Снилось, что я в гостинице в городе Архангельске. Я наяву там никогда не был. Да и во сне оказался в нем первый раз. Ни в яви и ни в нави у меня не было обстоятельств и дел, которые бы связывали с Архангельском.

И даже я слегка удивился, помню: с чего бы это Архангельск? Но твердо знал, что это именно он – точнее, какое-то местечко под ним, – хотя и непонятно откуда, как это во сне бывает.

Я был в гостиничном холле, он имел стеклянную стену, и передо мной была прекрасная панорама изгиба большой реки. (Наверное, это была Северная Двина. Во сне об этом не думал, а по пробуждении всплыло в памяти: это единственная река тех мест, которая могла быть похожа на мною виденную.) Противоположный берег был низким, серым и уходящим вдаль. А небо над рекой – светло серым. И белая вода… От этого зрелища невозможно было оторвать глаз! Хотя смотреть приходилось сквозь несколько запотевшее стекло холла, скрадывающее детали.

Мне захотелось выйти наружу, чтобы глаза не встречали совсем никакой помехи. Перед гостиницей обнаружилась огороженная терраса. Вокруг же нее был склон, изрезанный весь оврагами и покрытый снегом. Не совершенно белым, однако, а с этакой едва уловимой толикой серого – снег очень ранней весны. И по нему бежали узенькие тропинки. Никого на них не было.

Вдруг я понял, что по одной из тропинок быстро перемещается некое существо. Не увидел. И не определил слухом. Я это установил неким чувством, которое бывает во сне. И служит, надо сказать, безотказнее пяти здешних.

«Шестое чувство» сообщило мне и размеры зверя: приблизительно с волка. По огибающей террасу тропинке он бежал вверх. И я следил его путь глазами, его не видя. (Так мы обращаем взор в сторону источника звука. Но только здесь руководителем был не слух, а это «шестое чувство».)

Невидимым был зверь не совсем, однако, как я это заметил мгновение спустя. Короткая черная полоска, направленная параллельно движению его, была зрима, перемещающаяся над снегом.

Он скрылся из поля зрения, забравшись куда-то выше. Возможно, это последующие события, которые разыгрались во сне, были причиной предусмотрительного бегства его.

Мне тоже захотелось погулять по тропинкам. Я отошел на значительное расстояние от гостиницы, спускаясь ближе к реке. На ней вдруг началась буря. Молочно-белый цвет вод сменился на темно-серый. Огромные, лишенные пены волны пошли зигзагом от берега и до берега. Струи реки сшибались, закручиваясь временными воронками, и жерла их несло по стремнине…

Вдруг я заметил сложный предмет, который течение несло с почти невообразимой скоростью. С такой, которая может быть лишь у вод маленьких горных рек. (И, кстати, направление движения предмета и водных струй позволило заключить: у этой реки тоже правый берег был высокий и крутой, а левый пологий – как это у рек яви.) Когда предмет принесло достаточно близко, чтобы я мог его рассмотреть в деталях, я понял: передо мной плавучая пристань, которую сорвало течением. Прямоугольной формы, с белым навесом. И к ней привязана лодка – маленькая, оранжевая.

И в лодке двигался человек. Он отвязал ее и попробовал в ней добраться до берега, с которого я смотрел. Ему это почти удалось, но лодка вдруг опрокинулась и сразу перевернулась. Она и тот, кто в ней был, скрылись за уступом обрыва, увлекаемые течением.

Я видел, у меня нет возможности спуститься к самой воде, потому что обрыв этот был высок и совсем отвесен. Тогда я решил вернуться в гостиницу и рассказать о случившемся. Может быть, у находящихся там имеются средства связаться с теми, кто в силах оказать помощь.

Поднявшись до того места, где береговой склон косо пересекал овраг, я увидал порыв движущегося от верховий реки кошмарного урагана. Пока еще воздух был тихий вокруг меня, но там, выше, он гнал перед собой по реке волну, стоящую желваком. А с берегов сметал снег. Я видел, как обнажается прошлогодняя блеклая трава. Как если бы сворачивался огромный белый ковер, стремительно… Я подумал, что этот ветер с легкостью сдует меня со склона, словно пушинку.

Мне повезло: я успел спуститься на дно оврага к его приходу. И там я ощутил силу ветра, но опасности уже не было.

