Человек в своем существовании для него не
больше, чем червь и этим он всецело обязан исповедуемой им
морали, которая устанавливает один закон для "льва" -
воплощения жизни, причем жизни в высшей потенции и "вола" -
представителя "низшей" породы, обреченного вечно тянуть
лямку. Здесь впервые слышны отголоски идей, возродившихся
спустя лишь только сто лет в философии Фридриха Ницше:
потенциал человечества, производство высших видов человека
блокировано противоестественной, уничтожающей проявление
жизненной энергии, которая стремится воплотиться в высшем
типе плотского существа, уравнивающей моралью.
В "Бракосочетании Неба и Ада" глас
блейковского дьявола презрительно вопрошает человека с
высот, утраченных им возможностей:
Откуда знать тебе в
своей темнице чувств, что в каждой птице,
В небе круг чертящий, -
Скрыт бесконечный Мир Блаженства?
Ограниченный лишь пятью чувствами,
внутренний мир человека низводит его в пространство духовных
трущоб. Плоть - убога и отвратительна, если лишена некоего
дополнительного, надстроенного над остальными пятью,
чувства, суть которого раскрыта в образе "птицы". "Птица"
является символом экстатического единения с потусторонним,
символом того видения мира, которым обладал сам Блейк -
сверхсознательного откровения, ставшего главной потерей
Альбиона.
Блейк видит корень зла в нравственности,
испорченной религией. С одной стороны, это выражается в
убожестве воплощенной в человеке христианской этики,
граничащей с ханжеством:
Пока не женимся,
сказать мы не сумеем,
Не склеены ли у жены колени клеем.
Этому Блейк противопоставляет культ плоти,
который должен явиться первым и непременным условием
раскрепощения духа:
Шлю жене я пожеланье
Дать мне то, что дарят шлюхи, -
Ясность в исполнении желанья.
Пусть нашего читателя не смущают эти
строки - именно в падшей женщине Блейк усматривает истинную
Добродетель. Библейские же идеалы трактуются им как ядро
античеловеческой морали. С не меньшим раздражением он
изобличает лицемерие современности:
От дьявола и от царей
земных
Мы получаем знатность и богатство.
И небеса благодарить за них,
По моему сужденью, - святотатство.
Сам образ бога Блейк использует крайне
цинично; наделяя его низшими человеческими инстинктами. Бог,
в сатире Блейка, похотливый старик, вымещающий свою немощь
на человечестве, скованном ханжеством и слепым следованием
традициям. Нагота женщины - дело рук Божьих, - заявляет он и
продолжает, обращаясь уже непосредственно к богу:
Отец придирчивый!
Зачем Ты в облаках, высоко,
Скрываешься, незрим и нем,
От ищущего ока?
Зачем твой сумрачный закон,
Язык твой темный, полный гнева,
Нам повелят вкушать плоды,
Не с древа, - у змеи из зева?
Ужели от того, что к тайности
Отзывчив женский пол до крайности?
Практически, это ни что иное, как
свидетельство первого в истории человечества шага к
богоубийству.
Однако, сатира, отнюдь не главное орудие и
смысл блейковской поэзии. Основная ее часть не критикует,
но, напротив, утверждает новые принципы. Его стихи содержат
конкретные призывы:
Разрушьте своды церкви
мрачной
И катафалк постели брачной
И смойте кровь убитых братьев -
И будет снято с вас проклятье.
Насколько прозрачен идеологический фон
этого стихотворения! Цель оправдывает средство! Уже тогда, в
конце XVIII века Блейк замахивался не только на церковную
версию морали, но и на мораль вообще! Христианская мораль
как принцип, мораль как институт его отвращает:
Он век соблюдал
золотое правило,
что его в золотых дураках оставило.
Постепенно оставляя стиль открытой иронии,
Блейк все глубже начинает всматриваться в бездну
человеческого бессознательного. Он словно хочет понять -
каковы перспективы "освобождения" человека, во что
превратиться мир, если человек станет самим собой! Увиденные
им в откровении скрытые состояния человеческого естества
пронизывают ужасом строки его стихов. Быть может вместо души
Блейк обнаруживает в человеке ад!
Сердце людское - в
груди Бессердечья;
Зависть имеет лицо человечье;
Ужас родится с людскою статью,
Тайна рядится в людское платье.
Платье людское подобно
железу,
Стать человечья - пламени горна,
Лик человечий - запечатанной печи!
А сердце людское - что голодное горло!
