Буду признателен, если поделитесь информацией
в социальных сетях
Я доступен по
любым средствам связи , включая видео
|
Видеоматериалы автора сайта
Аудиокниги | Музыка | онлайн- видео | Партнерская программа |
Фильмы | Программы | Ресурсы сайта | Контактные данные |
Разгерметизация |
Аудиокниги | Музыка | онлайн- видео | Партнерская программа |
Фильмы | Программы | Ресурсы сайта | Контактные данные |
Выдержки.... из
произведения (по ссылке вы можете скачать его в полном размере в архиве) 1.7. Самодержавие и “европейская” системаИсторики, повествуя о том, как разразилась первая мировая война ХХ века, обычно выпячивают именно события после убийства эрцгерцога Фердинанда — наследника престола Австро-Венгрии, обходя молчанием все прочие. В изображении ими того, что было, получается, будто впавшая в старческий мараз Австро-Венгрия посягнула на независимость Сербии; Россия выступила на защиту безвинной жертвы австрийских угроз; Германия пошла на поводу у Австро-Венгрии; ну и завертелось... В действительности же война вспыхнула в европейской системе государств, в которой так выразилось катастрофическое разрешение неопределенностей внутренней и внешней политики и беззаботной безответственности её локальных центров управления (столиц) по отношению к общеевропейской системе в целом. Но это был не разгул политической “стихии”, а управляемый и направленный взрыв эмоций и амбиций политиков. При рассмотрении процессов с уровня целостности европейской системы государств, многие события обретают совершенно иное значение по отношению к региональному местническому уровню их рассмотрения. И остается вспомнить Ф.И.Тютчева: Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется... — но уже по отношению к словам (и поступкам), имевшим место в те годы в большой общеевропейской политике. 1 июня 1914 г. (С.Д.Сазонов дает даты по григорианскому календарю) состоялся однодневный визит Николая II в Румынию. Императорская яхта “Штандарт” пришла в Констанцу, где протекали беседы Николая II и С.Д.Сазонова с румынским руководством. Королем Румынии был в то время родственник германского кайзера Карл Гогенцоллерн. Между ним и С.Д.Сазоновым состоялся обмен мнениями по вопросам общеевропейской политики. С.Д.Сазонов пишет: «На вопрос короля о возможности европейской войны, я сказал ему, что думаю, что опасность войны наступит для Европы только в том случае, если Австро-Венгрия нападет на Сербию. Я прибавил, что во время первой балканской войны[3] я откровенно высказался в этом смысле Австро-Венгерскому послу в Петрограде, графу Турну, а вслед за тем и германскому, графу Пурталесу, прося их довести о том до сведения своих правительств. Король ничего на это не возразил и сидел задумавшись. Затем он проговорил: “Надо надеяться, что она этого не сделает.” Я искренно присоединился к этой надежде.» - ист. 95, с. 133. Если смотреть на эти слова С.Д.Сазонова с точки зрения хозяев дрессированной британской “акулы” — тех, кому была необходима битва германского “носорога” и русского “слона”: то они — официальное заявление министра иностранных дел России о готовности принять вместе с войной и революцию; они официальное заявление царского правительства о своем отказе от политического курса П.А.Столыпина — не взирая ни на что, мирное сосуществование России со всеми государствами, если нет прямого нападения на Россию; и так до завершения внутренних социально-экономических реформ. Король Карл, как и С.Д.Сазонов, также не хотел войны. Спустя несколько дней, чтобы предостеречь Вену от глупостей, король Карл, передал дословно мнение С.Д.Сазонова, принимая в Бухаресте Австро-Венгерского посланники графа Чернина, а тот немедленно известил об этом эпизоде свое правительство. С.Д.Сазонов, не покинул Румынию 1 июня вместе с Николаем II на борту императорской яхты, а задержался в Румынии для переговоров с её премьер-министром Братьяно. Они поехали в Синаю - летнюю резиденцию румынской королевской семьи в Карпатах - неподалеку от границы с Австро-Венгрией. В те годы часть Трансильвании, с преимущественно румынским населением, входила в состав Австро-Венгрии. О поездке в Синаю С.Д.Сазонов сообщает: «... Братьяно, желая дать мне более точное понятие о красотах карпатского пейзажа с его великолепными лесами, довез меня до какой-то местности, название которой я забыл, лежащей на самой границе. После минутной остановки наш автомобиль, к немому удивлению гонведной стражи, быстро переехал пограничную черту и мы углубились на несколько верст в венгерскую территорию. Когда мы ступили на почву Трансильвании, у нас обоих, вероятно, промелькнула одна и та же мысль, а именно, что мы находимся на румынской земле, ожидающей освобождения от мадьярского владычества и воссоединения с зарубежным братским народом. Но мы не обменялись этими мыслями, потому что пора откровенных бесед для нас еще не наступила. На другой день после нашей поездки будапештские газеты поместили заметку, в которой выражали свое неудовольствие по поводу прогулки Братьяно, вместе со мной по венгерской территории. В Вене, как я узнал впоследствии, наше совместное появление в Трансильвании тоже подверглась осуждению.» - ист. 95, с. 137. — А какой бы реакции хотел С.