|
Евангелие от Марии
Евангелие от Марии дошло до нас на саидском наречии коптского языка
(Берл. пап. 8502), в кодексе, который по своему содержанию прямо
примыкает
к рукописям из Наг-Хаммади: два произведения из четырех, заключенных
в
кодексе, сохранились также в собрании из Наг-Хаммади. Это - Апокриф
Иоанна
и <Мудрость Иисуса Христа> (другое название этого текста - <Евгност
счастливый>) .
Евангелие от Марии, с которого начинается кодекс, привлекает
внимание
своим построением. Издавший памятник немецкий ученый В. Тилль
настаивал на
гетерогенности текста', французский исследователь М. Тардье в книге
<Берлинский кодекс> занял иную позицию: он категорически утверждал
цельность евангелия. Имеющийся в кодексе текст представляет собой
коптский
перевод с греческого оригинала, к сожалению частично утраченный. Не
сохранилось начало евангелия (страницы 1 - 6), нет также страниц 11
- 14.
Дошли страницы 7.1 - 10, 23 и 15.1 - 19.5. Помимо коптского перевода
есть
греческий фрагмент памятника в папирусах Рейланда, соответствующий
страницам 17.4 - 19.5 коптского папируса. Однако в основе коптского
перевода, который, по мнению М. Тардье, восходит ко II в., была
другая
редакция евангелия, а не та, что представлена во фрагменте 111 в.
Название
текста - <Евангелие от Марии> - дано в конце его.
Образ Марии Магдалины, первой, согласно Евангелию от Иоанна (20.11 -
18), узревшей Иисуса воскресшим, занимает в новозаветной традиции
особое
место. В гностической литературе легенда о Марии Магдалине
разрабатывалась
широко и поразному. Епифаний упоминал апокрифические сочинения,
связываемые
с именем Марии: <Вопросы Марии> (Panarion. ХХVI.8.1 - 2) и
<Родословие
Марии> (ХХVI.12.1 - 4). Первый из этих текстов, вызывавший ужас
своим
кощунственным для христианина содержанием, был частично пересказан
Епифанием. В нем Марии была отведена роль наиболее доверенного
Иисусу лица.
Возможно, как ответ на эту, выдержанную в весьма натуралистических
тонах
редакцию легенды сложилась иная - в строго аскетическом духе. Она
отразилась в коптской рукописи, известной с ХVIII в. и удержавшей
наименование, которое закрепил за ней ее первый исследователь,-
<Пистис
Софиа 4
Момент, к которому приурочено повествование Евангелия от Марии,
приходится на отрезок между воскресением и воэнесением Иисуса. По
мнению В.
Тилля, памятник состоит из двух частей: в первой части,
сохранившейся лишь
со страницы 7, содержится учение явившегося ученикам Иисуса о
материи,
грехе, болезни и смерти (до конца страницы 9), во второй (с начала
страницы
10 до 19.5) - Мария Магдалина повествует о своем видении Иисуса и о
том,
что Иисус открыл ей. Вторая часть также дошла с лакунами.
Недосказанной
остается мысль о главенствующей роли ума, срединного между душой и
духом, у
того, кто созерцает видение. После пробела в рукописи (страницы 11 -
14)
продолжена тема восхождения души, преодолевающей враждебные влас-и.
Помимо
этого документ содержит интересное обрамление - изложение беседы
учеников
Иисуса - Марии, Андрея, Петра, Левия. В обмене репликами
раскрываются их
разный склад и несходство во взглядах.
Двухчастность памятника свидетельствует, по мнению В. Тилля, о
существовании первоначально независимых друг от друга текстов,
которые
из-за их небольшого размера были затем соединены, хотя, собственно,
ничего
общего между собой не' имели '. В свою очередь М. Тардье, не отрицая
двухчастности евангелия, обратил внимание на его единый план. По
мнению М.
Тардье, оно вписывается в религиозно-философские споры школы
сирийского
писателя конца II - начала III в. Вардесана (Бар-Дайсана) по
вопросам
природы и этики: <Кажется, что к древней традиции изречений Иисуса
как
будто прилепились звучные слова из недавнего спора> 6
Трудно не согласиться с доводами М. Тардье о единстве памятника. Но
при отсутствии первых семи страниц рукописи кажется чересчур смелым
утверждение, что там было учение о демиурге и творении '.
Осторожность В.
