К.Г.Юнг - БРАК КАК ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЕ

Изд. К.Г.Юнг “Сознание и беззсознательное” ( Университетская книга”, АСТ, Сакт-Петербург-Москва, 1997, Перевод и научная редакция А.А. Алексеева)

OCR, spellcheck: Neep (new-hack@ukr.net)

Рассматриваемый как психологическое взаимоотношение, брак представляет собой чрезвычайно сложную структуру, образованную целым рядом субъективных и объективных факторов -И большей частью — весьма разнородной природы. Поскольку здесь я хочу ограничиться чисто психологическими проблемами брака, то должен пренебречь, в основном, объективными факторами юридического и социального характера, хотя эти факторы не могут не оказывать ясно выраженного влияния на психологические взаимоотношения между супругами.

Всякий раз, когда мы говорим о “психологическом взаимоотношении”, мы предполагаем сознательное взаимоотношение, ибо не существует такой вещи как психологическое взаимоотношение между двумя людьми, находящимися в состоянии бессознательности. С психологической точки зрения, они были бы совершенно не связаны друг с другом. С какой-то другой точки зрения, например, физиологической, их можно было бы счесть связанными, однако их связь нельзя было бы назвать психологической. Разумеется, хотя такая тотальная бессознательность, какую я только что предположил, на самом деле не встречается, тем не менее парциальная бессознательность — явление отнюдь не редкое, и масштабами его существования ограничивается наличие психологического взаимоотношения.

У ребенка сознание возникает из глубин бессознательной психической жизни, сначала и виде изолированных островков, которые постепенно объединяются, образуя “континент”, непрерывный массив сознания. Прогрессирующее умственное развитие означает, фактически, расширение сознания. И только с возникновением непрерывного сознания, не раньше, становится возможным психологическое взаимоотношение. Насколько нам известно, сознание — это всегда эго-сознание. Чтобы сознавать себя, я должен быть способен отличать себя от других. Взаимоотношение может иметь место лини, там, где это отличие существует. Но даже если такое отличие проводится в общих чертах, обычно оно неполное, -потому что обширные области психической жизни все еще остаются бессознательными. Поскольку невозможно провести отличие между бессознательными содержаниями, то на этой территории невозможно и установить взаимоотношение; здесь еще господствует изначальное бессознательное состояние примитивной тождественности эго с другими, то есть полное отсутствие взаимоотношений.

Достигшие брачною возраста молодые люди конечно же обладают эго-сознанием (как правило, девушки в большей степени, чем юноши), но поскольку они лишь недавно вышли из тумана изначальной бессознательности, то наверняка должны иметь широкие зоны, которые еще находятся в тени и, До известной степени, мешают образованию психологического взаимоотношения. На практике это означает, что молодому мужчине (или юной женщине) доступно лишь ограниченное понимание себя и других, а значит, они недостаточно осведомлены как о своих мотивах, так и о мотивах других людей. Как правило, мотивы, лежащие в основе их поступков, преимущественно бессознательны. Конечно, субъективно, такой молодой человек (или девушка) считает себя в высшей степени сознательным и осведомленным, ибо все мы постоянно переоцениваем существующее содержание сознания; именно потому на нас и производит стиль сильное впечатление обнаружение того, что нечто, казавшееся нам конечной вершиной, есть лишь первая ступенька в очень долгом и трудном восхождении к вершине подлинной. Чем больше зона бессознательности, тем в меньшей степени брак оказывается делом свободного выбора, что субъективно проявляется в том фатальном принуждении, которое человек так Остро ощущает, когда он влюблен. Эта компульсия может существовать и при отсутствии влюбленности, хотя и в менее приятной форме.

