Нильс Кристи

  По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей

  Перевод с нем. Э. М. Радской, ред. Л. Н. Банзелюк

  Изд: Духовное познание - Калуга, 1993

  Эта книга об экспериментальных поселениях для не вполне обычных людей Экспериментальны они потому, что экономически и социально они образуют общину, что в них находится место почти для любого человека, сколь бы непривычным ни было его поведение, экспериментальны, поскольку вновь обращаются к старым формам жизни и культуры

  К 825 Кристи, Нильс

  По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей. / Перевод с нем. Э. М. Радской, ред. Л. Н. Банзелюк-"Духовное познание", Калуга, 1993-180с.

  Одиночество подстерегает в современном обществе многих. Одни не поспевают за жизненной круговертью в силу своих физических или душевных особенностей (общество подчас называет их душевнобольными, инвалидами), другие отвергают идеалы общества потребления и стремятся к более гармоничному, христианскому жизненному устройству.

  В этой книге исследуется, как в кэмпхилл-доселениях в Норвегии люди, различающиеся и по физическим и душевным способностям, и по образованию, и, по социальному статусу строят совместную жизнь. Автор, профессор социологии и криминалистику из Осло, знакомит читателя с жизненным укладом деревень, сопоставляет их с другими формами общественного устройства, рав-мышляет, что же такое достойная человека жизнь и какова цена современным техническим достижениям, всматривается в духовно-научные основы кэмпхилл-движения.

  Для специалистов в области психиатрии, социологии, социальг ной гигиены, для всех интересующихся этими проблемами,

  На русском языке издается впервые.

  К ЧИТАТЕЛЮ

  Кто в наше односторонне интеллектуальное время читает "Идиота" Достоевского, того не может не тронуть прекрасное, полное любви описание князя Мышкн-на. Что- же это такое, что так своеобразно затрагивает нас в этом человеческом облике? Редкие моральные качества, чистота сердца, находящая отклик в нашем сердце?

  Душевно-духовный облик людей, чье интеллектуальное развитие кажется нам недостаточным, гораздо более открыт, нежели тех, кто считается сегодня "нормальными". Мы, "нормальные", легко позволяем условностям, внутренней несвободе, зависти, страху, скупости и прочему закрыть наше подлинное существо, и чистый голос сердца не может прозвучать. Совместная жизнь, воспитание детей (и взрослых), чье развитие затруднено, требует от нас совершенно особой подготовки.

  Австрийский духоисследователь Рудольф Штайнер (1861-1925) также прошел через опыт совместной жизни и воспитания интеллектуально отсталого ребенка. Его понимание развития человека и общества лежит в основе той формы жизни, о которой идет речь в этой книге.

  Книга написана известным далеко за пределами собственной страны социологом и криминалистом, профессором Нильсом Кристи, автором многих книг. В ней очерчена жизнь деревенской общины в Норвегии, где примерно 70 человек, по обычным меркам называемых интеллектуально отсталыми, и столько же "нормальных" объединились в семьи и стараются создать осмысленную совместную жизнь. Если пожить в таком жизненном сообществе несколько месяцев, как это сделал Нильс Кристи, или даже половину жизни, чувствуешь исцеляющую человечность, отторгнутую нашим вечно занятым, лаправленным на коммерцию миром.

  И можно, наконец, спросить себя, совершенно в духе значительного романа Достоевского, кто из нас является больше человеком, кто из нас здоровее душевнодуховно?

  Редкостно здоровой может показаться нам жизнь такой деревенской общины, в которую сплетены эти люди! Возможно, нам вспомнятся образы из средневекового Новгорода. И в этих новых "деревнях" совсем явно слышен мотив совместного исцеления. ]

  Возникает вопрос не являются ли эти люди, если вникнуть в их запросы и понаблюдать возникающие вокруг них культурно-духовные, социальные и экономические ебщинные мотивы, первооткрывателями новых социальных форм сообщества, близких тем, которые, например, упомянутый выше, но, к сожалению, недостаточно известный исследователь духовного мира Рудольф Штайнер описывает как "трехчленный социальный организм"? март 1993

  МАРГИТ ЭНГЕЛЬ

  С женщиной, написавшей эти прогретые сердечностью мысли, специально для нашего издания, читатель еще не раз встретится в книге. Врач-психиатр, она выбрала ввой путь более сорока лет тому назад, и большая часть ее жизни связана с лечебно-педагогическим движением, с кэмнхилл-поселениями, с социально-терапевтическими сообществами. Недавно при ее поддержке возникла подобная деревня в Эстонии, а сейчас она прикладывает много усилий, помогая появлению ее в России

  В нашей стране антропософское понимание развития человека, то есть те идеи, те идеалы, которые объединяют людей в социально-терапевтические сообщества ч придают им силы строить совместную жизнь, мало известны не только широким кругам, но и специалистам; труды Рудольфа Штайнера и Карла Кенига, заложившие основу этого движения, еще не изданы в России. Лишь описательно, извне касается духовно-научных основ и автор книги, которую вы держите в руках, профессор социологии и криминологии из Осло Нильс Кристи.

  И все же эта книга, изданная первоначально в 1989 году на английском языке, а в 1992 также и на немецком, может быть для яас особенно интересна. Для духовной атмосферы России характерно томление по социально-здоровым формам совместной жизни. В нашей истории есть прекрасные тому примеры. Община как потребность души жива и сегодня. С другой же стороны-нарастающая в наши дни антисоциальность, и нередкая беспомощность перед ней материалистического воспитания, материалистической науки. И вот на наших глазах идеалы и практику социально-терапевтического сообщества исследует человек, выросший в русле традиционной науки, занимающий в ней высокое положение, представляющий эту науку. В каком-то смысле именно так могли бы увидеть эти деревни многие из нас. Может, быть, это по-научному дотошное исследование норвежского профессора Нильса Кристи поможет читателям, столкнувшимся в жизни со схожими проблемами, увидеть путь их разрешения, а у кого-то вызовет желание пристальнее всмотреться в глубоколежащие импульсы этого движения.