Тилля, не пытавшегося описать то, что не сохранилось, и опиравшегося
в
своем понимании произведения только на уцелевший текст ',
представляется
более надежной. Думается, что стержень памятника составляет тема
спасительного для человека знания. Один за другим, как связанные с
этой
темой, освещаются вопросы материи, греха, болезни, смерти, отыскания
внутреннего мира (хххххх), а затем преодоления душой враждебных ей
властей.
Сохранившийся на странице 7 конец размышлений о материи или
подробности о
властях, с которыми спорит душа в ее странствиях, даны не сами по
себе, а в
связи с темой спасительного знания.
Как можно заметить по скупому перечню вопросов, затронутых в
евангелии, оно, при его небольшом размере, содержательно и
располагает к
разнообразным сопоставлениям. Чтобы дать представление о
возможностях,
открывающихся перед исследователями памятника, ограничимся одним
примером -
разбором пассажа о восхождении души (15.1 - 17.5). Наделенный
чертами,
присущими только ему, он может быть изучен как некое целое. В
отличие от
первой части евангелия, передающей наставления Иисуса ученикам,
отрывок о
восхождении души включен в рассказ Марии. Она повествует, как узрела
Иисуса
в видении и удостоилась его похвалы. Затем, пересказав свой вопрос,
обращенный к Иисусу, душой или духом созерцает человек видение,
Мария
приводит его ответ. Здесь текст прерывается. Мы лишены возможности
установить последовательность, в которой возникает новая тема - о
восхождении души. Страница 15 рукописи сразу вводит читателя в спор
души со
второй властью из четырех. В виде диалога переданы вопросы властей и
ответы
души. Его сопровождают краткие пояснения. После заключительных слов
души в
рукописи следует: <Сказав это, Мария умолкла, так как Спаситель
говорил с
ней до этого места> (17.7 - 9) . Отсюда ясно, что рассказ о
восхождении
души и спорах ее с властями, вложенный в евангелии в уста Иисуса,
передан
ученикам услышавшей его от Иисуса Марией.
Обратим внимание на то, что излагаемое в пассаже знание несколько
иного порядка, чем в первой части произведения. Там его, как это
явствует
из текста, Иисус поведал сам своим ученикам, и оно прямо относилось
к
земной жизни человека. Здесь же оно было открыто только ближайшему
из
учеников - Марии и касалось участи души, освобожденной от телесных
уз.
Напрашивается мысль о большей эсотеричности этого знания.
Одновременно
с переходом к его изложению меняется в евангелии и стилистика. Это
уже не
род катехизиса, предлагаемый в первой части. Тот, кто воспринимает
текст,
становится сам как бы участником событий - спора души с властями.
Душа
побеждает в нем всякий раз, превращаясь из ответчицы ь
обличительницу.
Диалог души с властями несколько напоминает разгадывание культовых
загадок '. Описание переводится с одного смыслового уровня на другой
-
глубинный уровень гностических значений. Он проступает в ответах
души. Но
они не просто заключают в себе описание ситуации в новых терминах.
Обнаруживаемое в этих ответах знание соответствует некоему
онтологическому
сдвигу, сопровождаемому возвышением души, ее переходом в новое
состояние.
Присмотримся к тексту отрывка. Столкновение души со второй властью,
вожделением, с чего начинается пассаж, обнаруживает, что эта власть,
посягающая на душу, винящая ее, сама оказываешься изобличенной ею в
своем
заблуждении. Душа говорит: <Я узрела тебя. Ты меня не узрела, и ты
меня не
узнала. Я была для тебя как одеяние, и ты меня не узнала> (15.6 -
8). И как
результат следует: <Сказав это, она (т. е. душа) пошла своей дорогой
в
великом ликовании> (15.9) .
То же повторяется с третьей властью, незнанием: <И душа сказала:
<Почему ты судишь меня, хотя я не судила? Я была схвачена, хотя я не
схватила. Меня не познали, а я, я познала, что все подлежит
высвобождению,
будь то вещи земные, будь то небесные> (15.16 - 16.1) . И снова:
<Устранив
третью власть, душа поднялась выше...> (16.1 - 3).
Наконец, последний обмен репликами между четвертой властью (гневом в
семи формах) и душой. Эта часть диалога особенно примечательна.
Спрашивая
душу, куда та направляется, власть называет ее <убивающей людей>,
<поглощающей пространства> (16.15 - 16). Отвечая, душа не оставляет
без
внимания эти упреки. Она отводит удар, поясняя: <Что хватает меня,
убито;
что опутывает меня, уничтожено> (16.17 - 19), переводит брошенное ей
обвинение в другую плоскость. Что же касается второго прозвища
(<поглощающая пространство>), то и на него есть отклик в реплике
души. Она
так говорит теперь о себе, что ее спор с властями видится в ином
свете, а
именно как событие ее внутренней жизни: <...вожделение мое пришло к
концу,
и незнание умерло... Узы забвения временны...> (16.19 - 17.7).
