среда,
09 июня 2004
Глава 5. Девичьи магические практики
Существует немалое число девичьих
практик, основанных на
гипотетическом вступлении в контакт
с потусторонним миром. Рассмотрим
их, предварительно классифицировав.
5.1. Игры с «покойником» («Панночка
померла»)
Эта магическая забава, по-видимому,
навеяна фильмом «Вий» по одноименной
повести Н.В. Гоголя. Правила ее
таковы. «Панночка» ложится на спину,
остальные девочки садятся на
корточки и подставляют под лежащую
указательные пальцы рук. После этого
все поочередно произносят примерно
следующий набор реплик: «Панночка
померла. Будем ее хоронить? Нет,
пускай ее черти хоронят. Раз черт,
два черт». После условленной
последней фразы участники «обряда»
поднимают «панночку» на пальцах.
Если участники не выдерживают и
начинают смеяться, задуманный подъем
не получается. Принято считать, что
без участия « нечистой силы» поднять
человека указательными пальцами
невозможно, На наш взгляд, при 4-6
участниках нагрузка на один палец
измеряется 3-5 килограммами, и в
поднятии такой «тяжести» ничего
чудесного нет.
Не
вдаваясь в подробный анализ,
заметим, что в данной магической
забаве налицо все признаки сходства
с распространенными в русской
святочной традиции играми в
покойника (Чичеров, 1957),
генетически восходящими к
«древнеславянским похоронным
обрядам, обусловленным культом
предков» (Гусев, 1974, 55), и
пронизанными, как показывают
публикации 1990-х годов, мощным
зарядом вульгарного эротизма (РЭФ,
1995, 199, 212-214; Лурье, 1995,
34-37; Ивлева, 1994 и др.)
5.2. Девичьи практики, связанные с
исполнением желаний
Различного рода обычаи, имеющие
корни в магических представлениях,
широко распространены в современной
девичьей культуре. Укажем выявленные
нами типы этих «низовых» магических
практик.
5.2.1. Завязывание ниток или
рисование на руке
«Девочки…загадывали желания по
ниточкам… Например, одна девочка
завязывает ниточку на три узелка. На
каждый узелок ты загадываешь
желание. Затем должна завязать трем
другим девочкам, тогда твои желания
сбудутся… Когда последней завяжешь,
она тебе должна порвать твою
ниточку». В другом случае вместо
завязывания узелков девочки рисовали
друг другу на руке определенные
«памятные знаки» (число, букву,
цвет). Если «претерпевшая» выполняла
зашифрованные требования (увидеть
столько-то машин такого-то цвета и
т.д.),то ее желание должно было
исполниться.
5.2.2. Загадывание желаний на
одновременное произнесение слова
(»Мое счастье»)
Эта «магическая забава» описывается
многими респондентами. Заключается
она в следующем: если две девочки
одновременно произносят одно слово,
они хватают друг друга за волосы и
кричат: «Когда мое счастье?» или
«Мое счастье, когда придет?». Каждая
называет дату и время исполнения
желания («счастья») другой.
5.2.3. Загадывание желаний на
проезжающие машины
Загадывают желание на число
проехавших машин определенной модели
определенного цвета, на буквы и
цифры номера. Увидев машину с двумя
одинаковыми соседними цифрами в
номере (например, 2677), следует
сказать: «77, моя удача, никому не
передача!» и загадать желание.
5.2.4. Загадывание желаний на
найденный предмет (» Пача, пача, чья
удача ?»)
Увидевшая первая (пустую) пачку
сигареты закрывает ее ногой и
предлагает подругам отгадать марку:
«Кто правильно назовет, у того и
будет удача».
5.2.5. Загадывание желаний на
выпадение ресницы
Предлагается отгадать, из какого
глаза выпала ресница. Если
спрашиваемая угадывает, ее желание
должно исполниться.
5.3. Девичьи медиумические практики
(«вызывания»)
Трудно с уверенностью назвать время,
когда возникла и оформилась эта
часть девичьей культуры. Уверенно
можно утверждать лишь то, что к
1970-м годам она была достаточно
хорошо развита и к концу 1990-х
годов была широко распространена.
Рассмотрим выявленные разновидности
«вызываний».
5.3.1. Вызывание Пиковой дамы
Первооткрывателем этого жанра
выступил А.Л. Топорков, записавший в
1980-1984 гг. рассказы о Пиковой
даме и ее вызываниях, и
опубликовавший в 1992 году статью об
этом жанре девичьей культуры
(Топорков, 1992).
А.Л. Топорков полагает, что
«значительную популярность Пиковая
дама обрела только во второй
половине 1970-х годов, прежде всего
в результате ее вызывания при помощи
зеркала», поскольку «от долгого,
напряженного всматривания в зеркало
у участников вызывания, естественно,
возникают зрительные галлюцинации».
Об обстоятельствах, целях и
половозрастном составе участников
вызывания автор пишет следующее:
«Вызывают как правило в темном
месте… чтобы задать какие-нибудь
вопросы и просто пережить чувство
страха… В вызывании участвуют в
основном дети школьного возраста,
чаще всего девочки 9-12 лет».
По
мнению А.Л. Топоркова, «вызывание
Пиковой дамы воспроизводит схему
девичьих гаданий о суженом»
(подтверждение этому — использование
зеркала, свечей, время проведения,
общая обстановка). В то же время
автор указывает, что «вызывание
Пиковой дамы — преимущественно
городское явление»
В
собранных нами материалах также
встречаются указанные А.Л.
Топорковым зеркало и свеча. Свечу
ставят напротив зеркала или, садясь
напротив зеркала, держат в руке.
Зеркало используется более
многообразно: к нему подносят карту
Пиковой дамы,его намазывают духами,
кладут под нитку, на нем помадой
рисуется «домик с окошком и
крестиком и лесенки».
Символика свечи и зеркала достаточно
хорошо известна. Свеча — символ
жизни и судьбы. Относительно зеркала
приведем цитату из статьи Н.И.
Толстого: «И зеркало, и… вода в
колодце представляют собой, согласно
народным верованиям, границу между
земным и потусторонним миром, этой и
«той» жизнью, окно в другой мир. В
силу своей пограничности они…нужны
для некоторых действий, прежде всего
для гаданий, так как через эту
границу, через это «окно» можно
заглянуть в будущее» (Толстой, 1996,
28-29).
Рассмотрим другие атрибуты
вызывания. К их числу относится
нить, чаще черного цвета. В
нижеприведенном описании она
выступает как средство связи двух
миров, и разрыв нити должен привести
к восстановлению их взаимно
изолированного существования: «…Надо
было натянуть двум девчонкам нить,
закрепив у себя на пальцах. Они
залазили под одеяло на кровать…
говорили какое-то заклинание и
ждали, пока на этой нитке проявится
Пиковая дама… Ее очень боялись,
считали, что если в нужный момент не
разорвать черную нитку, дама может
освободиться, и тогда все девочки,
вызывавшие ее, умрут». Нитку также
прикрепляют к потолку, по натянутой
нитке водят картой, кроме того
применяют еще такой способ: «
натягивали черную нитку на иголку,
прикалывали или привязывали карту с
пиковой дамой».
Еще
одним частым элементом вызывания
является карта «пиковой дамы». Ею
могут водить по нити, ее могут
протыкать иголкой, подносить к
зеркалу изображением внутрь,
подвешивать к веревке. Помимо
собственно гадальной семантики
«пиковой дамы», означающей
недоброжелательство, а также
коннотаций, связанных с пушкинской
повестью, оперой П.И. Чайковского и
снятым в 1970-е годы фильмом,
следует указать и на более общий
семантический фон, связанный с
феноменом игральных и гадальных
карт. Речь идет о категории
человеческой судьбы, которая
испытывается в карточной игре и о
которой вопрошается в карточных
гаданиях. Поэтому то обстоятельство,
что в гаданиях не просто
эксплуатируется литературный образ
Пиковой дамы, но и используется
игрально-гадальная карта, может быть
интерпретировано как подтверждение
наличия в обряде фаталистической
составляющей.
Укажем, наконец, на почти неизменное
использование в вызываниях такого
классического магического приема как
«заклинание»: «Пиковая дама,
появись, появись, покажись,
покажись», «Пиковая дама, выходи,
всю правду расскажи».В одном случае
указывается, что для разрыва
контакта следует сказать: «Пиковый
король, помоги».
В
последние годы все чаще встречаются
сообщения о том, что вызывания
Пиковой дамы производятся вне жилого
помещения — в подъезде, в кладовке.
Неотъемлемым компонентом девичьей
культуры вызываний Пиковой дамы
являются рассказы о зловещем
поведении Пиковой дамы. Вот
несколько суждений, относящихся к
данной теме: «Если она придет, то у
нее можно будет спросить свое
будущее, а если ты ей не
понравишься, то она тебя задушит. У
нее большие когти, и она проткнет
тебе шею»; «Помню, что во дворе
рассказывали, как будто она пришла к
какой-то девчонке, та ей «спасибо»
не сказала, и девчонка потом три дня
разговаривать не могла (она у нее
голос забрала). Та ходила, ревела да
тряслась. Или еще у другой девчонки
были волосы красивые, густые, а
после Дамы стали выпадать напрочь».
Пиковая дама в этой девичьей
мифологии выступает как средоточие
отрицательных женских культурных —
прежде всего фольклорных — образов
(Бабы-Яги, злой колдуньи).В жанровом
отношении эти рассказы можно отнести
к быличкам — устным рассказам о
сверхъестественных событиях с
установкой на достоверность.
Погружение в смысловую толщу этого
«былично-мифологического континуума»
практически исключает формирование у
девочек психологической готовности
идти до конца в проведении обряда
вызывания. Чаще всего он
завершается, едва кому-то покажется,
что в зеркале что-то мелькнуло или
участницы услышат какой-нибудь
«подозрительный» звук.
Таким образом, вызывания Пиковой
дамы представляют собой действо,
включающее в себя семантику контакта
с миром потустороннего, вопрошание о
судьбе и тесно связанное со
святочными любовными гаданиями
девушек и сказочно-быличной
фольклорной традицией.
5.3.2. Вызывание девичьих персонажей
европейской литературно-сказочной
традиции
Вызывание «девичьих» персонажей
европейского литературно-сказочного
происхождения, не имеющих, в отличие
от Пиковой дамы, изначально заданной
негативной маркировки, следует, на
наш взгляд, выделить в особую
рубрику. Источником их появления в
русской девичьей среде являются,
по-видимому, как книги и мультфильм,
так и включение их в тезаурус
дошкольных воспитательных
учреждений.
Из
всех атрибутов вызывания наиболее
часто встречается нитка. Так,
вызывание Дюймовочки состоит в
следующем: «Берется свеча,
выключается свет, двое держат нитку
и зовут Дюймовочку. Она придет и
потянет нитку». То есть в данном
случае важно не исполнение
какого-либо желания, а подтверждение
наличия «иного мира» и возможности
установления с ним элементарного
контакта.
Роль медиатора между двумя мирами
играет нить и в вызывании Красной
Шапочки: «…берется стакан воды,
белая нитка опускается в стакан.
Когда нитка заблестит, нужно
загадать желание и перерезать
нитку». Обращает на себя внимание
цвет нити — белая, тогда как при
вызывании Пиковой дамы, как правило,
использовалась нить черного цвета, а
также характерный жест — перерезание
нити как ритуальное прекращение
контакта.
Золушка в имеющихся у нас описаниях
может выступать как репрезентант
«иного мира» («К ручке двери
привязывалась длинная нить и
опускалась на пол. В полночь по этой
нитке опускалась Золушка»), как
верификатор его существования
(«…Вечером зажечь две свечи на
столе… Затем положить под подушку
бусы, на стол расческу, косметику,
зеркало, заколки… Наутро посмотреть,
все ли вещи на месте. Если вещи
сдвинуты, то Золушка приходила…»).
5.3.3. Вызывание гномиков
В вызываниях гномиков —
представителей европейской
сказочно-мифологической традиции —
применяются нитка («обвязали ножки
стола нитками, то есть по кругу, на
середине нитки привязали конфету…»)
и зеркало («взяли зеркало, зубной
пастой его намазали и положили его в
темное место, сами спрятались за
шкаф… вышли, достали зеркало, там
оказались следы гномика (следы от
мизинцев)»). Часто гномики
вызываются с помощью еды — конфет,
печенья, хлеба. Для вызывания особой
разновидности гномика —
гномика-сладкоежки — нужны, как
правило, только конфеты. Иногда
кладутся фантики «от конфет
повкусней» и ожидается, что вместо
фантиков появятся конфеты.
Встречаются сообщения о
гномике-любовнике и
гномике-матершиннике. Последний
вместо использованной жевательной
резинки должен принести свежую.
5.3.4. Вызывание чертика, домового,
русалки, бабки
В записях существуют указания на
вызывания «русских» демонологических
персонажей — чертика, домового,
русалки (с помощью нити, свечи,
стакана с водой). К этому же классу
существ мы отнесем и «бабку»,
существующую, как и гномик, в двух
ипостасях — «бабки-матершинницы» и
«бабки-конфетницы».
Таким образом, медиумические
практики (вызывания) являются
важнейшей частью современной
девичьей культуры. С одной стороны,
они наследуют традиционным девичьим
любовным гаданиям, а с другой
стороны, они используют «достижения»
городских эротически нейтральных
медиумических практик. Одновременно
они включают в себя весь доступный
материал литературной и фольклорной
мифологии, попадающей различными
путями в детско-девичью среду.
Попадая в девичий мир,
литературно-фольклорный материал
обрастает добавлениями, а
«изнаночность» мира, вызываемого на
контакт, побуждает включать признак
антиповедения (Успенский, 1994,
320-332) в название персонажей
(«гномик-матершинник» и
«бабка-матершинница»).
5.4. Девичьи гадания
В современной девичьей среде бытуют
две основные разновидности любовных
гаданий — гадания «традиционного
типа», которые правильнее было бы
назвать «гаданиями на замужество», и
гадания школьные. Рассмотрим их в
особых подразделах.
5.4.1. Гадания «традиционного типа»
В современных девичьих практиках нам
встретились следующие гадания
«традиционного типа».
5.4.1.1. Гадание (с валенком) на
«сторону», в какую выйдешь замуж.
Девушки поочередно бросают валенок
(сапог) на дорогу и по направлению
«носка» валенка узнают сторону, в
какую выйдут замуж. Гадание это
относится к числу «классических»
святочных гаданий и встречается в
русской среде не менее двухсот лет
(Абевега; Максимов, 1903, 268;
Смирнов, 1927; Зеленин, 1927, 405;
Сахаров, 1997, 123)
5.4.1.2. Гадание (со сжиганием нити)
на быстроту и очередность выхода
замуж. Оно заключается в том, что
девушки отрезают нити одинаковой
длины и поджигают их. «У кого вперед
догорит нитка, тот первый окажется
замужем»; «Если нитка потухала сразу
и меньше половины сгорало, то замуж
не выйдешь».
Нам
не удалось отыскать среди описанных
этнографами традиционных девичьих
гаданий в точности такое же. Однако
у Забылина встречается следующее
описание: «Насолят нитку, к ней
кольцо привяжут, а другим концом
вверх к чему-нибудь закрепят…Нитку
подожгут, пока она горит, кольцо не
падает, вот и смотрят в него —
показываться должно» (Забылин, 1880)
5.4.1.3. Гадание (с кольцом или
иглой) на пол будущего ребенка. С
кольцом или иглой проделывают
определенные действия (кольцо
опускают в стакан с водой, иглой
протыкают шерстяную ткань), затем,
подвешенное на волоске или нитке,
медленно опускают возле руки того,
на кого гадают. Если предмет (
кольцо, игла) начнет совершать
круговые движения — родится девочка
(реже — мальчик), если
маятникообразные — мальчик (реже —
девочка), если предмет не движется —
детей не будет.
5.4.1.4. Гадание (с выбором
предмета) на «качество» жизни и
жениха. В миску, блюдце или валенок
кладутся предметы, девушки выбирают
их. Выбор предмета символизирует
будущую жизнь: зола –плохая жизнь,
сахар — сладкая жизнь, кольцо —
выход замуж, луковица — к слезам,
рюмка — веселая жизнь, золотое
кольцо — богатая жизнь и т.д.
Другое, основанное на идее
«судьбоносной случайности» гадание,
осуществляется, как правило, с
петухом. В одну тарелку насыпается
зерно (или кладутся деньги), в
другую наливается вода, рядом
кладется зеркало, иногда приносятся
курица. Петух, подошедший к зеркалу,
символизирует красоту и нежность
будущего жениха, подошедший к зерну
или деньгам — его богатство, к воде
— склонность к пьянству, если петух
подходит к курице, значит, жених
будет «бабником».
Гадания с петухом, в которых
используются кольца (медное,
серебряное и золотое), вода, хлеб и
уголь, достаточно хорошо известны и
описаны в этнографической литературе
(Максимов, 1903, 268; Забылин, 1880,
16-17).
5.4.1.5. Гадание (на лай собаки) о
возрасте жениха. После определенных
действий участницы гадания
прислушиваются к лаю собаки.
