Джим Кемпнер

ТЕЛЕСНЫЙ ПРОЦЕСС

Перевод Е.Цветкова

Предисловие

Синтетическое мышление

Мы живем в эпоху терапевтической специализации. Акцент делается на творческой активности личности и нововведении и, может быть, даже импровизации - когда своего рода эклектизм присутствует в каждом старании практикующего врача соединить свою потребность в выживании в комнате консультаций с желанием ответить нуждам клиентов. Таким образом, мы имеем "думающие" терапии, "чувствующие" терапии, обусловливающие, психоаналитические, транзакциональные, системно-ориентированные пары и семьи терапий, групповые терапии. Существуют райхианские, нео-райхианские люди, люди Рольфа, Александера и Фельденкрайза, а также гипнотизеры. Есть экзистенциалисты, роджерианцы, транзакциональные аналитики, бихевиористы и есть терапевты, предлагающие изменения ценой внедрения в нейролингвистическую область; здесь можно обойти сознание и найти, наконец, временное облегчение от ежедневных стрессов. Они все здесь, развивающие и приспосабливающие человеческие потребности в ясности, в выражении своих чувств, мышечном расслаблении, мышечном переобучении, движении и присвоении утративших свои функции мускульных групп.

В этой книге Джим Кепнер задается великолепной задачей помочь пациенту стать единым человеческим существом внутри теоретической перспективы гештальт терапии и ее действительной практики. В конце концов, гештальт-терапия, уходящая корнями в теорию Левина, где первостепенное значение придается образующим целое принципам формирования фигуры /фона, должна быть идеально обеспечена всем для создания широкого интегрированного подхода к целостной личности.

Процесс вторжения

Что же я же я делаю как гештальт-терапевт, сидя со своим клиентом? Во что я вникаю? Какую модель создаю внутри себя, чтобы осуществить успешное вмешательство? Прежде всего, я вижу человека, сидящего передо мной, наклонившегося вперед и увлеченно рассказывающего что-то, его грудная клетка вдавлена. Я вижу черноглазого, хрупкого мужчину, пытающегося как можно лучше передать свои ощущения. Я могу слышать его прокуренный голос, его голосовые связки, напрягающиеся в верхнем регистре. Я могу слышать его дыхание. Я могу почувствовать его запах или коснуться его. Я понимаю его язык, его мальчишеские фантазии, его нервную привычку повторять любимые слова. И я понимаю, что, здесь, в этой комнате, мы, двое, противостоим целой армии различных характеров (родители, дяди, тетки, учителя, друзья), подстрекающих нас к чему-либо, критикующих, требующих, умоляющих, одобряющих, вопрошающих и т.д.

Я могу сосредоточиться, если захочу, на его "болезни", его боли и дискомфорте. Или я могу обратить все мое внимание на его запас сил, его привлекательность или я могу просто держать все уме. И все это количество данных, с которыми я сталкиваюсь ведь я и вижу, и слышу , и чувствую, и касаюсь и анализирую этого человека, и размышляю о нем, - выше моих сил. Слава Богу, клиент любит все сам обдумывать. Пожалуй, здесь я присоединяюсь к нему. Ясное мышление - это как раз то, что я могу ему дать. Но в тот момент, когда я отвечаю лишь его словам, я не представляю его так ясно: на мое мнение о нем повлияло его собственное представление о себе или диагностическое размышление о нем. Словно мы оба превращаемся в две темные коробочки, пристроенные к голосовому аппарату. Глаза заволакивает дымка сосредоточенного размышления.

Я присоединяюсь к лингвистической перспективе клиента, и я еду той же дорогой, что и его поезд, причем я впряжен, как лошадь, в вагон его восприятия. А что же произошло с его грудной клеткой между тем? Что случается с его матерью и отцом, "стоящими" за ним? Что происходит с нами в этой комнате? Как можем мы справиться со всем этим, не теряясь и не размениваясь по мелочам? Я могу создать картину человека, включающую все о нем в данный момент. Я начинаю спрашивать себя: какова его тема? его сюжет? Какие данные важны для создания картины человека, находящегося здесь, со мной? Когда я суммирую его историю, его голос и язык, его манеру наклоняться ко мне, его напряжение в его шее и его отчаянный взгляд, направленный на меня, что больше всего меня поражает, так это его мольба, будто он выпрашивает у меня что-то. И внутри этой темы я снова смотрю на него и начинаю придавать значение вещам, на которые секунду назад я не обращал внимания: его рукам, протягивающимся ко мне, его голосу, просящему что-то, его голове, склоняющейся на тонкой шее. И мне представляется птенчик с открытым клювом, просящий у матери червячка. А что же клиент? Если есть нищий попрошайка, то где же те, которые имели многое, но отказали ему в этом?