Бросающие в холодный пот аллегории,
превращенные позже в "Пророческих Книгах" в драму жизни
мифических существ - воплощений боли. Находящиеся в вечном
странствии, непрестанно борющиеся друг с другом, падающие и
возрождающиеся, они тянутся в бесконечной процессии,
накладывая отпечаток на проходимые ими места. Какая
внезапная находка художника, какой зигзаг сознания
подсказали Блейку, странные облики, которые он изображал на
гравюрах к своим книгам?!
С
его гравюр к нам обращены полустертые временем, но не
потерявшие затаившегося в них ужаса, окаменевшие, искаженные
в адском экстазе лица фантастических безжизненных существ.
Глядя на них, постепенно начинаешь
понимать, что страдание, боль, зло имеют лица. Блейк первым
показал их людям. И если читатель задастся вопросом о том,
как выглядела бы душа человеческого существа, если бы стало
возможным изобразить ее лицо и другие части ее незримого
тела, то в качестве повода к размышлению, в качестве некой
стартовой точки, с которой фантазия читателя могла бы начать
свой путь, мы рекомендуем именно эту серию изображений,
которыми Блейк сопровождал свои тексты, а мы - наше скромное
сочинение.
Боль изображается на его гравюрах, как
правило, одновременно дважды: с одной стороны в выражении
лиц, искаженных в зловещем адском экстазе, с другой - в
позах существ и специфичностью их включенности во внешнюю
среду: в этой двоякой плановости - показана не только сама
боль, но и инструменты ее производящие: например, ужасающую
гримассу лица существа с блейковских гравюр, неизменно
сопровождает тело, либо объятое пламенем, либо заваленное
камнями, либо сдавленное в пространстве пещеры; наконец, в
подавляющем большинстве гравюр, изображенные тела принимают
неестественные позы, которые невозможны, если не
предположить, что у существа раздроблены кости или
отсутствуют некоторые внутренние органы...
В "Бракосочетании Неба и Ада", одной из
самых ярких пророческих поэм, в которой оккультный и
философский фон незаметно вытесняет потребность в рифме,
Блейк делает попытку возвести увиденное им в откровениях в
систему. Ее лейтмотив обращен к уже упоминавшемуся ранее
шестому, всеобъемлющему чувству, которое, воплотившись в мир
должно кардинальным образом преобразить его.
Для Блейка этим чувством является
экстатическое вдохновение или Энергия. Энергия стремиться
уничтожить пределы и расшатать формы, поэтому у Блейка
Энергия отождествлена со Злом. Он пишет:
Добро безвольно, им
помыкает Рассудок.
Зло же алчно и проистекает из Энергии.
Добро -Небо, Зло - Ад.
Таким образом. Доброй воли нет, воля
всегда проистекает из Зла. Зло, следовательно, является
вдохновенным началом жизни, возбуждающим энергию и
творчество. В "Предварении" Блейк намекает на скорое
пришествие ада на Землю:
Вот путь опасный и
ожил;
Бьют ключи из-под камней и надгробий;
Белые кости обросли алой перстью.
Ад начинает дышать. Так достраивается
основополагающая для всей системы Блейка цепь тождеств
Энергия - Зло - Жизнь. Ад не остается в этой системе чем-то
абстрактным. Будучи воплощен в людях, он должен иметь
принципы. В этом смысле "притчи Ада", самая скандальная
часть блейковского наследия, принимают статус новой,
неприкосновенной доселе морали. Интересно, что некоторые из
притч не оставляют ни малейшего простора для толкования. В
них воплощена идея всей жизни Блейка - идея создания Библии
ада. Афоризмы поражают также и ясностью содержащихся в них
призывов. Вот первая группа притч, из ряда прочих они
выделяются тем, что жестокость сочетают с поразительной
четкостью формулировок. Повелительное наклонение заставляет
воспринимать их ни иначе как прямым, руководством к действию
и все это - без малейшего присутствия абстракции, от чего
веет совсем не философским злом, но злом практическим.
Телегу и плуг веди по
костям мертвых.
Червь рассеченный плуг не клянет.
Топи в реке желающего пить.
Мертвый не мстит.
Как поразительно близко их содержание к
ницшевскому принципу "Падающего - толкни". Остается только
понять, кого Блейк наделял правом исповедовать его мораль.
Вопрос не долго остается без ответа: следующие три афоризма
оправдывают право сильного.
Лиса приготавливает
себе корм сама, Льву же - Господь.
Мужу - львиная шкура, жене - овечье руно.
Что воздух птице, волны рыбе - то и презрение презренным.
Интуиция не оставляет ни малейшего шанса
самообману - последние три афоризма Блейк использует для
того, чтобы расставить "правильные" по его мнению
приоритеты. "Лев", "тигр", хищник вообще олицетворяет в
блейковской поэзии силу. Содержание образа "лисы" становится
понятным в связи с другой адской притчей:
Слабый мужеством на
хитрости горазд.
