|
Выдержки из произведения.
В полном объеме вы можете скачать данный текст в архиве
ZIP по ссылке , расположенной выше
ВЛАДИЛЕН СИРОТКИН
СТАЛИН. КАК ЗАСТАВИТЬ ЛЮДЕЙ РАБОТАТЬ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Для подавляющего большинства современных отечественных историков и
политологов (в отличие от зарубежных1) аксиомой является то, что Н.
С. Хрущев, М.
С. Горбачев и Б. Н. Ельцин пытались реформировать «сверху» именно
сталинскую
модель советского режима.
То, что для западных исследователей («троцкизм», «бухаринизм»,
«сталинизм» и т.
д.) является всего лишь оттенками одного ленинизма (хотя есть и
исключения — цикл
работ американца Роберта Такера2), для российских историков носит
принципиальный
характер. Правда, чаще всего в центре внимания исследований
оказывалась негативная
сторона сталинизма — репрессии против «спецов» в 1928—1933 гг. и
собственных
коммунистов и военных в 1934—1938 гг., варварские коллективизация и
индустриализация, идеологическое обрамление своего режима («Краткий
курс», 1938 г.) и
т. п.3
Но при этом все те объективные последствия сталинских реформ
«сверху» —
создание партийно-советской номенклатурной системы, всесильных
наркоматов, не
федеративного, а унитарного СССР («русификация» национальных окраин
—
совместное постановление ЦК и СНК СССР 13 марта 1938 г. «Об
обязательном
преподавании русского языка в школах национальных республик и
областей»), новый
тип армии (воссоздание офицерского корпуса) и т. д., которые
кардинально изменили
первоначальную доктринальную установку большевиков в 1917 г.
(мировая
пролетарская революция, создание «мирового» СССР, отмирание
государства — армии,
полиции, денег и т. д.),— все это, как правило, оставалось за
рамками серьезных
отечественных исследований (об апологетических панегириках типа
книги
«Генералиссимус», 2002 г., в двух томах, изданных в Калининграде,
бывшего советского
«литературного генерала» Вл. Карпова, речь здесь не идет; вместе с
тем даже среди
нынешних апологетов генералиссимуса встречаются попытки серьезно
разобраться в
феномене сталинизма4).
Спору нет — по целому ряду конкретных «партийных тайн» (например, о
закрытых
пленумах ЦК в 1937—1938 гг. и др.) в 90-х гг. были сделаны
сенсационные открытия.
Когда в 1992—1994 гг. небольшая группа особо доверенных историков
(ген. Дм. А.
Волкогонов, В. Т. Логинов, А. Г. Латышев, В. П. Наумов, Ю. Н. Жуков
и др.) на короткое
время были допущены в сверхсекретный «архив Политбюро» (ныне — вновь
закрытый
Архив Президента РФ) к «особым папкам» Политбюро и ЦК партии (а
некоторым
историкам, например, Ю. Н. Жукову и А. Г. Латышеву, разрешили даже
снять копии),
обнаружилась страшная партийная «тайна»: оказывается, с 1946 г.
Сталин перенес три
—————
1 См., напр.: Kennan G. The Russia and the West under Lenin and
Stalin. Boston, 1960; Боффа Дж. От СССР к
России. История неоконченного кризиса 1964—1994 гг. М., 1996;
Безансон Ален. Интеллектуальные истоки
ленинизма. М., 1998; Кьеза Дж. Прощай, Россия! М., 1997, и др.
2 Tucker Robert. Stalinizm. New York, 1977. См. также: Такер Р.
Сталин. Путь к власти, 1879—1929 (история и
личность). М.: Прогресс, 1990.
3 См., в частности: Медведев Рой. О Сталине и сталинизме. М., 1990;
Реабилитация. Политические процессы
30–50-х годов. М., 1991; Литературный фронт. История политической
цензуры. 1932—1946 гг. Сб. док. М., 1994;
Лубянка. ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — МВД — КГБ, 1917—1960 гг. /
Под ред. акад. А. Н. Яковлева
(Международный фонд «Демократия»). М., 1997; Торчинов В. А., Леонтюк
А. М. Вокруг Сталина (историко-
биографический справочник). СПб., 2000 и др.
4 Речь, в частности, идет о дилогии молодого историка Ю. В.
Емельянова «Сталин: путь к власти» и особенно
«Сталин: на вершине власти» (М.: Вече, 2002). См. также: Семенов
Сергей, Кардашов Владислав. Иосиф Сталин:
жизнь и наследие. М., 1997.
тяжелейших инфаркта (в 1946, 1947 и 1950 гг.), а четвертый удар
(инсульт) — в начале
марта 1953 г. — доконал его окончательно.
В одной из таких «особых папок» историки обнаружили потрясающий
документ:
решение Политбюро от 16 февраля 1951 г. (в отсутствие Сталина) о
том, что, начиная с
17 февраля, председательство на президиуме Совета Министров СССР
(председателем
Совмина, как известно, был Сталин) «возложить поочередно на
заместителей
председателя Совета Министров СССР тт. Булганина, Берия и
Маленкова», но при этом
«постановления и распоряжения Совета Министров СССР издавать за
подписью тов.
Сталина И. В.» (из интервью Ю. Н. Жукова обозревателю «Российской
газеты»
Александру Сабову, июль 2002 г. — рукопись1: архив автора).
История повторялась: сначала Ленин с мая 1922 г. лежал в Горках
«живым трупом»,
теперь Сталин с февраля 1951 г. как бы занял его место, разве что
обретался не в Горках,
а на «ближней» кунцевской даче в Волынском.
В свете этих новых фактов о здоровье и психическом состоянии «вождя
всех времен и
народов» (с февраля 1951 г. впал в «почти маразм». — Ю. Н. Жуков)
велик соблазн списать
все последующие акции Сталина — войну в Корее, «дело врачей»,
выступление на
Пленуме ЦК КПСС в октябре 1952 г. со смертельными угрозами по адресу
«старой
гвардии», планы вторжения на Аляску и т. д. — на его «сумасшествие»
(Н. С. Хрущев).