Метафора

Он говорит что-то о том, как он просил своего босса позволить ему "приходить сюда раз в неделю в 3 часа дня". Я же сказал ему: "Рон, я чувствую, что ты выпрашиваешь у меня что-то, когда говоришь", и я вдруг соединил тысячи, казалось бы, несовместимых данных. Он отвечает, вспоминая, как его мать упрашивала его отца не так много путешествовать. Он внезапно останавливается и задает вопрос. Потом он замолкает. Он грустнеет. Его глаза увлажняются.

Я вижу все это и после некоторой подготовительной работы прошу показать его здесь, в этой комнате, настоящего нищего. Он думает секунду и решает попробовать. В тот момент, когда он начинает подниматься со стула, его колени подгибаются и движения его становятся замедленными, как у 80-летнего старца. "Может быть, внутри меня сидит нищий, хотя обычно я чувствую в себе некоторое достоинство, - он напоминает мне дядю Мелвина. Он всегда казался старым. И сейчас я чувствую себя немного таким же. Я чувствую, что я не имею, никогда не буду иметь и не заслуживаю этого, даже если я получу это... Я обречен просить и никогда не иметь на это право!"

После нескольких опытов с воплощением в дядюшку Мелвина он останавливается. Сидя на полу, он начинает тихо плакать. "Я потерял свое достоинство", - шепчет он. Скоро у него появляются спазмы в животе от рыданий. Я сажусь рядом с ним, пока он оплакивает потерянную часть его "Я". Позднее на следующем сеансе, он снова рассказывает мне, как его тело чувствовало себя в шкуре нищего, и я интересуюсь, как он мог выглядеть в качестве "гордого", который проходит мимо, "не бросив себе ни гроша". Что произойдет с его плечами, грудью, коленями и тазом? Какой взгляд может охватить целое? Только тот, который видит процесс. Это взгляд метафор, появляющийся у нас по отношению к человеку, который не может увидеть себя, так как слишком занят подробным рассказом своей истории.

Как мы обнаруживаем этот процесс вторжения? нам приходится уйти от него, оторваться от того, что он видит, и все же оставаться с ним. Нам нужно уйти в себя, где он не сможет нас достать, где мы можем бескомпромиссно создать свежий образ увиденного. В мгновенном "уходе" от клиента мы делаем все возможное, чтобы соединиться с ним в "зерне", "семени", где его сознание еще не бывало. Тогда мы соединяем его с метафорой. Откуда взялось это сравнение с нищим? Полностью ли этот нищий - он сам? Конечно же, нет. Он - нищий, которого я видел на аллее в Иерусалиме, он - нищий, о котором я читал в романе, он - нищий из моего детства, когда во время войны я решился попросить кусок заплесневелого хлеба.

Я рассказал о его нищем как о профессионале, чья грудь все еще хочет уйти внутрь, чьи плечи стремятся втянуться, чтобы защитить сердце, чьи колени вот-вот согнутся, как у того старого еврея. И мы оба -нищие в этот момент. Я, "старший нищий", приглашаю его войти в братство, а он - "младший нищий", который, как кажется, временно избежал нищеты, устроившись в мире предпринимательства. Если мы создадим его "картину процесса", состоящую из его слов, его голоса, его физической хореографии, его манеры отчаянно смотреть, то тогда эта картина, эта идея эта метафора, вытащат на поверхность часть его целого. В этом случае метафора организует его ощущения в открытое понимание, которое отделится от его собственного ("Я"), ego-syntonic его маленького Weltanshaung и введет его внутрь себя, туда, где он уже жил однажды и где, как казалось, все его тело и его душа когда-то жили. Например, он вспоминает сцену из своего детства, когда он просил своего отца взять его на работу, - он представляет своего отца в темном зимнем пальто, отворачивающегося от него и одного идущего сквозь холодное русское утро. История, которую он рассказал - старая история для него. Если вы привлечете к ней его внимание, к его буквально живому прошлому, вы вступите в его набор характеров. Если вы будете стоять в стороне и смотреть на него снова и снова с удивлением ребенка, вы увидите нищего, убийцу, мудреца, обманщика или ребенка, просящего леденцов. Ваш собственный сюжет, развивающийся из вашего опыта, вашей внутренней жизни, так же как из его живого образа, создаст пьесу, которая может изменить его взгляд на себя.

