалась,
помимо винтовок и дробовиков, было собрано, почти всё самое
выдающееся из мира пистолетов и револьверов, более того, имелась
отдельное собрание дамских пистолетов и оружие, закамуфлированное в
трости, зонтики, авторучки, - короче, любовно и со вкусом
укомплектованная оружейная комната пехотной роты женского батальона
анархистов.
У этого бюргера была ещё жива мама, одуванчик восьмидесяти двух лет.
Милейшая дама с чистейшим немецким, потрясающими керамическими
зубами и аристократичными манерами, белокурый в завитках парик
венчал экстерьер. По приезде русского друга, Хельмут тут же сообщил
о приглашении на гебурстаг матери - дне рождения по-нашему. Не
помнится, что было приобретено в подарок, но помнится, что процесс
выбора был мучителен, ибо, что можно подарить немке-дворянке на
восемьдесят третий день рождения, от юного русского знакомца?!
Стол был, по немецким меркам, более чем изысканным. На лужайке перед
домом, со свечами вставленными, прямо в стриженый газон. Немецкая
кухня по определению скучна и однообразна, зато по тупому питательна
и рациональна. Если немцу хочется порезвиться с вилкой и ложкой, он
мчится в греческий, китайский или русский рестораны. Здесь же на
столе были пара миллионов сортов колбас, миллион невообразимых
салатов из заморской зелени и фрукты. Венцом кулинарных изысков был
запечённый поросёнок с квашенной капустой и яблоками. Народец пил
пиво и рейнское вино, оживлённо разглядывая русского гостя. Многие
из друзей Хельмута видели человека с «той» стороны впервые, чего
нельзя было сказать о друзьях новорожденной. Бравые старики, как
один, были ветеранами восточного фронта, вернувшимися из-под
Сталинграда, Москвы, Белоруссии, Украины, были даже знатоки
послевоенных сибирских лагерей.
Начались осторожные расспросы: «А что вы зимой делаете, когда все
улицы сугробами заметены, и из дома до весны не выйти?» Он, как
можно вежливее, пояснял им реальную картину положения на его далёкой
Родине, несколько раздражаясь немецкой дотошности.
Неожиданно Хельмут, уже порядком нарезавшийся пивком, поправил
террольскую шляпку, подтянул необъятные кожаные шорты и «выдал на
гора» новость, что, дескать, его друг Миша, здоровенный, как
медведь, егерь из Краснодара пьёт спирт стаканами. Русский гость,
сначала пропустил этот пассаж мимо ушей, потому как ел поросячью
ногу, заедая нежное мясо квашеной капустой. Вдруг буквально кожей
почувствовал повисшую над столом паузу. Осторожно приподняв глаза,
увидел десять пар восторженно уставившихся на него глаз. «Не, нее...
я же это, не пью воооще…», - забубнила голова, но рот с куском мяса
так и оцепенел, не выдавив ни слова. Хельмут, интриган, метнулся в
подвал и выволок, буквально «четверть» (2.5 литра) некупажированного
девяносто двух градусного, ирландского спирта, являющегося основой
для создания виски. Судя по объему и градусу жидкости, немец с его
помощью травил мелких грызунов и разжигал костры.
Перед глазами резко и болезненно всплыла картинка из патриотического
детства: фильм «Судьба человека», где падлы - фашисты в концлагере
наливали главному герою водку стаканами, а тот пил под какой-то
патриотический тост и не закусывал, всем чертям назло...
За спиной отчётливо заколыхалось знамя Родины, в груди защемило, а
офицерская честь вполне внятно пробубнила: «…Стойко преодолевать
лишения и трудности воинской службы». Безвыходно осознал, - флаг
посрамить никак нельзя!
Хельмут, гад, налил больше половины стакана. Немчура заворожено
затихла. Более чем осторожно, как гранату без чеки, взял стакан,
плотно обхватив его пальцами, и встал. Буквально, сквозь зубы,
пожелал всем супостатам, буквально Guten Appetit и неистребимого
здоровья. Хотел ещё исполнить куплет из «Вихри враждебные», но
как-то осёкся и потупившись, сосредоточился на пойле - оно резко
пахло спиртом, не внушая ровным счётом никакого доверия...