Д.Сазонов? Ведь по существу эта выходка министров в заграничный лес — явная политическая провокация. И почему после неё, когда внезапно раздались сараевские выстрелы, в открытость внешней политики России, искренность её заявлений и её миролюбие должны были верить в центрально-европейских державах? Обращаться к Николаю II с официальным запросом о том, дурак у него министр иностранных дел или наивный как младенец, представляется стеснительным, если смотреть на события из правительственных кабинетов Вены или Берлина. Известие об этой выходке министров в лес “погулять” на территорию потенциального противника, дополнило в Вене уже известное из сообщения посла о содержании беседы румынского короля с С.Д.Сазоновым. Упомянутый уже граф Чернин в своих воспоминаниях, цитируемых С.Д.Сазоновым, сделал вывод, что к моменту беседы с румынским королем С.Д.Сазонов уже знал «о каких-то сербских замыслах против Австро-Венгрии» (ист. 95, с. 134). Все эти события происходили менее чем за месяц до убийства в Сараево наследника престола Австро-Венгрии и не были тайной для руководителей политически активной массовки (“общественности”) во всех странах Европы; в том числе и для тех, кто планировал общеевропейскую войну, которой не хотел С.Д.Сазонов и другие. И из “Воспоминаний” С.Д.Сазонова можно узнать, что действительно в 1914 г. реакция Лондона на германскую активность на Балканах была отличной от той, которую выказывал Лондон ранее по отношению к активности Германии. В 1911 г. Германия пыталась потеснить Францию в Марокко. Эти события получили название “Агадирский эпизод”. Об этих событиях сам же С.Д.Сазонов пишет: «Беспристрастие заставляет меня признать, что решающим моментом в разрешении политического кризиса 1911 года было, однако твердое заявление английского правительства о своей солидарности с Францией[4]. При этом я не могу не выразить убеждения, что если бы и в 1914 году сэр Эдуард Грэй[5], как я о том настойчиво просил его, сделал своевременно столь же недвусмысленное заявление в смысле солидарности с Россиею и Франциею (текст выделен нами при цитировании), он этим спас бы человечество от того ужасного катаклизма, последствия которого подвергли величайшему риску само существование европейской цивилизации.» - ист. 95, с. 45, 46. Возвращаясь в другом месте к событиям предвоенного периода, С.Д.Сазонов пишет: «Воздержание английского правительства от решительного выступления в эту, полную тревоги, минуту было тем более прискорбно и непонятно, что ни в России, ни во Франции никто не мог допустить сомнения, что Англия так-же искренно прилагала все усилия, чтобы предупредить возникновение европейской войны. Этому служила порукой, бывшего тогда у власти либерального кабинета г‑на Есквита, следовавшего, в этом отношении, преданиям своей партии и, в не меньшей степени, — нравственные качества министра иностранных дел Сэра[6] Эдуарда Грэя, не без основания всю жизнь слывшего убежденным пацифистом.» - ист. 95, с. 221, 222. Догадаться о том, что хозяева дрессированной английской “акулы” кровно заинтересованы в военном “коротком замыкании” и самоуничтожении в нем мощи России и Германии, и потому не сделают никаких заявлений, а все подписанные Англией договоры о союзе с Россией — простые уловки для вовлечения её в планируемую ими войну[7] — выше возможностей чиновников царского правительства. Если не в 1914 году, то хотя бы по завершении войны, в процессе написания своих мемуаров, когда были опубликованы и мемуары других политиков и многие документы, к этому выводу вполне можно было прийти из анализа их всех в совокупности и хотя бы покаяться в прошлых глупостях и служебном несоответствии. Однако С.Д.Сазонов этого не сделал, повторив судьбу многих российских западников: они так и ушли в могилы в бесплодных терзаниях сомнениями на тему о том, что все выглядит как предательство их лично ихними[8] западными кумирами, чего якобы не может быть со стороны лидеров цивилизации, известных им своею “моральной высотой”. Дж.Бюкенен в “Мемуарах дипломата” (ист. 96, с. 126) вспоминает о своих беседах в Петербурге с С.Д.Сазоновым и послом Франции М.