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  Эта книга об экспериментальных поселениях для не вполне обычных людей. Экспериментальны они потому, что экономически и социально они образуют общину, что в них находится место почти для любого человека, сколь бы непривычным ни было его поведение; экспериментальны, поскольку вновь обращаются к старым формам жизни и культуры. Их в высшей степени разные обитатели - многие из которых по официальным меркам считаются "душевнобольными" - делят друг с другом все тяготы повседневной жизни: жилье, еду, работу, культурную жизнь. Нет индивидуальной оплаты, нет разделения на обслуживающий персонал и пациентов. Это, таким образом, не учреждения, но и не обычная жизнь.

  В течение двадцати лет я чувствую себя связанным с этими деревенскими общинами. Я непрерывно курсировал между ними и жизнью в "нормальном" обществе, и всякий раз перемена была культурным и эмоциональным шоком. Это две совершенно различных жизненных основы. Но благодаря различиям они как раз проливают свет друг на друга. В предлагаемой книге я пытаюсь показать видимое, как с той, так и с другой стороны. При этом предо мной стояли три цели.

  Во-первых, я хотел бы описать деревни так, чтобы стало понятно, сколь необычны эти поселения. В Европе их сейчас около шестидесяти, есть они и на других континентах. Поэтому важно изучить их более систематически. Современные индустриальные общества как на Востоке, так и на Западе всей своей производительностью способствовали искоренению альтернативных общественных форм. Уменьшается численность старых форм, сокращается богатство видов. Но в рамках этого процесса вдруг возникают новые образования, представляющие собой радикальные альтернативы. Возникают новые виды. Они позволяют по-новому понять социальную жизнь.

  Во-вторых, экспериментальные деревенские сообщества появились среди нас в известной мере в результате недовольства стандартными решениями нашего общества. И возможно, что как раз эти совершенно иные формы совместной жизни неожиданно хорошо подойдут для решения проблем современного индустриального общества.

  Наконец, третий вопрос, могут ли считаться эти деревни образцом и могут ли прежде всего воплощенные в них идеи помочь в современном кризисе социальной работы. Всюду закрываются специальные институты. При этом говорится, что люди, не соответствующие норме, будут включаться в нормальное общество. Но возникает вопрос, какая жизнь ожидает этих людей в повседневности нашего общества. С материальной точки зрения их жизнь будет приемлемой, по крайней мере в государствах всеобщего благоденствия. Но будет ли эта жизнь хороша с точки зрения социальных связей и культурной деятельности? Будут ли эти люди вовлечены в общественные связи, которые благодаря особым свойствам и качествам этих людей позволили бы им положительно влиять на общество, улучшать его' для остальных членов? Это тема последней главы книги.

  Книга возникла большей частью благодаря совместным усилиям. Почти все, о чем в ней идет речь, я обсуждал с жителями деревни. Зачастую они помогали мне более глубоко понять то или иное. Правда, кто-то из них может не согласиться в чем-то с моей интерпретацией. Поэтому ответственность лежит на мне. Но в большинстве случаев я выступаю лишь как рупор лю-, дей, живущих в деревнях.

  Я благодарен также друзьям и коллегам, подвергшим конструктивной критике как некоторые из высказанных здесь мыслей, так и отдельные места рукописи. Особенно готовы были помочь Флемминг Бальвиг, Виг-дис Кристи, Стан Коэн, Лив Финстад, Сисиль Хойгард, Иван Илих, Том Локни, Маэви Мак-Магон, Аник Приой и Ане Сэтердал. Два человека оказали совершенно особое влияние на основные мысли этой книги: Маргит Эн-гель, сообщившая много важного об основных принци-иах и инициативах, определяющих совместную жизнь в деревенских сообществах, и Хедда Гирцен, советом и делом помогавшая отразить важные стороны жизни общины

  Особую помощь оказала Асти Хорген при упорядочивании рукописи; она также в известной мере поправила мои погрешности в английском. При завершении книги подобное же проделал Рональд Вальфорд. Последнее же, а также и первое место в этом перечне принадлежит тем необычным людям, которые живут в деревнях. Они были моими главными учителями.

  Осло, июнь 1989 г.

  НИЛЬС КРИСТИ.

  ПЯТЬ ДЕРЕВЕНЬ - ОДНА СЕМЬЯ

  Януш Корчак, польский еврей, врач и автор многих детских книг, возглавлял еврейский приют для сирот в Варшаве. Когда детей забирали для отправки в лагерь смерти, он отказался покинуть их и последовал за ними на смерть. Здесь, в норвежской деревне Видарозен, названной по имени бога Видара, героя скандинавского, северогерманского эпоса, один из домов, расположенный на небольшом холме, назван в честь Януша Корчака.

  Из окон этого дома можно видеть почти всю деревню. В ее центральной части амбар и оранжерея, вокруг расположились мастерские. Иа околице деревни видны жилые дома, все они построены из дерева, обычного строительного материала в Норвегии.

  Таких сельских сообществ у нас в Норвегии пять. Видарозен, так сказать, "мать всех деревень", ей двадцать лет и она расположена в южной части страны в получасе езды от Тонсберга, ныне провинциального, а во времена викингов знаменитого города. В Видарозене живут 150 человек, 12 коров и телят, лошадь, 30 кур, 20 овец и неизвестно сколько кошек. Зимними ночами сюда часто заходят в гости лоси, косули, зайцы и лисы. Есть в Видарозене и пекарня, которая даже продает свою продукцию, мастерская плотника, гончарное производство, мастерская по изготовлению кукол, мастерская для работы с деревом. На крестьянском подворье и в двух, оранжереях хозяйство ведется по биолого-динамическому методу. Раньше здесь была также мастерская по производству свечей. Позже я объясню, как сказывается этот объем работы прежде всего в социальном отношении. Самое внушительное здание в Видарозене это "зал", большое-помещение на 300, мест для всевозможных общих мероприятий, таких как доклады, театральные спектакли, деревенские собрания и концерты. В, нем охотно играют музыканты, и не только потому, что там хорошая акустика, но и потому, что публика хорошо слушает. Еще в деревне-есть часовня и лавка с кафетерием.

