Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

Выдержки из произведения. В полном объеме текст вы можете скачать в архиве zip по указанной выше ссылке

ББК 87. 3 К82

KRISHNAMURTI'S notebook Copyright © Krishnamurti Foundation Trust Ltd., Brockwood Park, Bramdean, Hampshire, S0240LQ, UK

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО А. Л. СМИРНОВА

ПОД РЕДАКЦИЕЙ А. А. МАЛИНОВСКОГО,

ИЗДАНИЕ ПРИ УЧАСТИИ ОКТЯБРИНЫ ГОФМАНН

Издательство выражает глубокую благодарность Посольству Республики Индии в Российской Федерации за всестороннюю поддержку издания этой книги

КРИШНАМУРТИ ДЖ. ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ/ ПЕР. С АНГЛ. - М: РАЗУМ / МИР КРИШНАМУРТИ, 1999. — 384 С. ISBN 5-87488-011-9

"Записные книжки" содержат тексты ежедневных записей Джидду Кришнамурти с 18 июня 1961 г. по 23 января 1962 г. Это записи наблюдений природы, наблюдений состояний сознания. Это глубокие проникновения во внутренний мир человека: сила их света делает очевидной всю разрушительность энергетики психологических структур, как для самого человека, так и для всего, что существует на земле, живого и неживого. Много мест этих записей могут показать, с какой реальностью встречается мозг, свободный от помех эгоцентрической обусловленности.

K 0301030000 - 001

2F.4(03) -- 99 Без объявл.   (с) Перевод ил русский язык                    А. Л. Смирнова, 1997

ISBN 5-87488-011-9                                                                ® Оформление и составление

ISBN 5-87488-011-9             Издательство "Разум", 1999

 предисловие

В июне 1961 г. Кришнамурти начал вести ежедневную запись своих ощущений и состояний сознания. За исключе­нием примерно двух недель он продолжал вести эту запись в течение семи месяцев. Он писал чётко, карандашом, прак­тически без исправлений. Первые семьдесят семь страниц рукописи содержатся в маленькой записной книжке, далее и до конца (до с. 323 рукописи) использовалась книжка большего размера с отрывными листами. Запись внезапно начинается и внезапно обрывается. Сам Кришнамурти не мог сказать, что побудило его начать её. Он никогда не вёл таких записей ни до, ни после этого.

Рукопись подверглась минимальной редакторской прав­ке. Были исправлены ошибки написания Кришнамурти, для большей ясности вставлены некоторые знаки препинания, приведены полностью некоторые сокращения, вроде знака &, который он неизменно употреблял, добавлены кое-какие примечания и немногочисленные вставки в квадратных скобках. Во всех прочих отношениях рукопись представлена здесь такой, какой она была написана.

Следует объяснить один из употребляемых в ней терминов — "процесс". В 1922 г. в возрасте двадцати восьми лет Кришнамурти испытал духовное переживание, изменившее его жизнь, за которым последовали годы острой, почти по­стоянной боли в голове и позвоночнике. Рукопись показы­вает, что "процесс", как он называл эту таинственную боль, всё ещё продолжался почти сорок лет спустя, хотя и в более мягкой форме.

"Процесс" был физическим феноменом и его не следует путать с тем состоянием сознания, о котором Кришнамурти говорит в записных книжках как о "благословении", "ином", "безмерности". Он никогда не использовал каких-либо боле­утоляющих средств с целью воздействовать на этот "процесс".

 Он никогда не употреблял алкоголя или какого-либо наркотика. Он никогда не курил, последние тридцать лет или около того не пил даже чая или кофе. Хотя он и был всю жизнь вегетарианцем, он всегда уделял большое внимание полно­ценному и хорошо сбалансированному питанию. Аскетизм, согласно его образу мыслей, так же разрушителен для религи­озной жизни, как и излишества. Фактически он заботился о "теле" (он всегда проводил различие между телом и эго), как кавалерист заботился бы о своей лошади. Он никогда не страдал эпилепсией или какими-либо другими физическими заболеваниями, которые, как говорят, вызывают видения и прочие духовные феномены; и он никогда не практиковал никакой "системы" медитации. Всё это говорится для того, чтобы читатель не вообразил себе, что состояния сознания Кришнамурти вызываются — или когда-либо вызывались— наркотиками или голоданием.

В этих уникальных ежедневных записях мы имеем то, что можно было бы назвать началом, истоком учения Кришна­мурти. Здесь вся суть его учения, исходящая из своего при­родного источника. Как он сам пишет на этих страницах:

"каждый раз в этом благословении есть что-то новое, новое качество, новый аромат, и всё-таки оно всегда неизменно", потому и учение, вытекающее из него, никогда не бывает точно таким же, хотя и часто повторяется. Подобным же образом, деревья, горы и реки, облака и солнечный свет, птицы и цветы, которые он снова и снова описывает, посто­янно "новые", ведь каждый раз их видят глаза, для которых они никогда не становились привычными; каждый день они составляют для него совершенно свежее восприятие, и таки­ми же они становятся для нас.

18 июня 1961 г., вдень, когда Кришнамурти начал эти записи, он был в Нью-Йорке, у своих друзей на Западной 87-й улице. Он прилетел в Нью-Йорк 14 июня из Лондона, где находился шесть недель и провел двенадцать бесед. Перед поездкой в Лондон он был в Риме и Флоренции, а до того первые три месяца года находился в Индии, где проводил беседы в Бью-Дели и в Бомбее.

Мэри Латьенс

 [1961, Нью-Йорк]

18 июня

Вечером оно было здесь: оно явилось внезапно, заполняя комнату, огромное ощущение красоты, силы и мягкости. Остальные тоже это заметили.

19 июня

Всю ночь это было здесь, когда бы ни проснулся. Голова болела по дороге на самолёт [чтобы лететь в Лос-Анджелес]. Очищение мозга необходимо. Мозг есть центр всех ощущений; чем ощущения живее и тоньше, тем острее мозг; мозг — центр воспоминаний, прошлого; он — кладовая опыта и знания, традиции. Поэтому он ограничен, об­условлен. Его действия спланированы, обдуманы, обоснованны, но он функционирует в условиях ограничения, в пространстве-времени. Поэтому он не может сформулировать или понять то, что всеобще, целостно, полно. Полное, целостное — это ум; он пуст, совершенно пуст, и по причине этой пустоты мозг существует в пространстве -времени. Только когда мозг очистился от своей обусловлен нести, жадности, зависти, честолюбия, только тогда мозг может понять то, что полно. Любовь и есть эта полнота.

 20 июня

В автомобиле, на пути в Охай (Долина Охай, около восьмидесяти миль к северу от Лос-Анджелеса), это опять нача­лось, давление и ощущение безмерного простора. Этот простор не переживался, он просто был; не было центра, из которого или в котором проис­ходило бы переживание. Всё, автомобили, люди, рекламные щиты были поразительно чёткими, а краски болезненно интенсивными. Это продол­жалось больше часа, и голова очень болела, боль пронизывала всю голову.

Мозг может и должен развиваться; его разви­тие всегда будет идти от причины, от реакции, от насилия к ненасилию и тому подобное. Мозг развился из примитивного состояния, и пусть даже утончённый, быстро схватывающий суть и технически отточенный, он будет оставаться в границах пространства - времени.

