|
Все демоны когда-то были богами...
Откуда дьяволы разные?
В одном из последних номеров журнала «Этнографического обозрения»
(кн. 109—110, 1916 г.) крестьянин Саратовского Поволжья Г. К.
Заварицкий опубликовал записанный им по памяти рассказ-легенду
своего отца «Дьяволы разные». Эта легенда, увы, до сих пор не
привлекала внимания фольклористов и этнографов, хотя ее содержание
крайне любопытно. Начинается она со слов самого Г. К. Заварицкого:
«Когда я уже ходил в школу <...> один раз я спросил отца: „Тятьк!
што это такое — дьявол, шут, чорт, леший, домовой, окаянный? какое
различие между ними?" — „Различия почти меж ними нет никакого, а
только названия разны", — сказал отец».
Далее на вопрос сына, как это получилось, отец рассказал довольно
длинную сказку о том, как жил давно, «когда еще Христос Бог ходил по
земле», в одной пещере праведный старец, которому удалось заманить
всех чертей в кувшин, заами-нить их и похоронить под крестом.
И только один хромой шутенок не влез в кувшин, а спрятался под
камнем и видел, где заключены его товарищи. Он побрел в кабак,
нашел там горького пьянчугу, «который ни креста, ни поста, ни
молитвы не боится», и предложил ему отрыть чертей, сказав, что там
сокрыт клад. Пьяница согласился, черт нанял лошадей, и они мигом
оказались на месте, где был зарыт кувшин. Пропойца легко откопал
его, и дьяволы вихрем, с писком и визгом взвились на небо, оставив
на земле своего избавителя, тут же умершего от страха.
Затем действие происходило на небе в ту пору, когда «Бог ходил по
земле в лике Христа», и там без него оставался Михаил Архангел,
который не мог противостоять дьявольской рати. Дьявол взобрался на
седьмое небо и устроил там свой престол. Тогда Христос Бог дал
Михаилу шесть крыльев и огненный меч. Архангел взлетел на небо, «как
мысль», и прогнал оттуда дьявольскую рать. Окончание легенды привожу
точно
по записи (к сожалению, литературно несколько обработанной) Г. К.
Заварицкого. «Вот тут-то было смешно, как оне оттоль летели вверх
тормашками — как попало и кто куда. Который упал в воду, стал
называться окаянный, который — на лес, называется лешим; кой на дом,
стал зваться домовым; кой упал на черту меж загонов и в борозду,
стал зваться'чертом; кто упал на шум (вероятно, 'мусор'. — Н. Т.),
стал шут. Вот почему их зовут по-разному, а все оне бесы одинаковы.
А чертилу ихняго главного Михаил Архангел взял в плен и сковал
цепями, отвел в ад, приковал его к стене ада. Тот от досады и злости
застонал. Его зовут все теперь „Стана". Вот и нам: как бы тебе
трудно ни было или больно, никогда не стони — грех» [Заварицкий
1916].
Легенда эта не отмечена в указателе сюжетов Аарне-Андреева. В ней,
однако, довольно ярко выделяются разные пласты представлений
дохристианских и христианских. Притом небесный сатанинский престол и
дьявольская небесная рать выражают богомильские (манихейские)
дуалистические представления о борьбе добра и зла, известные по
южнославянским и русским отреченным книгам и другим источникам.
Фигура старца близка к житийным и сказочным персонажам (ср. сюжеты:
«человек обманывает черта» [Андреев 1929, № 1060—1114]), фигура
пьянчуги второстепенна и связана с поздней традицией кабацких
анекдотов '. Остается, наконец, финал, который и отвечает на
вопрос: «Откуда дьяволы разные?» Эта часть, как нам кажется,
отражает достаточно древние представления, во-первых, о некоторых
принципах номинации «нечистой силы» и, во-вторых, о иерархии этой
«силы». Отметим прежде всего известный факт, что эта «сила» (т. е.
духи) стала восприниматься нечистой лишь под влиянием христианского
мироощущения. Этот момент важен для понимания принципов номинации —
прямого и табуирующего. Одним из распространенных принципов
номинации славянских демонов был принцип называния их по месту
жительства («который упал в лес — леший» — по легенде).