  Окрестности Видарозена противоречат традиционным представлениям о том, что такое Норвегия. Здесь нет ни впечатляющего пейзажа, ни озер, всего лишь небольшой холм и ручей. И' чувствуешь своего рода облегчение, когда попадаешь в другую деревню, расположенную севернее в двух часах езды на автомобиле. Она расположилась на склоне, с которого открывается чудесный вид на окружающие селения и леса,. а далеко на западе видны горы. Выше по склону простирается за деревней густой лес. Здесь можно целыми днями бродить, не встретив человеческого жилья. Это родина троллей и эльфов - образов давно прошедших времен, созданных силой воображения. Асбьозен и Моэ, эти норвежские братья Гримм, бродили по этим лесам, слушали рассказы местных жителей и записывали то, что находили достойным опубликования. Расположенная здесь деревня называется Солъборг/Альм. В ней живут 50 человек и обычное число животных. В хозяйстве особую роль играют овцеводство и мастерская по обработке металла. Есть в деревне также ткацкая и столярные мастерские, школа и детский сад для окрестных детей.

  Деревня Хогганвик расположена на западном побережье Норвегии. Там, где кончается деревенский сад, начинается фиорд. Когда светит солнце, местность выглядит даже слишком красиво, словно на туристическом проспекте. Но большей частью идет дождь. Насыщенные влагой воздушные массы из Англии наталкиваются на горы непосредственно за Хогганвиком и выпадают в виде кислотного дождя на 45 человек, на коров и телят, которые там живут. Раньше Хогганвик был самым крупным- крестьянским хозяйством в округе. Став деревней, он вырос на один дом, но это меньше, чем нужно бы. Западное побережье Норвегии, это, собственно, родина людей строгой веры, глубоко убежденных в том, что их вера в бога единственно возможная. Поэтому они не готовы так просто признать совершенно иную деревню в своей среде. Это приводит к проблемам, выражающимся конкретно в том, что возможности расширения у этой деревни ограничены.

  Еще дальше на север ситуация совсем иная. Деревня И о з о з е н расположена непосредственно в горах, на высоте 300 метров над уровнем моря. Это совсем немало, если продвинуться 'так далеко на север. Там уже не могут расти фрукты, а из овощей лишь самые выносливые. Здесь живут 40 человек, которые занимаются земледелием и работают в мастерских. В округе эту деревню принимают очень сердечно. Тамошние общины борются с обезлюдением района, и эта деревня означает для них новую жизненную силу. В Норвепгии стихийность увеличивается с продвижением на север -в отличие, например, от Италии.

  Валлезунд - последнее дитя в этой семье. Он расположен на полуострове далеко в Северном море и был когда-то пристанищем для рыболовецких судов, отправлявшихся каждую зиму на север за треской. Это была также база для жизненно важной торговли с русскими судами: рыба из Норвегии менялась на зерно из России. Самое значительное здание в деревне относится к началу 18 века, вскоре после него возникли маленький склад и элеватор для зерна, где хранились запасы на черный день, когда не было рыбы, или же на случай войны и блокады. В деревне построено также несколько новых домов. Высоко вверху вертятся лопасти ветряной мельницы, это самая высокая мельница в Норвегии. Она производит так много электрического тока, что его можно продавать коммунальным электростанциям.

  Сегодня в Валлезунде живут 30 человек. Тамошние мастерские еще не очень развиты; большую часть сил до сих пор поглощало строительство. Важным полем деятельности, наряду с сельским хозяйством, является рыбная ловля, Приступили к разведению устриц.

  Вскоре мы больше узнаем о названных здесь селениях. Но сначала познакомимся поближе с теми, кто в них живет.

  2

  ОБИТАТЕЛИ ДЕРЕВНИ

  2.1 Такие же люди, как и мы

  Трапеза - это не просто прием пищи. Совместная трапеза - это выражение общности. Если несколько человек живут под одной крышей, трапеза становится ареной общественной жизни. Здесь обмениваются новостями и - ласковым прикосновением или строгим словом. - выражают чувства. Трапеза - это удобный случай показаться другим людям именно таким, каким, как ты надеешься, они тебя воспринимают.

  Это стремление к самовыражению часто еще больше усиливается тем, что за столом сидят и гости. У них нет какого-то установившегося мнения о присутствующих, и местные жители.могут представить себя такими, какими они хотели бы, чтобы их видели.

  Как-то в одной из деревень у меня наметились проблемы с обитателем одного дома. У того был громкий голос, и он постоянно этим пользовался. У него была, так сказать, монополия на. звук; о конкуренции не могло быть и речи. Присутствие гостей еще больше укрепляло его мнение о себе. Потому что гости в большинстве случаев охотно его слушали, одобрительно кивали и побуждали рассказывать дальше, и все новые и новые истории. Право же, за такое подбадривание остальным обитателям этого дома хотелось едва ли не удушить гостей. Ведь многие из них тоже могли бы что-то внести в беседу, рассказать что-то новое, не выпячивая так себя. Да и истории эти были им знакомы до мельчайших подробностей, потому что тот их все время повторял. У него были только эти четыре истории, и они занимали как раз все время трапезы, если только поток речи не обрывался внезапно на второй или третьей.

  Но когда стало понятно, что же стоит за всеми этими историями, их стало легче переносить. Рассказчик был (да и сейчас таков) коренастый мужчина, производящий впечатление уверенного в себе человека. Весь его облик гласит: он сильный и старательный, он так хорошо работает, третье поколение в этом ремесле, столп деревенской жизни, человек, достойный доверия. И все это правда. Этот неутомимый рассказчик - одна из ключевых фигур в деревне. Но у него есть одна проблема. Он не умеет.читать. Он не умеет писать. Он не может участвовать в обычной беседе. Как только он пытается это делать, тут же терпит поражение. Но ему-то как раз хочется - и этим он резко отличается от большинства, в деревне - быть как все, для него очень важно быть таким же, как, например, его брат, или его сестра, которая очень не хочет, чтобы этот рассказчик приходил в гости, потому что ей это неприятно. И этот человек с исключительным голосом слишком хорошо это знает; оп знает общие идеалы, он знает, что он неудачник; и знает, что думает о нем его сестра. Главное - это быть нормальным.