Анонимность означает смирение; она состоит не в перемене имени или одежды и не в отожде­ствлении с тем, что может быть анонимным, — с идеалом, актом героизма, страной и так далее. Такая анонимность есть акт мозга, сознательная анонимность; существует анонимность, которая приходит с осознанием целого. Целое никогда не заключено внутри поля мозга или идеи.

21 июня

Проснулся около двух; ощущалось особое давле­ние, боль была острее, больше в центре головы.

 Это продолжалось больше часа, и несколько раз просыпался от интенсивности давления. Каждый раз был огромный расширяющийся экстаз; эта радость продолжалась. — И когда сидел в кресле дантиста, давление вдруг снова возобновилось. Мозг стал очень спокойным; трепещущий, впол­не оживший; каждое ощущение было живым;

глаза видели пчелу на окне, паука, птиц и лило­вые горы вдали. Они видели, но мозг не регист­рировал увиденное. Можно было ощутить трепет мозга, что-то необычайно живое, вибрирующее, не просто регистрирующее. Давление и боль были велики, и телу пришлось погрузиться в дремоту.

Самокритичное осознание жизненно важно. Воображение и иллюзия искажают ясность на­блюдения. Иллюзия будет существовать всегда, пока существует стремление продлить удоволь­ствие и избежать боли, — потребность продлить или вспомнить те переживания, которые были приятны, и уклониться от боли и страдания. И то и другое порождает иллюзию. Для того чтобы полностью избавиться от иллюзии, необходимо понять удовольствие и скорбь, но без примене­ния контроля или очищения, отождествления или отрицания.

Только когда мозг спокоен, правильное на­блюдение возможно. Может ли мозг когда-либо быть спокойным? Это возможно, когда мозг, бу­дучи очень чутким и неспособным к искажению, осознаёт негативно.

Всю вторую половину дня давление продол­жалось.

 22 июня

Проснулся посреди ночи, и было переживание неограниченно расширяющегося состояния ума; сам ум был этим состоянием. "Ощущение" этого состояния было лишено всяких настроений, вся­ких эмоций, но было очень фактическим, очень реальным. Это состояние продолжалось доволь­но долгое время. — Всё это утро давление и боль были острыми.

Разрушение жизненно важно. Не разрушение зданий и вещей, а всех психологических приспо­соблений и защит, богов, верований, зависимо­сти от священников, переживаний, знания и так далее. Без разрушения всего этого не может быть творчества, созидания. Только в свободе проис­ходит созидание. Другой не может разрушить эту защиту за вас; вы сами должны отторгать и унич­тожать своим самопознающим осознанием.

Революция — социальная, экономическая — способна изменить только внешние состояния и обстоятельства, в расширенных или в суженных пределах, но это всегда будет оставаться внутри ограниченного поля мысли. Для полной револю­ции мозг должен полностью отбросить весь свой внутренний, скрытый механизм авторитета, за­висти, страха и тому подобное.

Сила и красота нежного листка заключена в его уязвимости для разрушения. Подобно сте­бельку травы, пробивающемуся сквозь тротуар, он обладает силой, которая может противосто­ять случайной смерти.

 23 июня

Творчество, созидание никогда не находится во власти индивидуума. Оно полностью прекращает­ся, когда индивидуальность, со всеми её способ­ностями, талантами, техническими приёмами и прочим, становится доминирующей. Созидание, творение — движение непознаваемой сущности целого; оно никогда не бывает выражением части.

Как раз когда ложился в постель, появилась эта полнота, эта наполненность дома il L* (Дом около Флоренции, где он останавливался в апреле). Она была не только в комнате, но, казалось, покрыла всю землю от горизонта до горизонта. Это было благословением.

Давление, с его специфической болью, было здесь всё утро. И оно продолжается во второй по­ловине дня.

Сидя в кресле дантиста, смотрел из окна по­верх изгороди, телевизионной антенны и теле­графного столба на пурпурные горы. Смотрел не только глазами, но и всей своей головой, как будто заднею частью головы, всем своим суще­ством. Это было странное переживание. Не было центра, из которого происходило бы это наблю­дение. Краски и красота и очертания гор были интенсивными.

Каждый изгиб мысли должен быть понят, ибо всякая мысль есть реакция, и любое исходящее из неё действие может только увеличивать смя­тение и конфликт.

 24 июня

Давление и боль были вчера весь день; всё это становится довольно-таки трудным и тяжёлым. Когда остаёшься один, это и начинается. И нет ни желания продлевать его, ни разочарования, если оно не продолжается. Это просто здесь — хочешь того или нет. Это за пределами всякого рассудка и мысли.

Делать что-то ради самого дела — это, кажет­ся, весьма трудно и почти неуместно или неже­лательно. Социальные ценности основываются на делании чего-то ради чего-то другого. Ведёт это к бесплодному существованию, к жизни, ко­торая никогда не бывает целостной, полной. Это одна из причин разрушительного недовольства.

Быть удовлетворённым безобразно, но недо­вольство порождает ненависть. Быть добродетель­ным для того, чтобы достигнуть небес или заслу­жить одобрения уважаемых людей, общества, — значит превратить жизнь в голое поле, которое перепахивалось снова и снова, однако никогда не было засеяно. Эта деятельность, при которой нечто делается ради чего-либо другого, есть, по сути, замысловатая серия уклонений, уходов от самого себя, от того, что есть.

Без переживания сущности нет красоты. Кра­сота не просто во внешних вещах или в мыслях, чувствах и идеях внутри нас; существует красота за пределами мысли и чувства. Именно эта сущ­ность и есть красота. Но такая красота не имеет чего-либо, ей противоположного.

 Давление продолжается, присутствует напря­жение в основании головы, и это болезненно.

25 июня

Проснулся в середине ночи и обнаружил, что те­ло совершенно спокойно, простёрто на спине, неподвижно; такое положение, должно быть, со­хранялось уже какое-то время. Присутствовали давление и боль. Мозг и ум были интенсивно спо­койны. Между ними не было разделения. Была странная спокойная интенсивность, как будто два огромных динамо работали на большой скоро­сти; это была особая энергия, в которой не было напряжения. Во всём этом было ощущение прос­тора, была мощь без направления и причины, а поэтому никакой жестокости и безжалостности. Это продолжалось и в течение утра.

В течение последнего года или около того слу­чалось просыпаться и переживать в бодрствую­щем состоянии то, что происходило во время сна, определённые состояния бытия. Просыпаешься как будто просто для того, чтобы мозг регистри­ровал, что происходит. Нелюбопытно, что опре­делённое переживание очень быстро исчезало. Мозг не записывал его на страницах памяти.

Есть только разрушение и никакого измене­ния. Потому что всякое изменение - модифици­рованное продолжение того, что было. Все соци­альные, экономические революции — реакции, модифицированное продолжение того, что было. Такое изменение никоим образом не уничтожает корней эгоцентрической активности.

 Разрушение, в том смысле, в котором мы это слово употребляем, не имеет мотива; у него нет цели, подразумевающей действие ради резуль­тата. Разрушение зависти — всецелое и полное;

оно подразумевает свободу от подавления, кон­троля и отсутствие всякого мотива вообще.

Это всецелое, полное разрушение возможно;

оно состоит в видении всей структуры зависти. Это видение — не в пространстве - времени, оно непосредственно.