Думается, однако, что это слишком упрощенный подход, воскрешающий
методу
Сталина в отношении «сумасшедшего» Ленина в Горках, который якобы
лишь будучи в
полном маразме мог требовать «переместить» еще недавно «чудесного
грузина» с поста
генерального секретаря партии.
Тем более что, как мы увидим ниже, основным протагонистом версии о
«сталинском
сумасшествии» (особенно в своих мемуарах) выступал главный
разоблачитель культа
личности — Н. С. Хрущев. И, как теперь оказалось, далеко не
случайно: будучи первым
секретарем Московского обкома и горкома партии, будущий
«разоблачитель» в 1937 г.
активно выпрашивал у Политбюро «лимиты на расстрел» рядовых «врагов
народа»: «к
расстрелу — кулаков 2 тыс., уголовников — 6,5 тыс.; к высылке
кулаков — 5869,
уголовников — 26936 чел.» (подписи: Хрущев, Редденс, начальник НКВД
по Московской
области — шифрограмма из «особой папки» Политбюро).
И таких «рядовых мясников» — исполнителей на уровне обкомов было
немало2, но
особенно прославились своей кровожадностью в 1937 г. трое — Н. С.
Хрущев, первый
секретарь Куйбышевского обкома, кандидат в члены Политбюро П. П.
Постышев и
первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии, кандидат в
члены Политбюро
латыш Р. И. Эйхе (двух последних даже завышенные «лимиты на
расстрел» от
сталинских репрессий не спасли — в 1939—1940 гг. они были
репрессированы).
Судя по рассекреченной «особой папке» Политбюро со стенограммой
январского (1938
г.) закрытого Пленума ЦК ВКП(б), все трое «мясников» фигурировали в
докладе Г. М.
Маленкова 14 января 1938 г. на Пленуме как «перегибщики» (при этом
Постышев
огрызался: у него в области, оказывается, все сплошь «враги» да
«шпионы» — за такое
«нарушение» партдисциплины на том же пленуме он был исключен из
кандидатов в
члены Политбюро и вскоре арестован3), причем персонально по Хрущеву
Маленков
—————
1 Даже в 2002 г. главный редактор «Российской газеты» побоялся
опубликовать это обстоятельное,
рассчитанное на несколько газетных номеров интервью своего
обозревателя. В сильно сокращенном виде оно
увидело свет почти год спустя в «Литгазете» — см.: «ЛГ», № 9, 5 —
11.03.2003 г. («Культовая механика»).
2 Еще на октябрьском (1937 г.) Пленуме ВКП(б), посвященном выборам в
советы по новой «сталинской»
конституции 1936 г., первый секретарь Курского обкома Пескарев
признал: «Судили незаконно». Бригада
работников Верховного суда и Прокуратуры СССР, приехавшая в Курск из
Москвы летом 1937 г., отменила «56%
приговоров как незаконно вынесенных; больше того, 45% приговоров
оказались без всякого состава
преступления». Цит. по: Жуков Ю. Н. Тайны Кремля: Сталин, Молотов,
Берия, Маленков. 1938—1954. М., Терра —
Книжный клуб, 2000, с. 43.
3 Хлевнюк О. В. Политбюро: механизм политической власти в 30-е годы.
М., 1996, с. 238.
отметил: «Проведенная в Москве проверка исключений из партии и
арестов
обнаружила, что большинство осужденных вообще ни в чем не виноваты».
Усердие обкомовских «мясников», судя по докладу Маленкова, напугало
даже самого
«вождя краснокожих» — Сталина: ведь «красное колесо» (А. И.
Солженицын)
покатилось по стране самостоятельно и бесконтрольно («первые
секретари
подмахивают даже не списки осужденных «тройками», а всего лишь две
строчки» с
указанием численности «врагов народа».— Из доклада Маленкова на
Пленуме).
Отражением этого страха перед «красным колесом» стало издание
стенограммы
январского Пленума 1938 г. под грифом «строго секретно» и рассылка
этой страшной
брошюрки по обкомам и горкомам ВКП(б). Приводимые в брошюрке цифры
(из доклада
Маленкова) просто ужасали: только за 1937 г. из партии было
исключено около 100 тыс.
коммунистов, но 65 тыс. из них подали в КПК при ЦК ВКП(б) жалобы на
необоснованность исключения, и апелляции тех из них, что дошли до
Москвы, на 75%
были удовлетворены — КПК восстановило этих «лишенцев» в партии.
Впрочем, не все члены сталинского Политбюро видели в этом трагедию.
Лазарь
Каганович, например, на том же Пленуме оценил это «красное колесо»
37-го года как год
«большевистского воспитания» и «закалки, которую мы в обычное время
не получили
бы и за десять лет» (см. Ю. Н. Жуков. Указ. соч., с. 48—51).
Косвенно Каганович признал, что эта «большевистская закалка» —
результат
гигантской волны доносов в НКВД, которые писали рядовые «сталинские
винтики»
друг на друга. Ю. Н. Жуков абсолютно прав: «Наш народ всегда обожал
писать доносы
на ближнего своего, особенно — всякий раз, когда наступало «смутное
время» (в
подтверждение автор ссылается на пьесу Сухово-Кобылина «Смерть
Тарелкина» времен
Николая I, запрещенную к постановке даже в царской России из-за
сцены фабрикации
доноса в полицейском околотке, когда Тарелкин активно «сотрудничает»
с полицейским
следователем (из интервью Ю. Н. Жукова «Российской газете», июль
2002 г.).
Хрущев, в отличие от Постышева, на этом январском пленуме 1938 г.
благоразумно
промолчал — формально, потому, что именно этот Пленум освободил его
от
обязанностей первого секретаря Московского обкома и горкома партии и
назначил
первым секретарем ЦК компартии Украины.