  И вот приходят гости. Рассказывая свои истории, он представляется себе таким же, как все.

  Его непрерывный поток слов - просто попытка замаскироваться. Странно? Или же типично для таких людей? Последуйте за мной в Иерусалим, и я дам вам на это ответ.

  2.2 Университет

  Жаркий день в Иерусалиме. Воздух вокруг университета на горе накален так, что рябит в глазах. Я тороплюсь, мне нужно встретить там,. наверху, друга. И надо сесть в автобус, чтобы не опоздать. Университет в Иерусалиме называется Скопусберг. Но как это слово выглядит по-еврейски? Я осмеливаюсь спросить постороннюю даму. Это, собственно, победа. Но тут же следует поражение. Я неправильно ее понял, и слышу, как она кричит мне вслед, когда закрываются двери автобуса. Мне нужно пересаживаться на другой номер, и от стыда у меня выступает испарина. Наконец-то передо мной университет. Но тут меня ждет новое тяжелое испытание: длинный ряд служебных дверей. Все надписи только по-еврейски. Нужна превосходная память, когда путешествуешь как неграмотный. Какая же из дверей ведет в бюро моего друга? Не эта ли, пятая дверь на левой стороне, напротив огнетушителя? Не уверен. Знаю только, что рядом с кабинетом друга кабинет человека, с которым мне сегодня не хотелось бы встречаться. Еврейские буквы такие большие и красивые. Надо действовать. Итак, попытаемся с этой пятой дверью. Ах, передо мной именно тот, кого я так не хотел сегодня видеть. Следующая дверь. Опять неудача - друга больше здесь нет. Ищу утешения в кафетерии. Как всегда, ничего не понимаю ни в меню блюд, ни в меню напитков; заказываю неизвестно что, расплачиваюсь крупной купюрой, чтобы избежать непонятного потока слов, который, вероятно, означает, что я должен заплатить больше. Старый трюк туристов и всех, кто в чем-либо неполноценен. Когда нет слов, нужно быть хитрым. И все же кассир недоволен. В город я иду пешком, чтобы не спрашивать еще раз о подходящем автобусе. Думаю, не завернуть ли к Стене Плача, но путь по жаре слишком долог. Вместо этого посылаю свои жалобы в голубизну неба, потому что я заблудился в мире, в котором не могу ни читать, ни писать, ни даже говорить с большинством людей вокруг. Наконец-то я перед своей собственней дверью. Короткий разговор с плотником, он как раз работает во дворе - разговор, конечно, с помощью рук и ног. Приятный человек, думаю я. Наконец-то я в безопасности. Смотрю на себя в зеркало. Хорошо встретить того, кто тебя знает. Кто-знает, что ты вполне нормальный человек.

  2.3 Быть в ладу с самим собой

  Подобная маскировочная тактика обычно подтачивает силы, и не только тех, кто к ней прибегает, но и окружающих. Уверенные в себе люди - это те, у кого видимость и сущность в основном совпадают. Так приятно было однажды услышать в деревне телефонный разговор. Молодой человек у телефона хотел знать, когда идет автобус. Ответ на другом конце был для.него слишком сложен, и поэтому он воскликнул:

  "О, еще раз, но помедленнее. Я с трудом понимаю!"

  Другим примером может быть Анна. Мы поспорили, и в волнении у меня вырвалось: "Ты что, глупая?" На что Анна отпарировала: "Потому-то я и здесь."

  Или Хельге. Когда он идет по деревне, он часто несет под мышкой портфель. Там у него блокнот, в котором он часто делает записи. По значительным случаям Хельге имеет обыкновение почти всегда произносить речи. То, что он говорит, кратко, точно, полно тепла и часто остроумно. Когда он говорит, этому всегда рады и бурно аплодируют - аплодисменты из благодарности и от радости. Есть только однаединственная проблема с его речами: они почти всегда совершенно без слов. В непосредственном разговоре с Хельге можно в том, что он говорит, расслышать отдельные слова, но в его речах по поводу каких-либо праздников это не получается. У них чудесный ритм и превосходная форма; их тон решителен и все же мелодичен. Также и то, что Хельге пишет, имеет ясную форму, но лишено букв или слов. Высказывания идут прямо из его сердца и так же непосредственно находят путь к сердцам других. Деревенские жители слушают его охотно, воспринимают важные части его поедания. То, что говорит Хельге, выражается с помощью небольшого количества слов и очень содержательно. В жизни же часто бывает наоборот.

  2.4 Два Лайфа в одной деревне

  Они живут в одном доме и занимают одну комнату. Было бы проще, если бы они жили в одном и том же теле.

  Один Лайф - назовем его Лайф I - сильный, неунывающий, деятельный человек. Можно было бы назвать его реформатором мира, если бы многое из того, что он делает, не кончалось бы плохо. Лайф I бегает, говорит и действует точно также, как те энергичные деловые люди, которые владеют современным миром. Он постоянно говорит, занят всевозможными проблемами в деревне, выступает на каждом деревенском собрании и инициативен в реформах.

  Лайф II, напротив, робок, и у него тихий голос. Его обязанность - звонить в деревенский колокол. В этом он абсолютно надежен. Колокол звонит тогда, когда этого ожидают, и точно так, как этого ожидают. Он хорошо звучит. Когда нет Лайфа, в воздухе Видарозена совсем иная музыка. Свою работу в оранжерее он выполняет тихо, не торопясь, но более чем удовлетворительно. Он охотно беседует, но никогда не берет слова во время деревенских собраний.

