Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Выдержки из произведения

                            Карлос  КАСТАНЕДА

                              СКАЗКА О СИЛЕ

                               Пять условий для одинокой птицы:

                               первое - до высшей точки она долетает,

                               второе - по компании она не страдает,

                               даже таких же птиц, как она,

                               третье - клюв ее направлен в небо,

                               четвертое - нет у нее окраски определенной,

                               и пятое - поет она очень тихо.

                                               Сан Хуан де ля Крус

                                               "Разговоры о свете и любви"

                 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СВИДЕТЕЛЬ ДЕЙСТВИЙ СИЛЫ

                         1. СВИДАНИЕ СО ЗНАНИЕМ

     Я не видел дона Хуана несколько месяцев. Была осень 1971 года. У меня

была уверенность, что он  находится  в  доме  дона  Хенаро  в  центральной

Мексике,   поэтому   я   сделал   все   необходимые   приготовления    для

шести-семидневной поездки к нему. Однако, на второй день моего путешествия

я интуитивно остановился в месте жительства дона Хуана в Соноре в середине

дня. Я оставил свою машину и пошел к его дому. К своему удивлению я  нашел

его там.

     - Дон Хуан! Я не ожидал найти тебя здесь, - сказал я.

     Он засмеялся. Мое удивление, казалось, доставило ему удовольствие. Он

сидел перед дверью на пустой молочной фляге. Казалось, он ожидал  меня.  В

той легкости, с которой он встретил меня, был  оттенок  завершенности.  Он

снял шляпу и помахал ею перед собой комическим жестом. Затем он опять одел

ее и отдал мне честь по-военному он опирался о стену, сидя на  фляге,  как

если бы он был в седле.

     - Садись, садись, - сказал он веселым тоном, - рад тебя видеть вновь.

     - Я собирался ехать всю дорогу до центральной Мексики ни  за  что  ни

про что. А затем мне пришлось бы ехать обратно в лос-анжелес.  То,  что  я

нашел тебя здесь, сэкономило мне несколько дней езды."

     - Каким-либо образом ты бы нашел меня, - сказал он загадочным  тоном.

- скажем, однако, что ты должен мне шесть дней, которые ты используешь  на

нечто более интересное, чем нажимание на педаль газа в своей автомашине.

     Было  что-то  обещающее  в  улыбке  дона  Хуана.  Его  теплота   была

заразительной.

     - Где твои орудия письма?

     Я сказал ему, что забыл их в автомашине. Он сказал,  что  без  них  я

выгляжу неестественно и заставил меня пойти и взять их.

     - Я закончил писать книгу, - сказал я.

     Он бросил на меня долгий странный взгляд, который вызвал  раздражение

в центре моего живота. Казалось, он толкает меня в живот  каким-то  мягким

предметом. Я ощущал себя так, словно мне вот-вот станет плохо, но затем он

отвернул голову в сторону, и я восстановил свое хорошее самочувствие.

     Я хотел поговорить о моей книге,  но  он  сделал  мне  знак,  который

означал, что он не хочет, чтобы я что-либо говорил о  ней.  Он  улыбнулся.

Настроение его было легким и обворожительным, и он тотчас же вовлек меня в

незначительный разговор о людях и  текущих  событиях.  В  конце  концов  я

ухитрился направить разговор на ту тему, которая меня интересовала.  Начал

я, заметив, что пересмотрел свои первичные заметки и понял то, что он  мне

давал детальное описание мира магов с первой нашей встречи. В свете  того,

что он сказал мне на этих начальных стадиях, я стал расспрашивать  о  роли

галлюциногенный растений.

     - Почему ты заставлял меня использовать эти  сильные  растения  столь

много раз? - спросил я.

     Он засмеялся и очень тихо пробормотал: "потому что ты нем."

     Я расслышал его с первого раза, но хотел быть уверенным в том, что он

сказал, и притворился, что не понял.

     - Извини, я не расслышал, - сказал я.

     - Ты знаешь, что я сказал, - ответил он и встал.

     Он похлопал меня по голове и прошел мимо.

     - Ты довольно медлительный, - сказал он. - и не было никакого другого

способа встряхнуть тебя.

     - Значит ничего из этого не было абсолютно необходимо? - спросил я.

     - В твоем случае - было. Однако  есть  другие  типы  людей,  которые,

кажется, не нуждаются в этом.

     Он стоял рядом со мной, глядя на  верхушки  кустов  с  левой  стороны

дома. Затем он опять сел и заговорил об элихио, своем другом  ученике.  Он

сказал, что элихио воспользовался психотропными растениями только один раз

с тех пор, как стал его учеником,  и  однако  он  продвинулся  даже  более

далеко, чем я.

     - Быть чувствительным - естественное  состояние  некоторых  людей,  -

сказал он. - ты, также как и я, в эту категорию не входишь. В конце концов

чувствительность значит очень мало.

     - Но что же тогда значит много? - спросил я.

     Казалось, он искал подходящий ответ.

     - Имеет значение то, чтобы воин был неуязвим, - сказал он наконец.  -

но это лишь способ говорить. Способ вертеться  вокруг  да  около.  Ты  уже

выполнил ряд задач магии, и я верю, что  пришло  время  отметить  источник

всего того, что имеет значение. Поэтому  я  скажу,  что  для  воина  имеет

значение прибытие к целостности самого себя.

     - Что такое целостность самого себя, дон Хуан?

     - Я сказал, что собираюсь только отметить  это.  В  твоей  жизни  еще

очень много свободных концов, которые ты  должен  связать  прежде,  чем  я

должен поговорить о целостности самого себя.

     Здесь он закончил наш разговор. Он сделал знак руками,  показав,  что

хочет  остановить  мои  разговоры.  Кто-то  или  что-то  явно   находилось

поблизости. Он склонил голову налево, как бы прислушиваясь. Я  мог  видеть

белки его глаз, когда он остановил их на  кустах,  находившихся  слева  за

домом. Несколько секунд он внимательно слушал, а затем  поднялся,  подошел

ко мне и прошептал мне на ухо, что нам нужно уйти из дому и отправиться на

прогулку.

     - Здесь что-нибудь не так? - спросил я шепотом.

     - Нет, все так. Все совершенно в порядке.

     Он повел меня в пустынный чапараль.  Мы  шли  около  получаса,  затем

пришли к небольшому круглому участку, на котором не  было  растительности.

Пятнышко около четырех метров в диаметре, где красноватая земля ссохлась и

была совершенно ровной. Не было однако никаких признаков, что  это  машины

очистили и выровняли участок. Дон Хуан сел в центре того участка  лицом  к

юго-востоку. Он указал на место в полутора метрах от него и попросил  меня

сесть там лицом к нему.

     - Что мы собираемся сделать? - спросил я.

     - Сегодня вечером у нас здесь свидание, - ответил он.

     Быстрым взглядом он осмотрелся в окрестностях, поворачиваясь на месте

до тех пор, пока не стал вновь смотреть на юго-восток.

     Его движения испугали меня. Я спросил его, с кем же это свидание?

     - Со знанием, - сказал он. - скажем так,  что  знание  кружит  вокруг

нас.

     Он не дал мне уцепиться за такой загадочный ответ. Он быстро  изменил

тему, и шутливым тоном велел мне быть естественным, то есть  записывать  и

разговаривать так, как если бы мы были у него дома.

     Что больше всего давило мне на ум на  этот  раз,  так  это  то  живое

ощущение, которое я имел шестью месяцами раньше, разговаривая  с  койотом.

Это событие означало для меня,  что  я  впервые  мог  визуализировать  или

воспринять через свои органы чувств и  в  трезвом  состоянии  то  описание

мира, которое делают маги.

     - Мы не собираемся уходить в рассуждения о занятиях подобного рода, -

сказал  дон  Хуан,  услышав  мой  вопрос.  -  тебе   нельзя   посоветовать

индульгироваться, концентрируя свое внимание на прошлых событиях. Мы можем

касаться их, но только поверхностно.

