Проф. М.Решетников,
Интерперсональный психоанализ Гарри Салливана
Введение
Возникновение интерперсонального психоанализа обычно датируется
началом 20-х, когда американский психоаналитик Гарри Салливан
впервые занялся лечением пациентов, страдавших шизофренией.
Гарри
Стэк Салливан (21.02.1892-14.01.1949) вырос в провинциальном городке
на севере штата Нью-Йорк. Он изучал медицину в Чикаго, а затем
работал в госпитале Сент-Элизабет в Вашингтоне (округ Колумбия) -
одном из ведущих центров американской психиатрии того времени. В
1923 году он прошел курс дидактического анализа у Клары Томпсон
(1893-1958), которая в свою очередь, хотя и позднее (1931-1933),
была одной из последних анализанток Ш.Ференци (1873-1933). В 40-х
Гарри Салливан, Клара Томпсон, Карен Хорни (1885-1952) и Эрих Фромм
(1900-1980) составили группу американских реформаторов психоанализа.
На
протяжении двадцати пяти последних лет жизни деятельность Салливана
была связана с Американской Психоаналитической Ассоциацией (АПА),
членом которой он стал в 1924 году, и уже в 1929 - был избран в ее
Исполнительный совет. В 1932 году он стал одним из организаторов
Вашингтонско-Балтиморского Психоаналитического Общества,
действующего в качестве филиала АПА, реорганизованной в федерацию
американских психоаналитических обществ. Через год (в 1933) он
выдвигает идею создания психоаналитической секции в Американской
Психиатрической Ассоциации, что вызвало крайне отрицательную реакцию
ортодоксальных психиатров, хотя в США (в отличие от Европы) и не
было столь резкого водораздела между психоанализом и академической
психиатрией. В последние годы жизни Салливан потерял интерес к
организационной деятельности, сосредоточив свое внимание на
деятельности организованного им Вашингтонского Психоаналитического
Института и основанного им журнала "Психиатрия".
Психоанализ и шизофрения
Несмотря
на то, что уже к середине 20-х психоаналитики были достаточно широко
представлены в американской психиатрической практике, в
теоретических подходах к шизофрении все еще традиционно доминировали
взгляды немецкого психиатра Эмиля Крепелина (1856 - 1926), который
вслед за бельгийским психиатром Морелем (1809-1873) определял это
заболевание как "dementia praecox" ("раннее слабоумие"). Одной из
наиболее характерных особенностей этой формы психопатологии является
то, что у больного как бы "отключаются" обычные каналы общения с
окружающими, и наряду с тем или иным дефектом мыслительных функций,
он замыкаются в своем собственном мире. В последующем характерную
для шизофрении утрату связи с реальностью отмечали многие авторы.
Согласно Крепелину, шизофрения представляет собой неуклонно
прогрессирующее нейрофизиологическое расстройство, которое со
временем приводит к полной невменяемости. Однако позднее, Э.Блейлер
(1857 -1939), которому мы и обязаны современным термином
"шизофрения", показал, что - в строгом смысле - это заболевание не
является ни "ранним", ни "слабоумием", поскольку может начинаться и
в зрелые годы, и совсем не обязательно завершается деменцией.
Основным Блейлер считал специфическое расщепление психических
процессов и утрату функциональной связи между мышлением, эмоциями и
поведением, дополняемые склонностью к погружению в мир личных
переживаний и фантазий (- аутизму), и одновременному проявлению
противоречивых чувств (- амбивалентности) или, наоборот,
эмоциональной тупости.
Обследовав в течение 1924-1931 гг. более 250 молодых мужчин,
страдавших шизофренией, в 1931 году Салливан сделал вывод, что
данная концепция заметно расходится с его собственными наблюдениями
за пациентами, которые в ряде случаев проявляли крайнюю
чувствительность и активно реагировали на поведение окружающих, хотя
эти реакции зачастую носили косвенный или скрытый (невербальный)
характер. Еще более сенсационным было его сообщение о том, что в
процессе психоаналитической терапии у 61% пациентов он наблюдал
"заметное улучшение состояния". Позднее аналогичные данные получил
другой известный психоаналитик - Франц Александер (1891-1964),
отмечая, что "более 60% шизофреников демонстрируют улучшение, а те,
у кого улучшения не наблюдается, в равной степени плохо поддаются и
психотерапии, и биологическому лечению". Надо отметить, что до
настоящего времени большинством специалистов эти выводы Салливана
воспринимаются с определенным скепсисом, хотя применение
психоанализа при шизофрении становится все более обычным явлением.
Должен сказать, что я не разделяю скепсиса большинства коллег,
поскольку уже на протяжении ряда лет веду таких пациентов. Их
количество не позволяет мне делать каких-либо обобщающих выводов, но
я доволен своей работой.