Палеологом 11/24 июля 1914 г., после предъявления Австро-Венгрией ультиматума Сербии: «Я ответил, что я догадываюсь об его желании, чтобы Англия совместно с Россией сделала Австрии заявление, что они не могут допустить ее активного вмешательства во внутренние дела Сербии; но даже предположив, что Австрия все же начнет военные действия против Сербии, намерено ли русское правительство немедленно объявить ей войну? Г. Сазонов сказал, что по его личному мнению, Россия мобилизуется, но весь вопрос будет разбираться в совете министров под председательством царя. Я указал, что важнее всего — постараться заставить Австрию продлить (если бы еще пояснил, как заставить: — наша вставка по контексту) 48-часовой срок и в то же время решить, как Сербия должна ответить на требования австрийской ноты. Разговор, начатый в полдень, продолжался и после завтрака, за которым г. Сазонов и г. Палеолог опять уговаривали меня объявить солидарность Англии с Францией и Россией. Помимо того, что я не имел права делать заявления, которое обязывало бы британское правительство, я решил не говорить ничего, что могло бы быть истолковано как поддержка намерения России объявить войну Австрии. Если бы я это сделал, то не только не уменьшил бы возможность мирного решения вопроса, но дал бы лишний повод Германии доказать, что мы толкнули Россию в войну, как она сейчас и пытается это доказать. Я поэтому ограничился указанием, что британское правительство, возможно, объявит в Берлине и в Вене, что так как нападение Австрии на Сербию вызовет выступление России, то Англия не сможет остаться в стороне от всеобщей войны. Это не удовлетворило г. Сазонова, утверждавшего, что мы увеличиваем шансы войны. Получив мой телеграфный отчет об этом разговоре, сэр Эдуард Грэй ответил: “Вы совершенно правильно определили при таких тяжелых обстоятельствах позицию британского правительства.”» 12/25 июля беседы в Петербурге продолжались. О них Бьюкенен сообщает следующее: «Сазонов утверждал, что Австрия стремится утвердить свою гегемонию на Балканах, и то, что она предприняла в Белграде, направлено против России. Позиция Германии, с другой стороны зависит от позиции Англии. До тех пор, пока она рассчитывает на наш нейтралитет, она пойдет на всё; но если Англия твердо станет на стороне Франции и России, войны не будет. Если она этого не сделает, то прольются реки крови, и, в конце концов, она будет вовлечена в войну. Хотя я боялся, что его предсказание почти правильно, но я мог повторить только то, что говорил царю в одной из предыдущих аудиенций, т.е. что Англия лучше проведет роль посредника в качестве друга, который, в случае пренебрежения его советами умеренности, может превратиться в союзника, чем если она сейчас же объявит о своей полной солидарности с Россией [9]. В то же время я выразил глубокую надежду, что Россия предоставит британскому правительству время использовать свое влияние, как мирного посредника, и не будет торопиться с мобилизацией. Если она её проведет, предостерег я его, то Германия не удовлетворится контр-мобилизацией, но сразу объявит ей войну. Г. Сазонов возразил, что Россия не может разрешить Австрии обрушиться на Сербию, но, что я могу быть уверен, что она не предпримет никаких военных действий, если её к тому не принудят.» - ист. 96, с. 128, 129. В Берлине подозревали своих соседей в недоброжелательности по отношению к Германии, о чем С.Д.Сазонов пишет в следующих словах: «Я знал, что германское правительство, несмотря на свою реальную силу, страдало, еще со времен князя Бисмарка, манией преследования и постоянно воображало себя предметом враждебных поползновений со стороны своих западных и восточных соседей. Поэтому я считал своим долгом, посредством совершенно искреннего обмена мыслей по текущим политическим вопросам, действовать, насколько это от меня зависело, успокоительно на это болезненное расположение духа[10].» - ист. 95, с. 75. Не оправдывая политику национального угнетения германизмом славян в Австро-Венгрии и на Балканах, не оправдывая весь западно-европейский колониализм, всё же следует признать, что германский капитализм был обделен колониальными рынками именно соседями Германии, что рассматривалось в Берлине, как несправедливость; и в Берлине не были столь наивны, говоря об общеевропейском заговоре против Германии, как были наивны (или глобально масонски дисциплинированы?) подобные С.Д.Сазонову российские либералы-западники в Петербурге, в отношении истинных целей и средств политики хозяев великобританской дрессированной “акулы” империализма. И приняв решение после Сараевского убийства по наведению своего порядка на Балканах, в Берлине и в Вене внимательно следили за Петербургом и Лондоном. С.Д.