  Недавно Лайф I стукнул Лайфа II бутылкой. Он попал ему в лицо и выбежал из комнаты. Через некоторое время пришел я и нашел Лайфа II лежащим на диване. Травма была плохая, во всяком случае мне так казалось, так как до сих пор я не замечал, чтобы взгляд его глаз был раскоординирован. Но через несколько минут он снова был на ногах, и все его сердечно приветствовали.

  Столкновение произошло в кафетерии. Дважды в неделю он становится ареной общественной жизни, но драк, насколько мне известно, там еще никогда не было. Применение физической силы в Видаросене столь же редко, как и в остальной Норвегии. Когда происходит нечто подобное, это вызывает большой шок. В данном случае жители деревни совершенно растерялись. Происшедшее означало, что такой человек, как Лайф I, не может оставаться долее в деревне. По крайней мере, надо было запретить ему приходить в кафетерий и подвергнуть его строгому наказанию. Тор пообещал предпринять на следующий день необходимые меры. Я вмешался и предположил, что преступник, может быть, сам уже наказал себя таким деянием. Тор согласился. Но выйдя из помещения, он подтвердил свою угрозу перед другой группой людей.

  Почему же произошло несчастье?

  Может быть, мы когда-нибудь найдем ответ на это. При поверхностном рассмотрении дело кажется довольно простым: "родителей" - то есть тех, кто выполняет обязанности хозяина и хозяйки дома - не было. Всегда, когда их нет, Лайф I теряет самообладание. Это граничит почти с законом природы: в первый раз он отрезал электропроводку к дому, во второй - отсоединил телефонные провода, после этого - газопровод, а теперь вот нападение с бутылкой.

  Ранним утром следующего дня я встретился с Лайфом I. Тор, который накануне вечером клялся его наказать, шепотом пообещал не вмешиваться. Может быть, он почувствовал, что нельзя наказать Лайфа больше, чем он сделал это сам. Долго он бормотал про себя: "Я не должен был это делать, я не должен был делать этого." Боюсь, что он даже не слышал утреннего колокола, который звучал столь же чисто и полно, как и всегда.

  2.5 Сегодня день Карен

  Карен похожа на плотно смотанный клубок. По дороге в поле и обратно я часто прохожу мимо нее. Согнувшись дугой, сидит она на ступенях крестьянского дома и покусывает правую руку. Лицо ее искажено также, как и ее тело - большей частью в гротескной гримасе. Это почти всегда производит печальное впечатление. В редкие мгновения появляется робкое "привет!" или даже улыбка.

  Карен живет в ближайшем к нам доме. Так как "родителей" в конце недели нет дома, Карен находится у нас.

  Вечер закончился большим шумом. Мы все собрались в комнате и обсуждали различные возможности перестройки помещения. В дискуссиях всегда есть что-то зажигательное, порох для-конфликтов. Карен исчезла из поля зрения.

  Утром ничего не изменилось. На втором этаже шли обычные домашние работы. На третьем работал над рукописью мой гость, он ритмично барабанил на пишущей машинке. Царили мир и усердие, пока сильный шум не потряс дом. Карен пришла в неистовство. Она бегала от двери к двери и сильно шумела. Весь дом был порядком наказан. Руки Карен, да и все ее тело, были судорожно сжаты. Я крепко держал ее, не зная,. хочет она этого или нет. Медленно разжимались ее руки. Мы, точнее я, говорили о всевозможных. незначительных вещах, о маленьких птицах, готовящихся на сосне к зиме, о людях в доме, о планах на этот день.

  И тут наконец у Карен вырвался вопрос, нацеленный прежде всего на причину: "Кто это там, наверху, такой злой, кто так топочет по полу?" Ее руки снова сжались: "Кто там стучит по моей голове?"

  Да, кто?

  Вняв страхам Карен, я открыл их причину. Я вдруг услышал пишущую машинку моего гостя, словно далекие раскаты грома в нашем деревянном доме. Для меня это был символ творчества, для Карен же, напротив, сигнал крайней опасности.

  Я все объяснил ей, и опасность исчезла.

  2.6 Бегун

  Большинство людей в деревне немного медлительны в смысле физических движений. Нечасто приведется увидеть кого-то из них бегущим. С детьми, конечно, это бывает, но взрослые имеют обыкновение ходить степенно. Причины тому, пожалуй, две. Деревенская община это место.для созерцания, а соединять размышления и быстрый бег довольно трудно. Кроме того, многие из жителей деревни по природе своей медлительны, часто с физическими затруднениями. Они и определяют общий темп. Все идет так, как и должно идти.

  Только один человек, назовем его Z, не придерживался этого. В несколько дней после своего прибытия он уже обследовал всю местность. Он знал каждый угол, почти все дома, в том числе и изнутри, и почти всех жителей, но их скорее внешне. Он постоянно находился в движении.

  Для детей обитателей деревни Z был подарком судьбы, а они для него. Наконец-то появился скороход, взрослый человек с нормальным темпом (ему было двадцать три года, но он мне однажды признался, что чувствует себя тринадцатилетним), сказочная фигура из внешнего мира, товарищ и все же совершенно иной, нежели обычные друзья. Едва появившись, он уже возился на газоне с группой маленьких детей; они образовали "кучу малу".

  Мы инстинктивно вмешались. Малыши - да и не только они, Z тоже - были слишком на взводе. Мы сказали им, что они должны перестать, чтобы дать Z немного покоя и отдыха. А Z мы сказали, что соблюдение дистанции зависит от него, он в конце концов взрослый и должен поэтому обращаться со взрослыми людьми. Но все напрасно. Дети гонялись за ним, а он за детьми. И только строгие приказы могли их разогнать.

  Через несколько дней мы узнали, что Z незадолго до этого обвинялся в развращении детей. Он находился под следствием в близлежащей тюрьме. Но один работник социальной сферы высказал мнение, что, может быть, Вирадозен более подходящее для него место.

