Я доступен по
любым средствам связи , включая видео
|
МЕНЮ САЙТА | |||
Библиотека 12000 книг | ||
Видеоматериалы автора сайта
Мануэль Дж Смит - Тренинг уверенности в себе |
отрывок. полный текст в архиве
Мануэль Дж. Смит
ТРЕНИНГ
УВЕРЕННОСТИ
В СЕБЕ
Перевод с английского В. Путяты
Предисловие
Теория и практические навыки ассертивной терапии (Ассертивный (assertive, англ )
—
настойчивый, умеющий настоять на своем.) (AT) выросли из моих занятий с
психически
здоровыми людьми; я пытался научить их эффективно разрешать те конфликты, с
которыми все мы сталкиваемся в повседневной жизни. Толчком к разработке
системного
подхода к проблеме общения послужило мое назначение консультантом в Центр
подготов-
ки членов Корпуса Мира, что расположен в горах около Эскондидо, в Калифорнии,
где я
провел лето и осень 1969 года. Здесь я с тревогой обнаружил, что традиционные
методы,
принятые на вооружение лечебной психиатрией, оказались малоэффективны в
подготовке солдат Корпуса Мира, которым предстояло столкнуться с проблемами
каждодневного общения в чужих странах.
Наша неспособность помочь этим молодым энтузиастам стала очевидной, когда
после 12-недельной интенсивной тренировки и консультаций они провели свою первую
репетицию — демонстрацию работы распылителя ядохимикатов крестьянам
гипотетической южноамериканской страны.
Толпу латиноамериканских фермеров изображала разношерстная компания психологов,
преподавателей иностранных языков, добровольцев-ветеранов, наряженных в
соломенные
шляпы, шорты, сандалии, армейские ботинки, кроссовки и просто щеголявших
босиком.
Новобранцы показывали лжефермерам новое устройство, но тех оно, казалось, ничуть
не
интересовало. Гораздо больший интерес они проявляли к незнакомцам, вторгшимся в
их
владения. Добровольцы могли достаточно подробно рассказать о агротехнике и
пестицидах,
ирригации и удобрениях, но все они спасовали, столкнувшись с вопросами типа:
«Кто
вас сюда послал? Почему вы хотите, чтобы мы использовали это устройство? Почему
вы
пришли аж из Штатов, чтобы показать нам его? Для чего это вам нужно? Почему вы
пришли именно в нашу деревню? » и т. д. Ни один из этих молодых людей не смог
спо-
койно и ясно ответить: «Я просто пришел, чтобы показать вам устройство, которое
может
вырастить большой урожай». А необходима была именно такая позиция и твердый
уверен-
ный ответ. Но наши новобранцы, оказавшись в положении допрашиваемых и
подозреваемых в корыстных целях, терялись, смущались и не знали, как себя вести.
Их
научили языку, дали сведения о культурных традициях, снабдили техническими
знаниями, но совсем не подготовили к общению с людьми, настроенными недоверчиво,
недружелюбно, подозрительно. Они терялись, когда их собеседники пытались узнать
побольше о них самих.
Мы не научили их отвечать на подобные вопросы, потому что и сами не знали, чему
учить. У всех были кое-какие идеи по этому поводу, но никто не смог предложить
что-
либо конкретное. Мы не научили добровольцев вести разговор настойчиво, не
оправдываясь, твердо произносить: «Потому что я хочу этого».
Несколько недель я работал с теми ребятами, кто этого хотел, пробуя различные
методы и приемы. К концу срока число желающих заниматься резко сократилось. Ни
одна из идей не давала не то чтобы результата, а даже надежды. Но я сделал одно
важное
открытие: ребята, прекрасно справлявшиеся с критическим самоанализом, совершенно
не
могли выслушивать критики из чужих уст. Я назвал это «синдром добровольцев».