«Хриплый лай сулит старого жениха, а
звонкий — молодого. Это гадание
также известно из этнографической
литературы (Максимов, 1903, 270;
Смирнов, 1927; Зеленин, 1927, 404).
5.4.1.6. Гадание о судьбе по теням.
Этот вид гадания в силу своей
простоты весьма распространен в
современной девичьей среде. Девушка
поджигает смятый ею бумажный лист, а
затем рассматривает тень от
сгоревшей бумаги. В этом гадании
присутствует и брачная тематика («И
мы на стене увидели силуэт деревьев,
леса. Это означало свободу, что я не
выйду замуж. Оно так и оказалось»).
5.4.1.7. Гадание с кольцом на
вызывание образа будущего жениха. В
стакан с водой девушка брросает
обручальное кольцо и вглядывается
внутрь кольца, приговаривая (иногда)
слова: «Суженый (мой), ряженый…».
Это гадание также относится к числу
традиционных (Смирнов, 1927).
5.4.1.8. Гадание с зеркалами на
вызывание образа будущего жениха.
Это хорошо известное из литературы
гадание (Абевега, Смирнов, 1927)
нередко используется и сейчас.
Девушка садится в темноте между
двумя зеркалами, зажигает свечу и
начинает вглядываться в «галерею
отражений»,надеясь увидеть своего
жениха. По замечанию И.П. Сахарова,
«гадание в зеркале не принадлежит к
кругу изобретений русских ворожеек;
оно перешло в наше отечество из
других земель. Суеверные греки,
получившие это завещание от древней
восточной жизни, осуществляли его
своими таинствами, приноравливая к
разным обстоятельствам, и потом,
вместе с просвещением, передали его
разным народам» (Сахаров, 1997,
115). В других случаях в зеркало
смотрят через стакан или графин с
водой или же наблюдают в нем
находящуюся за спиной дверь.
5.4.1.9. Гадание с вызыванием сна
про суженого. Чрезвычайно
распространенный тип гадания. Ложась
спать, девушка должна осуществить
определенное магически окрашенное
действие (положить под кровать
матери сковородку, положить себе под
подушку расческу, лечь на новое
место и т.д.) и произнести
заклинание: «С понедельника на
вторник я гляжу на подоконник, кто
мечтает обо мне, пусть приснится мне
во сне»; « Приди, милый, к теще на
блины», «Суженый, ряженый, расчеши
меня»; « На новом месте приснись
жених невесте»). Приведенные
заклинания в принципе аналогичны
тем, которые были зафиксированы
более полувека назад: «Ложусь на
понедельник, кладу в сголовье
ельник, приснись тот мне, кто думает
обо мне» (Смирнов, 1927, № 210)
Часто отмечаются респондентами
гадания с колодцем, сложенным из
спичек: «Мы с сестрой строили
колодец из спичек. Нужно закрыть
колодец ключом, и ключ положить под
подушку. Кто придет за ключом, тот и
суженый». Данное современное
гадание, несомненно, восходит к
русскому гаданию с запиранием
настоящего колодца: «Ночью, перед
тем как ложиться спать, девушка
запирает колодец на замок (ко многим
колодцам поверх сруба приделывается
деревянная крышка) со словами:
«Суженое-ряженое, приводи коня
поить, у меня, у красной девицы,
ключа просить». Ключ на ночь она
кладет себе под подушку. Увидишь во
сне, как жених придет просить ключа
от колодца, чтобы напоить коня»
(Смирнов, 1927). О редукции данного
обряда писал Ю.М. Соколов:
«…Первоначальная форма гадания
требовала, чтобы девушка, желающая
увидеть во сне жениха, запирала на
замок колодец со словами: «Суженый,
ряженый, приходи ко мне за ключом
(от колодца) коня поить»; затем
стали делать из лучинок модель
колодца и класть ее под подушку;
далее ограничивались лишь тем, что
под подушку клали какой-нибудь ключ,
наконец, все гадание было сведено к
произнесению словесной формулы. Так
закономерно совершается переход об
обрядового синкретизма к
обособленному словесному творчеству»
(Соколов, 1941, 490).
Еще
одно современное гадание с
вызыванием сна: «…пишем имя юноши на
клочке бумаги, целуем это слово
накрашенными губами ( чтобы остался
след), ложили на зеркальце маленькое
и под подушку». Оно также имеет
параллели в традлиционных русских
гаданиях: « На 17 декабря кладут под
подушку три лавровых листка. На
одном пишут — «Ананий», на лругом —
«Азарий» и на третьем — «Мисаил».
Должен привидеться суженый»
(Смирнов, 1927).
5.4.1.10. Гадание на имя (юноши) с
наматыванием нити на палец. В
отличие от ранее описанных гаданий,
настоящее не включено в особый
хронотоп (святки, отход ко сну,
атмосфера таинственности и т.д.).
Оно осуществляется «по случаю»: как
только девушка находит у себя на
одежде нитку, она наматывает ее на
палец. На каждый оборот
отсчитывается одна буква алфавита.
Различными правилами устанавливается
отношение «выявленной» буквы (по
числу полных витков) к имени,
фамилии или отчеству «угадываемого».
Кроме того, по цвету найденной нитки
умозаключают о цвете волос «жениха».
Этот вид «повседневного» гадания
практикуется с самого раннего,
7-8-летнего, возраста до «зрелых»
студенческих лет.
Рассматривая корни этой гадальной
практики, мы можем вспомнить
сообщение Геродота об обычаях
скифов: «Энареи — женоподобные
мужчины… гадают… при помощи липовой
мочалы. Мочалу эту разрезают на три
части и полоски наматывают вокруг
пальцев, а затем вновь распускают и
при этом произносят предсказания».
Русский ученый В.С. Миллер
усматривает сходство этого не вполне
ясного описания с наблюдавшимся им
самим обычаем знахарей Осетии.
Знахарка, приходя к больному,
завязывает на куске холста узел и
начинает отмеривать длину куска в
локтях. При этом она называет
подозреваемых в причинении болезни
духов. До определенного имени у нее
выходит одно и то же число «локтей»,
когда же доходит очередь до того
духа, которого ворожея желает
обвинить, она быстро передергивает и
получает другое число. Тем самым
причина зла, а значит и средство от
него обнаружены (Дюмезиль, 1976,
38-39). Таким образом, современная
девичья гадальная практика, не
имеющая аналогов в записях
традиционных сельских обычаев,
перекликается со скифскими и
осетинскими гадальными обрядами.
5.4.1.11. Гадание на спичках. По
бокам спичечной коробки вставляются
две спички и поджигаются. Если
сгоревшие головки будут обращены
друг к другу, значит «загаданные»
парень и девушка будут вместе.
Существует аналогичное гадание,
зафиксированное более полувека
назад: «Зажигают… спичку и… втыкают
ее горящим концом в носок валеного
сапога…Спичка или уголек от нее
после горения наклоняется в
какую-либо сторону; куда наклонится
спичка или уголек, туда и выйдешь
замуж…» (Смирнов, 1927, №143)
5.4.1.12. Гадание на характер по
волосу. Это чрезвычайно
распространенное гадание у
современных девушек: «Девочка
выдергивает волосинку и проводит по
ней двумя ногтями, если она круто
завьется «пучком» — значит, ты
вредная, если волнисто — добрая,
если никак — упрямая и ленивая».
5.4.2. Девичьи графические
(«школьные») гадания
В эту рубрику входят разного рода
письменные гадания, практикуемые
обычно в школах. Они, как
представляется, являются продуктом
синтеза математической,
рационалистической модели
мировосприятия и
традиционно-магических
представлений. Их изложение требует,
как правило, приведения графических
изображений.
5.4.2.1.Составление графика. Одно
под другим пишутся имена, отчества и
фамилии гадающей и того, на кого
гадают. Затем вычеркиваются
совпадающие буквы, после чего
составляются «графики» двух фамилий.
Если в конце линии фамилий сойдутся,
то и их «прототипы» будут вместе.
5.4.2.2. «Клетки в сердце». «
Рисуешь левой рукой сердце на бумаге
в клеточку, загадываешь парня, потом
обводишь клетки так, чтобы они не
касались контура сердца. Затем
высчитываешь в порядке
«http://juragrek.narod.ru/». В этом
гадании существуют свои обозначения…
Результат смотришь по последним 4-м
клеткам, например: «…/» — любит,
«/…» — думает, « /..» — скучает,
«/.» — интересуется».
5.4.2.3. «Лурнист» —
распространенное гадание,
существующее по меньшей мере с
1970-х годов: в результате
определенных операций с разного рода
сведениями выявляются имеющиеся на
данный день чувства объекта гадания
к гадающей: «Любит, Уважает,
Ревнует, Ненавидит, Испытывает,
Страдает, Тоскует». Есть основания
считать, что такого рода гадание
восходит к традиционному гаданию с
ромашкой, когда каждый лепесток
означает какое-либо отношение
«загадываемого» к гадающей ; «любит,
не любит, плюнет, поцелует, к
сердцу, прижмет, к черту пошлет»
Список гаданий можно умножить. Но
даже приведенные гадания
свидетельствуют о том, что,
во-первых, в современной девичьей
среде гадания занимают весьма
устойчивое место, а во-вторых, в
значительной мере они укоренены в
традиционных русских или иных
гадальных практиках.
5.5
Любовно-магические практики
(привораживания)
Известный этнограф и историк религии
С.А. Токарев писал: «Вообще приемы
половой магии чрезвычайно
однообразны и в большинстве случаев
очень несложны всюду, начиная от
самых отсталых и
высокоцивилизованных народов.
Привораживания и отвораживания,
присушки и отсушки, приворотные
зелья и заговоры — весь этот
нехитрый и немногочисленный
инвентарь средств эротических
обрядов в какой-нибудь
дореволюционной русской деревне мало
отличался от приемов,
употребительных в Меланезии»
(Токарев, 1990, 124).
Подтверждением того, что современные
девушки всерьез верят в возможность
привораживания, являются дневниковые
записи. В дневнике 16-летней девушки
читаем: «…Я не могу больше так. Буду
его привораживать»; аналогичная
запись — в другом дневник девушки
того же возраста: «Вот возьму и
«приворожу»,тогда хочешь-не хочешь
никуда не денешься…Я вот опять все
думаю, если приворожу… Вдруг это ему
плохо будет».
Рассмотрим принятые в современной
девичьей среде практики любовного
привораживания.
5.5.1. Привораживания, рассчитанные
на поглощение пищи
В рамках привораживаний с
поглощением можно выделить несколько
разновидностей
5.5.1.1. Добавление в пищу выделений
организма (менструальной и обычной
крови, слез). Этот вид
привораживания, как нам
представляется, хорошо известен в
современной девичьей среде. Вот
несколько цитат из сообщений наших
респондентов: «Слышала, что если в
питье или конфету добавить несколько
капель менструальных выделений, дав
это парню, и он тоже тебя полюбит»;
«…в молоко добавляются пять капель
месячных кровей женщины и подают
мужу…»; «…чтобы привязать к себе
навечно парня, нужно девушке взять и
накапать ему в питье 3 капли своей
менструальной крови… Я, естественно,
пробовала этот приворот…».
Привораживание с помощью
менструальной крови не является
«русским девичьим изобретением»
последних десятилетий. С давних пор
оно распространено у многих народов.
Г. Фреймарк в работе «Оккультизм и
сексуальность», написанной в начале
ХХ века, замечает: « Все, что имеет
какое-нибудь отношение к половым
органам, эксплуатируется в интересах
колдовства. На первом месте здесь,
конечно, стоит менструальная кровь
женщины». Он приводит примеры
использования менструальной крови в
любовной магии: «Узулка
(по-видимому, представительница
какого-то народа в неудачном
переводе с немецкого — С.Б.) умеет
пользоваться… менструальной кровью
своей. Она вливает обыкновенно в
настойку пару капель воды, в которой
вымывает свои грязные рубахи, и
этой-то настойкой она угощает своего
возлюбленного. При этом она тайно
причитывает: «Подобно тому, как эта
кровь пристала к моей рубахе, пусть
сердце твое прильнет ко мне в вечной
любви…». Мадьярская девушка…
пользуется менструальной кровью в
качестве вернейшего средства для
пробуждения любовной страсти. Она
проливает несколько капель ее на
печенье или фрукты, которыми затем
угощает молодого человека… Южная
славянка обмакивает сахар в
менструальной крови и заваривает его
в каком-нибудь блюде, которое подает
своему возлюбленному» (Фреймарк,
1994, 76-77, 83, 93 ).
«Наиболее распространено у восточных
славян, — замечает А.Л. Топорков, —
привораживание с помощью пищи или
питья, которое дают особе
противоположного пола… подмешав…
кровь (особенно менструальную), пот
и т.п.» (Топорков, 1995б, 249). В
подтверждение сказанному уместно
сослаться на материалы
Этнографического бюро князя В.Н.
Тенишева по Владимирской губернии
(XIX век), где имеется указание на
существование следующего «суеверного
средства приворота»: «…девушки
угощают парней лепешками, сделанными
на воде после мытья сорочки или
после месячных очищений» (Тенишев,
1993, 136).
Помимо менструальной крови нам
встретилось сообщение об
использовании в целях привораживания
и обычной крови (из пальца).В своей
работе Г. Фреймарк замечает: «Вместо
менструальной крови очень часто
употребляется кровь, выжатая из
пальца» (Фреймарк, 1994, 83).
К
описанным выше средствам примыкает
привораживание, использующее другое
«выделение» организма — слезы:
«Отрезать кусочек платка, которым ты
вытирала слезы, и сжечь его, дать
мужу или любимому в пище, чтобы он
съел».
5.5.1.2. Использование пищевых
добавок (соли). Этот способ,
заключающийся в «пересаливании пищи
любимого», на наш взгляд, восходит к
применению в любовной магии слез.
А.Л. Топорков считает иначе: «…соль,
как и другие виды пищи широко
применяется в любовной магии, причем
по признаку «солености» сближается с
человеческим потом (Топорков, 1995в,
365).Как бы то ни было, в обоих
случаях соль семиотически
уподобляется телесным выделениям,
использование которых в сфере магии
занимает главенствующее положение.
Е. Кагаров указывал на существование
свадебного обряда лизания молодыми
соли, объясняя его тем, что «соль
повышает половую силу и способствует
беременности» (Кагаров, 1929, 176).
5.5.1.3. Наговаривание на пищу
привораживаемого. В нашем
распоряжении имеются указания на
наговор на конфету и пряник. Наговор
на пищу является обычнейшим видом
любовной магии, об этом, в
частности, пишет А.Л. Топорков:
«Наиболее распространено у восточных
славян привораживание с помощью
питья или пищи, которое дают особе
противоположного пола, произнеся над
ним специальный заговор…» (Топорков,
1995б, 249)
5.5.1.4. Поглощение жидкости
привораживающим. Нам встретилось две
основных разновидности
привораживаний такого рода. Первая
предполагает использование чистой
воды и мысли (желания): «Нужно
загадать имя парня, который тебе
очень нравится… и выпить 4 стакана
чистой воды, думая о парне…». Вторая
предусматривает добавление в
выпиваемую жидкость пепла от
сожженного предмета. Этим предметом
может быть лист бумаги или сигарета,
на которых предварительно пишется
имя любимого, а также фотография
привораживаемого.
5.5.2. Привораживания с
использованием волос
В сообщениях указывается целый ряд
способов привораживаний с
использованием волос: обмотать
волосы привораживаемого вокруг
пуговицы; вставить волосок парня в
хлеб: «сохнет хлеб — сохнет парень
по девчонке»; волос парня и девушки
завернуть в платок, зарыть в землю и
ждать, пока сгниет платок. Волосы
используются также в привораживаниях
с помощью фотографии.
Использование в современной русской
девичьей магии волос объясняется,
по-видимому, существованием
«обширного комплекса представлений,
согласно которым волосы обладают
определенной «энергетической
емкостью» — будь то энергия
эротическая, магическая, колдовская
или просто физическая мощь (что, в
сущности говоря, не поделено
никакими четкими границами)»
(Неклюдов, 1977, 217).
Соответственно, в магии отрезанные
волосы (как и ногти, пот, слюна)
воспринимаются как заместитель
(двойник) человека (Толстой,
Усачева, 1995, 105-106).
Неудивительно, что использование
девушками волос в любовной магии
отмечается у многих народов:
«Хорватские девушки верили, что они
смогут приворожить молодых людей,
если незаметно подложат свои волосы
в пищу избранников» (Толстой,
Усачева, 1995, 105-106). В
Новгородской губернии девушки
привораживали парней следующим
образом: «Брали два волоса, один
свой, другой парня, свивали их
вместе со словами: «Как эти два
волоса дружно свились, так бы и мы с
рабом божиим (имя) дружно сжились»;
затем замазывали их глиной
куда-нибудь в печь: “Как в этой
печке жарко, так бы и рабу божьему
такому-то было бы меня жалко”».
Существует украинское поверье,
согласно которому ведьмы жгут на
огне волосы человека, отчего их
возлюбленный поднимается в воздух и
летит к ним, как птица (Топорков,
1995б, 249-250).