  В свои родные места Z не мог вернуться. Вся Норвегия пережила моральное потрясение, потому что там маленькая девочка подверглась сексуальному надругательству и была убита. Подозреваемый и раньше совершал безнравственные поступки. Буря возмущения прокатилась по всей стране. Повсюду - конечно, и в Видарозене. Поэтому Z должен был удивиться, когда по прибытии в деревню одна из женщин-хозяек дома пригласила его к трапезе. Накануне вечером он спрятался за шкафом в спальне детей. Сухое пояснение женщины гласило, что и она, а не только дети, желала бы познакомиться с новым обитателем деревни.

  Мы решили положить конец его вечерним прогулкам. Несмотря на его громкие, граничащие с бунтом протесты, мы заставили Z либо оставаться вечером дома, либо приглашать провожатых, если ему куда-либо надо пойти. Четыре дня и тем более ночи это действовало. На пятый вечер Z поймали в кафетерии, где он.взламывал кассу. Следующий день был днем его рождения.

  Ему обещали, что он ненадолго сможет отправиться домой. Его мать спекла пирог, и дедушка с бабушкой хотели приехать в гости. Но мы повезли его в тюрьму, в связи с тем, что и ему, и нам нужно было время для размышлений. При этих словах он совершенно сник, но мы все же сделали так, как вознамерились. Доступ к деревенскому сообществу мыслился как альтернатива аресту; Z был единственным человеком с таким статусом. Таким образом, мы были вправе возвратить его в место заключения. Две недели спустя его снова приняли в деревню.

  Недавно его темп замедлился. Этому может быть два объяснения. Или мы его выдрессировали, укротили и сделали одним из этих медлительных и скучных взрослых, или же он сам больше не испытывает потребности в беготне, потому что стал действительно взрослым человеком.

  Бывает, что Z ловко работает руками. Он может, например, хорошо починить велосипед. В деревне бывает до десятка сломаных велосипедов. Z делает чудеса. На наших глазах велосипеды один за другим превращаются из груды обломков в сооружение, способное ездить. У Z больше нет прежних оснований бегать, как зверь в клетке. Часто люди останавливают его и просят у него совета.

  Но это не означает, что жизнь для Z или вместе с ним стала легкой. Собственно, это не тот человек, которого можно любить; чаще всего он отталкивающе грязен, плохо ведет себя за столом, вместо того, чтобы прилично сидеть на своем стуле, почти нем за едой и безмолвно указывает на блюда, которых ему хочется, вместо того, чтобы спросить об этом.

  С одной стороны так, с другой эдак.

  Его лицо постепенно принимает новое выражение. Например, гордая ухмылка, когда он кладет сыр на свой бутерброд. Он знает, что некоторые из нас убеждены в том, что телу в дополнение к сахару, мармеладу и сиропу нужны и другие строительные вещества. Или, скажем, то. напряженное внимание, с которым он слушает, чтение книги Михаэля Энде "Бесконечная история"

  Когда Z снова прибыл в деревню, я думал, что он пробудет в ней дня четыре. И вот прошло уже пять недель. В эти выходные он у своих родителей. С одной стороны - это хорошо, с другой - плохо. С одной стороны, хорошо какое-то время не заниматься теми драмами, которые он провоцирует. С другой стороны, жизнь кажется нереальной, когда нет Z. 0тсутствует вызов. Ложка, полная Z, ежедневно удерживает нас от нереальности.

  Постскриптум: Z провел в деревне несколько месяцев. Его вновь приобретенные интересы оказались столь устойчивыми, что он отважился находиться вблизи девушек и взрослых. Но вскоре он стал слишком дерзок, связывался сразу со многими девушками. Некоторые выискивали подробности из его прошлой жизни. Сначала его спас переезд в другую деревню. Некоторое время он работал там как очень надежный помощник на крестьянском подворье. Потом вдруг некоторые из близлежащих домов оказались обворованы. Теперь Z снова арестован. Есть границы того, что могут и хотят осилить деревни. Но мы надеемся, что третья деревня примет его после освобождения из заключения.

  2.7 Те, кто выглядят обретшими себя

  Вне деревенской общины довольно многие из ее членов испытывали бы значительные трудности. Они отличны от нас, может быть, не могут читать, говорить или зарабатывать на жизнь. Альтернативой жизни в деревенском сообществе для них часто является медицинское учреждение или жизнь в крайней изоляции - причем пожизненно.

  Большинство жителей деревни кажутся относящимися к другой группе. Осторожная формулировка "кажется" выбрана сознательно. Многие из них были в состоянии самостоятельно существовать до того, как попали в деревню; и те немногие, кто снова покидают деревню, по возвращении к нормальной жизни найдут себя - так или иначе, как и все мы. Но что это, собственно, означает, найти себя в нормальной жизни? Имеет ли это отношение к тому, живешь ты в приюте или нет? Связано ли это со степенью удовлетворенности, с чувством самореализации,. с сознанием, что ведешь исполненную смысла жизнь и эта жизнь полностью соответствует собственным представлениям?

  Большинство жителей деревни в своем прошлом были способны справляться самостоятельно. Но у некоторых были серьезные проблемы, у других позади сложный, изменчивый путь, неустанное внутреннее и внешнее скитание. Еще-кто-то потреблял наркотики, на ком-то тяжелый след оставили трагические обстоятельства.

  Довольно много в деревне иностранцев. В большинстве случаев речь идет о молодых людях, которые на год-два отправляются за границу с целью найти себя. Большей частью они выросли в аналогичных поселениях в других странах. Для жизни в деревне это хорошо, что многие жители прибыли из других мест. Их социальные связи не так сильно простираются вовне.. Поэтому их социальная деятельность направлена вовнутрь, на саму деревню. Когда они, например, знакомятся с местностью, они большей частью делают это вместе с другими жителями деревни. Так что никто не остается со своей ущербностью в одиночку.

  Я часто привозил в деревню друзей или целые группы студентов. Обычно я им перед этим не рассказываю, кого они там встретят. Лучше, если люди встречаются непредвзято. Посетители непосредственно встречаются с обитателями, расходятся по деревне, гостят в домах, где за чашкой кофе беседуют с хозяевами.