Власти, которые поначалу рисуются как внешние относительно души, так
же как и путь восхождения, наводящий на мысль о преодоленном
пространстве,
обретают новый смысл. Речь идет о противоборстве качеств в
человеческой
душе, об очищении ее, избавлении от того несовершенного, что было в
ней
(<вожделение мое пришло к концу>) . Реплика души, обращенная к
третьей
власти (<Почему ты судишь меня, хотя я не судила? Я хотела схватить,
хотя я
не схватила> - 15.17 - 19), видимо, означает следующее. Душа лишь
постольку
может быть схвачена и судима, поскольку сама причастна подобной
активности.
Заметим, что власти, с которыми встречается душа, носят имена,
характеризующие человеческие свойства: вожделение, гнев, невежество.
В
работах, посвященных евангелию, их называют властями небесных сфер
Это
вводит отрывок в контекст космологических тем. Но особенность
пассажа в том
и состоит, что сюжеты, относящиеся к взаимоотношениям души с внешним
миром,
получают новое звучание, интериоризуются - и вот они уже
оборачиваются
картиной внутренней жизни человека, его ведения или неведения. Мы
наблюдаем
экстатирующее сознание, обращенное на самое себя, с которым в
большей или
меньшей степени связаны гностические поиски.
Рассмотренный текст подводит к полноте гносиса, где внешнее по
отношению к душе раскрывается как ее внутреннее. Победа над внешними
властями сливается с ее внутренней победой, освобождением,
исчезновением
страстей, незнания, забвения. Открывается перспектива, на которую в
тексте
указывают такие понятия, как;<покой>,;<вечность>, <молчание>.
Не вполне ясно, о чем идет речь в изучаемом пассаже: об участи души
после смерти (так полагают В. Тилль и М. Тардье) или о ее
просветлении,
когда она, верная гносису, своей отрешенностью от телесных соблазнов
оказывается способной достичь состояния, описываемого в документе.
Неясность не кажется случайной, если вспомнить другой гностический
памятник
- Евангелие от Филиппа, где сказано: <Того, кто получил свет сей, не
видят
и не смогут схватить. И никто не сможет мучить такого (человека),
даже если
он обитает в мире, а также, когда он уходит измира> (изречение 127)
Как следует из этих слов, на том высоком уровне просветленности, о
котором говорится в тексте, естественная смерть человека перестает
быть
решающим рубежом. Полнота гносисы доступна человеку, <даже если он
обитает
в мире>.
Пассаж из Евангелия от Марии во многом перекликается и с Апокрифом
Иоанна. Еще В. Тилль отметил сходство этих двух произведений в
именах
властей. На сравнение напрашивается часть апокрифа, посвященная
тому, что
ожидает души. В обоих памятниках встречаются понятия покоя и
молчания,
несущие столь важную смысловую нагрузку. И там и тут говорится о
путах
забвения и незнании, хотя и в разных планах: апокриф включает это в
ответ
на вопрос о происхождении судьбы, в евангелии же об этих путах
говорит
избавляющаяся от них душа.
Как уже было сказано, легенда о Марии Магдалине известна в
гностической литературе в разных редакциях. Евангелие от Марии своей
сдержанностью по отношению к роли Мар!ли напоминает новозаветную
традицию.
Тем не менее и в текстах совсем иного толка, на которые ссылается
Епифаний,
уловимы точки соприкосновения с Евангелием от Марии. Например, в
части
<Панариона>, посвященной ереси гностиков (они у Епифания выделены
наряду с
василидианами, николаитами, карпократианами, керинфианами,
валентинианами и
т. д.), говорится об архонтах семи небес и о том, каким образом
<души
спасаются>. <Душа, исходя отсюда, проходит через этих архонтов и не
может
не пройти, если не будет сколько-нибудь в полноте знания, или, -
добавляет
от себя Епифаний,- лучше сказать, сего незнания, и исполненная им,
не
избежит рук архонтов и властей> XXVI.10) . Однако дальнейшее
разъяснение
этого <знания> (<незнания>) не напоминает пассажа из Евангелия от
Марии. В
другом месте Епифаний пишет: <Под именем же святого ученика Филиппа
выдают
подложное евангелие; в нем говорится: <Открыл мне Господь, что душе
должно
говорить при восхождении на небо и как отвечать каждой из высших
сил>;
именно говорит она: <Познала я сама себя... Я знаю о тебе,-
продолжает
она,- кто ты, ибо принадлежу к высшим...>> (ХХVI.13). Но и этот
текст, в
известной мере ассоциируемый с Евангелием от Марии, перемежается
подробностями, не имеющими общего с последним, уводит Епифания к
толкованию, не приложимому к коптскому документу.