-------------------------------------------
Примечание:
1 До недавнего времени фольклористы, как и диалектологи,
предпочитали обращаться к более «чистым» текстам, избегая
пользоваться текстами смешанного характера (таковые нередко
считались дефектными). «Чистые» тексты представлялись более
древними, хотя всегда существовало сознание, что совершенно «чистых»
(древних) текстов нет. Отсюда обращение к проблеме бродячих
сюжетов, национальной адаптации текста и т. п. В последние годы
активизировался и даже в известных центрах возобладал интерес к
интерференции, к языковым системам и уровням смешанного типа. С
этой же точки зрения интересны и фольклорные тексты, демонстрирующие
разные типы и характеры наслоений, которые отнюдь не произвольны и
во многих отношениях не случайны. Например, интересен вопрос
синтагматики — сочетаемости отдельных сюжетов и их частей и
элементов, структуры таких сочетаний и т. д.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Он был один из ведущих в средневековой славянской (и не только
славянской) антропонимии (ср. псевдофамилии — св. Климент Охридский,
св. Прохор Пчиньский, Кирилл Туровский, Козьма Пражский, Матвей
Меховский, или Ме-ховит, или из Мехова, Паисий Хилендарский,
Софроний Врачанский и т. п.) и этнонимии. Так, объяснения
Нестора-летописца во многом напоминают доводы Заварицкого-отца.
Привожу отрывки из хорошо известного пассуса: «по мыюзЬхъ же
временгЬхъ еЪли суть СловЪне по Ду-наеви... И оть тЪхъ СловЬнъ
разидошася по земли и прозъвашася имени своими къде свдыле на
которомъ мбстб. Якоже пришьдыпе, свдоша на p-feirfc именьмъ Морава,
и прозъвашася Морава... Такоже и ти Слов'Б-не, прешьдъше, сЬдоша по
ДыгЬпру, и нарекошася Поляне, а друзии Древляне, зане сЬдыпа въ
лЪсбхъ; а друзии съдоша межю Прилегаю и Двиною и нарекошася
Дрьгъвичи» (ср. совр. полесск. дрегва 'болото'). Этот же принцип
можно наблюдать в современных (по своему происхождению достаточно
древних) полесских этнонимах: багнюки (ср. баг-но 'болото'),
загородцы (ср. историч. область Загородье за городами Туров, Небль,
Городно и др., см. подробнее: [Obrebski 1936]).
Список демонологических терминов Г. К. Заварицкого, естественно,
очень неполон. При этом окаянный сближено с водой, а шут — с шумом
и черт — с чертой по принципу народной этимологии (равно как и
греческ. Zaxavac; со стонать). Но в словарном составе славянских
диалектов немало примеров, подтверждающих отмеченный принцип
номинации.
У восточных славян помимо общеизвестных леший (от лес), водяной (от
вода), домовой (от дом) имеются боровой 'черт, леший'
(сев.-в.-русск. пинежск., псковск. от бор 'сосновый лес',
'возвышенное место в лесу' и т. п. — Боровой-то и есь лешой —
псковск.), зъибочник 'то же, что леший «боровой»' (сев.-в.-русск.
пинежск., олонецк., связано с зыбун, зыбёль — 'болото';
народно-этимологически позже сближено с зы-батпь 'качаться', чем
мотивировано и название зыбкого болота и чем вызвано и позднейшее
объяснение зыбочник 'леший, который, по мнению народа, живет в
лесах и качается на деревьях'), веретнйк 'сказочное существо,
вампир' (сибирск. Томск, от веретйк, веретье 'возвышенность,
покрытая лесом'), осинавец, осина 'черт' (гуцульск. — здесь возможны
и особые дендродемонологические представления), лес 'черт'
(украинск. сев.-волынск., а также сев.-в.-русск. череповецк.
поговорка На лес сказано! при упоминании о нечистой силе, ср. также
лес 'дьявол' — псковск. быв. Пороховский у.), лозатый 'черт'
(белор., ср. зап.-полесск. лихи/ в лоз( сидит, т. е. в зарослях
ивняка («лоза») на болоте), ляд 'черт' (во, ляд противной! арханг.,
вологдск., саратовск., тамбовск., тульск., ср. ляд 'низменная поляна
в лесу', ярославск.; ср. также ляда, лядо — разное значение см.:
[Толстой 1969, с. 143]), не-тёча 'черт' (украинск. нетёча, нетёч
'стоячая вода, болото', также польск. и полесск.), мёрек 'злой дух'
(в.-русск. вятск.; ср. белорусск. мерёча 'непролазное болото,
топь'), болото 'черт' (псковск.), болотник (псковск., белорусск.).
