ПРОТЫКАНИЕ ТЕЛА

(продолжение, начало здесь)

Лонг-Айленд.

   - Я протыкала пупок пять раз, прежде чем получилось, - сухо рассказывает Лорен, будто повторение цикла «протыкание - инфекция - отторжение» - нечто важное для исполнения, как экзамен на адвоката, до тех пор, пока ты либо не выполнишь это, либо не откажешься от попыток. - Можете посмотреть, где у меня не прижилось, - говорит она, показывая красным ногтем отметины на пупке. Шрамы окружают вставленное в него золотое колечко, которое в итоге «прижилось».

У нее крепкий округлый живот, с легкой тенденцией к полноте. Растяжки, как дорожная карта, рассказывают историю его вздутия и похудания. Неухоженные волосы на его нижней части походят на волосы на голове.

- Пупки очень плотные, - говорит Блэйд. Он - знаменитый протыкатель, привезенный из Манхэттена на лимузине, чтобы выполнить протыкание кожи, укрывающей клитор Дине - подружке Лорен. - Пупок - одно из самых труднозаживающих мест. Складки кожи там толстые и жесткие. Этот участок всегда задевается одеждой. Лучше всего протыкать его летом, чтобы была возможность походить в бикини или топе. - Рассказывая, он проверяет пупок Лорен, мягко поглаживая пальцами кожу вокруг него. - Внутри все выглядит отлично, а вот вокруг намечается легкая инфекция. Видите покраснение?

- Есть у кого-нибудь зеркало? - спрашивает Лорен. Брюнетка с колечками на бровях и толстой золотой запонкой в носу передает ей пудреницу. Лорен изучает свой пуп. Кто-то позади нас включает рубильник темной галогенной лампы для более яркого освещения.

- Ага, вижу, - говорит она, но Блэйд уже пересек комнату, чтобы посмотреть проткнутые соски молодого парня.

Похоже, их проткнули совсем недавно. В толстые, красные, отекшие соски продеты не менее толстые серебряные кольца. В стороне от Блэйда ожидают другие молодые люди, чтобы показать эксперту свои раны. В этой комнате, заполненной народом - не меньше двадцати человек, - нет никого старше двадцати пяти лет, и у всех что-нибудь проткнуто (мочки ушей в счет не идут).

- Почему ты хочешь, чтобы в пупке была серьга? - спрашиваю я у Лорен.

- Я думаю, это круто смотрится. Сексуально. - Она закрывает пудреницу, отдает ее маленькой брюнетке и застегивает молнию на джинсах. - Даже если никто не будет видеть кольца, но ты знаешь, что оно есть, - этого достаточно. Я возбуждаюсь сама. Следующими я хочу проткнуть малые половые губы, по колечку с каждой стороны. - Она оглядывает комнату, выискивает знакомое лицо и показывает на него. - Моя подруга Линни сделала так, и никаких проблем.

- Ты не нервничаешь перед протыканием половых губ после всех неприятностей с пупком?

- Немного, но я действительно этого хочу. Я фантазирую на эту тему. Их можно будет все время ощущать. Я всегда буду знать, что они там. Куда бы ни пошла. - Ее большие темные глаза, подведенные синим карандашом, сияют. - Ты можешь быть той и другой, тем и этим, матерью ребенка, чьей-то женщиной, но ты будешь знать, что у тебя есть нечто этакое, и это возбуждает.

Лорен двадцать два года, она мать трехгодовалой девочки, Анастасии (она зовет ее Стася), с которой сегодня сидят родители ее мужа. Это квартира Лорен, в ней две спальни, бежевое ковровое покрытие, кухня и ванная «под Европу» (в ванной белая плитка и белая сантехника; в кухне - белые бытовые приборы и шкафы, отделанные полосой светлого дерева). На бесконечной книжной полке из модного каталога разместились несколько дешевых романов, подборка компакт-дисков и множество фотографий Стаей, темноволосой красавицы с огромными глазами и полными щечками. Жилая комната размером 16 х 20 футов обставлена новой в цветочек софой и стульями зеленых и синих оттенков, кофейным столиком и настоящими дубовыми столиками во вкусе ее матери.

У Лорен мать в разводе, она брокер по недвижимости и в прошлом году заработала около двухсот тысяч долларов, несмотря на снижение спроса, она приобрела для Лорен всю обстановку и платит по ее счетам. Лорен не работает, сейчас она тоже в разводе и получает от бывшего мужа, Джорджа, двести долларов в месяц на ребенка. Она вышла замуж за Джорджа из-за того, что он помог ей завязать с кокаином, когда ей было восемнадцать, после чего она забеременела. Развелась она с ним, потому что он был «скучным».