Но, судя по рассекреченным шифрограммам в Политбюро, выводов из
критики
Хрущев (как и Постышев) не сделал: первое, что он свершил, приехав в
Киев — запросил
у Политбюро «повышенные» лимиты на расстрел на 30 тыс. «врагов
народа».
Но когда пришла его очередь карабкаться на вершину
партийно-государственного
Олимпа, используя в качестве рычага осуждение «сталинских
репрессий», Хрущев
очень осмотрительно пользовался этим рычагом: первым делом как член
«тройки» по
бумагам Сталина он изъял из архива Политбюро и ЦК компрометирующие
его как
«мясника» документы (хотя, как теперь стало известным, далеко не
все).
Но, увы, и эти новые (хотя и частные) сенсационные открытия в
«особых папках»
Политбюро и ЦК не изменили общего принципиального методологического
подхода
даже этих «новых историков» в оценке глубинных внутренних и внешних
причин
победы «сталинизма» над «троцкизмом».
В итоге допущенные к «особым папкам» историки либо остались на
уровне газетных
сенсаций о «рассекреченном Ленине»1, либо стали обслуживать нового
«хозяина» — Б.
Н. Ельцина, обмазывая одной черной краской всех теоретиков и
практиков большевизма
как предтеч «коммуно-фашизма» (серия работ генерала Д. А.
Волкогонова о Ленине,
Троцком и Сталине).
Словом — в который раз! — сбылось пророчество Н. А. Бердяева из
сборника статей о
русской интеллигенции («Вехи», 1909 г.): «Деление философии на
«пролетарскую» и
—————
1 Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996.
«буржуазную», на «левую» и «правую», утверждение двух историй:
полезной и вредной
— все это признаки умственного, нравственного общекультурного
декаданса».
Этот явный уклон либо к дешевой сенсационности «на злобу дня», либо
к очевидной
ангажированности (идеологическому обслуживанию уже не «троцкизма»
или
«сталинизма», а «демократического ельцинизма» с его
псевдонациональной идеей)
подвигнул двух докторов наук, двух Юриев Николаевичей — Афанасьева,
бывшего
ректора РГГУ и зав. кафедрой истории науки в том же университете, и
Жукова,
ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН — к
попытке
преодолеть «бердяевское проклятье» и встать выше партийного деления
истории на
«полезную» и «вредную».
Большой коллектив авторов РГГУ под руководством проф. Ю. Н.
Афанасьева
попытался переосмыслить историю советского общества, выдав «на-гора»
любопытный
двухтомник, написанный, однако, в диссидентском духе (по типу первой
книги такого
рода — «Утопия у власти» А. М. Некрича и М. Я. Геллера; кстати, оба
— авторы и
«афанасьевского» труда)1.
Прямо противоположный диссидентской оказалась книга Ю. Н Жукова.
Несмотря на
«сенсационный» заголовок (модное требование современных коммерческих
издательство
— «Тайны Кремля: Сталин, Молотов, Берия, Маленков, 1938—1954 гг.»),
автор очень
продуктивно использовал оказавшиеся доступными ему «особые папки»
Политбюро, а
также стенограммы рассекреченных пленумов ЦК КПСС, хранящиеся в
РЦХИДНИ —
Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории
(быв. ЦПА —
Центральный партийный архив при ЦК КПСС).
Но главное в фундированной работе автора даже не то, что он вводит в
публичный
научный оборот массу ранее неизвестных архивных или уже давно
забытых фактов
(например, публикацию в «Правде» 14 февраля 1938 г. «Письма т.
Иванова и ответа т.
Сталина»: этот вполне «троцкистский» ответ вождя — «победа
социализма в нашей
стране не является окончательной», к 1938 г. в СССР победил не
социализм, но всего
лишь «социалистическое строительство», а окончательная «победа»
возможна «только в
международном масштабе» и т. д.2), а его очень продуктивная попытка
увязать
внутреннюю и внешнюю политику «сталинизма» с полным крахом прежней
большевистской («троцкистской») доктрины мировой пролетарской
революции, под
неизбежное торжество которой были созданы и Коминтерн, и СССР, и вся
структура
советского общества 1919—1936 гг. (авторы «Советского общества»
обходят эту
проблему стороной).
С совершенно иной стороны вышел на проблему сталинизма 30-х гг.
прошлого века
очень оригинальный российский историк Вильям Похлебкин (к сожалению,
безвременно
погибший). Специалист по Скандинавии и внешней политике
дореволюционной России,
В. В. Похлебкин прославился не этими академическими трудами, а своим
научно-
популярными работами на «бытовую тему» — о водке, чае и других
продуктах
массового народного потребления. Но эти исследования талантливого
автора— менее
всего «поваренные книги»: он постоянно увязывал потребление водки
или чая с
политикой властей, что для советской науки было совершенно необычным
и даже
—————
1 Советское общество (возникновение, развитие, исторический финал).
Т. 1—2 / Под ред. Ю. Н. Афанасьева.
М., РГГУ, 1997.
2 Именно из-за этого «троцкизма», справедливо пишет Ю. Н. Жуков, эта
«статья Сталина сразу же оказалась
как бы забытой; ее обошли гробовым молчанием и СМИ, и пропагандисты
и партийные лидеры...» (Жуков Ю. Н.
Указ. соч., с. 54). А ведь этот «сталинский ответ», помимо «Правды»,
был издан большим тиражом отдельной
брошюрой в том же феврале 1938 г.; этот очень важный, но совершенно
забытый факт свидетельствует: у
«вождя» явно были большие колебания относительно «окончательной
победы социализма» в одной стране. —
Прим. авт.
опасным (достаточно сказать, что ключевую главу из своей «Истории
водки» — «Водка
и идеология» — он смог опубликовать лишь в 2000 г.1).
Оказывается, большевики-коминтерновцы продлили «сухой закон» Николая
II в 1914
г. до 1925 г., когда в условиях нэпа вынуждены были его отменить, но
строго
контролировали монополию на продажу спиртного и через общественность
(партию,
комсомол, профсоюзы) карали пьяниц, что отметила в 1925 г. даже
делегация
британских тред-юнионов, посетившая в ноябре — декабре 1924 г.