Однако ураган мне препятствовал перебраться на другую сторону этого оврага. Его давление не оставляло никакой возможности карабкаться верх – я был словно прижат ко дну. И все же что-то пытался сделать, перемещаясь хотя бы вдоль, коли уж не получается вверх. И вдруг нащупал опору.

В овраге стало темно, когда над ним пошел ураган, и не сразу я рассмотрел, что представляет собою эта опора. То был дощатый настил – подобие очень длинного корабельного трапа – уложенный ото дна оврага до его кромки. По всей длине настила смонтированы были деревянные скобы. Их череда напоминала ступени пожарной лестницы. Я начал медленно подниматься, ступая по ним и хватаясь за них руками.

Все дерево имело красивый серебристый оттенок. Так именно и выглядят всегда деревянные конструкции севера, если они подвергаются подолгу воздействию влажного ветра. А ветер наверху не утихал, кстати, и сила его продолжала чувствоваться.

Но, несмотря на это, я продвигался вверх. И я понял, что, совершенно точно, сумею выбраться, используя это сооружение. И почему-то вдруг пришло знание, абсолютно твердое: в этой удаче заключена какая-то очень существенная победа!

И от этого знания я проснулся.

Самое интересное: утром же этого дня я узнал, что у нас появился, внезапно, новый деловой партнер. Но только, как это было мне передано, далековато… в Архангельске.

Повторюсь: не разу до сего случая этот город не появлялся на моем горизонте никаким образом. Но вот, обозначенный во сне четко как место действия – немедленно он обнаружился наяву. Сна, с большей очевидностью и быстротой обнаружившего себя как вещий, мне не случалось видеть. Что можно в этом смысле сказать о его событиях? Не заключают ли они в себе тоже какое-то предсказание? Об этом информации у меня пока нет. Возможно, ее предоставит будущее. Затем я и записал все эти события так подробно.

Гипотеза, которая в почете в мистических кругах несколько уже веков: события, которые совершаются на земле, – формируются прежде того на астральном плане. Над нами надстоит некий мир – «тонкий», как иногда его называют – и конденсируются образы-матрицы. Они спускаются из него на землю, то есть в мир сей, где уплотняются и материализуются. История человечества представляет лишь череду подобных реализаций.

Недавно любопытное дополнение в эту схему внес американский беллетрист Стивен Кинг. Он постулировал и существование некоего мира ниже, чем наш. Там совершившееся уже в нашем разуплотняется постепенно, пока не исчезнет полностью. Этакий мир-уборщик, населенный мистическими стервятниками, астральный утилизатор… И в результате схема, что открывается видящим, приобрела симметричность.

Кинг выразил эту идею астрального, так сказать, антимира в повести «Лангольеры». В 1995 году по ней был снят фильм. Там следующая фабула: несколько людей из нашего мира попадают случайно в это царство распада и обнаруживает его напоминающим ад… Похожая идея была использована Иваном Тургеневым еще в 1878 году. Она дана концентрированно и очень рельефно в его стихотворении в прозе, названном: «Конец света. Сон».

Вот именно, что это был сон Тургенева. Здесь и «зарыта собака». Наверное, у читателя родился уже вопрос: мы обсуждаем случай пророчествующего сновидения; причем же тогда подробности о строении астрального мира и о взаимодействии его с нашим? Ответ понятен, если припомнить еще одну из гипотез мистиков. Которой сновидения рассматриваются как путешествия, совершаемые в астральный мир. Сложив сей взгляд воедино с тем, о чем говорилось выше, мы можем видеть: из наших сновидений действительно можно узнавать будущее.

Но почему же тогда пророчествуют из них далеко не все? Причины минимум две. Не каждый сон представляет собой астральное путешествие. Из тех же, что им являются, большая доля принадлежит, вероятно, экскурсиям в астральный антимир, где, конечно же, не сыщется материал для пророчеств.

Есть множество рассказов сновидцев о странствиях по пустынным далям, где сущее словно выдохлось. На всем печать распада и тления… Вероятно, всех обстоятельнее и четче описал эту сферу перестающего бытия Андрей Лазарчук. В его романе «Транквилиум» она названа Пыльный Мир. Имеются и другие свидетельства тому, что астральный антимир, открытый Иваном Тургеневым во время одного из его сновидческих путешествий, давно как уже стяжал себе преданных и скрупулезных исследователей.