Сазонов цитирует письмо от 6 июля 1914 г. императора Франца-Иосифа своему германскому коллеге: «“Стремления моего правительства должны быть направлены к изолированию и уменьшению Сербии” (...) “это[11] окажется только тогда возможным, когда Сербия, составляющая центр панславистской политики[12], будет уничтожена, как политический фактор на Балканах”» - ист. 95, с. 186. Потом С.Д.Сазонов сообщает о германской реакции на это письмо. Вильгельм II заявил Австро-Венгерскому послу Сегени (в передаче австрийского посла своему правительству): «Если бы дело дошло даже до войны между Австро-Венгриею и Россиею, мы (т.е. австрийцы) могли бы быть уверены, что Германия, с обычной союзнической верностью, стала бы на нашу сторону. Россия, впрочем, в настоящем положении вещей еще далеко не готова к войне и хорошенько подумает, прежде чем обратиться к оружию (текст выделен нами: - авт.).» - ист. 95, с. 187. О том, что в Петербурге запросто может сложиться такая ситуация, что хорошенько подумать просто некому, в Берлине и в Вене как-то не подумали. Далее С.Д.Сазонов приводит продолжение ответа германского кайзера в редакции австро-венгерского посла в Берлине: «Если мы (австрийцы), на самом деле убедились в необходимости военных действий против Сербии, то он (император) пожалел бы, если бы мы оставили не использованною настоящую, нам столь благоприятную, минуту (выделено нами: - авт.). Что касается Румынии, — относительно которой в Вене питали большие сомнения, — то император позаботится о том, чтобы король Карл и его советники вели себя как должно.» - ист. 95, с. 187. На с. 189 С.Д.Сазонов приводит выдержку из другого австрийского документа: «... германские руководящие круги и не менее их, сам император Вильгельм, просто хотелось бы почти сказать, — заставляют нас предпринять военное выступление против Сербии (выделено нами: - авт.).» А на с. 190 С.Д.Сазонов цитирует другое донесение в Вену уже упомянутого Сегени: У Германии «имеются верные указания, что Англия не примет в настоящее время участия в войне, которая разразилась бы из-за Балканского вопроса, даже в том случае, если бы она привела к столкновению с Россией или даже с Францией. И не потому, что отношения Англии к Германии улучшились настолько, чтобы Германии более не приходилось опасаться враждебности Англии, но оттого, что Англия ныне совершенно не желает войны и вовсе не расположена вытаскивать каштаны из огня для Сербии или, в конечном результате, для России. Таким образом, из вышесказанного вытекает, что для нас (Австро-Венгрии) общее политическое положение в настоящую минуту, как нельзя более благоприятно.» Это сообщение Австро-Венгерского посла в Берлине остается только сопоставить с приводившейся ранее цитатой из “Воспоминаний” С.Д.Сазонова о его призывах к Великобритании (сэру Эдуарду Грэю) в непосредственно предвоенный период сделать определенное заявление (подобно тому, как это было сделано Великобританией в Агадирском эпизоде) и ответном молчании туманного Альбиона в 1914 г. Хотя мы взяли обе цитаты из одной и той же книги, но для её автора — российского западника — между ними нет никакой связи, хотя так разнолико в Петербурге и в Берлине, Вене выражалась внешнеполитическая декларативная деятельность Великобритании. Если бы Англия сделала такое определенное заявление о солидарности с Сербией и её союзниками, то Вильгельм II не полез бы сам таскать каштаны из огня для Англии, защищая в войне с Россией - от себя самого - колониальную империю Великобритании: но хозяевам лондонской политики необходимо было, чтобы этот “каштан” Вильгельм II вытащил сам без понуканий, по своему произволу. Об этом в Берлине (как в прочем и в Петербурге) догадаться не могли, поскольку патологическая ненависть к славянам, которую Вильгельм всё же признал за собой, застила ясное видение происходящего. Зато «сэр Эдуард Грэй» предлагая совместно с Германией сделать Австро-Венгрии «представление о продлении сроков ультиматума» (ист. 95, с. 192), предъявленного ею Сербии, вряд ли не понимал, что тем самым подливает масла в огонь, хотя и говорит, что «этим путем он полагал, что может быть было бы возможным найти желанный выход из затруднения.» Но это предложение Вильгельм, войдя в раж, прокомментировал на сообщении посла: «Бесполезно», что и требовалось хозяевам «сэра Эдуарда Грэя». На с. 221 о вступлении Великобритании в войну С.Д.