     - Но почему это так, дон Хуан?

     - У  тебя  еще  недостаточно  личной  силы  для  того,  чтобы  искать

объяснения магов.

     - Значит, есть объяснение магов?

     - Конечно, маги - люди. Мы - создания мысли. Мы ищем разъяснений.

     У меня было такое впечатление, что  основным  моим  недостатком  было

искать объяснения.

     - Нет. Твой недостаток в том, что  ты  ищешь  подходящих  объяснений.

Объяснений, которые подойдут к твоему миру, против чего  я  возражаю,  так

это против твоей рассудочности. Маг тоже объясняет все вещи в своем  мире,

но он не такой окаменелый, как ты.

     - Каким образом я мог, прийти к объяснению магов?

     - Накапливая личную силу. Личная сила  заставляет  тебя  очень  легко

соскользнуть в объяснение магов. Это объяснение не является  тем,  что  ты

называешь объяснением. Тем не менее оно делает мир и его чудеса,  если  не

ясными, то по крайней мере менее  пугающими.  Это  должно  быть  сущностью

объяснения. Но это не то, чего ты ищешь. Ты ищешь отражения своих идей.

     Я  потерял  инерцию  в  задавании   вопросов.   Однако   его   улыбка

подталкивала меня к тому, чтобы  я  продолжал  разговаривать  и  следующей

темой, представляющей для меня большую важность, был его друг Хенаро и  то

необычное действие, котороеимели на меня его поступки. Каждый раз, когда я

приходил с ним в контакт,  я  испытывал  абсолютно  неземные  расстройства

органов чувств.

     - Хенаро поразителен, - сказал он. - но  пока  что  не  имеет  смысла

говорить о нем или о том, что он делает с тобой.  Опять  же,  у  тебя  нет

достаточно личной силы, чтобы поднимать эту тему.  Подожди,  когда  она  у

тебя будет, тогда и поговорим.

     - Что если ее у меня никогда не будет?

     - Если у тебя ее никогда не будет, то мы никогда не поговорим.

     - Однако с той скоростью, с которой я продвигаюсь,  будет  ли  она  у

меня? - спросил я.

     - Это зависит от тебя. Я дал тебе всю необходимую информацию.  Теперь

ты отвечаешь за то, чтобы получить достаточно личной силы, чтобы потрогать

чешуйки.

     - Ты говоришь метафорами, - сказал я. - скажи мне  прямо,  скажи  мне

точно, что я должен делать. Если ты мне уже это говорил, предположим,  что

я уже это забыл.

     Дон Хуан усмехнулся и лег, положив руки под голову.

     - Ты отлично знаешь, что тебе нужно, - сказал он.

     Я сказал ему, что иногда мне кажется, что  я  знаю,  но  что  большей

частью у меня нет такой уверенности в себе.

     - Боюсь, что ты путаешь темы, - сказал он. - самоуверенность воина не

является  самоуверенностью  среднего  человека.   Средний   человек   ищет

определенности  в  глазах  того,  кто  на  него  смотрит  и  называет  это

самоуверенностью. Воин ищет неуязвимости  в  своих  собственных  глазах  и

называет это смирением. Средний человек сцеплен с окружающими его  людьми,

в то время как воин сцеплен только с самим собой. Может быть ты  охотишься

за радугами, ты гонишься за самоуверенностью среднего человека, тогда  как

тебе следовало бы стремиться к смирению воина. Разница между тем и этим  -

значительная. Самоуверенность обозначает, что ты знаешь что-то  наверняка.

Смирение включает в себя  то,  что  ты  неуязвим  ни  в  поступках,  ни  в

чувствах.

     - Я старался жить в согласии с твоими предложениями, -  сказал  я.  -

возможно я делал не все самое лучшее, но самое лучшее, что я мог сам.  Это

неуязвимость?

     - Нет.  Ты  должен  делать  лучше,  чем  это.  Ты  все  время  должен

выталкивать себя за собственные границы.

     - Но это будет безумие, дон Хуан. Никто не может этого.

     - Есть масса вещей, которые ты сейчас делаешь, и которые казались  бы

тебе безумными десять лет назад. Эти вещи  сами  по  себе  не  изменились.

Изменилась твоя идея относительно самого себя. То,  что  было  невозможным

тогда, совершенно возможно сейчас. Может быть твой полный успех в перемене

самого себя, это только  дело  времени  и  в  этом  отношении  единственно

возможным курсом, который есть у воина, это  действовать  неуклонно  и  не

оставляя места для отступления. Ты достаточно знаешь о пути  воина,  чтобы

действовать соответственно. Но на твоем пути стоят твои старые привычки  и

твой распорядок жизни.

     Я понял, что он хотел сказать.

     - Ты думаешь, что записывание - одна из моих старых привычек, которую

я должен изменить? Может мне следует уничтожить мою новую рукопись?

     Он не ответил. Он поднялся и посмотрел на край  чапараля.  Я  сказал,

что  получил  письма  от  различных  людей,  говорящих  мне  о  том,   что

неправильно писать о своем ученичестве. Как прецедент, они цитировали  то,

что  мастера  восточных   эзотерических   доктрин   требовали   абсолютной

секретности. Насчет своих учений.

     - Может быть, эти мастера просто индульгируют в том, что они мастера?

- сказал дон Хуан, глядя на меня.

     - Я не мастер. Я только воин. Поэтому я действительно  не  знаю,  что

чувствует мастер.

     - Но может быть я говорю о тех вещах, о которых мне не  следовало  бы

говорить, дон Хуан?

     - Неважно, что человек открывает или что он удерживает про себя. Все,

что мы делаем, все, чем мы являемся, основывается на  нашей  личной  силе.

Если у нас ее достаточно, то одно сказанное слово может  быть  достаточным

для того, чтобы изменить весь ход нашей жизни. Но если у нас  недостаточно

личной силы, то прекраснейшие и чудеснейшие  отделы  мудрости  могут  быть

раскрыты нам, и это раскрытие ни черта нам не даст.

     Затем он снизил голос, как бы говоря мне что-то секретное.

     - Я собираюсь произнести, пожалуй, величайший момент знания,  который

кто-либо может произнести, - сказал он. - посмотрю я, что ты с ним сможешь

сделать. Знаешь ли ты, что в этот самый момент ты окружен вечностью,  если

пожелаешь?

     После долгой  паузы,  во  время  которой  он  подталкивал  меня  едва

заметными движениями глаз сделать заключение, я сказал, что не понимаю,  о

чем он говорит.

     Затем он указал в зенит. Или там, или мы можем сказать, что  вечность

вроде этого, - и он расставил руки, указывая на восток и запад.

     Мы взглянули друг на друга. В его глазах был вопрос.

     - Что ты на это скажешь? - спросил он, подзуживая меня  подумать  над

его словами.

     Я не знал, что сказать.

     - Знаешь ли ты, что ты можешь растянуть  себя  навсегда  в  любом  из

направлений, в котором я указал, - продолжал он, - знаешь ли ты, что  один

момент может быть вечностью? Это не загадка, это факт. Но только  если  ты

оседлаешь  этот  момент  и  используешь  для  того,  чтобы  ухватиться  за

целостность самого себя навсегда и в любом направлении.

     Он смотрел на меня.

     - У тебя не было этого знания раньше, - сказал он улыбаясь. -  теперь

ты его имеешь.  Но  это  не  делает  никакой  разницы,  поскольку  у  тебя

недостаточно личной силы для  того,  чтобы  использовать  мое  откровение.

Однако, если бы у тебя было достаточно личной силы,  то  одни  только  мои

слова были бы достаточны  для  тебя,  чтобы  сконцентрировать  целостность

самого себя и вывести критическую часть себя за те границы, в которых  она

заключена.

     Он подошел ко мне сбоку, и постукал меня по  груди.  Это  было  очень

легкое постукивание.

     - Там границы, о которых я говорю, - сказал он. - можно выйти из них.

Мы - это чувства, осознание, заключенное здесь.