- Если бы он знал о сегодняшней вечеринке, он бы с ума сошел, - говорит Лорен. Оглядывая комнату, полную ее друзей и знакомых, она произносит: - У меня был муж и ребенок. - Она делает паузу, принимает задумчивую позу, скрестив руки на груди и опустив глаза. - Я чувствую себя, словно что-то упустила. Я имею в виду, как будто у меня не было детства. А моя мать говорит, что у меня, наоборот, только и было, что детство. На самом деле, она на стороне Джорджа, ну, вы понимаете, из-за всего этого, не потому что ему нужен кто-то в поддержку. Его родители считают, что я негодная мать.

***

Молодые люди проделывают отверстия в таких частях тела, которые их родители никак не могли бы представить себе проколотыми. Если вам за тридцать, вы вряд ли поймете, почему эта причуда, берущая начало в гомосексуальном садомазохистском сообществе, была подхвачена девушками, одетыми в стиле «грандж», и парнями, которые хотели подчеркнуть свое бунтарство, окрашивая волосы в багряные и зеленые цвета, или еще каким-нибудь образом - безболезненным, но визуально раздражающим старших. Протыкание чего-либо, кроме ушных мочек, весьма бблезненно, иногда даже крайне болезненно. Протыкание создало новый вид вызова повседневности, но затруднило обычные дела: пережевывание пищи (если у вас кольцо продето в язык), сидение (если кольца вдеты в половые губы или яички), прохождение через детекторы металла в аэропортах.

Почему целое поколение так заинтересовано в самоизувечивании?

Некоторые комментаторы увлечены идеей, что начало положила книга «Современные первобытные», составленная В.Вэйлом и А. Джуном и изданная в 1989 году издательством «Ре/Серч Пабликэйшнз», известным высоким качеством изданий и их неординарной тематикой. В «Современных первобытных» повествовалось об участниках андерграундной субкультуры - мужчинах и женщинах со всевозможными проколотыми местами, татуировками, рубцами и клеймами, часто с печальными последствиями. Эти люди, названные «пионерами модификации тела», были вдохновлены примитивными племенами Индии и Южной Африки. Книга вызвала всплеск внимания авангардной прессы.

***

   Из двадцати человек в комнате Лорен только один слышал об этой книге. Мне трудно поверить, что значительная часть десятков тысяч молодых людей, протыкающая себе носы, ушные хрящи, брови и верхние губы и вставляющая металл в соски, пупки и половые органы, побуждена к этому некой книгой, которую даже не купишь в обычном книжном магазине. Но чем же тогда?

- Они видят это вокруг, - говорит Блэйд. - У Эксла Роуза в соске кольцо. Вы можете увидеть проткнутые части тела на обложках компакт-дисков и на вкладышах с аннотацией. Разнообразные серьги на мужчинах и женщинах, сфотографированных с Мадонной в ее книге «Секс». Подростки, приезжающие в Сан-Франциско, Лос-Анджелес или Манхэттен из провинции, видят серьги в бровях, носу и губах продавщиц в магазинах. Одна из девушек, работающих в кулинарии возле моего дома, проткнула себе одиннадцать мест. Это принадлежность их поколения.

В свои двадцать девять лет Блэйд едва ли относится к их поколению, но его «аура», как он выразился, «всегда молода». Со строгими чертами лица, темными длинными волосами, собранными в «хвост», он воспринимается как непререкаемый авторитет. Его руки, хотя и большие, но гладкие, мягкие и уверенные - руки хирурга; но в них, как и в его лице, нет сострадания. Чтобы втыкать иглы в тело, ему необходимо отбросить всякое волнение.

- К тому же, садомазохистские отношения, - говорит он, важно кивая головой. - Не надо забывать о садомазохистских отношениях. Даже если они в действительности не имеют особого понятия о садомазохизме, им доставляет кайф ощущение легкой боли при протыкании, мысль о том, что они причастны к чему-то темному и возбуждающему, что они каким-то образом отмечены. Протыкание - это больше, чем бунтарство, это сексуальное бунтарство. У вашего поколения была свободная любовь. А у этого поколения - СПИД. Что же им делать? Могут ли они перещеголять родителей в сексе, не умерев еще до тридцати? Едва ли, правда?

