“Третья” культура

      Среди уже называвшихся переводных произведений, бытовавших в Древней Руси, обращает на себя внимание довольно большой пласт литературы, который невозможно считать христианской, поскольку официальная церковь ее не признавала, хотя и не отвергала полностью. Однако и языческой ее назвать невозможно: в ней фигурируют библейские персонажи, описывающие события Священной христианской истории. Кроме того, она явно не имеет ни малейшего отношения к славянскому язычеству. Именно поэтому предлагают выделить ее в особую - “третью” - культуру: ахристианскую - не христианскую, но вместе с тем и не антихристианскую. Вот, например, как обосновывает свою точку зрения на эту проблему Н.И. Толстой:

“Существовал еще третий источник, во многом принятый славянами совместно или почти одновременно с христианством. Речь идет о той культуре - народной и городской, которая развивалась и в Византии, и отчасти на Западе как культура ахристианская, не христианская, но далеко не всегда антихристианская. Эта культура была противопоставлена христианству, подобно тому, как в славянской среде противополагалось христианство и язычество, и это создавало определенный симбиоз; славяне, заимствуя христианство, принимали и компоненты этого симбиоза. Так проникали в славянскую среду элементы поздней античности-эллинства, мотивы ближневосточных апокрифов, восточного мистицизма и западной средневековой книжности, которые, вероятно, в славянской народной культуре и религии не функционировали и не воспринимались как определенная система, ибо они уже не образовывали таковой и в репродуцирующей культуре, но которые придали и придавали всей славянской культуре эпохи минувшего тысячелетия определенный облик, лицо, полноту и разносторонность ее внешних формальных и внутренних - идеологических и смысловых - проявлений и сущностей. С некоторой осторожностью или условностью к элементам обозначенной нами “третьей” культуры можно отнести юродство (впоследствии ставшее одним из церковных институтов), скоморошество (периодически то гонимое, то поддерживаемое власть имущими), городскую карнавальную, ярмарочную площадку и лубочную культуру, дожившую до нашего века и имевшую свою автономную эволюцию и свои локальные пути развития”.

      Отреченная литература как раз и являлась носительницей этой самой “третьей” культуры. О том, что чтение ее не поощрялось церковью, можно судить по настоятельной рекомендации, сохранившейся в статье “От Апостольских уставов” “Изборник” 1073 г.:

      “странских [отреченных] книг всех уклоняйся”.

      Речь идет о так называемой апокрифической литературе: произведениях, как верочитного (т.е. разрешенного для хранения и чтения вне церкви), так и “ложного” (безусловно запрещенного для христиан) характера. Основную часть ее составляют греческие и иудейские апокрифы. Последние пришли на Русь как в греческих переложениях и переводах, так и в оригиналах. Среди них - “Сказание Епифания Кипрского о 12 камнях на ризе первосвященника”, “Заветы 12 патриархов”, книги Еноха, протоевангелие Иакова, “Хождение Богородицы по мукам” (последние два произведения легли в основу сюжетов богородичных икон, широко распространенных на Руси), Паралипоменон Иеремии (Повесть о попленении Иерусалима), “Хождение Агапия в рай”, “Откровение Мефодия Патарского”, а также многочисленные другие апокрифы, относившиеся к числу верочитных. С XIII в. получает известность апокрифическое “Сказание Афродитиана” - переложение второй главы “Евангелия от Матфея”, широко распространенное в Восточной и Центральной Европе. Многие апокрифы имеют параллели в талмудической литературе и новоеврейском фольклоре.

      Особое место в древнерусской книжности занимали произведения Иосифа Флавия (“История Иудейской войны” и “Иудейские древности”). Они известны в сравнительно большом числе списков, а также в виде прямых и косвенных цитат, рассеянных в оригинальных произведениях древнерусской литературы. Так, из всех известных литературных произведений наибольшее число прямых текстологических параллелей “Слово о полку Игореве” имеет с VI книгой “Иудейской войны”. Труды Иосифа Флавия обладали на Руси высоким авторитетом и по своему значению ставились едва ли не вровень с книгами “Священного писания”.

      Наряду с ними на Руси были популярны и “ложные” апокрифы. Их подробные перечни встречаются, начиная с “Изборника” 1073 г.:

“Адам, Енох, Ламех, патриархи, молитва Иосифова, завет Мусин [Моисея], Исход Мусин, Псалмы Саломона, Ильино откровение, Иосино видение, Софрония откровение, Захарьине явление, Иакова повесть, Петрово откровение, учения апостольские Варнавы, Посылание, деяния Паула, Наумове откровение, учение Климентово, Игнатове учение, Полукарпово учение, Евангелие от Варнавы, Еванелия от Матвея [?]”.

      Принципиально важно отметить, что этот индекс существенно отличается от греческого оригинала и, очевидно, был адаптирован к книжному репертуару Древней Руси.

      Чуть позже на Руси широкую известность получили так называемые “Худые номоканунцы” (от. греч. : Номоканон - “закон судный” или “мерило праведное”, кодекс церковных установлений на все случаи жизни) - сборник советов и правил, не признававшийся официальной церковью. Они восходили, видимо, к еретикам-богомилам. Положения, зафиксированные в “Ложных церковных правилах” (буквальный перевод названия), были близки народным представлениям о добре и зле, о силах природы. Не менее популярными в народе были, видимо, различные лунники, громовники, астрологии, гадательные книги Рафли, шестокрылы (иудейские, хронологические таблицы), Златая Матица и прочие произведения, составлявшие большой комплекс ложных книг. Они запрещались официальной церковью, однако продолжали храниться и переписываться вплоть до конца XVII в. Многие из них использовались древнерусскими еретиками в качестве основы или подтверждения своих учений.