26 июня

Давление и связанное с ним напряжение, очень сильное, были вчера во второй половине дня и сегодня утром. Но произошли некоторые измене­ния: давление и напряжение шли из задней части головы через нёбо к верхушке головы. Странная интенсивность продолжается. Стоит лишь успо­коиться, как она начинается.

Контроль в любой форме вреден для полного, всеобъемлющего понимания. Дисциплинирован­ное существование — это жизнь в подчинении, в соответствии или следовании чему-то; в под­чинении же и соответствии нет свободы от страха. Привычка разрушает свободу; привычка мышле­ния, привычка выпивать и прочие ведут к поверх­ностной и серой жизни. Организованная религия с её верованиями, догмами и ритуалами, отрица­ет свободный выход в безбрежность ума. Имен­но такой выход очищает мозг от пространства -времени. Будучи очищенным, мозг может иметь дело с временем - пространством.

 27 июня

То присутствие, что было в il L., было и здесь, терпеливо ожидая, благожелательно, с великой нежностью. Оно было подобно молнии во тьме ночи, — но оно было здесь, проникновенное, исполненное блаженства.

Что-то странное происходит с физическим организмом. Невозможно это точно определить, но есть "дополнительная" настоятельность, по­буждение; это ни в коем случае не собственная самодеятельность, не порождение воображения. Это ощущается, когда спокоен, в одиночестве, под деревом или в комнате, и особенно упорно и настойчиво, когда собираюсь уснуть. Это и сей­час здесь, когда пишу; давление и напряжение, с обычной болью.

И формулировки и слова в отношении всего этого кажутся такими бесполезными; ни слова, даже точные, ни описания, даже ясные и чёткие, не передают подлинного явления.

Есть великая и невыразимая красота во всём этом.

В жизни есть только одно движение, внешнее и внутреннее; это движение неделимо, хотя его и разделяют. Из-за этого разделения большинство следует внешнему движению знания, идей, веро­ваний, авторитета, безопасности, благополучия и так далее. В противовес этому, реагируя на это, человек идёт путём так называемой внутренней жизни с её видениями, надеждами, вдохновениями, тайнами, конфликтами, разочарованиями.

 Поскольку это движение является реакцией, оно находится в конфликте с внешним. Поэтому су­ществует противоречие, с его страданиями, тре­вогами и бегством.

Есть только одно движение, оно и внешнее, и внутреннее. С пониманием внешнего начина­ется внутреннее движение, которое не является движением против или в противовес. Когда кон­фликт ликвидирован, мозг, даже будучи очень чувствительным и настороженным, становится спокойным. Только тогда внутреннее оказыва­ется основательным и имеет смысл.

Из этого движения выходят великодушие и сострадание — которые не являются продуктом рассудка или целенаправленного самоотречения.

Цветок силён в своей красоте, хотя он может быть забыт, отброшен или погублен.

Честолюбивый не знает красоты. Ощущение сущности — это красота.

28 июня

Проснулся посреди ночи, с криками и стонами;

давление и напряжение — с их специфической болью — были интенсивными. Это, должно быть, продолжалось уже какое-то время и длилось ещё некоторое время после пробуждения. И крики и стоны бывают довольно часто. Это не от пищева­рения. Когда сидел, ожидая, в кресле дантиста, всё началось опять, продолжаясь и сейчас, после полудня, когда записываю это. Это более замет­но в одиночестве или в каком-нибудь красивом месте, или даже на грязной шумной улице.

 Что священно, атрибутов не имеет. Камень в храме, икона или изображение бога в церкви, символ, не священны. Человек называет их свя­щенными, чем-то святым, достойным поклоне­ния, исходя из сложных потребностей, страхов, желаний. Это "священное" всё ещё в поле мысли, оно создано ею, а в мысли нет ничего нового или святого. Мысль может сотворить хитросплетение систем, догм, верований и образов, символов; её проекции не более святы, чем чертежи дома или проект нового самолёта. Всё это внутри границ мысли, и нет в этом ничего святого или мистиче­ского. Мысль — материя, и её можно превратить во что угодно, уродливое - прекрасное.

Но есть святость, которая не от мысли и не от чувства, оживлённого мыслью. Она не распоз­наваема мыслью и не может быть использована мыслью. Мысль не может её выразить. И тем не менее существует святость, не затронутая симво­лом или словом. Она непередаваема. Она - факт.

Факт нужно видеть, и это видение происхо­дит не через слово. Когда факт интерпретируют, он перестаёт быть фактом, он становится чем-то совершенно другим. Видение имеет высочай­шую важность. Само видение — вне времени -пространства; оно непосредственно, мгновенно. И то, что мы видим, никогда не бывает опять тем же самым. Не существует никакого опять или со временем.

У этой святости нет поклоняющегося, наблю­дателя, который медитирует над ней. Она не на рынке, чтобы быть купленной или проданной.

 Подобно красоте, её нельзя увидеть через проти­воположное, ибо у неё нет противоположного.

То присутствие — здесь, заполняет комнату, разливается над холмами и водами, покрывает землю.

Прошлой ночью, как это было уже раз или два прежде, тело было всего лишь организмом и ничем другим, функционирующее, пустое и спокойное.

29 июня

Давление и напряжение с глубокой болью, как будто глубоко внутри идёт операция. Это проис­ходит не по собственной воле, какой бы утончён­ной она ни была. На какое-то время сознатель­но вошёл в это глубоко. Пытался стимулировать это, пробовал использовать различные внешние условия — уединение и так далее. В таком случае ничего не происходит. Всё это — не что-то новое.

Любовь — не привязанность. Она не порож­дает скорби. В любви нет отчаяния или надежды. Любовь нельзя сделать респектабельной, частью общественного устройства или социальной про­граммы. Когда её нет, начинаются все несчастья.

Обладать и принадлежать считается формой любви. Эта жажда обладать, человеком или кус­ком собственности, не просто определяется об­ществом или обстоятельствами, но вытекает из гораздо более глубокого источника. Она исхо­дит из глубин одиночества. И каждый пытается различными путями заполнить это одиночество,

 выпивкой, организованной религией, верой, ка­кой-нибудь деятельностью и прочим. Всё это — способы бегства, но оно по-прежнему здесь.

Вверить себя какой-то организации, отдаться какой-то вере или деятельности значит принадле­жать им — это негативное обладание; а позитив­ное — обладать самому. Негативное и позитив­ное обладание — это делание добра, изменение мира и так называемая любовь. Контролировать другого, формировать другого во имя любви озна­чает потребность обладать, потребность найти в другом защиту, безопасность, поддержку, утеше­ние. Забвение себя, достигаемое через другого, через какую-то деятельность, ведёт к привязан­ности. От этой привязанности приходят скорбь, отчаяние, и отсюда реакция — отстраниться. Из этого противоречия привязанности и отстранён­ности возникает конфликт и разочарование.

Нет способа бегства от одиночества: одино­чество — факт, а бегство от фактов порождает смятение и скорбь.

Но не обладать ничем — необыкновенное со­стояние, не обладать даже идеей, не говоря уж о человеке или о вещи. Когда идея, мысль укореня­ется, это уже стало обладанием, и тогда начинает­ся война за освобождение. И эта свобода — вовсе не свобода; она лишь реакция. Реакции укореня­ются, и наша жизнь — почва, в которой вырос­ли корни. Отсекать все корни, один за другим, — это психологический абсурд. Это невозможно. Нужно только видеть этот факт, одиночество, и тогда всё прочее исчезает.