О
привораживании при помощи волос
«любимого» сообщает и Г. Фреймарк:
«Мадьярская девушка, — пишет он, —
закапывает волосы своего
возлюбленного у порога его дома».
«Среди южных славян, — продолжает
он, — широко распространено
следующее средство: несколько
волос,принадлежащих любимому
человеку, заворачивают в маленькую
тряпочку и носят их на голом теле,
под самым сердцем. Для того чтобы
возлюбленный пришел, достаточно в
первый день новолуния бросить эти
волосы в огонь и сжечь их»
(Фреймарк, 1994, 83-84).
Таким образом, использование волос в
современных девичьих привораживаниях
имеет весьма мощные корни в
европейской и, в частности,
восточнославянской (и конкретно
русской) магической традиции.
5.5.3. Привораживание с
использованием нитки и иголки
«Проткнуть палец булавкой, кровью
смочить ниточку, вдернутую в иголку,
иголку (незаметно) бросить в парня,
чтобы иголка воткнулась в одежду и
крикнуть (шепнуть): “Бегай за мной,
как нитка за иглой”».
С.А. Токарев, характеризуя приемы
любовной магии у восточнославянских
народов, в частности, замечает: «Эти
приемы обычно очень несложны, тут и
передача полового влечения… через
иглу и нитку… с непременным
произнесением заговора» (Токарев,
1990, 124).Стало быть, и современные
девичьи привораживания, использующие
иголку и нитку, восходят к
восточнославянской
любовно-магической традиции.
5.5.4. Привораживание, связанное с
дверью, порогом, жилищем, следом
«…К его квартире перед порогом
положить прутик»; «купить в церкви
крестик… и в полночь вбить в землю в
передний правый угол дома… человека,
которого привораживаешь»; «взять
любую вещь мужчины, вымыть ей пол и
положить под порог»; под рождество
размести дорожку до дома
привораживаемого и посыпать
сосновыми иголками»; смешать с золой
вырезанные из снега следы
привораживающей и привораживаемого,
«эту смесь кинуть ему под ноги и
идти домой. Возле дома высыпать
половину возле ворот, а оставшуюся
часть — возле крылечка»; под
рождество размести дорожку из дома
привораживаемого и посыпать
сосновыми иголками.
5.5.5. Привораживания со сжиганием
написанного
В сообщениях отмечено две
разновидности данного рода
привораживаний. Первая: на листе
пишется текст, связанный с
привораживаемым, затем он сжигается.
Вторая: на сигарете пишется имя
привораживаемого, сигарета
выкуривается.
5.5.6. Привораживание с
использованием изображений
(фотографий или карт)
В сообщениях указывается множество
способов использования фотографий в
привораживании: сложить фотографии
привораживаемого и привораживающей
лицом к лицу,перевязать, произнести
заклинание; приклеить фотографию
привораживаемого на косяк двери,
стук по двери должен передаваться на
сердце парня; зарыть фотографию на
кладбище; прикрепить фотографию на
потолок над кроватью; проткнуть
иголкой область сердца на
фотографии; положить фотографию под
подушку. Имеются также указания на
использование в привораживании
игральных карт: прикрепить «вальта»
к потолку над кроватью; проткнуть
иголкой место сердца «короля».
5.5.7. Эпистолярные
любовно-магические практики
В 1980-1990-е годы большое
распространение в девичьей среде
получили т.н. «письма любви». Тексты
четырех таких писем (1980-1998 гг.)
приведены в публикациях Е.Н.
Пономаревой (Пономарева, 1999).
Структура писем выявляется
достаточно легко. В полном варианте
обязательно указывается название
«игры» («Счастье», «Мир и молодежь»,
«Индия» «ВИА» и т.д.), сведения о ее
«происхождении» («Игра началась в
1949 году во Франции»; «Ирина
Вершина, взрослая девушка, придумала
эту игру в 1910 году» ; «Игра “Чей”
была опубликована в “Крестьянке”…
Началась она во Франции») и
«доказательства» ее «научности»
(«Это все правда, проверено дочерью
ученого»; «Если ты не веришь, то
посмотри в журнале “Крестьянка” № 3
за 1987 год»).
Кроме того, сообщается о том, что
игра «ходит по свету» или «должна
обойти весь свет». Далее
предлагается, во-первых, не
оставлять письмо у себя и не
уничтожать его под угрозой
неминуемой кары; во-вторых, не
сообщать о письме мальчикам;
в-третьих, переписать письмо
определенное число раз (от 3-4 до 30
и более) и отправить по
соответствующему числу адресов;
в-четвертых, осуществить
определенные магические процедуры.
Наконец, сообщается, что в случае
исполнения всего вышесказанного,
через некоторое число дней «что-то
должно произойти», кроме того спустя
определенное время желанный мальчик
должен проявить любовно-дружеские
чувства («предложит дружбу»,
«признается в любви»; «напишет
письмо»)
Отношение девочек к получению
подобных писем бывает двояким. В
одном случае девочки верят в
«благотворное» магическое действие
письма («…“святые письма любви”…
переписывали по несколько раз,
отсылали другим и загадывали
желание. После этого ждали чуда, что
мальчик, про которого загадали
желание, посмотрит или предложит
дружбу»); в другом случае лишь
угроза несчастья заставляет девочек
переписывать письма («…надо было
переписать их 5 раз, а где даже 20
раз. Я всегда сидела и писала, так
как в них говорилось, что если не
напишешь, то будет несчастье, я
этого боялась»), а затем
распространять их («Переписав их,
надо было раздать, и вот проблема:
как? Давать в руки — никто не берет.
Я так же, как и другие, подкладывала
их в раздевалке или на перемене,
пока никого нет в классе, в сумку,
тетрадь или учебник»). Самые
сообразительные избавлялись от писем
другим способом: «…По почте
приходили… “письма счастья”…
Уничтожать, рвать, жечь их нельзя,
чтобы не накликать на себя беду. Мы
их просто перекладывали в другой
почтовый ящик». Лишь с возрастом (и
опытом) приходит понимание того, что
все это «чушь, ерунда», и получаемые
письма начинают уничтожать.
В
публикациях, посвященных «письмам
любви», по-разному оценивается их
природа. Е.Н. Пономарева полагает,
что это — «почтовая игра»,
разновидность «письменного детского
фольклора». Нам ближе позиция А.А.
Панченко, определяющего «письма
счастья» как разновидность жанра
«магических писем». При этом оба
автора указывают на сходство
девичьих «писем любви и счастья» с
т.н. «святыми письмами» (в них также
предлагается переписать письмо,
указывается срок «счастья»,
запрещается оставлять письмо у себя
и т.д.). Е.Н. Пономарева, кроме
того, обращает внимание на то, что
«почтовые игры» отчасти «напоминают
письменные заговоры» (Пономарева,
1998, 41-43; 1999, 10-11; Панченко,
1998, 175-177).
Мы
же хотим обратить внимание на
формальное сходство «писем любви» с
денежными «почтовыми пирамидами»,
имевшими место в 1970-х годах
(предлагалось отправить почтовым
переводом деньги на указанный адрес
и подвигнуть на подобные действия
еще некоторое количество
энтузиастов; обещалось через
определенное время получение
солидной суммы денег почтовым
переводом) и «открыточными»
«почтовыми пирамидами» (вместо
любовно-дружеского вознаграждения
обещалось получение несметного числа
открыток).
Таким образом, девичьи «письма любви
и счастья» можно считать продуктом
не только магической традиции
(письменных заговоров и «святых
писем»), но и пока не получившей
научного освещения традиции
«почтовых афер».
Все
изложенное в настоящей главе
показывает, что практика
гипотетических контактов с миром
сверхъестественного — в виде
медиумических, гадальных,
привораживающих и иных «волшебных»
практик является неотъемлемой частью
современной девичьей культуры.
Глава 6. Современный девичий
фольклор
В настоящей главе мы предполагаем
рассмотреть еще один важнейший
компонент девичьей культуры —
девичий фольклор. Последний
существует в двух основных формах —
устной и рукописной. Структуру главы
мы решили выстроить следующим
образом. В первом параграфе мы
предпримем краткий обзор неальбомных
рукописных жанров, поддерживающихся
девичьими практиками повседневности,
во втором параграфе мы рассмотрим
малые альбомные «романтические»
жанры, третий параграф мы посвятим
анализу рукописного романтического
любовного рассказа как культурной
формы, наиболее развернуто и полно
манифестирующей структуры девичьей
ментальности и, наконец, четвертый
параграф мы посвятим анализу
эротического фольклора, бытующего в
девичьей среде
6.1. Неальбомные жанры девичьей
рукописной культуры
6.1.1. «Анкеты» («вопросники»)
Этот вид рукописной культуры
популярен в девичьей среде с
достаточно давних форм. Так, Л.
Кассиль в одной из повестей дает
зарисовку бытования
анкет-вопросников в конце 1930-х —
начале 1940-х гг.: «На столике…
лежала толстая тетрадь… На первой
странице ее было крупно выведено:
“Прошу писать откровенно”. Я уже
слышала, что в школе в старших
классах ребята завели такой
вопросник. Там наставили разные
вопросы о нашей жизни, настроении, о
дружбе, о любви, и каждый должен был
писать тогда все начистоту и без
утайки. И наши девчонки, видно,
собезьянничали у старших. “Когда вам
бывает скучно?” — было написано на
второй странице… “Мстительны вы или
нет”… “Можете ли вы пожертвовать
собой?” (Кассиль, 1987, 2, 77-79).
Механизм популярности анкет довольно
откровенно раскрывают респонденты: «
Мне было всегда интересно узнать не
то, кто нравится из артистов или
какой любимый фильм, а мне было
всегда интересно, какой мальчик
нравится девочке (6-1); «…В школе мы
делали анкеты, из которых узнавали,
кто кому нравится? кто с кем хочет
дружить?… Всегда же приятно
девчонке, если ей в анкете пишут,
что ты, скажем, нравишься одному
человеку, и он хочет с тобой
дружить. Девчонки просто с ума
сходили от этих анкет» (6-2).
Таким образом, подлинный смысл
«анкет» заключается в организации
коммуникации с любовным подтекстом.
«Заводили отдельную тетрадь или
блокнот, т.е. анкету. На каждой
странице писались вопросы, на них в
письменном виде отвечали девочки.
Вопросы как: «Что такое дружба?»,
«Что такое любовь?», «Что такое
измена?», «Какие мальчики нравятся?»
(6-3); «…Было время действия
многочисленных анкет, или, как их
иначе называли, альбомов друзей. В
таких анкетах писались ответы на
поставленные вопросы, такие как: от
Ф.И.О. до «Кого ты любишь?»… Это был
определенный способ признания в
любви… Однажды мальчик именно так
предложил мне дружбу» (6-4).
Таким образом, «анкеты-вопросники»
являются особым устойчивым жанром
девичьей рукописной культуры,
реализующим главным образом функцию
«любовно-романтической» коммуникации
6.1.2. Новогодние «пожеланники»
Особым жанром девичьей рукописности,
является новогодний «пожеланник»,
как правило, треугольной формы. Он
распространен достаточно широко, о
чем свидетельствуют сообщения
респондентов: «Заводили отдельную
тетрадь, она вся сворачивалась
треугольником, каждая страничка. Ее
давали каждой девочке, в нем она
писала пожелания хозяйке…» (6-5); «
Тетрадка складывалась в треугольник
— каждая страничка, и желающие
должны были написать свое пожелание
и заклеить страничку. После Нового
года можно было открывать и читать»
(6-6); «На Новый год мы писали друг
другу поздравления в тетрадь, листы
которой были сложены углом или
прямоугольником» (6-7).
Механизм записей в «пожеланнике»
регламентирован: « На внутренней
стороне писали поздравление. Снаружи
были надписи: «Кто: Волосникова
Тамара. Когда: 31 декабря. Где:
дома. Во сколько: в 12.00. С кем:
одна.».Тот, кто поздравлял, отвечал
на эти вопросы. «Что сделать перед
вскрытием: съесть конфету» (полн.
см. 6-7).
Завершая описание «новогоднего
пожеланника» как метажанра девичьей
рукописности, отметим сходство между
военными письмами 1941-1945 гг. и
пожеланиками 1970-1990-х гг.: и те и
другие имеют достаточно редкую в
обиходе форму треугольника.
6.1.3. Дневники
Тетрадь (блокнот) с записями о
событиях и переживаниях текущих дней
является распространеннейшей
культурной формой. Рассмотрим личный
дневник как ведущую разновидность
дневника.
6.1.3.1. Личный дневник. Он
выполняет одновременно несколько
функций. Одни из них явны самому
автору, другие актуализируются лишь
в определенные периоды или в особых
ситуациях, третьи — вообще не
замечаются им. Вот наиболее важные,
на наш взгляд, функции личного
дневника.
Релаксационно-психотерапевтическая.
Снятие эмоционального и нервного
напряжения в результате письменной
рационализации.
Экзистенциально-исповедальная.
Реализует стремление поделиться
самым сокровенным.
Культурно-игровая. Дневник — своего
рода излишество, прихоть, подражание
книжным барышням. Его можно вести, а
можно и не вести, он не обязателен,
как всякая игра, но и, как всякая
игра, доставляет удовольствие.
Литературно-творческая. В дневнике
автор волей-неволей вынужден
излагать события в литературной или
квазилитературной форме. Нарратив
дневника так или иначе организуется
в виде жанра — рассказа,
размышлений; возникает необходимость
сюжета, подбора тропов. Недаром
некоторые авторы воспринимают
дневник как книгу — метафорическую
«книгу жизни» или даже отчасти
прототип будущей реальной…
Аутокогнитивная. Перечитывая
регулярно прошлые записи, девушка
начинает лучше понимать себя, логику
своих чувств, мыслей, поступков.
Темпорально-аутокоммуникативная.
Дневник выступает как культурный
механизм сохранения памяти о
событиях индивидуальной жизни.
Эвентуально-диалоговая. В данном
случае имеется в виду возможность
прочитывания дневника желаемым или,
во всяком случае, ожидаемым,
«предсказуемым» человеком. Автор
дневника более или менее сознательно
надеется найти понимание у будущего
читателя.
Отрывки из личных девичьих
дневников, свидетельствующие о более
или менее отчетливом осознании их
авторами вышеперечисленных функций
(по отдельности и в различных
сочетаниях) приведены в приложении
(6-10, 6-11, 6-12)
Секретность, интимность личного
дневника составляет одну из его
наиболее существенных черт.(«Я
начинаю вести ДНЕВНИК…, я трачу
бумагу и записываю сюда ВСЕ, всю мою
жизнь. …. Здесь его никто никогда не
прочитает кроме меня…» (6-13). В то
же время авторы дневниковых записей
нередко допускают, что к их личным
тетрадям будет проявлен чей-то
интерес. К этой возможности разные
девочки-подростки относятся
по-разному. Так, автор дневника 213
на «титульном листе дневника» пишет
следующую просьбу: «Прошу не читать
никому. Это личная жизнь!!!». В
другом случае автор смиряется с
возможностью вторжения в его частную
жизнь и лишь предупреждает: «Если
прочитаешь этот дневник, то для тебя
откроется дверь в мою жизнь, где я
описала все свои дни, но запомни,
написаны эти строки для меня, а не
для ВАС!» Вероятно, к возможному
будущему читателю обращена и надпись
на первой странице («титульном
листе») дневника 201: «Много чего
можно узнать здесь о моей жизни,
хотя и не все написано, что было».
Если же знакомство с содержанием
дневника все же происходит вопреки
желанию автора, это воспринимается
им как оскорбление, нарушение
фундаментальных культурных норм: «Не
стала писать, потому что прочитали
мой дневник. Это моя дорогая мамочка
и Любка. Как они могли! Что за люди
бесчеловечные. Где у них культура?».
«Удавшееся покушение» на тайну
личного дневника деморализует
автора, лишает его душевного
спокойствия: «Пишу, а сама боюсь,
как бы мама не пришла. Вот жизнь.
Нельзя завести дневник. А если уж
завел, то пишешь, рискуя.» (полн.
см. 6-14)
Любопытно, что бурная реакция на
вторжение в частную жизнь
посредством несанкционированного
хозяином чтения дневника отнюдь не
исключает потенциальной готовности
автора разрешить ознакомиться с
содержанием дневника будущего
близкого человека. Так, автор
дневника 213 размышляет: «…Никто
меня не заставлял, никто, я сама все
писала, без принуждения и исписала
целую тетрадку. Интересно, дам я
прочитать своему будущему мужу или
нет. Даже не знаю. Может быть…» В
другом случае девушка, писавшая в
дневнике и о первой менструации, и
об опыте первой половой близости,
завершает 400-страничную тетрадь
(ежедневник) словами: « Кто знает,
может, эта записная книжка поможет в
жизни моей дочери, а может, сыну. А
может, она поможет больше и лучше
узнать меня моей маме или мужу»
(6-9).
Рассмотрим теперь вкратце более
редкую разновидность дневника.
6.1.3.2. Коллективные дневники.