Вероятно, того же происхождения памха 'черт' (тверск., новгородск.2;
ср. новгородск. памха 'глухое место на болоте, болото' и мох
'болото', и уже, вероятно, из памха 'черт' и т. п. воронежск. пдмох
'сухой горячий южный ветер'; ср. многочисленные славянские
верования, что черт появляется в вихре, ветре и т. п.). Наконец,
следует вспомнить богатую белорусскую (сев.-белорусск.) коллекцию
названий чертей-«нячистиков» Н. Я. Никифоровского: полевики, лешукй
(лесовики), пущевикй, кладникй (кладовикй, т. е., вероятно, живущие
под кладками и переосмысление как 'хранители кладов'), водяники,
болотники, багники, лдзники, оржавеники [Никифоров-ский 1907]. В
одном случае Н. Я. Никифоровский поясняет, «когда речь идет о
ранговом соотношении нячисциков, вирдвник (ср. вир 'глубокое место
в реке, болоте'. — Н. Т.) стоит ниже болотника, а этот последний —
ниже оржавйника, и обозвание кого-нибудь первостатейным чертом
выражается такими словами: *ня з виру и ни з болота, а з самый
оржавини!» [Никифоровский 1895]. Чем хуже качество воды, чем
загрязненнее место, тем более злой черт сидит в ней, так что в
чертовской болотной иерархии не столь существен признак глубины,
сколь признак загрязнения.
Близкую картину обнаружила Л. Г. Невская в балтийских языках, где
также довольно ярко проявляется связь географической и
демонологической терминологии (bala, liekna, pelke, plyne, muola,
соответственно 'болото', «болотистый лес, луг, болото', 'болото,
лужа, прорубь', 'болото, поляна в лесу', 'тина, осевшая муть' и во
всех случаях 'черт' [Невская 1973]). Чрезвычайно интересны также
наблюдения В. Н.Топорова над восточнославянским баптизмом анчутка
'черт, бес, нечистая сила', генетически связанным с
понятиями'утка'и 'болото' [Топоров 1973].
---------------------
Примечание:
2 Любопытно, что современный ареал слова памха очень близок к ареалу
слова мо-кош 'женоподобный дух, забирающийся по ночам в избу и
путающий пряжу' [Строгова 1967].
------------------------------------------------------------------------------------------------------
Из нового южнославянского материала, не отмеченного ни одним из
словарей, приведу лишь сербск. андрак; шумадийск. таковск. андрак
'земля, густо поросшая сорняком, папоротником, колючками и т. п.' —
раскрчили андрак био; банатск. херск. андрак 'дьявол'; то же
южно-сербск., пчиньск. андра, андриште 'невидимый дух, существо
женского пола, живущее в вихре' [Филиповип, Томил 1955, с. 105;
Филиповип 1972, с.209]. (Об этимологии этого слова выскажемся
особо.)
Изложенный выше материал никак нельзя считать исчерпывающим. Однако
и он достаточно красноречиво говорит о том, что для древнейших и
более поздних дохристианских мифологических представлений славян
было характерно ощущение населенности всей окружающей природы
духами, основными дифференциальными признаками которых были не
столько различия функциональные (они нам и относительно плохо
известны), сколько различия по месту обитания.
Если подумать о том, что для древнего (и почти для современного нам)
славянина небо было также населено духами, то можно предположить,
что различие между так называемыми низшими мифологическими
существами («низшей мифологией») и высшими («высшей мифологией», по
Е. Кагарову) следует искать прежде всего в различных местах их
обитания (и тогда Мокошь не будет отнесена к «высшим») и в различиях
их функций и только в последнюю очередь можно смотреть на славянские
мифические существа сквозь призму других (неславянских)
мифологических систем. Различия среди духов земных, взятых отдельно,
и духов небесных, в общем, были нерезкими, а их иерархия — очень
слабой, и потому трудно установи-мой.
Впоследствии духи небесные были почти полностью вытеснены
христианскими представлениями, а духи земные на основании тех же
представлений перешли в разряд нечистых, но не стерлись из памяти
народной. Об исчезавших духах небесных мы можем судить по
оставшимся духам земным. Самым нужным путем дальнейшего
исследования славянской демонологии в наши дни является путь
диалектного лингво-и этногеоргафического анализа обрядов, поверий и
связанных с ними демонологических персонажей и терминов.
Первая публикация:
Н. И. Толстой. Заметки по славянской демонологии. 1. Откуда дьяволы
разные? // Материалы Всесоюзного симпозиума по вторичным
моделирующим системам. I (5). Тарту, 1974, с. 27—32.
|
|