Нужно
отметить, что Салливан проводил преимущественно стационарную терапию
больных шизофренией, при этом он считал важным принцип
"гомогенизации" пациентов в палате - по критериям пола, возраста и
психической проблемы. Большинство современников отмечали особый
талант Салливана в установлении контакта и понимании мышления
психотиков, а также - его терпеливость, способность к сопереживанию
и наблюдательность. Последние качества, безусловно, достойны
подражания, но я не разделяю идей стационара (за исключением
случаев, если пациент представляет угрозу для самого себя или
других), также как и принципа "гомогенизации". Мой опыт показывает,
что сохранение пациента в здоровой среде - более адекватный путь к
успеху терапии и формированию паттернов более эффективной социальной
адаптации.
Межличностный контекст
На
основании своих клинических наблюдений, Салливан постепенно пришел к
убеждению, что для понимания психопатологии недостаточно
сосредоточить все внимание на самом индивиде (как это предполагалось
в получавшем все большее распространение персоноцентрическом
подходе, пришедшем на смену нозоцентрическому). Через некоторое
время он делает ряд революционных для того периода развития
психиатрии и психотерапии выводов, в частности: люди неотделимы от
своего окружения; личность формируется только в рамках
межличностного общения; личность и характер находятся не "внутри"
человека, а проявляются только в отношениях с другими людьми, при
этом - с разными людьми по разному. Далее Салливан конкретизирует,
что "личность проявляется исключительно в ситуациях межличностного
общения", а сама личность - это "сравнительно прочный стереотип
повторяющихся межличностных ситуаций, которые и являются
особенностью ее жизни".
В целом,
это было новым подходом к исследованию личности, к психопатологии и
психоанализу. Особо следует отметить, что Салливан отказался от
доминировавшей ранее в психоанализе концепции, апеллировавшей
преимущественно к внутренним душевным переживаниям индивида, так как
эта концепция игнорировала предшествующие и актуальные отношения, и
таким образом, заведомо рассматривала объект исследования вне
соответствующего ему исторического и социального контекста.
Тогда же
Салливан приходит к выводу, что человеческое поведение и мышление
вряд ли заключено "внутри" индивида, и скорее генерируется в
процессе межличностного общения с другими индивидами. Личность
формируется не вообще, а с учетом исходной специфики ее "ниши" в
межличностном общении, поэтому в процессе сколько-нибудь серьезного
исследования любого пациента нельзя не учитывать историю и специфику
его межличностных контактов.
Хотя
Салливан начинал с исследования людей, страдающих шизофренией, он
постепенно пришел к убеждению, что и более легкие формы
психопатологии также могут являться "производными" от межличностного
контекста, и поэтому попытки разобраться в них, игнорируя это
обстоятельство, обречены на неуспех.
Страх и
потребность в слиянии
Исследуя
межличностные процессы, Салливан выдвинул гипотезу, что решающим
фактором в формировании отношений и чувств индивида является страх.
В частности, он высказал предположение, что некоторые симптомы, на
первый взгляд кажущиеся весьма значимыми, на самом деле лишь
помогают пациенту отвлечься от страха или являются его
индивидуальным способом управления чувством страха.
В
последующем Салливан разработал теорию, согласно которой страх
является основным патологическим фактором в процессе формирования
страдающей личности и регуляции специфических видов ее общения с
окружающими.
Согласно
Салливану, психологическое состояние новорожденного всегда
балансирует между относительным комфортом и напряжением, связанным с
удовлетворением его потребностей. При этом состояния напряжения,
периодически возникающие у новорожденного, не представляют собой
серьезной проблемы до тех пор, пока младенец ощущает присутствие
человека, более или менее адекватно заботящегося о нем. Таким
образом, младенец нуждается в заботе не вообще, а в заботе
соответствующей его потребностям: в пище, тепле, безопасности, в
игре и поощрении; то есть - он нуждается в соответствующей ответной
реакции, способствующей снижению напряжения, и именно - со стороны
человека, заботящегося о нем.
Салливан
называет данные потребности стремлением к слиянию, поскольку,
применительно к ребенку, они, по существу, рассчитаны на взаимное
удовлетворение обеих сторон и телесный контакт. Самым первым и самым
ярким примером такой реализации стремления к слиянию является
кормление грудью: младенец голоден - и нуждается в пище; грудь
наполнена молоком, и нуждается в опорожнении. Мать и младенец
сливаются в обоюдном акте, приносящем удовлетворение обеим сторонам.
Салливан
полагает, что подобные потребности в удовлетворении
подталкивают индивида к общению с окружающими не только в
младенчестве, но и в течении всей жизни. Разнообразные потребности
взрослого человека всегда направлены на стимуляцию соответствующих
ответных потребностей окружающих. И при наличии достаточного
терпения и толерантности, самые разные эмоциональные, физические,
сексуальные и эмоциональные потребности могут удовлетворяться в
рамках взаимовыгодных отношений с другими людьми. К этой же
категории можно отнести отношения гомосексуалов, "кооперацию"
садистически и мазохистически ориентированных супругов, и другие
нередко кажущиеся необычными варианты взаимовыгодных отношений.