Пассаж из евангелия располагает к сопоставлениям не только с
гностической традицией. Типологически он в той или иной мере близок
памятникам разных культур. Тема восхождения души, сопровождаемого
столкновением со злыми силами, проступающее в диалоге разгадывание
загадок,
форма, тяготеющая к ритмическим эффектам, позволяют смотреть на
текст как
на цельный, в своих истоках, быть может, восходящий к обрядам
посвящений.
Но вернемся к вопросу, поставленному в начале очерка - о
монолитности
и гетерогенности апокрифа. Каким бы своеобразным и цельным ни
представлялся
исследованный выше отрывок, налицо его тесная связь с другими
частями
памятника. Тема внутреннего очищения человека, организующая пассаж о
восхождении души, напоминает первые поучения в евангелии - о грехе,
болезнях, смерти (7.13 - 8.10) . Слова Спасителя, следующие затем
(<Мой
мир, приобретите его себе! Берегитесь, как бы кто-нибудь не ввел вас
в
заблуждение, говоря: <Вот, здесь!> или <Вот, там!> Ибо Сын человека
внутри
вас. Следуйте за ним!>) (8.14 - 20) выдержаны в том же ключе, что и
пассаж
- напряженного внимания к внутренним ценностям. Эти слова в свою
очередь
перекликаются с изречениями 2 и 117 Евангелия от Фомы как своей
формой, так
и содержанием. В одних и тех же словах выражена в начале евангелия
мысль о
разрешении: <Все существа, все произведения, все творения пребывают
друг в
друге и друг с другом; и они снова разрешатся в их собственном
корне. Ведь
природа материи разрешается в том, что составляет ее единственную
природу>
(7.3 - 8),- и в заключительных репликах души из отрывка: <Меня не
познали,
я же, я познала, что все подлежит разрешению, будь то вещи земные,
будь то
небесные> (15.20 - 16.1); <В мире я была разрешена от мира (вар.:
миром) и
в отпечатке отпечатком свыше> (16.21 - 17.3).
Евангелие от Марии
Страницы 1 - 6 отсутствуют
7
...] Материя тогда разрушится или нет? Спаситель сказал: Все
существа,
все создания, все творения пребывают друг в друге и друг с другом; и
они
снова разрешатся в их собственном корне. Ведь природа материи
разрешается в
том, что составляет ее единственную природу. Тот, кто имеет уши
слышать, да
слышит!
"Петр сказал ему: <Коли ты разъяснил нам все вещи, скажи нам еще
это:
что есть грех мира?> Спаситель сказал: <Нет греха, но вы те, кто
делает
грех, когда вы делаете вещи, подобные природе разврата, которую
называют
<грех>.
Вот почему благо сошло в вашу среду к вещам всякой природы, дабы
направить ее к ее корню>. Далее он продолжил и сказал: <Вот почему
вы
болеете и умираете, ибо
8
вы [любите] то, что [ вас] обманывает. Тот, кто постигает, да
постигает!
Материя породила страсть, не имеющую подобия, которая произошла от
чрезмерности. Тогда возникает смятение во всем теле. Вот почему я
сказал
вам: Крепитесь, и, если вы ослабли, крепите же себя пред разными
формами
природы. Тот, кто имеет уши слышать, да слышит!>
Сказав это, блаженный простился со всеми ими и сказал: <Мир (хххххх)
вам!
Мой мир (хххххх), приобретите его себе! Берегитесь, как бы
кто-нибудь не
ввел вас в заблуждение, говоря: <Вот, сюда!> или <Вот, туда!> Ибо
Сын
человека внутри вас. Следуйте за ним! Те, кто ищет его, найдут его.
Ступайте же и проповедуйте евангелие царствия. Не ставьте предела
кроме
того, что я утвердил вам, и не давайте закона как законодатель, дабы
вы не
были схвачены им>.