российское
Нечерноземье и Северный Кавказ2.
Сталин же, вводя в 1936 г. свою конституцию, одновременно снял
«троцкистские»
запреты на пьянство и даже, по Похлебкину, в 1936—1940 гг. поощрял
его, дабы выбить
«пуританский дух и пуританскую идеологию старой ленинской гвардии»
(Похлебкин В.
В. Указ. соч., с. 337). Одновременно НКВД использовало эту пьянь,
особенно в среде
интеллигенции, для сбора информации о критиках режима сталинизма
(исходя из старой
притчи: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке).
Наоборот, Ю. Н. Жуков увязывает реформаторскую деятельность Сталина
(«новый
курс», закрепленный в конституции 1936 г.) главным образом с угрозой
вооруженного
нападения «капиталистического окружения» на СССР и, в случае его
поражения,
реставрацией капитализма в бывшем «отечестве мирового пролетариата».
Отсюда, по Ю. Н. Жукову, и неожиданное для многих рядовых членов
ВКП(б)
вступление СССР в 1934 г. в Лигу Наций, которую партийные публицисты
еще в том же
году иначе как «Лигой убийц» не называли (см., например, статьи
«разоружившегося
троцкиста» члена редколлегии жур. «Большевик» бывшего председателя
ИККИ Г. Е.
Зиновьева в этом журнале в 1932 г.).
Отсюда и борьба СССР в 1934—1938 гг. за европейскую коллективную
безопасность
как средство защиты от неминуемой агрессии гитлеровской Германии, к
вооруженному
отражению которой, по мнению автора, в 30-х гг. Сталин еще не был
готов.
Вся эта аргументация в значительной мере справедлива, но она навеяна
традиционной
концепцией авторов «Внешней политики СССР» под редакцией А. А.
Громыко и Б. Н.
Пономарева о постоянной борьбе советской дипломатии за мир и мирное
сосуществование.
На деле же Сталин был готов заключить пакт о ненападении не только с
Францией и
Чехословакией, но и с Гитлером (что он и сделает в августе 1939 г.).
А в 1929—1932 и в
1933—1934 гг. он пошлет «разоружившегося троцкиста» Карла Радека с
секретными
миссиями в Берлин для установления контактов с нацистскими бонзами —
как до, так и
после их прихода к власти.
И уж если Сталин столь панически боялся фашистской агрессии (а
нацистский «дранг
нах Остен» был известен большевистским лидерам по гитлеровской «Майн
Кампф» с
20-х гг., ибо уже тогда ее «для служебного пользования» перевели для
верхушки
ВКП(б)), то зачем же ему надо было, по свидетельству беглого
советского дипломата
Григория Беседовского, еще в 1929–1932 гг. через все того же К.
Радека снабжать
нацистов деньгами?
Наступление XXI века и приход к власти в России вместо Ельцина
нового президента,
Путина, не изменило прежнюю расстановку ученых в оценках сталинизма
и личности
Сталина, по Бердяеву, на «левую» и «правую». Правда, «правых»
(бывших
«демократов») существенно подкосили думские выборы в декабре 2003 г.
— ни «Союз
правых сил», ни «Яблоко» впервые с 1993 г. в парламент не прошли. Но
и традиционные
«левые» — КПРФ и ее союзники потеряли в 2003 г. половину своих
избирателей и,
—————
1 В. В. Похлебкин. История водки. М. Центрполиграф, 2000, с.
332—353.
2 Россия. Официальный отчет делегации британских тред-юнионов. Пер.
с англ. М., ВЦСПС, 1925, с. 148,
156—157.
соответственно, мест в Думе, что объективно свидетельствовало о
глубоких изменениях в
политических симпатиях электората. Еще более тревожным для
наследников Ельцина
стало «голосование ногами» и «против всех» — до 50% не явившихся на
выборы или
проголосовавших против всех кандидатов в «думцы».
Эта поляризация российского общества на «бедных» и «сверхбогатых»
уже при
Путине косвенно отразилась и на научном мире. С одной стороны,
усилилась тоска по
«сильной руке» (Сталину?), что, например, отчетливо проявилось на
трехдневной
конференции в МГУ в марте 2002 г. экономистов, философов, историков
и других
гуманитариев1.
С другой стороны, активная группа молодых ученых-неомарксистов из
того же МГУ
из оформившейся еще в середине 90-х гг. прошлого века международной
ассоциации
«Ученые за демократию и социализм» (ныне «Общероссийское
общественное движение
«Альтернативы» — по названию одноименного журнала на русском и
английском
языках), в годы горбачевской перестройки — теоретики «Марксистской
платформы в
КПСС» (профессора МГУ А. В. Бузгалин, А. И. Калганов и др.) и уже
заявивших о себе в
1990—2001 гг. рядом своих серьезных работ2, категорически выступали
против идеи
«сильной руки» в форме «мутантного социализма» Сталина3.
Соглашаясь со всеми упомянутыми выше авторами в их отдельных
критических
оценках «феномена сталинизма», нельзя не отметить один общий для
всех них изъян:
изъятие «возвышения» Сталина из контекста европейской и мировой
истории.
Истоки этого «возвышения» следует искать не во вступлении СССР в
Лигу Наций, не
в Восточном пакте и даже не в переориентации VII Всемирного
конгресса Коминтерна в
1935 г. от борьбы с социал-демократами на союз с ними в рамках
«народных фронтов»
(все эти события — суть следствия), а в кардинальном изменении
мировой экономики,
финансов и политики, вызванном мировым экономическим кризисом
1929–1933 гг.,
драматически подведшим жирную черту под мировым хозяйством XVIII,
XIX и почти
трех десятилетий XX века. Именно после этого кризиса мировая
экономика вступила в
качественно новый этап развития.