Сазонов пишет: «... вряд ли возможно еще предполагать, что г‑н Бетман-Гольвег предвидел вступление Англии в борьбу с Германиею, после обнародования донесения английского посла в Берлине, сэра Эдуарда Гошена, в котором он делает отчет, при каких обстоятельствах состоялось объявление войны Англиею Германии вслед за нарушением ею Бельгийского нейтралитета. Из этого, отныне знаменитого, донесения, видно с неоспоримой ясностью, что объявление войны Англиею было для германского канцлера страшной неожиданностью.» А. фон Тирпиц в своих “Воспоминаниях” (ист. 100) проливает свет на причины этой «страшной неожиданности» для германского канцлера. Он пишет о событиях дня 29 июля (григорианского стиля) 1914 г. следующее: «В этот день в Потстдам прибыл из Англии принц Генрих с посланием от короля Георга V, который сообщил, что Англия останется нейтральной в случае войны. Когда я выразил в этом сомнение, кайзер возразил: “Я имею слово короля и этого мне достаточно.”» (Ист. 100, с. 291). — Так мышеловка, в которую попали самодержавные монархии России и Германии, не несшие глобальной заботливости о благе всех, была захлопнута. После описания реакции германского канцлера на вступление Англии в войну, С.Д.Сазонов продолжает: «Поэтому позволительно думать, что своевременное предупреждение со стороны английского кабинета произвело бы в Германии отрезвляющее действие. Нельзя, очевидно, доказать, что неслучившееся событие имело бы те или иные последствия. Но, в данном случае, имеется, однако сильная презумпция в пользу того взгляда, который без предварительного сговора, я настойчиво отстаивал в Петрограде и который г‑н Пуанкаре защищал в Париже.» — Это понятно, что ни в Петрограде, ни в Париже не рвались воевать против Германии за интересы Великобритании, но как еще мог Лондон принудить Вильгельма II вытащить для него “каштан из огня”, кроме как порождая у него иллюзию, что это не представляет смертельной опасности для режима в Берлине? Так же и по воспоминаниям немецкого адмирала Тирпица (ист. 100), вести мировую войну в планы Германии не входило. Германские планы молниеносной войны в те годы — не плод сверхагрессивности Германии, а интеллектуально нормальная реакция штабов и военной науки этой страны, действительно зажатой в тиски франко-русского союза. Вне зависимости от того, по чьей агрессивности или глупости возникает война, в которой участвует Германия, для Германии тех лет успешный “блицкриг” против Франции, в том числе и через нейтральную Бельгию, — единственная возможность не быть раздавленной тисками франко-русского союза. В случае нейтралитета Англии, Германия могла вести даже довольно длительную войну на два фронта при условии, что морская торговля Германии с нейтральными странами обеспечит её промышленность и население необходимыми сырьевыми ресурсами. Морская блокада побережья Германии, которую начала Англия по вступлении в войну, обрекла Германию на истощение ресурсов и поражение, обусловленное экономическими причинами, а не превосходством противников в военном искусстве. По словам А. фон Тирпица, морская блокада противоречила тогдашнему международному праву. И после того, как Англия отказалась снять эту блокаду, Германия приступила к тотальной подводной войне против английского судоходства, которую едва не выиграла. То есть нормы международного права нарушали, когда им было выгодно (или просто сдуру, как С.Д.Сазонов в своей карпатской выходке в зарубежный лес), все великие европейские державы без исключения, а не только Германия и Австро-Венгрия. Но только на них историки списали всю ответственность за возникновение первой мировой войны ХХ века, и только их обвиняют в нарушении норм международного права, правил и обычаев ведения войны. Англия, в отличие от других участников той войны, делавших региональную политику в своих интересах митингово и громогласно дипломатически, делала из множества их региональных политик глобальную политику в интересах своих хозяев; делала молча, никому и ничего не объясняя: ни целей, ни средств их осуществления; не объясняя ничего ни до, ни после войны.[13] С.Д.Сазонов приводит образец английского послевоенного, с позволения сказать, “объяснения” своего молчания главой английского кабинета лета 1914 г. Асквита: «... до сих пор еще не было дано серьезного доказательства, что угрожающее или хотя бы только непримиримое со стороны Великобритании положение привело бы к тому, что Германия и Австро-Венгрия сошли бы с пути, на который они стали.» - ист. 95, с. 220. Эти слова Асквита относятся к упомянутому эпизоду, когда С.Д.Сазонов просил английского посла Дж.Бьюкенена, чтобы английское правительство сделало определенное заявление о своем отношении к германским и Австро-Венгерским действиям. К.Маркс в работе “Секретная дипломатия XVIII века”[14] высказался в том смысле, что русская дипломатия страшнее, чем русская артиллерия. Мемуары С.Д.