|
Культура – понятие
обширное, и я сразу уточню – моя статья 1) о культуре в целом и
2) об искусстве. Я согласен с тем, что культура и искусство
переживают сейчас кризис. Но у меня свой взгляд на его природу и
причины – не то чтобы очень новый, но скорее, не очень
привычный.
Так, я считаю, что суть не в нынешней социальной ломке.
Наша индустриальная цивилизация как таковая переживает
кризис – вот что главное. Определенные надежды по его
преодолению принято возлагать на духовность, культуру,
искусство. Но в том и дело, что культура сама давным-давно
следует индустриальной модели и вместе с ней заходит в тупик. А
в каком варианте это происходит – социалистическом (жалованье)
или капиталистическом (прибыль) – не так существенно.
На мой взгляд, порочна нынешняя монополия внешней
направленности культуры – этакая тотальная экстраверсия.
Человечество занято тем, что развертывает вовне реалии своей
внутренней природы – воссоздает и использует их в виде
материальных аналогов. (Так, шлем – это как бы второй, съемный
череп, кружка – пригоршня из глины, телевидение – аналог
дальновидения внутреннего (например, при воспоминаниях.) и т.п.)
Внутренние же возможности человека при этом блокируются или
раскрываются однобоко, сугубо под внешние нужды. Сразу: я не
отрицаю саму по себе внешнюю деятельность – ни в культуре, ни
где бы то ни было. На своем месте она хороша, плодотворна, а то
и незаменима. Я выступаю против крайности – против монополии
внешнего направления. Я за то, чтобы уравновесить внешний путь
внутренним, деланье – неделаньем, – на мой взгляд, и для
цивилизации в целом, и для искусства решение состоит в этом.
Поясню все таким примером. Один из столпов нашей
цивилизации – это измерение времени, – разумеется, с помощью
внешнего прибора, часов. Меж тем, внутри каждого человека есть
свой, и весьма точный хронометр, но им мало кто пользуется, –
пожалуй, лишь специалисты, у которых это входит в
«профессиональный минимум». А ведь человек с внутренним
контролем времени не просто экономит копейки на ходиках. Это
человек, избавивший себя от рутинного страха проспать или
опоздать. Это человек с понятием о точности тела и ее пользе.
Это человек, умеющий положиться на свою природу, на себя, и
главное – это человек значительно более свободный. Именно во
избежание подобной независимости социум делает ставку на внешний
путь – и получает нынешний глобальный кризис. Что до искусства,
то и оно реализует эту же модель, а миф о его «не земной»
природе, о «горних высотах» «истинного искусства» – это сказка,
прикрывающая вполне технократическую реальность. Но обо всем по
порядку.
|
|
Что есть
культура и искусство. |
|
Я считаю, что культуру
плодотворно рассматривать как арсенал технологий, позволяющих
нам взаимодействовать с природой – и с собственной, телесной, и
с внешней, физическим миром, – а также друг с другом. Искусство
же – это часть, особая разновидность таких техник. Каких именно
– это вопрос на засыпку: четких границ, конечно, нет. Какая бы
сторона человеческого существа ни вовлекалась в игру, искусство
всегда соседствует с какими-то другими сферами: есть танец в
балете, а есть и спортивный; слово – в пределах одного и того же
текста – может быть то словом художника, то – ученого (кстати,
поэзию в Средневековье считали разновидностью философии) – и
т.д. Но без двух вещей произведение искусства немыслимо:
во-первых, в нем обнаруживает себя некая сущность внутри
человека (настроение, ключ восприятия, внутренняя форма и т.д.),
а во-вторых, достигается это посредством особой символической
формы – образа. Это общеизвестно, но так ли уж понятно? Почему
это так и откуда оно? Подсказки – в истоках искусства, в
магической практике первобытности. |
|
Магический
первообраз искусства. |
Искусство первобытности,
насколько можно сейчас судить, практически совпадает с магией и
часто является даже не образом жизни, а способом выжить
(профессиональное искусство как способ заработать на жизнь
– это уже совсем другое). Изначально, искусство не делается:
так, песню силы не учат по нотам и даже не сочиняют – ее дает
Дух, и поют ее, опять же, не ради аплодисментов публики. Здесь
(в магической практике) это способ найти решение, собраться с
силами, позвать своего Хранителя и т.п. – цели вполне
посюсторонние и насущные. Так же обстоит с танцем, рисунком
(например, на амулете) и проч. Конечно, допустимы и простые
применения, – скажем, спеть, чтобы дать выход радости или,
наоборот, чтобы позвать ее. Но опять же – все это техники жизни,
дело обиходно-житейское. В целом, красота и Дух для
первобытности – вопрос повседневного практикования, а не
посещения концертных или церковных мероприятий, как это у нас.