  Вслед за этим неизбежно возникаем вопрос: кто есть кто? Кто эта девушка в желтом платье? Или тот высокий мужчина, что не сказал ни слова? За такими вопросами обычно стоит желание узнать, кто нормален и более важен, а кто не вполне нормален.

  Раньше я охотно участвовал в этом. Со знанием дела отвечал на вопросы, выстраивал жителей деревни в ряд перед своим духовным взором с целью классификации, а потом объяснял, кто из них умственно отсталый, кто душевнобольной, кто просто странный, а кто даже слишком нормальный. Но с годами интерес к подобному занятию исчез. Когда с людьми знакомишься в разных жизненных ситуациях, становится все труднее относить их к той или иной примитивной категории. Людей, которых мы знаем лишь отчасти, легче назвать сумасшедшими или умственно отсталыми, наркоманами или преступниками; власти своими требованиями вынуждают нас к такой классификации. Это, между прочим, цена социальной изоляции и содержания в приюте. Чем лучше мы узнаем соотечественников в разных ситуациях, тем непригоднее такое приклеивание ярлыков. Кто-то в нашем квартале, может, и "уголовник", но уж никак не мой собственный сын. Я; слишком много знаю о нем, всю его историю, знаю его великодушие, его неумение владеть собой, и его нереалистичный оптимизм - все это вместе заставило его, возможно, что-то позаимствовать", не спросив, то есть сделать точно то, что на языке закона называется воровством. Пусть он украл, но для тех, кто хорошо его знает, он никак не вор. Всякие же классификации быстро становятся маленькими тюрьмами, у них четко обозначенные,. жесткие границы, и, собственно говоря, занимающиеся этим ни к кому не относятся справедливо. Чем больше мы кого-то знаем, тем менее-полезны и более опасны подобные классификации. Ярлыки прилипают. И тот, кому его прилепили, возможно, принимает отведенную ему роль. и становится тем, кем его назвали.

  Понимание этой опасности отражается в уставе деревень. Там говорится:

  "Деревни ставят своей целью создать такие формы совместной жизни, которые полезны как каждому члену, так и всему сообществу. В них, живут люди, имеющие различные способности и затруднения в развитии, и все они должны получить возможность, при всех своих различиях и индивидуальных качествах, участвовать в совместной жизни. Такие понятия, как "пациенты" или "обслуживающий персонал", лишены оснований."

  И то, что в этой главе нет ни перечисления всех категорий людей, ни обзора их численного" распределения по отдельным деревням, это тоже соответствует как опыту, приобретенному во время пребывания в общинах, так и их основным яринципам.

  Но определенное разграничение, несмотря ни на что, все же проникло в общины, и этому трудно воспрепятствовать. Использование его наталкивается на сопротивление. Чаще всего встречается различие между теми, кого можно назвать обитателями деревни, и сотрудниками. Обитатели деревни это в основном те, кто не может сам о себе заботиться. Большинство из них получает своего рода пенсию от государства. Сотрудники - это, напротив, те, кто, кажется, мог бы справиться со всем в одиночку. Другое различие существует между теми, у кого есть счет в банке, и теми, у кого его нет. По закону лица, получающие пенсию по нетрудоспособности, обязаны определенную ее часть откладывать для личных потребностей. Поэтому все обитатели деревни имеют немного денег в банке, в то время как сотрудники совсем не обязательно располагают личными средствами.

  Названные, различия не только не резкие, но и не вполне логичные. Поэтому они нередко вызывают разочарование и путаницу. Все, кто живут в общине - обитатели, независимо от их способности или неспособности вести жизнь вне общины. И все они в то же время сотрудники. Действующие в деревнях основные принципы совместной жизни подчеркивают в уставе равенство всех, а не неравенство.

  Но пока деревенские сообщества функционируют в таком обществе, как наше, подобные различия остаются, несмотря на их нечеткую выраженность и нелогичность. Нужно водить автомобиль, и не каждый может это сделать. Телефон существует для того, чтобы им пользоваться, даже если кто-то и не умеет с ним обращаться. Всюду расходуются деньги, и одним это удается легче, чем другим. Кто-то должен месяцами набивать стружками кукол, другой чистить коров, третий звонить в колокол, а кто-то писать письма. Много сил в деревне уходит на то, чтобы держать технику на уровне, соответствующем большинству обитателей. Но все технические достижения невозможно отменить, и таким образом в деревню переносятся требования, существующие в остальном обществе. Независимо от принципа равенства в жизнь проникают некоторые существенные различия. Снова оживает тенденция мыслить категориями. Так, есть различие между теми, кто имеет деньги, и теми, у кого их нет. Сначала появляются условия, и лишь потом следуют понятия. И все же в деревенских общинах меньше противоречий, чем во всякой другой из известных мне общественных систем. К этому надо добавить, что встречающиеся там различия становятся тем менее значимыми, чем дольше находишься в деревне. Часто упоминаемый идеал состоит в том, чтобы стать жителем деревни. Чтобы все стали деревенскими жителями.

  Установив, что организационная форма деревень преодолевает общепринятые диагностические классификации, и это сознательно закреплено в их уставе как желаемое, мы тем самым сделали первый шаг к пониманию, что же за феномен представляют собой эти деревни. Теперь мы можем нанести их на социологическую карту мира.

  На этой карте два континента. Один из них охватывает людей в их взаимосвязях. Он имеет дело с совместной жизнью, с взаимозависимостью, с объединениями и общественными формами. Часто речь при этом идет о нюансах, а не о контрастах, о постоянном изменении, а не о стабильности, здесь возникают сомнения и многозначность. Этот континент едва ли можно выразить в цифрах, то есть статистически.