 30 июня

Вчера во второй половине дня было плохо, очень плохо, почти невыносимо; так продолжалось не­сколько часов.

Гуляя, в окружении этих лиловых голых ска­листых гор, внезапно ощутил уединённость. Пол­ную уединённость. Повсюду была уединённость;

в ней было огромное, неизмеримое богатство; в ней была красота, недоступная мысли и чувству. Она не была неподвижной, она была живой, дви­жущейся, заполняющей каждый угол и уголок. Высокая скалистая вершина сияла в заходящем солнце, и сам этот свет и цвет наполняли небеса уединённостью.

Она была неповторимо одинокой, не изоли­рованной, а одинокой, подобно капле дождя, ко­торая содержит в себе все воды земли. Она была не радостной или печальной, а предоставленной самой себе. У неё не было качества, формы или цвета; это сделало бы её чем-то опознаваемым, измеримым. Она мгновенно вспыхнула и обрела жизнь. Она не росла, не развивалась, а присутст­вовала во всей своей полноте. Не было времени созревания; корни времени - в прошлом. Это было состояние без корней, без причин. Таким образом, оно совершенно "новое" — состояние, которого никогда не было и никогда не будет, потому что оно живёт.

Изоляция известна, как и одиночество; они опознаваемы, потому что часто переживались, в действительности или в воображении. Сама их

 известность порождает определённое самодово­льное презрение и страх, из которых возникают цинизм и боги. Но самоизоляция и одиночество не ведут к уединённости; с ними нужно покон­чить, не для того, чтобы чего-то достигнуть; они должны умереть так же естественно, как увядает нежный цветок. Сопротивление порождает страх, но принятие тоже. Мозг должен дочиста отмыть­ся от всех этих выдумок и ухищрений.

Совершенно иное — эта безмерная уединён­ность, которая не имеет отношения ко всем этим изгибам или поворотам сознания, загрязнённого действием эго. В уединённости этой происходит всякое созидание, всякое творчество. Творчество разрушает, и поэтому творчество — это всегда неведомое, неизвестное.

Весь вечер вчера была эта уединённость, и сейчас она есть, и при пробуждении ночью она сохранялась.

Давление и напряжение продолжаются, нара­стая и ослабевая постоянными волнами. Сегодня это довольно тяжело, всю вторую половину дня.

1 июля

Всё как будто остановилось. Никакого движения, шевеления, полная пустота всех мыслей, всякого видения. Нет интерпретирующего, который ис­толковывал бы, наблюдал и подвергал цензуре. Безмерный простор, который совершенно тих и безмолвен. Нет ни пространства, ни времени, чтобы преодолевать это пространство. И начало

 и конец всего сущего здесь же. На самом деле, нет ничего, что можно было бы об этом сказать.

Давление и напряжение тихо продолжались весь день; только сейчас они усилились.

2 июля

То, что появилось вчера, эта неизмеримая спо­койная безбрежность, продолжалось весь вечер, даже несмотря на присутствие людей и общий разговор. Это продолжалось всю ночь; она была здесь и утром. Хотя здесь шёл довольно громкий, эмоционально возбуждённый разговор, внезап­но посреди него оказывалась она. Она здесь, здесь красота и великолепие и ощущение безмолвного экстаза.

Давление и напряжение начались довольно рано.

3 июля

Весь день не был дома. И всё равно, в шумном городе во второй половине дня в течение двух или трёх часов давление и напряжение продолжались.

4 июля

Был занят, но несмотря на это во второй полови­не дня давление и напряжение присутствовали.

Какие бы действия человеку ни приходилось совершать в повседневной жизни, потрясения и различные инциденты не должны оставлять шра­мов. Эти шрамы превращаются в эго, в "я", и, по мере жизни, оно становится сильным, а стены его почти непроницаемыми.

5 июля

Тоже был занят, но в моменты покоя давление и напряжение продолжались.

6 июля

Прошлой ночью проснулся с ощущением полно­го покоя и тишины; мозг был полностью бодр­ствующим и интенсивно живым, а тело очень спокойным. Это состояние длилось около полу­часа. Это несмотря на утомительный день.

Высота интенсивности и чувствительности определяет переживание сущности. Именно в нём заключена красота, запредельная слову и чувству. Пропорция и глубина, свет и тень ограничены временем - пространством, подчинены красоте -уродливости. Но то, что за пределами линии и формы, что превыше учения и знания, — это красота сущности.

7 июля

Несколько раз просыпался с криком. Опять было это интенсивное спокойствие мозга и чувство безбрежности. Давление и напряжение продол­жались.

Успех — это жестокость. Успех в любой фор­ме — политической и религиозной, в искусстве и в бизнесе. Достижение успеха подразумевает безжалостность.

 8 июля

Перед сном или даже как раз в момент засыпа­ния некоторое время были стоны и крики. Тело слишком взбудоражено по поводу поездки, по­скольку ночью отправляюсь в Лондон [через Лос-Анджелес]. Давление и напряжение в какой-то степени присутствуют.

9 июля

Когда садился в самолёт, среди всего этого шума, табачного дыма и громких разговоров совершен­но неожиданно начало возникать то чувство, то чувство безмерности и то необычайное благосло­вение, — безграничное ощущение святости, — которое ощущалось в il L. Тело было в нервном напряжении из-за толпы, шума и прочего — но вопреки всему оно было. Давление и напряже­ние были интенсивными, и в задней части голо­вы была острая боль. Было только это состояние, и не было никакого наблюдателя. Всё тело было полностью в нём, а ощущение священного было таким интенсивным, что из тела исторгся стон, а на соседних сиденьях сидели пассажиры. Это продолжалось несколько часов, до поздней ночи. Смотрел как будто бы не только глазами, а тыся­чей столетий; это было совершенно удивитель­ное явление. Мозг был абсолютно пустым, все реакции прекратились; все эти часы пустота не осознавалась, — и только при записывании она оказывается известной, но это знание всего лишь описательное, не подлинное. Что мозг сам смог

 опустошить себя — это необычайный феномен. Когда глаза были закрыты, тело и мозг, казалось, погружались в бездонные глубины, в состояния невероятной чувствительности и красоты. Пасса­жир в соседнем кресле начал спрашивать о чём-то и когда ответил, эта интенсивность была здесь;

не было длительности, но только бытие. Медлен­но занималась заря, и ясное небо наполнялось светом. — Когда всё это записывается позже днём, с усталостью от недосыпания, эта святость здесь. Давление и напряжение тоже.

10 июля

Спал мало, но проснулся с осознание сильного ощущения движущей энергии, которая сфоку­сировалась в голове. Тело стонало и всё же было очень спокойным, распростёртым и исполнен­ным мира. Комната казалась наполненной; было очень поздно, и передняя дверь соседнего дома была со стуком захлопнута. — Не было ни идеи, ни чувства, и всё же мозг был живым и восприим­чивым. Давление и напряжение присутствовали, причиняя боль. Странно в этой боли то, что она никаким образом не утомляет тело. Кажется, в мозгу происходит так много, и всё-таки невоз­можно выразить словами, что именно происхо­дит. Было ощущение безмерного расширения.