Это открытие подтвердилось в дальнейшем, во время моей работы в 1969 и 1970
годах в
Калифорнии, в Центре психотерапии в Беверли Хиллз и в госпитале для ветеранов в
Сепулведе. Обследуя и леча пациентов, диагнозы которых варьировались от легкой
фобии
до сложных невротических расстройств, вплоть до шизофрении, я обнаружил, что
большинство из них подвержены тому же «синдрому добровольцев», но в гораздо
большей
степени. Многие больные были совершенно не способны переносить критические
высказывания в свой адрес или отвечать на вопросы, касающиеся их самих. В
особенности этим отличался один молодой пациент. Он проявил такое сопротивление
при
попытках завести разговор о нем, что за четыре месяца лечения от него едва ли
удалось
добиться нескольких слов. Из-за этого ухода в немоту и явной неспособности к
общению
с людьми ему был поставлен диагноз «сильный невроз». Подозревая, что это был
очень
ярко выраженный случай того же «синдрома добровольцев», я попробовал переключить
его с разговоров о нем на обсуждение тех людей в его жизни, с которыми ему было
тяжелее всего. Через несколько недель я выяснил, что он очень боится своего
отчима и
испытывает к нему сильнейшую неприязнь. Этот человек всегда относился к пасынку
с
пренебрежением, ежеминутно критикуя и поучая его. К сожалению, мой юный пациент
в
отношениях с отчимом всегда воспринимал себя как объект критики. В результате в
его
присутствии он в буквальном смысле немел — не мог произнести ни слова. Его
невольная
немота, вызванная страхом быть раскритикованным и неумением защищаться,
распространилась и на других, всех тех, кто был хоть чуточку уверен в себе.
Когда я
спросил юношу, хочет ли он избавиться от страха и неуверенности перед отчимом,
он
заговорил. Мы начали экспериментировать, пытаясь ослабить влияние критики
отчима,
семьи и человечества в целом.
Через два месяца этот «невротический немой» был выписан из больницы, после того
как
подбил остальных молодых пациентов удрать на вечеринку, а вернувшись утром,
устроил в
палате черт те что. По последним сведениям, он поступил в колледж, одевается как
ему
нравится, ведет себя как хочет, невзирая на протесты отчима, и вряд ли снова
попадет в
больницу с прежним диагнозом.
После столь успешного, хотя и нетрадиционного лечения д-р Мэтт Баттиглери,
главный
психолог госпиталя Сепулведы, предложил мне попробовать этот метод и с другими
пациентами и разработать программу лечения для неуверенных в себе людей. В
течение
весны и лета 1970 года методика AT, описанная в этой книге, была проверена в
клиничес-
ких условиях в госпитале и в Центре психотерапии совместно с моим коллегой д-ром
Зевом
Вендером. С этого времени AT стала широко использоваться мной, моими коллегами и
студентами, для того чтобы помочь неуверенным в себе людям эффективно общаться с
другими и выходить из различных трудных ситуаций. Навыки AT стали преподавать в
университете округа, в школах, их стали использовать в частных клиниках и при
амбулаторном лечении, преподавать на психологических семинарах и семинарах для
специалистов. Им обучали работников сферы социального обеспечения, применяли в
тюрьмах. Результаты AT были рассмотрены специалистами.
Мне не важно, кто захочет воспользоваться навыками AT: здоровые люди,
испытывающие трудности в общении, как в случае с добровольцами Корпуса Мира, или
страдающие неврозами, как мой молодой «немой» пациент. Самое главное — научиться
справляться с проблемами и трудными ситуациями, а также общаться с теми, кто эти
ситуации нам создает. Это суть ассертивной терапии — то, чему посвящена книга.
Навыки
AT, описанные здесь, опираются на пять лет клинических экспериментов, как моих
собственных, так и моих коллег. Моя цель — дать как можно большему числу людей
понимание того, что случается, когда мы не можем общаться друг с другом, и что
мы
можем сделать в такой ситуации.
Мануэль Дж. Смит, Вествуд Виллидж, Лос-Анджелес
Унаследованные реакции в борьбе за выживание. Варианты разрешения
конфликтов
Около двадцати лет назад я познакомился с замечательным человеком, честным и
смелым.