     Он хлопнул меня по плечам обеими руками  и  мои  блокнот  и  карандаш

полетели на землю. Дон Хуан поставил ногу на блокнот и уставился  на  меня

смеясь.

     Я спросил его, не возражает ли он, что я  делаю  заметки.  Он  сказал

"нет" ободряющим тоном и убрал ногу.

     - Мы - светящиеся существа, - сказал он, ритмично покачивая  головой.

- а для светящегося существа только личная сила имеет значение. Но если ты

спросишь меня, что такое личная сила, то я должен сказать  тебе,  что  мои

объяснения не объяснять этого.

     Дон Хуан взглянул на западный горизонт и  сказал,  что  еще  осталось

несколько часов дневного света.

     - Нам придется здесь быть долго, - объяснил он. -  поэтому  мы  будем

или  спокойно  сидеть,  или  говорить.  Для  тебя  неестественно  молчать,

поэтому, продолжим разговаривать. Это место является местом силы, и прежде

чем придет ночь, оно должно быть использовано для нас.  Ты  должен  сидеть

как можно более естественно, без страха и без нетерпения.  Похоже  на  то,

что тебе легче всего расслабиться, делая заметки.  Поэтому  пиши,  сколько

твоей душе угодно. А теперь, предположим, что ты расскажешь мне что-нибудь

о своих сновидениях.

     Его внезапный переход застал меня врасплох. Он повторил свою просьбу.

Много  нужно  было  сказать  об   этом.   Сновидения   включали   в   себя

культивирование особого контроля над собственными снами до такой  степени,

что опыт, испытанный в них, и то, что испытываешь во время  бодрствования,

приобретает одинаковую практическую ценность. Подход магов состоял в  том,

что под воздействием сновидения обычный критерий в том, чтобы отличить сон

от реальности, становится недействующим.

     Практика сновидения состояла в  том  упражнении,  в  которое  входило

нахождение  собственных  рук  во  время  сна.  Иными  словами,   следовало

намеренно увидеть во сне, что смотришь на собственные руки и можешь  найти

их, поднимая на уровень глаз во время сна.

     После нескольких лет безуспешных попыток я, наконец, выполнил задачу.

Оглядываясь назад, мне становится очевидным, что  я  добился  успеха  лишь

после того, как добился  контроля  в  какой-то  степени  над  миром  своей

повседневной жизни.

     Дон Хуан захотел узнать всю подноготную. Я стал рассказывать ему, что

трудность устанавливать  команду  смотреть  на  руки  очень  часто  бывает

совершенно  непреодолимой.  Он  предупредил  меня,   что   ранние   стадии

подготовительной работы, которую он называл настройка сновидения, состояли

из смертельной игры, которую  ум  человека  играет  сам  с  собой,  и  что

какая-то часть меня  самого  будет  делать  все  возможное  к  тому,  чтоб

воспрепятствовать выполнению этой задачи.

     - Сюда может входить, - сказал дон Хуан, - раздумывание о бессмыслице

всего  этого,  наплывы  меланхолии  или  даже  депрессия   с   позывом   к

самоубийству.

     Я однако так далеко  не  зашел.  Мой  опыт  был  скорее  на  светлой,

комической   стороне.   Тем   не   менее   результат    бывал    одинаково

разочаровывающим. Каждый раз, когда я собирался взглянуть на руки во  сне,

случалось  что-нибудь  необычное.  Я  или  начинал  летать,  или  мой  сон

превращался в ночной  кошмар,  или  же  просто  приходило  очень  приятное

ощущение телесного возбуждения.  Все  во  сне  выходило  далеко  за  рамки

"нормального",  если  говорить  о  живости  сна,  и  поэтому  сон   ужасно

затягивал. Мое первоначальное намерение наблюдать за своими руками  бывало

забыто в свете новой ситуации.

     Однажды ночью, совершенно неожиданно, я нашел свои  руки  во  сне.  Я

видел во сне, что иду по незнакомой улице иностранного города и внезапно я

поднял руки и поместил их перед лицом. Казалось, что  что-то  внутри  меня

самого сдалось и позволило мне смотреть на тыльную сторону своих рук.

     Инструкции дона Хуана состояли в том, что как  только  вид  моих  рук

станет расплываться или меняться на что-либо еще, я должен перевести  свой

взгляд с рук на любой другой  элемент  окрестности  в  моем  сне.  В  этом

конкретном сне я перенес свой взгляд на здание в конце  улицы.  Когда  вид

здания  начал  туманиться,  я  сконцентрировал  свое  внимание  на  других

элементах, входящих в мой сон. Конечным результатом была невероятно  ясная

и стройная картина пустынной  улицы  в  каком-то  неизвестном  заграничном

городе.

     Дон Хуан заставил меня продолжать  рассказывать  о  других  опытах  в

сновидении. Мы разговаривали долгое время.

     В конце моего отчета он поднялся и пошел в кусты. Я тоже поднялся.  Я

нервничал. Это было ничем не обоснованное  ощущение,  поскольку  ничто  не

возбуждало ни страха, ни заботы. Дон Хуан вскоре вернулся, он заметил  мое

возбуждение.

     - Успокойся, - сказал он, слегка взяв меня за руку.

     Он усадил меня и положил мне на колени блокнот.  Он  уговаривал  меня

писать. Его аргументом было то, что я  не  должен  беспокоить  место  силы

ненужными чувствами страха или колебания.

     - Почему я стал так нервничать? - спросил я.

     - Это естественно, - сказал он. - чему-то внутри тебя  угрожает  твоя

деятельность в  сновидениях.  До  тех  пор,  пока  ты  не  думал  об  этой

деятельности, с тобой было  все  в  порядке.  Но  теперь,  когда  ты  свои

действия раскрыл, ты готов упасть в обморок.

     - У каждого воина свой собственный способ сновидения.  Каждый  способ

различен. Единственно, что у нас есть у всех общее, так  это  то,  что  мы

разыгрываем хитрые трюки для того, чтобы заставить самих себя отступиться.

Противоядием будет настойчиво продолжать  попытки,  несмотря  на  все  эти

барьеры и разочарования.

     Он спросил меня затем, могу ли я  выбирать  тему  для  сновидения.  Я

сказал, что не имею ни малейшей идеи относительного того, как это сделать.

     -  Объяснение  магов,  относительно  того,  как  отбирать  тему   для

сновидения, -  сказал  он,  -  состоит  в  том,  что  воин  выбирает  тему

сознательно, удерживая  изображение  в  своем  уме,  в  то  время  как  он

выключает свой внутренний диалог. Другими словами,  если  он  способен  на

какое-то время о том, что он хочет в сновидении, даже если это ему удается

лишь на секунду, желаемая тема придет. Я уверен, что ты это сделал, хотя и

не осознавал этого.

     Последовала длинная пауза, а затем  дон  Хуан  начал  нюхать  воздух.

Казалось, он прочищает свой нос. Три или четыре раза он с  силой  выдохнул

через  ноздри,  мышцы  его  живота   сокращались   рывками,   которые   он

контролировал делая короткие, маленькие вдохи.

     - Мы больше не будем говорить о сновидении, - сказал он. - Это  может

стать у тебя навязчивой мыслью. Если в чем-нибудь можно  добиться  успеха,

то успех должен приходить легко, с небольшим количеством  усилий,  но  без

стресса или навязчивых идей.

     Он поднялся и прошел к  краю  кустов.  Нагнувшись,  он  всмотрелся  в

листву. Казалось, он что-то рассматривает в  листьях,  не  подходя  к  ним

слишком близко.

     -  Что  ты  делаешь?  -  спросил  я,  не  способный   сдержать   свое

любопытство.

     Он повернулся ко мне, улыбнулся и поднял брови.

     - Кусты полны странных вещей, - сказал он и сел снова.

     Его тон был таким спокойным, что он испугал меня больше, чем если  бы

он крикнул. Мой блокнот и карандаш упали у  меня  из  рук.  Он  засмеялся,

изобразил мои движения и сказал, что мои преувеличенные  реакции  являются

одним из тех свободных концов, которые еще существуют в моей жизни.