Сазонова показывают, что к 1914 г. русская дипломатия явно утратила это качество и впала в непозволительную наивность: Безумие думать, что злые не творят зла — Марк Аврелий (121 - 180 гг.), римский император со 161 г., цитировано по петербургскому изданию: Марк Аврелий Антонин “К самому себе. Размышления”, СПб, 1895 г., ист. 15. По существу в политике Германии тех лет нет никаких хитростей и долгосрочных планов деятельности: носорожья прямолинейность в порыве чувств — лови момент, пока Россия не способна эффективно противостоять, а Англия - по достоверным данным - не будет вмешиваться в Балканский вопрос. То обстоятельство, что германская агентура в Англии давно под колпаком у “Интилледженс сервис” и та пичкает её желательной для политики Лондона информацией, выяснилось только после вступления Великобритании в войну, с началом которой разом была арестована почти вся германская агентура... Созданию такой уверенности в Берлине способствовала и деятельность германского дипломатического корпуса, представители которого ы разных странах мира похоже выдавали в своих сообщениях в Берлин желаемое за действительное. М.Палеолог приводит свою беседу с С.Д.Сазоновым 15/28 июля 1914 г., в которой Сазонов объяснил Палеологу причины нервозности германского посла Пурталеса: «Пурталес сходит с ума потому, что его личная ответственность задета. Я боюсь, что он способствовал тому, чтобы его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая будто Россия не выдержит удара и будто, если, паче чаяния, она не уступит, — то Франция изменит русскому союзу. Теперь он видит, в какую пропасть он низверг свою страну. — Вы уверены в этом? — Почти... Еще вчера Пурталес уверял нидерландского посланника и бельгийского поверенного в делах, что Россия капитулирует и что это будет триумфом для тройственного союза. Я знаю это из самого лучшего источника.» - ист. 98, с. 47. М.Палеолог серию своих воспоминаний издал на основе дневниковых записей, которые, как сообщает, делал ежедневно по ходу развития событий. Поэтому не исключено, что приводимая им беседа с С.Д.Сазоновым действительно раскрывает неблаговидную роль и слабость кайзеровской дипломатии, что и привело к ошибочным воззрениям политиков в Берлине на якобы открытые для Германии возможности мирной экспансии в направлении Ближнего Востока через Балканы. Такова предистория возникновения войны в общеевропейской системе государств, которая в большинстве публикаций на тему начала “первой мировой войны”, опускается и потому остается вне осознания её большинством. Последовательность же внешне видимых событий, якобы ставших причиной той войны, и на которой концентрируют внимание историки, была такова: 28 июня 1914 года (григорианского календаря) — убийство наследника престола Австро-Венгрии юным психопатом, назначенным на роль спускового крючка. После этого следует серия ультиматумов в адрес Сербии со стороны Австро-Венгрии при подстрекательстве из Берлина, поскольку центрально-европейские державы исходили из предположения о возможности для них добиться своих неоколониалистских целей в ходе непродолжительного локального конфликта между ними и Сербией при невмешательстве России, а тем более — Великобритании. 24 июля Австро-Венгрия предъявила Сербии последний ультиматум, по истечении 48-часового срока с момента предъявления которого, намеревалась начать боевые действия против Сербии в случае, если Сербией не будут приняты все пункты этого ультиматума, по существу превращавшего Сербию в город-государство под австрийским протекторатом. Срок предъявления этого ультиматума был избран умышленно так, чтобы затруднить консультации между Россией и союзной ей Францией. Дело в том, что с 20 июля президент Франции Пуанкаре находился с визитом в Петербурге. Вечером 23 июля броненосец “Франция”, на борту которого находился Пуанкаре, покинул Кронштадт. Вена предъявила Белграду согласованный с Берлином ультиматум сразу же по получении сообщения из Петербурга об отплытии Пуанкаре, которому предстояло плавание продолжительностью около четырех суток. В ходе плавания политическая деятельность президента Франции была затруднена как относительной неразвитостью средств дальней радиосвязи, так и чисто военными аспектами, особенно на переходе Балтийским и Северным морем в оперативной зоне безраздельного господства флота Германии. 26 июля из консульства в Праге в Петербург поступило сообщение о еще официально не объявленой, но уже начатой мобилизации Австро-Венгрии. Она была официально объявлена 28 июля одновременно с объявлением Австро-Венгрией войны Сербии. 29 июля Австро-Венгрия начала военные действия против Сербии. К этому времени в Генеральном штабе России было уже известно о близости к завершению Австро-Венгрией мобилизационных мероприятий на её границе с Россией. Но еще до получения в Петербурге известия о переходе австрийскими войсками сербской границы, Россия 29 июля объявила о мобилизации четырех армейских округов, предназначенных действовать против Австро-Венгрии; при этом против Германии еще никакие военноподготовительные мероприятия не проводились. Посол Великобритании в России Дж.