Бессознательные мотивации могут иметь как личную, так и общую природу. Прежде всего, сюда относятся мотивы, ведущие свое происхождение от родительского влияния. Взаимоотношения молодого человека с матерью, а девушки — с отцом, являются, в этом плане, детерминирующим фактором. Именно прочность связи с родителями бессознательно влияет на выбор мужа или жены, — либо положительно, либо отрицательно. Сознательная любовь к одному из родителей благоприятствует выбору похожего на него брачного партнера, тогда как бессознательная привязанность (которая вовсе не обязана выражать себя сознательно в виде любви) затрудняет выбор и навязывает характерные поправки. Для того, чтобы их понять, нужно, прежде всего, знать причины бессознательной привязанности к родителям и при каких обстоятельствах она насильственно изменяет иди даже блокирует сознательный выбор. Вообще говоря, вся та жизнь, которую родители могли бы прожить, но не прожили, потому что следовали искусственным мотивам, передается в форме субституции их детям. Другими словами, детей как бы вынуждают двигаться в направлении, которое предназначено компенсировать все, что осталось неосуществленным в жизни их родителей. Поэтому-то сверхдобродстельные родители, случается, имеют что называется “безнравственных” детей, а безответственный мот-отец имеет сына с явно болезненным честолюбием и т. д. Наихудшие последствия вызывает искусственная бессознательность родителей. Возьмем, к примеру, историю матери, которая умышленно удерживает себя от осознания происходящего с тем, чтобы не нарушать видимость “хорошего” брака. Бессознательно она, вероятно, привязывает к себе сына, в качестве более или менее подходящей замены мужа. В результате сын, если он не доведен этим прямо до гомосексуализма, принуждается к изменению своего выбора в направлении, противном его истинной натуре. Например, он женится на девушке, которая явно уступает его матери и поэтому не способна конкурировать с ней; или увлечется женщиной деспотичного и властолюбивого нрава, которой, возможно, удастся оторвать его от матери. Выбор супруги(а), если инстинкты не были загублены, может остаться свободным от этих влияний, но раньше или позже они дадут о себе знать в качестве разного рода препятствий. Более или менее инстинктивный выбор можно, пожалуй, считать наилучшим с точки зрения продолжения рода, однако он не всегда удачен психологически, поскольку между чисто инстинктивной и индивидуально развитой личностью зачастую существует необычайно большое различие. И хотя в таких случаях, благодаря чисто инстинктивному выбору, могло бы иметь место улучшение и укрепление “породы”, индивидуальное счастье скорее всего пострадало бы при этом. (Разумеется, в данном контексте слово “инстинкт” — это не более чем собирательный термин для всех возможных органических и психических факторов, природа которых по большей части нам неизвестна.)

Если бы человеческого индивида можно было рассматривать исключительно как инструмент для сохранения вида, тогда чисто инстинктивный выбор супруги(а) оказался бы самым лучшим. Но так как основа такого выбора бессознательна, то на ней удается построить только что-то вроде безличной любовной связи (liaison), какую можно наблюдать в совершенстве у примитивных народов. Если мы вообще вправе говорить здесь о “взаимоотношении”, то в лучшем случае это будет лишь слабым отблеском того, что мы обычно имеем в виду: очень холодной любовной связью безличного характера, полностью регулируемой традиционными обычаями и предрассудками, прототипом любого конвенциального брака.

Когда брак не устраивается под влиянием благоразумия, расчета или так называемой любящей заботы родителей и когда древние инстинкты детей не загублены неправильным воспитанием или скрытым воздействием скопившихся и оставленных без внимания родительских комплексов, брачный выбор обычно следует бессознательным мотивировкам инстинкта. Бессознательность имеет своим результатом недифференцированность или бессознательную тождественность. Практическим следствием будет то, что один человек станет предполагать у другого наличие такой же психологической структуры, как и у него самого. Нормальная половая жизнь, как общий жизненный опыт с вроде бы сходными целями (aims), еще больше усиливает чувство единства и тождественности. Это состояние описывается как состояние полной гармонии и превозносится как великое счастье (“Одно сердце и одна душа”), — и не без основания, поскольку возвращение к изначальному состоянию бессознательного единства есть как бы возвращение в детство. Отсюда и ребяческое поведение всех влюбленных. Более того, это как бы возвращение в утробу матери, в изобилующие возможностями глубины еще бессознательного творчества. Это поистине подлинное и неоспоримое переживание (experience) Божественного, чья трансцендентная сила стирает и поглощает все индивидуальное, настоящая общность с жизнью и безличной властью судьбы. Водя индивидуума распоряжаться собой оказывается сломленной: женщина становится матерью, мужчина — отцом, и таким образом оба лишаются свободы и делаются орудиями влечения к жизни.