Феномен коллективных дневников пока
не отмечен в научной литературе. В
нашем распоряжении оказалось два
таких дневника. Один из них велся
тремя соученицами по Куртамышскому
педучилищу в 1985-1986 гг.
Открывается дневник констатирующей
записью: «15.IX. — 1985 год (19.05
вечера). В этот день мы решили
начать свой дневник. Не знаем,
сколько мы его проведем, но надеемся
— все четыре года». Очень скоро
дневник обретает свойства
квазисубъекта. Подборка отрывков из
этого дневника, представленная в
приложении(см. 6-15),
свидетельствует о том, что к
дневнику обращаются многократно, с
разнообразными эпитетами,
приветствиями, извинениями,
«герменевтическими» пожеланиями
(«понимаешь?», «пойми») и даже
поздравлениями. В качестве особо
яркого примера приведем еще одну
выдержку: «Здравствуй, дневничок! От
всей души поздравляем тебя с
прошедшим Новым 1986 годом!» Дневник
выступает в качестве незримого
слушателя, собеседника, наперсника,
исповедника.
Таким образом. дневник можно
рассматривать не просто как
разновидность рукописных практик, но
и как культурно-психологический
(виртуально-диалогический) феномен.
6.1.4. Письма «счастливому солдату»
Этот вид девичьей эпистолярной
активности, как представляется, не
был отмечен в исследовательской
литературе. Мы введем данный феномен
в контекст девичьей культуры,
процитировав запись из дневника
(Шадринский финансовый техникум):
«17.02.89. Сегодня, на уроке
обществоведения, я решила завести
дневник. Причина этого стало
вчерашнее письмо. 3 февраля я писала
«счастливому солдату» по адресу:
Хабаровский край… в/ч … и вчера (16
февраля) мне пришел ответ…на мое
первое письмо, в котором я писала:
«Привет из Шадринска! Здравствуй,
счастливый солдат! Пишет тебе одна
девушка из Шадринского финансового
техникума во-первых, сообщаю, что
меня зовут Зинаида. Мой возраст 16
лет…. Жду письма твоего, счастливый
солдат…»
По-видимому, адрес воинской части
девочки получают друг от друга.
Исследование феномена «писем
счастливому солдату» — выявление его
темпоральной локализации, каналов
циркуляции адресов — дело будущего.
Мы же пока фиксируем само наличие
этой разновидности рукописной
девичьей активности.
6.1.5. Эпистолярные клише в девичьей
переписке
В девичьих письмах довольно часто
встречаются повторяющиеся элементы.
О наиболее распространенных из них
пишет респ. 183: «В лагере я
знакомилась с девочками, а затем мы
переписывались. В письмах
использовались различные стишки,
типа: «Добрый день, веселый час! Что
ты делаешь сейчас? Все дела свои
бросай И письмо мое читай!» На
прощанье… обводили свою левую руку и
писали: «Вот моя рука, шлет привет
из далека».На конверте писали: «Жду
ответа, как соловей лета».
В
числе примеров девичьего
эпистолярного фольклора, которые
удалось обнаружить нам лично,
имеются следующие. Начало письма:
«Прежде чем начать письмо, ставлю
месяц, год, число»; «Добрый день, а
может, вечер, может, утренний
рассвет. Прочитай, и ты узнаешь, от
кого тебе привет» (из села Елошное
Курганской области, 1989 г.).
Концовка письма: «Целую в щечку и
ставлю точку»; контур ладони с
надписью «Моя левая рука шлет привет
издалека». Изучение подборки писем,
направленных Елене N. в 1986-1989
г.г. позволило выявить следующие
варианты эпистолярных концовок.
Большая часть писем заканчивается
контурным изображением ладони с
надписями на нем. Чаще всего (6-7
раз) на каждом пальце написано по
слову, вместе складывающихся в
фразу: «Жду ответа, как соловей
лета». Один раз помимо надписи на
пальцах текст размещен и на ладони:
«Жду, жду письма через годы и моря».
В другой раз в конце одного из писем
встречаем симптоматичную надпись:
«Не забывай рисовать свою руку в
конце письма!»
Наконец, в качестве фольклорных
можно назвать надписи на конвертах:
«Привет почтальону!» (из Латвии в
Карелию, 1987), «Стоп, а где
улыбка?» (с. Белозерское Курганской
области, 1989), «Лети с приветом,
назад с ответом» (из Ташкента в
Екатеринбург, 1985)
6.2. Малые жанры альбомной
романтической девичьей культуры
В настоящем параграфе мы
предполагаем рассмотреть два
основных вопроса. Во-первых, дать
общую характеристику эволюции
девичьего альбома и во-вторых,
представить любовные жанры
современного девичьего альбома (за
исключением рукописного любовного
рассказа, который будет рассмотрен в
особом параграфе).
6.2.1. Эволюция девичьего
альбома-песенника
Основные жанровые элементы
современного школьного
альбома-песенника, полагает А.
Ханютин, «восходят к русскому
домашнему альбому XIX века». В
первой половине XIX века альбомная
культура разделяется на элитарные
литературные альбомы с оригинальными
авторскими текстами и массовую
альбомную продукцию, «нижние этажи»
альбомной культуры. Именно во втором
потоке складывается своего рода
«альбомный фольклор». «Изменение
общественного вкуса минует страницы
массового альбома. Здесь идет своя
медленная эволюция, связанная с
проникновением альбома в культурную
жизнь социальной группы более
низкого ранга. О том, как протекала
эта эволюция, как менялся в это
время репертуар альбома, мы почти
ничего не знаем». «Пансионы, женские
гимназии, курсы, бывшие (особенно в
конце XIX столетия) местом
сословного смешения, видимо, и стали
основным каналом трансляции
альбомной традиции от
привилегированных социальных слоев к
слоям с более низким социальным и
культурным статусом» (Ханютин, 1989,
193-199).
Один из таких альбомов упоминается в
автобиографической повести А.
Бруштейн, описывающей институт конца
XIX века в западной части России
(Польша или Прибалтика): «У всех
девочек есть альбомчики — бархатные,
кожаные, всякие. В углу каждой
страницы наклеены картинки. Есть
альбомчик и у меня — синенький,
славненький… полный стихотворной
дребедени, вписанной руками моих
одноклассниц» (Бруштейн, 1964, 345).
Девичьи альбомы перенесли испытание
революцией 1917 года и выжили (об
альбомах конца 1920-х годов см.:
Григорьев, 1928, 70-71; об альбомах
середины 1930-х годов см.:
Чуковский, 1989, 1, 441-466).
Девичьи альбомы 1920-х–1940-х годов
(описания их см.: Лурье, 1992;
Борисов, 1997) — альбомы, на наш
взгляд, во многом «переходного»
типа. В них доживают свой век
песенные жанры ушедшей эпохи
(дореволюционный «жестокий романс»,
нэповская «блатная песня» — «Маруся
отравилась», «Мурка», «Гоп со
смыком»), в них присутствуют текущие
официальные военные и политические
«шлягеры»; с
институтско-гимназических времен в
них встречается жанр личных надписей
хозяйке альбома с указанием даты. В
то же время в альбомах указанного
периода отсутствуют те жанры
девичьей рукописности, которые
возникнут позже — в 1950-е — 1970-е
годы… Не стоит забывать, что с 1944
по 1954 год социализация советских
девочек происходит в условиях
«женских школ». Возможно, в
частности, именно этим объясняется
слабая представленность проблемы
межполовых отношений на страницах
альбомов-песенников второй половины
1940-х-первой половины 1950-х годов.
Главным образом, речь на страницах
альбомов данного периода идет о
школьной девичьей дружбе.
В
конце 1950-х — 1960-х годах
происходит изменение в тематике
песенников. Возникает тема дружбы и
любви между мальчиком и девочкой.
Описание одного из альбомов
начала-середины 1960-х годов можно
встретить в повести В. Орлова
«Происшествие в Никольском»:
«Тетрадь Нины… на первом листе имела
название “Альбом для души, или
Возраст любви и дружбы” с меленько
написанным эпиграфом…: “Эта книга
правды просит. Не люби, который
бросит”. Дальше шли стихи, взятые из
книжек и тетрадей подружек и
записанные с пластинок слова модных
в ту пору песен… После стихов и
песен шли разделы о поцелуях, о
дружбе, о любви и о различиях между
любовью и дружбой. Аккуратно были
списаны Ниной образцы посланий к
мальчикам. И на случай любви
удачной, и на случай любви
неразделенной. Вера… наткнулась на
знакомые ей пункты отличий любви от
дружбы, много их было, и все схожие:
«Если мальчик может делать уроки,
оставшись в одной комнате с
девчонкой, значит это дружба. Если
же уроки у них не получаются,
значит, это любовь» …Боже ты мой,
какая это была чушь! …А тогда верили
во все… волновались, перечитывая
свои глупые тетради…» (Орлов, 1975,
214-216).
Считаем нужным отметить, что в
доступных нам альбомах-песенниках мы
ни разу не встречали ни сообщений о
различиях между любовью и дружбой,
ни образцов посланий к мальчикам.
Это свидетельствует либо о высоких
темпах появления и смены жанров
девичьего альбома. либо о
значительных региональных отличиях.
Описание альбома рубежа 1960-х —
1970-х годов можно встретить в
повести Э. Пашнева «Белая ворона.
Некий «критик» приходит в школу для
сбора девичьих альбомов: « — Вы
понимаете, о чем я говорю? В разных
школах они называются по-разному:
«Песенники», «Бим-бом-альбом»,
«Гаданья», «Сердечные тетради».
Иногда просто «Дневник моей жизни».
Их заводят девочки в шестом, седьмом
классах и бросают, как правило, в
девятом. Бросают в прямом смысле —
выбрасывают».
В
тексте приводится комментарий
хозяйки одного альбома:» — А вот
здесь — пожелание… Там вопросы и
ответы, а здесь пожелание хозяйке
тетради. Мишка Зуев, комик написал…»
Что пожелать тебе, не знаю, ты
только начинаешь жить. От всей души
тебе желаю с хорошим мальчиком
дружить»
В
повести сообщается об одном из
способов использования альбома:…«В
“Бом-бом-альбоме”, в “Песеннике” или
даже “Дневнике моей жизни” в
двух-трех местах выбирались парные
страницы, заполнялись самыми жуткими
охами и вздохами и склеивались.
Прочесть секрет можно было, только
разорвав эти страницы в определенном
месте, где был нарисован цветочек.
“…У меня там написана и заклеена
неприличная загадка”, — сказала
Нинка…».
В
конце повести девочки сжигают
альбомы: «Горел стишок “Кто любит
более тебя, пусть пишет далее меня”,
горели два сердца, факел и цветки,
горел кинжал, пронзивший сердце
свекольной величины и свекольного
цвета…, строчки советов: “Не догоняй
мальчишку и трамвай, будет
следующий”,… сентенции типа:
“Девушка — цветок жизни, сорвешь —
завянет”» (Пашнев, 1990, 378-412).
К
концу 1960-х — середине 1970-х
годов, как представляется,
складывается «новый» девичий
альбом-песенник. Речь идет о
возникновении и закреплении ранее
отсутствовавших жанров: рукописного
девичьего рассказа о любви
романтико-трагического и
романтико-авантюрного содержания;
стихотворного рассказа о любви
(«Зависть», «Стрекоза»); правил
(«законов») любви и дружбы; «теорем
любви», «формул любви», «любовных
аббревиатур», « акростихов»,
«адресов любви»; «лекций профессора»
(о любви). Характерно, что ни один
из этих жанров не указан в
вышеприведенных описаниях альбомов
В. Орлова и Э. Пашнева. Помимо
собственно девичьих жанров, в
альбомы 1980-х годов попадает такой
«обоеполый» жанр как «школьные
термины». Следует упомянуть, кроме
всего, на тексты эротического
содержания (рассказы, басни,
куплеты, загадки).
1960-е — 1980-е годы — период
расцвета «новой» девичьей
рукописности. В 1990-е годы отмечены
тенденцией к упрощению жанрового
состава альбомов-песенников (это
связано, возможно, с развитием
«индустрии девичьей культуры» (куклы
«барби», книги и журналы о них,
появление специализированных
девичьих журналов, книг «для
девочек» выпуск типографски
исполненных девичьих альбомов
различной модификации), но до
настоящего времени, насколько мы
можем судить, альбом продолжает
остается важной частью девичьей
культуры.
6.2
Жанры «нового» альбома-песенника
Рассмотрим подробнее некоторые жанры
«нового» альбома-песенника, то есть
песенника в том жанровом составе,
который сложился в 1960-е — 1980-е
годы. Основная тема девичьего
альбома-песенника — это, конечно,
любовь, или может быть, точнее было
бы сказать «любовь». Это
лексико-семантическое поле
пронизывает и определяет большинство
альбомных жанров.
6.2.1.
Большое место в создании «любовной
ауры» альбома занимают «определения
любви и дружбы».
Это
понятие мы применяем вполне условно,
сознавая его неприменяемость в
девичьей коммуникации. Более того,
следует оговорить то обстоятельство,
что определения рассыпаны по всему
альбому и часто «прячутся» среди
афоризмов, четверостиший, цитат,
также посвященных любви. Приведем
лишь несколько: «Любовь — это букет,
в котором часто встречается
крапива»; «Любовь — это два дурака с
повышенной температурой»: «Любовь —
это пух, а кто любит — тот лопух».
6.2.2. Жанр «адрес любви»
Уже в конце 1960-х годов в
альбомах-песенниках можно было
прочитать: «Мой адрес. Город —
любовь. Улица — свидания. Дом —
ожидания. Квартира — расставание».
Мало изменился «адрес» и к 1990-м
годам: «Адрес любви. Город — любви.
Улица — счастья. Дом — ожиданий.
Квартира — свиданий»; «Мой адрес: г.
Ожидания, ул. Свидания. Дом любви.
Время будет заходи!»
Жанр «адрес любви» своей заведомой
вымышленностью напоминает время
древнерусских пародийных текстов:
«Дело у нас в месице саврасе, в
серую субботу, в соловой четверк, в
желтой пяток», «Месяца китовраса в
нелепый день». (Лихачев, 1997, 349).
Впрочем, в значительно большей
степени альбомные «адреса любви»
напоминают картографический жанр
прециозной литературы ХVII века. На
«Карте страны Нежности»
изображались, например, море
Неприязни и море Опасности, озеро
Безразличия, реки Склонность,
Признательность, Уважение, а также
города Чистосердечие, Благородство,
Доброта, Чувствительность, Забвение,
Злословие и другие (Lathuillere,
1966).
6.2.3. Жанр «теорема любви»
Жанр «теорема любви» представляет
собой свод четверостиший,
соединенных служебными
«математическими» словами «Дано»,
«Доказать», «Доказательство»:
Дано: Помни друг мой дорогой формулу
такую, что квадрат двух алых губ
равен поцелую.
Доказать: Нету года без июля, а июля
без цветов. Нет любви без поцелуя, в
поцелуе вся любовь.
Док-во: Коль боишься поцелуя,
постарайся не любить. Ведь любовь
без поцелуя никогда не может быть.
Данный жанр в качестве исходного
образца берет математические
(алгебраические и геометрические)
задачи на доказательство. Вряд ли в
данном случае имеет место
пародирование, скорее, речь идет о
превращении иррациональной «любви» в
«науку страсти нежной», о ее
магической легитимации: процесс
написания любовных строк в виде
математической задачи осуществляет
синтез рационального и любовного
дискурса.
6.2.4. Жанр «формула любви»
Жанр «формула любви» представляет
собой имитацию решения
математического задания с символами,
дающего в результате фразу «Я вас
люблю» (или «Я люблю вас»). Вот как
выглядит «формула любви» из блокнота
1979 года:
Аналогично вид имеет «формула любви»
из альбома начала 1980-х гг.(см.
6-24), хотя математический текст там
несколько иной.
По-видимому, «формулы любви», как и
«теоремы любви», выполняют функцию
«игровой рационализации» и
«легализации» полузапретной
«сердечной» тематики.