Это случилось в колледже сразу после моего увольнения из армии. Джо тогда был
молодым преподавателем, а я одним из его студентов. Тогда, как и сейчас, он
преподавал психологию. Его манера чтения лекций была жесткой, самоуверенной,
открытой. В объяснении поведения человека он придерживался простоты. Для него
было достаточно описать, как происходит нечто с точки зрения психологии, и
признать,
что это действительно происходит. Он использовал лишь простые предположения,
побуждая и нас поступать так же. Он был убежден, что 95 процентов из того, что
относят к научной теории психологии, — просто мусор, и что должно пройти немало
времени, прежде чем мы узнаем истинные механизмы психологических процессов
настолько хорошо, чтобы объяснять большинство из них.
Доводы Джо столь же весомы сейчас, как и двадцать лет назад... и я согласен с
ним!
Чтобы воспользоваться тем, что психология в действительности может предложить,
гораздо важнее знать, что произойдет, а не почему это произойдет. В ходе лечения
пациентов, к примеру, я обнаружил, что долго сосредоточиваться на том, почему
пациент
в беде, как правило, бесполезно: это приведет только к отвлеченному и
бессмысленному
самокопанию и может продолжаться годы без положительных результатов. Иногда это
даже приносит вред пациенту. Намного полезнее сконцентрироваться на том, как
пациенту
следует вести себя, чем разбирать, почему он ведет себя так, а не иначе!
Джо разрушил наши представления о психологах как о новой, высшей касте жрецов
человеческого поведения. Он и сам порой попадал в трудные положения. У него было
достаточно своих проблем, помимо тех, в колледже, когда он ворчливо высказывал
мне
каждый семестр: «Студенты вечно жалуются на то, что у них слишком много личных
проблем, мешающих учебе. Они что, не могут справиться с ними? Если у вас нет
проблем,
то вы еще и не жили!»
Спустя годы Джо стал для меня не просто коллегой, но и близким другом.
Оказалось, что и у него возникали такие же проблемы во взаимоотношениях с
другими,
как и у меня, и примерно в тех же пропорциях. По окончании колледжа я узнавал
все
больше и больше специалистов в области психологии и психиатрии. Выяснилось, что
и у
них возникают трудности в общении. Оказывается, звание «доктор» не освобождает
человека от тех же проблем, с которыми сталкиваются его родные, соседи и друзья,
и
особенно пациенты.
Какие же трудности встречаются у всех людей? Возьмем, к примеру, семейные
отношения. Когда наши мужья, жены, любимые по какой-либо причине чувствуют себя
несчастными, они могут заставить нас почувствовать, что мы в чем-то перед ними
виноваты.
Делается это даже и без слов: достаточно особого взгляда, демонстративного
хлопанья
дверью, красноречивого молчания или ледяного тона в просьбе включить телевизор.
Родители могут заставить своих взрослых детей чувствовать себя встревоженными
маленькими мальчиками и девочками. Многие из нас слишком хорошо знают свои
реакции
на мамино многозначительное молчание по телефону или неодобрительный взгляд тещи
или
свекрови. Не только близкие, но и друзья создают нам проблемы. Если друг
предлагает
развлечься вечером, а вас это не привлекает, но вы не хотите его обидеть, то
приходится
лгать, и при этом вы чувствуете себя неуютно.
Многие думают, что подобные вещи во взаимоотношениях между людьми — признак
нездоровья. Вовсе нет. Жизнь всех нас сталкивает с трудностями, и это вполне
нормально. Все дело не в наличии проблем, а в неумении адекватно их разрешать.
Весь мой опыт, а также наблюдения за тысячами других людей, с которыми я
сталкивался в жизни, позволили мне прийти к следующему выводу: то, что у нас
будут
проблемы в жизни — вполне естественно; но столь же естественно и то, что все мы
в
состоянии их решать.
Если бы у нас не было врожденной способности справляться со всевозможными
трудностями, то человеческие существа как биологический вид вымерли бы давным-
давно. Наши первобытные предки выжили не вопреки проблемам, а благодаря им. Мы
превратились в людей из тех природных существ, которые обладали способностью
успешно бороться с трудностями в жестокое время и в жестокой среде.