Здесь взаимоотношение остается внутри границ биологической инстинктивной цели, сохранения вида. Поскольку эта цель имеет коллективную природу, психологическая связь между мужем и женой тоже будет, по существу, коллективной, и потому не может рассматриваться как индивидуальное взаимоотношение в психологическом смысле. Мы можем говорить о таковом лишь тогда, когда понята природа бессознательных мотиваций выбора и разрушена изначальная тождественность. Брак редко, а возможно, и никогда не развивается до индивидуального взаимоотношения гладко и без кризисов. Без боли рождение сознания не происходит.

Путей, ведущих к сознательному пониманию (realization), много, но все они подчиняются определенным законам. Обычно изменение начинается с наступлением второй половины жизни. Середина жизни — это время огромной психологической важности. Ребенок начинает свою психологическую жизнь в пределах очень узких границ, внутри магического круга матери и семьи. По мере созревания он расширяет свой горизонт и свою собственную сферу влияния; его надежды и устремления обращены к расширяющейся сфере личной власти и собственности; желание простирается к миру в непрерывно растущих масштабах; воля индивидуума становится все более и более тождественной естественным целям бессознательных мотиваций. Таким образом человек вдыхает собственную жизнь в свои создания, пока они, наконец, не начинают жить сами по себе, множиться, — и вот они незаметно перерастают его. Матерями завладевают их дети, мужчинами — их творения, и то, что первоначально вызывалось к жизни с таким трудом и напряжением, теперь невозможно сдержать. То, что прежде было страстным увлечением, становится обязанностью и, наконец, невыносимым бременем, вампиром, жирующим за счет жизни своего создателя. Середина жизни — время наибольшего раскрытия, когда человек еще отдает своему делу все силы и способности. Но это и то время, когда сдается вечер, начинается вторая половина жизни. Страсть изменяет свою внешность и теперь называется долгом: “я хочу” становится непоколебимым “я должен”, а повороты пути, которые да были неожиданными и приносили с собой открытия, притупляются привычкой. Вино перебродило и начинает отстаиваться, становясь прозрачным. Если все идет хорошо, развиваются консервативные наклонности. Вместо того чтобы смотреть вперед, человек все чаще. невольно оглядывается назад и начинает всячески осмысливать прожитые годы. Делаются попытки отыскать. свои истинные мотивации и, в этом отношении, совершаются подлинные открытия. Критическое рассматривание самого себя и своей судьбы дает ему возможность распознать собственное своеобразие. Однако это прозрение дается ему не легко; оно достигается только ценой сильнейших потрясений. Так как цели второй половины жизни иные, нежели первой, когда человек слишком долго засиживается в юношеской позиции (attitude), это вызывает у него разлад желаний (a division of hte will). Сознание еще проталкивается вперед, повинуясь, так сказать, собственной инерции, а бессознательное отстает, потому необходимые для дальнейшей экспансии сила и внутренняя шесть уже истощены. Этот разлад с самим собой порождает неудовлетворенность, и, поскольку человек не сознает реального положения дел, то обычно он проецирует причины такой неудовлетворенности на своего партнера. Таким путем создается критическая атмосфера, необходимое вступление к сознательному пониманию. Обычно такое состояние возникает у супругов не временно. Даже наилучший брак не в состоянии стереть индивидуальные различия до такой степени, чтобы душевное состояние супругов было абсолютно идентичным. В большинстве случаев один из них адаптируется к браку значительно быстрее другого. Одному, кто основывается на позитивных взаимоотношениях с родителями, почти или совсем не приходится испытывать затруднений в приспособлении к партнеру, тогда как другому помехой в этом может стать глубоко укоренившаяся бессознательная связь с родителями. Поэтому он достигнет полной адаптации позже, и поскольку она достигается с большим трудом, то вполне может оказаться более прочной и долгосрочной.