Ни вкуса, ни запаха не почувствовал. Просто ожог. Просто слизистой.
Просто от языка. Просто до задницы. Собрав волю в кулак, сел.
Открыть рот было невозможно: закусывать не получалось, запивать не
выходило. Молчал и яростно прожигал глазами малохольных иностранцев.
«Вот же, абсолют шайзе!»- эти русские, даже не закусывают, нет, ну
мы и раньше слыхали, но своими глазами..! Басурмане охренели от шоу,
вечер удался - ну, Хельмут, вот умеет порадовать друзей! Хозяин
дома, видя немой восторг гостей, раздухарился и налил себе грамм
двадцать пять этого «ракетного топлива». Через пять-десять минут
«альпийский стрелок» уже лежал в коме в шезлонге у крыльца, перед
падением в глубокий анабиоз предусмотрительно повесив на пояс
мексиканскую кобуру с двумя Smith&Wesson 45 калибра, вдруг
проснешься, а тут этот отморозок третью мировую организовал, спьяну,
- за этими русскими нужен глаз да глаз.
Флаг Родины гордо и упруго реял под свежими порывами ветра. Страна
спала, не зная, что её герои стоят на боевом посту, охраняя само
понятие, - Родина!
Опавший лепесток
Уже подхвачен ветром.
Случайный взгляд
Теплей прикосновения
Настоящая любовь, как и жизнь, всегда одна.
Жизнь человека - это очень смешная вещь, по глубине юмора она
превосходит даже безграничную по определению человеческую фантазию.
Он не уставал удивляться правильности подхода Дзэн в философии и
мировосприятии. Субъективно-идеалистическая мысль утверждала, что
мир, окружающий человека, - это всего лишь его фантазии и иллюзии,
одному ему присущие и, очевидно, нужные - что-то вроде счастливого
или ужасного сна. Когда-то он увидел женскую спину, поворот головы и
понял, нет, остро осознал, что это - его Женщина. Просто очаровать
девушку и просто обменяться жидкостями никогда не представляло для
него особого труда в силу природной болтливости и благоприобретённой
сексуальной агрессии. Но разглядеть со спины с расстояния в
пятьдесят метров одним по-настоящему уцелевшим глазом ту, которая
одним только вздохом сведёт с ума и заставит час за часом трахать,
закусив губу и уже плохо понимая, как можно вообще не трахаться,
когда рядом ОНА.
Он совершенно не помнил лица, постоянно вновь и с трудом узнавал
голос, но болезненно остро помнил запах волос и то электричество
кожи, которое пробивало насквозь от одного прикосновения.
Фотография - бред, она ничего не передаёт, кроме застывшей кукольной
реальности, но Она - даже не человек. Вспомните, как трудно удержать
в руках чашку с горячим шоколадом, ещё труднее выпить, но невозможно
не пить.
Это не было сексом в полном смысле слова. У секса есть мотив и
желание его реализовать, здесь же присутствовала невозможность
поступить иначе, если бы сердце остановилось где-то «по дороге», он
был бы менее чем удивлён. Торопиться не хотелось, не хотелось «это
делать», хотелось жить внутри друг друга, чувствовать влажное тепло
её тела, пьянящую пульсацию вены на её шее, чувствовать нереальный
по красоте сосок её груди у себя в губах.
О чём может мечтать человек, в выдуманном мире которого появилось
столь фантастическое существо? Только об одном, чтобы это не
повторялось в вариациях больше никогда: лучше уже не будет, потому
что не может быть лучше, а хуже не нужно, потому что, либо уже
только так, либо никак вовсе. Благодаря ей, ему уже были не нужны
красивые женщины – «дермантин», который лишь хлестнёт грязной
тряпкой разочарования по потухшему лицу идеалиста-идиота. Как и чем,
можно заменить губы и руки, доводящие до комы, когда кажется, что,
если сейчас ткнуть пальцем, то обязательно взорвёшься, забрызгав
лучший из миров своей наверно не самой умелой нежностью в смеси с
соком простаты и семени. Надеяться, мечтать, требовать и (о, ужас!)