Становится ясно, что "лиса" символизирует
все слабое, неудавшееся, но оттого хитрое и коварное.
Позднее и более ярко эта идея будет развита у Ницше, который
ясно указывал на деградацию человечества именно по причине
того, что слабые, которых всегда больше чем избранных,
одаренных, благородных берут свое числом, хитростью и
злопамятством. Именно в существовании таких типов находит
основу любая уравнивающая мораль, которая служит для них
прикрытием. Что же касается тезиса "презрение презренным",
то у XX века есть свой вариант формулировки того же принципа
- "каждому свое" - и комментарии здесь были бы излишни…
Не менее интересна и еще одна притча:
Чей лик не точит
света, тому звездой не стать.
Из этой фразы становится ясным, - что для
Блейка означала Добродетель. В данном случае, истинная
добродетель отождествляется с ее трактовкой в греческой
архаике, когда между "добрым" и "прекрасным", моральным и
эстетическим отсутствовала четкая граница. Прекрасное лицо
или телосложение могло считаться свидетельством прекрасной
души. Блейк явно пытается возродить древний языческий смысл
добродетели.
И, наконец, еще две притчи. Первая
иллюстрирует, какое важное место Блейк уделял миссии
Воображения и внутренней свободе, возвышающей человека над
обыденностью его чувственной жизни. Нет более сильного
средства доказать значимость того или иного принципа, чем
готовность поставить его выше самого сокровенного в жизни,
почти святого, неприкосновенного. Ребенок… беспомощный,
слабый - не самый ли это подходящий для таких целей символ?!
Удави лучше дитя в
колыбели, но не дави желаний своих.
Не останавливаясь на этом, Блейк указывает
конкретного врага, врага во плоти на пути человечества к
абсолютной свободе. Кто изначально вселил в разум человека
запрет на самые чистые из инстинктов? Для Блейка решен и
этот вопрос - это современное ему духовенство. Он пишет:
Как гусеница съедает
лучшие из листьев,
так и Священник оскверняет лучшие из страстей.
Итак, новая мораль создана. Однако, прежде
чем преподнести ее людям, необходимо показать им убожество и
порочность мира, в котором они живут. Взгляду предстает
бытие, начиненное огромной массой разъедающих душу человека
гнойников и червоточин. В своих откровениях Блейк
путешествует по этому миру вместе с ангелом, которому
показывает плоды его же собственных деяний. Вот как это
выглядит.
Вскоре мы увидели хлев и
церковь, подвел я его к алтарю, раскрыл Библию, и - о чудо!
- открылось глубокое подземелье, в которое сошел я, толкая
Ангела впереди себя. Вскоре мы увидели семь кирпичных домов.
В один из них мы вошли; там было множество мартышек,
павианов и прочих обезьян, сидевших на цепи; они скалились и
рвались друг к другу, но короткие цепи не пускали их.
Несмотря на это, я заметил, что временами их становилось
больше - тогда сильные хватали слабых и с оскаленными рожами
сначала совокуплялись с ними, а затем пожирали их, отрывая
сначала одну конечность, потом другую, пока тело не
становилось беспомощным обрубком. Скалясь и целуя его с
притворной нежностью, они пожирали и это; и кругом видел я
обгладывающих с жадностью свои собственные хвосты.
Для чего нужны, к примеру, столь четкие
подробности уничтожения живого тела? Что толкает Блейка к
использованию столь изысканно ожесточенной символики?! Если
читатель погрузится на всю глубину в мир Блейка, то весьма
скоро станет свидетелем странной метаморфозы - символы
постепенно утрачивают четкое содержательное наполнение, не
теряя блеска формы. Создается ощущение, что метафора быстро
одерживает верх над смыслом, метафора превращается в
самоцель, стремясь к обострению и рецидивам. Рецидив всякий
раз проявляется в попытках создать анатомические образы как
можно более отклоненные от нормы, более того - заполнить ими
все возможное пространство, в котором происходит действие.
Поэтому "Бракосочетание Неба и Ада" привлекает внимание не
столько сюжетной линией, сколько созданными интерьерами.
Мало-помалу рассмотрели мы
бесконечную Преисподнюю, клокочущую, как дым над пылающим
городом; бесконечно далеко под нами было солнце, черное, но
сияющее; вокруг него были натянуты пылающие канаты, по
которым ползали огромные пауки в поисках добычи, которая
летала или, скорее, плавала в бездне, в виде самых ужасных
тварей, исчадий разврата; и воздух кишел ими, и, казалось,
целиком состоит из них...