11 июля

Давление и напряжение были довольно сильны­ми, и боль присутствует тоже. Любопытно во всём этом то, что тело никак не протестует, никакого сопротивления не оказывает. Во всё это вовлече­на неизвестная энергия. Слишком занят, чтобы много писать.

12 июля

Прошлая ночь была тяжёлой, с криками и стона­ми. Голова болела. Хотя спал немного, дважды просыпался, — и каждый раз было ощущение расширяющейся интенсивности и напряжённого внутреннего внимания, и мозг опустошил себя от всякого чувства и всякой мысли.

Разрушение; полное опустошение мозга; реак­ция и память должны увянуть без всякого уси­лия; увядание подразумевает время, но именно время прекращается, а не память заканчивается.

Это вневременное расширение, которое про­исходило, и качество и степень интенсивности полностью отличны от страсти и чувства. Имен­но эта интенсивность, совершенно не связанная с каким-либо желанием, хотением или пережива­нием, как воспоминания, прорывалась через мозг. Мозг был лишь инструментом, а эта вневремен­ная, расширяющаяся, взрывная интенсивность творения — ум. Творение же есть разрушение.

В самолёте это продолжалось (Полёт в Женеву, откуда он поехал в дом своих друзей в Гштааде).

13 июля

Думаю, покой этого места, зелёных склонов гор, красота деревьев и чистота — это и другие вещи  сделали давление и напряжение гораздо сильнее;

голова болела весь день; становится хуже, когда остаюсь один. Похоже, так продолжалось всю про­шлую ночь, несколько раз просыпался с криками и стонами; даже во время отдыха во второй поло­вине дня было больно до крика. Тело здесь пол­ностью расслаблено и отдыхает. Прошлой ночью, после долгой и приятной поездки по гористой местности, когда входил в комнату, присутство­вало это удивительное, проникнутое святостью блаженство. Другой (друг, у которого он останавливался в Гштааде) тоже это почувствовал. Дру­гой также ощутил этот покой, эту проникновен­ную атмосферу. Было ощущение великой красоты и любви и завершённой полноты.

Сила и власть извлекаются из аскетизма, из деятельности, из положения, из добродетели, из господства и тому подобного. Все эти формы силы и власти есть зло. Всё это разлагает и развращает. Использование денег, таланта, ума для достиже­ния власти, извлечения силы из употребления

этих вещей есть зло.

Но существует сила, никак не связанная с те­ми силой и властью, которые есть зло. Эту силу, могущество, не купишь жертвой, добродетелью, добрыми делами и верой, не купишь их и покло­нением, молитвами, самоотвержениями и само­разрушительными медитациями. Всякое усилие стать или быть должно полностью и естествен­но прекратиться. Только тогда возможны та сила, то могущество, которые не есть зло.

 14 июля

Весь процесс продолжался целый день — давле­ние, напряжение и боль в задней части головы;

просыпался с криком несколько раз, и даже днём были и непроизвольные стоны и вскрикивания. Прошлой ночью это священное чувство напол­нило комнату, и другой его тоже ощущал.

Как легко обманывать себя почти во всём, осо­бенно относительно более глубоких и более тон­ких потребностей и желаний. Быть полностью свободным от всех таких стремлений и желаний трудно. Но всё-таки крайне важно быть свободным от них, иначе мозг порождает всевозможные формы иллюзии. Стремление к повторению пе­реживания, пусть даже приятного, прекрасного и плодотворного, есть почва, на которой взраста­ет скорбь. Страсть скорби так же ограничивает, как и страсть власти. Мозг должен перестать хо­дить своими собственными путями, он должен быть полностью пассивным.

15 июля

Весь процесс прошлой ночью был тяжёлым; ос­тался довольно усталым и невыспавшимся.

Проснулся среди ночи с ощущением безгра­ничной и безмерной силы. Это была не та сила, которую дают воля или желание, а сила, которая есть в реке, в горе, в дереве. Она есть и в челове­ке, когда воля и желание во всякой форме пол­ностью прекратились. Она не имеет какой-либо цены, она не приносит прибыли человеческому существу, но без неё нет человеческого сущест­ва или дерева.

Действие человека — выбор и воля, в таком действии — противоречие и конфликт и потому скорбь. Всякое такое действие имеет причину, мотив, и потому оно есть реакция. Действие же этой силы не имеет ни причины, ни мотива и потому являет собой неизмеримое и сущность.

16 июля

Весь процесс продолжался большую часть ночи; он был довольно интенсивным. Как много может выдержать тел о! Всё тело трепетало, и проснулся сегодня утром с трясущейся головой.

Этим утром здесь было то особенное священ­ное, заполнившее комнату. Оно обладает огром­ной проникающей силой, входя в каждую части­цу вашего существа, наполняя, очищая, делая всё причастным себе. И другой это чувствовал тоже. Это то, чего жаждут все человеческие существа, но поскольку они гоняются за ним, оно от них ускользает. Монах, священник, саньяси терзают свои тела и свои души, жаждая его, но оно от них ускользает. Ибо оно не может быть куплено; ни жертвоприношение, ни добродетель, ни молитва не могут принести эту любовь. Эта любовь, эта жизнь невозможны, если средством становится смерть. Все искания, все вопрошения и мольбы должны полностью прекратиться.

Истина не может быть точной. То, что можно измерить, — не истина. То, что не живёт, можно измерить и узнать его высоту.

 17 июля

Мы поднимались по тропинке крутого, порос­шего лесом склона горы, потом сели на скамью. Внезапно, в высшей степени неожиданно, это свя­щенное благословение снизошло на нас; другой тоже его чувствовал, хотя мы ничего не говорили. Как оно уже несколько раз наполняло комнату, так на этот раз оно, казалось, покрыло горный склон во всю ширину, распространяясь на доли­ну и по ту сторону гор. Оно было повсюду. Всё пространство, казалось, исчезло; всё, что было вдали, — широкое ущелье, отдалённые снежные вершины и человек, сидящий на скамье, — всё это исчезло. Не было одного, двух или множе­ства, а только эта безмерность. Мозг утратил все свои реакции, он был только инструментом на­блюдения, он был видением — не мозгом, при­надлежащим определённому человеку, а мозгом, не обусловленным временем - пространством, — сущностью любого мозга.

Это была спокойная ночь, и весь процесс был не так интенсивен. При пробуждении утром было переживание, которое, может быть, длилось ми­нуту, час или было вне времени. Переживание, наполненное временем, перестаёт быть пережи­ванием; то, что имеет длительность, перестаёт быть переживанием. При пробуждении, в самых глубинах, в неизмеримых глубинах целостного ума пылало интенсивное, живое, яростно жгучее пламя внимания, осознания, творчества. Слово — не вещь; символ — не реальность. Огни, горящие

 на поверхности жизни, уходят, угасают, оставляя скорбь, пепел и воспоминания. Эти огни назы­вают жизнью, но это не жизнь. Это разложение. Огонь творчества, созидания, которое есть разру­шение, это и есть жизнь. В ней нет ни начала, ни конца, ни завтра, ни вчера. Она есть, и никакая поверхностная активность никогда не откроет её. Мозг должен умереть, чтобы этой жизни быть.

18 июля

Процесс был очень острым, не давал спать; даже утром и после полудня вскрикивал и стонал. Боль была довольно сильной.