Построение "Я - процесса"

Нет способа осуществить гештальт-терапию телесного процесса без создания для себя многообразной и богатой картины собственной жизни. Работа с процессом тела может осуществляться только терапевтом, ощущающим процесс. Еще давно Карл Роджерс создал модель процесса осознания, где одним из центральных понятий является конгруэтность: соответствие того, что ощущается, согласованность бытия и действия, чувства мышлению. Собственный опыт терапевта требует от него полноты жизни. Хороший терапевт - это учитель с большим жизненным опытом. Вся эта жизненность, все это богатство возвращается в комнату консультаций, и мы работаем над соответствием того, что мы испытывали, тому, что мы действительно чувствуем.

Таким образом, метафоры и чувство того, что составляет основу другого, не сваливается с неба, Они приходят из густоты осознанного существования - из внутреннего чувства поэзии, живости воображения, из столкновений с миром, простого любопытства и мужества, делая нечто необыкновенное из простого или простое из кажущейся сложности выражения другого человека, другой личности. Тогда метафора приходит из этого внутреннего "кровного познания", которое, в конце концов, созревает до такой степени, что может быть выражено словами и сходит с губ ясно, легко, смело, без притворства и помпезности.

Рильке говорил о "кровном познании": Ради единого стиха нужно увидеть множество городов, людей и вещей, нужно знать животных, нужно понимать полет птиц и знать, как открываются по утрам цветы. Нужно суметь восстановить в памяти дороги неведомых стран, неожиданные встречи и расставания, так давно предчувствовавшиеся; дни детства, все еще необъяснимые, родителей, которым причиняет боль наш отказ от радости, что они пытаются нам доставить (это была радость для кого-то еще); детские болезни, так странно начинающиеся с множества глубоких и серьезных изменений; дни в тихой удаленной комнате и утро у моря, и само море, ночи путешествий, промчавшиеся так высоко наравне со звездами, - и всего этого недостаточно, если только думать обо всем этом.

Нужно помнить многие ночи любви, ни одна из которых не повторялась, крики рожающей женщины и легкую спящую женщину в детской кроватке. И нужно побыть рядом с умирающим, сидеть рядом с мертвым в комнате с открытыми окнами, наполненной прерывающимся шумом. И все же недостаточно только помнить. Нужно уметь забыть все это, когда этого слишком много, и нужно обладать огромным терпением, чтобы ждать, пока они не придут вновь. Ведь это не просто воспоминания. Пока они не войдут в нашу кровь, взгляд и жест, ни один стих не возникнет, ни одно слово в тот редкий час, который называется творчество.Мы позволяем "кровному познанию" утвердиться в сознании клиента, или скорее, за ним. Мы позволяем ему "щекотать" клиента. И, в конце концов, он или она начинают ощущать его в своих костях, суставах, мускулах и сухожилиях, глазных яблоках и слезных протоках, во рту и слюне.

Как раз этот вид вмешательства и описывает Джим Кепнер - четкая организация нашего мышления вокруг всех обстоятельств делает интегрированную работу возможной. Сравнение Кепнером работы Перлза с Райхом, Якобсоном и Александером показывает, как гештальт-терапия подходит к ощущениям клиента и сознанию, не обходя сопротивление, но включая работу с телом в сознание клиента и его чувство выбора. Работа Кепнера, как наиболее классическая гештальт терапия, основана на осознавании. Он приходит к тому, что клиент отталкивается от чувства себя, включая чувственный опыт физического "Я". Когда меняется физическая сторона, то соответственно меняется сознание: "Когда я вдыхаю полной грудью, я чувствую себя большим и уверенным". У клиента может появиться желание и выдохнуть воздух из груди, и почувствовать свою уязвимость и угрызения совести, и выдохнуть воздух и ощутить гордость и силу. Мускульно-скелетные изменения и изменения позы с возросшим осознанием и чувством выбора, сложности и богатства - эти изменения образуют целое, включающее весь организм и длятся многие годы. Изменения в характерной структуре происходят не из-за харизматических директив терапевта: как думать, как стоять, как ходить, но благодаря направленному осознанию клиентом своего экспериментирования.

