|
Выдержки из произведения
В полном объеме вы можете скачать данный текст в архиве
ZIP по ссылке, расположенной выше
Л.Н. Гумилев
Исторические труды:
"Этногенез и биосфера Земли"
"От Руси до России"
Поиски вымышленного царства
Древняя Русь и Великая степь
МЕСТО ИСТОРИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ В ВОСТОКОВЕДНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
ЭТНО-ЛАНДШАФТНЫЕ РЕГИОНЫ ЕВРАЗИИ ЗА ИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
ИЗМЕНЕНИЯ КЛИМАТА И МИГРАЦИИ КОЧЕВНИКОВ
Люди и природа Великой степи
Гетерохронность увлажнения Евразии в древности
Гетерохронность увлажнения Евразии в Средние века
Л.Н. Гумилев
"Этногенез и биосфера Земли"
Моей жене Наталии Викторовне посвящается
Дар слов, неведомый уму,
Мне был обещан от природы.
Он мой. Веленью моему
Покорно все; земля и воды,
И легкий воздух, и огонь
В одно мое сокрыто слово,
Но слово мечется как конь,
Как конь вдоль берега морского,
Когда он, бешеный, скакал,
Влача останки Ипполита,
И помня чудиша оскал,
И блеск чешуй, как блеск нефрита,
Сей грозный лик его томит,
И ржанья гул подобен вою,
А я влачусь, как Ипполит,
С окровавленной головою
И вижу - тайна бытия
Смертельна для чела земного,
И слово мчится вдоль нея,
Как конь вдоль берега морского.
1934 г.
Ввведение. О ЧЕМ ПОЙДЕТ РЕЧЬ И ПОЧЕМУ СИЕ ВАЖНО
Боязнь разочарования. Этносы как форма существования вид Ношо
sapiens. Предмет исследования. Экскурс в философию. Человечество
как вид Homo sapiens. Определения понятия "этнос"
Часть первая. О ВИДИМОМ И НЕВИДИМОМ
I. О полезности этнографии
Несходство этносов. Запутанность применяющейся терминологии.
Обобщения и скрупулюсы. Рамки. У историка без географии
встречается "претыкание"
II. Природа и история
Сочетание природоведения и истории формации и этносы. Можно
ли верить историческим источникам? Можно ли верить памятникам?
Признака для определения этноса нет. Этнос - не общество. Язык.
Идеология и культура. Происхождение от одного предка. Этнос как
иллюзия.
III. А есть ли этнос?
Между Западом и Востоком. Страна и народ без имени. "Этнос" -
сочинение С. М. Широкогорова. "Состояния" и "процессы"
Часть вторая. СВОЙСТВА ЭТНОСА
IV. Этнос и этноним
Имена обманчивы. Примеры камуфляжа. Бессилие филологии и
истории
V. Мозаичность как свойства этноса
Обойтись без родового строя можно Чем заменяют родовой строй
Образование субэтнических групп Варианты этнических контактов
Роль экзогамии Опыт интерпретации
VI. Этнический стереотип поведения
Несхожесть как принцип Изменчивость стереотипов поведения
Этнос и четыре ощущения времени
VII. Этнос как система
"Система" в популярном объяснении. "Система" в агиологии.
Уровни и типы этнических систем
VIII. Субэтносы
Структура этноса. Саморегуляция этноса. Консорции и конвиксии
IХ. Суперэтносы
Реальность суперэтноса - "франки". Зарождение суперэтноса -
Византия. Надлом суперэтяоса - арабы VII- Х вв.
X. Алгоритм этногенеза
Этнические реликты. Статика и динамика. Инкорпорация. Разница
между равновесием и развитием. Этногенез и естественный отбор.
Альтруизм, точнее - антиэгоизм. Истребление реликтовых этносов
XI. Этнические контакты
Иерархия этнической таксономии. Контакты на разных уровнях.
Соотношение этнических ценностей разных порядков. Контакт "пяти
племен" и жителей "Срединной равнины". Контакты варваров и
римлян. Этносы всегда возникают из контактов. "Фактор икс".
Часть третья. ЭТНОС В ИСТОРИИ
XII. Мысли о Всемирной истории
Два аспекта Всемирной истории. Почему я не согласен с А.
Тойнби. Почему я не согласен с Н. И. Конрадом. Об эллинизме. О
Византии. О Китае
XIII. Мысли об этнической истории
Принцип неопределенности в этнологии. Две системы отсчета.
История культуры и этногенез. Урания и Клио
Часть четвертая. ЭТНОС В ГЕОГРАФИИ
XIV. Перевернутая задача
Этнос - явление природы. Человек в биоценозе. Географическая
среда на смену формаций не влияет. Война человека с природой.
Социум, политийя и этнос. У народов есть родина! Месторазвитие
XV. Роль сочетания ландшафтов
Монотонность и разнородность ландшафтов. На берегах морей и
закраинах ледников. Влияние характера ландшафта на этногенез
XVI. Становление антропогенных ландшафтов
Развитие общества и изменение ландшафта. Индейцы, народы
Сибири и их ландшафты. Древние цивилизации "благодатного
полумесяца". В Древнем Китае. Возникновения и упадки.
Периодизация по фазам
XVII. Взрывы этногенеза
Взрыв этногенеза в I в. н.э. Гунны в Ш- V вв. н.э Взрыв
этногенеза в VI в. н.э. Взрыв этногенеза в XI в. н.э
Часть пятая. ПРИРОДА ВНУТРИ НАС
XVIII. Этнос и популяция
Этнос - не популяция. Мономорфизм Фон и фактор X.
Комплиментарность. Биологические линии исследования
XIX. Филогенез или онтогенез?
Прогресс и эволюция человека. Региональные мутации. Конверсии
биоценоза и сукцесии. Антропосукцессии
XX. Когда бессмертие ужасней гибели
Филогенез преображается в этногенез. Эволюция и этногенез.
Творчество или жизнь? Мысли С. И. Коржинского. Эксцесс и инерция
в этногенезе
XXI. Сумма противоречий
Пока ответ не найден. Этногенез и энергия. Дискретность
этнической истории. Где же "фактор икс"? Клио против Сатурна
Часть шестая. ПАССИОНАРНОСТЬ В ЭТНОГЕНЕЗЕ
XXII. Этногенный признак, или »фактор иксј
Вот он, "фактор икс"! Ф. Энгельс о роли страстей человеческих
XXIII. Образы пассионариев
Наполеон. Александр Македонский. Люций Корнелий Сулла. Ян
Гус, Жанна д'Арк и протопоп Аввакум. Накопление или растрата?
XXIV. Пассионарное напряжение
Биохимический аспект пассионарности. Многовекторность
этнической системы в схеме. Пассионарная индукция. Способы утраты
пассионарности
XXV. Субпассионарии
Особи гармоничные. "Бродяги", "бpодяги-солдаты" и
"вырожденцы". Градации пассионарности Ганнибал и Карфаген
XXVI. Затухание пассионарности
Вспышка и пепел. Пассионарность слабая, но действенная.
Бастарды. Что цементирует этносы?
Часть седьмая. МОСТ МЕЖДУ НАУКАМИ
XXVII. Поле в системе
Этногенез. Этническое поле. Ритмы этнических полей.
Этническое поле и этногенез. Природа суперэтиоса. Химеры
XXVIII. Природа пассионарности
Учение В. И. Вернадского о биосфере. Мутации - пассионарные
толчки. "Стыки" ландшафтов. Мысли по поводу ноосферы
XXIX. Пассионарность и сфера сознания
Система отсчета. Соотношения разрядов импульсов. Применим
концепцию к этногенезу Место пассионарности в историческом
синтезе Обобщение Кривая этногенеза История и этнология
Часть восьмая. ВОЗРАСТЫ ЭТНОСА
ХХХ. Способ научном поиска
Время и история. От исторической географии к этнической
психологии. Вопреки. Подъемы и упадки. Принцип отсчете
XXXI. Фазы пассионарного подъема и перегрева
Рождение этноса. Подъем пассионарности. Второй Рим или
Антирим? Гниение и возрождение. Пассионарный "перегрев". Поэзия
понятий
XXXII. Смещения
И тут есть закономерность. Пассионариое оскудение.
Взаимность. Аномалия. Ущербность юности. Возвращенная молодость
XXXIII. Фаза надлома
Пассиотрный надлом. Череда расцветов. А в Китае. Жертвы
расцвета. Раскол этнического поля. Надлом и его значение
XXXIV. Фаза инерции
"Золотая осень" цивилизации. От мира "Христианского" к миру
"Цивилизованному". Цивилизация и природа. Кто разрушил Вавилон?
Что такое "упадок культуры?"
XXXV. Фаза обскурации
"Сумерки" этноса. От расцвета к упадку. Кровавый мрак.
Подмена. И всюду так
XXXVI. После конца
Мемориальная фаза. Переход в никуда
Часть девятая. ЭТНОГЕНЕЗ И КУЛЬТУРА
XXXVII. Отрицательные значения в этногенезе
Кристаллизованная пассионарность. Последовательность. Нет!
"Бездна" (вакуум). Деяния и явления. В "полосе свободы".
Прозрения В. И. Вернадского
XXXVIII. Биполярность этносферы
Ложь как принцип. Третий параметр. Губительный фантом.
Древний дуализм. Конкордат с Сатаной. Выход из безысходности
Послесловие
Толковый словарь терминов
Введение
О ЧЕМ ПОЙДЕТ РЕЧЬ И ПОЧЕМУ СИЕ ВАЖНО
В КОТОРОМ ОБОСНОВЫВАЕТСЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ЭТНОЛОГИИ И ИЗЛАГАЕТСЯ
ВЗГЛЯД АВТОРА НА ЭТНОГЕНЕЗ, БЕЗ АРГУМЕНТАЦИИ, КОЕЙ ПОСВЯЩЕНА
ОСТАЛЬНАЯ ЧАСТЬ ТРАКТАТА, ГДЕ АВТОР ПОВЕДЕТ ЧИТАТЕЛЯ ЧЕРЕЗ
ЛАБИРИНТ ПРОТИВОРЕЧИЙ
БОЯЗНЬ РАЗОЧАРОВАНИЯ
Когда читатель нашего времени покупает и открывает новую книгу по
истории
или этнографии, он не уверен, что прочтет ее даже до середины. Книга
может
показаться ему скучной, бессмысленной или просто не отвечающей его
вкусу.