Эти различия в темпе и в степени духовного развития являются главными причинами типичной трудности, обнаруживающей себя в критические моменты. Говоря о “степени духовного развития”, я не имею в виду какую-то особенно богатую или великодушную натуру. Это совсем не так. Под этим я понимаю скорее определенную сложность ума или характера, сравнимую с играющим множеством граней самоцветом в противопоставлении его простой кубической форме. Есть такие многосторонние и в известной мере проблематичные натуры, отягощенные иногда довольно трудно согласующимися наследственными чертами. Приспособление к таким натурам или же их приспособление к более простым личностям — всегда проблема. Эти люди, обладая определенной склонностью к диссоциации, обычно наделены способностью отделять, на длительное время несочетаемые черты характера, тем самым выдавая себя за гораздо более простых людей, чем есть на самом деле; или, может случиться так, что как раз их многосторонность и чрезвычайная гибкость придадут им особое обаяние в глазах других. Их партнеры могут легко затеряться в такой, подобной лабиринту, натуре, находя там столько возможностей обогащения личного опыта, что они целиком поглощают их собственные интересы, иногда не вполне приемлемым образом, поскольку теперь их единственным занятием становится прослеживание в другом человеке всех извивов и изгибов его характера. На этом нуги так много доступного опыта (experience), что он окружает, если не сказать — затопляет, более простую личность. Она поглощается своим более сложным партнером и не способна найти выход из такого положение. Это чуть ли не обычное явление, когда женщина, духовно, полностью умещается в своем муже, а мужчина, эмоционально, полностью помещается в своей жене. Пожалуй, можно было бы охарактеризовать это как проблему “содержимого” (“contained”) и “содержащего” (“container”)

“Содержимый” ощущает себя живущим полностью в рамках брака. Его отношение (attitude) к брачному партнеру безраздельно: вне брака не существует существенных обязанностей и обязательных интересов. Неприятной стороной этого, в других отношениях идеального партнерства является беспокоящая зависимость от личности, которая никогда не будет не то что понята, но даже “осмотрена” ко всей ее полноте, и потому не вполне заслуживает доверия. Огромное же преимущество “содержимого” заключено в его собственной цельности (undividedness) — фактор, немаловажный в психической организации.

С другой стороны, “содержащий”, то есть тот, кто в соответствии со своей склонностью к диссоциации имеет особую потребность унифицировать себя в безраздельной любви к другому, будет в этой попытке, которая, естественно, очень трудна для него, оставлен далеко позади более простой личностью. Ища в последней все те тонкости и сложности, которые служили бы дополнением и соответствовали бы его собственным граням, он нарушает простоту другого. Поскольку простота в обычных условиях всегда имеет преимущество перед сложностью, то очень скоро ему придется отказаться от своих попыток вызвать топкие и сложные реакции у более простой натуры. И довольно скоро его партнер, ожидающий от него — в соответствии со своей более простой натурой — простых реакций, причинит ему уйму хлопот тем, что констеллирует его сложности своим постоянным настойчивым требованием простых ответов. Волей-неволей он должен будет уйти в себя перед убедительной силой простоты. Любое умственное усилие, как и сам но себе сознательный процесс, требует от обыкновенного человека такою большого напряжения, что он неизменно предпочитает простоту, даже если это неправда. А когда простота оказывается хотя бы наполовину правдой, она тут же становится для него абсолютной истиной. Простая натура действует на сложную словно чересчур маленькая комната, которая не дает последней достаточно простора. С другой стороны, сложная натура предоставляет простой слишком мною комнат с избытком пространства, так что последняя никогда не знает, где она в действительности помещается. Поэтому совершенно естественным образом происходит так, что более сложная натура содержит в себе более простую. Первая не может быть поглощена последней, но окружает ее, не будучи, однако, окруженной сама. Кроме того, поскольку более сложная натура, возможно, имеет большую потребность быть “содержимой”, чем простая, она ощущает себя вне брака и, соответственно, всегда играет сомнительную роль. Чем крепче “содержимый” держится за партнера, тем больше “содержащий” чувствует себя исключенным из взаимоотношения. “Содержимый” протискивается во взаимоотношение благодаря своей ценности (clinging), и чем сильнее он пробивается в него, тем меньше способен ответить на это “содержащий”. Поэтому последний имеет склонность “смотреть, на сторону”, сначала, несомненно, бессознательно. Но с наступлением среднего возраста в нем пробуждается более настойчивое стремление к тому единству и неделимости (undividedness), которые особенно необходимы “содержимому” и силу его диссоциированной натуры. В этой фазе обычно и происходят события, доводящие конфликт до конца. “Содержащий” начинает сознавать, что стремится к полноте, ищет “вместимости” и нераздельности, которых ему всегда недоставало. Для “содержимого” это лишь еще одно подтверждение всегда болезненно переживаемой ненадежности “содержащего”; он обнаруживает, что в комнатах, которые вроде бы принадлежали ему, живут и другие, нежеланные гости. Надежда на определенность исчезает, и эта обманутая надежда толкает “содержимого” к самому себе, если, конечно, отчаянными усилиями он не сможет принудить своего партнера сдаться и не преуспеет в вымогании признания, что его стремление к единству было не более чем детской или болезненной фантазией. Когда эта тактика не приносит успеха, то смирение со своей неудачей может оказаться подлинным благом, заставляя “содержимого” признать, что надежность, которую он отчаянно искал в другом, можно найти в себе самом. Таким образом он обретает себя и открывает и своей простой натуре все те сложности, которые тщетно искал и ней “содержащий”.