просить о встрече с подобным существом - всё равно, что умолять о
жизни, стоя на коленях и распуская сопли. Ирония, с которой
«Матрица» обошлась с ним, вполне в его же духе: жестокий, грубый и
безумный человек был взят за то место, о котором он всерьёз не думал
никогда, и с размаха кинут в самое пекло собственных, а от этого
невыносимо ужасающих, переживаний. Тот, кто сказал, что любовь -
лёгкое чувство, - счастливчик, он никогда не любил по-настоящему...
Самураи эстетствовали, упражняясь в любви на расстоянии. Скорее
всего с трудами Платона они были малознакомы, но, тем не менее,
верили, что, не раскрывая своих чувств перед объектом нежной
страсти, они сохраняют свои чувства глубокими и непорочными, а
побуждения возвышенными. Ветка сосны, переплетенная с сакурой, -
благородство намерений, переплетённое скоротечностью и мимолётностью
жизни. Удивительно, как можно не сгореть в этом пожаре, даже имея
столь высокие мотивации...
Клоун
Предают только свои, чужим до Вас просто нет дела...
Именно Клоун и именно с большой буквы, а точнее, Коля Клоун, так
зовут легендарного героя–любовника Северной Столицы. Кривоногий,
толстоватый мордвин с жалобно-блудливыми глазками и безумной манерой
езды на дорогих авто. Его первоначальное очарование базировалось на
разгульном характере, наличии дензнаков разных стран и
дифференцированному подходу как к спиртному, так и к целебным
порошкам. Девицы безотказно клевали на приличный костюм, не
бандитскую внешность и авто в 140 кузове. «Олигарх разбушлатился»,-
думали они. После разведки, Коля приглашал очередную Нимфу отобедать
в «Гранд Отель Европа» или «Шератон Невский Палас», потому как, «кто
тётку обедает, тот её и танцует…». Поев дорогостоящих предметов,
попив кислухи «Дон Перегнон» (приведён подлинный мордовский прононс,
хотя, конечно же, это был оригинальный французский брют по 200
баксов за бутылку), девица буквально подпадала под милое очарование
«буржуазии». Затем Коля рассказывал пару реальных историй его
несчастной любви, про то, как сожительница Наташка по научению
подруги-сучки Яны, ушла от него с ребёнком, пускал почти настоящую
соплю (пардон, слезу), и-и-и-и вечер у девицы был уже занят на 100%.
Причём, что особенно ценно, Коля был, в сущности, не просто мордвин,
а ещё и деревенский мордвин, следовательно, не особенно
эстетствовал, гуманизм практиковался у него в лучших, широчайших
проявлениях. Трахал он всё, что не было приколочено: заезжих
проституток; ПТУшниц, спешащих по делам; подруг пьяных друзей;
знакомых и малознакомых барышень любой наружности, социальной группы
и политических убеждений, - одним словом, был санитаром леса. Кроме
того, мордовский джигит, просто чесаться от возбуждения начинал,
видя грудь третьего номера и больше. Позже стало ясно, что Клоун,
конёк-ебунок, отчаянно любит хныкать на груди у потенциальной
жертвы, рассказывая о несправедливости судьбы к его такой
кристальной и милой персоне, - ему остро не хватало дежурной мамы, с
её уютной сиськой...
Как этот кобелёк путал девиц на смесь денег и соплей, достаточно
ясно, но как он их трахал - это особая глава в его жизни, почти биг
сюрпрайз. Коля был похотлив и норовист, добравшись «до сладкого», не
трахал, нет, буквально пилил дамочку в мелкую стружку, не меняя
темпа и позы, не взирая на вопли предмета страсти о пощаде и
досрочной сдаче - «белый флаг», как аргумент, не принимался. Прибор
у девиц выходил из строя напрочь, а, учитывая аллергию Клоуна на
презервативы, вполне можно было обзавестись более серьезными
проблемами типа пьяного зачатия или гипотетического триппера, хотя,
что поразительно, Коля ухитрялся никогда ничем не болеть - ещё одна
загадка природы. Справедливости ради, следует заметить, ничто не
могло омрачить возбуждённого рассказа «потерпевшей» своим подругам о
бешенном Клоуне, который вот с таким, делал вот такое, да ещё на
протяжении заводской смены. К Коле приводили подруг, уточняли,
показывая на него пальцем: «Люди брали - хвалили», что приводило его
в неописуемый восторг и раскрашивало существование в розовый цвет.