Но читателю-то еще хорошо: он просто потерял два-три рубля, а каково
автору? Сборы сведений. Постановка задачи. Десятилетия поисков
решения.
Годы за письменном столом. Объяснения с рецензентами. Борьба с
редактором.
И вдруг все впустую - книга неинтересна! Она лежит в библиотеках...
и ее
никто не берет. Значит, жизнь прошла даром.
Это так страшно, что необходимо принять все меры для избежания
такого
результата. Но какие? За время обучения в университете и в
аспирантуре
будущему автору нередко внушается мысль, что его задача - выписать
как
можно больше цитат из источников, сложить их в каком-либо порядке и
сделать
вывод: в древности были рабовладельцы и рабы. Рабовладельцы были
плохие, но
им было хорошо; рабы были хорошие, но им было плохо. А крестьянам
жилось
хуже.
Все это, конечно, правильно, но вот беда - читать про это никто не
хочет,
даже сам автор. Во-первых, потому, что это и так известно, а
во-вторых,
потому, что это не объясняет, например, почему одни армии одерживали
победы, а другие терпели поражения, и отчего одни страны
усиливались, а
другие слабели. И, наконец, почему возникали могучие этносы и куда
они
пропадали, хотя полного вымирания их членов заведомо не было.
Все перечисленные вопросы целиком относятся к избранной нами теме -
внезапному усилению того или иного народа и последующему его
исчезновению.
Яркий пример тому - монголы XII-XVII вв., но и другие народы
подчинялись
той же закономерности. Покойный академик Б. Я. Владимирцов четко
сформулировал проблему: "Я хочу понять, как и почему все это
произошло?",
но ответа не дал, как и другие исследователи. Но мы снова и снова
возвращаемся к этому сюжету, твердо веруя, что читатель не закроет
книгу на
второй странице.
Совершенно ясно, что для решения поставленной задачи мы должны
прежде всего
исследовать саму методику исследования. В противном случае эта
задача была
бы уже давно решена, потому что количество фактов столь
многочисленно, что
речь идет не об их пополнении, а об отборе тех, которые имеют
отношение к
делу. Даже современники-летописцы тонули в море информации, что не
приближало их пониманию проблемы. За последние века много сведений
добыли
археологи, летописи собраны, изданы и сопровождены комментариями, а
востоковеды еще увеличили запас знаний, кодифицируя различные
источники:
китайские, персидские, латинские, греческие, армянские и арабские.
Количество сведений росло, но в новое качество не переходило.
По-прежнему
оставалось неясным, каким образом маленькое племя иногда оказывалось
гегемоном полумира, затем увеличивалось в числе, а потом исчезало.
Автор данной книги поставил вопрос о степени нашего знания, а точнее
-
незнания предмета, которому исследование посвящено. То, что на
первый
взгляд просто и легко, при попытке овладеть сюжетами, интересующими
читателя, превращается в загадку. Поэтому обстоятельную книгу писать
надо.
К сожалению, мы не можем сразу предложить точные дефиниции (которые,
вообще
говоря, весьма облегчают исследование), но по крайней мере мы имеем
возможность сделать первичные обобщения. Пусть даже они не исчерпают
всей
сложности проблемы, но в первом приближении позволят получить
результаты,
вполне пригодные для интерпретации этнической истории, которую еще
предстоит написать. Ну а если найдется привередливый рецензент,
который
потребует дать в начале книги четкое определение понятия "этнос", то
можно
сказать так: этнос - феномен биосферы, или системная целостность
дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живого
вещества, в
согласии с принципом второго начала термодинамики, что
подтверждается
диахронической последовательностью исторических событий. Если этого
достаточно для понимания, то книгу дальше можно не читать.
ЭТНОСЫ КАК ФОРМА СУЩЕСТВОВАНИЯ ВИДА HOMO SAPIENS
Больше ста лет ведутся дискуссии: изменяется ли биологический вид
Homo
sapiens или социальные закономерности полностью вытеснили механизм
действия
видообразующих факторов? Общей для человека и всех других живых
существ
является необходимость обмениваться со средой веществом и энергией,
но
отличается он от них тем, что почти все необходимые для него
средства
существования вынужден добывать трудом, взаимодействуя с природой не
только
как биологическое, но прежде всего как социальное существо. Условия
и
средства, производительные силы и соответствующие им
производственные
отношения непрерывно развиваются. Закономерности этого развития
исследуются
марксистской политической экономией и социологией.
Однако социальные закономерности развития человечества не "отменяют"
действия закономерностей биологических, в частности мутаций[1], и
исследовать их необходимо, дабы избежать теоретической
односторонности и
практического вреда, который мы наносим сами себе, игнорируя или
сознательно отрицая нашу подчиненность не только социальным, но и
более
общим закономерностям развития.
Методологически начать такое исследование можно исходя из
преднамеренного
отвлечения от конкретных способов производства. Такая абстракция
представляется оправданной, в частности, потому, что характер
этногенеза
существенно отличается от ритмов развития социальной истории
человечества.
При таком способе рассмотрения, как мы надеемся, яснее станут
контуры
механизма взаимодействия человечества с природой.
Как бы ни была развита техника, все необходимое для поддержания
жизни люди
получают из природы. Значит, они входят в трофическую цепь как
верхнее,
завершающее звено биоценоза населяемого ими региона. А коль скоро
так, то
они являются элементами структурно-системных целостностей,
включающих в
себя, наряду с людьми, доместикаты (домашние животные и культурные
растения), ландшафты, как преобразованные человеком, так и
девственные,
богатства недр, взаимоотношения с соседями -либо дружеские, либо
враждебные, ту или иную динамику социального развития, а также то
или иное
сочетание языков (от одного до нескольких) и элементов материальной
и
духовной культуры. Эту динамическую систему можно назвать
этноценозом. Она
возникает и рассыпается в историческом времени, оставляя после себя
памятники человеческой деятельности, лишенные саморазвития и
способные
только разрушаться, и этнические реликты, достигшие фазы гомеостаза.
Но
каждый процесс этногенеза оставляет на теле земной поверхности
неизгладимые
следы, благодаря которым возможно установление общего характера
закономерностей этнической истории. И теперь, когда спасение природы
от
разрушительных антропогенных воздействий стало главной проблемой
науки,
необходимо уяснить, какие стороны деятельности человека были
губительны для
ландшафтов, вмещающих этносы. Ведь разрушение природы с гибельными
последствиями для людей - беда не только нашего времени, и оно не
всегда
сопряжено с развитием культуры, а также с ростом населения.
Ставя вопрос о взаимодействии двух форм закономерного развития,
необходимо
условиться об аспекте. Речь может идти либо о развитии биосферы в
связи с
деятельностью человека, либо о развитии человечества в связи со
становлением природной среды: биосферы и костного вещества,
составляющего
другие оболочки Земли: литосферу и тропосферу. Взаимодействие
человечества
с природой постоянно, но крайне вариа-бельно и в пространстве, и во
времени. Однако за видимым разнообразием кроется единый принцип,
характерный для всех наблюдаемых феноменов. Поэтому поставим вопрос
именно
так!
Природа Земли весьма разнообразна; человечество в отличие от прочих
видов
млекопитающих тоже разнообразно, ибо человек не имеет природного
ареала, а
распространен, начиная с верхнего палеолита, по всей суше планеты.
Адаптивные способности человека на порядок больше, чем у прочих
животных.
Значит, в разных географических регионах и в разные эпохи люди и
природные
комплексы (ландшафты и геобиоценозы) взаимодействуют по-разному. Сам
по
себе этот вывод бесперспективен, так как калейдоскоп не поддается
исследованию, но попробуем внести в проблему классификацию... и все
будет
по-иному. Между закономерностями природы и социальной формой
движения
материи существует постоянная корреляция. Но каков ее механизм и где
точка
соприкосновения природы и общества? А эта точка есть, иначе не
возникло бы
вопроса об охране природы от человека.
С. В. Калесник предложил разделить географию на: 1) экономическую,
исследующую творения людей, и 2) физическую, изучающую природные
оболочки
Земли, в том числе биосферу[2]. Очень разумное деление. Природа
творит то,
чего мы творить не можем: горы и реки, леса и степи, новые виды
животных и
растений. А люди строят дома, сооружают машины, ваяют статуи и пишут
трактаты. Природа этого делать не может.
Есть ли между творениями природы и человека принципиальная разница?
Да!
Элементы природы переходят в друг друга... "Этот камень рычал
когда-то,
этот плющ парил в облаках". Природа живет вечно, набухая той
энергией,
которую получает от Солнца и звезд нашей Галактики и радиораспада в
глубинах нашей планеты. Биосфера планеты Земля побеждает мировую
энтропию
путем биогенной миграции атомов, стремящихся к расширению[3]. И
наоборот,
предметы, созданные человеком, могут или сохраняться, или
разрушаться.
Пирамиды стоят долго, Эйфелева башня так долго не простоит. Но не
вечны ни
те, ни другая. В этом принципиальная разница между биосферой и
техносферой,
какие бы грандиозные размеры последняя ни приобрела.
ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ
Обозрение современного состояния науки об этносе должно повергнуть
читателя
в недоумение. Все пишущие на эту тему авторы, в том числе этнографы,
по
существу подменяют подлинные этнологические характеристики
профессиональными, сословными и т.д., что, собственно, равнозначно
отрицанию этноса как реальности. О существовании этноса говорит
только то,
что он непосредственно ощущается людьми как явление (феномен), но
ведь это
не доказательство. Поэт сказал: "И день, и ночь пред нами солнце
ходит,
однако прав упрямый Галилей". И действительно, у этнолога есть
некоторые
основания для пессимизма, кажущиеся на первый взгляд непреодолимыми.
Этнология - это рождающаяся наука. Потребность в ней возникла лишь
во
второй половине XX в., когда выяснилось, что простое накопление
этнографических собраний и наблюдений грозит тем, что наука, не
ставящая
проблем, превратится в бессмысленное коллекционерство. И вот
возникли на
наших глазах обществоведение и этнология - две дисциплины,
интересующиеся
одним, на первый взгляд, предметом - человечеством, но в совершенно
разных
аспектах. И это закономерно. Каждый человек одновременно - член
социума и
член этноса, а это далеко не одно и то же. Равным образом этнология
как
наука требует определения. Скажем пока так, что этнология - это
наука об
импульсах поведения этнических коллективов, подобная этологии, науке
о
поведении животных. Импульсы могут быть сознательными и
эмоциональными,
диктоваться личной волей индивида, традицией, принудительным
воздействием
коллектива, влиянием внешней обстановки, географической среды и даже
спонтанным развитием, поступательным ходом истории. Для того чтобы
разобраться в столь сложном вопросе, нужна соответствующая методика.
Методика может быть либо традиционной методикой гуманитарных наук,
либо
естественнонаучной. Какую же следует выбрать для успешного
преодоления
трудностей, возникающих перед ученым, взявшимся за совершенно новую
область
науки?
Прежде всего уточним понятие "гуманитарные науки". В Средние века в
Христианском мире единственным абсолютно авторитетным источником
научной
информации были две книги: Библия и сочинения Аристотеля. Наука
сводилась к
комментированию цитат, которые нужно было приводить точно, потому
что
безграмотные ересиархи часто выдумывали якобы цитируемые изречения
пророков, Христа и Аристотеля. Отсюда возникла система ссылок на
текст,
удержавшаяся до настоящего времени. Эта ступень науки называлась
схоластикой, и к XV в. она перестала удовлетворять ученых. Тогда был
расширен круг источников - привлекались сочинения других древних
авторов,
тексты которых нуждались в проверке. Так возникла гуманитарная (т.е.
человеческая, а не божественная) наука - филология, отличающаяся от
схоластики критическим подходом к текстам. Но источник был все тот
же -
чужие слова. После эпохи Возрождения крупные натуралисты
противопоставили
гуманитарным способам получения информации естествоиспытание,
основанное на
наблюдении природы и эксперименте. Сменилась постановка вопроса:
вместо
"что сказали древние авторы?" пытались выяснить "что есть на самом
деле?".
Как видим, изменился не предмет изучения, а подход и,
соответственно,
методика.
Новая методика завоевывала признание медленно и неравномерно. Еще в
1633 г.
Галилею пришлось отрекаться от того, что Земля вертится вокруг
Солнца,
причем его противники апеллировали к тому, что таких сведений в
известной
им литературе нет. В XVIII в. Лавуазье на заседании Французской
Академии
наук объявил "антинаучным" сообщение о падении метеорита: "Камни с
неба
падать не могут, потому что на небе нет камней!". География только в
XIX в.
избавилась от легенд об амазонках, волосатых людях, гигантских
спрутах,
топящих корабли, и прочей беллетристики, которую читатели,
находившиеся на
обывательском уровне, воспринимали буквально. Труднее всего было
историкам,
которые не могли ни поставить эксперимент, ни повторить наблюдение.
Но тут
пришел на выручку монистический подход, который позволил провести
критику
источника, как компаративную, так и внутреннюю. Благодаря многим
кропотливым исследованиям были составлены кодексы бесспорных фактов
с
хронологическими привязками, а часть сомнительных сведений
отвергнута. Это
огромное богатство знаний может принести пользу лишь тогда, когда
оно будет
приложено к определенному объекту, будь то социальные общности -
классы,
или политические целостности - государства, или этносы, которые нас
интересуют. В последнем случае факты истории превращаются в
"информационный
архив" и служат целям этнологии наряду с другими сведениями:
географическими, биологическими, биофизическими и биохимическими,
что при
наличии творческого синтеза дает возможность трактовать этнологию
как
естественную науку, построенную на достаточном количестве
достоверных
наблюдений, зафиксированных во время накопления первичного
материала.
А теперь вернемся к кардинальному тезису: можно ли считать, что
этнография,
как описательная, так и теоретическая, вышла из поля зрения
географии и
всецело принадлежит сфере исторических наук? Нет, и еще раз нет.
Такая
позиция, на наш взгляд, беспочвенна и деструктивна. Она ведет науку
к
оскудению, т.е. упрощению за счет сокращения эрудиции научного
сотрудника.
Ему-то, конечно, легче, но его работа теряет перспективность и
перестает
представлять интерес для читателя. Боюсь, что упорное несогласие с
поставленным здесь тезисом приведет к компрометации не только
исторической
методики, применяемой не для того, для чего она была разработана, но
и
самой науки - этнографии. Ибо для нее есть только один путь развития
-
превращение в этнологию, где наряду с собиранием и описанием
материала идет
интерпретация его под тем углом зрения, который продиктован
постановкой
проблемы.
ЭКСКУРС В ФИЛОСОФИЮ
Здесь должно быть предельно кратким. Поскольку мы исходим из того,
что
этнос в своем становлении - феномен природный, то основой его
изучения
может быть только философия естествознания, т.е. диалектический
материализм. Исторический материализм ставит своей целью раскрытие
законов
общественного развития, т.е. относится, по выражению К. Маркса, к
истории
людей, а не истории природы, находящейся в телах людей. И хотя обе
эти
"истории" тесно переплетены и взаимосвязаны, научный анализ требует
уточнения угла зрения, т.е. аспекта. Привлекаемый нами исторический
материал - наш информационный архив, не более. Для целей анализа это
необходимо и достаточно. По данному поводу К. Маркс выразился четко:
"Сама
история является действительной частью истории природы, становления
природы
человеком. Впоследствии естествознание включит в себя науку о
человеке в
такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя
естествознание: это
будет одна наука"[4]. Ныне мы стоим на пороге создания такой науки.
Когда же речь пойдет о синтезе, то соответственно изменится подход к
проблеме. Но, как известно, анализ предшествует синтезу, и нет нужды
забегать вперед. Скажем только, что и тогда основы научного
материалистического естествознания останутся незыблемыми.
Условившись о
значении терминов и характере методики, перейдем к постановке
проблемы.
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО КАК ВИД HOMO SAPIENS
Принято говорить: "Человек и Земля" или "Человек и Природа", хотя
еще в
средней школе объясняют, что это элементарный, примитивный
антропоцентризм,
унаследованный от Средневековья. Да, конечно, человек создал
технику, чего
не создал ни динозавр мезозойской эры, ни махайродус эры
кайнозойской.
Однако при всех достижениях XX в. каждый из нас несет внутри себя
природу,
которая составляет содержание жизни, как индивидуальной, так и
видовой. И
никто из людей, при прочих равных условиях, не откажется от того,
чтобы
дышать и есть, избегать гибели и охранять свое потомство. Человек
остался в
пределах вида, в пределах биосферы - одной из оболочек планеты
Земля.
Человек совмещает присущие ему законы жизни со специфическими
явлениями
техники и культуры, которые, обогатив его, не лишили сопричастности
стихии,
его породившей.
Человечество как биологическая форма - это единый вид с огромным
количеством вариаций, распространившийся в послеледниковую эпоху по
всей
поверхности земного шара. Густота распространения вида различна, но
за
исключением полярных льдов вся Земля - обиталище человека. И не
следует
думать, что где-нибудь есть "девственные" земли, куда не ступала
нога
человека. Нынешние пустыни и дебри наполнены следами палеолитических
стоянок; леса Амазонки растут на переотложенных почвах, некогда
разрушенных
земледелием древних обитателей: даже на утесах Анд и Гималаев
найдены следы
непонятных нам сооружений. Иными словами, за период своего
существования
вид Homo sapiens неоднократно и постоянно модифицировал свое
распространение на поверхности Земли. Он, подобно любому другому
виду,
стремился освоить возможно большее пространство с возможно большей
плотностью населения[5]. Однако что-то ему мешало и ограничивало его
возможности. Что же?
В отличие от большинства млекопитающих. Homo sapiens назвать ни
стадным, ни
индивидуальным животным. Человек существует в коллективе, который, в
зависимости от угла зрения, рассматривается то как социум, то как
этнос.
Вернее сказать, каждый человек является одновременно и членом
общества, и
представителем народности, но оба эти понятия несоизмеримы и лежат в
разных
плоскостях, как, например, длина и вес, или степень нагрева и
электрический
заряд.
Социальное развитие человечества хорошо изучено, и его
закономерности
сформулированы историческим материализмом. Спонтанное развитие
социальных
форм через общественно-экономические формации присуще только
человеку,
находя-в коллективе, и никак не связано с его биологической
структурой.
Этот вопрос настолько ясен, что нет смысла на нем останавливаться.
Зато
вопрос о народностях, которые мы будем именовать во избежание
терминологической путаницы этносами, полон нелепостей и крайне
запутан.
Несомненно одно - вне этноса нет ни одного человека на Земле. Каждый
человек на вопрос: "Кто ты?" - ответит: "русский", "француз",
"перс",
"масаи" и т.д., не задумавшись ни на минуту. Следовательно,
этническая
принадлежность в сознании - явление всеобщее. Но это еще не все.
ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПОНЯТИЯ "ЭТНОС"
Какое значение или, главное, какой смысл вкладывает каждый человек
из числа
перечисленных в свой ответ? Что он называет своим народом, нацией,
племенем
и в чем он видит свое отличие от соседей - вот нерешенная до сих пор
проблема этнической диагностики. На бытовом уровне она не
существует,
подобно тому, как не требует определения различие светом и тьмой,
теплом и
холодом, горьким и сладким. Иными словами, в качестве критерия
выступает
ощущение. Для обыденной жизни этого достаточно, но для понимания
мало.
Возникает потребность в определении. Но тут начинается разнобой.
"Этнос -
явление, определяемое общностью происхождения"; "этнос - порождение
культуры на базе общего языка"; "этнос - группа людей, похожих друг
на
друга"; "этнос - скопище людей, объединенное общим самосознанием";
"этнос -
условная классификация, обобщающая людей в зависимости от той или
иной
формации" (это означает, что категория этноса нереальна);
"этнос-порождение
природы"; "этнос-социальная категория".
Обобщая разнообразные в деталях взгляды советских ученых на
соотношение
природы и общественного человека, можно выделить три точки зрения:
1.
"Единая" география сводит всю деятельность человека к природным
закономерностям[6]. 2. Некоторые историки и этнографы считают все
феномены,
связанные с человечеством, социальными, делая исключение лишь для
анатомии
и отчасти физиологии[7]. 3. В антропогенных процессах различаются
проявления общественной и комплекса природных (механическая,
физическая,
химическая и биологическая) форм движения материи. Последняя
концепция
представляется автору единственно правильной.
Особое место занимает точка зрения М. И. Артамонова известного
археолога и
историка хазар. По его мысли, родившейся вследствие долгих занятий
археологическими, т.е. мертвыми культурами и памятниками, лишенными
саморазвития, но разрушающимися от течения времени (об этом см.
выше),
"этнос, как и класс, не социальная организация, а состояние, при
этом
зависимость человека от природы тем меньше, чем выше его культурный
уровень; это прописная истина"[8]. Согласиться трудновато.
Начнем с последнего тезиса. Организм человека входит в биосферу
Земли и
участвует в конверсии биоценоза. Никто не может доказать, что
профессор
дышит иначе, чем бушмен, или размножается неполовым путем, или
нечувствителен к воздействию на кожу серной кислоты, что он может не
есть,
или, наоборот, съедать обед на 40 человек, или что на него иначе
действует
земное тяготение. А ведь это все зависимость от природы того самого
организма, который действует и мыслит, приспосабливается к
изменяющейся
среде и изменяет среду, приспосабливая ее к своим потребностям,
объединяется в коллективы и в их составе создает государства.
Мыслящая
индивидуальность составляет единое целое с организмом и, значит, не
выходит
за пределы живой природы, которая является одной из оболочек планеты
Земля.
Но вместе с тем человек отличается от прочих животных тем, что
изготавливает орудия, создавая качественно иную прослойку -
техносферу.
Произведения рук человека как из косного, так и из живого вещества
(орудия,
произведения искусства, домашние животные, культурные растения)
выпадают из
цикла конверсии биоценоза. Они могут лишь либо сохраняться, либо,
ежели не
законсервированы, разрушаться. В последнем случае они возвращаются в
лоно
природы. Брошенный в поле меч, перержавев, превращается в окись
железа.
Разрушенный замок становится холмиком. Одичавшая собака делается
диким
зверем динго, а лошадь - мустангом. Это смерть вещей (техносферы) и
обратный захват природой похищенного у нее материала. История
древних
цивилизаций показывает, что природа хотя и терпит урон от техники,
но в
конечном счете берет свое, разумеется, за исключением тех предметов,
которые преображены настолько, что стали необратимы. Таковы
кремневые
орудия времен палеолита, отшлифованные плиты в Баальбеке,
бетонированные
площадки и пластмассовые изделия. Это трупы, даже мумии, которые
биосфера
не в силах вернуть в свое лоно, но процессы косного вещества -
химические и
термические - могут вернуть их в первозданное состояние в том
случае, если
нашу планету постигнет космическая катастрофа. А до тех пор они
будут
называться памятниками цивилизации, ибо и наша техника когда-нибудь
станет
памятником.
Приняв предложенную С. В. Калесником классификацию за основу, мы
должны
найти в ней место для феномена этноса. Забегая вперед, скажем, что
этносы -
явление, лежащее на границе биосферы и социосферы и имеющее весьма
специальное назначение в строении биосферы Земли. Пусть это выглядит
как
декларация, но теперь читатель знает, ради чего написана эта книга,
автор
которой не просто стремился дать формулировку, а показать весь путь,
которым она была достигнута, и основания, убеждающие в том, что она
на
сегодняшнем уровне науки отвечает всем требованиям, предъявляемым к
научным
гипотезам. После этого мы можем перейти к системе доказательств.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] "В лице современного человека процесс биологической эволюции
создал
обладателя таких видовых свойств, которые привели к затуханию
дальнейшей
эволюции" (Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. М.,
1955. С.
314); "Отсутствие естественного отбора было равносильно прекращению
действия одного из факторов эволюции... и биологическая эволюция
человека
должна была остановиться" (Быстрое А. /7. Прошлое, настоящее,
будущее
человека. Л.. 1957. С. 299); Дебец Г. Ф. О некоторых направлениях
изменений
в строении человека современного вида //Советская этнография. 1961.
щ 2. С.
16.
[2] Калесник С. В, 1) Некоторые итоги новой дискуссии о "единой"
географии
//Известия ВГО. 1965. щ 3. С. 209-221; 2) Несколько слов о
географической
среде //Там же. 1966. щ 3. С. 247- 248; 3) Проблемы географической
среды
//Вестник ЛГУ. 1968. щ 12; 4) Общие географические закономерности
Земли.
М., 1970.
[3] Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее
окружения. М.,
1965. С. 283-285.
[4] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 124.
[5] Вернадский В. И. Избр. соч.: В 6 т. Т. V.: Биосфера. М.; Л.,
1960. С-
24-31.
[6] Природа и общество: Сб. статей /Под ред. И. П. Герасимова и др.
М.,
1968, 1969. Анучин В. А. Теоретические проблема географии. М., 1972.
[7] Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей //Вопросы
философии.
1964. щ 2; Агоев А. Г. Народность как социальная общность //Вопросы
философии. 1965. щ 2; Коим В. И. О понятии этнической общности //
Советская
этнография. 1967. щ 2; Чебоксаров Н. Н. Проблемы типологии
этнических
общностей в трудах советских ученых //Советская этнография. 1967. щ
4;
Андрианов Г. В. Проблемы формирования народностей и наций в странах
Африки
// Вопросы истории. 1967. щ 9; Брук С. И., Чебоксаров Н. Я., Чеснов
Я. В.
Проблемы этнического развития стран зарубежной Азии // Вопросы
истории.
1969. щ 1; Бромлей Ю. В. 1) К характеристике понятия "этнос" //Расы
и
народы. Современные этнические и расовые проблемы: Ежегодник /Отв.
ред. И.
Р. Григулевич. М., 1971; 2) Опыт типологизации этнических сущностей
//Советская этнография. 1972. щ 5; 3) Этнос и этнография. М., 1973;
Козлов
В.Н. Покшишевский В.В. Этнография и география //Советская
этнография. 1973.
щ 1.
[8] Артамонов М.И. Опять "герой" и "толпа" //Природа. 1971. щ 2. С.
75-77.
Часть первая
О ВИДИМОМ И НЕВИДИМОМ,
ГДЕ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПОВЕРХНОСТНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ УВОДЯТ
ИССЛЕДОВАТЕЛЯ НА ЛОЖНЫЙ ПУТЬ, И ПРЕДЛАГАЮТСЯ СПОСОБЫ САМОКОНТРОЛЯ
И САМОПРОВЕРКИ
I. О полезности этнографии
НЕСХОДСТВО ЭТНОСОВ
Когда какой-либо народ [1] долго и спокойно живет на своей родине,
то его
представителям кажется, что их способ жизни, манеры, поведение,
вкусы,
воззрения и социальные взаимоотношения, т.е. все то, что ныне
именуется
"стереотипом поведения", единственно возможны и правильны. А если и
бывают
где-нибудь какие-либо уклонения, то это - от "необразованности", под
которой понимается просто непохожесть на себя. Помню, когда я был
ребенком
и увлекался Майн Рядом, одна культурная дама сказала мне: "Негры -
такие же
мужики как наши, только черные". Ей не могло прийти в голову, что
меланезийская колдунья с берегов Малаиты могла бы сказать с тем же
основаньем: "Англичане - такие же охотники за головами, как мы,
только
белого цвета". Обывательские суждения иногда кажутся внутренне
логичными,
хотя и основываются на игнорировании действительности. Но они
немедленно
разбиваются при соприкосновении с оной.
Для средневековой науки Западной Европы этнография была не
актуальна.
Общение европейцев с иными культурами ограничивалось бассейном
Средиземного
моря, на берегах которого жили потомки подданных Римской империи,
частично
обращенные в ислам. Это, конечно, разделяло их с "франками" и
"латинами",
т.е. французами и итальянцами, но наличие общих корней культуры
делало
разницу не настолько большой, чтобы исключить взаимопонимание. Но в
эпоху
великих географических открытий положение изменилось коренным
образом. Если
даже можно было назвать негров, папуасов и североамериканских
индейцев
"дикарями", то этого нельзя было сказать ни про китайцев, ни про
индусов,
ни про ацтеков и инков. Надо было искать другие объяснения.
В XVI в. европейские путешественники, открыв для себя далекие
страны,
невольно стали искать в них аналогии с привычными им формами жизни.
Испанские конкистадоры стали давать крещеным касикам титул "дон",
считая их
индейскими дворянами. Главы негритянских племен получили название
"королей". Тунгусских шаманов считали священниками, хотя те были
просто
врачами, видевшими причину болезни во влиянии злых "духов", которые,
впрочем, считались столь же материальными, как звери или
иноплеменники.