Если “содержащий” не теряет самообладания перед лицом того, что мы обыкновенно называем “супружеской неверностью”, но упорно продолжает верить во внутреннее оправдание своего стремления к единству, ему придется на некоторое время примириться с собственной раздробленностью. Диссоциация исцеляется не путем отщепления, а путем более полной дезинтеграции. Все силы, стремящиеся к единству, всякое здоровое эгоистическое желание будет сопротивляться дезинтеграции, и благодаря этому он осознает возможность внутренней интеграции, которую прежде всегда искал за пределами себя. И тогда “содержащий” обретет вознаграждение в виде “неразделенного Я”.

Вот что весьма часто происходит в полдень жизни, и таким способом наша удивительная человеческая природа осуществляет переход из червой половины жизни во вторую. Этот метаморфоз представляет собой переход от состояния, к котором человек является лишь орудием инстинктивной природы, к другому состоянию, где он больше не является чьим-то орудием, но становится самим собой: происходит преобразование природы в культуру, инстинкта — в дух.

В общем, следует остерегаться прерывать это необходимое развитие путем моральною насилия, ибо любая попытка создать духовную позицию (attitude) посредством отщепления и подавления инстинктов представляет собой подделку. Нет ничего более отвратительного, чем втайне похотливая духовность; она столь же неприятна, как и грубая чувственность. Однако такой переход требует длительного времени, и подавляющее большинство людей застревает на первых этапах пути. Если бы мы только могли, подобно дикарям, предоставить бессознательному присматривать затем полезным психологическим развитием, которое брак влечет за собой, то эти преобразования могли бы совершаться более полно и без излишних трений. Поэтому среди так называемых “примитивов” часто встречаются одухотворенные личности, сразу же внушающие к себе глубокое почтение, которое обычно испытываешь к совершенно зрелым плодам ничем не замутненной судьбы. Я утверждаю это, опираясь на собственный опыт. Но где среди современных европейцев можно отыскать людей, не искалеченных моральным насилием? У нас еще до сих пор достает варварства, чтобы верить и в аскетизм, и в его противоположность. Но колесо истории нельзя повернуть вспять. Мы можем лишь стремиться к такой позиции (attitude), которая позволит нам пережить нашу судьбу так безмятежно, как того требует содержащийся в нас первобытный язычник. Только при этом условии мы можем быть уверены, что не извратим духовность в чувственность, и наоборот, — ибо должно жить и то и другое, одно, черпая жизнь в другом.

Описанное здесь вкратце превращение составляет самое существо психологического взаимоотношения супругов. Многое можно было бы сказать об иллюзиях, служащих целям природы и вызывающих типичные для середины жизни превращения. Особая гармония, характеризующая брак на протяжении первой половины жизни (при условии успешного приспособления супругов друг к другу), основывается в значительной степени на проекции определенных архетипических образов, как это ясно показывает критическая фаза брака.