Они протыкают себя. Обучившись в «Гаунтлет Инк.», сети салонов по протыканию в Калифорнии, Блэйд стал «свободным художником». Знаток садомазохистской субкультуры, он владеет «темницей» в Ист-Виллидж, где выполняет протыкание с болью - легкой, средней и сильной. Многие из его нью-йоркских клиентов - это молодые юристы, менеджеры, бухгалтеры, банкиры, которые платят от тридцати до пятидесяти долларов, чтобы заполучить тайный источник волнения: они, проходя по коридорам корпорации, будут теперь знать, что под их белыми рубашками и блузками скрывается нечто неожиданное. Он обслуживает также и контингент «братвы» из университетов Нью-Йорка, Колумбии и других учебных заведений, которые «используют протыкание, чтобы привлечь девчонок и вывести из себя родителей».

   - Можете себе представить, что чувствуют родители, когда их сын, приехав на каникулы, ходит по дому по пояс голый, а на его соске мерцает кольцо? - спрашивает он со смехом. - Стоит пережить легкую боль, чтобы так ошарашить стан родителей. Парень уже не может шокировать родителей серьгой в ухе, потому что у них самих уже появились друзья и коллеги мужского пола, носящие в ушах серьги.

Блэйд также устраивает «инсценировки», стоящие сто долларов и выше, типа садомазохистской свадьбы, проходившей в прошлый уик-энд, когда он проткнул невесте кожу, закрывающую клитор, а жениху - пенис.

   - Я сделал ему «Принца Альберта», это один из самых популярных способов протыкания члена. Кольцо продевается через уретру в основании головки. Это быстро и заживает недолго. Некоторые мужчины говорят, что это увеличивает сексуальное удовольствие обоим партнерам.

   - Жених и невеста не могли заниматься любовью в ту ночь?

   - О нет, - он от души смеется. - Этого нельзя делать от четырех до шести недель. Люди, заносящие инфекцию, - это как раз те, кто не дожидается полного заживления, чтобы заняться сексом.

Блэйд уже обсудил с Диной операцию и возможность ее успеха, так как хотел удостовериться, что она знает, чего можно ожидать сразу и потом, после заживания. Он рассказал ей, как ухаживать за местами проколов и сколько ждать, прежде чем можно будет мастурбировать или иметь сношение. Она уверяет, что знает, «чего ждать», так что сразу позвонит ему, если заметит неладное.

   - Вы обязательно должны подчеркнуть, что людям, желающим что-то себе проколоть, необходимо идти к тому специалисту, который действительно знает свое дело. Вывеску может повесить любой. Это не требует сертификата или разрешения ни одной из правительственных служб. Я же стерилизую все иглы, использую их только один раз, затем выбрасываю. Нестерильные иглы могут передать СПИД, гепатит и другие болезни. В моей «темнице» есть автоклав для стерилизации, и я всегда пользуюсь хирургическими перчатками. - Он ухмыляется. - У меня все как во врачебном кабинете, за исключением одного. Я не применяю анестезию. Я не протыкаю человека, желающего вначале принять болеутоляющее. Надо почувствовать боль, чтобы заслужить серьгу. Иначе ты станешь расхаживать с кольцом, которое ни о чем тебе не напоминает, а это неверно.

   Большинство желающих удовлетворяется, протыкая кроме мочек одно-два места, но некоторые становятся, по определению Блэйда, «наркоманами прокалывания». Они делают новое протыкание, чтобы отметить какое-либо событие в жизни: день рождения, например, разрыв с любовником или знакомство с новым.

   - Некоторые делают это почти по любому поводу. - говорит он. - Потом они показывают на проколотое место и говорят: «Я сделал это в тот день, когда осознал, что мой отец - дерьмо». Они говорят, что исправляют свои тела и жизни путем прокалывания. Одна девчонка проткнула себе соски в день свадьбы своей матери. Это была пятая свадьба ее родительницы.

У Блэйда была, к примеру, клиентка двадцати одного года от роду, у которой по периметру ушей располагалось двадцать пять крошечных сережек, были дважды проколоты соски - да, по два кольца в каждом соске, - проколотые половые губы, клитор, пупок, губа, брови и язык.

   - Последний раз она хотела вставить в губу «гвоздик», - говорит он, пожимая плечами, словно желая сказать, что, похоже, она зашла чересчур далеко. Так ли это? Он пожимает плечами опять, возможно, потому, что не хочет делать такого рода заключения для прессы.