Проснулся сегодня утром с изрядной болью, но в то же время была вспышка видения, кото­рое было откровением. Наши глаза и мозг реги­стрируют внешние вещи, деревья, горы, стреми­тельно мчащиеся потоки, накапливают знание, технику и так далее. С теми же самыми глазами и с мозгом, наученным наблюдать и выбирать, осуждать и оправдывать, мы обращаемся внутрь, смотрим внутрь, опознаём объекты и выстраи­ваем идеи, которые формируют рассудок. Этот внутренний взгляд, проникает не очень-то дале­ко, поскольку он всё ещё находится в пределах своего собственного наблюдения и разума. Этот внутренний взгляд — всё ещё внешний взгляд, и потому между ними нет большой разницы. То, что, возможно, кажется различным, может быть и сходным.

Но есть внутреннее наблюдение, не являюще­еся внешним наблюдением, обращённым внутрь.

 Мозг и глаза, которые наблюдают лишь выбороч­но, не вмещают целостного видения. Они долж­ны быть живыми полностью, но спокойными;

они должны прекратить выбирать и судить и стать пассивно осознающими. Тогда внутреннее ви­дение не ограничено временем-пространством. В этой вспышке рождается новое восприятие.

19 июля

Было довольно плохо всю вторую половину вче­рашнего дня и казалось, что стало ещё больнее. К вечеру пришло то священное и заполнило ком­нату, и другой его тоже чувствовал. Всю ночь было вполне спокойно, хотя давление и напряжение оставались, как солнце за облаками; рано утром процесс снова начался.

Казалось, что просыпаюсь только для того, чтобы зарегистрировать определённое пережива­ние; это происходило достаточно часто в тече­ние прошлого года. Проснулся сегодня утром с живым ощущением радости; она была, когда я проснулся, она не была чем-то в прошлом. Она существовала в настоящем. Он приходил, этот экстаз, "извне", он не был возбуждён изнутри; он пробивался через систему, протекая по всему организму с огромной энергией и полнотой. Мозг не принимал в нём участия, только регистриро­вал его, не как воспоминание, а как факт в нас­тоящем, который имеет место. Казалось, за этим экстазом стояла безмерная сила и жизненность; он был не настроением, чувством или эмоцией, а столь же явным и реальным, как этот поток, размывающий горный склон, или эта одинокая сосна на зелёном склоне горы. Все чувства и эмо­ции связаны с мозгом, но как любовь не связа­на с ним, так был не связан с ним и этот экстаз. Лишь с величайшим трудом мозг мог воскресить его в памяти.

Сегодня, рано утром, было благословение, которое, казалось, покрыло землю и заполнило комнату. С ним приходит всеобъемлющее спо­койствие, тишина, которая, кажется, содержит в себе всё движение.

20 июля

Процесс был особенно интенсивным вчера пос­ле второй половине дня. Ожидая в автомобиле, почти не замечал, что происходит вокруг. Интен­сивность возросла и стала почти невыносимой, такой, что пришлось лечь. К счастью, в комнате кто-то был.

Комната наполнилась этим благословением. То, что последовало, передать словами почти не­возможно; слова так мертвы, имеют определён­ный, установленный смысл, а то, что происхо­дило, было за пределами всех слов и описаний. Это благословение было центром всего творения;

оно явилось очищающей серьёзностью, которая освободила мозг от всякой мысли и чувства; его серьёзность была как молния, которая разрушает и сжигает; глубина его была безмерна, оно было неподвижным, непостижимым, было твердыней, лёгкой, как небо. Оно было в глазах, в дыхании. Оно было в глазах — и глаза эти могли видеть.

 Глаза, которые видели, которые смотрели, были совершенно отличны от глаз как органа зрения, и всё же это были те же самые глаза. Было толь­ко видение, глаза, которые видели за пределами времени - пространства. Присутствовало несокру­шимое достоинство и мир как сущность всякого движения, действия. Никакая добродетель не ка­салась его, так как оно было за пределами всех добродетелей и всего, что одобряется человеком. В нём была любовь, которая была вполне смер­тной, и поэтому оно обладало хрупкостью всех новых вещей, уязвимых, разрушимых, и всё же оно было за пределами всего этого. Оно было несокрушимым, безымянным, непознаваемым. Никакая мысль не могла проникнуть в него, и никакое действие не могло коснуться его. Оно было "чистым", нетронутым — и потому всегда умирающе прекрасным.

Всё это, похоже, воздействовало на мозг; он уже был не таким, как прежде. (Мысль — такая ничтожная вещь, необходимая, но ничтожная.) По этой причине соотношения, кажется, измени­лись. Как ужасная буря, разрушительное земле­трясение даёт новое русло рекам, изменяет ланд­шафт, вгрызаясь глубоко в землю, так и оно сгла­дило контуры мысли, изменило форму сердца.

21 июля

Весь процесс идёт как обычно, несмотря на про­студу и лихорадочное состояние. Он стал более острым и более упорным. Удивительно, как долго может выдерживать тело.

 Вчера, когда мы гуляли по прекрасной узкой долине, по её крутым склонам, затенённым сос­нами, по зелёным полям, полным диких цветов, внезапно, в высшей степени неожиданно, так как говорили мы о другом, благословение снизошло на нас, подобно нежному дождю. Мы оказались центром его. Оно было мягким, настоятельным, бесконечно нежным и мирным, обволакивая нас силой, которая не знала промахов и была недо­ступна рассудку.

Сегодня, рано утром, при пробуждении, — изменчивая и неизменная, очищающая серьёз­ность с экстазом, у которого нет причины. Она просто была здесь. И в течение дня, что бы ни делал, она присутствовала на заднем плане и не­медленно, сразу же выходила вперёд в минуты покоя. В ней настоятельность и красота.

Никакое воображение или желание никогда не смогли бы ясно выразить или сформировать такую глубочайшую серьёзность.

22 июля

Пока ждал в тёмной, душной приёмной доктора, то благословение, которое нельзя сконструиро­вать никаким желанием, пришло и наполнило маленькую комнату. Оно было там, пока мы не ушли. Нельзя сказать, ощутил ли это доктор.

Почему происходит деградация? Как внеш­няя, так и внутренняя. Почему? Время несёт раз­рушение всем механическим конструкциям; оно изнашивает работой и болезнью организм лю­бого вида. Но почему должна быть деградация  внутренняя, психологическая? Помимо всех объ­яснений, которые может дать умелый мозг, по­чему мы выбираем худшее, а не лучшее, почему ненависть скорее, чем любовь, почему жадность, а не щедрость, почему эгоцентрическую деятель­ность, а не открытое, целостное действие? Зачем быть низменным, когда есть парящие вершины и сверкающие потоки? Почему ревность, а не любовь? Почему? Видение факта ведёт к одному, мнения и объяснения — к другому. Видение того факта, что мы идём к упадку, деградируем, важ­нее всего, а не то, почему и отчего это происхо­дит. Объяснение имеет весьма небольшое значе­ние перед лицом факта, но то, что человек удов­летворяется объяснениями, словами, — один из главных факторов деградации. Почему война, а не мир? Факт таков — мы склонны к насилию; конфликт внутри и снаружи — часть нашей по­вседневной жизни, жизни честолюбивых устрем­лений и успеха. Видение этого факта, а не хитро­умное объяснение и острое слово кладёт конец деградации. Выбор, одна из главнейших причин упадка, должен полностью прекратиться, чтобы деградации пришёл конец. Желание осуществле­ния, и удовлетворение и скорбь, живущие в его тени, — это тоже один из факторов деградации.