Каждый мужчина носит в себе вечный образ женщины, причем не какой-то конкретной женщины, но женщины вообще, хотя сам по себе такой женский образ является определенным. Этот образ является принципиально бессознательным, наследственным фактором изначальной природы, запечатленным и живой органической системе мужчины, отпечатком или “архетипом” всего опыта предков в отношении женщины, хранилищем, так сказать, всех впечатлений, когда-либо производимых женщиной, — короче, является врожденной системой психической адаптации. Даже если бы женщин не существовало на данный момент, то исходя из этого бессознательного образа всегда можно было бы указать, какой должна была бы быть женщина в психическом отношении. То же самое верно и для женщины: она также имеет свой врожденный образ мужчины. Впрочем, как показывает опыт, точнее было бы говорить — образ мужчин, тогда как у мужчины это, скорее, определенный образ женщины. Поскольку этот образ бессознателен, он всегда бессознательно проецируется на фигуру любимого человека и выступает одной из главных причин страстного притяжения или отталкивания. Я назвал этот образ “анимой”, и нахожу схоластический вопрос “Habel mulier animam?” (Есть ли у женщины душа?”(лат.)Прим.пер) особенно интересным, поскольку с моей точки зрения — это разумный вопрос, хотя бы потому, что эти подозрения, кажется, оправдываются. У женщины нет анимы, нет души (no soul), но у нее есть анимус. Анима носит эротический, эмоциональный характер, анимус же наделен рационализирующим характером. Отсюда большая часть того, что мужчины говорят о женском эротизме и, особенно, об эмоциональной жизни женщины, производно от их проекции собственной анимы и потому извращено. С другой стороны, заставляющие по меньшей мере удивляться предположения и фантазии женщин о мужчинах ведут свое происхождение от активности анимуса, создающего неисчерпаемый запас нелогичных аргументов и ложных объяснений. И анима, и анимус характеризуются необычайной многосторонностью. В браке именно “содержимый” всегда проецирует этот образ на “содержащего”, тогда как последнему лишь отчасти удается спроецировать соответствующий бессознательный образ на своего партнера. Чем однообразнее и проще этот партнер, тем менее полной будет проекция. В таком случае этот весьма пленительный образ как бы повисает в воздухе, так сказать, в ожидании, что его наполнит живой человек. Существуют определенные типы женщин, словно природой созданных для того, чтобы притягивать проекции анимы, и действительно, едва ли можно не упомянуть о выраженном “аниматипе”. Так называемый “загадочный” (букв. — “сфинксоподобный”. — А. А.) характер составляет обязательную часть психологической экипировки этого типа наряду с уклончивостью и интригующей неуловимостью, — и речь здесь идет, конечно, не о том расплывчатом, неопределенном пятне, которое ничего не выражает, а о той неопределенности, что выглядит полной обещаний, подобно говорящему молчанию Моны Лизы. Женщина этого типа стара и молода, мать и дочь, обладает более чем сомнительным целомудрием, но по-детски невинна и, к тому же, наделена той наивной хитростью, которая так обезоруживает мужчин. Не каждый по-настоящему умный мужчина может быть анимусом, ибо анимус должен быть мастером не столько на блестящие идеи, сколько на прекрасные слова - слова, на вид полные значения и имеющие целью оставить многое несказанным. Он должен также принадлежать к классу “непонятых” или, в каком-то смысле, не ладить со своим окружением, с тем чтобы в его образ могла вкрасться идея самопожертвования. Он должен быть героем с несколько подпорченной репутацией, человеком с возможностями, о котором не скажешь, что проекция анимуса не может открыть истинного героя задолго до того, как он стал заметен для вялого ума человека “средних способностей” 2.

Для мужчины, равно как и для женщины, если они оказываются “содержащими”, наполнение этого образа означает чреватый последствиями субъективный опыт, ибо он содержит в себе возможность посчитать собственную сложность удовлетворенной соответствующим разнообразием. Кажется, что открываются широкие перспективы, которые дают ощущение собственной объемлимости и вместимости. Я намеренно говорю “кажется”, потому что это чувство может оказаться лживым. Так же как проекция анимуса женщины зачастую способна отыскать действительно незаурядного мужчину, не распознанного массой, и даже может помочь ему достичь своего истинного предназначения, оказывая моральную поддержку, так и мужчина способен сотворить себе femme inspiratrice (Жену-вдохновительницу (фр.). — Прим. Пер) благодаря проекции своей анимы. Однако, чаще это оказывается иллюзией с разрушительными последствиями, провалом, вызванным недостаточной верой. Пессимистам я бы сказал, что эти изначальные психические образы обладают исключительным позитивным значением, но должен предостеречь оптимистов против ослепляющих фантазий и возможности самых абсурдных заблуждений.