В наследство от предков мы получили способность приспосабливаться к окружающей
среде. Так же, как и животные, особенно близкие нам позвоночные, мы прибегаем к
универсальным для живого мира способам разрешения конфликтов: драке и бегству.
Как и
животные, мы нападаем или бежим друг от друга. Иногда это происходит не по нашей
воле; иногда мы делаем это осознанно, иногда открыто; но чаще — в
замаскированном
виде. Но мы, однако, лишены клыков, острых когтей и той силы мускулов, которые
позволяли бы нам столь же эффективно решать проблемы с позиции физической силы.
Ни вы, ни я не сможем даже так зарычать, чтобы напугать грабителя и, хотя я
верю,
что смогу убежать в критической ситуации, я не хотел бы, чтобы она возникла.
Но более всего нас отличает от предков способность словесного общения, которой в
процессе эволюции овладел человек.
Как полагают, около миллиона лет назад эволюция и борьба за существование
устранили тех из предков человека, которые не смогли найти более эффективного
способа сопротивляться, кроме уже испытанных драки и бегства. Одновременно у
других
развивалась способность общаться при помощи слов. Они-то и выжили, и
воспроизвели
нас, своих потомков. Новые возможности человеческого мозга позволяют нам
общаться и
работать вместе даже тогда, когда возникает проблема или конфликт. И, хотя мы
унаследовали способность либо лезть в драку, либо бежать, чтобы уцелеть,
инстинкт не
подталкивает нас ни к тому, ни к другому. Вместо этого мы можем поговорить с
другими
и, благодаря этому, справиться с тем, что нас задевает.
И все же современные цивилизованные люди время от времени пытаются разрешать
конфликты с помощью агрессии или бегства. Но они обычно не делают этого открыто.
Однако, такого рода поведение не приносит ощутимых результата Причины очевидны.
Как правило, с самого детства людей учат вести себя в конфликте пассивно. «Не
давай
сдачи», «Выстой и стерпи», «Учись быть выше этого» — все эти модели, как
нетрудно
заметить, пассивные. Когда кто-то выводит нас из себя, мы редко выказываем это
явно.
Вместо этого мы стискиваем зубы и даем бессмысленное, в общем-то, обещание
позднее
отомстить.
Тактика «бегства от противника» (попытки избегать общения с неприятным в
каких-то
проявлениях человеком) или скрытое сопротивление (нарочитое или непроизвольное
рас-
страивание его планов) только затягивает конфликт, но никак не способствует его
решению. А ведь кто из нас ни разу в жизни не прибегал к этой изнуряющей тактике
в
семье, на работе или где-то еще? Ясно, что пассивная агрессия больше нервирует
как раз
того, кто не может поговорить со своим противником или, на худой конец, заорать
на
него. Так стоит ли страдать вдвойне? Кроме того, если вы постоянно избегаете
кого-то во
время конфликта, этот человек, скорее всего, либо сменит тактику, либо разорвет
отношения с вами.
Когда мы в отношениях с людьми пользуемся только агрессией или бегством, то и
сами чувствуем себя ужасно, поскольку эти модели поведения всегда сопровождаются
не-
приятными ощущениями гнева и страха. Чаще всего мы оказываемся в проигрыше:
чувствуя постоянную неудовлетворенность своим поведением, мы расстраиваемся и в
конце концов теряем душевный покой.
Триада гнев—страх—депрессия есть тот основной набор эмоций и чувств, который
вынуждает людей обращаться к психотерапевту. Пациенты, которых я встречал в
своей
практике, либо слишком часто испытывали гнев по отношению к другим людям, либо
постоянно боялись чего-то и, как следствие этого, старались избегать других
людей; либо
они чувствовали себя бесконечно усталыми от вечных поражений и хронической
подавленности.
Тем не менее, нельзя сказать, что гнев, страх и подавленность всегда указывают
на
болезнь. Эти ощущения заложены в нас физиологически и психологически. Они имеют,
как ни странно, определенную ценность, как и физическая боль, предупреждающая
организм об опасности. Гнев, страх и подавленность тоже имеют важное сигнальное
значение.
Например, если вы раздражены, вы чувствуете, как все ваше тело «готовится к
атаке».