      Особое место в формировании обыденных представлений древнерусского человека играли произведения “светской” (при всей условности этого определения) литературы. Она представлена большим числом произведений, не поддающихся строгому учету.

      Прежде всего это многочисленные византийские хроники (Георгия Амартола, Иоанна Малалы и др.) и законодательные акты (Кормчие книги, монастырские уставы). Византийские законы, наряду с Библией, заложили основу древнерусского законодательства. Хроники же послужили образцом для зарождавшегося древнерусского летописания. Кроме того, посредством хроник человек Древней Руси, видимо, впервые знакомился с гораздо более широким кругом западно-европейской литературы. Так, античная литература стала известна на Руси прежде всего благодаря переложениям ее в “Хронике Иоанна Малалы”.

      Большую роль в освоении культурного наследия античного мира играли различные греческие изборники (например, “Пчела”, появившаяся на Руси не позднее 1119 г.). Благодаря им древнерусские читатели могли познакомиться с текстами Аристотеля, Платона, Гомера, Плутарха, Пифагора, Ксенофонта, Демокрита, Эврипида, Геродота, Демосфена, Сократа, Эпикура, Зенона и других античных авторов. Именно рефлексией гомеровских сюжетов скорее всего является ряд образов, встречающихся в “Слове о полку Игореве” (Дева-Обида, “века Трояни”, Див и др.). Ссылки на “Омира” (Гомера) и некоторые античные сюжеты имеются в южнорусском летописании XII-XIII вв. Не исключено, что античная литература была известна на Руси в оригиналах.

      “Светский” характер имели “Повесть об Акире Премудром”, в основе которой лежала арамейско-вавилонская повесть VIII в. до н.э., и византийское эпическое произведение “Девгениево деяние” (“Деяние прежних времен храбрых человек”), известные с первых веков древнерусской письменности. К произведениям подобного рода можно отнести и распространенную, видимо, уже в Киевской Руси “Повесть о Варлааме и Иоасафе” - переложение истории Гаутамы-Будды (Иоасаф - славянская транскрипция имени Бодхисатва), имеющая вид житийной повести. В основу русского перевода был положен греческий текст, приписывавшийся Иоанну Дамаскину и восходящий к грузинской переработке (“Балавариани”) арабской книги “Билаухара и Будасафа”. Не только сама “Повесть”, но и отдельные притчи, входящие в нее, известны в огромном количестве списков XIII-XVIII вв., хотя перевод ее, несомненно, был сделан не позднее XII в.

      О том, сколь широк был круг переводной литературы в Древней Руси (или иностранной литературы, читавшейся здесь в оригинале), можно судить хотя бы по присутствующему в “Повести временных лет” под 6582 г. и “Киево-Печерском патерике” сюжету о бесе в образе “ляха”, бросающим цветки в монахов Киево-Печерского монастыря:

“Бе же... старець, миенемь Матфей: бе прозорлив. Единою бо ему стоящю в церкви на месте своемь, възвед очи свои, позре по братьи, иже стоять поюще по обема странами на крилосе, в виде обиходяща беса, въ образе ляха, в луде, и носяща в приполе цветьк, иже глаголятся лепок. И обиходя подле братью, взимая из лона лепокъ, вержаше на кого любо: аще прилняше кому цветок в поющих от братья, мало постояв и расслаблен умом, вину створь каку любо, изидяше ис церкви, шед в келью, и уняше, и не възвратяшется в церковь до отпетья; аще ли вержаше на другаго, и не прилняше к нему цветок, стояще крепок в неньи, донде же отпояху утренюю, и тогда изидяше в келью свою. Се же вида старець, поведаше братьи своей”.

      Единственной литературной параллелью к нему выступает буддийская сутра, известная, начиная с середины II в. н.е., в многочисленных переводах на китайский, согдийский, тибетский, уйгурский и монгольский языки. О том пути, который она проделала, прежде чем превратиться в древнерусский текст можно только догадываться.

      Попадали на Русь и естественно-научные (говоря современным языком) трактаты “Космографии”, описывающие мир, “Физиологии”, рассказывавшие о животных, населявших дальние и ближние страны, “Шестодневы”, повествовавшие не только о сотворении мира (рассказ, восходящий к “Священному Писанию” и святоотеческому толкованию его), но и об устройстве Земли и Вселенной (включая античную и западноевропейскую средневековую естественнонаучную традицию). Самой авторитетной считалась “Космография”, приписываемая Козьме Индикоплову. Из множества “Шестодневов” в раннем периоде наиболее популярен был “Шестоднев” Иоанна, экзарха Болгарского.

      Знакомство с памятниками литературы Западной Европы и Востока не только расширяло кругозор древнерусских книжников, но и способствовало вовлечению древнерусской культуры в контекст мировой культуры. Формируя в определенной степени обыденные представления древнерусского человека о мире и истории, переводные произведения оказали большое влияние на развитие оригинальной древнерусской литературы.

      К явлениям “третьей” культуры, видимо, могут быть отнесены и многочисленные упоминания “бесовских игр”, “сотонинских песен” и “плясаний”. Характеристика их как нехристианских (“бесовских”, “сотонинских” и т.п.) без дополнительных разъяснений, позволяющих более или менее полно восстановить их сущности, не дает достаточных оснований для отнесения их к собственно языческим обрядам.