В то время как он бодро нюхал кокаин и транжирил гормоны, дела дали
трещину, в итоге балагур попал почти на 2,5 миллиона долларов, что
для 1994 года было не так уж много. Этот сердцеед ухитрился отдать
большую часть денег, оставшись должным сущую безделицу 200 тысяч
долларов. В этот момент их и свела судьба.
Клоунский оптимизм не мог не нравиться. Коля, потеряв кучу денег и
сидя на попе ровно, активно искал заработка, бегал кроссы и,
конечно, трахал девок. Последние давали уже без «Европы» и «Паласа»,
кормили и оставляли у себя ночевать, передавая затем, как
переходящий вымпел, ещё неосвоенным подругам.
В отличие от Клоуна у него были деньги, которые он зарабатывал
консультациями в области безопасности порой по несколько сотен тысяч
долларей в месяц, ухитряясь пользоваться достаточно уважительным
вниманием, по обе стороны правоохранительного забора. Он, в ту пору,
был единственным, кто давал Коле деньги, и единственным, кому Коля
их возвращал. Более того, новый знакомый, каким-то фантастическим
образом попал в клоунскую Санта-Барбару с его жёнами, детьми,
любовницами, друзьями и долгами. Посудите сами:
Коля жил с Наташкой, от которой у них родился сын.
Колин друг Лёша, он же земляк из Горького, был его постоянным
дольщиком. Лёша познакомил его с Наталией Ивановной Великой, своей
старшей сестрой, дамой властной и влиятельной (антиквариат,
ювелирка, политики).
У нее было две дочери, Яна и Нона. Старшая Яна стала подругой
Наташи, по этой причине Наташа торчала целыми днями, по сути, жила у
Великой, в итоге на стенах роскошной квартиры Наталии Ивановны
появились фотопортреты сына Коли Клоуна (??!!).
Яна, будучи девицей стервозной, разведенной и богемной, знала и
муссировала все Колькины похождения, втайне завидуя чужим оргазмам.
В итоге она приложила максимум усилий, чтобы надуть в пустую
Наташину голову, что она, эта дура, - богиня неземной красоты, а
таких уродов, как Коля, - как дерьма за баней.
Живя в загородном доме, она познакомила Наташку с каким-то бандитом
казанской принадлежности. У них завязался конспиративный роман, и
бандос, наслушавшись историй про мордовского буржуя, уже мечтал
как-нибудь «раздеть» Клоуна, что, в общем-то, и предпринял в итоге.
Нона росла, росла и выросла. Сгоняла, между делом, пожить в Америку
и вдруг на чужбине поняла, что Коля Клоун - её сексуальный объект.
По приезде в Санкт-Петербург, она секунд за семь возбудила в Кольке
пламенную страсть, которую он боязливо воплотил в жизнь.
Яна шипела на Нону, Наташа тихо шизела, не зная, как быть - Коля
регулярно давал денег и отправлял отдыхать от безделья за границу,
тут следовало не перегнуть палку, имеющую меркантильные корни.
Наталия Ивановна, которую Коля боялся больше злобных кредиторов,
рычала на всё стадо и удивлялась, по незнанию, что эти дуры нашли в
этом кривоногом огрызке.
Лёша, будучи полностью зависимым, от Колькиных гешефтов, держал
нейтралитет.
Тут, «как член на наковальню», появился новый Колин друг, который
доверительно был назначен Колиным, а следовательно, и Лешиным
ангелом-хранителем, даже не успев понять, как так произошло, что
Наташа Великая вдруг взглянула ему в глаза и задушевно попросила не
бросать этих недоделанных, если что...