Является ли такая практика чисто психологической
самонастройкой или достигается выход на тонкие планы материи
(которые сейчас всерьез исследует наука), или же шаманские
описания достоверны вполне буквально – это другой вопрос. Важно,
что подобным образом реально сопрягается обычный мир – обычное
состояние сознания (явь, как это называли древние славяне) и
реальность магическая, незнаемая (навь). О последней следует
сказать, что к ней принадлежит и наша собственная телесность,
нам же мало известная и для нас же чудесная (достаточно
вспомнить реальность сновидений). Вот почему терпят неудачу все
попытки запереть человечество в общепринятую версию реальности
(якобы «реалистическую»): это равно сильно запрету на тело, а
как же без него? Первобытность же принимает магическую сторону
мира как данность и дает к ней ключи, как бы язык общения – или,
если угодно, тропы для путешествий. Отсюда и происходят образы
(символы) искусства – первоначально, это как бы имена (или
адреса) духов («чего-то внутри»).
Итак, в исходном своем виде искусство:
– составляет одно целое с магией (а также с религией,
наукой и т.д.) и является прежде всего способом жизни;
– не знает разделения на творцов и публику, всегда
практикуется – личностью или группой (чаще небольшой);
– связует обычную и магическую, социальную и телесную
реальность; символика его первична, легко опознаваема, и, так
сказать, адресна;
– обращено к Духу и воздаяние ищет получить от него; это
– личная сила, здоровье, удача, – наконец, самое Дух.
От такого искусства историческое человечество уходит и
прогрессирует – к какому? Сейчас посмотрим. |
В результате достижений
цивилизации искусство стало чрезвычайно важной персоной. Из
коллективного владения оно перешло в собственность избранной
когорты профессионалов и вместе с ними парит в олимпийских
высотах. Оттуда в долины сходят вечные творения, которые
смертные приветствуют благоговейным ропотом, переходящим в рев
восторга. На попытки любителей – а к ним относится всякий чужак,
посягающий на место в когорте – творить самим профессиональное
искусство смотрит с омерзением и пресекает при любой
возможности. С подозрительными субъектами вроде духов это
искусство больше не якшается, а свое магическое прошлое именует
этнографией. Оплату натурой – пламя, личная сила, Дух –
современное искусство не признает и требует твердой валюты –
причем не от Духа (он приписан к другому ведомству), а от
публики и начальства. Да и что такое Дух? Очень просто – это
приятные переживания в голове гражданина N при поглощении
произведений искусства. Во всяком случае, так меня уверял сам
гражданин N – литератор-фантаст и, кстати, атеист. Да, еще –
забыл сказать, чем приятны переживания: из-за сотворчества. Одно
слово – прогресс в искусстве!
А если серьезно, индустриальная модель искусства
становится для него капканом. Происходит вот что.