6.2.5. Квазиаббревиатуры
В девичьих альбомах нередко можно
встретить квазиаббревиатуры с
«расшифровками». Вероятнее всего,
девичьи альбомные квазиаббревиатуры
восходят к «текстовым
татуировкам-аббревиатурам»,
распространенным в местах лишения
свободы и у представителей
преступного мира. Авторы «Словаря
блатного жаргона», включающего также
и словарь татуировок, указывают на
существование многочисленных
«любовных» аббревиатур, «
дополняющих и без того
сверхсентиментальную картину
блатного фольклора» (СБЖ, 1992, 344)
Преобладающая часть «аббревиатур»,
встречающихся в девичьих альбомах,
является частью «татуировочного
тезауруса»: КЛЕН (клянусь любить
его/ее навек/навечно), ЛЕБЕДИ
(любить его/ее буду если даже
изменит), ЛЕВ (люблю ее/его всегда),
СЛОН (сердце любит одну/одного
навеки), ЯБЛОКО (я буду любить
одного как обещала).Иногда
совпадающие слова имеют различную
интерпретацию: ЛИМОН (люблю и мечтаю
о нем — любить и мучиться одной
надоело, СБЖ, 1992, 348;
Мильяненков, 1992, 51), ЗЛО (за
любовь отомщу — за все легавым
отомщу, СБЖ, 1992, 348), УТРО (Умру
только ради одного; ушел тропою
родного отца, Мильяненков, 1992, 52)
В
девичьих альбомах встречаются и
такие квазиаббревиатуры, которые
отсутствуют в «татуировочном
тезаурусе»: ДУРАК (Дорогой,
уважаемый, родной, абажаемый
кавалер), СМЕХ (Стремлюсь мстить его
храня) (см.также аббревиатуры ЛЕТО
(Люблю его только одного), УТРО
(Умру только ради одного), УРАЛ
(Умру ради ангела любимого) в книге:
Лойтер, 1995, 109)
Речь идет, как представляется, о
феномене своеобразного
любовного-символического эзотеризма
(достаточно вспомнить классическую
квазиаббревиатуру, распространенную
в христианской традиции: слово
«рыба» выступало как символ Христа,
поскольку по-гречески буквы слова
«ИХТЕ» (рыба) могли
«расшифровываться» как «Иисус
Христос — Сын Божий»…( можно указать
и на каббалистическую традицию,
также прибегавшую к вербальным
«декодировкам» букв в «священных»
словах). Этот подход предполагает
деление «читателей» знака на
профанов, усматривающих в слове
обычный вербальный знак с бесспорным
денотатом, и посвященных,
воспринимающих слово как
зашифрованный текст, смысл которого
ясен немногим.
Помимо связи девичьих альбомных
квазиаббревиатур с татуировками
преступного мира, можно указать и на
их связь с феноменом «шифровок»,
имеющих распространение среди лиц
подросткового возраста «во время
отбывания наказания в гомогенной
половозрастной среде», в частности,
в девичьих колониях. Эти шифровки
служат средством письменной (в том
числе любовной) коммуникации, и,
пожалуй, лишь они могут быть названы
собственно аббревиатурами (Шумов,
1998, 45-53). Квазиаббревиатурные
образования являются лишь частью
аббревиатурных конструкций,
используемых в девичьей эпистолярной
колонистской практике
6.2.6. Акростихи
Еще одним жанров девичьих альбомов,
также основанным на декодировке
текста, являются акростихи. Вот
несколько «классических» примеров
любовных акростихов, ведущих начало
еще из дореволюционной альбомной
традиции:
Ты
хочешь знать, кого люблю я?
Его не трудно отгадать:
Будь внимательней читая, —
Я больше не могу писать.
(ТЕБЯ)
Цепью я скован буду,
Ездить к вам не смогу,
Летать я еще не умею,
Увидеть я вас не могу.
Юность настала,
Время стучит в груди,
А если, вы в это не верите,
Слева заглавные буквы прочтите.
(ЦЕЛУЮ ВАС);
Лето скоро настанет
Юность скажет «люблю»,
Больше писать не стану,
Лишь поставлю букву
Ю — тебя мой любимый.
(ЦЕЛУЮ).
6.2.7. Альбомные стихотворные клише
с подставляемыми буквами
Следует указать на такой жанр, как
альбомные стихотворные клише с
подставляемыми буквами. Некоторые
имеют форму квазиакростихов можно
отнести следующую формулу: [Л] — я
букву уважаю, [Ю] — на память
напишу, [Б] поставлю — выйдет слово,
[А] — скажу, кого люблю. В начале
альбомов часто можно встретить такое
клише: «На […] моя фамилия, на […]
зовут, на […] моя подруга, на […]
мой лучший друг »
6.2.8. Стихотворные клише для писем,
фотографий, поздравлений
В альбомы девочки-подростки нередко
заносят стихотворные клише,
пригодные для использования в
соответствующих ситуациях. Эти
образы также нередко пронизаны
любовно-романтическими и (или)
дружескими мотивами. Ниже мы
предельно кратко представим основные
разновидности этого жанра (см.
также: Самиздат, 1997)
6.2.8.1. Стихи для начала писем.
«Письмо писать я начинаю, а сердце
тает так в груди. А почему — сама не
знаю, любовь ведь наша впереди».
6.2.8.2. Пожелания. «Что пожелать
тебе — не знаю, но среди жизненных
дорог сумей найти себе такую, чтоб
можно было превозмочь».
6.2.8.3. Стихи для фото. «Красоты
здесь нет, она не каждому дается.
Простая здесь душа, да горячее
сердце бьется»; «Если встретиться
нам не придется, если так уж сурова
судьба, Пусть на память тебе
остается неподвижная личность моя»
6.2.9. «Приметы» и «значения» любви
Трудно указать точное время
возникновения этого жанра. В нашем
архиве наиболее ранним является
альбом 1948 года, в котором
содержится небольшой раздел «Пожатия
пальцев»:
Большой — на улицу зовет.
Указательный — хочет знакомиться.
Средний — просит поцеловать.
Безымянный — просит разрешения
гулять.
Мизинец — хочет сделать предложение
С тех пор по меньшей мере 50 лет по
альбомам-песенникам кочуют
всевозможные «значения». О
восприятии этих «примет» и
«значений», являющих собой пример
тотальной семиотизации в режиме
«любовного кода», пишет, в частности
респ. 170 в: «Верили во все, что
написано в этой тетради. Чихнули,
например, бежим к тетради,
открываем, ищем этот день недели,
смотрим на часы (со скольки до
скольки) и читаем то, что
напророчено. Выискивали в этой же
тетради, к чему горит лицо: … Вт. —
Любит, а ты не знаешь; Ср. —
признание в любви; Четв. — свидание,
любовь;… Сб. — измена, кто-то любит
и страдает; Вс. — любовь, свидание,
веселье. К чему чешутся: щека — к
любви, …губы — к поцелую,… грудь —
любимый вспоминает…К чему икать: в
понедельник — к знакомству,… суббота
— к свиданию….Если звенит в ушах:
Понедельник — кто-то любит и
скучает;… среда — кто-то объясняется
в любви, четверг — вечер с
любимым…Конечно, сейчас смешно в это
верить, но тогда это воспринималось
очень серьезно».
В
тетрадях встречаются: «Приметы о
рождении» («январь — добрый, февраль
— завидующий…»), «Значение волос»,
(«черные — красивые, русые —
влюбленные»); «К чему снится парень»
( «пятница — к любви; суббота — к
исполнению желаний; воскресение — к
вечной любви»); «Значение губ» (»
маленькие — влюбленные, розовые —
ревнивые»); «Значение носа»
(«высокий — знаменитый, маленький —
красивый»); «Обращение» («Эй» —
смеется, «Вы» — уважает, «Ты» —
считает своей, «Имя» — любит);
«Пожатия» («слабо» — первое
замужество, «сильно» — любит);
«Значение знаков» (Любовь — !!!
Ссора — !! Любовь с обманом — ?!!)
Данный жанр входит в группу
«интерпретативных жанров» и
демонстрирует сильнейшую интенцию
девичьего сознания к любовной
семиотизации всевозможных данностей
«жизненного мира».
6.2.10. Правила и законы любви
Этот альбомный жанр — продукт, по
всей видимости, 1960-х годов. Он
выражает «математизацию»
общественного сознания, в частности,
«школьного» сознания. Если «уездная»
барышня о «законах» знала крайне
мало, то советская ученица
1960-х–1980-х гг. была наслышана и о
«законе Архимеда», и о «законе
Бойля-Мариотта», и о «втором законе
Ньютона».В альбомах, таким образом,
возникает и обосновывается новый
альбомный жанр — «правила любви»,
«законы любви», «законы дружбы» и
т.д.
Переходным к жанру «законов любви»
являются, вероятно, выполненные в
жанре «катехизиса» и встретившиеся
нам в альбоме 1976 года «признаки
любви»: «Признаки любви. Почему
девушка после поцелуя голову кладет
на плечо парню? Потому что
стесняется. Почему парень смотрит на
девушку исподлобья? Презирает.
Почему парень сжигает письма?
Страдает. Для чего парень берет за
талию? Любит. Для чего парень
сжимает руку девушки и хочет, чтобы
она крикнула «Ой!»? Любит.»
И
все же основным стал не
катехизисный, а императивный стиль.
Вот как выглядят «классические»
«законы любви»:
20
законов Любви
Любовь девушки заключается в мыслях.
Когда парень идет и говорит:
«Люблю», не верь. При первой встрече
говорить не будет.
Парень хочет поцеловать девушку,
хотя она не хочет.
Если панень хочет познакомиться с
тобой, он бросает взгляды.
Если парень жмет руку, не кричи,
этим ты выдаешь, что любишь его.
Чем крепче жмет руку, тем крепче
любит.
Если парень прощается левой рукой,
значит, безумно любит.
Не гаси у него свечку, значит,
хочешь целоваться.
Сначала о любви не говори.
При первой встрече прощайтесь
вежливо.
Если парень любит девушку, то он
бросает частые взгляды.
В первое время не опаздывай на
свидание.
Если при первом поцелуе девушка
опустит глаза, то поцелуй ее еще
раз.
При первой встрече не целуйтесь на
прощание.
Никогда не пей спиртные напитки при
девушке.
Если дует дым в лицо, значит любит.
Берет под руку, хочет жениться на
тебе.
Думай так, чтобы любовь была
продолжительной.
Если не веришь, что она тебя любит,
будь с ней повежливее.
Иногда любовь кончается разлукой, а
чаще всего бракосочетанием
(210)
Легко заметить, что т.н. «законы
любви» представляют собой смешение
нескольких типов предложений. Первое
— утверждения (1, 20), претендующие
на научность; включающие научные,
официальные термины
(бракосочетание), не связанные с
поведением. Второе — суждения
интерпретационного характера: «Если
… значит» («если… то…») — 4, 5, 19 и
др. Третье — суждения императивного
характера: «Никогда не…»,
«…Прощайтесь вежливо», «Не гаси…».
Причем, ряд суждений адресован
девушке, а часть — юноше, «парню».
Число «законов» («правил») не
регламентировано. Различными могут
быть и заголовки — от «12 правил
любви» до «Секретов юноши», от «35
законов» до «Значений любви».
6.2.11. Доклад профессора о любви.
Еще одна жанровая разновидность
«классических» альбомов 1970-х –
1980-х годов. Весьма наивные
дидактические тексты вкладываются в
уста некоего «старого профессора».
Так выглядит текст 1978 года:
«Доклад о любви. Иногда мальчишки и
девчонки думают, что до любви им
далеко, что они просто дружат. И что
они так просто любят друг друга, а
не по-настоящему. Любовь обычно
приходит в 14-16 лет. Первое чувство
самое первое и нежное и чистое.
Когда юноша и девушка идут вместе,
он смотрит на не, значит, она ему
нравится. Когда он смотрит вдаль, то
он просто хочет проводить ее до
дома. Когда юноша говорит о любви и
хвалится, то он теряет достоинство в
глазах девушки. Девушки! Не дружите
с такими парнями! Юношу легко
узнать, если он ее любит, то он при
девушке краснеет. Девушку тоже можно
легко узнать: при встрече она
опускает глаза и старается меньше
говорить с юношей. Когда юноша и
девушка гуляют, то после прогулки
юноша должен проводить девушку до
дома. Она первая должна сказать «до
свидания» и должна ждать, когда он
скажет. Он должен спросить, когда
она свободна. И девушка должна
назначить ему свидание. На улице
юноша должен идти с левой стороны и
держать девушку за талию».
6.3. Девичий рукописный любовный
рассказ
Разговор о девичьей рукописном
любовном рассказе логично было бы
начать с истории его открытия.
Первая публикация, специально
посвященная феномену девичьего
рукописного любовного рассказа,
появилась в 1988 году (Борисов,
1988).
Годом действительного «открытия»
жанра можно считать 1992 год, когда
в свет вышли подготовленные и
прокомментированные нами публикации
текстов нескольких десятков девичьих
рассказов в таллинском и обнинском
сборниках (Борисов, 1992а, 1992б).
Тем не менее говорить о том, что
названный жанр достаточно хорошо
изучен, не приходится. Ниже мы
рассмотрим отдельные вопросы
бытования и культурологической
специфики девичьего рукописного
любовного рассказа.
6.3.1. К вопросу о генезисе жанра
На наш взгляд, период возникновения
данного жанра — это 1950-е-1960-е
годы. Эти рассказы появились в
ситуации относительного социального
благополучия, соединенного с
настроениями романтизма.
С.М. Лойтер и Е.М. Неелов оспаривают
это предположение: «…Нам
представляется, что любовные девичьи
рассказы… обратили на себя внимание
собирателей лишь в 1980-е годы, а
бытование их имеет несравненно
большую историю. Они просто … не
собирались» (Лойтер, 1995, 92).
Увы, документальные свидетельства
бытования любовных рукописных
рассказов рассказов в альбомах
первой половины ХХ века отсутствуют
(см., например, Лурье, 1992;
Борисов, 1997). И тем не менее
постановка вопроса об исторических
«корнях» девичьих альбомных любовных
рассказов, быть может, достаточно
продуктивна.
Изучение художественной литературы
автобиографического характера,
посвященной быту дореволюционных
женских учебных заведений, позволило
нам сделать несколько предположений.
Тяга к написанию текстов
художественного характера «про
любовь», по-видимому, была
достаточно распространена среди
учащихся женских гимназий.
Литературной «основой» такого
творчества являлась массовая
«бульварная» литература. В повести
К. Филипповой» одна из гимназисток в
качестве сочинения на свободную тему
пишет рассказ о любви : «Трепетной
рукой он обвил ее стройный стан… ее
сердце сладостно замирало». Учитель
словесности строго и точно оценивает
этот опыт: «…Красивые, пышные фразы,
взятые из плохих романов» (подробнее
см.: Филиппова, 1938, 114).
Вопрос: мог ли стать девичий рассказ
о любви стать фактом коллективной
рукописной культуры? По-видимому,
вероятность появления на страницах
«классического» гимназического
альбома прозаического нарратива
ничтожна. Однако в конце XIX —
начале ХХ вв. распространение в
среде учащейся молодежи получил
«жанр» журнала.
Журналы могли быть вполне легальными
и выпускаться учащимися гимназий (в
том числе женских) с согласия
начальства в машинописном или
литографированном виде (Первые шаги,
1911; Ласточка, 1909-1913). Об
относительной массовости этого рода
самодеятельно-официозной продукции
может свидетельствовать следующая
фраза в (предположительно киевском)
девичьем журнале «Ласточка» за 1913
год: «…Очередной номер «Ласточки»
является в то же время и 50[-м]
номером всех журналов, вышедших до
сих пор в нашем училище» (Ласточка,
1909-1913). В просмотренных нами
подобного рода журналах помимо
рифмованных текстов «публиковались»
природные зарисовки, путевые
дневники об экскурсионных поездках,
рассказы о химических опытах и т.д.
Понятно, что о публикации любовных
рассказов в официозных
«гимназических» журналах не могло
быть и речи.
Существовали, по-видимому, однако и
неофициальные, «подпольные» журналы,
которые тайно выпускали учащиеся.
Один такой журнал — «Луч света» —
описывает в своей повести К.
Филиппова. Знакомый одной из
гимназисток юноша представил в
журнал рассказ об учителе-художнике,
уволенном за создание
разоблачительного полотна;
гимназистка Ирина написала рассказ
«о том, как одна девушка …хотела
сделаться учительницей», а Мика
Русанова передала для журнала стихи,
в которых « было все: и пылкая
любовь, и коварная измена, и
смертоносный яд, и свадьба, и все
завершалось самыми грустными
похоронами» (Филиппова, 1938,
133-137). Речь идет, таким образом,
о возможном появлении на страницах
тайного гимназического журнала
стихотворного любовного рассказа, но
о мелодраматическом прозаическом
нарративе, написанном для
«коллективного духовного
потребления» пока речи не идет.
В
автобиографической же повести А.
Бруштейн описывается попытка
создания девичьего гимназического
(формально — институтского) журнала
«Незабудка» и представляемые в него
материалы: «Одной из первых приносит
рассказ “Неравная пара” Тамара. Мы
читаем “…Бедный, но гениальный
музыкант дает уроки… княжне… У нее —
ресницы!… У нее — золотые кудри…
Описание красоты молодой княжны
занимает почти целую страницу…
Молодые люди влюбляются друг в
друга… мечтают пожениться… Старый
князь и старая княгиня… решают
отдать свою дочь в монастырь…
Подслушав это родительское решение,
молодая княжна… бросается в озеро и
тонет. Бедный музыкант бросается за
ней — и тоже тонет. Конец.” Этот
рассказ… обходит весь класс, и все
плачут над ним» (Бруштейн, 1964,
403-404). В сущности, перед нами
девичий рукописный
любовно-романтический рассказ. И
если по воле то ли автора
автобиографической трилогии, то ли
действительных «редакторов» рассказ
был отвергнут, и журнал не вышел, то
мы тем не менее можем предположить,
что в других случаях «редакторы»
девичьих гимназических журналов
оказывались не столь строгими, и
подобного рода рассказы (а в повести
приводится еще один подобный рассказ
— «Страдалица Андалузия»)
существовали в рукописно-журнальной
форме и имели, по-видимому, примерно
такую же форму бытования (девочки
читают их, плачут и передают друг
другу), что и рукописные альбомные
рассказы второй половины ХХ века.