Сегодня утром проснулся рано, чтобы пере­жить это благословение. Был "вынужден" сесть, чтобы быть в этой ясности и красоте. Позднее утром, сидя на придорожной скамье под дере­вом, ощутил его безмерность. Оно даёт укрытие, защиту, подобно дереву над головой, чьи листья

 укрывают от горячего горного солнца и всё же пропускают свет. Всё окружение и все отноше­ния — это такая защита, в которой есть свобода, и поскольку есть свобода, есть и защита.

23 июля

Проснулся рано утром с огромным ощущением силы, красоты и нетленности. Это было не чем-то уже случившимся — переживанием, которое прошло и которое, проснувшись, вспоминаешь как сон, а чем-то действительно происходящим. Осознавал что-то совершенно неразрушимое, в котором невозможно существование чего-то, что могло бы испортиться, деградировать. Оно было слишком огромно, чтобы мозг мог охватить его, запомнить; он мог только механически отметить, что есть такое "состояние" нетленности. Пережи­вание такого состояния необычайно важно; оно было здесь — безграничное, неприкосновенное, непостижимое.

В его нерушимости была красота. Не та красо­та, что увядает, не что-то созданное рукой чело­века, не зло с его красотой. Ощущалось, что в его присутствии существует всё самое существенное, и потому оно было священным. Это была жизнь, в которой ничто не могло погибнуть. Смерть не­тленна, но человек делает из неё то же разложе­ние, каким для него является жизнь.

Со всем этим было ощущение мощи, силы, столь же прочной, как та гора, которую ничто не может поколебать, которую не могут тронуть ни жертвоприношение, ни молитва, ни добродетель.

 Оно было здесь, огромное, и никакая волна мысли не могла его исказить, как искажает не­что припоминаемое. Оно было здесь, и глаза, и дыхание принадлежали ему.

Время, ленность, приносит порчу. На какой-то период этому пришлось уйти. Рассвет только что наступил, и роса была на автомобиле снару­жи и на траве. Солнце ещё не взошло, но острый снежный пик был отчётливо виден в серо-голубом небе; было очаровательное утро, без единого облачка. Но это не могло продолжаться, это было слишком прекрасно.

Почему всё это происходит с нами? Никакое объяснение не будет достаточно хорошим, хотя их можно изобрести дюжину. Но определённые вещи достаточно ясны: 1. Нужно быть полностью "безразличным" к приходу и к уходу этого. 2. Не должно быть желания продлить переживание или сохранить его в памяти. 3. Нужна определённая физическая чувствительность, некоторое равно­душие к комфорту. 4. Нужен самокритичный, юмористический подход. Но даже если всё это у человека есть, случайно, а не от сознательного культивирования и смирения, даже тогда этого недостаточно. Что-то совсем другое необходимо, или ничего не нужно. Это должно прийти, вам же этого никогда не найти что бы вы ни делали. Вы можете добавить к списку любовь, но это — за пределами любви. Одно определённо — мозг никогда не сможет этого постичь или вместить в себя. Блажен, кому это дано. И ещё вы можете добавить спокойный, безмолвный мозг.

 24 июля

Процесс был не столь интенсивным, поскольку тело несколько дней было не в порядке, но хотя он и слаб, время от времени его интенсивность можно было почувствовать. Просто удивитель­но, как этот процесс может приспосабливаться к обстоятельствам.

Когда вчера проезжали по узкой долине вдоль горного потока, шумно прокладывающего себе путь около мокрой дороги, присутствовало это благословение. Оно было очень сильным, и всё купалось в нём. Шум потока был частью его, и высокий водопад, который становился этим по­током, был в нём. Оно было похоже на пролива­ющийся лёгкий дождь, и наступила полная уяз­вимость; тело, казалось, стало лёгким, как лист, открытый любому воздействию и трепещущий. Это продолжалось всю долгую прохладную до­рогу, и беседа сделалась односложной; красота этого казалась невероятной. Оно оставалось весь вечер, и хотя звучал смех, устойчивая, непости­жимая серьёзность сохранялась.

При пробуждении сегодня утром, рано, ког­да солнце было ещё за горизонтом, экстаз этой серьёзности был здесь. Он наполнил и сердце и мозг, и было ощущение непоколебимости.

Смотреть важно. Мы смотрим на ближайшее и безотлагательное и, исходя из непосредствен­ных потребностей, в будущее, окрашенное прошлым. Наше видение очень ограниченно, наши глаза привыкли к тому, что близко. Наш взгляд

 также связан временем - пространством, как и наш мозг. Мы никогда не смотрим, мы никогда не видим за пределами этих ограничений; мы не умеем смотреть сквозь и за пределы этих фраг­ментарных границ. Но глаза должны видеть за их пределами, проникая глубоко и широко, не выбирая, не прячась; они должны странствовать за пределами установленных человеком границ идей и ценностей и ощущать то, что за предела­ми любви.

Тогда есть благословение, которого никакой бог не может дать.

25 июля

Несмотря на встречу (первая из девяти бесед в Саанене -— селения вблизи Гштаада), процесс идёт, довольно мягко, но идёт.

Проснулся сегодня утром достаточно рано с ощущением ума, который проник в неизведан­ные глубины. Это выглядело так, как будто ум уходил в себя, вглубь и вширь, и путешествие, казалось, происходило без движения. И было это переживание безмерности в изобилии и богат­стве, которое было неподвластно искажению.

Удивительно, что хотя каждое переживание, состояние совершенно иное, это всё-таки одно и то же движение; хотя и кажется, что оно меня­ется, оно всё же неизменно.

 26 июля

Вчера всю вторую половину дня процесс продол­жался и было достаточно тяжело. Гуляя в глубо­кой тени горы, рядом с журчащим потоком, при интенсивном процессе, чувствовал себя совершенно уязвимым, обнажённым и очень откры­тым; едва замечал, что существую. И красота по­крытой снегом горы, заключённой в чаше двух тёмных поросших соснами склонов покатых хол­мов, трогала необычайно.

Ранним утром, когда солнце ещё не встало и на траве была роса и когда ещё спокойно лежал в постели без какой-либо мысли или движения, появилось видение, не поверхностное видение глазами, а видение через глаза из задней части головы. Глаза и задняя часть головы были толь­ко инструментом, через который неизмеримое прошлое смотрело в неизмеримое пространство, не имеющее времени. И позднее, всё ещё в пос­тели, было видение, в котором, казалось, содер­жалась вся жизнь.

Как легко обманывать самого себя, выдумы­вать желательные состояния, которые при этом действительно переживаются, особенно когда в них есть удовольствие. Ни иллюзии, ни обмана нет, когда нет желания, сознательного или бес­сознательного, к переживанию какого бы то ни было рода, когда человек полностью безразли­чен к приходу и уходу всех переживаний, когда он ничего не ищет.