     Я хотел поговорить об этом, но он мне не позволил.

     - Осталось совсем немножко дневного света, - сказал он. - есть другие

вещи, которых мы должны коснуться, прежде чем наступят сумерки.

     Затем он добавил, что, судя по моим успехам в  сновидении,  я  должно

быть научился останавливать по желанию свой внутренний  диалог.  Я  сказал

ему, что это так.

     В начале нашей связи дон Хуан  разработал  другую  процедуру:  делать

длинные переходы, не фокусируя глаза ни на чем. Его рекомендацией было  не

смотреть ни на что  прямо,  но,  слегка  раскашивая  глаза,  удерживать  в

боковом зрении все, что попадается на глаза. Он настаивал, хотя в то время

я этого и не понимал, на том, что если будешь удерживать несфокусированные

глаза в точке слегка выше горизонта, то  возможно  замечать  сразу  все  в

почти полном 180-градусном секторе перед глазами. Он заверил меня, что это

упражнение является единственным способом прекратить внутренний диалог. Он

обычно  расспрашивал  меня   о   моем   прогрессе,   но   потом   перестал

интересоваться этим.

     Я сказал дону Хуану, что практиковал эту технику в течение нескольких

лет, не замечая никаких изменений. Однако однажды я с  потрясением  понял,

что только что шел в течение десяти  минут,  не  сказав  себе  ни  единого

слова.

     Я заметил дону Хуану, что осознал тот факт, что остановка внутреннего

диалога - это не просто удерживание слов, которые я говорил себе. Весь мой

мыслительный процесс остановился, и я ощутил себя  как  бы  в  подвешенном

состоянии, парящим. Чувство паники, которое возникло  из  этого  осознания

заставило меня восстановить свой внутренний диалог как противоядие.

     - Я говорил себя, что внутренний диалог это то, что прижимает  нас  к

земле, - сказал дон Хуан. - мир то-то и  то-то  или  такой-то  и  такой-то

только потому, что мы говорим сами себе о том, что он то-то и такой-то.

     Дон Хуан объяснил, что проход в мир магов открывается после того, как

воин научится выключать внутренний диалог.

     - Сменить нашу идею мира - является ключом  магии,  -  сказал  он.  -

остановка внутреннего диалога - единственный путь к тому, чтобы  выполнить

это. Все остальное просто продвижение. Сейчас ты в  таком  положении,  что

знаешь о том, что ничто из того, что ты видел или слышал,  за  исключением

остановки внутреннего диалога не могло само по себе  изменить  что-либо  в

тебе или в  твоей  идее  мира.  Следует  оговориться,  однако,  что  такое

изменение не может быть вызвано силой. Теперь ты  сможешь  понять,  почему

учитель не  обрушивается  на  своего  ученика.  Это  родит  в  нем  только

мрачность и навязчивые идеи.

     Он спросил о деталях других опытов, которые у меня были в  выключении

внутреннего диалога. Я рассказал все, что мог вспомнить.

     Мы разговаривали, пока  не  стало  темно,  и  я  уже  не  мог  удобно

записывать. Мне  пришлось  уделять  меньше  внимания  записыванию,  а  это

изменяло мою концентрацию. Дон Хуан понял это и стал смеяться.  Он  указал

на то, что я выполнил еще одну задачу магии - записывать, не  концентрируя

внимания.

     В тот момент, когда он это сказал, я понял,  что  на  самом  деле  не

уделяю никакого внимания действию  записывания,  казалось,  это  отдельная

деятельность, с которой я не имею ничего общего. Я был озадачен. Дон  Хуан

попросил меня сесть рядом с ним в  центре  круга.  Он  сказал,  что  стало

слишком темно, и  что  мне  уже  небезопасно  сидеть  так  близко  к  краю

чапараля. Я почувствовал на спине озноб и прыгнул к нему.

     Он велел мне сесть лицом к юго-востоку  и  скомандовать  самому  себе

быть тихим без всяких мыслей.

     Сначала я не мог этого сделать и испытал момент нетерпения. Дон  Хуан

повернулся ко мне спиной и сказал, чтобы я облокотился  о  его  плечо  для

поддержки. Он сказал, что как только я  остановлю  свои  мысли,  я  должен

удерживать глаза открытыми и смотреть на кусты в направлении  юго-востока.

Загадочным тоном он добавил, что поставил передо мной задачу, и что если я

решу ее, то буду готов к другому сегменту мира магов.

     Я выставил слабый вопрос о природе этой задачи. Он мягко  усмехнулся.

Я ждал его вопроса и затем что-то во мне включилось. Я  почувствовал  себя

подвешенным. Казалось, что из моих ушей выпали затычки, и миллионы  звуков

чапараля стали слышны, их было  так  много,  что  я  не  мог  их  отличать

индивидуально. Я чувствовал, что засыпаю и затем внезапно что-то привлекло

мое внимание. Это не было что-то такое, что вовлекало бы мой  мыслительный

процесс. Это не было видением или чертой окрестностей,  и  однако  же  мое

сознание было чем-то захвачено. Я был абсолютно  бодрствующим.  Глаза  мои

были сфокусированы на пятне у края чапараля, но я не смотрел, не  думал  и

не говорил сам с собой. Мои чувства были чисто телесными ощущениями. Слова

им  не  требовались.   Я   чувствовал,   что   прорываюсь   через   что-то

неопределенное. Может быть то, что  в  обычном  состоянии  было  бы  моими

мыслями, прорывалось. Во всяком случае, у меня было такое ощущение, что  я

попал в снежный обвал, и что-то теперь рушилось, имея меня в своем центре.

Я почувствовал жжение в своем животе. Что-то тянуло меня в чапараль. Я мог

различать темную массу кустов прямо  перед  собой.  Однако,  это  не  было

недифференцированной темнотой, которой  она  была  обычно.  Я  мог  видеть

каждый отдельный куст, как если бы  смотрел  на  них  в  темных  сумерках.

Казалось, они двигаются. Масса  их  листьев  выглядела  как  черные  юбки,

летящие ко мне, как если бы их нес ветер. Но ветра не было. Я погрузился в

их  гипнотизирующее  движение.  Какая-то  пульсирующая  дрожь,   казалось,

подтаскивала их все ближе и ближе ко мне. А затем я заметил более  светлый

силуэт,  который,  казалось,  накладывался  на  темную  форму  кустов.   Я

сфокусировал свои глаза сбоку от светлого силуэта и  смог  увидеть  в  нем

слабое сияние. Затем я взглянул на него не фокусируясь и мне пришло  ясное

убеждение, что светлый силуэт - это человек, прячущийся под кустами.

     В этот момент я находился в крайне необычном  состоянии  сознания.  Я

осознавал окружающее и тот умственный процесс, который это  окружающее  во

мне вызывало. Однако я ничего не думал,  как  я  думаю  обычно.  Например,

когда я понял, что силуэт, наложенный  на  кусты  -  человек,  я  вспомнил

другой случай в пустыне. Я  заметил  тогда,  во  время  прогулки  с  доном

Хенаро, что в ночном чапарале  позади  нас  прячется  человек.  Но  в  тот

момент, как я пытался разумно объяснить явление,  я  потерял  человека  из

виду. На  этот  раз,  однако,  я  чувствовал  себя  хозяином  положения  и

отказался объяснять что-либо или думать вообще. На  секунду  у  меня  было

впечатление, что я могу удержать человека и заставить его оставаться  там,

где он есть. Затем я испытал странную боль в центре своего живота. Что-то,

казалось,  вырывалось  изнутри  меня,  и  я  уже  не  мог  больше  держать

напряженными  мышцы  брюшного  пресса.  В  тот  самый  момент,   когда   я

отступился,  темная  фигура  громадной  птицы  или   какого-то   летающего

животного бросилась на меня из  чапараля.  Казалось,  что  форма  человека

превратилась в форму  птицы.  У  меня  было  ясное  осознанное  восприятие

страха. Я ахнул, затем издал громкий крик и упал на спину.