Во-первых, искусство теряет звено* с Духом – заменяет его
на социальный заказ, а это куда как не равноценно. Внешние
задачи мало-помалу перехватывают другие сферы и обгоняют
искусство. Так, литературу как властительницу дум теснят
теледискуссии, спорт зрелищней театра, компьютерные сражения
увлекательней кино и т.д. Наконец, уходит и госзаказ – и
искусство остается ни с чем.
Во-вторых, в отсутствие звена у искусства возникают
проблемы с языком, с символикой. Символы теряют соотнесенность с
реальностью – не то что магической, а всякой. Бесспорно,
свободное обращение с символами имеет свою притягательность.
Так, легче сложить цифры на бумаге, чем ворочать бочки в вагоне
при их пересчете. Однако когда надо предъявить именно бочки –
реальность, – могут возникнуть осложнения. Они и возникают – так
часто у авангарда: его изощренные построения оказываются
запутанным способом сказать или все то же, или вовсе ничего.
Конечно, кому что нравится, – публика-то вначале изумлялась.
Только где она сейчас, эта публика?
Другая сторона этой игры в символы – та легкость, с какой
само искусство теряет подлинность. Оно творит иллюзии, видимость
– но и само легко становится видимостью искусства. В самом деле,
чего стоят толки об уникальном мире художника, если вопрос о
подлинности полотна решают в химической лаборатории! (Если это
настоящий Сезанн, то картина уникальна и всем надлежит
восхищаться. А если подделка, то ничего уникального нет, и
восторги ошибочны. Так что же предмет восхищения – сама картина
или результат экспертизы?)
В-третьих, искусство в качестве индустрии следует
принципу производства (позднее, серийного) готовой продукции.
Творчество отходит к группе немногих профессионалов, а публике
отводится роль пассивного потребителя. Сотворчество
зрителя/читателя – миф (удобный для тех, кто привык жить на
готовом – мнении, стиле, образе и т.д.). Подобное разделение
труда, в итоге, для искусства самоубийственно: публика просто
теряет интерес к товару. Сам-то художник, возможно, и
путешествует в магическую реальность, но зрителю достается
модель, путевые заметки. А ведь изначально человек обращался к
искусству как раз затем, чтобы подобрать личные ключи к своему
бытию, ко внутренней чудесной реальности – но именно этот путь
ему перекрывает искусство «готовое» (собственно, во многом для
этого его и заводят). Естественно, рядовой налогоплательщик
видит в былой рабочей снасти безделушку и законно недоумевает –
а чего ради он должен ее содержать? Он-то – вне игры!
В-четвертых, миф о святом, бессмертном – каком еще? –
искусстве находится уж в очень большом разладе с реальностью. В
ней хватает и весьма механической рутины, и низости, и прочего
«неолимпийского». Не буду спорить с мифом, только напомню, что
во всех духовных традициях (христианской, суфийской, даосской –
любой) движение начинается с избавления от гордыни и
самопотакания – это самые начальные ступени. Таким образом,
«олимпийский» миф – это способ прицепить к искусству гирю
деланья собственной важности – и притормозить как можно ниже.
|
Господство внешней,
публичной направленности искусства столь привычно, что кажется
естественным, а современный кризис – непреодолимым. Но это не
так. В исходном, первоначальном виде искусство коллективно –
находится в общем пользовании, да и орудия его – слово, рисунок,
танец – это создания коллективные. В этом смысле искусство
социально с самого начала. Но направленность его иная,
внутренняя – на тех, кто его сам практикует.
Возможно ли вернуться к этому сейчас? Безусловно.
Разумеется, с поправкой на реалии современности. Кризис
искусства вполне разрешим – но только уже за пределами
индустриальной модели. Нет ничего невозможного в том, чтобы
человек обращался к искусству как к способу создать звено,
практиковал его как своего рода йогу. Поясняю: речь не о
бескорыстном служении музам, не об искусстве для искусства. Речь
о познании личной Тайны посредством искусства, – причем, в
прямых своих интересах. Оплата здесь от Духа: та же, что и
всегда – светоразвернутость, личная сила, здоровье, удача,
обаяние – и этого на жизнь более чем хватает. Зависеть от
социального вознаграждения здесь попросту не нужно, и кормиться
искусством как профессией совершенно необязательно. Опять
же, при этом исключен и путь тиражирования готовых решений, – на
пути внутреннем стихотворение – или мелодию – или рисунок –
каждый должен вырастить сам. И это – гораздо лучше.