Мы не только иногда чувствуем это «приготовление к нападению» в самих себе, но и
видим, как то же самое происходит с другими людьми.
Когда нет возможности избегнуть опасной ситуации или разрешить ее с помощью
слов, то именно эта «готовность» дает нам шанс уцелеть.
С другой стороны, когда мы испуганы, то чувствуем, как наше тело непроизвольно
готовится спасаться бегством. Наши шансы уцелеть увеличиваются благодаря тому,
что мы
можем убежать от опасности, которую нельзя разрешить словами. Когда на
полутемной улице к
вам приближается грабитель с ножом в руках, то ощущение паники, которое
появляется в
вашем дыхании, во внутренней дрожи в конечностях, — не трусость, а естественное
состояние, автоматически вызванное центрами головного мозга, готовящего ваше
тело к
сопротивлению.
Гнев и страх помогают нам и сегодня, ибо не всегда и не все проблемы мы можем
уладить с помощью слов. Скажем, жена приходит домой в дурном настроении и
начинает
вымещать свои обиды на муже и детях. Они не могут сдержаться и отвечают тем же.
Слово
за слово, и как-то незаметно женщина «разрядилась». Дрожь в руках и во всем теле
для
водителя машины — верный признак того, что ситуация действительно опасная, и
надо
срочно принимать меры предосторожности.
Что же касается депрессии, то она, пожалуй, мало чем может помочь. В состоянии
подавленности мы делаем лишь то, что необходимо, чтобы поддерживать функции
нашего организма. Обычно в этот период мы не занимаемся любовью, не пытаемся
отвлечься другими приятными делами, не ходим в кино, не хотим узнать что-нибудь
новое, не пытаемся решать своей проблемы, не делаем многого дома и на работе.
Если
депрессия не слишком глубока, а, скорее, напоминает грусть, то обычно она
связана с
тем, что мы лишились чего-то или что-то уже расстроило нас до этого. Глубокая
депрессия
возникает, когда мы перенесли большую потерю или были очень сильно кем-то или
чем-
то расстроены. Подавленное состояние — это результат действия импульсов,
посылаемых из отдельных центров головного мозга, замедляющих большинство
нормальных процессов организма, необходимых для повседневной деятельности.
Возможно, и для нас, как когда-то для наших предков, иногда подавленность бывает
благотворной в том отношении, что в этот период мы как бы временно отступаем,
чтобы
потом успешно справиться с тяжелыми условиями или опасными обстоятельствами.
Отступить, чтобы переждать, накопить энергию и жизненные силы, пока не наступит
более благоприятное время для решительных действий. Однако современная жизнь не
позволяет слишком долго пребывать в «зимней спячке».
Опыт лечения депрессий показывает: гораздо полезнее помочь таким людям начать
что-нибудь делать и восстановить их связь с тем хорошим, что происходит в жизни,
чем
просто «переждать» депрессию. Лечение Дона, 33-летнего разведенного бухгалтера,
страдающего повторяющейся длительной депрессией, иллюстрирует это предположение.
В
детстве родители никогда не позволяли ему делать, что он хотел. Они очень редко
хвалили его или вообще не хвалили за выполнение домашних обязанностей, но сурово
наказывали и заставляли чувствовать себя виноватым, когда у него что-то
получалось
плохо.
Когда мальчику захотелось иметь велосипед, ему обстоятельно объяснили, почему
ездить на велосипеде в его возрасте опасно: велосипеды дорогие, а такой
беспечный
ребенок, как Дон, не сможет о нем хорошо заботиться. Он так и не получил
велосипеда.
Позже ему захотелось научиться водить машину, ему сказали, что подростки —
плохие
водители и ему придется подождать.
Дон женился на женщине, которая была похожа на его мать. Жена никогда не
хвалила его и всегда, казалось, была готова найти повод поругаться. К моменту
начала
лечения прошло почти три года, как они развелись. Вскоре после развода у него
начались периоды депрессии, которые каждый раз становились длиннее. Лекарства
уже
мало помогали, даже вызывали побочный эффект, делая его нервным и
раздражительным.