     Дон Хуан помог мне подняться. Его  лицо  было  вплотную  с  моим.  Он

смеялся.

     - Что это было? - заорал я.

     Он заставил меня замолчать, приложив мне руку ко  рту.  Приложив  мне

губы к уху, он прошептал, что нам нужно  покинуть  это  место  спокойно  и

собранно, как будто бы ничего не произошло. Мы шли бок о бок. Его  походка

была расслабленная и равномерная.  Пару  раз  он  быстро  оборачивался.  Я

сделал то же  самое  и  дважды  уловил  какую-то  темную  массу,  которая,

казалось, следовала за нами. Позади себя  я  услышал  громкий  и  какой-то

неземной крик. На секунду я был объят чистым ужасом. Судороги  прошлись  у

меня по мышцам живота. Они начинались  спазматически  и  их  интенсивность

росла до тех пор, пока они просто не заставили мое тело бежать.

     Единственно, как можно говорить о  моей  реакции,  так  это  применяя

терминологию дона Хуана. Поэтому я могу сказать, что мое тело  из-за  того

испуга, который я испытал, смогло выполнить то, что он называл "бег силы",

техника, которой он обучил меня несколькими годами  раньше,  состоящая  из

бега в темноте не спотыкаясь и не ударяясь ни обо что.

     Я не полностью осознавал, что я сделал или как я сделал.  Внезапно  я

оказался опять у дома дона Хуана. Очевидно он тоже бежал, и мы прибежали в

одно и то же время.  Он  зажег  свою  керосиновую  лампу,  повесил  ее  на

потолочную балку и спокойно сказал, чтобы я сел и расслабился.

     Некоторое время я лежал на одном месте, пока моя нервозность не стала

более управляемой.  Затем  я  сел.  Он  подчеркнуто  сильно  приказал  мне

действовать так, словно ничего не произошло и вручил мне мой блокнот. Я не

заметил в своей спешке, что обронил его.

     - Что там произошло, дон Хуан? - спросил я наконец.

     - У тебя было свидание со знанием, - сказал  он,  указывая  движением

подбородка на темный край пустынного чапараля. - я повел тебя туда, потому

что я мельком  заметил  ранее,  что  знание  бродило  вокруг  дома.  Можно

сказать, что знание знало о том, что ты приезжаешь и ожидало тебя.  Вместо

того, чтобы  встречаться  с  ним  здесь,  я  считал,  что  с  ним  следует

встретиться  на  месте  силы.  Затем  я  сделал  тебе   испытание,   чтобы

посмотреть, достаточно ли у тебя личной силы, чтобы изолировать ее от всех

остальных окружающих нас вещей. Ты сделал прекрасно.

     - Подожди минутку, - запротестовал я.  -  я  видел  силуэт  человека,

прячущегося за кустом, а затем я видел огромную птицу.

     - Ты не видел человека! - сказал он с ударением.  -  не  видел  ты  и

птицы. Силуэт в кустах и то, что полетело к нам,  была  бабочка.  Если  ты

хочешь быть точным, употребляя термины магов, но  очень  смешным  в  своих

собственных терминах, то ты  можешь  сказать,  что  сегодня  у  тебя  было

свидание с бабочкой. Знание - это бабочка.

     Он взглянул на меня пристально. Свет лампы создавал странные тени  на

его лице. Я отвел глаза.

     - Возможно, у тебя будет достаточно личной силы, чтобы разгадать  эту

загадку сегодня ночью, - сказал он. - если не сегодня ночью, то может быть

завтра. Вспомни, ты мне еще должен шесть дней.

     Дон Хуан поднялся и прошел на кухню в  задней  части  дома.  Он  взял

лампу и поставил ее  к  стене  на  короткий  круглый  чурбан,  который  он

использовал как табурет. Мы уселись на полу  друг  против  друга  и  поели

бобов с мясом из  горшка,  который  он  поставил  перед  нами.  Ели  мы  в

молчании.

     Время от времени он бросал на меня отрывистые  взгляды  и,  казалось,

готов был засмеяться. Его глаза были как две щелки. Когда  он  смотрел  на

меня, то слегка приоткрывал их, и влага в  уголках  отражала  свет  лампы.

Казалось,  он  использовал  свет  для  того,  чтобы  создавать  зеркальные

отражения. Он играл с этим, покачивая головой почти незаметно каждый  раз,

когда останавливал глаза на мне. Эффектом была захватывающая игра света. Я

осознал его маневры после того, как он использовал  их  пару  раз.  Я  был

убежден, что он действует так, имея в уме определенную цель я почувствовал

себя обязанным спросить об этом.

     - Для этого у меня есть далеко идущая причина, - сказал он ободряюще.

- я успокаиваю тебя своими глазами. Ты уже больше не нервничаешь,  не  так

ли?

     Я должен был признать, что  чувствую  себя  очень  хорошо.  Мелькание

света в его глазах не было угрожающим и ни в коей мере не раздражало и  не

пугало меня.

     - Как ты успокаиваешь меня своими глазами? - спросил я.

     Он повторил незаметные покачивания головы.  Его  глаза  действительно

отражали свет керосиновой лампы.

     - Попробуй сделать это сам, - сказал он спокойно и положил  себе  еще

еды. - ты сможешь успокаивать сам себя.

     Я попробовал качать головой. Мои движения были неуклюжи.

     - Болтая головой таким  образом  ты  себя  не  успокоишь.  Скорее  ты

добьешься головной боли. Секрет состоит не в  качании  головой,  а  в  том

чувстве, которое приходит к глазам из  района  внизу  живота.  Именно  оно

заставляет голову качаться.

     Он потер район живота. Когда я закончил есть, я прислонился  к  груде

дров и пустых мешков. Я попытался имитировать  его  качание  головой.  Дон

Хуан, казалось, забавлялся бесконечно. Он смеялся и хлопал себя по ляжкам.

     Затем внезапный звук прервал его смех. Я  услышал  странный  глубокий

звук, подобный постукиванию по дереву, который исходил  из  чапараля.  Дон

Хуан поднял свой подбородок, сделав мне знак оставаться алертным.

     - Это бабочка зовет тебя, - сказал он без всяких эмоций в голосе.

     Я вскочил на ноги. Звук тотчас прекратился. Я посмотрел на дона Хуана

в поисках объяснений. Он сделал  комический  жест  беспомощности,  пожимая

плечами.

     - Ты еще не закончил своего свидания, - добавил он.

     Я сказал ему, что чувствую себя недостойным и что лучше я уеду  домой

и вернусь тогда, когда буду чувствовать себя сильнее.

     - Ты говоришь чепуху, - бросил он. - воин берет  свою  судьбу,  какой

она бы ни была, и принимает  ее  в  абсолютном  смирении.  Он  в  смирении

принимает то, чем он является не для того, чтобы сожалеть, не  как  основу

для сожаления, а как живой вызов.

     - Для каждого  из  нас  нужно  время,  чтобы  понять  этот  момент  и

использовать его в жизни.  Я,  например,  ненавидел  само  звучание  слова

"смирение". Я - индеец, а мы, индейцы, всегда были смиренны  и  ничего  не

делали, только опускали свои головы. Я думал, что смирение не  по  пути  с

воином. Я  ошибался.  Сейчас  я  знаю,  что  смирение  воина  не  является

смирением нищего. Воин ни перед кем не опускает головы, но в то  же  время

он не позволит никому опускать свою голову перед ним. Нищий, напротив, уже

при падении шляпы падает на колени и метет пол перед любым,  кого  считает

выше себя. Но в то же время он требует,  чтобы  кто-то,  находящийся  ниже

его, мел пол перед ним.

     Вот почему я говорил тебе  сегодня  ранее,  что  я  не  понимаю,  что

чувствуют мастера. Я знаю только смирение воина, а оно никогда не позволит

мне быть чьим-либо мастером.