"Солнце черное, но сияющее"... Странный
метафизический мир обращенных цветов; он наполнен
непонятными, неестественными животными формами, живущими
неестественной жизнью; передвижение в пространстве, набитом
до отказа "кишащими тварями".
Используемые здесь аллегории достаточно
четко отражают отношение Блейка к мироустройству его
времени. Хлев и церковь, стоящие рядом; Библия, открывающая
бездну - черную дыру, втягивающую в себя все прекрасное и
удачное, а, между тем, плодящую гнезда отвратительных
существ, каждое из которых вытягивает соки низложенных и
запрещенных человеческих инстинктов, оскверняя их
изначальную чистоту. Блейк вещает от имени Ада. Вот описание
предрекаемого им апокалипсиса, в котором мир должен
переродиться, приняв новую веру, призванную освободить
Воображение и творческую энергию.
Как слыхал я в Аду,
древнее пророчество, что по прошествии шести тысяч лет мир
сей пожрется огнем, истинно... Придет же cue через очищение
чувственных наслаждений. Но сперва нужно избавиться от самой
мысли, что есть человеку тело отдельно от души его; и cue
сделаю я сам, печатая сатанинским способом с помощью кислот,
кои в Аду целебны и благотворны, растворяя внешние покровы,
обнажая потаенное бесконечное... Ибо человек замуровал себя
так, что видит все через узкие щели пещеры своей.
Говоря о печатании сатанинским способом, Блейк
намекает на изобретенный им метод иллюминированной печати.
Кислоты целебны, т.к. с помощью них, Блейк изготавливает
гравюры к своим книгам. Считая себя мессией Сатаны, он,
вероятно, видел в сопровождении книг иллюминированными
гравюрами с "адским клеймом" дополнительный способ
воздействия на человеческое бессознательное. Созданный таким
образом "иррациональный" текст должен был силой своего
воздействия разрушить чувственную скорлупу человека.
Ад у Блейка предстает чуть ли не лоном
Спасения, где рождается надежда, где кипит творческая
энергия, в любой момент готовая наполнить своим зарядом
жизнь заблудшего и чахнущего человечества. Основное
изобретение своей жизни - иллюминированую печать - он считал
не иначе как подарком Сатаны, который, видя в нем проводника
своих идей, даровал ему столь оригинальный способ
воздействия на человеческий разум, способный связать воедино
зрительный и поэтический образ. Намек на адское
происхождение его книг еще раз дан в образе "Адской
Печатни".
Был я в Адской Печатне и
видел способ, коим знания передаются из поколения в
поколение. В первой пещере Человек-Дракон удалял пустую
породу от входа; внутри же несколько Драконов долбили стены.
Во второй пещере был Змей, обвившийся вокруг скалы, и прочие
змеи украшали ее златом и серебром, и дорогими каменьями. В
третьей пещере был Орел с крыльями и перьями воздуха;
внутренность пещеры заставлял он быть бесконечною. Вокруг же
Люди-Орлы высекали чертоги в огромных утесах. В четвертой
пещере Львы Геенны Огненной метались кругом и плавили
металлы в текучие жидкости. В пятой пещере Безымянные твари
отливали металлические листы. Затем листы попадали к Людям,
занимавшим шестую пещеру, и превращались в книги, и
расходились по библиотекам.
Блейк рисует только шесть пещер (кругов) ада
вместо семи. Может быть, сам он видел в этой незаконченности
некую перспективу, отдаленный горизонт тех великих событий,
которые произойдут, когда созданные им книги сорвутся с
пыльных полок библиотек и, войдя в человеческую плоть и
кровь, откроют Альбиону врата в совершенно иной мировой
порядок.
Пусть этой перспективой закончится и
осуществленное здесь соприкосновение с мистическими
видениями одного из самых эксцентричных и таинственных
поэтов мировой истории. Нами был представлен избранный
Блейк, и в этой избранности - показана самая скандальная,
радикальная, сатанинская грань его мировоззрения. Конечно,
как всякое избранное представление творчества,
продемонстрированная версия в чем-то ограничена и безусловно
может быть подвергнута критике за излишнее злоупотребление
черными тонами. Однако на этот счет у нас есть кое-что, что
послужит лишним оправданием того, что наше мнение о том, кто
такой истинный Уильям Блейк, ближе всего к действительности.
Этим оправданием служит фраза - завещание, оставленное
Блейком в одной из своих пророческих книг:
Есть у меня и Библия
Ада,
и рано или поздно ее получат люди,
хотят они того или нет.
Пусть эта фраза приоткроет для твоего
взгляда еще один горизонт, дорогой читатель!