Бьюкенен в своих воспоминаниях более подробно, чем Сазонов, описывает события дня 29 июля и упоминает о двух визитах германского посла к министру иностранных дел России. Сазонов же только сообщает о факте своих бесед с германским послом графом Пурталесом, не говоря о числе бесед. 29 июля посол Германии в России между часом и двумя по полудни официально уведомил С.Д.Сазонова о том, что, если Россия не прекратит мобилизационные мероприятия против Австрии, то российская мобилизация автоматически вызовет мобилизацию вооруженных сил Германии в соответствии с союзным договором между Австрией и Германией. Вторично граф Пурталес посетил С.Д.Сазонова в семь часов вечера и «сообщил ему телеграмму германского канцлера с заявлением, что дальнейшее развитие военных приготовлений со стороны России вызовет соответствующие меры со стороны Германии, и что это означает войну (выделено нами: - авт.). Такое заявление было равносильно ультиматуму[15]. Тем временем русское военное министерство получило сведения об обширных военных приготовлениях, тайно производимых Германией, и о всеобщей мобилизации в Австрии. Приходилось пересмотреть ситуацию. В этот вечер царь, уступая давлению со стороны своих военных советников, неохотно подписал приказ о всеобщей мобилизации. спустя несколько часов после этого он получил следующую телеграмму от германского императора: “Я уверен, что возможно непосредственное соглашение между вашим правительством и Веной, которому старается способствовать мое правительство. Естественно, что военные приготовления России, представляющие угрозу для Австро-Венгрии, только ускорят катастрофу, которой мы оба стараемся избегнуть.” Император Николай ответил следующим образом: “Благодарю за примирительную телеграмму, хотя официальное сообщение, представленное вашим посланником в мое министерство иностранных дел, было составлено совсем в другом тоне. Прошу вас объяснить разницу. Было бы правильным передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию. Полагаюсь на вашу мудрость и дружбу.” Отправив эту телеграмму, царь Николай вызвал к телефону одного за другим военного министра и начальника генерального штаба и отменил всеобщую мобилизацию. Но мобилизация уже началась, и остановка её, как возражали оба генерала, выбьет из колеи всю военную машину. Царь, однако, продолжал настаивать. Но не смотря на его категорический приказ, военные власти продолжали всеобщую мобилизацию без его ведома. Тем временем немецкий посланник узнал, что происходит, и в два часа ночи <с 29> на 30 июля приехал в министерство иностранных дел. Видя, что война неизбежна он растерялся и попросил Сазонова посоветовать ему, что телеграфировать своему правительству. Сазонов набросал следующую формулу: “Если Австрия, признавая, что конфликт с Сербией принял характер общеевропейской важности, объявит о своей готовности взять обратно пункты ультиматума, покушающиеся на принципы сербского суверенитета, Россия обязуется остановить всякие военные приготовления.» - ист. 96, с. 131, 132. 30 июля известие о мобилизации Германией её вооруженных сил, происхождение которого не вполне понятно, поступило в Петербург по дипломатическим каналам. С.Д.Сазонов пишет о нем следующее: «Около полудня 30-го июля в Берлине появился отдельный выпуск германского официоза “Lokal Anzeiger’a”, в котором сообщалось о мобилизации германских армий и флота. Телеграмма Свербеева[16] с этим известием была отправлена незашифрованною в Петроград, через несколько минут после появления означенного листка, и получена мною два часа спустя. Вскоре после отправления своей телеграммы Свербеев был вызван к телефону и услышал от фон-Яго опровержение известия о германской мобилизации. Это сообщение он передал мне также по телеграфу, без всякого замедления. Тем не менее, на этот раз телеграмма попала в мои руки со значительным опозданием. История появления известия о германской мобилизации до сих пор не вполне выяснена. Несомненно одно, что оно появилось на другой день после заседания в Потсдаме коронного Совета и, так или иначе, с ним связано. Никто, конечно не удивится, что к этому известию в России отнеслись весьма серьезно и что декрету о мобилизации армии больше поверили, чем его опровержению. Германские источники относятся к ней различно. Официальные или сочувствующие правительству издания не придают ему никакого значения, оппозиционные же считают его соответствующим истине. Во всяком случае само германское правительство допускает, что оно не осталось без влияния на решение России в вопросе об объявлении всеобщей мобилизации 31-го июля. Так Бетман-Гольвег писал князю Лихновскому, что он думает, что русскую мобилизацию можно объяснить ложными слухами, хотя и тотчас опровергнутыми, о германской мобилизации, которые ходили 30-го по городу и которые могли быть преданы в Петроград. А это были не слухи, а определенное сообщение отдельного выпуска официозного органа.» - ист. 95, с. 240, 241. Около 2 часов дня 30-го июля начальник Генерального штаба генерал Янушкевич по телефону обратился к С.