     Мы некоторое  время  молчали.  Его  слова  вызвали  во  мне  глубокое

волнение. Я был тронут ими и в то  же  время  озабочен  тем,  чему  я  был

свидетелем в чапарале. Моим сознательным заключением было то, что дон Хуан

что-то скрывает от  меня  и  что  он  на  самом  деле  должен  знать,  что

происходит.

     Я ушел в эти размышления, когда тот же самый  странный  стучащий  шум

вывел  меня  из  задумчивости.  Дон  Хуан   улыбнулся,   а   затем   начал

посмеиваться.

     - Ты любишь смирение нищего, - сказал он мягко. - ты опускаешь голову

перед разумом.

     - Я всегда думаю, что меня разыгрывают, - сказал я.  -  это  основной

момент моей проблемы.

     - Ты прав. Тебя разыгрывают, - заметил он с обезоруживающей  улыбкой.

- это не может быть твоей проблемой. Реальной проблемой в  этом  отношении

является то, что ты чувствуешь, будто я сознательно тебя  обманываю.  Прав

я?

     - Да, есть во мне что-то, что  не  дает  мне  поверить  в  реальность

происходящего.

     - Ты опять прав. Ничего из происходящего не является реальным.

     - Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?

     -  Вещи  являются  реальными  только  после   того,   как   научишься

соглашаться с их реальностью. То, что происходит сегодня ночью,  например,

вероятно не может быть  для  тебя  реальным,  потому  что  никто  с  тобой

согласиться не может относительно этого.

     - Ты хочешь сказать, что не видел того, что произошло?

     - Конечно, видел, но я не в  счет.  Вспомни,  что  я  тот,  кто  тебя

обманывает.

     Дон Хуан смеялся, пока не закашлялся и не  выбился  из  дыхания.  Его

смех был дружественным, даже несмотря на то, что он смеялся надо мной.

     - Не обращай так много внимания на ту чушь, которую я несу, -  сказал

он ободряюще.  -  я  просто  стараюсь  расслабить  тебя  и  знаю,  что  ты

чувствуешь себя в своей тарелке только тогда, когда ты в смущении.

     Его выражение было рассчитано комичным, и  мы  оба  расхохотались.  Я

сказал ему, что меня еще более испугало то, что он сейчас сказал.

     - Ты боишься меня? - спросил он.

     - Не тебя, но того, что ты представляешь.

     - Я представляю собой свободу воина. Ты этого боишься?

     - Нет, но я боюсь устрашительности твоего знания. В нем нет для  меня

утешения. Нет гавани, куда бы приткнуться.

     - Ты опять все путаешь. Утешение, гавань, страх - все это настроения,

которым ты научился, даже не спрашивая об их ценности. Как  видно,  черные

маги уже завладели всей твоей преданностью.

     - Кто такие черные маги?

     - Окружающие нас люди являются черными магами. А поскольку ты с ними,

то ты тоже черный маг. Подумай на секунду, можешь ли ты уклониться  с  той

тропы, которую они для тебя проложили. Нет. Твои  мысли  и  твои  поступки

навсегда зафиксированы  в  их  терминологии.  Это  рабство.  Я,  с  другой

стороны, принес тебе свободу.  Свобода  дорога,  но  цена  не  невозможна.

Поэтому бойся своих тюремщиков, своих мастеров. Не трать своего времени  и

своей силы, боясь меня.

     Я знал, что он был прав, но все же несмотря на мое искреннее согласие

с ним, я знал также, что привычки моей  жизни  обязательно  заставят  меня

тянуться к моей старой тропе. Я действительно себя чувствовал рабом.

     После долгого молчания дон Хуан спросил меня, достаточно  ли  у  меня

силы чтобы еще раз столкнуться со знанием.

     - Ты хочешь сказать, с бабочкой? - спросил я полушутя.

     Его тело согнулось от смеха. Казалось, что я только  что  сказал  ему

самую смешную шутку в мире.

     - Что ты в действительности имеешь в виду, когда говоришь, что знание

- это бабочка? - спросил я.

     - Я ничего другого не имею в виду,  -  ответил  он.  -  бабочка  есть

бабочка. Я думал, что к настоящему времени со всеми твоими достижениями  у

тебя будет достаточно  силы,  чтобы  "видеть".  Вместо  этого  ты  мельком

заметил человека. А это не было истинным "видением".

     С самого начала моего ученичества дон Хуан ввел концепцию  "видения",

как  особой  способности,  которую  можно  развить,  и  которая   позволит

воспринимать "истинную" природу вещей.

     За несколько лет нашей связи у меня развилось мнение, что то, что  он

имеет в виду под "видением", является интуитивным восприятием  вещей,  или

же  способностью  понимать  что-то  сразу,  или,  возможно,   способностью

насквозь видеть человеческие поступки  и  раскрывать  скрытые  значения  и

мотивы.

     - Я  могу  сказать,  что  сегодня  вечером,  когда  ты  встретился  с

бабочкой, ты наполовину смотрел, наполовину видел, - продолжал дон Хуан. -

В этом состоянии, хотя ты и не был полностью самим собой, как обычно,  ты,

тем не менее, смог находиться в полном  сознании,  чтобы  управлять  своим

знанием мира.

     Дон Хуан остановился и взглянул на  меня.  Сначала  я  не  знал,  что

сказать.

     - Как я управлял своим знанием мира? - спросил я.

     - Твое знание мира сказало тебе, что  в  кустах  можно  найти  только

подкрадывающихся животных или людей, прячущихся за листвой. Ты удержал эту

мысль и естественно тебе пришлось найти способ сделать мир таким, чтобы он

отвечал этой мысли.

     - Но я совсем не думал, дон Хуан.

     - Тогда не будем называть это думанием. Скорее это привычка иметь мир

таким,  чтобы  он  всегда  соответствовал  нашим  мыслям,  когда   он   не

соответствует,  мы  просто  делаем  его  соответствующим.  Бабочки,  такие

большие, как человек, не могут быть даже мыслью. Поэтому для тебя то,  что

находилось в кустах, должно было быть человеком.

     -  Такая  же  вещь  случилась  и  с  койотом.  Твои  старые  привычки

определили природу этой встречи также.  Что-то  произошло  между  тобой  и

койотом. Но это не был разговор. Я сам бывал в  такой  переделке.  Я  тебе

рассказывал, что однажды я говорил с оленем. Теперь  ты  разговариваешь  с

койотом. Но ни ты, ни я никогда не узнаем, что на самом деле имело место в

этих случаях.

     - Что ты мне говоришь, дон Хуан?

     - Когда объяснение магов стало  ясным  для  меня,  уже  было  слишком

поздно узнавать, что именно сделал  для  меня  олень.  Я  сказал,  что  мы

разговаривали, но это было не  так.  Сказать,  что  между  нами  произошел

разговор, это только способ представить все таким образом, чтобы я смог об

этом говорить. Олень и я что-то делали, но в то  время,  когда  это  имело

место,  мне  нужно  было  заставлять  мир  соответствовать   моим   идеям,

совершенно так же, как это делал ты. Так же, как  ты,  я  всю  свою  жизнь

разговаривал. Поэтому мои привычки взяли верх и распространились на оленя.

Когда олень подошел ко мне и сделал то, что он сделал, то я  был  вынужден

понимать это как разговор.

     - Это объяснение магов?

     - Нет, это мое объяснение тебе. Но  оно  не  противоречит  объяснению

магов. Его заявление бросило меня в состояние умственного возбуждения.  На

некоторое время я забыл о крадущейся бабочке и даже  забыл  записывать.  Я

попытался перефразировать его заявление, и мы ушли  в  длинное  обсуждение

рефлексирующей природы нашего  мира.  Мир,  согласно  дону  Хуану,  должен

соответствовать его описанию. Это описание отражает себя.

     Другим моментом его разъяснения было то, что мы научились  соотносить

себя с нашим описанием мира в терминах того, что я  назвал  "привычки".  Я

ввел то, что считал более всеобъемлющим термином "намеренность" - свойство

человеческого сознания посредством которого  соотносятся  с  объектом  или

намереваются иметь этот объект в таком именно виде.