И из моей собственной практики, и из чтения этого труда я вынес чувство огромного уважения автора к ежесекундному процессу и целостности клиента, и к его достоинству как человеческого существа. Терапевт и клиент - это команда, работающая сообща, чтобы исследовать, понять и поэкспериментировать с раскрывающимся опытом. Доктор Кепнер поддерживает сопротивление как неотъемлемую часть "Я" в том, чему оно придает "соматическое выражение", что делает необходимым для клиента узнать что-то важное, специфическое как выражение себя, чему сознательно позволяет возникнуть. Сопротивление рассматривается как отверженная часть "Я-тела", которая нуждается в осознании и воссоединении с полным функционированием личности. На основе понимания сопротивления Кепнером я вижу работу автора как главный вклад в психотерапию и в гештальт терапию, в частности.

Эта книга - первая исчерпывающая попытка интеграции так называемых познавательно-сознающих терапий с различными терапиями телесного процесса и манипуляций с телом. Автор представляет гештальт терапию в наиболее широком диапазоне: как она рассматривает целый организм и отношения терапевт-клиент как ведение, прикосновение и экспериментирование в атмосфере близкого контакта. Широко задуманная и четко исполненная, эта работа не обещает ничего сверх того, что может выполнить. Без драм, преувеличений и пустозвонства Кепнер дает подробные клинические примеры всех принципов и техник, о которых он говорит. Хотя он не использует уже затертого слова "творческий", он все же показывает, каким образом творчество помогает в работе с другим человеком. Кливлендский гештальт институт и его штат рады представить эту прекрасно написанную книгу на суд читателя.

Джозеф С. Зинкер, доктор философии.