Сразу: я не призываю впадать в обратную крайность, –
поголовно «секретиться» и разбегаться по лесам и пустыням.
Напомню: я не против внешнего направления, я – против его
монополии. Решение, на мой взгляд, в том, чтобы сместить центр
тяжести, уравновесить внешний путь внутренним. Это в отношении
практики и лично художника, и искусства в целом: что-то – только
для себя (и может быть, через молчание, а не слово), а что-то и
напоказ, и на заказ.
Похожее ведь в истории уже было. Так, восточные боевые
искусства нашли примерно такое же решение. Они ведь тоже могли
работать исключительно на социальный заказ и имели бы вполне
сытный кусок хлеба. Но кем был бы в этом случае боец?
Профессиональным пушечным мясом, в лучшем случае – дорогостоящим
наемным специалистом, а искусство боя деградировало бы лишь к
техническому умению. И был избран другой, эзотерический образ
жизни (как ведущий). Выигрыш несомненен: у-шу – это не одна лишь
школа боя. Это и философия, и школа здоровья, и красота, и
загадка: это Путь.
Более того, уже в наше время шаги именно в этом
направлении дали искусству Запада все самое яркое и
значительное. Назову хотя бы эпопею Толкина: может быть, все,
что сделал писатель, это всерьез отнесся к мифу – работал с
волшебной реальностью как реальностью – а какой итог! –
лучшая сказка мира. Или «Роза мира» Даниила Андреева – не так
важно, действительно ли угадывал поэт запредельные лики. Важно,
что опыт личного духоведения вполне реально дал его жизни строй,
наполненность, если угодно – щит, – про измерения духовные я уж
не говорю. Или недавнее «открытие» культуры – «дворовая» песня –
та, что сочиняют и поют под настроение, «для себя», – там просто
кладезь. Или та же рок-музыка – верно, сейчас это уже конвейер,
– но начиналась-то она как массовое музицирование подростков,
как личное созидание, – потому и стала благой вестью «поколения
цветов». |
Привычный (для
провинции) взгляд на искусство как на создание эстетических
объектов для стороннего потребления отражает лишь монополию
внешнего направления. В этой модели искусство является
индустрией в ряду других и может выбирать разве что меж
государственной службой и коммерцией (а бунт часто становится
весьма хлебным занятием и представляет, таким образом,
разновидность коммерции). Отсюда, нынешний кризис искусства
выглядит неразрешимым.
Меж тем, решение есть, но оно лежит за пределами
искусства как индустрии. Изначальная обращенность искусства как
раз внутренняя: на нужды самих практикующих. Решение в том,
чтобы восстановить эту направленность как основную – и этим
уравновесить обращенность внешнюю. Внешняя практика остается, но
она перестает быть единственной и ведущей. На сей раз дело не в
революциях формы – сменить предстоит способ существования:
искусство как йога вместо – искусство как профессия
(индустрия). Самообеспечение искусства достижимо не через
коммерцию, а через самообеспечение искусством.
Близкие варианты история опробовала – это не одна
первобытность, но, к примеру, суфийская традиция, школа чань в
дальневосточном искусстве и т.п. Примечательно, что все это
неизменно оказывалось для искусства очень живительным. Конечно,
обрести нечто подобное в современности не так-то просто – это
вопрос поиска (особенно для коллективных видов искусства),– но
ведь и найти есть чего. Как знать, может быть, нынешняя ломка и
дает уникальный шанс для таких обретений.
июль 1996 |
|