     Наш   разговор   вызвал   крайне   интересное   рассуждение.   Будучи

рассмотренным в свете объяснений дона  Хуана,  мой  "разговор"  с  койотом

приобретал  новые  черты.  Я  действительно  намеренно  вызвал   "диалог",

поскольку я никогда не знал другого пути намеренной коммуникации. Я  также

преуспел в том, чтобы  заставить  его  отвечать  описанию,  соответственно

которому  коммуникация  происходит  через  диалог.  И,  таким  образом,  я

заставил описание отразиться.

     Я испытал момент огромного подъема. Дон Хуан засмеялся и сказал,  что

быть до такой степени тронутым словами, это другой аспект  моей  глупости.

Он сделал комический жест разговора без звуков.

     - Мы все проходим через одни и  те  же  фокусы,  -  сказал  он  после

длинной паузы. - единственный способ преодолеть их состоит  в  том,  чтобы

продолжать действовать как воин. Остальное придет само собой и посредством

себя самого.

     - А что остальное, дон Хуан?

     - Знание и сила. Люди знания обладают и тем и другим. И в то же время

никто из них  не  сможет  сказать,  каким  образом  они  их  приобрели  за

исключением  того,  что  они  неуклонно  действовали  как   воины,   и   в

определенный момент все изменилось.

     Он взглянул на меня. Казалось, он был  в  нерешительности.  Затем  он

быстро встал и сказал, что у меня нет иного выхода.  Как  продолжить  свое

свидание со знанием.

     Я ощутил озноб. Мое сердце начало колотиться. Я поднялся, и дон  Хуан

обошел вокруг меня, как бы рассматривая мое тело со всех возможных  углов.

Он сделал мне знак сесть и продолжать писать.

     - Если ты будешь слишком испуган, то  ты  не  сможешь  провести  свое

свидание. Воин должен быть спокоен и собран и никогда не  ослаблять  своей

хватки.

     - Я действительно испуган, - сказал я. - бабочка  или  что  иное,  но

что-то там лазает по кустам.

     - Конечно, - воскликнул он, - мое возражение состоит в  том,  что  ты

настойчиво считаешь это человеком, точно также, как ты настойчиво думаешь,

что разговаривал с койотом.

     Какая-то часть меня полностью поняла,  что  он  хочет  сказать.  Был,

однако, другой аспект меня самого, который не отступался  и,  несмотря  на

очевидное, накрепко прицеплялся к рассудку.

     Я сказал дону Хуану, что его объяснения не удовлетворяют мои чувства,

хотя интеллектуально я полностью согласен с ним.

     - В этом слабая сторона слов, - сказал он подбадривающе. - Они всегда

заставляют нас чувствовать себя просвещенными, но когда мы  оборачиваемся,

чтобы посмотреть на мир, то они всегда предают нас, и мы кончаем тем,  что

смотрим на мир так же, как всегда это делали, без всякого просветления. По

этой причине  маг  старается  больше  действовать,  чем  говорить.  И  как

следствие этого, он получает новое  описание  мира.  Новое  описание,  где

разговор не является очень уж важным, и где  новые  поступки  имеют  новые

отражения.

     Он сел  рядом  со  мной,  посмотрел  мне  в  глаза  и  попросил  меня

рассказать о том, что я действительно видел в чапарале.

     На секунду меня охватила  полная  неопределенность.  Я  видел  темную

фигуру человека, но в то же время, я видел, как эта фигура превратилась  в

птицу. Таким образом я видел больше, чем мой рассудок давал мне  возможным

считать  вероятным.  Но  вместо  того,  чтобы  отбрасывать  свой  рассудок

совершенно, что-то во мне выбрало отдельные части моего опыта,  такие  как

размер и  общие  очертания  темной  фигуры  и  удержало  их  как  разумную

возможность, выбрасывая в то же время другие части, вроде того, что темная

фигура превратилась в птицу.  Таким  образом  я  убедил  себя,  что  видел

человека.

     Дон Хуан расхохотался, когда я выразил свои затруднения.  Он  сказал,

что рано или поздно объяснение магов придет ко мне на помощь и  тогда  все

сразу  станет  совершенно  ясным.  Без  необходимости  быть  разумным  или

неразумным.

     - А пока все, что я могу для тебя сделать, это гарантировать, что это

не был человек, - сказал он.

     Взгляд дона Хуана стал нервирующим. Мое тело невольно  задрожало.  Он

заставил меня почувствовать раздражение и нервозность.

     - Я ищу отметки на твоем теле, - объяснил он. - ты  можешь  этого  не

знать, но сегодня вечером ты был в хорошенькой переделке.

     - Что за отметки ты ищешь?

     - Не настоящие, физические отметки на твоем теле, но знаки,  указания

в твоих светящихся волокнах, в районах яркости. Мы - светящиеся  существа,

и все, что мы есть, и все, что мы чувствуем бывает видно в наших волокнах.

Люди имеют  яркость,  свойственную  только  им.  Это  единственный  способ

отличить их от других светящихся живых существ.

     Если бы ты "видел" сегодня вечером, то ты заметил бы,  что  фигура  в

кустах не была светящимся живым существом.

     Я хотел спрашивать дальше, но он приложил мне руку ко рту и  заставил

замолчать. Затем он нагнулся мне к уху и прошептал, что я должен слушать и

попытаться услышать мягкое шуршание, мягкие приглушенные шаги  бабочки  по

сухим листьям и ветвям на земле.

     Я ничего не мог расслышать. Дон Хуан резко  поднялся,  взял  лампу  и

сказал, что мы будем сидеть под навесом у его двери. Он вывел  меня  через

заднюю дверь и обвел меня вокруг дома по краю чапараля. Вместо того, чтобы

пройти  через  комнату  и  выйти  из  передней  двери.  Он  объяснил,  что

необходимо было сделать наше присутствие явным. Мы наполовину обошли дом с

его  левой  стороны.  Шаг  дона  Хуана  был  исключительно   медленным   и

неуверенным. Его рука тряслась, когда он держал лампу.

     Я спросил его, что с ним случилось. Он мне подмигнул и прошептал, что

большая  бабочка,  которая  рыскает  вокруг,  имеет  свидание  с   молодым

человеком, и что медленная походка слабого  старика  была  явным  способом

показать, с кем она встречается.

     Когда мы наконец пришли к передней части дома, дон Хуан повесил лампу

на балку и усадил меня спиной к стене. Сам он сел справа.

     - Мы собираемся сидеть здесь, - сказал он. - а  ты  будешь  писать  и

разговаривать со мной очень нормальным образом. Бабочка, которая бросилась

на тебя сегодня, находится поблизости в кустах. Через некоторое время  она

подойдет поближе взглянуть на тебя. Вот почему я повесил  лампу  на  балку

прямо над тобой. Свет поможет бабочке найти тебя.  Когда  она  подойдет  к

краю кустов, она позовет тебя. Это очень специфический звук. Звук  сам  по

себе может помочь тебе.

     - Что это за звук, дон Хуан?

     - Это песня, навязчивый зов, который производят бабочки.  Обычно  его

нельзя услышать, но бабочка, которая  находится  там  в  кустах  -  редкая

бабочка. Ты будешь ясно слышать ее зов,  и  при  условии,  что  ты  будешь

неуязвимым, он останется с тобой до конца твоей жизни.

     - Чем он мне поможет?

     - Сегодня ночью ты попытаешься закончить то,  что  ты  начал  раньше.

"Видение"  случается  только  тогда,  когда  воин  способен  останавливать

внутренний диалог.

     Сегодня ты своей волей остановил его там, в кустах. И ты "видел". То,

что ты "видел", не было ясным. Ты думал, что это человек.  Я  говорю,  что

это была бабочка. Никто из нас не является правым, но это потому, что  нам

приходится говорить. Я, однако же, взял верх, потому что я  "вижу"  лучше,

чем ты, поэтому я знаю, хотя  это  и  не  совершенно  точно,  что  фигура,

которую ты "видел" этим вечером, была бабочкой.