ВСТУПЛЕНИЕ: ТЕЛЕСНЫЙ ПРОЦЕСС И ПСИХОТЕРАПИЯ

Как правило, в русле психотерапии терапевтический процесс определяется как работа с психическими явлениями и состояниями и их коррекция. В процессе этой работы делался акцент на "душевном" аспекте терапии: вербализации, мышлении, представлении, снах и т.п. Даже эмоции рассматривались как психические явления. Являлось ли целью "смягчение психологического конфликта", "совершенствование "Я-образа" или же "воссоздание познавательных способностей", наши теории и методы традиционно придавали меньшее значение телесным феноменам в контексте психотерапии. В основе этого лежит отражение того исключительного значения, которое придавалось интеллекту и рассудку в нашей культуре в самом широком ее понимании. Мировой взгляд на психотерапию, в конечном счете, определяется воззрением на культуру, в которую она встраивается. Этот односторонний взгляд на человеческую натуру, когда важнейшая роль отводится ее познавательной стороне, рассматриваемой с точки зрения культурной перспективы, всегда казался забавным мне, приверженцу взгляда, что телесная природа человека имеет не меньшее значение, тем более для психотерапевта, чье призвание исцелять людей. Такие проблемы как ожирение, психосоматические нарушения, эмоциональное омертвление, хроническое перенапряжение, недостаток эмоциональной выразительности, головные боли, сексуальные проблемы и нарушения в организме, являющиеся результатом физического и сексуального насилия - все это говорит о том, что наше существование - это, скорее, существование в теле. То, что происходит с ним как в физическом плане, так и в психологическом. Мы живем не только размышляя, фантазируя, но еще и двигаясь, принимая различные позы, чувствуя, выражая. Как же тогда мы можем игнорировать основную физическую природу человека в терапии, главная цель которой - исцелить человека? Однако кое-что уже начинает меняться. Становится все более обычным среди психотерапевтов с различными профессиональными убеждениями принимать во внимание явления тела как часть необходимых данных терапии, даже если их методы не показывают ясного понимания таких явлений. Я наблюдал эту перемену в течение многолетних тренингов, целью которых являлось научить терапевтов понимать и использовать процессы тела в своей. Теперь студенты видят смысл в том, в чем много лет назад мне стоило огромного труда убедить сомневающихся, т.е. в том, что поза клиента, его движения и физические ощущения относятся к области терапии. За последние 2 года, как мне кажется , 2 новых влияния усилили интерес к феноменам тела в психотерапии. Первое из них заключается в особом интересе искусству и терапии тела в гуманистической психологии и в человеческих потенциальных движениях, включающих возрождение терапии Райха, придание главного значения телу в гештальт терапии и искусству тела, как, например, в Хатха-йоге, в боевых искусствах, техниках Фельденкрайза и Александра, и рольфинге (структурная интеграция). Второе влияние - это понимание невербального поведения как коммуникации. Это предположительно новое влияние было использовано психотерапией, например, эриксонианским гипнозом и современными коммуникативными школами (например, коммуникацией в парах). Вместе с недавним взрывом интереса к явлениям тела существует значительная разница в путях понимания процессов тела в контексте психотерапии. Эти различия отражены в четырех точках зрения: 1. терапия, такие как психоанализ и когнитивная терапия, которые обращают внимание на явления тела, отличающиеся от симптомов "основополагающих" психических проблем (т.е. таких как эпифеномен мозг/познание; 2. телесные практики, такие как те, что были упомянуты выше и которые имеют дело лишь с процессами тела, в то время как психоанализ имеет дело с психическими процессами; 3. коммуникативные и поведенческие школы терапии, которые рассматривают влияния тела в первую очередь как совокупность сигналов, которые должны быть выявлены, или как поведение, которое должно быть изменено; 4. глубинная терапия тела, как, например, гештальт школа и школа Райха, которые рассматривают тело как нечто присущее человеческому "Я" и личности в целом. Целью этой книги является представить и разъяснить особую "глубину" подхода к пониманию и работе с явлениями тела в психотерапии. Я хочу продемонстрировать основу, владея которой практикующий врач, держащийся другой точки зрения, мог бы лучше оценивать телесные процессы в контексте целостной личности, а не как изолированные явления. Я опишу, как тело неотделимо от "Я" любого человека и в то же время связано с нашей эмоциональной жизнью, с темой продолжительности жизни и с физической основой нашего существования на Земле. Тем терапевтам, которые видят свою работу в преобладающе психическом аспекте, я надеюсь показать, как занятие процессами организма может сделать их терапевтическую работу с эмоциями и мышлением более плодотворной, включая телесный опыт, сознание, выражение и движения. Врачам, работающим с телом, я надеюсь показать важность поз и телесных ощущений в эмоциональных и психологических функционированиях. Терапевтов с коммуникативной перспективой я надеюсь убедить в том, что значение процессов тела сохраняется не только в информативном мышлении, но также и в их основных существенных выражениях себя. А тем терапевтам, которые уже знакомы с телесно-ориентированной работой, я надеюсь, эта книга обеспечит связное понимание, которое обоснует телесно-ориентированное вмешательство в сознание клиента и в его самоощущение. Материал этой книги создавался на основе моих собственных разногласий с существующими подходами к телу и терапии. Превалирующая теоретическая структура позаимствована у гештальт терапии, в частности, описанной Перлзом (1947- 1969) и преподаваемой в Кливлендском гештальт институте, где я был студентом и членом преподавательского состава. Хотя внимание здесь направлено на подход к явлениям тела, а не на тщательное объяснение гештальт терапии, читатели, не знакомые с таким подходом, могут все же найти адекватную информацию в тексте. Те же, которые ищут более глубоких знаний в области гештальт терапии, могут обратиться к литературе, на которую я ссылаюсь в этой книге. Я рассматриваю этот труд как расширение существующего взгляда на гештальт терапию, а не как "новую" школу терапии. Авторы трудов по терапии принимают на себя двойную задачу: представить ясное детальное описание с целью проиллюстрировать применение положений, и в то же время соблюсти конфиденциальность и врачебную этику по отношению к клиенту. Я пытался сделать и то, и другое, значительно изменяя детали, касавшиеся личности пациентов, чтобы, таким образом, скрыть участников без изменения клинической картины. Во многих местах используются композиции из различных случаев и диалоги не приводятся.