А все рассуждения об идущем от Троцкого «мутантном социализме»,
«отступлении»
от марксизма и ленинизма и т. п. применительно к Сталину сродни
стенаниям о
«ревизионизме» (отступлении от Бога) Ивана Грозного, Петра Великого
или
предательстве Наполеоном Бонапартом «революционных заветов» его
бывших друзей
— якобинцев.
* * *
Исполнившийся в марте 2003 г. 50-летнюю годовщину со дня смерти
Сталина
послужил еще одним поводом к изучению «Феномена Сталина»: так
называется толстый
сборник статей, в основу которых легли выступления ученых России на
трехдневном
научном семинаре Центра общественных наук при экономфаке МГК в марте
2003 г.
(См.: Феномен Сталин. М. — Краснодар, 2003, 560 с.).
На, казалось бы, давно данный еще Роем Медведевым в его книге «О
Сталине и
сталинизме» (М., 1990) ответ — «изверг рода человеческого», а его
режим — это
ГУЛАГ, на дебатах в МГУ прозвучали далеко не однозначные оценки.
—————
1 К 50-летию со дня смерти Сталина, в марте 2003 г., материалы этой
конференции вышли толстенным томом
(560 с.!). См.: Феномен Сталин / Под ред. проф. Ю. М. Осипова и др.
М. — Краснодар, 2003.
2 См., в частности, Калганов А. И. Путь к социализму: трагедия и
подвиг. М., 1990; Бузгалин А. В. Будущее
коммунизма. М., 1995; Бузгалин А. В., Калганов А. И. (отв. ред.).
Критический марксизм (продолжение дискуссий).
М, 2001. См. также: Воейков М. И. Споры о социализме: о чем пишет
русская интеллигенция? М., 1999.
3 Бузгалин А. В., Калганов А. И. Сталин и распад СССР. М., 2003.
Скажем, а что это такое — сталинизм? Это — обыкновенный фашизм или
нечто
другое? Тогда почему сегодня такая тоска по Сталину (но не по
Муссолини и Гитлеру),
причем не только у пожилых, особенно у ветеранов войны, но и у
молодежи?
Понятна горечь и неприязнь к Сталину тех, у кого от сталинских
репрессий погибли
близкие. А если не погибли?
Ответственный редактор сборника «Феномен Сталин» и научный
руководитель
Центра общественных наук при экономфаке МГУ проф. Ю. М. Осипов так
определил в
своем предисловии к сборнику поставленную перед участниками
трехдневной
дискуссии задачу: «И вот перед нашим всепонимающим взором феномен,
который мы
позволим себе определить, как феномен Сталин. Речь идет, конечно, не
столько о
личности Иосифа Сталина (Джугашвили), сколько о том, что происходило
в
реальности в связи с личностью Сталина и что получило такие
именования, как
«сталинизм», «сталинская эпоха», сама тогдашняя реальность, к тому
же действительно
феноменальная — в смысле неординарности» («Феномен Сталин», с. 5).
И далее автор предисловия уточняет: «О Сталине и сталинизме надо
думать и
говорить... Не феномена Ленина и ленинизма, как и не Маркса с
марксизмом, хотя все
это тоже знаменательно, а именно Сталина и сталинизма, что есть не
одно лишь якобы
восстановление Российской империи, как многим кажется, и уж тем
более не одно лишь
строительство социализма, как кажется еще большему кругу
наблюдателей, а есть
строительство новой цивилизации, если не нового — альтернативного и
западному и
восточному — мира» (там же, с. 6).
Следует отметить, что такой подход к феномену «Сталин» — сталинизм
есть попытка
строительства «новой цивилизации» — в последние годы набирает силу.
Об этом пишут
как люди, лично пострадавшие от репрессий наследников Сталина
(например,
известный философ-диссидент А. А. Зиновьев) и те, которые при
Сталине были еще
детьми (скажем, Сергей Кара-Мурза), или вообще родились после его
смерти (например,
Юрий Емельянов).
Попробуем и мы вмешаться в эту дискуссию.
Глава 1
СТАЛИНСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
Мы уже писали о виртуальном тандеме-соперничестве президента США
Вудро
Вильсона и главы Совнаркома РСФСР Владимира Ленина в 1919—1920 гг.1.
Оба эти доктринера представляли типичный продукт гуманитарного
образования
конца XIX в., впитавшего в себя натурофилософию века Просвещения,
XVIII, с его
«Человек есть царь природы». Оба считали, что человечество уже
совершило к началу
XX в. гигантский научно-технический рывок к прогрессу — поставило
себе на службу
пар, нефтепродукты, электроэнергию, химию. Несовершенной остается
только
политическая надстройка — именно она привела к кровавой бойне Первой
мировой
войны. Значит, надо лишь исправить надстройку, и больше не будет ни
войн, ни
революций, а наступит «библейский рай» (у Вильсона) или «коммунизм»
(у Ленина).
При этом каждый из двух утопистов вначале верил, что он один держит
в руках
универсальный ключ послевоенного облагодетельствования человечества:
Вильсон —
через Лигу Наций, Ленин — через Коминтерн.
—————
1 Сироткин В. Освобождение от химеры (красное знамя в кривом зеркале
мировой революции) // Демократия
по-русски. М., «МИК», 1999, с. 185— 98.
На поверку оба политика оказались неисправимыми идеалистами, хотя,
например,
Ленин, как марксист, казалось бы, по определению должен был быть
твердокаменным
материалистом. На самом же деле и Вильсон, и Ленин больше уповали на
силу идей,
нежели на силу вещей (экономики).
Отсюда в концепции послевоенного переустройства в Европе и мире у
Вильсона в его
уставе Лиги Наций почти не нашли отражения экономические проблемы,
хотя по
разрешению социальных вопросов и была создана слабосильная
специальная
«дочерняя» международная структура — МОТ (Международная организация
труда —
существует и поныне, входя в число специализированных организаций —
ЮНЕСКО,
ФАО, ЮНИДО и др. — в ООН). Впрочем, никакого международного
экономического
отдела не было и в Коминтерне.