 27 июля

Это была чудесная поездка через две разные до­лины вверх к перевалу; вездесущие горные утёсы фантастических форм и изгибов, их одиночество и величие, и в отдалении зелёная, покатая гора производили впечатление на мозг, всё ещё без­молвный. Пока ехали, странная интенсивность и красота множества этих дней становилась всё более и более ощутимой. И другой это тоже чув­ствовал.

Проснулся очень ранним утром; то, что явля­ется благословением, и то, что является силой, были здесь; мозг осознавал их, как он осознаёт аромат, но это не было ощущением или эмоци­ей; они просто были здесь. Делайте что угодно, они всегда будут здесь; и с этим ничего нельзя было сделать.

Этим утром состоялась беседа; во время этой беседы мозг, который реагирует, думает, констру­ирует, отсутствовал. Мозг не работал, за исклю­чением, вероятно, памяти в отношении слов.

28 июля

Вчера мы гуляли по излюбленной дороге вдоль шумного потока в узкой долине с тёмными сос­нами, цветочными полями, массивной снежной горой и водопадом вдали. Было чудесно, спокой­но и прохладно. Здесь, на прогулке, пришло это священное благословение, которое можно было почти потрогать; глубоко внутри шли движения перемены. Это был вечер очарования и красоты

 не от мира сего. Здесь было неизмеримое, и здесь было безмолвие.

Сегодня утром проснулся рано и отметил, что процесс был интенсивен, и через заднюю часть головы устремлялась вперёд, как стрела, и с тем характерным звуком, с каким стрела рассекает воздух, некая сила, движение, которое пришло ниоткуда и уходило в никуда. И было ощущение огромной устойчивости и "достоинства", к ко­торому нельзя даже приблизиться. И строгость, которую никакая мысль не могла сформулиро­вать, и вместе со строгостью чистота бесконеч­ной мягкости. Всё это только слова, и поэтому они никак не могут выразить реальное; символ не есть реальное, и символ не имеет ценности.

Всё утро процесс продолжался, и чаша, кото­рая не имеет ни высоты, ни глубины, казалось, наполнилась до краёв.

29 июля

Встречался с людьми; после их ухода чувствовал себя как бы подвешенным между двумя мирами. И вскоре мир процесса и той неугасимой интен­сивности вернулся. Откуда такое разделение? Те, с кем проходила встреча, серьёзными не были; в лучшем случае они считали себя серьёзными, но были серьёзны лишь поверхностным образом. Не мог отдать себя полностью, отсюда опять это чувство некоторого неудобства, но всё равно это было странное переживание.

Мы разговаривали, и внимание привлёк небольшой участок ручейка между деревьями. Это был обычный вид, какая-то будничная мелочь, но при этом что-то происходило, причём не ка­кие-то внешние события, а присутствовало само ясное восприятие. Вот что абсолютно необходи­мо для его полной силы, его полного развития:

1) Полная простота, которая приходит со смире­нием, не простота в вещах или имуществе, но в самом качестве бытия. 2) Страсть, обладающая той интенсивностью, которая не является про­сто физической. 3) Красота; восприимчивость не только к внешней реальности, но чуткость к той красоте, которая за пределами и выше мысли и чувства. 4) Любовь; полнота её; не та любовь, что знает ревность, привязанность, зависимость, не та, что разделена на чувственную и божествен­ную. Вся её безмерность. 5) Ум, который может прослеживать, может проникать без мотива, без цели в свои собственные неизмеримые глубины; ум, у которого нет барьеров, который свободен странствовать без времени - пространства.

Внезапно осознал всё это и всё с этим свя­занное; всего лишь простой вид потока между увядающими ветвями и листьями, в унылый и дождливый день.

Когда мы говорили, без всякой причины — поскольку то, о чём говорили, было не слишком серьёзным, — из каких-то недосягаемых глубин вдруг почувствовал это безграничное пламя мо­гущества, разрушительного в своём творчестве. Это была мощь, существовавшая до появления всего на свете; она была неприступна — к ней нельзя было приблизиться из-за самой её силы.

 Ничто не существует, кроме этого единственного. Безмерность и благоговение.

Часть этого переживания, должно быть, "про­должалась" во сне, потому что при пробуждении утром оно было здесь, и интенсивность процесса прервала сон. Никакие мысли и слова не в силах описать то, что происходит, удивительную стран­ность и любовь, красоту этого. Никакое вообра­жение никогда не смогло бы создать всё это, это также и не иллюзия; сила и чистота его не для фантазирующего ума и мозга. Оно за пределами и выше всех способностей человека.

30  июля

День был облачный, с тяжёлыми тёмными обла­ками; с утра прошёл дождь, стало холодно. После прогулки мы разговаривали, но больше смотрели на красоту земли, домов и тёмных деревьев.

Внезапно произошла вспышка той непости­жимой мощи и силы, которая физически потря­сала. Тело замерло в неподвижности, и пришлось закрыть глаза, чтобы не потерять сознание. Это было нечто совершенно сокрушительное, и всё существовавшее казалось несуществующим. Непо­движность этой силы и разрушительная энергия, пришедшая с ней, выжгли ограничения зрения и слуха. Это было нечто неописуемо великое, чьи глубина и высота непознаваемы.

Сегодня рано утром, когда рассвет только что занялся, в небе не было ни облачка и показались покрытые снегом горы, проснулся с этим ощу­щением непостижимой силы в глазах и в горле;

 казалось, что это осязаемое состояние — нечто такое, чего никак не могло не быть здесь. Почти час оно было здесь, и мозг оставался пустым. Оно не было тем, что можно уловить мыслью и сохра­нить в памяти, чтобы вспоминать. Оно было здесь, и вся мысль была мертва. Мысль функциональ­на и полезна только в своей области; и об этом мысль думать не могла, ибо мысль есть время, а это было за пределами всякого времени и меры. Мысль, желание не могли стремиться к продол­жению или повторению этого, поскольку мысль, желание полностью отсутствовали. Тогда что же вспоминает, чтобы всё это записать? Это просто механическая регистрация, но эта регистрация, слово, не является самой реальностью.

Процесс идёт, идёт более мягко, возможно, из-за бесед, и к тому же есть предел, за которым тело будет разрушаться. Но он идёт, постоянный и настойчивый.

31 июля

Во время прогулки по той тропинке, прохладной и приятной, что следует течению стремительно бегущего потока, при множестве людей вокруг, было это благословение, нежное, как листва, и в нём была танцующая радость. Но за ним и в нём была и та безмерная прочная сила и мощь, что непостижима. Чувствовалась за ним безмер­ная глубина, нечто бездонное. Оно было здесь, на каждом шагу, с настойчивой безотлагатель­ностью и, тем не менее, с бесконечным "безраз­личием". Как огромная высокая дамба, которая сдерживает воды реки, образуя обширное озеро на много миль, — таким было это безмерное. Но каждый момент происходило разрушение; не то разрушение, которое приносит новые изме­нения, изменение никогда не бывает новым, — а полное разрушение того, что было, чтобы этого уже никогда не могло быть. В этом разрушении не было насилия; насилие присутствует в изме­нении, в революции, в подчинении, в дисцип­лине, в контроле и господстве, но здесь всякое насилие, в любой форме и под любым именем, полностью прекратилось. Это разрушение есть то, что является творением.

Но творение — это не мир. Мир и конфликт принадлежат сфере перемен и времени, внешне­му и внутреннему движению существования, но это было не причастие времени или какому-то движению в пространстве. То