Когда за помощь не берут денег, многие относят это обстоятельство на
простоватость и пытаются использовать, эту сторону натуры спасителя,
в своих не очень чистоплотных целях.
Машина мчалась из аэропорта, вдруг запиликал мобильный телефон:
Привет. Это Коля Клоун. Что вечером делаешь? Может, в Палас? Ну да
ладно, обедаешь где? Поехали в «Старую деревню», блины с икрой
жрать?
Поехали, вот только я занят, смогу подъехать чуть позже, скажем
через час-два.
Нее, давай сейчас, дело одно есть, тебе точно оно нужно.
Хорошо, я уже на Московском проспекте, буду через сорок минут.
При подъезде к богемному кафе «Старая Деревня», где обедал сам принц
Чарльз, отметил для себя непривычно много машин и необычную для
этого места суету вокруг них. Паркуясь, увидел, что в багажник
«боевой машины братвы» пытаются упаковать бешено сопротивляющегося
Клоуна. Вокруг стояло ещё пять «бомб» с тревожными пассажирами.
Оп-па, ребятки, а ну назад! Вы, чьи будете, что ведёте себя так
беспредельно?!
А ты-то, кто такой, что в наши дела прёшься?
А я член в пальто, а имя для меня сейчас и не нужно, поэтому ломайте
меня быстрее, а потом можете и Кольку грузить хоть в мусоровозку, но
позволю указать на маленькую деталь, пока меня не сломаете, Кольку я
вам не отдам. Ну, вот и всё, чего ждёте…
В те времена он любил вызывающе прилично одеваться, весь в золотой
бижутерии и на галстуках-костюмах от приличного имени. ОПГ
(организованная преступная группа), наряженная в традиционные куртки
- кроссовки, с недоверием смотрела на более чем странного коммерса,
который, не моргнув глазом, рычал на них, быковато расставив ноги и
подозрительно положив руки в карманы пальто.
Не, ну погоди, мы казанские, а ты знаешь, что он нашего старшего,
педерастом назвал и за это должен отдать нам десятку бакстов? Или
скажешь, что это не по понятиям и он не должен ответить?
Клоун коммерс?
Конечно коммерс, в том-то и дело, что какая-то овца блудливая,
путёвого пацана, голубым назвала, у нас и очевидцы есть, -
нормальные пацаны, он при них назвал!
У каждого барыги должна быть крыша, по понятиям, так? Так что,
ребята, вы, может, что про Колькину крышу знаете, что ж даже её в
курс не ввели, а сами решили газануть?
Не, ну это, как её, мы потом, конечно...
Ну и главное, если тебя или кого ещё назвали педерастом, иди и с
глазу на глаз докажи, что ты не «дырявый», причём тут деньги? Это
что же получается, без десятки баксов, ты вроде как педик, а с
десяткой вроде как «целый». Нет, дружок, это получается, что если ты
раз на раз не готов свою задницу отстоять, а друзей приволок,
значит, ты хочешь стать педерастом с десяткой баксов в кармане, и
всё...
Ребята, забуксовав в столь сложных категориях, потеряли темп и
сникли, бить умника с белым от ярости лицом, никому не хотелось,
мало ли это кто и что у него в карманах. Первоначально плёвая задача
- стырить Клоуна, стала перерастать в локальный конфликт со многими
неизвестными, что явно в планы не входило. Обстановка слегка остыла,
поговорив со старшим, пришлось всё же представиться, ну, а при таком
раскладе и на мировую для бандосов не стыдно...
Коля остался жив, невредим и перепуган до зелёного цвета в лице. Они
сидели за столиком на манерно скрипучих и искусственно состаренных
стульях в кафе и молчали...
Коля, а ведь ты конченный ублюдок, почему не сказал, что у тебя
встреча назначена?
Боялся, ты не приедешь...
И правильно боялся, теперь, когда ты позовешь меня обедать, я
обзвоню всех знакомых бандитов в городе и попрошу, чтобы тебя, в
случае чего, трахнули в извращённых формах...- обманывал и запугивал
он Колю.