Вудро Вильсон (1856–1924 гг.), как и очень многие западные политики
его
поколения, полагал, что в экономическом базисе западного мира ничего
принципиально
менять не следует— концепции Адама Смита и Дэвида Рикардо исправно
работают, и
следует лишь функции «государства — ночного сторожа» поднять через
Лигу Наций до
международного уровня: обеспечить капиталистам нормальные условия
хозяйственной
деятельности, пресекая попытки нарушить послевоенную международную
стабильность
Версальской мирной системы санкциями Лиги (которыми, впрочем, она не
обладала —
орган типа Совета Безопасности ООН в ней отсутствовал).
Геополитически Вильсон, разваливая многонациональные империи —
Австро-
Венгерскую, Османскую и, частично, Российскую (Финляндия, Балтия,
Польша), хотел
повторить «латиноамериканский вариант», но уже в Восточной и
Балканской Европе, а
также на Ближнем и Среднем Востоке.
Ведь ко времени создания Версальской системы 1919—1939 гг. в
Латинской Америке
уже почти сто лет под эгидой США более или менее успешно
функционировала целая
система из конгломерата государств (а в Центральной Америке — очень
маленьких
«банановых республик» — Панама, Куба, Сальвадор, Гондурас и т. п.),
которыми
финансово-экономическими мерами а также с помощью американской
морской пехоты,
США довольно успешно дирижировали.
Нечто подобное под лозунгом — «каждой нации — свое государство» —
предложил
Вильсон и народам Восточной Европы, полагая, что США через Лигу
Наций легко
справятся с новой «Латинской Америкой», экономически базирующейся на
той же
«банановой» основе.
Но этим вильсоновским глобальным планам мирового господства США уже
в начале
XX в., используя старый лозунг Американской и Французской революций
конца XVIII
в. о приоритете наций, не суждено было сбыться.
И смертельный удар по этим планам нанес не Ленин и Коминтерн, а
собственные
американские сенаторы: подсчитав расходы на содержание новой
«восточноевропейской
Латинской Америки», они ужаснулись и провалили в 1920 г. ратификацию
Версальского
мирного договора и устава Лиги Наций. Тем самым США дипломатически
уходили из
Старого Света, оставляя в Лиге Наций и ее «дочерних» организациях, а
также на всякого
рода международных «саммитах» лишь своих наблюдателей (без права
решающего
голоса).
Для Вильсона это был такой удар, что его не подсластила «пилюля»
лауреата
Нобелевской премии мира: в 1924 г. он умер. Кстати, в один год с
Лениным, который
тоже не выдержал своего удара — краха надежд на скорое начало
мировой пролетарской
революции, ради которой он повел большевиков на штурм Зимнего
дворца, создал
Коминтерн и СССР.
Фактически Ленину и его соратникам-большевикам после сокрушительного
поражения в августе 1920 г. под Варшавой и разгромом РККА им.
Коминтерна (бросок
через Польшу в Германию, где уже в июле 1920 г. в пригородах Берлина
появились
красные конники комкора Г. Д. Гая) пришлось решать проблемы
выживания в
национальных рамках, без надежды на то, что «нас возьмет на большой
исторический
буксир международная революция» (Л. Д. Троцкий). Отсюда — нэп,
отсюда —
сталинский «социализм в одной стране».
Но те же проблемы, только «капитализма в одной стране», возникли и
перед
правящими кругами новообразованных «вильсоновских» карликовых (по
сравнению с
прежними империями) государств Восточной Европы. Разом, после
голосования в
американском Сенате (своеобразным вариантом «чуда на Висле»)
лишившись надежд на
свою «мировую революцию» (финансово-экономическую помощь и военную
защиту
США), они оказались один на один перед теми же проблемами, что и
большевики в
Советской России: послевоенной разрухой, голодом, безработицей,
стагнацией
хозяйства и т. д.
Именно этим объясняются ожесточенные классовые бои и даже временный
приход
коммунистов к власти в Венгрии, Баварии, Финляндии, захват в
1920—1922 гг. заводов
и фабрик рабочими в Италии и т. д.
С позиции исторической ретроспективы это означало, что идеальная
«национальная
схема» Вильсона, как и столь же умозрительная «интернациональная»
(классовая) схема
Ленина при столкновении с реалиями послевоенной Европы давали сбой.
Причина этого сбоя лежала в глубинных проблемах экономики, все еще
основанной
на постулатах XIX в., при всем их различии в Западной и Восточной
Европе.
ДЖОН КЕЙНС НА ЗАПАДЕ
И «СМЕНОВЕХОВЦЫ» НА ВОСТОКЕ
Следует отметить — не все мыслящие умы Европы и Америки слепо
следовали за
двумя ауру — Вильсоном и Лениным. Эти умы понимали: дело не в одном
идеологическом противостоянии национализма и интернационализма, а
гораздо глубже
— в цивилизационных изменениях в мире вообще, в экономике и
социальных отношениях
— в частности. После такой гигантской катастрофы, как Первая мировая
война, миром
уже нельзя управлять как прежде, в XIX в. И политические этикетки —
«капитализм»,
«коммунизм» — здесь не играют никакой роли, ибо они не более чем
лозунги.
Одним из первых это понял профессор-экономист британского
Кембриджского
университета Джон Кейнс (1883—1946), который, однако, оказался не
только
университетским преподавателем-теоретиком, но и практиком
национальной (один из
руководителей Британского казначейства в 1915—1919 гг.) и мировой
(представитель
британского министерства финансов в Высшем экономическом совете
Антанты после
войны) экономик.
Его известная «этатистская» или «дирижистская» концепция
кейнсианства, наиболее
обобщенно изложенная им в трактате «Общая теория занятости, процента
и денег» (1936
г.), ныне хорошо известна, т. к. после мирового экономического
кризиса 1929—1933 гг.