Боязнь и
страх
Салливан
дифференцировал понятия, вынесенные в подзаголовок. Например,
громкий звук, растущее чувство голода или иное напряжение, на
которое не реагируют адекватной заботой, вызывает у ребенка боязнь.
При этом боязнь реализуется как стремление к слиянию и выражается в
плаче и криках, призванных привлечь внимание человека, заботящегося
о ребенке, добиться необходимого ему варианта общения, которое
успокоит младенца решит его проблемы. В отличие от боязни, страх, не
имеет конкретного адресата и внутренних причин, и - таким образом -
не является реакцией на растущее напряжение. Страх, по Салливану,
провоцируют окружающие.
Известно,
что чувства заразительны. Напуганный человек пугает других людей;
сексуально возбужденный вызывает у окружающих аналогичные ощущения и
т.д. Салливан полагал, что младенец отличается особенной
отзывчивостью к чувствам и состоянию других людей. Более того - его
собственное психологическое состояние во многом определяется
настроением значимых для него окружающих. Салливан назвал процесс
воздействия психологического состояния взрослого на младенца, о
котором этот взрослый заботится, эмпатической связью.
Если
человек, заботящийся о ребенке, чувствует себя спокойно и уверенно,
состояние младенца балансирует между эйфорическим покоем и временным
напряжением, обусловленным возникающими потребностями, которые более
или менее адекватно удовлетворяются. Однако, если у человека,
заботящегося о ребенке возникает страх, то это переживается
последним как необъяснимое напряжение, причины которого неизвестны,
необъяснимы, и - следовательно: не могут быть удовлетворены (ни
заботой, ни кормлением и т.д.). В отличии от потребности в
удовлетворении, напряжение, вызванное страхом, не может быть
интерпретировано как стремление к слиянию, поскольку потенциальный
гарант безопасности и является источником появления страха.
Например,
человек (чаще - мать), заботящийся о ребенке, может волноваться по
поводу обстоятельств, не имеющих никакого отношения к ребенку.
Младенец воспринимает страх и ощущает его как напряжение, требующее
разрядки. Он плачет, реагируя на напряжение привычным образом и -
таким образом, казалось бы, моделирует разнообразные потребности в
удовлетворении. Взрослый человек приближается к ребенку, надеясь его
успокоить. Однако, приближаясь к ребенку, он тем самым приближает к
нему источник страха. Скорее всего в данной ситуации взрослый
человек начинает испытывать даже больший страх, поскольку его
тревожит состояние ребенка. Чем ближе к ребенку подобный человек,
тем больший страх охватывает ребенка. Если взрослый человек,
заботящийся о младенце, не находит способа избавить себя и ребенка
от страха, ребенок будет чувствовать, что напряжение растет словно
снежный ком, без всякой надежды на разрядку.
Согласно
Салливану, при длительном воздействии такого "наведенного" страха,
он может приобретать черты кошмара. При этом страх не только
оказывает уже упомянутое фрустрирующее влияние, но провоцирует
неосознанное стремление к избеганию и разъединению, искажая
потребности ребенка в удовлетворении (отказ от груди и т.д.).
Испуганный младенец не может нормально питаться, спать и
успокаиваться в присутствии продуцирующего страх родителя. В зрелом
возрасте этот страх препятствует нормальному мышлению, общению,
обучению, сексуальной жизни, эмоциональной близости и т.д. Салливан
полагал, что страх разъединяет некие звенья в цепи комплексного
развития, вносит дисгармонию во взаимную межличностную и социальную
регуляцию.
Хорошая и
плохая мать
Страх
заметно отличается от иных состояний, поэтому Салливан считал, что
первоначально ребенок разделяет мир не на свет и тьму, отца и мать,
а на состояния страха и его отсутствия. Коль скоро человек,
заботящийся о ребенке, является первым источником его страха,
Салливан именует первое состояние - переживанием "хорошей матери"
(состояние отсутствия страха), а второе - переживанием "плохой
матери" (состояние страха). Таким образом, термином "плохая мать"
могут характеризоваться переживания ребенка не только в отношениях с
биологической матерью, но и с самыми разными людьми, внушающими
страх (включая аналитика). Переживания, связанные с общением с
людьми, которые не внушали ребенку страх (и следовательно, могли
адекватно и эффективно реагировать на его потребности в
удовлетворении) обобщаются понятием "хорошая мать". Очень важно
подчеркнуть, что если один и тот же человек то вызывает страх, то
внушает чувство безопасности, ребенок, по существу, воспринимает это
лицо как двух разных людей. Этот вывод Салливана мне представляется
чрезвычайно важным, так как уже здесь мы можем задуматься об истоках
будущей амбивалентности.