Таким образом, можно говорить об
историческом параллелизме культурных
форм. Современные девичьи рукописные
рассказы о любви 1950-х–1960-х годов
развились до уровня субкультурного
фольклора. По-видимому, рукописные
женско-гимназические рассказы о
любви конца XIX — начала ХХ века не
успели сформироваться как жанр. Тем
не менее, основой и тех и других
является архетип трагической смерти
влюбленных.
6.3.2. Культурологические аспекты
девичьего рукописного рассказа
Выход в свет сборника девичьих
рукописных рассказов положил начало
процессу их культурологического
осмысления. Д. Корсаков называет
рассказы «школьным советским
эпосом», и отмечает, что не
простительная для профессионала
«пронзительная пошлость» рассказов «
в исполнении невинного создания»
предстает как «пронзительная
святость». Он же указывает на
социокультурный слой, к которому
принадлежат носители рассказов —
«барышни, воспитанные на индийском
кино» — современный аналог
«начитавшихся французских романов
барышень» (Корсаков, 1994).
Если Д. Корсаков усматривает
первоисточник девичьих рукописных
любовных рассказов в современной
массовой (кинематографической)
культуре, то С. Жаворонок определяет
девичий рукописный любовный рассказ
как «праправнучку романтически
окрашенной сентиментальной повести
последней трети XVIII — начала XIX
в.» «Преемственность традиций
сентиментальной повести, — пишет
она, — прослеживается на уровне темы
девичьих рассказов (несчастная
любовь и, часто, безвременная гибель
героев), сюжета (встреча — первая
любовь — испытание на верность —
трагедия), а также ряда
сюжетообразующих мотивов (таких, как
мотив несчастного случая,
немилостивой Судьбы, посещение
могилы возлюбленного)». При этом С.
Жаворонок справедливо упоминает и
другие письменные и устные
культурные традиции, на которые
ориентируется девичий рассказ:
«Встречающийся в девичьих новеллах
буквально сказочный happy-end
говорит о влиянии на жанр сказочной
и мелодраматической традиций.
Персонажи девичьих рукописных
рассказов дублируют некоторые черты
героев девичьих баллад и бульварного
романа рубежа веков» (Жаворонок,
1998, 185).
Действительно, параллели
тематически-сюжетным компонентам
девичьего рукописного любовного
рассказа можно отыскать,
по-видимому, где угодно — и в
античном романе, и в романе
средневековом, и у Шекспира («Ромео
и Джульетта», «Отелло»), и у
Тургенева («Отцы и дети»), и в
кинематографе начала ХХ века, и в
советских женских журналах.
Остановимся коротко на
фабульно-сюжетной характеристике
девичьих рукописных рассказов. В
настоящее время зафиксировано около
50 и опубликовано в разных изданиях
порядка 40 — 45 различных рукописных
девичьих прозаических нарративов. В
60-70% из них имеет место смерть по
меньшей мере одного из героев.
Выявленные нами «модели смерти»
таковы:
Самоубийство девушки — самоубийство
юноши: «История первой любви»,
«Ирина», «Аленкина любовь»,
«Интервью», «Рассказ о дружбе»
(Борисов, 1992а, далее — 1992а), «В
день свадьбы» (РШФ, 1998, далее —
РШФ).
Самоубийство юноши — самоубийство
девушки: «Сильнее гордости —
любовь»(1992а).
Гибель девушки — самоубийство юноши:
«Суд», «Разлучница», «Измена
девушки», «Вот такая любовь» (РШФ).
Гибель юноши — самоубийство девушки:
«Королева», «Третий лишний», «Помни
обо мне», «Легенда о любви»(1992а),
«Баллада о красных гвоздиках»
(Борисов, 1996а).
Гибель обоих героев без
самоубийства: «Первая любовь» (РШФ).
Смерть юноши : «Желтые тюльпаны»,
«Музыка, счастье и горе» (1992а).
Смерть девушки: «Горе», «Василек»,
«Марийка» (1992а), «И дочь Алена»
(не опубликована).
Гибель одного героя от рук другого:
«Я всегда с тобой» (1992а).
Рассказы, не включающие гибель
героев, тоже могут быть подразделены
на сюжетные группы:
Воссоединение любящих героев после
испытаний: «Инга», «Неожидланная
встреча», «Трудное счастье», «Люби
меня», «Роман о любви и
дружбе»,«Настоящая любовь»
Герой узнает, что является отцом
ребенка любимой женщины: «Десятый
”Б“», «Повесть о любви».
Герой женится на соблазненной им
девушке: «Финал», «Фараон».
Герой бросает соблазненную им
девушку: «Подлость», «Тюльпаны».
Иные истории («Аленька»,
«Недотрога», «Полонез Огинского»).
Как представляется, семантическим
ядром рукописных девичьих рассказов
являются именно трагические
рассказы, если же брать за точку
отсчета их, то семантическим ядром
трагических любовных рассказов
являются рассказы с «двойной»
смертью героев, причем вторая смерть
выступает как «отклик» на первую и
является результатом самоубийства.
Итак, на наш взгляд, семантическим
ядром девичьего рукописно-любовного
нарратива является не любовь вообще
и не смерть как таковая, а
«самоубийство в ответ на смерть
любимого» (фабула 16 рассказов
включает именно этот «ход»).
Что
касается жанровых особенностей
девичьих рассказов, мы бы хотели
остановиться на рассмотрении
«новеллистической» архетипики
девичьих нарративов (С. Жаворонок
время от времени называет «девичьими
новеллами» и «рукописными новеллами»
не поясняя, какие черты рассказов
побудили ее прибегнуть к данному
жанровому определению).
Воспользуемся трактовкой, данной в
работе Л.С. Выготского:
отличительной чертой новеллы
является несовпадение фабулы
(предполагаемой действительной
последовательности событий) с
сюжетом (последовательностью
изложения событий в тексте).
Возьмем в качестве примера
«классический» рукописный рассказ
«Суд» — он известен во множестве
вариантов под названиями «Поэма о
любви». «Рассказ подсудимого», «Из
зала суда», «Подсудимый» и др.
Фабула его такова: а — встреча
гпероя и героини,начало их дружбы; b
— соперница из ревности вонзает нож
в героиню; с — героиня умирает на
глазах героя; d — соперницу убивает
герой; е — герой выпивает яд; f —
герой выступает на суде; g — герой
умирает. Сюжет выглядит иначе: f —
герой выступает на суде; а — мы
узнаем о встрече и дружбе героя и
героини; с — героиня умирает на
руках героя; b — мы узнаем, что
героиню убила соперница; d — герой
убивает соперницу; е — узнаем, что
герой выпил яд; g — герой умирает.То
есть, если фабула выглядит как
abcdefg, то сюжет имеет следующий
вид: facbdeg.
Безусловно, далеко не все девичьи
рукописные нарративы являются
новеллистическими, но, вполне
возможно, именно новеллистическая
форма и породила жанр современных
рукописных любовных девичьих
рассказов. Обычное повествование,
где фабула совпадает с сюжетом, вряд
ли смогло бы породить и
фольклоризировать жанр. Другое дело,
что выстроить новеллистический
нарратив дано не каждому, не всякая
девочка, взявшаяся за написание
рассказа под впечатлением от
прочитанной рукописной новеллы,
поймет, что сильное воздействие,
оказанное ею, вызвано применением
нетривиальной литературной техники.
В итоге возникнет обычный рассказ,
который в лучшем случае прочитает
несколько человек. Поэтому более
важной проблемой представляется
выяснение культурологической, или,
точнее, «культурно-психологической»
роли девичьих рукописных рассказов.
Инициационную концепцию девичьего
любовного трагического рассказа
предложил Ю. Шинкаренко: «Меня, —
пишет он, — давно занимал один
пробел в молодежной субкультуре. А
именно — какие-то свидетельства, что
подросток. Достигнув определенного
возраста, сам с собой играет в одну
игру. В обряд посвящения во
взрослые, иначе говоря — в обряд
инициации. Причем — в классической
его форме, в той, что свойственна
первобытным народам… Сознание
отдельной личности… движется теми же
этапами, что… сознание всей…
цивилизации. И в какой-то момент,
полагали мы, подросток с его
несформировавшимся мышлением должен
был прийти к умозрительному
проигрыванию «испытаний» и
«временной смерти», чтобы заручиться
здесь некоей мистической поддержкой,
освоить новый для себя опыт». В
опубликованной нами подборке
девичьих рассказов (Борисов, 1992а)
Ю. Шинкаренко увидел опредмеченные
механизмы «самоинициации»: «Фабула
большинства рассказов, кочующих из
одного домашнего альбома в другой и
записанных С. Борисовым, однотипна:
молодые люди переживают несчастную
любовь, испытывают себя на прочность
чувств, иногда кто-то из них (или
оба) погибают… Анонимные авторы (а
вслед за ними многочисленные
читатели-«переписчики» проигрывают в
своем сердце тему «испытаний» и
«временной смерти»… И авторы, и
читатели в какой-то мере
отождествляют себя с героями
рассказов, вместе страдают, временно
уходят вслед за ними в потусторонний
мир, а в реальность уже возвращаются
с новым опытом, по крайней мере — с
желанием не повторять трагических
ошибок в любви». Как полагает Ю.
Шинкаренко, не случайно именно
девочки являюбтся создателями «такой
опосредованной формы инициации, как
рукописный рассказ», ведь именно они
должны « научиться любить, чтобы
создать семейный очаг» (Шинкаренко,
1995)
О
связи девичьих рассказов с феноменом
инициации пишет и С. Жаворонок:
«Первая любовь рукописных рассказов
связанга с переходом героя из одной
половозрастной группы в другую:
первая любовь завершает период
отрочества и «открывает» период
юности… Прохождение «любовной
инициации» вызывает героев из
небытия — времени и пространства,
где любви не было, сталкивает их
друг с другом и поворачивает, как
любая инициация, лицом к смерти —
символической и реальной»
(Жаворонок, 1998, 186). В отличие от
Ю. Шинкаренко, она « дарует»
инициацию лишь героям рассказа, но
не девочкам-читательницам и
переписчицам.
Думается, обе концепции инициации
можно объединить: инициационные
(переходно-испытательные) события,
участниками которых являются героями
повести, становятся инструментом
«самоинициации» (термин Ю.
Шинкаренко) читательниц и переписчиц
девичьих рассказов.
Рассмотрим еще одну важную тему,
связанную с рукописным рассказом. На
первый взгляд, рассказы написаны с
установкой на предельную
достоверность, в них нет ничего
сверхъестественного. Однако при
внимательном прочтении в ряде
текстов обнаруживаются фразы,
указывающие на веру участников или
даже повествователя в некий «иной»
мир, в котором любящие
воссоединятся: «Похороните меня
вместе с ней. Может, я мертвый смогу
признаться ей в любви. Я встречу ее
там и полюблю ее» (1992а, 71); «Я не
могу жить без Оли, и лучше будет,
если мы снова будем вместе. Прощай,
дорогая мамочка»(1992а, 73); «…Он
решил покончить с собой, так же, как
Лилька с Виктором, уйти с ними в
другой мир, но не мешать им там
любить друг друга» (РШФ, 200);
«Дорогой Эдик…, я иду к тебе на
вечное свидание. Встречай меня!…
Прощай, солнышко. Я иду к Эдику»
(1992а, 89-90)
Единственной артикулируемой и, стало
быть, конституирующей, чертой «иного
мира» является его функция
воссоединения разлученных «на земле»
любящих. По сути дела речь идет о
квазирелигиозной составляющей
девичьих рукописных
любовно-трагических рассказов. В
этом смысле сами рассказы
приближаются к «житиям святых» — где
герои во имя высшей религиозной
ценности претерпевают мучения, а их
чтение — к чтению «житийной»
литературы. Действительно, рассказов
у каждой девочки не так уж много —
от одного до трех-четырех. Если бы
функцией этих рассказов было
получение новой информации, они бы
скоро наскучили. Но, как и от
житийных текстов, от них не ждут
новой информации — их перечитывают
для повторного катарсиса,
нравственно-очистительного экстаза,
сопровождающегося плачем. Девичьи
рассказы — это и «кристаллизатор», и
«катализатор» плача, они помогают
реализовать
фундаментально-антропологическую
потребностью в плаче, являющемся
физиолого-эмоциональной проекцией
переживания контакта с вечными
ценностями (Борисов, 1990г, 1990д,
1995г)
Девичьи трагико-любовные рассказы,
на наш взгляд, не просто развлекают.
Они являются мощным воспитывающим
фактором, определяющим систему
ценностей девочки на долгое время, а
подсознательно, быть может,
откладывающимся на всю жизнь. Вот
дневниковая запись 1983 года:
«Сегодня Марина Вагайнова принесла в
школу тетрадь. Листая эту тетрадь, я
прочитала рассказ. Он называется
«Помни обо мне». Рассказывается в
этом рассказе о крепкой любви Алены
и Олега. Разлучить этих молодых
счастливых людей не могло ну просто
ничто. Однако разлукой послужила
смерть Олега. Алена навсегда
разлучилась с ним. Но она очень
счастливый человек. Она очень сильно
любила его, а этого достаточно. Боже
мой, как расстроил и потряс меня
этот рассказ! Я его запомню надолго»
Таким образом, чтение девичьих
трагико-любовных рассказов, является
фактором, программирующим поведение
и побуждающим, быть может, к
«образцовым» суицидальным (или
квазисуицидальным) формам поведения.
То,
что поведение кончающих жизнь
самоубийством героев рассказа
воспринимается девочками как
«высшее», едва ли не нормативное,
отчасти подтверждается следующей
записью в альбоме-песеннике,
сделанной подругой в адрес хозяйки
тетради: «Светланка!!! Пишу тебе
свое пожелание 18 января 1977 г…
Найди себе парня, правда, не сейчас,
можно, когда тебе будет 16-17 лет. И
иди с ним рука об руку. Пусть
счастье у вас будет прекрасное. И
любите вы друг друга, как любили
Давыдовы друг друга, и ты будь
похожа на Валю, но убиваться не
надо. Просто, если несчастье будет,
вспоминай его хоть мертвого хоть
живого…» («Песенник ученицы 6
класса», Светлана, Шадринск,
1976-1977)
Таким образом, девичий рукописный
любовно-трагический рассказ является
семантическим ядром девичьей
рукописной культуры. Он является
транслятором символа романтической
любви, высшим проявлением (и
критерием) которой является ответное
самоубийство-воссоединение любящего
после смерти любимого.
6.4. Эротика в девичьем фольклоре
Эротическая тема представлена в
девичьей культуре в трех основных
видах: стихотворные и прозаические
«классические», то есть собственно
заимствованные из взрослой среды
тексты (например, «Баня», «Японская
комната» — в прозе, «Свекор, или
Ночь на печке» — в стихах);
смехоэротические жанры (басни,
загадки, частушки, куплеты) и,
наконец, самодеятельный
«дефлоративный нарратив».
До
конца 1980-х-начала 1990-х годов,
когда эротическая продукция стала в
массовом порядке публиковаться и
распространяться, девочки-подростки
получали информацию либо из журналов
типа «Семья и школа» («…Когда
учились классе в 5-6, то читали
«Семью и школу», где была серия
статей для подростков о том, как
устроены половые органы, как
происходит зачатие и как проходят
роды. Эти… статьи читались нами у
подруги в ванной комнате — чтобы
никто не видел, чтобы никто не
подумал, что мы озабочены этой
темой»), либо из рукописных
эротических текстов («Любили мы
собираться где-нибудь в запасном
выходе и читать порнографические
рассказы типа “Баня”»;
«Порнографические рассказы прочитала
первый раз в 7 классе. Было
интересно и не больше. Действовало
возбуждающе. От мамы прятала. Дали
подруги. Первый раз читали вместе,
но больше нравилось одной. Не раз
перечитывала»)
Рассотрим подробнее три
разновидности эротических текстов, с
которыми девочки-подростки часто
сталкиваются в процессе
социализации.
6.4.1. Песенные и стихотворные
«дефлоративные» нарративы
«Дефлоративные нарративы»
представляют собой до последнего
времени не описанный жанр
подростковой и, особо, девичьей
культуры. Существует по меньшей мере
несколько текстов, фабульно
разрабатывающих тему добрачной
дефлорации. Рассмотрим их чуть
подробнее.
В
девичьих альбомах нам приходилось
встречать стихотворение,
начинающееся словами «Усевшись с
подругами в тесном кругу…»: «…Он как
во сне обнимал твои девичьи груди…
Ты падаешь на спину… Не знаю,
подумала ль ты о себе в миг первой
пронзительной боли? Бесцельно
раскинулась… Ясно ль тебе, что ты уж
не девушка боле?»