Взаимное непонимание усугублялось уверенностью, что и понимать-то
нечего, и
тогда возникали коллизии, приводившие к убийствам европейцев,
оскорблявших
чувства аборигенов, в ответ на что англичане и французы
организовывали
жестокие карательные экспедиции. Цивилизованный австралийский
абориген
Вайпулданья, или Филипп Роберте, передает рассказы о трагедиях тем
более
страшных, что они возникают без видимых причин. Так, аборигены убили
белого, закурившего сигарету, сочтя его духом, имеющим в теле огонь.
Другого пронзили копьем за то, что он вынул из кармана часы и
взглянул на
солнце. Аборигены решили, что он носит в кармане солнце. А за
подобными
недоразумениями следовали карательные экспедиции, приводившие к
истреблению
целых племен. И не только с белыми, но и с малайцами у австралийских
аборигенов и папуасов Новой Гвинеи часто возникали трагические
коллизии,
особенно осложненные переносом инфекции[2].
30 октября 1968 г. на берегу реки Манаус, притока Амазонки, индейцы
атроари
убили миссионера Кальяри и восемь его спутников исключительно за
бестактность, с их точки зрения. Так, прибыв на территорию атроари,
падре
известил о себе выстрелами, что, по их обычаям, неприлично; входил в
хижину-малоку, несмотря на протест хозяев; выдрал за ухо ребенка;
запретил
брать кастрюлю со своим супом. Из всего отряда уцелел только лесник,
знавший обычаи индейцев и покинувший падре Кальяри, не внимавшего
его
советам и забывшего, что люди на берегах По совсем не похожи на тех,
кто
живет на берегах Амазонки[3].
Прошло немало времени, прежде чем был поставлен вопрос: а не лучше
ли
примениться к аборигенам, чем истреблять их? Но для этого оказалось
необходимым признать, что народы других культур отличаются от
европейских,
да и друг от друга, не только языками и верованиями, но и всем
"стереотипом
поведения", который целесообразно изучить, чтобы избегать лишних
ссор. Так
возникла этнография, наука о различиях между народами.
Уходит под ударами национально-освободительного движения
колониализм, но
остаются и расширяются межэтнические контакты. Следовательно,
проблема
установления взаимопонимания становится все более насущной как в
глобальных
масштабах мировой политики, так и в микроскопических, личных, при
встречах
с людьми симпатичными, но нс похожими на нас. И тогда встает новый
вопрос,
теоретический, несмотря на практическую его значимость: а почему мы,
люди,
столь не похожи друг на друга, что должны "применяться" друг к
другу,
изучать чужие манеры и обычаи, искать приемлемые пути общения вместо
тех,
которые представляются нам естественными и которые вполне достаточны
для
внутриэтнического общения и удовлетворительны для контактов с нашими
соседями? В некоторых случаях этническое несходство можно объяснить
разнообразием географических условий, но ведь оно наблюдается и там,
где
климат и ландшафты близки между собою. Очевидно, без истории не
обойтись.
В самом деле, разные народы возникали в разные эпохи и имели разные
исторические судьбы, которые оставляли следы столь же неизгладимые,
как
личные биографии, которые формируют характер отдельных людей.
Конечно, на
этносы влияет географическая среда через повседневное общение
человека с
кормящей его природой, но это не все. Традиции, унаследованные от
предков,
играют свою роль, привычная вражда или дружба с соседями (этническим
окружением) - свою, культурные воздействия, религия - имеют свое
значение,
но, кроме всего этого, есть закон развития, относящийся к этносам,
как к
любым явлениям природы. Проявление его в многообразных процессах
возникновения и исчезновения народов мы называем этногенезом. Без
учета
особенностей этой формы движения материи мы не сможем найти ключ к
разгадке
этнопсихологии ни в практическом, ни в теоретическом плане. Нам
нужно и то
и другое, но на избранном нами пути возникают неожиданные трудности.
ЗАПУТАННОСТЬ ПРИМЕНЯЮЩЕЙСЯ ТЕРМИНОЛОГИИ
Избыток первичной информации и слабая разработанности принципов
систематизации особенно болезненно отражаются на истории и
этнографии. Ведь
одна только библиография нанимает тома, разобраться в которых иногда
не
проще, нежели в самих научных проблемах. У читателя есть потребность
в том,
чтобы увидеть одновременно всю совокупность событий (принцип
актуализма)
или все способы их становления (принцип эволюционизма), а не
многотомный
список названий статей, по большей части устаревших. В трудах
основоположников марксизма содержится программа системного подхода к
пониманию исторических процессов, но к этногенезу она еще не
применялась.
Правда, в старинной и отчасти забытой историографии известно
несколько
попыток ввести в эту область системный метод, но в отличие от
представителей естественных наук их авторы не встретили ни
понимания, ни
сочувствия. Концепцию Полибия ныне рассматривают как изящный
раритет; Ибн
Халдуна (XIV в.) - как курьез; Джамбаттиста Вико упоминается только
в
истории науки, а грандиозные, хотя, пожалуй, неудачные, конструкции
Н. Я.
Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби стали поводом для того, чтобы
вообще
отказаться от построения исторических моделей. Результат этого
процесса
однозначен. Поскольку всю совокупность исторических событии
запомнить
невозможно и поскольку при отсутствии системы нет и не может быть
терминологии, то даже общение между историками год от года
затрудняется.
Придавая терминам разные оттенки и вкладывая в них различное
содержание,
историки превращают их в многозначные слова. На первых стадиях этого
процесса еще можно понять собеседника исходя из контекста,
интонации,
ситуаций, при которой происходит диспут, но на последующих фразах и
эта
(неудовлетворительная) степень понимания исчезает. Так, слово "род"
обычно
применяется к понятию "родовой строй", но "род бояр Шуйских" сюда
явно не
относится. Еще хуже при переводе: если род - кельтский клан, то так
нельзя
называть какую-либо казахскую отрасль Среднего и Младшего Жуса (ру)
или
алтайскую "кость" (сеок), потому что они различны по функциям и
генезису. А
все эти отнюдь не схожие явления именуются одинаково и, более того,
на этом
основании приравниваются друг к другу. Волей-неволей историк изучает
не
предмет, а слова, уже потерявшие смысл, в то время как реальные
явления от
него ускользают. А теперь допустим, что о проблеме дискутируют три
историка, причем один вкладывает в понятие "род" - клан, второй -
сеок,
третий - боярскую фамилию. Очевидно, что они просто не поймут не
только
друг друга, но и того, о чем идет речь.
Конечно, нам могут возразить, что можно условиться о терминах, но
количество понятий растет прямо пропорционально накоплению
информации,
появляются все новые термины, которые при отсутствии системы
становятся
многозначными (полисемантичными) и, следовательно, негодными для
целей
анализа и синтеза. Но и здесь можно найти выход.
До сих пор мы говорили о кондициях исследования, скажем же о
перспективах
его. Изучение любого предмета имеет практическое значение лишь
тогда, когда
есть возможность обозреть предмет целиком. Так, например,
электротехник
должен представлять себе, пусть не в одинаковой степени, действие
ионизации
и тепловой отдачи, электромагнитного поля и т.п.; физико-географ,
говоря об
оболочках Земли, помнит о тропосфере, гидросфере, литосфере и даже
биосфере. Так же и историк лишь тогда может сделать более весомые и
интересные для читателя выводы, когда он охватывает в едином
рассуждении
широкий комплекс взаимосвязанных событий, одновременно условливаясь
о
терминологии. Это трудно, но не невозможно. Важно лишь, чтобы вывод
соответствовал всем учтенным фактам. Если кто-либо предложит для
объяснения
перечисленных в этой книге фактов концепцию более изящную и более
убедительную, то я с почтением склоню перед ним голову. И наоборот,
если бы
кто-нибудь объявил мои выводы окончательными, не подлежащими
пересмотру и
дальнейшей разработке, то я не согласился бы с ним. Многие книги,
увы, не
дольше, чем люди, а развитие науки - имманентный закон становления
человечества. И поэтому я вижу свою задачу в том, чтобы принести
посильную
пользу Прекрасной Даме Истории и ее Мудрой Сестре - Географии,
которая
роднит людей с их праматерью - Биосферой планеты. [4]
ОБОБЩЕНИЯ И СКРУПУЛЮСЫ
Вид Homo sapiens, распространившийся по всей суше и значительной
части
морской поверхности планеты, внес в ее конфигурацию столь
значительные
изменения, что их можно приравнять к геологическим переворотам
малого
масштаба... [5] Но из этого вытекает, что нами выделяется особая
категория
закономерностей - историко-географическая, требующая для
рассмотрения и
изучения особой методики, совмещающей исторические и географические
приемы
исследования. Это само по себе не ново, но подход к проблеме до сих
пор был
эклектическим. Например, применение анализа по С14 для датировок
археологических памятников, электроразведка (дело слишком трудоемкое
для
практического применения), приемы кибернетики при изучении "каменных
баб"
(что дало те же результаты, что и визуальный подсчет) и т.п. А самое
главное упускалось из виду! Это "главное", по нашему мнению, -
умение
извлекать информацию из молчания источников. Путь индукции
ограничивает
возможности историка простым или критическим пересказом чужих слов,
причем
лимитом исследования является недоверие к данным источника. Но этот
результат негативный и потому не окончательный. Позитивным будет
только
установление некоторого количества бесспорных фактов, которые,
будучи
отслоены от источника, могут быть сведены в хронологическую таблицу
или
размещены по исторической карте. Для того чтобы их интерпретировать,
нужна
философема, постулат, а это нарушает принятый принцип индуктивного
исследования. Тупик!
Так! Но географ, геолог, зоолог, почвовед никогда не имеют больше
данных, а
их науки развиваются. Это происходит потому, что вместо философского
постулата естественники применяют "эмпирическое обобщение", имеющее,
согласно В. И. Вернадскому, достоверность, равную наблюденному
факту[6].