   - А что будет дальше, когда ей уже нечего будет прокалывать?

   - Клеймение, - говорит он, удивительно быстро найдя ответ. - Вы уже, наверное, встречались с этим на Западном побережье. Я думаю, это всего лишь вопрос времени, пока клеймение станет таким же общепринятым, как татуировка.

   - Клеймение, - повторяю я. - Горячим железом?

Он утвердительно кивает.

   - Такое же, какое делают на телятах?

   - По тому же принципу, за исключением того, что можно сделать любой рисунок, накладывая клейма. Можно слушать, как шипит кожа. Запах такой, будто жарится сало на сковороде или обугливается мясо. Может быть, это зависит от того, насколько ты толст.

   - Или, к примеру, вырезание, - продолжает он. - Они делают отметины ножом. Девушка, зашедшая ко мне на прошлой неделе, сказала, что порезала себя, чтобы дать выход эмоциям вместе с кровью. У нее отметины от ножа на бедрах и животе. Другая девчонка не дает зажить порезу на руке. Она хочет, чтобы получился толстый витой шрам.

Блэйд, извинившись, ушел готовиться к ритуалу прокалывания, который, как он сказал, будет «настроенной на тон ниже» версией ритуала, исполняемого им в своей «пыточной камере». Дина хочет атмосферы пыток, некоторой боли, но не агонии. Она желает показать своим подругам, что она может вытерпеть, и работа Блэйда будет заключаться в том, чтобы придать ей мужества и усилить впечатление. Родители Дины, члены довольно денежного сообщества художников, имеют дома в Манхэттене и Париже. Сейчас они отдыхают в Швейцарии, и Дина сказала Блэйду, что может «сделать отметки». У него нет намерения отправить ее домой с отметинами, лишь с новым металлическим дополнением к ее телу.

   - С вами хочет поговорить Линни, - говорит Лорен, робко касаясь моей руки. - Она желает дать интервью.

Сама Линни стоит в углу комнаты в обрамлении двух пятифутовых драцен, по одной с каждой стороны. Она не намного выше этих растений, причем такая худая, что эта худоба выглядит вызванной потерей аппетита. Ее волосы накручены, покрыты лаком и подняты над ушами наподобие тех причесок, которые могла носить ее бабушка. Она протягивает руку. Сквозь кожу, соединяющую большой палец с ладонью, продет маленький «гвоздик». Участок кожи вокруг него краснеет и словно горит. Я еле сдерживаюсь, чтобы не вздрогнуть, дотрагиваясь до ее пальцев вместо рукопожатия.

   - У меня тринадцать проколов, - говорит она и перечисляет их мне. - Два на сосках, два на половых губах, один в пупке, один в носу, один на руке и шесть в ушах. Я хочу намного больше.

   - Зачем?

   - Это мой способ отличиться от других, - отвечает она. Я пробегаю глазами по комнате. Все одеты в черное и сверкают металлом.

   - Отличиться от кого?

   - Я индивидуальна. Я говорю: «Это мое тело». Оно не принадлежит моим родителям или парням. Оно - мое. Вы понимаете?

   - Протыкание символично, - говорит стройный парень за моей спиной. Я оборачиваюсь к нему. Мочки его ушей не тронуты пистолетом для протыкания, зато вдоль бровей расположились маленькие золотые колечки. - Протыкание символизирует для нас свободу и власть. Знаете, жизнь - опасная штука. Вы можете умереть от СПИДа или еще от чего-нибудь. Жизнь полна боли. Люди причиняют тебе боль, а ты не властен как-либо на это повлиять.

   - Я живу в таком же здании, - рассказывает он, - в каком жила японская студентка, убитая в прошлом году. Ее зарезали, когда она доставала из кошелька ключ. Она умерла на полу перед своей дверью, прежде чем кто-либо успел оказать ей помощь. Я властен над тем, что я делаю, когда прокалываю себя. Я решаю, когда, где и как я хочу испытать боль; а главное - я извлекаю из этой боли пользу. У меня остаются эти превосходные серьги.

Он высовывает язык, чтобы продемонстрировать продетый сквозь него маленький обруч с колокольчиком. Серебряный колокольчик покрыт слюной. К одной его стороне прилипла белая кашица. Должно быть, он только что съел картофельного пюре или пшеничной каши.