Взамен лекарств я предложил Дону составить список того, от чего он обычно
получал
удовольствие до того, как впал в депрессию. Его задача состояла в том, чтобы по
меньшей мере два раза в неделю предаваться былым удовольствиям (из его списка),
как
бы он ни был подавлен. Вдобавок, как бы ему ни казалось, что у него что-то плохо
получается на работе или просто в общении с людьми, он не должен был «бежать» от
ситуации, впадая в депрессию и, уйдя в себя, отправляться домой. Он должен был
закончить дело, которое начал, даже если у него пропадало желание это делать.
При
таком лечении хроническая депрессия, длившаяся пять месяцев, прошла в течение
четырех недель.
Как мы уже говорили, состояния раздражения—агрессии, страха—бегства,
депрессии—ухода сами по себе еще не служат признаками психического нездоровья.
Вместе с тем, и польза от них невелика. Они — первичные реакции организма и ни в
какое сравнение не идут со способностью человека решать проблемы на словесном
уровне, на уровне мышления и речи. Более того, они могут даже создавать
определенного рода препятствия. Когда мы рассержены или напуганы, низшие центры
мозга «перекрывают» большинство операций, которыми заведует кора головного
мозга.
Происходит отток крови из головного мозга; кровь проникает в мышцы, чтобы
подготовить их к физическим действиям. Работа сознания, таким образом,
тормозится. В
таком состоянии человек не может эффективно думать, а это чревато ошибками. К
тому
же, наши обычные, повседневные отношения с окружающими не требуют ни физической
борьбы, ни бегства
И в самом деле: эти примитивные реакции оттесняют нашу способность словесного
разрешения проблем на второй план. Большинство из нас отстаивают себя словесно
только тогда, когда уже достаточно раздражены и сердиты. Гнев ослабляет нашу
позицию в конфликте. Когда мы сердимся, другие склонны сводить нашу обиду к
следующему: «Он просто выпускает пар. Когда он успокоится, все будет в порядке.
Не
обращай внимания». Ситуация конфликта — совсем не то, что аварийная ситуация на
дороге. Здесь примитивные реакции (страх, бегство) попросту бесполезны. Они,
скорее,
создают новые проблемы, а не решают старых.
Если исходить из того, что в арсенале у человека имеется три главных способа
поведения в конфликте (два унаследованных от животных — агрессия и бегство, а
третий,
человеческий — словесное общение), то почему многие люди все-таки раздражаются
или пугаются; почему они используют лишь агрессию или бегство, сталкиваясь с
проблемами?
Если наша исключительно человеческая способность разрешать проблемы столь ценна
для выживания, то почему многие из нас ее очень плохо используют? Назначение
этой
вступительной главы — помочь найти ответ на столь непростой и важный вопрос.
Ответ
на него поможет нам понять, почему многие из нас нуждаются в раскрытии своей
способ-
ности словесно разрешать проблемы, с которой мы родились, но которую так часто
теряем на каком-то этапе. Для начала обратимся к тому, что происходит с нами в
детстве.
В раннем детстве мы ведем себя уверенно и настойчиво. Первое независимое
действие
младенца — протест. Если происходит что-то, что ему не нравится, он тут же дает
знать об
этом посредством звукового отстаивания своих прав — при помощи плача, крика и
воплей в любое время дня и ночи. Мы все в этом возрасте были очень упорны и
сообщали
о своем недовольстве до тех пор, пока его причина не устранялась. Научившись
ползать,
мы упорно и настойчиво делали то, что хотели: исследовали все и вся. Если бы
малыши
не были бы ограничены физически или не спали бы, они не давали бы ни секунды
покоя
окружающим. Только изобретение детской кроватки, манежа и няньки позволило
родителям делать что-то еще, кроме как постоянно «пасти» младенца.