стала путеводной звездой для политиков Запада не только до Второй
мировой войны
(«новый курс» Ф. Д. Рузвельта в США), но и после этой войны, и
продолжает оставаться
таковой и поныне.
Разумеется, в советские «марксистско-ленинские» времена кейнсианство
клеймилось
как «буржуазная теория государственно-монополистического капитализма
регулирования капиталистической экономики»1.
—————
1 Советский энциклопедический словарь. М., 1985. С. 565.
Но именно эта «буржуазная теория» позволила Западу экономически и
социально
окончательно обогнать СССР и весь «социалистический лагерь» и, после
их краха,
выступить «спонсорами» нынешних «туркменбаши» СНГ.
Самое поразительное в другом: в те же 20-е годы в «нэповском» СССР
мыслящие
экономисты (Николай Кондратьев, Александр Чаянов и др.) размышляли о
том же — как
модернизировать экономику России и вписать ее в экономику мировую.
Особенно интересны малоизвестные размышления «младших братьев» этих
двух
выдающихся экономистов XX в. — т. н. сменовеховцев.
Возникшее с 1921 г. после введения большевиками нэпа эмигрантское
движение
«смены вех» (по одноименному сборнику статей, вышедшему в Праге, и
журналу
«Смена вех», издававшемуся в Париже) обычно рассматривается как
движение
политическое, более того — как движение «возвращенческое»: приезд из
эмиграции в
Россию для того, чтобы строить «новую жизнь»1.
Как и Дж. Кейнс на Западе (но независимо от него), эти русские
«сменовеховцы»-
экономисты отстаивали общий тезис: Первая мировая война изменила не
только военно-
политический баланс сил в мире, переделила границы и колонии — она
изменила саму
суть довоенной цивилизации, похоронила «золотой XIX век» с его
благими призывами
к добру, к «сейте разумное — доброе — вечное: сейте — спасибо вам
скажет... НАРОД»
(поэт Н А. Некрасов).
«Народ», писали эти «сменовеховцы»-экономисты, больше своим
правителям
«спасибо» не скажет — он возьмет вилы, топоры или винтовку и пойдет
свергать
«богатых», если «богатые» не поймут, что делиться надо.
А делиться надо через социальную политику государства, и это первыми
поняли
большевики. Как писал в серии своих статей уже в первых номерах
журнала «Смена
вех» постоянный автор этого еженедельника экономист Михаил Григорьев
(статьи
«Русская экономическая проблема», «Денационализация» и др. — 1921 г.
№ 2, 3 и сл.),
нэп — это признание полного провала милитаризированной экономики,
«военного
коммунизма», пригодного лишь на сравнительно короткий период войны —
мировой
или гражданской.
Военный «коммунизм» в период Первой мировой войны осуществляли все
воюющие
державы, включая и царскую Россию. Большевики пороха не выдумали —
они лишь
продлили эти этатистско-дирижистские методы на период Гражданской
войны.
Но это — мобилизационная экономика, на ней нельзя строить будущее
огромной
страны — России.
По сути, и Дж. Кейнс, и М. Григорьев выступают первыми глашатаями
той самой
конвергенции, за которую много десятилетий спустя начнет выступать
академик А. Д.
Сахаров. Только конвергенция у этих первых ее протагонистов, в
отличие от Сахарова,
не политическая, а экономическая. Образно говоря, Кейнс и Григорьев
предлагали уже в
20-х гг. отказаться от методов и «классического капитализма»
(Кейнс), и «классического
коммунизма» (Григорьев). Арбитром в обоих случаях у них выступает
государство (etat
— по-французски, отсюда и «этатизм»). При этом государство берет на
себя не только
экономические, но и социальные функции: регулирование безработицы и
зарплаты,
организацию общественных работ (строительство дорог, мостов,
благоустройство
городов и т. д.), регулирование цен, контроль над банками, контроль
за экспортом-
импортом, регулирование притока иностранных инвестиций и др.
—————
1 См., в частности, Агурский Михаил. Идеология национал-большевизма.
Paris, YMCA-PRESS, 1980
(переиздана в 2003 г. издательством «Алгоритм-книга»); Кондратьева
Тамара (Франция). Большевики-якобинцы и
призрак Термидора. М., 1993; Краус Томаш (Венгрия). Н. В. Устрялов и
национал-большевизм // Россия. XXI, 1995.
№ 11—12.; 1996, № 1—2.
Григорьев называет такую политику «государственным коллективизмом»,
и именно
этот «коллективизм», по его мнению, составляет суть нэпа. При этом
Григорьев считает,
что своеобразный нэп (если под ним понимать не идеологию — всякие
там ленинские
«прочные мостки к социализму», а именно новую экономическую политику
XX в., в
отличие от старой — XIX в.) осуществляет по-своему и Запад, где
правительства все
более и более поворачиваются к регулированию социальных проблем,
ранее целиком
отдаваемых на откуп предпринимателям. Эта тенденция проявлялась еще
до Первой
мировой войны в законодательном регулировании условий труда,
особенно, в Германии
и России (сокращение рабочего дня для несовершеннолетних и женщин,
медицинское
страхование рабочих и т. д.), но усилились после войны, причем
Советская России, по
Григорьеву, в этом социальном направлении явно вырвалась вперед по
сравнению с
Западом.
Автор совершенно правильно отмечает, что именно социальная защита,
поддерживаемая большевистским государством, обеспечивает ему
массовую поддержку
населения. Не лозунг «Даешь мировую революцию!», не Пролеткульт и не
массовое
изучение эсперанто, а бесплатная раздача бывших помещичьих земель,
ликбез,
бесплатное здравоохранение и образование, оплачиваемые отпуска и
возможность
поехать отдохнуть в бывшие «царские дворцы» (в Ливадию в Крыму и
др.) — вот что
реально ценят в режиме большевиков крестьяне и рабочие.
Такой «социальный режим», писали в «Смене вех» Григорьев и его
единомышленники, население не свергнет, как бы ни взывали к этому
лидеры белой
эмиграции.