Зафиксированная в официальных
песенниках 1960-х годов песня «Дым
костра создает уют …» дала начало
двум песенным текстам дефлоративного
содержания. Первый из них, по нашим
оценкам, более распространен в
подростково-юношеской среде («Вот и
кончился школьный бал… В квартире
твоей родителей нет…Ну что мне
делать с тобою такой? На этот стол и
на эти книжки упал твой лифчик
голубой…»), второй — более популярен
среди девочек-подростков («Ты с
похода вернулась домой, но была уже
не девчонка…»)
Еще
одно «падение» девушки описано в
«альбомном» стихотворении «
Выпускной вечер «: «Платье белое
…было брошено в углу на край стола…
И девчонка, первый раз отдавшись, не
могла никак понять, что во власти
страсти оказалась…».
Другой популярный альбомный (и,
видимо, устно исполняемый) текст —
«Голубое в клеточку такси»: «…А
потом … отбросив в сторону портфель,
ты присядешь на диван… А потом
сомкнутся губы жаркие… Ты лежишь
раздетая и жалкая, ты лежишь, сгорая
от стыда. А наутро встанешь чуть
испуганно…»
Большой популярностью в девичьей
среде пользуется текст «За окном
барабанит дождь …», часто
встречающийся в альбомах и нередко
исполняемый как песня: «Ты сегодня
домой не пойдешь, позвонишь,
скажешь: «Мама не жди», потому что
на улице дождь, а у нас еще ночь и
стихи…. И ты скажешь тихонько:
«Пусти», чуть откинувшись на диван….
Будут руки ласкать и искать, и
тихонько пробьют часы первый час
твоей женской судьбы…».
Тему рифмованного «дефлоративного
нарратива» мы завершаем сообщением
еще об одном тексте: «Эти песни с
удовольствием пели и парни и
девочки. Помню, например, одну из
таких песен. Она без названия, но
назовем ее «В первый раз»: «…Ты в
час ночи тащишься домой… В голове не
может уложиться, как впервые парню
отдалась. Это было дома у подружки,…
ты… сидела молча у окна. Вдруг к
тебе подсел какой-то парень, и…
нежно… тебя поцеловал… Ты под ним
лежала и стонала… Отдалась ты ему
безответно, потому что верила в
себя.».
Эротические стихотворные нарративы
представляют собой устойчивый,
повторяющийся компонент девичьей
рукописной культуры.
6.4.2. Прозаические «дефлоративные
нарративы»
По нашим оценкам, 90-95% рукописных
девичьих прозаических нарративов
составляют рассказы о романтической
любви с минимумом телесных реалий,
от 5 до 10% прозаических нарративов
так или иначе посвящены описанию
эротических и собственно сексуальных
отношений. Конечно, в девичьей среде
циркулируют и «классические»
«жестко-эротических» тексты типа
«Баня» и «Японская комната».
Кроме того, существуют тексты,
порожденные собственно девичьей
средой. В тетради, представленной
нам студенткой пединститута в 1988
году, помимо текстов
романтико-трагического и
романтико-авантюрного содержания, в
тетради были и рассказы откровенно
вульгарно-эротического характера.
Вот, например, несколько строк из
рассказа «История одного лета»:
«Саша обнял Свету… повалил наземь…
расстегнул верхнюю пуговку платья.
…Он… снял платье с девушки… и
мгновенно схватил…грудь Светки…
Светка…сняла с себя плавки… Светка…
вскрикивала от боли и наслаждения…».
Дефлорация как центральная тема
рассказа присутствует в ряде
рукописных текстов: «Подлость»
(«…Его рука скользнула меж грудей…
Он… вдавил ее в диван… Она увидела
на простыне красное пятно…»; «Ирина»
(«…Он… продолжал снимать все, что
было на ней…»); «Финал» («…На нее
навалилось чье-то тяжелое тело»), «Я
всегда с тобой» («Когда она
очнулась, то увидела, что она,
раздетая догола, лежит в постели») ;
«Фараон» (Борисов, 1992; 34-35, 49,
53, 74, 84)
Думается, что было бы неправильно
преуменьшать роль подобных рассказов
в социализации девочек-подростков.
Вкупе с песенно-альбомными текстами
они артикулируют темы соблазнения,
дефлорации, полового насилия,
дополнительно актуализируя их для
девичьего сознания.
6.4.3. Смехоэротический дискурс в
девичьей культуре
Рассмотрим свидетельства,
показывающие, каким образом
распространяются смехоэротические
тексты в среде девочек: «…Ко мне
подошла одноклассница и сказала:
“Хочешь, песенку спою?” и спела:
“…пиратики, морские акробатики, днем
они дерутся, а ночью е-е-е-хали
медведи на велосипеде…”… я ее сразу
запомнила, и потом всем девочкам во
дворе пела, а потом всем двором пели
(конечно, чтобы взрослые не
слышали)…. Когда первый раз кому-то
поешь эту песенку, то поясняешь…»
(далее приводятся соответствующие
подразумеваемые «неприличные» слова)
В
девичьих блокнотах и песенниках
можно встретить построенные на
двусмысленностях юмористические
рассказы «Подарок» и «Рецепт
(Киевского) торта»
Мы
описали все известные нам жанры
устного и письменного девичьегоий
фольклор. С функциональной точки
зрения устный (нерифмованный)
фольклор представляет собой способ
передачи прежде всего прагматических
поведенческих образцов, письменный
же фольклор большей частью является
механизмом трансляции
любовно-романтических
(непрагматических) ценностей.
Песенный же фольклор осуществляет
трансляцию как романтических
ценностей, так и
прагиматически-эротической
информации.
Заключение
Во-первых, мы показали наличие слоя
преимущественно девичьих «прыжковых»
(«классики», «скакалки»,
«резиночка», «в козла») и
«хлопковых» («дюба-дюба» и др.)
формализованных игр, а также
ритуализированные лично-дружеские
практик («секретики», «игровая
переписка», «клятвы»). Мы
постарались выявить параллели этих
игровых и ритуализированных практик
с архаическими ритуалами и
традиционными обрядами.
Во-вторых, мы показали, что
элементами девичьей половой
социализации (инкультурации)
являются: смена представлений о
причинах появления на свет детей
(когнитивно-репродуктивная
инициация); изменение
психофизиологической концепции «Я»,
связанное с началом менструального
цикла, ростом молочных желез,
надеванием бюстгальтера (активная
индивидуальная половая
идентификация); принудительное
посещение гинекологического кабинета
(посвятительный обряд символического
перехода из детско-девичьего во
взросло-женское состояние); наконец,
введение в поведенческо-смысловой
тезаурус личности представления о
поцелуе как символическом акте
преодоления рубежа между детскостью
и взрослостью и девичьей чести как
способности сохранить
физиологическую невинность до брака.
В-третьих, мы констатировали наличие
целого ряда «внутридевичьих»
эротически и репродуктивно
окрашенных интеракций: это
интимно-ознакомительные и
публично-обнажающие игровые
практики; изображение беременности,
родов и кормления грудью в ролевых
играх; вербально-теоретическое и
телесно-практическое взаимообучение
технике поцелуя;
учебно-тренировочные и игровые
имитации сексуальных отношений.
Особую роль в половой социализации
девочек играет механизм «девичьих
посиделок» («девичников»), на
которых происходит передача знаний
сексуального характера и научение
образцам девичьего поведения и
девичьим «техникам тела». Кроме
того, в узких девичьих сообществах
может иметь место семиотическая
маркировка добрачного расставания с
девственностью.
В-четвертых, мы подвергли
специальному рассмотрению все
наиболее принципиальные виды
эротически окрашенных межполовых
коммуникаций. Это добровольные и
слабоконвенциональные взаимные
обнажения, игры с поцелуями,
эротически окрашенные игры,
добровольные внеигровые телесные
интеракции, насильственные
обнажения, подглядывания, задирания
юбок, добровольные внеигровыее
телесные интеракции и, наконец,
слабоконвенциональные и
агрессивно-насильственные
эротические воздействия.
В-пятых, нами были рассмотрены
преимущественно девичьи способы
времяпрепровождения, порождаемые
имматериалистическим типом
мировосприятия. Это имеющие в
большей степени развлекательный
характер «техники» поднимания
«покойника» и загадывания желаний,
кроме того это мантические
(гадальные) и любовно-магические
(привораживающие) практики.
Показано, что магический (в широком
смысле) континуум девичьей культуры
не только воспроизводит с
изменениями традиционные практики,
но и порождает новые («письма
любви», «школьные гадания»).
В-шестых, в нашей работе была
подробно рассмотрена фольклорная
составляющая девичьей культуры. Было
показано многообразие как
метажанровых («анкеты»,
«пожеланники», «дневники»,
«альбомы»), так и жанровых («законы»
и «теоремы» любви,
«квазиаббревиатуры», любовные
новеллы) компонентов девичьей
рукописной культуры. Было обращено
особое внимание на сосуществование
любовно-романтической и эротической
парадигм в девичьей фольклорной
культуре.
Все
вышесказанное, на наш взгляд,
убедительно говорит не просто о
половой специфике некоего «единого
процесса социализации детей и
подростков», но о существовании
особого континуума девичьей
инкультурации.
Несмотря на известную описательность
представленной работы, она позволяет
наметить направления новых
исследований.
Речь может идти о дальнейшем
углублении в изучении «девичьей
культуры» — описании индивидуальных
миров сновидений, индивидуальные
игровых миров, форм
индивидуально-эротического развития
имагинативных и телесных «техник
себя» (определенный материал
подобного характера в нашем
распоряжении имеется).
Выделение автономного локуса
«девичьей культуры» актуализирует
задачу описания и последующего
изучения иных половозрастных
культурных континуумов (в частности,
мальчишеско-юношеского, мужского); а
также катализирующих локусов половой
социализации — школ, домов отдыха,
туристических и оздоровительных
лагерей, танцевальных залов
(«дискотек»), домашних вечеринок,
свадебных обрядов, пикников, походов
и т.д.
Реализация названных
исследовательских направлений
позволила бы развить эвристические
потенции, заложенные в нашей работе,
и сделать шаг к целостному описанию
современной российской эротически
маркированной повседневности,
понимаемой как совокупность
взаимодействующих половозрастных
субкультур. Надеемся, что результаты
нашей работы нам удастся отразить в
последующих публикациях.
Библиография
Агапкина 1992 Агапкина Т.А. О
некоторых магических действиях в
масленичной обрядности славян //
Фольклор и этнографическая
действительность. СПб.: Наука, 1992.
С.48-52.
Агапкина 1995 Агапкина Т.А. Месячные
// Славянская мифология.
Энциклопедический словарь. М.: 1995.
С.258-260.
Агапкина 1996 Агапкина Т.А.
Славянские обряды и верования,
касающиеся менструации // Секс и
эротика в русской традиционной
культуре / Сост. А. Топорков. — М.:
Ладомир, 1996. С.103-150.
Адоньева 1999 Адоньева С.Б. Детские
«секреты», «клады» и игры в
«похороны» // Живая старина, 1999,
№1 С.11-13.
АС, 1980 Арабские сказки М., 1980
Арбатова 1999 Арбатова М. Меня зовут
Женщина М.:1999. 464 с.
Афанасьев 1982 Афанасьев А.Н. Древо
жизни. Избр. статьи. М.:
Современник, 1982
Афанасьев 1997 Народные русские
сказки не для печати, заветные
пословицы и поговорки, собранные и
обработанные А.Н. Афанасьевым.
1857-1862. М.: Ладомир, 1997
Байбурин, Топорков 1990 Байбурин
А.К., Топорков А.Л. У истоков
этикета: Этнографические очерки. Л.,
1990
Барто 1969 Барто А. Стихи и поэмы.
М., 1969
Бахтин 1990 Бахтин М.М. Творчество
Франсуа Рабле и народная культура
средневековья и Ренессанса. М.,
1990.
Белоусов 1987 Белоусов А.Ф.
Городской фольклор. Лекция для
студентов-заочников. Таллин, 1987.
25 с.
Белоусов 1989 Белоусов А.Ф. Детский
фольклор. Лекция для
студентов-заочников. Таллин, 1989
Белоусов 1992 Белоусов А.Ф.
Институтка // Школьный быт и
фольклор. Часть 2. Девичья культура.
Таллин:1992. С.119-159.
Белоусов 1996 Белоусов А.Ф.
Институтка // «Ускользающее время,
или Плоды воспитания». Каталог
второй ежегодной выставки центра
современного искусства. СПб., 1996.
С.28-37
Белоусов 1998 Белоусов А.Ф. От
составителя // Русский школьный
фольклор. М.: Ладомир, 1998. С.5-14.
Бердяев 1989 Бердяев Н.А. Эрос и
личность. Философия пола и любви.
М., 1989
Берман 1982 Берман Б.И.
Агиографический канон русского
средневековья и традиция его
восприятия // Художественный язык
средневековья. М.: Наука,1982.
С.159-183
Бернштам 1981 Бернштам Т.А. Обряд
«крещение и похороны кукушки» //
Материальная культура и мифология.
Л., 1981.
Бернштам 1988 Бернштам Т.А. Молодежь
в обрядовой жизни русской общины XIX
— начала XX в.: Половозрастной
аспект традиционной культуры. Л.,
1988.
Бовуар, 1997 Бовуар С. де. Второй
пол. СПб.: Прогресс, 1997. 832 с.
Борисов 1988 Борисов С.Б. «Юности
чистое зерцало»: Автор заметки
открыл феномен рукописного девичьего
любовного рассказа // Молодой
ленинец (Курган), 1988, 5 октября.
Борисов 1989а Борисов С.Б.
Эротические тексты как источник
сексуального самообразования //
Социологические исследования, 1989,
№ 1. С.81-84
Борисов 1990а Борисов С.Б.
Благородные девицы, «беспредел» и
некоторые вопросы политической
истории СССР // Социологические
исследования, 1990, № 6. С.127-131
Борисов 1990б Борисов С.Б. Девичий
альбом в рукописной культуре //
Наука и мы (Латвия), 1990, №3.
С.16-17
Борисов 1990г Борисов С.Б. Плачевая
культура: к постановке проблемы //
Культура. Деятельность. Человек.
Усть-Каменогорск, 1990. С.183-186.
Борисов 1990д Борисов С.Б.
Плачево-смеховая культура: к
постановке проблемы // Демократия
как важнейшее условие развития
культуры. Часть 1. Барнаул, 1990.
С.76-78
Борисов 1992а Тридцать девичьих
рукописных рассказов о любви /
Составитель, автор статей и
комментариев — С.Б. Борисов.
Обнинск, 1992. 112 с.
Борисов 1992б Борисов С.Б. Девичий
рукописный любовный рассказ в
контексте школьной фольклорной
культуры // Школьный быт и фольклор.
Часть 2. Девичья культура / Сост.
А.Ф. Белоусов. Таллин, 1992. С.
67-119
Борисов 1992в Борисов С.Б.
Рукописные квазифольклорные тексты
как нетрадиционный источник
социологической информации //
Проблемы и тенденции развития
Верхнекамского региона: история,
культура, экономика. Березники:1992.
С.103-105
Борисов 1993 Борисов С.Б. Личные
документы как источник
суицидологической информации:
Некоторые проблемы социологии
девиантного поведения //
Социологические исследования, 1993,
№ 8. С.62-65
Борисов 1995г Борисов С.Б. Плач как
техника понимания // Понимание и
рефлексия: Материалы Третьей
Тверской герменевтической
конференции. Часть 2. Тверь, 1995.
С. 22-26.
Борисов 1996а Борисов С.Б.
Прозаические жанры девичьих альбомов
// Новое литературное обозрение,
1996, № 22. С.362-385
Борисов 1997 Борисов С.Б. Эволюция
жанров девичьего альбома в
1920-е–1990-е годы // Шадринский
альманах. Выпуск первый. Шадринск:
Изд-во Шадринского пединститута,
1997. С.87-110
Борисов 1998 Борисов С.Б. Из истории
девичьего альбома // Традиционная
культура и мир детства. Материалы
международной научной конференции
«ХI Виноградовские чтения». Часть 1.
Ульяновск, 1998. С.67-70
Брокгауз 1909 Малый
энциклопедический словарь [в 4-х
томах]. М.: Терра, 1994 (репринтное
воспроизв. издания Ф.А. Брокгауза —
И.А. Ефрона. СПб, 1909)
Бруштейн 1964 Бруштейн А. Дорога
уходит в даль. Трилогия. М.:1964.
734 с.
Васильев 1992 Васильев Б. Завтра
была война // Васильев Б. Соч. в 2-х
томах. М.,1992.
Веселовский 1940 Веселовский А.Н.
Историческая поэтика. Л., 1940
Виноградов 1999 Виноградов Г.С.
«Страна детей». Избранные труды по
этнографии детства. СПб.,
Историческое Наследие, 1999. 550 с.
Виноградова 1981 Виноградова Л.Н.
Девичьи гадания о замужестве в цикле
славянской календарной обрядности
(западно–восточнославянские
параллели) // Славянский и
балканский фольклор. Обряд. Текст.
М.: Наука, 1981. с.13-43.