Скоро, однако, младенец превращается в маленького ребенка, умеющего и ходить, и
говорить, и понимать, что ему говорят его родители. С этой поры физически
ограничения его
поведения уже не эффективны. Контроль над ним со стороны родителей с физического
меняется на психологический. Вспомним знаменитое детское упрямство. Ребенок
может даже
прервать любимое занятие, чтобы сказать «нет». Еще бы! Ведь в детском упрямстве
проявляется врожденная человеческая способность словесно отстаивать себя. Что
делают
родители? Многие из них, к сожалению, принимают ответные меры: они приучают
детей
ощущать себя беспокойными, ничего не знающими и виноватыми. Но с какой целью?
Для
того, чтобы было легче психологически контролировать их поведение.
Итак, родители заставляют своих детей переживать эти негативные эмоции по двум
причинам. Во-первых, чтобы эффективно контролировать их природное упорство,
иногда
раздражающее и взрывоопасное. И это ни в коей мере не говорит о том, что
родители
бесчувственны или безразличны к своим детям. Они ошибаются, принимая детское
упорство в отстаивании своих прав за врожденную агрессивность, которую дети
проявляют, когда они рассержены. Во-вторых, родители используют этот метод
психологического контроля, потому что их родители в свое время также приучили их
испытывать беспокойство, ощущать свое невежество и вину.
Приучить к этим чувствам довольно легко. Достаточно внушать уверенность в том,
что
именно твое поведение вызывает ощущение раздражения, что ты — невежда, и что ты
виноват. Воспитание исходит от обоих родителей, но мама выполняет большую часть
«грязной» работы, поскольку она проводит с вами гораздо больше времени, чем
отец.
Когда ребенок наводит порядок в своей комнате и убирает на место игрушки, мама
обычно говорит: «Вот хороший мальчик!» Когда ей не нравится то, что он делает,
она
говорит: «Ну, что ты за ребенок? Только непослушные дети не убирают свою
комнату!»
Вскоре вы привыкаете к тому, что слово «непослушный», что бы оно ни значило,
относится
именно к вам. Когда звучит это слово, мамин голос и настроение предвещают нечто
ужасно
неприятное. Мамы часто говорят своим детям, что они плохие, ужасные, кошмарные,
грязные, дурные, несносные, испорченные или даже злые. Но все эти слова означают
одно
и то же: «Ты! Кто ты такой? Маленький, беспомощный и многого не знающий. И ты
должен испытывать беспокойство, испуг и, конечно, свою виновность».
Используя слова «хороший» и «плохой» для контроля поведения ребенка, мама тем
самым отрицает свою ответственность за то, что она заставляет его делать то, что
она
хочет (например, чтобы он убрал свою комнату). Эффект, который оказывают на
маленького ребенка слова «хороший», «плохой», «правильно», «неправильно»
оказывается таким, как если бы мама сказала: «Не делай кислое лицо. Это не моя
прихоть, чтобы ты убрал свою комнату. Бог хочет, чтобы ты прибрался!» Здесь
подразумевается апелляция к некоему авторитету, создавшему правила, которые все
мы
должны выполнять.
Подобный способ контроля — «плохой—хороший мальчик» — очень эффективен, но
по сути это контроль исподтишка. И честное общение возможно только тогда, когда
мама прямо и, опираясь на свой авторитет, говорит, что это она хочет, чтобы
ребенок
это сделал. Тем не менее, маме кажется, что будет правильнее научить ребенка
различать между «хорошо» и «плохо» с помощью таких общепризнанных авторитетов,
как Бог, правительство, полицейский, злой дядя и тому подобное — с помощью всех
тех
фигур, которые по-детски воспринимаются главными судьями в области «плохого» и
«хорошего».
Мама редко говорит: «Спасибо. Мне очень нравится, как ты убрал свою комнату».
Или:
«Я, наверное, надоела тебе своей просьбой убраться, но я действительно хотела,
чтобы ты
это сделал». Таким признанием мама учит вас тому, что все, что хочет мама, важно
уже
потому, что она этого хочет, а не полицейский. И это правильно. Мама учит вас,
что никто не
проверяет вас, кроме нее
Аудиокниги | Музыка | онлайн- видео | Партнерская программа |
Фильмы | Программы | Ресурсы сайта | Контактные данные |
Этот день у Вас будет самым удачным! Добра, любви и позитива Вам и Вашим близким!
Грек
|
|
каталог |