Часть первая: ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ

Глава 1. Я и воплощение

Многим людям кажется странным моя просьба обратиться к ощущениям тела, их собственным или других людей, что может оказаться важным для разрешения их насущных проблем: справиться с напряжением, установить отношения с другими людьми, понять свои чувства. И может показаться еще более странным предположение, что ощущения тела имеют отношение также и к глубинным проблемам личности, как, например, расстройство идентичности, эмоциональные конфликты или ощущение провалов в сознании. Мы обычно считаем "тело" (body) чем-то отличным от "Я" (self) и, таким образом, не относящимся к "Я" (I), которое борется с жизненными проблемами во всей полноте и осмысленности. Люди, испытывающие потрясение, которое толкает их искать помощи, нередко склонны отделаться от некоторых неприятных физических ощущений. Они хотят избавиться от сердцебиений и одышки, которые приносят с собой волнения. Они хотят, чтобы исчезли приступы гнева и чувство страха. Они хотят избавиться от напряжения в мышцах и постоянных головных болей. В придачу к этим симптомам и чувству дискомфорта клиенты часто не в ладах с собственным существованием как существованием физическим. Они могут думать о себе как об уродливых и неуклюжих созданиях. И попытки обратиться к их собственным физическим ощущениям могут казаться им чем-то "низким", слишком сексуальным или животным. Их физические ощущения могут ассоциироваться с болью, болезнью или с нарушениями, от которых они старались когда-то избавиться. Таким образом, моя просьба с самого начала обратиться к телесному опыту может показаться возвращением к тем проблемам, от которых они хотели бы избавиться. Большинство терапевтов именно так и подходит к терапии, хотя и по разным причинам. Теории и методы, которым нас обучали, делают центром коррекции психические конструкты: конфликты, познавательные способности, кольца взаимодействия и структуры сознания. Явления тела считаются всего лишь симптомами, которые нужно выявить, или поведенческими реакциями, которые должны быть скорректированы, или способами коммуникации, которые должны быть изучены, или символами, лежащими в основе процессов. Сюда можно добавить степень взаимодействия самого терапевта с его или её собственным опытом. Мы нередко чувствуем тот же дискомфорт, что и наши клиенты. Мы все продукты системы образования и тренировочных программ, где интеллект считается единственным нужным инструментом для разрешения человеческих проблем. Это явно проступает в работе терапевтов: неподвижно сидя часами, едва дыша, слушая и отвечая только с подсказки интеллекта, они пытаются решить чужие проблемы. Психотерапевтический контекст, однако, не единственная причина разрыва связей тела и "Я" (self). Наш язык также способствует их разделению ("body" и "I"). У нас нет ни одного слова, чтобы, например, сказать "Я - тело". В большинстве случаев мы говорим "моё тело"; точно так же, как мы можем сказать "моя машина", подразумевая, что наше тело - это наша собственность, но не мы сами (self); наш язык способствует пониманию нашего тела как объекта: что-то происходит со мной, а не "то, что происходит, это я". На фоне этих обычно бессвязных физических ощущений неудивительно, что просьба считать тело своим "Я" и телесный опыт - переживаниями своего "Я" - воспринимается с ужасом. Что же я имею ввиду, предлагая подобную вещь?

Телесный опыт как опыт "Я" (self)