Характерно, что тревожная мать, даже в условиях сверхопеки младенца,
персонифицируется как "плохая", ибо постоянно провоцирует тревогу. В
более широком смысле, по Салливану, персонификация - это
индивидуально обусловленный образ восприятия самого себя или
другого, формирующийся на основу удовлетворения потребностей.
Управление матерью
Салливан
выдвинул предположение, что первоначально младенец переживает свое
психическое состояние пассивно и не может регулировать влияние
"хорошей матери" или "плохой матери". Однако постепенно младенец
учиться контролировать свое состояние. Он замечает, что способен
заранее определять приближение "хорошей матери" и "плохой матери".
Выражение лица, интонация голоса и многое другое служат для ребенка
лакмусовой бумажкой, позволяющей ему точно определить, способен ли
человек, в руках которого он находится, адекватно удовлетворить его
потребности, или же младенец отдан на милость человека, готового
ввергнуть его в пучину бесконечного стресса.
Второй,
решающий этап в развитии ребенка - понимание того, что состояние
"хорошей матери" или "плохой матери" может зависеть от него.
Младенец с удивлением обнаруживает, что одни его формы поведения
вызывают страх у людей, заботящихся о нем, тогда как другие -
успокаивают их и вызывают у них одобрительную реакцию. Разумеется, в
данной формулировке описание постепенного развития этого процесса
выглядит недостаточно убедительно. Однако следует отметить, что
Салливан придавал ему очень важное значение и рассматривал его как
поступательное формирование взаимосвязей.
"Я-хороший", "Я-плохой", "не Я"
Некоторые
действия ребенка (например, его прикосновение к гениталиям)
традиционно вызывают страх у взрослых и их ограничительные действия.
Ребенок воспринимает этот страх и, соответственно, связывает его с
прикосновением к гениталиям. Иное поведение ребенка (например,
улыбка) успокаивает взрослых и вызывает у них одобрительную реакцию.
Эта реакция также доступна ребенку, и в дальнейшем он связывает
спокойствие с удовлетворенностью как собой, так и окружающими. Таким
образом, по мнению Салливана, происходит разграничение различных
аспектов (знаков) переживаний ребенка. Поведение, вызывающее
одобрение (и тем самым, благодаря эмпатической связи, успокаивающее
младенца) обобщается позитивным знаменателем ("Я-хороший"), а
поведение, вызывающее страх у взрослых (и тем самым, пугающее самого
ребенка), обобщается негативным знаменателем ("Я-плохой").
Действия
ребенка, индуцирующие появление страха у взрослого, заботящегося о
нем (и тем самым, посредством эмпатической связи, вызывающие
аналогичный страх у ребенка), могут быть весьма разнообразны.
Салливан полагал, что хронический страх - крайне разрушительно
влияет на психику и вызывает эпизодическую амнезию, стирая из памяти
переживания, непосредственно предшествовавшие ощущению страха. По
Салливану, свои действия, вызывающие ярко выраженный негативизм у
взрослых, ребенок не ассоциирует с собой, а связывает с ощущением,
которое описывается понятием "не Я", то есть с состоянием
диссоциации, при котором ребенок, и позднее взрослый человек, теряют
ощущение самоидентификации. Эта эпизодическая амнезия и нарушения
идентификации хорошо известны нам из практики.
Система
личности
Последним
и решающим этапом в развитии у ребенка способности регулировать
собственные переживания, является осознание того, что младенец может
самостоятельно, посредством определенных действий, увеличивать
вероятность проявления особенностей "хорошей матери" и снижать
вероятность проявления особенностей "плохой матери". Достигнув
определенного уровня развития, система личности позволяет осознать
отличительные признаки "хорошего Я" и не допускать активизацию
ощущения "не Я". Формирующаяся у ребенка система личности призвана
устранить поведение, вызывающее страх у людей, заботящихся о ребенке
(и тем самым, исключить возможность появления страха у него самого),
а, с другой стороны, эта система направлена на стимуляцию поведения,
не вызывающую страх у этих (опекающих) людей, и тем самым, снизить
вероятность собственных страхов.
Медленно,
но верно развитие системы личности приводит к тому, что ребенок
занимает адекватную нишу в межличностных отношениях, что позволяет
ему гибко взаимодействовать с значимыми для него взрослыми. Исходно
широкий спектр потенциальных возможностей поведения ребенка при этом
неуклонно сужается, и вскоре он становится сыном или дочерью вполне
определенных матери и отца. Образно говоря, черты личности ребенка
оттачиваются с помощью родительского страха.
Однако,
по мнению Салливана, в подростковом возрасте развитие активизируется
в связи с настойчивой потребностью в совершенно новых контактах с
окружающими (в связи с новой потребностью в удовлетворении). Речь
идет о том, что потребность во взаимовыгодных отношениях в 4-5
летнем возрасте уступает место необходимости поддерживать связь с
другими взрослыми людьми, иметь близкого человека, "дружить" - в
подростковом возрасте и получать сексуальное и эмоциональное
удовлетворение в юности. Всякий раз, когда новая потребность
заявляет о себе, давление прежней (ранней) системы ослабляется,
предоставляя возможности для нового, непатологического сближения.