Ровно через полгода «911» уже спасал Колю на очередной «стрелке»,
проклиная себя за излишнюю уступчивость по отношению к этим
юродивым... Сильные люди - добрые люди, но неразумных детей следует
всенепременно пороть…. А как же иначе?
Воздух, кровь и свет
Послесловие
Никто и никогда не учился на чужих ошибках, гораздо эффективнее это
происходит на своих …
Вы дышали когда-нибудь?
Что за чушь?! – спросите Вы
Нет, не просто дышали, а дышали ли Вы с упоением, вкусно, сочно?
Дышали? Ах, в Альпах, да и на Кавказе, в общем, тоже чудесно,
м-да...
Чушь. Полная абсолютная херня, кто не пил водки, тот не знает вкуса
холодной воды. Вкус, настоящий, удивительный вкус воздуха знает лишь
астматик, делающий первый глоток живительного газа, после того, как
всё же нашёл спасительный аэрозоль...
Действие промидола мягко и безвозвратно проходило. Сначала
почувствовал, что у него есть спина, затем, что в нее «вбит лом».
Через мгновение некто злобный, сидящий внутри сжал лёгкие и принялся
резво рубить топором уже раздавленную грудную клетку. Ещё через
секунду процесс дыхания из обыденной, ежесекундной и несущественной
задачи, стал непосильной и мучительной борьбой за крохи кислорода,
столь болезненно необходимые для истерически капризных клеток его
тела. Клетки, в силу своего малого размера и очевидной тупости, не
хотели вникать в то, что три ребра острыми краями переломов рвали
окружающую их плоть, не позволяя раздвинуть грудь для вдоха. Не
понимали, что спина выгнулась горбом травматического сколиоза, а
легкие, приняв на себя удар через пролом в грудине, частично
полопались и набухли кровью, уже не имея возможность впустить в себя
этот упоительный, желанный, почти ощутимый в своей тяжести воздух.
Так умирающий на берегу большой и неуклюжий карп хлопает мягкими
тёмными губами, не веря, что уже не вернуться назад, в прохладный и
тёмный мир водных глубин. Ещё немного и даже, обоженный «засухой»,
рот перестанет хватать то, без чего нельзя прожить и нескольких
минут...
Лишь находясь на краю пропасти, человек боязливо оглядывается и с
этой неуютной точки своей жизни, до рези в глазах, отчётливо видит,
что действительно ценно, а что всего лишь фантики, от уже съеденных
конфет. Звучит цинично и грубо, но чем чаще виден край, тем
осмысленнее становится последующая жизнь. Momento mori, - так
кажется, по латыни… Всё упирается в способ напоминания.
Как остро не хватает мозгу крови в момент, когда на шее сжимается
учебно-боевая петля. Отражение мира слабеет, и остатки сознания вяло
пытаются сохранить подобие мыслительного процесса. Картинка плывёт,
предметы приобретают злобные и глупые очертания, единственное, что
удерживает на этой части бытия, - это боль. Дикая боль от
нейлонового шнура, разрывающего шею. Кажется, что гортань, всё
сильнее сжимаемая удавкой, предательски, пискляво хрустнет и
ввалится внутрь, не оставив шансов на бесцельное разглядывание
календаря с новой датой и наивными фотографиями времён года. Ярость
и полное отсутствие права выбора, вот что спасает. Напугайся,
удивись боли, замри на секунду, и вот уже голова опустилась в ватную
тишину. Всё, каюк. Вот уж хрен – боль. Боль, только она и кровь, -
по-настоящему, всё остальное - выдумки. Если бы не эти «две
подруги», скольких бы вещей нельзя было понять. Боль заставляет
жить, а кровь и есть жизнь.
Боль, вынуждает, казалось бы, в безвыходной ситуации, трепетать и
бороться за существование, словно гусенице, проткнутой булавкой в
момент пионерского ничегонеделания... С мифическим трепетом он
преклонялся перед той болью, которая преследует всю жизнь, объясняя,
что имеет значение, а что просто дерьмо, попавшее в вентилятор, либо
добросовестно выработанное темной субстанцией с пафосным, но ничего
не означающим именем - интеллект. Что есть наши мысли по сравнению с
нашей кровью?..