Иными словами, естественные науки преодолели молчание историков и
даже
извлекли из этого пользу для науки, поскольку избавились от лжи,
всегда
содержащейся в источнике или привносимой нами самими путем
неадекватного
восприятия. Так почему от этого отказываться историкам? Привлекая
природу
как источник, мы обязаны привлечь и соответствующую методику
изучения, а
это дает нам великолепные перспективы, которые позволяют приподнять
покрывало Изиды.
Одна из задач науки - это получение наибольшей информации из
наименьшего
количества фактов, дабы сделать возможным выделение точных
закономерностей,
позволяющих с единой точки зрения понять самые разные явления, а в
дальнейшем научиться ориентироваться в них. Эти закономерности
невидимы, но
и не придуманы: они открыты путем обобщения. Приведу пример,
заимствованный
из биологии: "По небу движутся звезды и планеты. Воздушный шар
поднимается,
а камень, сорвавшись с обрыва, падает в пропасть. Реки текут в море,
а в
океанах выпадают осадки, образуя слои осадочных пород. У мыши очень
тонкие
лапки, а у слона - огромные конечности. Наземные животные не
достигают
размеров китов и гигантских кальмаров. Что общего между этими
фактами? Все
они основаны на закономерности всемирного тяготения, которая
переплетается
с другими закономерностями, столь же реальными, невидимыми, но
умопостигаемыми"[7].
Земная гравитация существовала всегда, но, чтобы люди узнали о ее
существовании, понадобилось озарение Ньютона, наблюдавшего падение
яблока с
ветки. И сколько еще могучих сил природы, окружающих нас и
управляющих
нашей судьбой, лежит за пределами нашего разумения. Мы живем в
недооткрытом
мире и часто двигаемся на ощупь, что иной раз ведет к трагическим
последствиям. Вот почему волшебные очки науки, под которыми я
подразумеваю
прозрение гениальных ученых, нужны для того, чтобы, поняв окружающий
нас
мир и наше место в нем, научиться провидеть хотя бы ближайшие
последствия
своих поступков.
Исследования, посвященные установлению функциональной связи явлений
физической географии и палеоэтнологии на материале истории
Центральной Азии
и археологии низовий Волги, позволили сделать три вывода: 1.
Историческая
судьба этноса, являющаяся результатом его деятельности,
непосредственно
связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта. 2.
Археологическая
культура данного этноса, представляющая собою кристаллизованный след
его
исторической судьбы, отражает палеогеографическое состояние
ландшафта в
эпоху, поддающуюся абсолютной датировке. 3. Сочетание исторических и
археологических материалов позволяет судить о характере данного
вмещающего
ландшафта в ту или иную эпоху, следовательно, о характере его
изменений[8].
Разумеется, здесь точность относительна, но допуск плюс- минус 50
лет при
размытых границах не влияет на выводы и, следовательно, безвреден.
Гораздо
опаснее стремление к скрупулезности в прямом смысле слова. Scrupulus
(лат.)
- камешек, попадавший в сандалии и коловший ступни древних римлян.
Изучать
расположение этих камешков в сандалиях они считали делом
бессмысленным,
полагая, что надо просто разуться и вытрясти обувь. Поэтому слово
"скрупулезность" означало ненужный учет мелочей. Ныне это слово
употребляется в смысле "сверхточный".
К сожалению, требование "скрупулезности" не всегда безобидно, в
частности,
при сопоставлении природных явлений с историческими событиями, ибо
законный
допуск достигает 50-60 лет и не может быть уменьшен, так как искомая
связь
опосредствована системой хозяйства древних стран[9]. Система
хозяйства,
земледельческого, скотоводческого и даже охотничьего, имеет свою
инерцию.
Если, допустим, ее расшатают засухи. то ослабление основанного на
ней
государства произойдет лишь тогда, когда иссякнут запасы и
постоянное
недоедание (а не кратковременный голод) подорвет силы нарождающегося
поколения. Вскрыть этот процесс можно только путем широкой
интеграции рядов
исторических событий, а никак не скрупулезного коррелирования
природных и
исторических явлений. Следует напомнить в связи с этим замечательные
слова
естествоиспытателя: "Вы никогда не узнаете, на что похожа мышь, если
будете
тщательно изучать ее отдельные клетки под микроскопом, так же как не
поймете прелести готического собора, подвергая каждый его камень
химическому анализу"[10]. Разумеется, рассматривая один или даже два
факта
в отрыве от прочих, мы остаемся в плену у древних авторов, умеющих с
умом и
талантом навязывать свои оценки читателю. Но если мы отслоим от
источников
прямую информацию и возьмем вместо двух фактов - две тысячи, то
получим
несколько причинно-следственных цепочек, коррелирующих не только
между
собой, но и с предложенной нами моделью. Это не простая
функциональная
зависимость, каковую искали в XVIII в. поборники географического
детерминизма, например III. Монтескье. Здесь мы находим связь
системную,
ставшую основой науки о взаимоотношении человечества с природой.
Универсальность и специфичность отмеченного нами взаимодействия
позволяют
выделить его изучение в самостоятельную, пограничную область науки и
как
сочетание истории с географией назвать - этнология. Но здесь встает
новый
больной вопрос: можно ли найти осязаемое определение этноса?
РАМКИ
Что нам точно известно об этносах? Очень много и очень мало. Мы не
имеем
оснований утверждать, что этнос как явление имел место в нижнем
палеолите.
За высокими надбровными дугами, внутри огромной черепной коробки
неандертальца, видимо, гнездились мысли и чувства. Но о том, каковы
они
были, мы пока не имеем права даже догадываться, если хотим остаться
на
платформе научной достоверности. О людях эпохи верхнего палеолита мы
знаем
больше. Они великолепно умели охотиться, делали копья и дротики,
одевались
в одежду из звериных шкур и рисовали не хуже парижских
импрессионистов.
По-видимому, форма их коллективного бытия походила на те, которые
известны
нам, но это только предположение, на котором даже нельзя строить
научную
гипотезу. Не исключено, что в древние эпохи были какие-нибудь
особенности,
до нашего времени не сохранившиеся.
Зато народы позднего неолита и бронзы (III-II тыс. лет до н.э.) мы
можем
считать с большей долей вероятности подобными историческим. К
сожалению,
наши знания об этнических различиях в это время отрывочны и скудны
настолько, что, базируясь на них, мы рискуем не отличить
закономерности,
которая нас в данный момент интересует, от локальных особенностей и,
приняв
частное за общее, впасть в ошибку.
Достоверный материал для анализа дает нам так называемая
историческая
эпоха, когда письменные источники освещают историю этносов и их
взаимоотношений. Мы вправе, изучив этот раздел темы, применить
полученные
наблюдения к более ранним эпохам и, путем экстраполяции, восполнить
пробелы
наших знаний, возникающие на первой стадии изучения. Таким образом,
мы
избежим аберрации дальности, одной из наиболее частых ошибок
исторической
критики.
За верхнюю дату целесообразно принять начало XIX в., потому что для
установления закономерности нам нужны только законченные процессы.
Говорить
о незаконченных процессах можно лишь в порядке прогнозирования, а
для
последнего нужно иметь в руках формулу закономерности, ту самую,
которую мы
ищем. Кроме того, при исследовании явлений XX в. возможна аберрация
близости, при которой явления теряют масштабность, как при аберрации
дальности. Поэтому мы ограничимся для постановки проблемы эпохой в 3
тыс.
лет, с XII в. до н.э. по XIX в. н.э., или. для наглядности, от
падения Трои
до низложения Наполеона.
Для начала мы исследуем наш обильный материал путем
синхронистической
методики, основываясь на сопоставлении сведений, достоверность
которых не
вызывает сомнений. Новое, что мы собираемся внести, будет сочетание
фактов
в предлагаемом нами аспекте. Это необходимо, потому что калейдоскоп
дат в
различных хронологических таблицах не дает читателю никакого
представления
о том, что происходило с народами на протяжении их исторической
жизни.
Предлагаемая методика характерна не столько для гуманитарных,
сколько для
естественных наук, где установление связей между фактами на
основании
статистической вероятности и внутренней логики явлений считается
единственным путем для построения эмпирического обобщения, которое
столь же
достоверно, как и наблюденный факт[11]. Эмпирическое обобщение не
является
ни гипотезой, ни популяризацией, хотя оно строится не на первичном
материале (опыте, наблюдении, чтении первоисточника), а на уже
собранных к
проверенных фактах. Сведение материала в систему и построение
концепции
есть средняя стадия осмысления проблемы, предшествующая философскому
обобщению. Для наших целей нужна именно эта, средняя ступень.
Кажется, что чем подробнее и многочисленнее сведения, касающиеся
того или
иного предмета, тем легче составить о нем исчерпывающее
представление. Но
так ли это на самом деле? Скорее всего, нет. Излишние, слишком
мелкие
сведения, не меняющие картины в целом, создают то, что в кибернетике
и
системологии именуется "шумами", или "помехами". Однако для других
целей
бывают нужны именно нюансы настроений. Короче говоря, для уяснения
природы
явлений следует охватывать всю совокупность относящихся к
рассматриваемому
вопросу фактов, а не сведения, имеющиеся в арсенале науки.
Но что считать "относящимся к вопросу"? Видимо, ответ в разных
случаях
будет различным. История человечества и биография замечательного
человека -
явления не равновеликие, и закономерности развития в обоих случаях
будут
разными, а между ними есть сколько угодно градаций. Дело осложняется
тем,
что любое историческое явление - войну, издание закона, сооружение
памятника архитектуры, создание княжества или республики и т.д. -
следует
рассматривать в нескольких степенях приближения, причем
сопоставление этих
степеней дает, на первый взгляд, противоречивые результаты. Приведем
пример
из общеизвестной истории Европы. После Реформации возникла борьба
между
протестантской Унией и католической Лигой (приближение а).