При этом стремление к новым межличностным отношениям, построенным на
более совершенных принципах, может быть сильнее прежних страхов и
реализоваться путем их преодоления. Особенно часто нам приходится
наблюдать такие (более или менее болезненные) варианты преодоления в
построении новых отношений, так или иначе связанных с родительским
запретом на сексуальность.
В своей
системе личности Салливан весьма своеобразно определяет понятие
"динамизма", в частности: а) как мельчайшую единицу, которой можно
пользоваться при изучении индивида; б) как "относительно устойчивый
паттерн", "...периодическое возникновение которого характерно для
организма на протяжении его существования как живого"; в) как
"оболочку для несущественных частных различий" (в том смысле, что к
паттерну могут добавляться новые черты без изменения самого паттерна
поведения).
В своей
теории Салливан выделяет 6 стадий развития личности, соотнося их с
культурой западноевропейского общества, в частности выделяются: 1.
младенчество (когда формируются основные про-паттерны и
персонификации); 2. детство (с момента появления осознанной речи);
3. ювенильная эра (преимущественно школьные годы, период
социализации и приобретение опыта социальной субординации); 4.
пред-юность (характеризуется потребностью в близких духовных
отношениях с "равным" своего пола); 5. ранняя юность (развитие
паттерна гетеросексульной активности), 6. поздняя юность (от
паттернирования предпочитаемой генитальной активности до становления
зрелого репертуара межличностных отношений). Я не думаю, что эта
часть творческой деятельности Салливана заслуживает особого
внимания.
Потребность в безопасности
Салливан
никогда не формулировал исчерпывающую теорию психологического
развития или принципы нормального функционирования психики. Его
подход был напрямую связан с психопатологией, он исследовал реакцию
личности на проблемные ситуации, и поэтому описывал процессы,
призванные свести к минимуму страх. Он объединял эти процессы
понятием потребность в безопасности (в отличии от потребности
в удовлетворении.) При этом самой системе личности им отводилась
весьма своеобразная роль. В том случае, если индивиду не угрожает
страх, система личности отступает на задний план, и активизируются
потребности в удовлетворении, которые реализуются в виде стремления
к слиянию, позволяющего индивиду достигнуть удовлетворяющих обе
стороны отношений с окружающими. В этом случае активность системы
личности является весьма относительной. И только если страх
приобретает угрожающий характер, начинает безусловно доминировать
система личности, которая контролирует сознательное восприятие
определенных переживаний, регулирует отношения, отдавая предпочтение
тем способам поведения, которые уже зарекомендовали себя "с лучшей
стороны", позволяя минимизировать страх. Таким образом, система
личности связывается с неким мобилизационным потенциалом,
реализуемым далеко не во всех случаях.
Также как
и Фрейд, Салливан рассматривал человеческие переживания как
состояния, балансирующие между удовольствием (в формулировке
Салливана, "удовлетворением") и защитной регуляцией (в формулировке
Салливана, "безопасностью"). Однако между традиционной теорией
Фрейда и интерперсональным подходом Салливана к проблемам мотивации,
младенческого развития и структуры психики существует ряд заметных
расхождений.
Фрейд
полагал, что сексуальность и агрессивность изначально конфликтны и
асоциальны. Салливан склонялся к мнению, что многие аспекты
переживаний приобретают конфликтный характер лишь при условии, что
они были связаны с проявлением страха у людей, заботящихся о
ребенке: переживание, которое воспринимается в одной семье как
конфликтное, в другой семье - может быть абсолютно приемлемым. Таким
образом, по Салливану, источник проблемы - не врожденная
обусловленность каких-либо (асоциальных или даже сугубо социальных)
импульсов, а реакция на них окружающих.
Фрейд
полагал, что интенсивность конфликта связана с потенциалом скрытых
за данным конфликтом влечений (т.е. - потенциал либидо и сила
агрессии взаимосвязаны). Салливан считал, что степень страха,
который испытывает индивид, напрямую зависит от степени страха,
который испытывали близкие, опекавшие его в детстве. Чем чаще
испытывали страх взрослые, тем больше переживаний ребенка окрашено
страхом (тем выше вероятность проявления "плохого Я" и "не Я").
Здесь есть очень много глубокого смысла, и здесь же скрыты глубинные
основания того, что семейный психотерапевт - категория даже более
актуальная, нежели семейный врач.
Особенности методических подходов
Отказ от
нейтральности
В отличие
от представителей классического направления, Салливан активно и,
можно сказать, даже настойчиво расспрашивал пациентов о всех
подробностях их межличностных отношений.