     А сейчас ты останешься молчаливым и ничего не думающим  и  дашь  этой

бабочке прийти к тебе опять.

     Я едва мог записывать. Дон Хуан засмеялся и попросил меня  продолжать

записывать, как если бы меня ничего не беспокоило. Он взял меня за руку  и

сказал, что делание заметок является самым лучшим защитным щитом,  который

у меня есть.

     - Мы никогда не говорили про бабочек, -  продолжал  он.  -  время  не

соответствовало до сих пор. Как ты знаешь уже, твой дух был неуравновешен.

Чтобы уравновесить его, я научил тебя жить способом воина. Воин начинает с

уверенности, что его дух неуравновешен. Затем, живя в полном контроле и  с

сознанием, но без спешки или порывистости, он делает лучшее, чтобы достичь

этого равновесия.

     - В твоем случае, как в случае каждого  человека,  твое  неравновесие

было вызвано общей суммой всех твоих поступков. К настоящему времени  твой

дух, кажется, находится в надлежащем свете, чтобы говорить о бабочках.

     - Откуда ты узнал, что это время, подходящее для того, чтобы говорить

о бабочках?

     - Я заметил отблеск бабочки, рыскавшей вокруг, когда ты приехал.  Она

в первый раз была дружелюбна и открыта. Я "видел" ее прежде, в горах около

дома Хенаро. Но только как угрожающую фигуру, отражающую отсутствие у тебя

порядка.

     В этот момент я услышал странный звук. Он был похож  на  приглушенный

треск ветвей, трущихся одна о другую, или как работа небольшого моторчика,

который слышишь с  отдаления.  Он  менял  масштабы  как  музыкальный  тон,

создавая неуловимый ритм. Затем он прекратился.

     - Это была бабочка, - сказал дон Хуан. - может быть, ты уже  заметил,

что хотя свет лампы достаточно яркий, чтобы привлекать бабочек, но ни одна

из них не летает вокруг нее.

     Я не обращал на это внимания, но после того, как дон Хуан указал  мне

на это, я также заметил невероятную тишину в пустыне вокруг дома.

     - Не становись непоседливым, - сказал он. - в мире нет ничего такого,

что воин не мог бы принять в расчет. Видишь ли,  воин  рассматривает  себя

уже мертвым, поэтому ему  уже  нечего  терять.  Самое  худшее  с  ним  уже

случилось, поэтому он ясен и спокоен. Судя о нем по его поступкам  или  по

его словам, никогда нельзя заподозрить, что он замечает все.

     Слова дон Хуана, а еще больше все его настроение были для меня  очень

успокаивающими. Я рассказал ему, что в  своей  повседневной  жизни  я  уже

больше не  испытывал  того  захватывающего  страха,  который  я  испытывал

когда-то. Но что мое тело содрогается от испуга при одной мысли о том, что

находится там в темноте.

     - Там есть только знание, - сказал он как само собой разумеющееся.  -

знание пугающее, правда. Но если воин принимает пугающую  природу  знания,

то он отбрасывает то, что оно пугает.

     Странный ворчащий звук раздался снова. Он казался ближе и  громче.  Я

внимательно слушал. Чем больше внимания я ему  уделял,  тем  более  трудно

было определить его  природу.  Он  не  походил  на  крик  птицы  или  крик

животного. Оттенок  каждого  воркующего  звука  был  богатым  и  глубоким.

Некоторые звуки производились в низком ключе,  другие  -  в  высоком.  Они

имели ритм и особую длительность. Некоторые были длинными. Я слышал их как

отдельные звуковые единицы. Другие  были  короткими  и  сливались  вместе,

словно звуки пулеметной очереди.

     - Бабочки являются глашатаями или лучше сказать стражами вечности,  -

сказал дон Хуан после того, как звук прекратился. - по  какой-то  причине,

или может быть вообще без всякой причины, они являются хранителями золотой

пыли вечности.

     Метафора была для меня незнакомой. Я попросил объяснить ее.

     - Бабочки несут пыль на своих крыльях, - сказал он.  -  темно-золотую

пыль. Эта пыль является пылью знания.

     Его объяснение сделало метафору еще более смутной. Я некоторое  время

раздумывал, пытаясь наилучшим образом подобрать слова для вопроса,  но  он

начал говорить вновь.

     - Знание - это весьма особая вещь, - сказал он. - особенно для воина.

Знание для воина является чем-то таким, что приходит сразу, поглощает  его

и проходит.

     - Но какая связь между знанием и пылью на крыльях бабочек? -  спросил

я после долгой паузы.

     - Знание приходит, летя как крупицы золотой  пыли,  той  самой  пыли,

которая покрывает крылья бабочек. Поэтому для воина знание похоже на прием

душа, или нахождение под дождем из крупиц темно-золотой пыли.

     Так вежливо, как я только мог, я заметил, что его объяснения  смутили

меня еще больше. Он засмеялся и заверил меня в  том,  что  говорит  вполне

осмысленные вещи, разве что мне мой  рассудок  не  позволяет  хорошо  себя

почувствовать.

     - Бабочки были близкими друзьями и помощниками магов  с  незапамятных

времен. Я не касался этого предмета раньше, потому что ты не  был  к  нему

готов.

     - Но как может быть пыль на их крыльях знанием?

     - Ты увидишь. Он положил руку на мой блокнот и сказал, чтобы я закрыл

глаза и замолк, ни о чем не думая. Он сказал,  что  зов  бабочки  чапараля

поможет мне. Если я уделю ему внимание, то он расскажет  мне  о  необычных

вещах. Он подчеркнул, что не знает, каким образом будет установлена  связь

между мной и бабочкой. Точно так же он не знает, каковы будут условия этой

связи. Он велел мне чувствовать себя легко и уверенно и верить моей личной

силе.

     После первоначального периода беспокойства и  нервозности  я  добился

того, что замолчал, мои мысли стали уменьшаться в количестве до  тех  пор,

пока ум не стал совершенно чистым. Когда я стал  более  спокоен,  звуки  в

пустынном чапарале, казалось, включились.

     Странный звук, который по  словам  дона  Хуана  производила  бабочка,

появился вновь. Он воспринимался как ощущение в моем теле, а не как  мысль

в уме. Я увидел, что он не является угрожающим или злым. Он  был  милым  и

простым. Он был похож на зов ребенка. Он вызвал воспоминание  о  маленьком

мальчике, которого я когда-то знал. Длинные  звуки  напомнили  мне  о  его

круглой белой головке, короткое стаккато  звуков  -  о  его  смехе.  Очень

сильное чувство охватило меня, и все же в голове у меня не было мыслей.  Я

чувствовал беспокойство в своем теле. Я не мог больше оставаться сидеть  и

соскользнул на пол на бок. Моя печаль была так велика, что я начал думать.

Я взвесил свою боль и печаль и внезапно оказался в самой  гуще  внутренних

споров о маленьком мальчике. Воркующий звук исчез. Мои глаза были закрыты.

Я услышал, как дон Хуан поднялся, а затем почувствовал,  как  он  помогает

мне сесть. Разговаривать мне не хотелось. Он тоже не говорил ни  слова.  Я

слышал его движения рядом со мной и открыл глаза. Он встал передо мной  на

колени и рассматривал мое лицо, держа  около  него  лампу.  Он  велел  мне

положить руки на живот, а затем поднялся, пошел на кухню  и  принес  воды.

Часть ее он плеснул мне в лицо, а остальное дал выпить.

     Он сел рядом со мной и вручил мне мои записки. Я рассказал  ему,  что

звук увел меня в очень болезненные воспоминания.

     - Ты индульгируешь выше  собственных  пределов,  -  сказал  он  сухо.

Казалось, он погрузился в мысли, как бы подыскивая подходящую фразу.

     - Проблема сегодняшней ночи в "видении" людей, - сказал он наконец. -

сначала ты должен остановить  св