   - Вот это и по семь в каждой брови, - говорит он. - Вот пока все, что у меня есть. Но я планирую вскоре проткнуть соски, пуп и  ноздри. - Соски, пуп и ноздри - три наиболее популярных места нетрадиционного прокалывания. - Начав с языка, я сделал необычный поступок. Я никогда не встречал еще кого-нибудь, кто начал бы с этого.

   - А почему ты это сделал?

   - Я увидел по телевизору женщину с колечком на языке. Мне понравилось, как это выглядит, элемент неожиданности, возникающий, когда открывается рот. Вы же удивились, правда? Я видел по вашему лицу. Вы были поражены даже здесь, где вы ожидали увидеть проколы. К тому же, проколотый язык - не из арсенала «голубых».

Я поворачиваюсь опять к Линии и спрашиваю:

   - Ты поэтому хочешь еще больше колец? Для символизации свободы и власти?

   - Возможно, что так, - отвечает она. - Мне просто нравится их вид и ощущения, которые они вызывают, и я хочу еще. Знаете, это не делает меня уродкой. В этом обществе, если у тебя есть три сотни пар обуви, ты - красавица. Может быть, я хочу иметь три сотни проколов. Просто подписав чек, ты их не получишь, это потруднее. О человеке, который на это способен, проколы могут многое рассказать.

Я обхожу комнату, выпытывая мнения о психологии протыкания. И мужчины, и женщины ссылаются на те же причины: свобода, сексуальная свобода, власть над собой, отличие от остальных, причастность к чему-то особенному, заявление полных прав на свое тело. Ссылки на сексуальное оскорбление в детские годы завуалированы. Испытывали ли они домогательства? Никто не заявил этого открыто. Дети времен ток-шоу, они давно сделали вывод, что приставания в детстве, запомнившиеся или нет, могут быть причиной чего угодно. А в основе всего лежит тема мужской или женской гордости. Да, это больно, это весьма больно. Настоящие мужчины и женщины секут друг друга розгами и протыкают тела. Боль - сексуальна.

   - Протыкание - форма связи с африканскими ритуалами, - говорит Тодд, бледный блондин нордического типа, наверняка не имеющий в своих жилах ни капли африканской крови. - В Африке прокалывание - это часть определенных ритуалов, которые знаменуют становление мужчины. Твои проколы - это словно эмблема мужественности.

   - Но прокалывание более присуще белому обществу, а не черному, - замечаю я.

   - Ну, у них и одежда другая, и все такое, - говорит Тодд. - Черные не любят, когда ты носишь то же, что они.

   - Есть различие между людьми, протыкающими только гениталии, и теми, кто делает проколы на лице, - говорит Кирстен, которой всего девятнадцать. - Я жила в Сан-Франциско и видела мужчин, у которых на лицах было столько металла, что в солнечную погоду на них было невозможно смотреть. Этим они что-то декларируют. А многие люди скрывают свои декларации, делая проколы только на сосках и половых органах. Это - садомазохистские типажи, старающиеся не обнаружить себя в обществе. Что из того, что у тебя проколоты половые губы, если у тебя лицо, словно ты участвуешь в конкурсе «Мисс Америка»?

Когда я выслушиваю серьезнейшие разъяснения двух ребят на тему «почему то, чем они занимаются, делается не ради родительского осуждения», ко мне приближается Блэйд.

   - Я - часть фантазий этих парней, - шепчет он мне на ухо. - Я добиваюсь их воплощения и контролирую их.

Лет десять назад я слышала практически те же самые слова из уст исполнительницы стриптиза, у которой я брала интервью для статьи про клуб, где она выступала. Она сказала о себе, что является творцом фантазий аудитории и их властительницей.

  - Вы спрашивали у Дины, почему она это делает? - допытывается Кирстен. - Я думаю, из самых ложных побуждений.

Четыре головы (две мужские, две женские) согласно кивают. Дина, желавшая произвести впечатление на собрание своей бравадой, добилась лишь того, что ее обсуждают за ее спиной. Я бросаю через комнату взгляд на Дину, фигуристую обладательницу рыжей шевелюры, затянутую в черные кожаные штаны, такие же сапоги; выше пояса на ней - нечто смахивающее на каркас бюстгальтера, приподнимающее и выставляющее ее грудь на обозрение миру. Она дрожит от возбуждения, потягивая из банки «Хайнекен». Последний час она то и дело пытается вытащить свои груди наружу: вдруг бюстгальтер недостаточно их открывает, вдруг окружающие каким-то образом их не заметят.