Ни в коем случае не следует принимать эту проекцию за индивидуальное и сознательное взаимоотношение. На своих начальных этапах она весьма далека от него, ибо такая проекция создаст компульсивную зависимость на бессознательных, хотя и не биологических мотивах. “Она” (“She”) Райдера Хаггарда лает представление о том странном мире идей, который кроется за проекцией анимы. В сущности, это — духовные содержания, зачастую сокрытые под эротической маской, очевидные фрагменты первобытной мифологической ментальности, состоящей из архетипов, которые в совокупности и составляют коллективное бессознательное. Соответственно этому, такое взаимоотношение по сути своей коллективно, а не индивидуально. (Бенуа, который создал в “Атлантиде” фантастическую фигуру, даже в деталях похожую на “She”, отрицает заимствование у Райдера Хаггарда.)

Если такая проекция привязывает одного из супругов к другому, коллективное духовное взаимоотношение вступает в конфликт с коллективным биологическим взаимоотношением и вызывает в “содержащем” уже описанное мною выше разделение, или дезинтеграцию. Если он умеет справляться с трудностями, то через этот самый конфликт, он обретет себя. В данном случае как раз проекция, хотя опасность заключена именно в ней, помогла ему перейти от коллективного к индивидуальному взаимоотношению. Это равнозначно полному сознательному осуществлению того взаимоотношения, которое влечет за собой брак. Поскольку цель этого сообщения — обсуждение психологии брака, то мы не можем здесь касаться психологии проекции. Достаточно будет упомянуть ее как факт.

Едва ли можно рассматривать психологическое взаимоотношение в браке, не упоминая о природе его критических переходных периодов, даже рискуя быть неправильно понятым. Как известно, человек совершенно не способен понять в психологическом отношении того, что не пережил сам. Но данное обстоятельство никогда и никого не предохраняет от убежденности в том, будто его собственное суждение является единственно правильным и компетентным. Этот обескураживающий факт — следствие неизбежной переоценки моментального содержания сознания, ибо без такой концентрации внимания человек вовсе не смог бы что-то сознавать. Потому-то каждый период жизни имеет спою собственную психологическую правду, и это в равной мере относится к каждой стадии психологического развития. Есть даже стадии, которые достигаются лишь. немногими, — это вопрос расы, семьи, воспитания (включая образование), одаренности и увлечения. Природа аристократична. Средний человек — это фикция, хотя определенные, имеющие силу для всех законы, конечно, существуют. Психическая жизнь есть развитие, которое легко может быть задержано на самых нижних уровнях. Дело обстоит так, как если бы каждый индивидуум имел свой удельный вес, в соответствии и с которым он либо поднимается, либо опускается до уровня, где достигает своего предела. В соответствии с этим будут определяться его взгляды и убеждения. В таком случае не. приходится удивляться, что подавляющее большинство браков достигает своего верхнего психологического предела в осуществлении биологической цели без ущерба духовному или моральному здоровью. Относительно немногие впадают в состояние более глубокой дисгармонии с собой. Там, где велико внешнее давление, конфликт не может достигнуть драматического напряжения из-за явного недостатка энергии. Однако, психологическая ненадежность возрастает пропорционально социальной охране Брака, сначала бессознательно, вызывая неврозы, а затем начинает сознаваться, принося с собой ссоры, раздельное жительство супругов, разводы и прочие супружеские беспорядки. На еще более высоких уровнях можно разглядеть новые возможности психологического развития, которые затрагивают сферу религии, где критическое суждение теряет силу.

Прогрессивное развитие может быть навсегда задержано на одном из этих уровней, при полном отсутствии сознания того, что оно могло бы быть продолжено до следующей стадии и дальше. Как правило, переход на следующую стадию преграждается сильнейшими предрассудками и суеверными страхами. Такое положение дел, однако, в высшей степени целесообразно, так как человек, волею случая принужденный жить на слишком высоком для себя уровне, глупеет и становится опасным.

Природа не только аристократична, она еще и эзотерична. И все же человека с головой это не заставит хранить в тайне то, что ему известно, ибо, по крайней мере, одно он понимает даже слишком хорошо: тайну душевного развития невозможно выдать при всем желании, просто потому, что развитие есть вопрос, собственных возможностей (capacity) каждого конкретною человека.