Придерживаясь основного назначения этой книги, я предлагаю провести опыт с целью сосредоточиться на своих телесных ощущениях и на связи между ощущением себя и ощущением своего тела. Так, как вы сейчас сидите, не меняя намеренно своей позы обратитесь к своим телесным ощущениям. Каково ваше первое ощущение? Чувствуете ли вы напряжение, и если да, то какое и где? Как вы дышите? Быстро, медленно, глубоко? Какова ваша поза? "Держите" ли вы себя или позволяете креслу "придерживать" вас? Сутулитесь ли вы или вы расслаблены, сидите выпрямившись или вы напряжены? Как ваша поза влияет на ваше дыхание? Таким образом, вы уже начали процесс обращения к вашим телесным ощущениям. Многие говорят мне, что они ничего не чувствуют, когда сосредотачиваются на своем тепле. Если это справедливо по отношению к вам, то тогда отсутствие всяких ощущений уже само по себе важное утверждение вашего чувства своего "Я". Но большинство людей почувствуют какие-то процессы в своем теле; если вы достаточно терпеливо будете "вслушиваться" в свое тело, то некоторые детали станут полнее и выразительнее. Если вы продолжите попытки "вслушаться" в свой организм, то делайте утверждения вслух или про себя, начав, например, со следующего: "Сейчас я замечаю, что мое дыхание затруднено и поверхностно". "Сейчас я чувствую тепло в животе". Наберитесь терпения, пусть ваши утверждения помогут вам сосредоточиться на вашем телесном опыте в данный момент. Вы можете заметить, что одни ощущения появляются чаще других. Вы можете лучше осознать вашу позу, характер вашего дыхания или, может быть, выявить напряжение в области шеи или ногах. В терминах гештальта эти ощущения называются фигурами, которые проявляются на фоне общего состояния тела. Фигура, иногда возникающая в вашем сознании, начинает привлекать ваше внимание и приобретает силу, если она как-то значима для вас. Теперь попробуйте заменить "Я замечаю..." выражением "Я...", чтобы, таким образом, связать ваше "Я" с вашими телесными ощущениями. Например, скажите вместо "Я замечаю напряжение в плечах" - "Я напрягаю плечи", или, например, вместо "Я замечаю расслабленность в руках" скажите "Я расслабляю руки" и т.п. Сделайте 5-6 подобных утверждений. Что же происходит, когда вам удается использовать слово "Я" ("I") в отношении телесных ощущений? Некоторые протестуют против такого употребления: "Я не напрягаю руки, они сами напрягаются". Если вы чувствуете побуждение к такому протесту, то я вас спрошу; "Кто же напрягает ваши руки, как не вы сами?" Напряжение - это то, что вы сами делаете в ответ на что-либо. Но вы можете не осознавать еще это напряжение достаточно ясно для того, чтобы почувствовать, что именно вы сами - тот, кто его создает. Давайте вернемся к телесным ощущениям и посмотрим, можем ли мы применить ещё более полное чувство "Я" ("I") к процессам, происходящим в вашем теле.

Сосредоточьте ваше внимание на 2-х ощущениях напряжения, наиболее типичных для вас. Если взять каждое отдельно, как бы вы описали характер этого напряжения? Похоже ли это на сжатие? Удерживание? Сдавливание? Схватывание? Разрушение? Это могло бы помочь вам сознательно увеличить напряжение для того, чтобы лучше понять его характер. Используя слова, описывающие характер напряжения (а виды его могут быть самые различные), разрешите мне предложить вам еще один опыт. Представьте, эксперимента ради, что ваше тело - вы сами ("self"). Если, например, напряжение на котором вы сосредоточились, напоминает сжатие, скажите о себе так, используя утверждения, состоящие из двух частей: "Я сжимаюсь, и это мое существование". Или: "Я замыкаюсь в себе, и это мое существование". Повторите эти утверждения несколько раз, чтобы полностью осознать их значение для вас. Почувствуйте глубину вашей оценки состояния своего организма, чтобы точнее описать образ вашего существования. Если вы проводили все эти эксперименты, а не просто прочли о них, одно-два ваших утверждения могут стать значимыми для вас. Может быть, вы сможете выразить непосредственно то, что раньше лишь смутно ощущали. Вы могли почувствовать "щелчок" узнавания в физическом опыте ощущения, характерного для вашей сегодняшней жизни или для прошлых событий и ситуаций. Или, возможно, вы посчитаете трудным обнаружить что-либо значительное в вашем теле. Вы остановились на полпути и не заметили вообще ничего, или же ощущения ваши были самыми обычными. В контексте этого опыта я бы попросил вас также делать утверждения о ваших трудностях в том же виде, который я предложил вам для определения ваших телесных ощущений: "Я не чувствую удобства в своем теле, и это мое существование". "Я не чувствую в себе ничего особенного, и это мое существование". "Мое тело для меня не много значит, и это мое существование". Ваше сопротивление, дискомфорт или чувство бессмысленности всего этого - такое же утверждение ваших отношений к вашему телесному "Я", как и все прочие утверждения.