   - Что же это за ложные побуждения?

   - Она делает это, чтобы угодить своему дружку, - говорит нордический парень, влюбленный в африканские ритуалы. - Он вбил себе в голову, что если она проткнет себе клитор, то это сделает ее его сексуальной рабыней. - Все устремляют взоры на ее приятеля, шатена чуть старше двадцати лет с нездоровым цветом лица и гладкими сальными волосами, зачесанными назад; он ниже ростом, чем Дина. - Он любит говорить о «кожаной культуре», но сам в действительности не имеет к ней никакого отношения.

   - Сам он вряд ли проткнет себе член, - словно похрапывая, фыркает молоденькая женщина. Интересно, не трясется ли кольцо у нее в носу, когда она храпит ночью? - Он хочет, чтобы она это сделала. Сам посмотрел бы, что это такое; самому ему слабо попробовать.

   - Он думает, что если у него в одном ухе семнадцать дырок, то он бог, - добавляет Кирстен. - Пошел он куда подальше.

Как будто зная, что мы говорим о нем, парень бросает на нас с другого конца комнаты взгляд, а потом быстро отводит глаза.

Ритуал начинается. Дина, сбросив всю одежду, кроме кожаного каркаса на груди и черных кожаных напульсников, ложится на длинный раздвижной стол (позаимствованный из прачечной комнаты ее матери и привезенный сюда по городской магистрали на автомобиле), где ее привязывают. Ее ноги приподняты и разведены в стороны с согнутыми коленями, как при родах. Колени слегка дрожат. Она часто дышит, и ее соски набухают. Освещение для Блэйда обеспечивает висячая лампа, направленная на половые органы девушки. Волосы у нее на лобке светло-русые, а не рыжие, как на голове. Мы стоим вокруг стола, у каждого в руках по горящей свече.

Блэйд несильно хлопает Дину по грудям, животу и ляжкам замшевой плеткой. Она негромко стонет. Он спрашивает, как она себя чувствует; она отвечает, что все в порядке. Он надевает хирургические перчатки, раскрывает ее половые губы и «зондирует» ее тело, пока не становится виден маленький розовый клитор. Если бы клитор оказался чересчур мал, не было бы возможности его проколоть. Блэйд искусно смачивает клитор и кожу поверх него ватным тампоном.

   - Не двигайся, - говорит он. - Держись, пока я все не закончу.

Она кивает, а ее приятель (с семнадцатью дырками в ухе) кладет руки ей на плечи и склоняется над столом, чтобы заглянуть ей в глаза. Блэйд вертикально пронзает иглой кожу над клитором, и Дина вздрагивает от боли. Выступает капелька крови. Сразу вслед за иглой он вдевает маленькое золотое колечко, что вызывает более сильное кровотечение и исторгает из Дины крик. Потом он промокает место прокалывания опять, и операция завершена. Несколько одобрительных возгласов нарушают тишину.

Блэйд с дружком Дины отвязывают ее от стола и помогают ей встать.

   - Все отлично, - произносит она со слабой улыбкой.

Спустя час она благодарит меня за то, что я пришла, и говорит:

   - Это чертовски больно, но я рада, что сделала задуманное. Перед этим я сильно волновалась. Но я хочу так делать. Мне кажется, что я просто обязана это делать. Сегодня я стала женщиной.

Я возвращаюсь в Манхэттен вместе с компанией из пяти человек, которые отправляются на концерт садомазохистской группы «Гениторчерз» из Майами. Один из этой пятерки - сын родителей, побывавших на Вудстокском фестивале. Я спрашиваю пассажиров, считают ли они себя сексуальными изгоями, стоящими «вне закона». Воздух заполняют одобрительные крики, подвывания и мяуканье. Они-то? Конечно!

На следующий день они звонят мне, чтобы рассказать, что я пропустила. Группа выступала в кожаных масках, демонстрируя многочисленные драгоценности, вдетые в тело, и кое-что еще. Один из членов ансамбля мочился на публику. Доброволец из публики сделал куннилинг вокалистке группы. Женщина в наряде «дом» вогнала себе в язык гвоздь. (Дырка явно была сделана раньше, сказали мои информаторы.) На сцене протыкали член и клитор.

А мы-то думали, что Оззи Осборн - самый неистовый и безумный, после того как он на сцене откусил голову живой летучей мыши

   - А как музыка? - спрашиваю я.

   - Ничего особенного, - отвечают они.