Согласно
классическому психоаналитическому подходу, аналитик не должен
задавать вопросы пациенту. Конфликты пациента при этом выявляются в
процессе свободных ассоциаций, спонтанное предъявление которых
вмешательством со стороны аналитика может только осложняться. Как
предполагается, нейтральная позиция психоаналитика является основной
гарантией автономии пациента и позволяет исследовать глубокие слои
бессознательного. Аналитик может лишь (изредка и в нужный момент)
интерпретировать ту бессознательную динамику, которая выявляется в
ходе свободных ассоциаций, и определять ее скрытое содержание и
значение. Разумеется, интерпретация уже есть некое воздействие на
пациента, безусловно, оказывающее влияние на его последующие
ассоциации. Но этим фактом в классическом психоанализе обычно
пренебрегается. Расспросы же, по мнению критиков Салливана, только
вносят путаницу в ассоциации и при этом не могут способствовать
успешности терапии. Как мне представляется и как свидетельствует
практика, и тот, и другой подходы не являются взаимоисключающими или
сколько-нибудь конфликтующими, особенно если и молчание аналитика, и
его вопросы достаточно профессиональны.
Лексикон
и характер
Своеобразное отношение Салливана к клинической ситуации связано с
спецификой его подхода к психической деятельности и функции языка.
Салливан считал, что психика - это полностью социальное явление. С
этим трудно согласиться. Но нельзя не признать важность другого
вывода Салливана, в частности, о том, что лексикон каждого человека
тесно связан с его характером. По Салливану, слова приобретают свое
специфическое значение лишь в первичном межличностном контексте, в
рамках которого индивид учиться говорить. Он считал, что любому
человеку (в том числе - аналитику) необходимо достаточно длительное
время для того, чтобы разобраться в истинном значении слов,
употребляемых другим лицом, особенно - в том случае, когда предметом
обсуждения оказываются глубоко личные и драматические аспекты жизни.
Салливан полагал, что аналитик, уверенный в том, что он понимает
значение слов, употребляемых пациентом, и интерпретирующий его
высказывания на основании своих выводов, рискует потерять всякую
надежду на достижение значимого результата. И единственным способом
исследования, позволяющим получить необходимые "точные" (с точки
зрения их восприятия аналитиком) сведения, являются скрупулезные
расспросы и многократные уточнения терминологии описания событий,
излагаемых пациентом. Это особенно важно в связи с тем, что
(играющая охранительную роль) система личности, как правило,
отвлекает внимание индивида от переживаний страха, и пациент может
постоянно упускать из виду значимые подробности и характерные черты
своего переживания.
Терапия
навязчивых состояний
Большинство авторов отмечают особый вклад Салливана в развитие
методов лечения пациентов, страдающих навязчивыми состояниями. Хотя
это и не такой уж частый вид неврозов, но в ряде случаев он приводит
практически к полной социальной инвалидизации личности, особенно при
тех или иных вариантах фобий. При психоаналитическом подходе, мы
должны подчеркнуть, что в первую очередь речь идет о людях, которые
с преувеличенным вниманием контролируют свое поведение и поведение
окружающих. Характерными для таких пациентов являются скупость,
привередливость, педантизм.
Фрейд,
впервые описавший невроз навязчивых состояний в 1895 году, связывал
подобные состояния с фиксацией психического развития на анальной
стадии или регрессией к этой стадии. Позднее он отметил, что с точки
зрения механизмов, в этих случаях всегда имеется характерное
смещение аффекта на представления более или менее удаленные от
первичного конфликта (когда симптом - в его первоначальном значении
- практически не заметен). Были также подчеркнуты специфические
садомазохистические установки, интериоризированные в форме особого
напряжения между Я и чрезмерно строгим Сверх-Я.
Впоследствии Фрейд отмечал также значимость социальных факторов в
динамике навязчивых состояний. Последний аспект был подхвачен и
детально разработан Вильгельмом Райхом (1897-1957). При этом людям,
страдающим навязчивыми состояниями, приписывались садистические
черты и амбиции, а их склонность контролировать поведение окружающих
интерпретировалась как выражение стремления получить и удержать
власть над людьми или защититься от подобных желаний посредством
преувеличенной покорности.
Салливан
предложил совершенно иной подход к интерпретации навязчивых
состояний, полагая, что поведение подобных пациентов не является
выражением анального эротизма, садизма или властных амбиций, а
выполняет функции превентивной защиты от унижения и страха. В своих
теоретических построениях он исходил из собственной практики,
которая свидетельствовала, что большинство пациентов, страдавших от
невроза навязчивых состояний, выросло в семьях, где царила атмосфера
лицемерия (я готов полностью подтвердить первостепенную важность
этого фактора, дополнив его - актуальным существованием пациента в
атмосфере лицемерия). По Салливану, эти люди многократно испытывали
физические или моральные унижения. Многие из них вспоминали о
физических наказаниях, как правило, приводя родительские
утверждения, что их унижали якобы ради их же пользы. В результате
обобщения совокупности всех этих факторов, Салливан высказал мнение,
что лица, страдающие навязчивыми состояниями, были введены в
заблуждение относительно того - что есть нормальная система
отношений. И как следствие, встреча с любыми другими людьми исходно
вызывает у них страх, поскольку они "предвидят", что будут
чувствовать себя беззащитными, хотя и не понимают, с чем это
связано. Таким образом, попытки доминировать над окружающими
мотивированы потребностью обезоружить их, поскольку от них исходит
угроза уже упомянутой выше потребности в безопасности. Именно этот
стереотип поведения мы практически всегда встречаем в работе с
подобными пациентами: демонстрируя показную покорность и, как
правило, весьма проблематичную установку на выздоровление, они
одновременно стараются захватить инициативу, определить не только
сроки и периодичность встреч, но и диктовать стиль отношений и
общения с аналитиком.