Сказав это, он удалился. Они же были в печали, пролили обильные
слезы и
сказали: <Как пойдем -мы к язычникам и проповедуем евангелие
царствия Сына
человека? Если они не сберегли его, как они сберегут нас?> Тогда
Мария
встала, приветствовала всех их и сказала своим братьям: <Не плачьте,
не
печальтесь и не сомневайтесь, ибо его благодать будет со всеми вами
и
послужит зашитой вам. Лучше же восхвалим его величие, ибо он
приготовил нас
и сделал нас людьми>. Сказав это, Мария обратила их сердца ко благу,
и они
начали рассуждать о словах Спасителя.
10
Петр сказал Марии: <Сестра, ты знаешь, что Спаситель любил тебя
больше,
чем прочих женщин. Скажи нам слова Спасителя, которые ты
вспоминаешь,
которые знаешь ты, не мы, и которые мы и не слышали>. Мария ответила
и
сказала: <То, что сокрыто от вас, я возвещу вам это>. И она начала
говорить
им такие слова: <Я, - сказала она, - я созерцала Господа в видении,
и я
сказала ему: <Господи, я созерцала тебя сегодня в видении>. Он
ответил и
сказал мне: <Блаженна ты, ибо ты не дрогнула при виде меня. Ибо где
ум, там
сокровище>. Я сказала ему: <Господи, теперь скажи: тот, кто
созерцает
видение,- он созерцает душой [или] духом?> Спаситель ответил мне и
сказал:
<Он не созерцает душой и не духом, но ум, который между двумя,- и
[тот,
который созерцает видение, и он [тот (Страницы 11 - 14 отсутствуют)
15
его. И вожделение сказало: <Я не увидела тебя нисходящей, но теперь
вижу
тебя восходящей. Почему же ты лжешь, принадлежа мне?> Душа ответила
и
сказала: <Я увидела тебя. Ты меня не увидела и меня не узнала. Я
была Для
тебя как одеяние, и ты меня не узнала>. Сказав это, она удалилась в
великом
ликовании. Снова она пришла к третьей власти, именуемой <Незнание>.
Она
спросила душу, сказав: <Куда ты идешь? Лукавство схватило тебя. Но
ты
схвачена. Не суди! > И душа сказала: <Почему ты судишь меня, хотя я
не
судила? Я была схвачена, хотя не схватила. Меня не познали, я же, я
познала, что все подлежит разрешению, будь то вещи земные,
16
будь то небесные>. Устранив третью власть, душа поднялась выше и
увидела
четвертую власть в семи формах. Первая форма - это тьма; вторая -
вожделение; третья - незнание; четвертая - смертная ревность; пятая
-
царствие плоти; шестая - лукавство плоти; седьмая - яростная
мудрость. Это
семь господств гнева. Они вопрошают душу:;<Откуда идешь ты,
убивающая
людей?> - или::<Куда направляешься ты, поглощающая пространства?>
Душа
ответила и сказала: <Что хватает меня, убито; что опутывает меня,
уничтожено; вожделение мое пришло к концу, и незнание умерло. В
[мире] я
была разрешена
17
от мира (вар.: миром) и в отпечатке отпечатком свыше. Узы забвения
временны. отныне я достигну покоя времени, вечности, в молчании>.
Сказав
это, Мария умолкла, так как Спаситель говорил с ней до этого места.
Андрей
же ответил и сказал братьям: <Скажите-ка, что вы можете сказать по
поводу
того, что она сказала. Что касается меня, я не верю, что Спаситель
это
сказал. Ведь эти учения суть иные мысли>. Петр ответил и сказал по
поводу
этих самых вещей. Он спросил их о Спасителе: <Разве говорил он с
женщиной
втайне от нас, неоткрыто? Должны мы обратиться и все слушать ее?
Предпочел
он ее более нас?>
18
Тогда Мария расплакалась и сказала Петру: <Брат мой Петр, что же ты
думаешь? Ты думаешь, что я сама это выдумала в моем уме или я лгу о
Спасителе?> Левий ответил и сказал Петру: <Петр, ты вечно
гневаешься.
Теперь я вижу тебя состязающимся с женщиной как противники. Но если
Спаситель счел ее достойной, кто же ты, чтобы отвергнуть ее?
Разумеется,
Спаситель знал ее очень хорошо. Вот почему он любил ее больше нас.
Лучше
устыдимся! И облекшись совершенным человеком, удалимся, как он
велел, и
проповедуем евангелие, не ставя другого предела, ни другого закона,
кроме
того, что сказал Спаситель>. Когда
19
[...] и они начали
уходить, [дабы про] возглашать и проповедовать.
Евангелие от Марии
|
|