Воплощение

Этот эксперимент дал вам основу для главной предпосылки гештальт-подхода и терапии тела: ваше "Я" находит свое воплощение как в теле, так и в психике. Мы чувствуем, любим, работаем, удовлетворяем наши постоянно меняющиеся потребности, физически существуя в мире и взаимодействуя с ним. Ощущения нашего тела - это наши ощущения, так же как и мысли, фантазии, представления - это часть нашего "Я". Когда мы отделяем наши телесные ощущения от нашего "Я" (говорим "it" вместо "I"), мы лишаемся значительной части самих себя. Мы словно бы уменьшаемся. Чем больше мы отрицаем нашу тождественность с нашим телом, тем больше вещей "кажутся случающимися" с нами. Мы выходим из-под контроля, мы чувствуем разорванность нашего "Я". Мы теряем связь с первоосновой человеческого опыта - с материальной реальностью. Это, конечно, общее описание тех трудностей, которые мы призваны преодолеть как терапевты. И это во многом похоже на болезнь нашего общества в целом, расчлененного, оторванного от мира наших чувств, неподконтрольного нам. Может ли феномен общества иметь корни в нашем отношении к собственному телу? В этой книге я опишу, как наше телесное существование присуще нашему отношению к миру и как оно формирует основу для нашего контакта с окружающей средой, физическим и особенно человеческим окружением, так что мы можем удовлетворять наши потребности и развиваться. Работая с людьми и помогая им найти путь к самим себе, мы, терапевты, конкретизируем абстрактное представление о себе, о нашем существовании, что повышает оценку всей личности в целом.

Self как интегратор опыта

Поскольку я буду использовать термин "Я" (self) довольно час-то в этой книге, будет полезным описать подробнее, что я вкладываю в это понятие. Понятие "Я" - одно из самых сложных и противоречивых понятий в литературе по гештальт терапии, но центральной для нашей ориентации. Сложность этого понятия объясняется его статусом ускользающей и эфемерной части организма, и неуверенность рождается из употребления его в самых разных значениях. Гештальт терапия рассматривает "Я" не как вещь, статическую структуру, но как протекающий процесс. Я - не набор "замороженных" характеристик ("Я" - это только это, и ничто другое. В норме "Я": гибко и разнообразно в своих способностях и качествах, зависящее от частных требований организма и окружения. "Я" не имеет собственной природы, кроме как в контакте или по отношению к окружению. Это может быть описано как система контактов или взаимодействий с окружающей средой. В этом смысле "Я" может рассматриваться как интегратор опыта. "Я" имеет доступные, так назы-ваемые контактные функции, то есть специальные действия и способности. Ввиду этого будет уместно сказать, что "Я" - это ничто, кроме системы контактных функций. "Я" и эти функции - одно и то же в понимании гештальт терапии. "Я" описывается как система "возбуждения, ориентации, манипуляции, различных идентификаций и отчуждений" (Перлз и др., 1951). Эти общие категории контактных функций описывают основные пути нашего взаимодействия с окружением с целью удовлетворить наши потребности и приспособиться к изменениям окружающей среды. Через возбуждение мы ощущаем наши потребности. Через ориентацию мы организуем себя для удовлетворения наших нужд в связи с окружающей средой. Через манипуляцию мы действуем, удовлетворяя наши потребности. Через идентификацию мы принимаем в свой организм (делаем своим "Я") то, что можем усвоить, а через отчуждение отбрасываем (делаем "не-Я") то, что чуждо нашей природе и что, таким образом, не может быть усвоено. Полное функционирование приспособления зависит от контактных функций, полностью доступных организму для удовлетворения меняющихся запросов во взаимодействии с окружающей средой. Когда же контактные функции станут недоступными для осознания, организм не сможет больше приспособиться к миру. Те аспекты функционирования, которые мы отчуждаем, это не сам опыт, они не являются полностью доступными для контакта с окружающей средой. Чем более ограничены наши способности к контакту, тем больше наше ощущение себя и мира становится фрагментарным, неорганизованным и т.о., предметом сопротивления. Базирующаяся на определении "Я", моя цель - показать важность телесной основы наших контактных функций, а также продемонстрировать, как психические заболевания связаны с потерей этих функций через отчуждение их от нашего телесного существа. Первая часть этой книги посвящена пониманию того, каким образом тело, то, что присуще части нашего "Я", становится объектом отчуждения и "не-Я", способом извлечения этого разрыва. Часть 2 представляет собой подробное теоретическое и клиническое описание природы контактных функций возбуждения (ощущение), ориентации (формирование фигуры, мобилизация), манипуляции (действие), идентификации (контакт), и отчуждения (отход и ассимиляция). Rilke, Rainer Maria(1949). The notebooks of Malte Laurids Brigge. New York: W.W.Norton, 1949 Часто забывается, что Вильгельм Райх обращал внимание на важность телесных феноменов в своих "Анализах характера" (1945/1972) на заре психоанализа.