Современный интерперсональный психоанализ
Как это
не странно, но главная роль в создании современного
интеперсонального психоанализа принадлежит не Салливану, а его
аналитику Кларе Томпсон. Мной уже упоминалось, что она прошла курс
психоанализа у Шандора Ференци, самого серьезного из практикующих
оппонентов Фрейда. Наряду с разногласиями по вопросу сексуального
насилия на детьми в этиологии неврозов, Ференци считал, что
психоаналитик не может оставаться только обособленным наблюдателем и
исследователем динамики пациента. Он должен стать тем человеком,
глубокая и искренняя забота которого создаст особые условия для
выявления имевшей место психической травмы и преодоления фрустрации
пациента.
Нет
ничего удивительного, что именно Клара Томпсон первой обнаружила
сходство между взглядами Ференци на значение актуальных для пациента
отношений, как в настоящем, так и в прошлом, и интерперсональной
теорией Салливана. Созданную ею версию интерперсонального
психоанализа она дополнила элементами "гуманистического
психоанализа", созданного Эрихом Фроммом (1900-1980).
Концепция
Фромма чрезвычайно важна для понимания современных тенденций в
мировом психоанализе и в современном российском психоанализе, в
частности. Фромм считал, что в зависимости от того или иного периода
истории у людей развиваются различные черты характера, поскольку
любое общество нового типа нуждается в новых типах людей, которые
могли бы выполнять свои общественно значимые функции с учетом новых
социально-экономических условий. Естественно, что люди не становятся
иными с конкретной даты, например, с 25 октября 1917 или с 19
августа 1991, но как глубоко социальные существа, более всего
опасающиеся изоляции, они пытаются так или иначе (с большим или
меньшим индивидуальным успехом) придти в соответствие с новым
общественным устройством. Это глубоко индивидуальный процесс для
каждой страны, каждого этноса, каждой возрастной, социальной или
профессиональной группы. И это знание постепенно выходит далеко за
рамки психоанализа. Например, много лет упорствовавший в своих
экономических предписаниях МВФ в октябре этого года признал, что все
западные модели не работают в России - иной человеческий "материал".
Я сделал это маленькое отступление, чтобы еще раз подчеркнуть -
насколько мы должны быть осторожны с некритическим переносом
западных моделей в психоанализе.
Но
вернемся к Фромму. Развивая свои идеи, он отмечал, что распределение
переживаний на сознательные и бессознательные обусловлено не
врожденными влечениями, а специфической селекцией адекватных и
неадекватных существующему социальному устройству особенностей
характера. В процессе такой селекции из широкого спектра
человеческих возможностей выбираются лишь желательные цвета. Фромм
полагал, что бессознательное - это почти всецело детище социума, а
появление бессознательного именно в этом его качестве обусловлено
страхом изоляции, которую может повлечь за собой выражение подлинных
(но запрещенных конкретным социумом) чувств и желаний индивида.
Таким
образом интерперсональная теория Салливана по целому ряду
кардинальных аспектов объединялась с теориями Ференци и Фромма, и
результатом этого объединения стал интерперсональный психоанализ,
претендующий на новую клиническую методологию.
Здесь и
сейчас
В рамках
этой новой клинической методологии главный акцент терапевтической
работы смещается с прошлого на настоящее, с того, что случилось
"тогда и там", на то, что происходит "здесь и сейчас". Как уже
отмечалось, Салливан уделял большое внимание исследованию биографии
пациента, поскольку был убежден, что терапия начинается с получения
исчерпывающих сведений о прошлом и настоящем, а также о всех
значительных этапах развития пациента и знаний о стереотипах
значимых для него отношений. Для того, чтобы разобраться в текущей
межличностной ситуации, терапевту необходимо иметь точное
представление о всех идентификациях, истинных и иллюзорных
персонификациях, имевших место в прошлом и влияющих на настоящее.
Само понимание актуальных защитных механизмов и сопротивлений, по
Салливану, зависит от того, насколько аналитик осведомлен о причинах
и процессе возникновения этих стереотипов поведения в их
первоначальном межличностном контексте.