Но возвратимся к пророчествам, которые могут быть получены в сновидениях. На русской земле испокон относились к таким всерьез. О них слагали предания. Мне довелось услышать одно из них в поселке Терское в 1997 году. Мы останавливались там на ночь перед восхождением на Эльбрус. И вот, за вечерней трапезой зашел разговор о древностях горного сего края. И среди прочего хозяйка дома, казачка, поведала нам преданье про Белояров сон.

Бус (IV в. по Р.Х.), князь древнего рода Белояров, удостоился чудесного сновидения в возрасте 12 лет. Ему привиделся Муж, у которого лицо и руки излучали сияние, облаченный в белое. И Белояр знал, что видит пред собою Сына самого Сварога Небесного. Который был рожден прежде всех людей и богов.[1] И Муж сказал Белояру: «ты – повторишь Мой путь».

Сон был рассказан волхвам, и вспомнили, что двадцать тысячелетий назад Сварог предстал прародителю руссов Арию и предрекал грядущее воплощение своего Сына, и повелел руссам служить ему.[2] И вспомнили еще, что четыре века назад проходил землями Русколани боговдохновенный муж именем Андрей и учил, что воплощение совершилось, и призывал креститься во имя Иисуса Христа, о котором рассказывал в основном все то, что древние предания предрекли о Даждьбоге.

«Ты повторишь Мой путь», было услышано во сне княжичем, и вот какой сложилась его судьба. Бус окрестился в водах Непры-реки, как Иисус в Иордане. Бус исповедовал Бога Триединого Всевышнего – Великого Триглава или, как это мы говорим сейчас Пресвятую Троицу – и называл это учение Путем Прави. При этом он не только не порицал почитание ведических богов, но истово покровительствовал ему. Бус полагал христианство исполнением не ветхозаветных, но много более древних ведических пророчеств. Он увеличил размеры княжества своего настолько, что простиралось оно на земли Алтая, Кавказа и Поднепровья. И всюду возвеличивал христиан. И слава о деяниях Белояра дошла до святителя Иоанна Златоуста, что написал в те годы: «скифы (руссы) и сарматы, переводя Святое Писание каждый на свой язык, философствуют о сих словесах».

Бус Белояр явился для Русколани тем самым, что Константин Великий – для Византии.[3] Масштабы были не меньшими. И при этом – в точности, как и его прославленный современник – Бус не отступался от веры предков. Напротив, именно тогда он получил высшую степень ведического посвящения: стал Побудом. И в этом вновь обнаруживается предсказанная судьба. Царем и Первосвященником ученики называли ведь Самого Христа, присовокупляя при этом: Первосвященник не по чину Ааронову (иудейскому), но по чину Мелхиседекову (иевусейскому, т. е. древневедическому), как это можно видеть, к примеру, из послания апостола Павла «К евреям» (Евр, 7:11).

И вот каким был итог земной жизни сего властителя, чьи подвиги превзошли Константиновы и даже легендарного короля Артура (тоже современника Буса). На Русколань в 368 году пошел войной Амал Винитарий, варвар. И в первом столкновении Бус его армию сокрушил. И Винитарий поклялся отомстить ему страшно и, собрав новую, сумел на этот раз одержать победу. И захватил Буса в плен. И предал его жестокой казни: распятию. «Ты повторишь Мой путь»… Предание говорит, что ученики Белояра видели даже и преображение его на Белой горе (на Эльбрусе), подобно тому, как преобразился Христос на горе Фавор.

Подобным образом Иисус явился во сне и юному Талиесину, учителю Мерлина, если верить книге Стивена Лохеда (М.: Триада, 2001).

Видение Сварога Арию запечатлевает Велесова Книга. Дощечка III 25, строки 25-28: «И рек Арею Сварог, что сотворил Землю: сотворены вы рукой Моей. И наречетесь Божиими сынами, и утвердитесь во сыновстве Творцу, и в этой вере пребудете. И, как есть вы дети Мои, [Спас] Даждьбог будет Отец вам. Ему исполните послушание. Он вам скажет, что надлежит стяжать и что делать [для этого]: как вам говорить, что творить».

Аль-Бекри (XI в.) говорит в «Книге путей и стран», что князь Владимир окрестил тот же самый народ, который полтысячелетия до него крестил Бус. Владимир Святой, таким образом, не приносил на Русь новой веры, но подтвердил решение древних предков. А демонстрировать подтверждение потребовалось затем, чтобы укрепить в русских духовное неприятие ростовщической идеологии хазар, исповедовавших иудаизм.