Виссел 1996 Виссел А. Детские игры
«в резиночку» в Эстонии // Мир
детства и традиционная культура.
Вып. 2. М., 1996. С.158-165.
Выготский 1990 Выготский Л.С.
Психология искусства. М., 1990
Гайсинович 1975 Гайсинович А.Е.
Преформация // Большая Советская
Энциклопедия. 3-е изд. Том 20. М.,
1975. с.542.
Голосовкер 1925 Голосовкер С.Я. К
вопросу о половом быте современной
женщины. Казань, 1925. 23 с.
Григорьев 1928 Григорьев Р. Очерки
школьной жизни. Дневник учительницы.
Ленинград, Прибой, 1928
Гримм 1993 Братья Гримм. Сказки.
Новосибирск, 1993. 751 с.
Гусев 1974 Гусев В.Е. От обряда к
народному театру (эволюция святочных
игр в покойники) // Фольклор и
этнография. Обряды и обрядовый
фольклор. Л.: Наука, 1974. С.49-59
Гэсэриада 1990 Гэсэриада западных
бурят. Указатель произведений и их
вариантов. Новосибирск: Наука, 1990.
Девичество 1994 Мудрость народная.
Жизнь человека в русском фольклоре.
Вып. 3. Юность и любовь. Девичество.
М.: Худож.лит., 1994. 525 с.
Дюмезиль 1976 Дюмезиль Ж. Осетинский
эпос и мифология. М.: Наука, 1976.
Еремина 1991 Еремина В.И. Ритуал и
фольклор. Л.: Наука, 1991. 207 с.
Жаворонок 1998 Девичьи рукописные
любовные рассказы. Предисловие С.И.
Жаворонок, публикация С.Б. Борисова
и С.И. Жаворонок // Русский школьный
фольклор. М.:Ладомир, 1998.
С.185-194
Журавлева 1994 Журавлева Е.А.
Похороны кукушки // Живая старина,
1994, №4. С.32-33.
Забылин 1880 Русский народ. Его
обычаи, обряды, предания, суеверия и
поэзия. Собр. М. Забылиным. В 4-х
частях. М., 1880 (1989 г. репринт.
изд.). Девичьи гадания цитируются
по: Мудрость народная… Вып 3. Юность
и любовь: Девичество. М., 1994.
С.233-262.
Зеленин 1927 Зеленин Д.К.
Восточнославянская этнография
[1927]. М., 1991. 511 с.
Зеленин 1994 Зеленин Д.К. Избранные
труды. Статьи по духовной культуре.
1901–1913. М.: Индрик, 1994. 400 с
Иванова 1983 Иванова Ю.В. Обрядовый
огонь // Календарные обычаи и обряды
в странах зарубежной Европы.
Исторические корни и развитие
обычаев. М., Наука, 1983. С.116-130.
Ивлева 1994 Ивлева Л.М. Ряженье в
русской традиционной культуре.
СПб,1994
Игры народов 1933 Игры народов СССР.
М.-Л.: Academia, 1933.
Исаев, Каган 1986 Исаев Д.Н., Каган
В.Е. Психогигиена пола у детей. Л.:
Медицина,1986. 336 с.
Каган 1990 Каган В.Е.
Психосексуальное воспитание детей и
подростков. Л., 1990
Каган 1991 Каган В.Е. Воспитателю о
сексологии. М.:Педагогика, 1991. 256
с.
Кагаров 1929 Кагаров Е.Г. Состав и
происхождение свадебной обрядности
// Сборник Музея Антропологии и
Этнографии, VIII. Л, 1929. С.152-195
Касавин 1990 Касавин И.Т. Магия: ее
мнимые открытия и подлинные тайны //
Заблуждающийся разум? Многообразие
вненаучного знания. М.:Политиздат
Кирсанова 1995 Кирсанова Р.М. Костюм
в русской художественной культуре
XVIII — первой половине XX вв. (Опыт
энциклопедии). М.,1995. 383 с.
Киселева, 1995 Киселева Ю.М. Магия и
поверья в московском медучилище //
Живая старина, 1995, № 1. С.23
Коровашко 1999 Коровашко А.В. «Козья
масленица» // Живая старина, 1999
Корсаков 1994 Корсаков Д. «Она
лежала на асфальте, как белый
лебедь…» [рубрика «Из девичьего
альбома», о рукописных девичьих
любовных рассказах] // Комсомольская
правда, 1994, 11 октября
Ксенофонтов 1977 Ксенофонтов Г.В.
Эллэйада. Материалы по мифологии и
легендарной истории якутов. М.:
Наука, 1977. 248 с.
Кузнецов 1924 Кузнецов А. Чем живет
молодая деревня? // Очерки быта
деревенской молодежи. [М.,] Новая
Москва, 1924
КСЛП 1976 Курдские сказки, легенды и
предания. М.:Наука, 1976.
Ласточка 1909-1913 Ласточка
[машинопись], 2 класса, 1909, № 2; 3
класса, 1909, № 3, Ж[енское?]
К[иевское?] У[чилище?] В[?]; 1910,
№4, ЖКУВ; 1912, 5 класс; 6. 169 с.;
1913, 6 класс ЖКУВ.
Левина 1927 Левина И.М. Игры в
свадьбу и метище // Искусство
Севера. Л.,1927
Либоракина 1994 Либоракина М. Первая
менструация, или как женщина
приучается быть женщиной //
Преображение. 1994 (№2). с.49–53
Листова 1996 Листова Т.А.
«Нечистота» женщины (родильная и
месячная) в обычаях и представлениях
русского народа. // Секс и эротика в
русской традиционной культуре /
Сост. А.Л. Топорков. М.: Ладомир,
1996. с.151–174
Лихачев 1997 Лихачев Д.С.
Историческая поэтика русской
литературы. СПб.:Алетейя, 1997. 508
с.
Лойтер 1991 Русский детский фольклор
Карелии / Сост., вступ.ст. и комм.
С.М. Лойтер. Петрозаводск, 1991. 280
с.
Лойтер 1995 Лойтер С.М., Неелов Е.М.
Современный школьный фольклор.
Пособие-хрестоматия. Петрозаводск,
1995. 115 с.
Лотман 1994 Лотман Ю.М. Беседы о
русской культуре. Быт и традиции
русского дворянства (XVIII — начало
XIX века). СПб,1994. 398 с.
Лурье 1992 Лурье В.Ф. Современный
девичий песенник-альбом // Школьный
быт и фольклор. Часть 2. Девичья
культура. Таллин, 1992. С.42-66
Лурье 1995 Лурье М.Л. «Страшно, но и
ничего, потому что шутки» (Персонажи
ряженья Торопецкого района) // Живая
старина, 1995,№ 2. С.34-37
Максимов 1903 Максимов С.В.
Нечистая, неведомая и крестная сила.
СПб., 1994 (печ. по изданию: СПб.,
1903)
Мастерс 1991 Мастерс и Джонсонс о
любви и сексе. В 2-х частях. СПб.,
1991
Мелетинский 1994а Мелетинский Е.М.
Австралийская мифология // Мифы
народов мира. Том 1. М., 1994.
С.29-32.
Мелетинский 1994в Мелетинский Е.М.
Имир // Мифы народов мира. Том 1.
М., 1994. с.510.
Мельников 1987 Мельников М.Н.
Русский детский фольклор.
М.:Просвещение, 1987. 240 с.
Мид 1990 Мид М. Культура и мир
детства. Избр. произведения / Сост.
И.С. Кон. М.: Наука, 1990
Мильяненков 1992 Мильяненков Л.А. По
ту сторону закона: Энциклопедия
преступного мира. СПб,1992. 318 с.
Морозов 1995 Морозов И.А. Игровые
формы «свадьбы» в системе
традиционных «переходных» обрядов //
Живая старина.1995, № 2. С.21-26
Мосс 1996 Мосс М. Общества. Обмен.
Личность: Труды по социальной
антропологии. М., 1996. 360 с.
МС 1997 Мифологический словарь. М.,
1997.
МХМ 1990 Мифы, предания, сказки
ханты и манси. М.:Наука, 1990
Неклюдов 1977 Неклюдов С.Ю. О
функционально-семантической природе
знака в повествовательном фольклоре
// Семиотика и художественное
творчество М.: Наука, 1977.
С.193-228
Оболенская 1991 Оболенская С.В.
Образ немца в русской народной
культуре XVIII–XIX вв. // Одиссей.
Человек в истории. 1991. М., 1991.
С.160-185.
Окладникова 1981 Окладникова Е.А.
Калифорнийская коллекция И.Г.
Вознесенского // Материальная
культура и мифология. Л., Наука,
1981.
Орлов 1975 Орлов В. Происшествие в
Никольском. М., Советский писатель,
1975
Орлов 1993 Орлов Ю.М. Половое
развитие и воспитание. М., 1993
Осорина 1999 Осорина М. Секретный
мир детей в пространстве взрослых.
СПб., 1999.
Панченко 1998 Панченко А.А.
«Магические письма»: к изучению
религиозного фольклора // Канун.
Альманах. Вып. 4. Антропология
религиозности. СПб., 1998. C.175–216
Пашнев 1990 Пашнев Э. Белая ворона
// Школьные годы. Выпуск 3. М.:
Детская литература, 1990
Первые шаги 1911 Первые шаги. № 1-й,
март 1911.
Литературно-художественный журнал
учениц частной гимназии Аблецовой и
Байковской. 23 с. [хранится в РГБ]
Песни ряженых 1995 Песни и загадки
ряженых («наряженок») на святочных
игрищах // Русский эротический
фольклор. Песни. Обряды и обрядовый
фольклор… / Сост. А. Топорков.
М.:Ладомир, 1995. С.228-229.
Плосс 1898-1900 Плосс Г. Женщина в
естествоведении и народоведении.
Антропологическое исследование. 5-е
изд., доп. и перераб. после смерти
автора М. Бартельсом. Том 1.
Сыктывкар–Киров, 1995 (репринт.
издания 1898 — 1900 гг.)
Покровский 1895 Покровский Е.А.
Детские игры, преимущественно
русские (в связи с историей,
этнографией, педагогикой и
гигиеной). Изд. второе, испр. и доп.
М., 1895. Репринтное издание. СПб.,
1994. 388 с.
Поликарпова 1976 Поликарпова Т. От
весны до осени, или Повесть про
девочку. М., 1976
Пономарева 1998 Пономарева Е.Н.
«Магические письма» современных
школьников // Традиционная культура
и мир детства: Материалы междунар.
науч. конференции «ХI Виноградовские
чтения». Часть 3. Ульяновск, 1998
С.41-45
Пономарева 1999 Пономарева Е.Н.
Почтовые игры школьниц // Живая
старина, 1999, №1 С.10-11.
Пропп 1976 Пропп В.Я. Фольклор и
действительность. Избр. ст.
М.:Наука, 1986.
Пушкарева 1996 Пушкарева Н.Л.
Сексуальная этика в частной жизни
русов и московитов (X — XVII вв.) //
Секс и эротика в русской
традиционной культуре. М., 1996.
С.44-91.
Розин 1993 Розин В., Шапинская Р.
Природа любви. Понимание и
изображение любви и сексуальности в
разных культурах, в работах
философов, в искусстве. М., 1993.
173 с.
РСФ 1994 Русский смехоэротический
фольклор / Сост. С. Борисов. СПб.,
1994. 192 с.
РСС 1993 Русские сказки Сибири и
Дальнего Востока: волшебные и о
животных. Новосибирск: Наука, 1993.
РШФ 1998 Русский школьный фольклор.
От «вызываний» Пиковой дамы до
семейных рассказов / Сост. А.Ф.
Белоусов. М.: Ладомир, 1998. 744 с.
Рыбаков 1988 Рыбаков Б.А. Язычество
древней Руси. М.: Наука, 1988.
Салариа 1994 Салариа Д., Морли Ж.
Одежда для работы и отдыха. М.:
Росмэн, 1994
Самиздат 1997 Самиздат века. М.,
1997
Сахаров 1997 Сахаров И.П. Русское
народное чернокнижие. СПб.: Изд-во
«Литера», 1997.
СБЖ 1992 Словарь
тюремно-лагерно-блатного жаргона
(речевой и графический портрет
советской тюрьмы) /
Авторы-составители Д.С. Балдаев,
В.К. Белко, И.М. Исупов. М.: Края
Москвы, 1992. 526 с.
СИ 1971 Сказки центральной Индии.
М.: Наука, 1971.
СМПК 1977 Сказки и мифы папуасов
киваи. М.: Наука, 1977
СНИ 1964 Сказки народов Индии.
М.-Л., 1964
СНП 1976 Сказки народов Памира. М.,
Наука,1976
СО 1970 Сказки и мифы Океании. М.,
Наука, 1970.
Соколов 1941 Соколов Ю.М. Русский
фольклор. М., 1941. 558 с.
Смирнов 1927 Смирнов В. Народные
гаданья в Костромском крае. Труды
Костромского научного общества по
изучению местного края. Вып.41.
Четвертый этнографический сборник.
Кострома, 1927. Излагается по:
Мудрость народная… Вып. 3. Юность и
любовь: Девичество. М., 1994.
С.233-262.
СФ 1996 Смехоэротический фольклор /
Сост. С. Борисов. Тверь, 1996
Тайлор 1989 Тайлор Э.Б. Первобытная
культура. М.: Политиздат, 1989. 573
с.
Тенишев 1993 Быт великорусских
крестьян-землепашцев. Описание
материалов Этнографического бюро
князя В.Н. Тенишева (На примере
Владимирской губернии). СПб.,1993
Токарев 1990 Токарев С.А. Ранние
формы религии. М.: Политиздат, 1990
Толстой, Усачева 1995 Толстой Н.И.,
Усачева В.В. Волосы // Славянская
мифология. М., 1995. С.105-107
Толстой 1996 Толстой Н.И.
Мифологическое в славянской народной
поэзии. 2. Предсказание смерти в
колодце или сосуде // Живая старина,
1996, № 1. С.28-29
Топорков 1992 Топорков А.Л. Пиковая
дама в детском фольклоре начала
1980-х годов // Школьный быт и
фольклор Часть 2. Девичья культура /
Сост. А.Ф. Белоусов. Таллин,1992. С.
3-42; воспроизведено в издании:
Русский школьный фольклор. М.:
Ладомир, 1998.
Топорков 1995б Топорков А.Л.
Любовная магия // Славянская
мифология. М., 1995. С.105-107
Топорков 1995в Топорков А.Л. Соль //
Славянская мифология. М., 1995.
С.364-365
Успенский 1994 Успенский Б.А.
Избранные труды, том 1. Семиотика
истории. Семиотика культуры. М.:
Гнозис. 1994. 432 с.
Филиппова 1938 Филиппова К. В
гимназии. Свердловск, Свердловское
областное издательство, 1938. 180 с.
Фреймарк 1994 Фреймарк Г. Оккультизм
и сексуальность. М., Константа, 1994
(воспроизводство издания
ориентировочно 1908-1917 гг.)
Фрэзер 1986 Фрэзер Дж.Дж. Золотая
ветвь. Исследование магии и религии.
М.: Политиздат, 1986
Фрэзер 1989 Фрэзер Дж.Дж. Фольклор в
Ветхом завете. М.: Политиздат, 1989.
Ханютин 1989 Ханютин А. Школьный
рукописный альбом-песенник: новый
успех старого жанра // Массовый
успех / Отв.ред. А.Ю. Ханютин. М.,
1989
Чичеров 1957 Чичеров В.И Зимний
период русского земледельческого
календаря ХIV-XIX веков (Очерки по
истории народных верований). М.,
1957
Чуковский 1989 Чуковский К.И.
Собрание сочинений в двух томах. М.:
Правда, 1989
Шинкаренко 1995 Шинкаренко Ю.
Рукописные рассказы о любви // Урал,
1995, № 12. С. 84
Школьный быт 1992 Школьный быт и
фольклор. Часть 1. Учеб. материал по
русскому фольклору / Сост. А.Ф.
Белоусов. Таллин, 1992. 159 с.;
Часть 2. Девичья культура. Учеб.
материал по русскому фольклору /
Сост. А.Ф. Белоусов. Таллин, 1992.
159 с.
Шумов 1998 Шумов К.Э. «Шифровки» и
«коды» в рукописной традиции
подростков // Традиционная культура
и мир детства. Часть 3. Ульяновск,
1998. С.45-53
Щепанская 1996 Щепанская Т. Телесные
табу и культурная изоляция //
Феминисткая теория и практика:
Восток — Запад. Материалы междунар.
научн-практ. конф. СПб., 1996.
С.227–232
Янковская-Байдина 1924
Янковская-Байдина. Как гуляет
крестьянская молодежь. «Избушка» или
«квартера» Penguin Book Московской
губернии // Очерк быта деревенской
молодежи. [М.:] Новая Москва, 1924.
С.50-84
Lathuillere 1966 Lathuillere R. La
Presiosite. Etude historique et
linguistique. T.1. Geneve, 1966
Mead 1970 Mead M. Growing Up in New
Guinea. A study of adolescence and
sex in primitive societies. 1970.
|