И если что и может помешать большевикам еще дольше удержатся у
власти, так это
только отсутствие иностранных кредитов и технологии для дальнейшей
модернизации,
которую в конце XIX — начале XX в. именно благодаря этим кредитам
успешно
осуществляла царская Россия.
В момент публикации своих статей (1921 г.) М. Григорьев еще не знал,
что
большевики именно в самом начале нэпа устремились на Запад в поисках
кредитов и
новых технологий (Гаагская экономическая конференция летом 1922 г.,
сверхсекретные
финансовые переговоры 1924–1927 гг. в Париже об огромном кредите
Антанты для СССР
сроком на 60 лет и др.1).
Самое же парадоксальное состояло в том, что В. И. Ленин принял
программу
экономического сменовеховства («Устрялов в «Смене вех» лучше, чем
«сладенькое
комвранье»2) и публично изложил ее и в своих выступлениях, и в
партийной печати:
— июнь — июль 1921 г. Выступление на III конгрессе Коминтерна:
«Мы, до известной степени, заново создаем капитализм. Мы делаем это
совершенно
открыто. Это — государственный капитализм» (Ленин В. И. Полн. собр.
соч. Т. 45. С.
48),
— ноябрь 1921 г., статья Ленина в «Правде» «О значении золота теперь
и после
полной победы социализма»: нэп предполагает принципиально новый (по
сравнению с
«военным коммунизмом». — Авт.), подход, «совершенно иной, типа
реформистского:
не ломать старого общественно-экономического уклада, торговли,
мелкого хозяйства,
мелкого предпринимательства, капитализма, а оживлять торговлю,
мелкое
предпринимательство, капитализм, осторожно и постепенно овладевая
ими или
получая возможность подвергать их государственному регулированию
лишь в меру их
оживления» (Там же. Т. 44. С. 222).
—————
1 Подробнее см.: Сироткин В. Г. Золото и недвижимость России за
рубежом. М., 2000. С. 262—276.
2 Ленин В. И. Планы политического отчета ЦК РКП(б) [XI съезду партии
в марте 1922 г. ]. Полн. собр. соч. Т.
45. С. 409.
Более того, одного из ведущих «сменовеховцев» профессора Ю.
Ключникова Ленин не
только публикует в «Правде», но и включает в качестве эксперта в
советскую делегацию
на Генуэзскую конференцию весной 1922 г. (Там же. Т. 54. С. 157).
Характерно, что Ленин очень внимательно изучал опыт государственного
регулирования в Германии, особенно, практику министра экономики
Веймарской
республики Вальтера Ратенау и даже через Л. Б. Красина пригласил его
в 1922 г. в
Москву (не получилось — министра убил немецкий террорист-монархист).
Неудачу «поучиться у немца» Ленин компенсировал книгой «буржуазного»
русского
профессора В. Н. Гриневецкого «Послевоенные перспективы русской
промышленности»
(1918 г.), где проводились идеи планирования и «электрической тяги»
(из этих идей
вырос Госплан и ГОЭРЛО, а сама книга по указанию Ленина была срочно
переиздана и
роздана всем «спецам» в ВСНХ, Госплане, отраслевых наркоматах как
«азбука нэпа»1).
ОБВАЛ: МИРОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ
КРИЗИС 1929—1933 гг.
Оба варианта государственного регулирования экономических и
социальных проблем
— кейнсианство на Западе и нэп в СССР — не стали, однако, в 20-х гг.
главными
методами решения послевоенных проблем и новой ступенью к дальнейшей
модернизации. На Западе мешал традиционный консерватизм
предпринимателей и
банкиров, в СССР — доктринеры мировой революции, продолжавшие
«подрывать»
империализм через Коминтерн (неудачные попытки поднять мировые
революции в
Германии в 1923 г. и в Китае в 1927 г.).
Историки КПСС, сладострастно смаковавшие схоластический спор
«троцкистов» и
«бухаринцев» о путях мировой революции» (так назывался один из
расширенных
пленумов ИККИ в ноябре — декабре 1926 г. в Москве2), совершенно
игнорировали
реальную борьбу в верхушке хозяйственного руководства СССР в 20-х
гг. о
«внешнеполитическом нэпе» (иностранных кредитах и закупках
технологического
оборудования за границей).
Между тем, конфликт наркомвнешторга Леонида Красина с наркомфином
Григорием
Сокольниковым (Бриллиантом) — при том, что оба были технократами, а
Сокольников
— еще и доктором экономических наук Сорбонны — имел гораздо более
реальное
значение, чем спор «партийных литераторов» Троцкого и Бухарина о
количестве
«чертей», умещающихся на острие одной «иглы» («путей мировой
революции»).
Ведь речь шла о принципиальнейшем вопросе — сохранить ли в условиях
нэпа
монополию внешней торговли СССР (Красин), или ее отменить
(Сокольников — «рынок
все расставит по своим местам»)?
Ни в каких внутрипартийных оппозициях (Сокольников до 1925 г., когда
он на XIV
съезде партии, несмотря на настоятельную просьбу Сталина, не осудил
«новую
оппозицию» Зиновьева — Каменева — Крупской) они оба в 1921—1924 гг.
не
участвовали. Но их принципиальный конфликт о монополии внешней
торговли имел для
экономики нэпа гораздо большее хозяйственное значение, чем цитаты из
Маркса,
Энгельса и Ленина, которыми сыпали на пленуме ИККИ в 1926 г.
Троцкий, Бухарин и их
сторонники.
Ведь в феврале 1923 г. Сокольников при поддержке Сталина натравил на
красинский
Внешторг особую комиссию ЦК РКП(б) во главе с В. В. Куйбышевым, и та
«припаяла»
Красину «неправильное использование буржуазных спецов» и «подрыв
пролетарской
—————
1 Большая советская энциклопедия. — Т. 19. — М., 1930. — С. 393.
2 Пути мировой революции, т. 1—2 (Стенографический отчет). М. — Л.,
1927. |
|