Следовательно,
все протестанты Западной Европы должны были бы воевать против всех
католиков. Однако католическая Франция была членом протестантской
Унии, а
протестантская Дания в 1643 г. ударила в тыл протестантской Швеции,
т.е.
политические интересы были поставлены выше идеологических
(приближение b).
Значит ли это, что первое утверждение было неверным? Отнюдь нет. Оно
было
только более обобщенным. Кроме того, в войсках обеих сторон
сражались
наемники, в подавляющем большинстве индифферентные к религии, но
падкие на
грабеж; значит, в следующем приближении (с) можно было бы
охарактеризовать
Тридцатилетнюю войну как разгул бандитизма, и это было бы в какой-то
мере
тоже правильно. Наконец, за религиозными лозунгами и золотыми
диадемами
королей скрывались реальные классовые интересы, не учитывать которые
было
бы неправильно (приближение d). К этому можно прибавить
сепаратистские
тенденции отдельных областей (приближение е), обнаруживаемые путем
палеоэтнографии, и т.д.
Как видно из приведенного примера, система последовательных
приближений -
дело сложное даже при разборе одного локализованного эпизода. Тем не
менее
терять надежду из успех не надо, ибо нам остается путь научной
дедукции.
Потому тому, как движение Земли является сложносоставным из многих
закономерных движений (вращение вокруг оси, вращения вокруг Солнца,
смещение полюса, перемещение со всей планетной системой по галактике
и
многие другие), так и человечество, антропосфера, развиваясь,
испытывает не
одно, а ряд воздействий, изучаемых отдельными науками. Спонтанное
движение,
отраженное в общественном развитии, изучается историческим
материализмом;
физиология человека - область биологии; соотношение человека с
ландшафтом -
историческая география - находится в сфере географических наук;
изучение
войн, законов и учреждений - история политическая, а мнений и мыслей
-
история культуры; изучение языков - лингвистика, а творчества
литературного
- философия и т.д. Где же помещается наша проблема?
Начнем с того, что этнос (тот или иной), как, например, язык,
явление не
социальное, потому что он может существовать в нескольких формациях.
Влияние спонтанного общественного развития на становление этносов
экзогенно. Общественное развитие может оказать воздействие на
формирование
или разложение этносов только при условии своего воплощения в
истории, как
политической, так и культурной. Поэтому можно сказать, что проблема
этногенеза лежит на грани исторической науки, там, где ее социальные
аспекты плавно переходят в естественные.
Поскольку все явления этногенеза происходят на поверхности Земли в
тех или
иных географических условиях, то неизбежно возникает вопрос о роли
ландшафта как фактора, представляющего экономические возможности
естественно сложившимся человеческим коллективам - этносам[12]. Но
сочетания истории с географией для нашей проблемы недостаточно,
потому что
речь идет о живых организмах, которые, как известно, всегда
находятся в
состоянии либо эволюции, либо инволюции, либо мономорфизма
(устойчивости
внутри вида) и взаимодействуют с другими живыми организмами, образуя
сообщества - геобиоценозы.
Таким образом, следует поместить нашу проблему на стыке трех наук:
истории,
географии (ландшафтоведения) и биологии (экологии и генетики). А
коль скоро
так, то можно дать второе приближение определения термина "этнос":
этнос -
специфическая форма существования вида Homo sapiens, а этногенез -
локальный вариант внутривидового формообразования, определяющийся
сочетанием исторического и хорономического (ландшафтного) факторов.
Может показаться экстравагантным аспект, в котором одной из движущих
сил
развития человечества являются страсти и побуждения, но начало этому
типу
исследований положили Ч. Дарвин и Ф. Энгельс[13]. Следуя научной
традиции,
мы обращаем внимание на ту сторону человеческой деятельности,
которая
выпала из поля зрения большинства наших предшественников.
У ИСТОРИКА БЕЗ ГЕОГРАФИИ ВСТРЕЧАЕТСЯ "ПРЕТЫКАНИЕ"
3ависимость человека от окружающей его природы, точнее - от
географической
среды, не оспаривалась никогда, хотя степень этой зависимости
расценивалась
различными учеными различно. Но в любом случае хозяйственная жизнь
народов,
населяющих и населявших Землю, тесно связана с ландшафтами и
климатом
населенных территорий. Подъем и упадок экономики древних эпох
проследить
довольно трудно, опять-таки из-за неполноценности информации,
получаемой из
первоисточников. Но есть индикатор - военная мощь. Что касается
нового
времени, то это ни у кого не вызывает сомнений, однако уже две
тысячи лет
дело обстояло точно так же, и не только у оседлых народов, но и у
кочевников. Для похода надо иметь не только сытых, сильных и
неутомленных
людей, способных натягивать тугой лук "до уха" (что позволяло метать
стрелы
на 700 м, тогда как при натягивании "до глаза" дальность полета
стрелы -
350-400 м) и фехтовать тяжелым мечом или, что еще труднее, кривой
саблей.
Нужно было еще иметь коней, примерно по 4-5 на человека, учитывая
обоз или
вьюки. Требовался запас стрел, а изготовление их - дело трудоемкое.
Нужны
были запасы провианта, например, для кочевников - отара овец, а
следовательно, при ней пастухи. Нужна резервная стража для охраны
женщин и
детей... Короче говоря, война и тогда стоила денег, к тому же
больших.
Вести войну за счет врага можно только после первой, и немалой,
победы, а
для того чтобы ее одержать, требуется крепкий тыл, цветущее
хозяйство, а
соответственно, оптимальные природные условия.
О значении географических условий, например рельефа для военной
истории,
говорилось давно, даже, можно сказать, - всегда. Достаточно
напомнить
несколько примеров из древней истории: битву при Тразименском озере
Ганнибал выиграл, использовав несколько глубоких долин,
расположенных к
берегу озера и дороге, по которой шли римские войска под углом в
90‡.
Благодаря этой диспозиции он атаковал римское войско сразу в трех
местах и
выиграл битву. При Киноскефалах македонская фаланга на пересеченной
местности рассыпалась, и римляне легко перебили тяжеловооруженных
врагов,
потерявших строй. Эти и подобные примеры всегда находились в поле
зрения
историков и дали повод И. Болдину сделать знаменитое замечание: "У
историка, не имеющего в руках географии, встречается
протыкание"[14].
Однако останавливаться на такой ясной проблеме в XX в.
нецелесообразно,
потому что и история ныне ставит куда более глубокие задачи, чем
раньше, да
и география отошла от простого описания диковинок нашей планеты и
обрела
возможности, которые нашим предкам были недоступны.
Поэтому мы поставим вопрос иначе: не только как влияет
географическая среда
на людей, но и в какой степени сами люди являются составной частью
той
оболочки Земли, которая сейчас именуется биосферой[15]? На какие
именно
закономерности жизни человечества влияет географическая среда и на
какие не
влияет? Эта постановка вопроса требует анализа, т.е. искусственного
расчленения проблемы для удобства исследования. Следовательно, она
для
понимания истории имеет лишь вспомогательное значение, так как цель
нашей
работы - синтез. Но, увы, как нельзя построить дом без фундамента,
так
невозможно дать обобщение без предварительного расчленения.
Ограничимся
минимумом. Говоря об истории человечества, мы обычно имеем в виду
общественную форму движения истории, т.е. прогрессивное развитие
человечества как целого по спирали. Это движение спонтанное и уже по
одному
этому не может быть функцией каких бы то ни было внешних причин. На
эту
сторону истории ни географические, ни биологические воздействия
влиять не
могут. Так на что же они влияют? На организмы, в том числе и
людские. Этот
вывод уже сделан в 1922 г. Л. С. Бергом для всех организмов, в том
числе и
людей: "Географический ландшафт воздействует на организм
принудительно,
заставляя все особи варьировать в определенном направлении,
насколько это
допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы,
водная
среда, жизнь на островах и т.д. - все это накладывает особый
отпечаток на
организмы. Те виды, которые в состоянии приспособиться, должны
переселиться
в другой географический ландшафт или вымереть"[16]. А под
"ландшафтом"
понимается "участок земной поверхности, качественно отличный от
других
участков, окаймленный естественными границами и представляющий
особую
целостную и взаимно обусловленную закономерную совокупность
предметов и
явлений, которая типически выражена на значительном пространстве и
неразрывно связана во всех отношениях с ландшафтной оболочкой"[17].
В
сочетании это можно назвать "месторазвитием"[18]. Сформулированный
здесь
тезис Л. С. Берг назвал хорономическим (от греч. "хорос" - место)
принципом
эволюции, связав таким образом географию с биологией. В принятом
нами
аспекте к двум названным наукам прибавлена история, и тем не менее
принцип
остается неколебимым. Более того, он получил новое неожиданное
подтверждение, и это обязывает нас продолжать рассмотрение
закономерностей
развития этноса, но уже с учетом динамического момента, появления
новых
этносов, т.е. этногенеза на базе характеристики фаз этногенеза.
Однако это
тема другой главы.
II. Природа и история
СОЧЕТАНИЕ ПРИРОДОВЕДЕНИЯ И ИСТОРИИ
В древности, когда мир представлялся человеку целостным, несмотря на
видимое разнообразие, и взаимосвязанным вопреки кажущейся
разобщенности,
проблема сопряжения естествознания и истории не могла даже
возникнуть. В
анналы вносили все события, считавшиеся достойными увековечивания.
Войны и
потопы, перевороты и эпидемии, рождение гения и полет кометы - все
это
считалось явлениями равноценными по значимости и интересу для
потомков.
Тогда в научной мысли господствовал принцип магии: "сходное
порождает
сходное", позволявший путем широких ассоциаций улавливать связи
между
явлениями природы и судьбами народов или отдельных людей. Этот
принцип
получил развитие в астрологии и мантике (науке о гадании), но с
развитием
отдельных наук, по мере накопления знаний, он был отброшен как
несостоятельный и не оправдывающий себя при практическом применении
и.