Современный интерперсональный аналитик (впрочем, как представители
большинства других направлений в психоанализе, включая современных
фрейдистов) отдает предпочтение настоящему, а не прошлому.
Постепенно все большее значение приобретает концепция "характера"
(по Фромму), которая упоминалась в предыдущем разделе. В отличие от
классического психоанализа, особое внимание уделяется сейчас не
воссозданию отношений, существовавших в прошлом, а изучению и
анализу влияния этих отношений на настоящее. При этом преобладающий
способ общения пациента рассматривается как самостоятельный предмет
исследования, а отношения с аналитиком - как наиболее доступная
модель для наблюдения за поведением и понимания ведущих мотивов
поведения пациента.
Насилие
над аналитиком
Салливан
именовал аналитический подход к изучению пациента "участливым
наблюдением".
Любому
практикующему специалисту известно, что пациент всегда пытается
втянуть аналитика в типичные для него межличностные отношения. А
аналитик выступает в роли своеобразного прибора, тонко улавливающего
стереотипы поведения пациента и анализируя защитные механизмы, к
которым прибегает анализант, чтобы - наоборот - не оказаться
втянутым в типичные для анализанта отношения, и - таким образом
сохранить свой статус "внешнего эксперта" по межличностным
отношениям. Именно поэтому аналитик должен пройти собственный
анализ, чтобы не оказаться в плену собственных стереотипов, страхов
и защит. Достаточно компетентный аналитик никогда не включается в
систему обычных межличностных отношениях с пациентом, и поэтому в
своей работе остается профессиональным, не испытывающим (создающих
помехи) привязанностей или иных чувств. Это общие правила,
существующие уже почти столетие.
Современные интерперсональные аналитики, в целом, признавая эти
правила, несколько иначе формулируют задачи терапевта. Поскольку
настоящему уделяется больше внимания, чем прошлому, то аналитик не
может рассматриваться в качестве обособленного наблюдателя, а
является одним из весьма значимых и полноправных участников его
отношений и стереотипов.
Таким
образом, несмотря на в ряде случаев обоснованную критику, работы
Гарри Салливана во многом предопределили некоторые из новейших
тенденций психоаналитической мысли и современной психотерапии в
целом. В определенном смысле модель личности, выдвинутая Салливаном
предвосхитила взгляды Жака Лакана (1901-1981), который считал
личность нарциссической и иллюзорной конструкцией (Салливан
характеризовал ее как "гипотетическую сущность", которая
обнаруживается только в отношении к одному или нескольким другим)..
Почти одновременно с Салливаном эксперименты с терапией психозов в
Англии вела Мелани Клейн (1882-1960), а позднее их продолжил ее
ученик Герберт Розенфельд. Сходные идеи, особенно с точки зрения
теории паттернов поведения, были сформулированы позднее в теории
игры (Дж. фон Нейман и О.Моргенштерн), констатировавшей, что
невротики слишком часто ведут себя так, словно у них есть только
один выбор - предполагающий неминуемое поражение, и слишком часто
принимают именно этот выбор, бессознательно игнорируя все остальные
варианты, как несуществующие.
Заключение
При жизни
Гарри Салливана вышла только одна его книга - "Концепции современной
психиатрии" (1940). Остальные его работы - это стенограммы его
лекций, отредактированные и опубликованные его секретарем Хелен
Перри. Одну из таких работ мы и представляем нашему читателю.
Нужно
отметить, что в силу специфики его образования и отношения к
наследию Фрейда, Салливан использовал свою терминологию и иногда
обращался с ней достаточно вольно. Там где Фрейд говорит о сознании,
Эго, Ид или защитных механизмах, Салливан использует понятия
удовлетворения, безопасности, осознания и т.д., не обосновывая их
эквивалентность или отличия.
Многие
его идеи пока мало изучены и, быть может, таят в себе большие
возможности, в частности, таковым мне представляется его особый
подход к процессу развития.
Л и т е р
а т у р а
Александер Ф., Селесник Ш. Человек и его душа: Познание и врачевание
от древности и до наших дней: Пер. с англ. - М.: Пргресс - Культура,
1995. Сс. 315, 367, 418, 448, 468.
Энциклопедия глубинной психологии. Том 1. Зигмунд Фрейд: жизнь,
работа, наследие. Пер. с нем./Общ. ред. А.М.Боковикова. - М.: ЗАО МГ
Менеджмент, 1998. - 800 с.
Овчаренко
В.И. Психоаналитический глоссарий. - Мн.: Выш. шк., 1994. Сс. 76,
111-112, 116-117,
Попов
Ю.В., Вид В.Д. Современная клиническая психиатрия. - М.: "Экспертное
бюро-М", 1997. - 496 с.
Холл К.,
Гарднер Л. Теории личности. - М.: "КСП+", 1997. С.163-186.
Ярошевский М.Г. История психологии, Изд. 2-е. М.: Мысль, 1976. С.
397.
|
|