  Другой континент на социологической карте мира включает не группировки, а классы; его главные достоинства в ясности и возможности истолкования. Поэтому он пригоден для статистики. Статистические понятия это не только цифры, но и мыслительная система. Она предполагает, с одной стороны, совершенно определенный образ мыслей, а с другой стороны оказывает влияние на мышление. Статистики описывают не только то, что уже существует как явление, но и активно содействуют появлению новых понятий. При этом феномены должны быть отнесены к определенным категориям, чтобы их можно было выразить в цифрах. Поделенные на категории и тем самым отделенные друг от друга, они могут быть полезны в крупных организациях, институтах или государствах.

  В этой главе рассмотрена жизнь первого социального континента. В кемпхиллпоселениях - а речь идет именно о них - мы встретились с объединением людей, которые с трудом поддаются классификации. Большинство людей постоянно меняются, и все же там они в отношении основных своих качеств рассматриваются как подобные друг другу, и именно в том пункте, в котором специалисты, союзы и правительства обычно обнаруживают явные различия. Это наводит на мысли, из которых следует один из главных признаков таких деревень: деревенские общины способствуют совместной жизни, которая никак не хочет укладываться в категории, как это удобно для государства и статистики. Поэтому их можно считать маленькими островами сопротивления господствующему в государстве стремлению разносить людей по определенным категориям.

  3

  "СЕМЬИ"

  Пять деревень. Разный ландшафт, климат, разные люди; совершенно разные культурные регионы. И все же они похожи. Если ты побывал в одной из них, то знаешь и остальные. Впрочем, это не совсем так, потому что каждая деревня имеет свой собственный стиль жизни, свое собственное индивидуальное лицо и свою собственную гордость. И все же, переезжая из одной деревни в другую, открывая дверь, чувствуешь себя опять дома.

  Это сходство объясняется многими причинами, и я надеюсь на следующих страницах показать их. Прежде всего, оно основано на том, что многие люди живут в домах, не соответствующих нашим представлениям о норме. Далее, важную роль в совместной жизни играют определенные основные принципы - принципы, которые сильнее региональных различий в культуре, в людях, климате или ландшафте. Сходство деревень связано со стилем жизни в семейных объединениях, стилем трудовой и культурной жизни. И оно состоит в том, что не все рассматривается в финансовом аспекте.. Но начнем с семей.

  3.1 Совместный образ жизни

  "Идиоты, придурки, злодеи! Так назвали бы широкие круги населения значительную часть тех, кто живет в деревнях. Но там много и таких, кто просто предпочитает жить в деревенском сообществе. Может быть, они в основном нормальны - а может быть, и нет, может, мы просто не открыли их особенностей. Во всяком случае, в деревнях встречаются всякие вариации. Некоторые из тех, кто приезжает туда, годами были заключены в камеры, потому что считались социально опасными. Другие приезжают с надеждой придать смысл своей жизни. Кто-то его находит, другие, напротив, недовольны и при первой возможности покидают деревню.

  Те же, кто остаются надолго, живут в семьях, объединяющих разных людей. Это высший принцип этих деревень: там нет разделения по "способностям" или "нормальности". В каждом доме вместе живут нормальные и не совсем нормальные люди. Большинство из них имеют собственную комнату, но нет отдельного помещения для жильцов с необычным поведением. Кто-то, кому нужна защита от шума, получит комнату, расположенную в глубине, но дальше этого разделение не идет.

  Тот же принцип относится и к использованию совместных помещений; они тоже предназначены для всех. Он же справедлив и для важнейшего из всех домашних мероприятий: трапезы. В доме, как правило, один большой стол, за которым все жильцы сидят вместе.

  Мать семейства или отец семейства часто сидят во главе стола и заботятся, чтобы каждый получил то, что ему нужно. Маленькие дети часто сидят со своими родителями. Некоторые родители в виде исключения кушают в собственных комнатах, поскольку совсем маленькие дети требуют особого внимания, а общество за столом для этого слишком велико. Также и некоторые пожилые люди завтракают в одиночестве, если чрезмерное общение их утомляет.

  Но это редкие исключения. Обычно это большой стол, за которым все вместе сидят и беседуют. Иногда беседуют лишь двое или трое, может быть, потому, что обсуждается тема, за которой другие не могут следить. В некоторых домах это почти входит в распорядок дня. Как и вообще в совместной жизни, здесь считается невежливым обособляться в общем помещении, и потому воспринимается неодобрительно. Нормой является общее участие.

  В каждой семье есть кто-то, на ком лежит особая ответственность за все домашние дела. Почти всегда речь идет не о том, кто получает пенсию и потому считается имеющим затруднения развития. Но и здесь бывают исключения, в некоторых семьях основную ответственность несет кто-то, кого явно можно считать ущербным. Такие ответственные называются "мать семейства" и "отец семейства". Некоторые из них супруги, у кого-то собственные дети.

  После завтрака все обитатели дома, за исключением матери или отца семейства, отправляются куда-либо на работу. В некоторых случаях отец или мать тоже покидают дом, хотя бы на полдня. На это время приходит кто-нибудь из другого дома, потому что домашние обязанности - как, например, уборка и приготовление пищи - считаются работой и выполняются Другими людьми. Считается важным разграничивать жилище и рабочее место.

  Как во время обеда, так и вечером, незадолго до начала культурных мероприятий, дом снова наполняется. Также и субботний вечер, и воскресенье становятся временем оживленной деятельности в семьях.

  Все это звучит довольно мирно, как будто будни в деревне гармонически организованы, хорошо спланированы и предсказуемы, но это не так. Я хотел бы дать описание распорядка одного совершенно обычного субботнего дня с точки зрения вполне нормального сотрудника. Необычно в этой ситуации лишь то, что в этот день дома нет ни отца, ни матери семейства.

  В этот день:

  - А уже с утра болен и жалуется на боли в желудке,

  - В не убирает свою комнату и не чистит лестницу,

  - С должна готовиться к вечернему чтению Библии, но слоняется вокруг комнаты В,

  - Д решает по крайней мере убрать лестницу вместо В, но пылесос не включается, так как В в доказательство своей физической силы слишком сильно закрутил шланги, и у меня тоже недостаточно сил,