В XVIII-XIX вв. благодаря дифференциации наук было накоплено
огромное
количество сведений, к началу XX в. ставшее необозримым. Образно
говоря,
могучая река Науки была пущена в ирригационные арыки. Животворная
влага
оросила широкую территорию, но озеро, ранее ею питаемое, т.е.
целостное
миросозерцание, высохло. И вот осенний ветер вздымает донные
отложения и
засевает соленой пылью разрыхленную землю полей. Скоро на месте
степи,
пусть сухой, но кормившей стада, возникнут солончаки, и биосфера
уступит
место косному веществу, конечно, не навсегда, но надолго. Ведь когда
люди
покинут обреченную землю, арыки заилятся, а река снова проложит
русло и
заполнит естественную впадину. Ветер заметет солончаки тонким слоем
пресной
пыли; на ней пробьется травка и упадет, не съеденная копытными.
Через
несколько веков на равнине образуется гумусный слой, а в озере-
планктон;
значит, придут травоядные, а водоплавающие птицы на лапках принесут
в озеро
рыбью икру... И жизнь опять восторжествует в своем многообразии.
Так и в науке: узкая специализация полезна лишь как средство
накопления
знаний: дифференциация дисциплин была этапом, необходимым и
неизбежным,
который станет губительным, если затянется надолго. Накопление
сведений без
систематизации их на предмет широкого обобщения - занятие довольно
бессмысленное. И так ли уж ложны были принципы древней науки? Может
быть,
несостоятельность ее заключалась не в постулатах, а в неумелом их
применении? Ведь есть же взаимодействие "истории природы и истории
людей",
которое можно уловить, используя сумму накопленных знаний и методику
исследования, развивающуюся на наших глазах. Попытаемся же пойти по
этому
пути и сформулируем задачу так: может ли изучение истории принести
пользу
при интерпретации явлений природы?
Очевидно, что социальные и природные явления не идентичны, но имеют
где-то
точку соприкосновения. Ее-то и надо найти, потому что это не может
быть
антропосфера в целом. Даже если понимать антропосферу как биомассу,
то
необходимо отметить две стороны явления: а) мозаичность, ибо разные
коллективы людей по-разному взаимодействуют с окружающей средой;
если же
учесть хорошо известную историю последних пяти тысяч лет, то это
разнообразие и выяснение его причин окажутся ключом к поставленной
проблеме; б) многогранность изучаемого предмета - человечества. Это
надо
понимать в том смысле, что каждый человек (или человечество в целом)
является и физическим телом, и организмом, и верхним звеном
какого-либо
биоценоза, и членом общества, и представителем народности, и т.п. В
каждом
из перечисленных примеров предмет (в данном случае человек)
изучается
соответствующей научной дисциплиной, что не отрицает других аспектов
исследования. Для нашей проблемы важна именно этническая сторона
человечества как целого.
Сделаем небольшой экскурс в гносеологию. Спросим себя: что доступно
непосредственному наблюдению? Оказывается, это не предмет, а границы
предметов. Мы видим воду моря, небо над землей, ибо они граничат с
берегами, воздухом, горами.
Но пелагические рыбы могли бы догадаться о существовании воды только
будучи
выловлены и вытянуты на воздух. Так, мы знаем, что как категория
время
есть, но, не видя его границ, не имеем возможности дать времени
общепринятое определение. И чем сильнее контраст, тем яснее для нас
предметы, которых мы не видим, а додумываем, т.е. воображаем.
Историю, как цепочки событий, мы наблюдаем постоянно. Следовательно,
история - это граница... к счастью, мы знаем чего - социальной формы
движения материи и четырех природных. А раз так, то наряду с
социосферой и
порожденной ею техносферой есть некая живая сущность, находящаяся не
только
вокруг людей, но и в них самих. И эти стихии столь контрастны, что
улавливаются человеческим сознанием без малейшего труда. Именно
поэтому
оказались ненужными, вернее, недостаточными, гуманитарные концепции
- они
ставили вопрос о влиянии на исторический процесс или процессы
географических, биологических, социальных или (в идеалистических
системах)
духовных факторов, а не о сопряжении тех и других, благодаря чему
становятся доступны эмпирическому обобщению и сам процесс, и его
составляющие. Предлагаемый здесь подход - не что иное, как анализ,
т.е.
"расчленение", необходимое для того, чтобы "распутать" неясные места
в
истории и потом перейти к синтезу, когда учитываются результаты
разных
методик исследования.
В историографии XIX в. взаимодействие социального с природным
учитывалось
не всегда[19]. Но теперь динамика природных процессов изучена
настолько,
что сопоставимость их с историческими событиями очевидна.
Биоценология
показала, что человек входит в биоценоз ландшафта как верхнее
завершающее
звено, ибо он - крупный хищник и как таковой подвластен эволюции
природы,
что отнюдь не исключает наличия дополнительного момента - развития
производительных сил, создающих техносферу, лишенную саморазвития и
способную только разрушаться.
ФОРМАЦИИ И ЭТНОСЫ
Впрочем, если мы просмотрим всю мировую историю, то заметим, что
совпадения
смены формаций и появления новых народов - всего лишь редкие
исключения,
тогда как в пределах одной формации постоянно возникают и
развиваются
этносы, очень не похожие друг на друга.
Возьмем для примера XII век, когда феодализм процветал от Атлантики
до
Тихого океана. Разве похожи были французские бароны на свободных
крестьян
Скандинавии, на рабов-воинов - мамлюков Египта, на буйное население
русских
вечевых городов, на нищих завоевателей полумира - монгольских
нухуров или
на китайских землевладельцев империи Сун? Единым у всех них был
феодальный
способ производства, но в остальном между ними было мало общего.
Отношение
к природе не совпадает у земледельца и кочевника; восприимчивость к
чужому
или способность к культурным заимствованиям в Европе была выше, чем
в
Китае, равно как стремление к территориальным захватам,
стимулировавшее
крестовые походы; русское подсечное земледелие было проще и
примитивнее
виноградарства Сирии и Пелопоннеса, но при меньших затратах труда
приносило
баснословные урожаи; языки, религия, искусство, образование - все
было
непохоже, но в этом разнообразии не было беспорядка: каждый уклад
жизни был
достоянием определенного народа. Особенно это заметно по отношению к
ландшафтам, в которых создавались и обитали этносы.
Но не нужно думать, что только природой определяется степень
этнической
оригинальности. Проходили века, и соотношения этносов менялись: одни
из них
исчезали, другие появлялись; и этот процесс в советской науке
принято
называть этногенезом. В единой мировой истории ритмы этногенеза
сопряжены с
пульсом социального развития, но сопряжение не означает совпадения,
а тем
более единства. Факторы процесса истории различны, и наша задача -
анализ -
заключается в том, чтобы выделить в нем феномены, непосредственно
присущие
этногенезу, и тем уяснить себе, что такое этнос и какова его роль в
жизни
человечества.
Для начала необходимо условиться о назначении терминов и границах
исследования. Греческое слово "этнос" имеет в словаре много
значений, из
которых мы выбрали одно: "вид, порода", подразумевается - людей. Для
нашей
постановки темы не имеет смысла выделять такие понятия, как "племя"
или
"нация", потому что нас интересует тот член, который можно вынести
за
скобки, иными словами, то общее, что имеется и у англичан, и у
масаев, и у
древних греков, и у современных цыган. Это свойство вида Homo
sapiens
группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и "своих"
(иногда близких, а часто довольно далеких) всему остальному миру.
Противопоставление "мы-они" (conditiosine qua поп est) характерно
для всех
эпох и стран: эллины и варвары, иудеи и необрезанные, китайцы (люди
Срединного государства) и ху (варварская периферия, в том числе и
русские),
арабы-мусульмане во время первых халифов и "неверные";
европейцы-католики в
Средние века (единство, называющееся "Христианским миром") и
нечестивые, в
том числе греки и русские; "православные" (в ту же эпоху) и
"нехристи",
включая католиков; туареги и нетуареги, цыгане и все остальные и
т.д.
Явление такого противопоставления универсально, что указывает на
глубокую
его подоснову, но само по себе это лишь пена на многоводной реке, и
сущность его нам предстоит вскрыть. Однако уже сделанного наблюдения
достаточно, чтобы констатировать сложность эффекта, который можно
назвать
этническим (в смысле "породным") и который может стать аспектом для
построения этнической истории человечества, подобно тому как
построены
социальная, культурная, политическая, религиозная и многие другие.
Поэтому
наша задача состоит прежде всего в том, чтобы уловить принцип
процесса.
Связь этнической культуры с географией несомненна, но ею нельзя
исчерпывать
всю сложность взаимоотношений многообразных явлений природы с
зигзагами
истории этносов. И более того, тезис, согласно которому любой
признак,
положенный в основу классификации этносов, является адаптационным к
конкретной среде, отражает только одну сторону процесса этногенеза.
Еще
Гегель писал, что "недопустимо указывать на климат Ионии как на
причину
творений Гомера"[20]. Однако, сложившись в определенном регионе, где
приспособление к ландшафту было максимальным, этнос при миграции
сохраняет
многие первоначальные черты, которые отличают его от
этносов-аборигенов.
Так, испанцы, переселившиеся в Мексику, не стали индейцами ацтеками
или
майя. Они создали для себя искусственный микроландшафт - города и
укрепленные асьенды, сохранили свою культуру, как материальную, так
и
духовную, несмотря на то что влажные тропики Юкатана и полупустыни
Анауака
весьма отличались от Андалусии и Кастилии. И ведь отделение Мексики
(Новой
Испании, как она тогда называлась) от Испании в XIX в. было в
значительной
мере делом рук потомков индейских племен, принявших испанский язык и
католичество, но поддержанных свободными племенами команчей,
бродивших к
северу от Рио-Гранде.
|
|