Нет, сначала он не резал глаз, это был молочно белый, ровный свет,
чуть потухающий в одной стороне и тепло мерцающий в другой. Повязку
сняли, голова была вполне в своих геометрических размерах, что не
могло не радовать. Лечение серого вещества и системы его
кровоснабжения прошло вполне успешно. Но вот зрение никак не
возвращалось, через пару дней будут различимы контуры людей, -
приведений, скользящих по вселенскому туману и никак не желающих
принять чёткие очертания. Затем эти очертания придут, но начнут
игриво ломать изображение на угловатые сектора. «Отсутствие
периферического зрения», - сумничает врачиха и добавит: «Да ладно!
Молодой, здоровенный - пройдёт». Прошло, не обманула. И всего-то
через пару (!) месяцев. А до этого момента, переход через улицу
оставался невыносимой и унизительно, боязливой задачей.
Мерзкое чувство беспомощности - вот что такое потерянное зрение.
Остались руки, ноги и всё остальное, но все это уже не Ваше. Потому
что нельзя назвать своим то, что невозможно использовать. Мир
становится чужим и тёмным. Уткнувшись в стену, вдруг понимаешь, что
потерялся, потерялся очень крупный и беспомощный ребёнок, бывший,
когда-то, кем-то с весом 100кг. Непроницаемая темнота превращает
человека в муравья замеревшего на тротуаре. Сознание сжимается от
судорожной, животной боязни быть раздавленным скучающим пешеходом по
имени Жизнь.
Как много значительных, весомых и таких важных проблем составляют
наше существование, как любовно мы обсасываем каждую мелочь нашей
жизнедеятельности, как лелеем наши обиды и без тени сомнения
утверждаем сами себе, что судьба-скотина, не вполне к нам
справедлива и более чем некорректна.
Был первый по-настоящему тёмный период жизни - с жёстким, реальным
предательством близких и невообразимой грязью. Время, когда,
бесцельно передвигаясь по улицам, с каждым шагом сгибался под
тяжестью навалившейся темноты. «Почему именно со мной? Всё так глупо
и бездарно, похоже, сопьюсь и сдохну, голодный, под забором...»
Питер - очень мрачный и взрослый город, город, полный туманов,
маразмов и депрессивных флюидов, сочащихся из неопрятных каналов…
Навстречу шёл мужчина с суровым непроницаемым лицом, перед собой он
катил коляску, в которой сидел молодой парень - инвалид с
церебральным параличом. Подросток смотрел на мир большими влажными
глазами. Как от удара током, ноги, потеряв подвижность, вросли в
землю, сердце сжалось в горошину. Глядя вслед удаляющейся паре,
отчётливо, невыносимо остро, понял, что это и есть настоящее горе.
Горе, по сравнению с которым собственная гибель - лишь
«успокоительное средство». Как можно утопать в волнах собственного
эгоизма, гадить на всё и всех, обвинять, хныкать, благодарно жалеть
себя, даже не имея представления о том, что такое настоящее горе?
Имея подаренную Богом возможность вздохнуть полной грудью, этот
удивительный воздух, не заботясь о живой крови, текущей по венам и
видя то, что многие, гораздо более достойные люди, уже не увидят
никогда…
Человеческая жизнь более чем омерзительна, если она - всего лишь
любовно оберегаемая частная собственность, - источник удовольствий.
Всё, что описано в данной книге, происходило на самом деле. Рассказы
не имеют логической и причинно-следственной связи, их объединяет
лишь одно: всё это произошло с одним человеком, всё это позволило
ему стать тем, кем он стал. Автор неуверенно надеется, что читатель
не заподозрил его в самолюбовании и привлечении чрезмерного внимания
к своей персоне. В любом случае прошу отнестись ко мне
снисходительно, никто не совершенен.
А. Кочергин.
|
|