Д.Сазонову с просьбой о встрече для личной беседы. В её ходе он уведомил С.Д.Сазонова о том, что германская мобилизация уже проводится и «подвинулась вперед гораздо дальше, чем это предполагалось, и что в виду той быстроты, с которой она, вообще, могла быть произведена (сноска в тексте: По выражению Мольтке германская армия находилась в состоянии постоянной мобилизации), Россия могла оказаться в положении величайшей опасности, если бы мы провели нашу собственную мобилизацию не единовременно, а разбили её на части. Генерал прибавил, что мы могли проиграть войну, ставшую уже неизбежной, раньше чем успели бы вынуть шашку из ножен.» - ист. 95, с. 242. Далее С.Д.Сазонов приводит слова начальника генерального штаба Янушкевича о том, что военным «до сих пор не удалось получить от Его Величества разрешение издать указ об общей мобилизации и что им стоило величайших усилий добиться согласия Государя мобилизовать четыре военных округа против Австро-Венгрии, даже после объявления ею войны Сербии и бомбардировки Белграда, несмотря на то, что сам Государь заявил Кайзеру, что мобилизация у нас не ведет еще неизбежно к открытию военных действий.» При этом С.Д.Сазонов особо подчеркивает: «Ту же разницу между мобилизацией и войной проводили у нас на всех ступенях военной администрации и это было хорошо известно всем иностранным военным представителям в Петрограде (курсив наш: - авт.).» - ист. 95, с. 243. После этого С.Д.Сазонов по телефону испросил аудиенцию у царя и выехал в Петергоф. В начале четвертого часа по полудни 30 июля Сазонов начал свой доклад царю об обстановке и своей беседе с военными и к 16 часам его завершил. После обмена мнениями царь согласился на проведение всеобщей мобилизации: «Вы правы. Нам ничего другого не остается делать, как ждать нападения. Передайте начальнику генерального штаба мое приказание о мобилизации[17].» - ист. 95, с. 249. Дж.Бьюкенен также пишет об этой аудиенции более детально: С.Д.Сазонова «застал царя глубоко взволнованным телеграммой, только что полученной от германского императора. Она гласила; “Моему посланнику дана инструкция обратить внимание вашего правительства на опасности и серьезные последствия мобилизации. Я говорил то же самое в последней телеграмме. Австрия мобилизовалась только против Сербии и только частично. Если Россия мобилизуется против Австро-Венгрии, роль посредника, которую вы так любезно на меня возложили, и которую я принял только по вашему желанию, делается сомнительной, если не совершенно невозможной. Вся тяжесть решения теперь лежит на ваших плечах. Вы несете ответственность за войну и мир.”» - ист. 96, с. 132. С.Д.Сазонов не приводит текста этой телеграммы, но сообщает в связи с обсуждением её на этой аудиенции: «Эта телеграмма не успела еще дойти до меня и я ознакомился с нею только в кабинете Государя. Я видел по выражению его лица, насколько он был оскорблен её тоном и содержанием. Одни угрозы и ни слова в ответ на предложение передачи австросербского спора в Гаагский трибунал. Это спасительное предложение, если бы не счастливая случайность, о которой я упомянул, осталось бы, посейчас никому неизвестно[18]. Дав мне время внимательно перечитать злополучную телеграмму, Государь сказал мне взволнованным голосом: “Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился лишь на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требования Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной Австро-Венгерской армии. Это безумие.» - ист. 95, с. 247. В ответ была послана телеграмма следующего содержания: «Я посылаю <имеется в виду в Берлин> сегодня ночью Татищева[19] с инструкциями. Принимаемые теперь военные меры были решены пять дней тому назад для защиты против Австрии. Я надеюсь от всего сердца, что эти меры никоим образом не повлияют на ваше положение посредника, которое я ценю очень высоко. Необходимо сильное давление на Австрию, чтобы могло произойти соглашение.» - ист. 96, с. 133. Как видно из ранее цитированных германских документов, именно это и не входило в планы кайзера Вильгельма II, но телеграмма интересна тем, что показывает насколько в Петербурге не понимали существа глобальной и европейской в целом системы отношений и взаимных притязаний государств. Сразу же по завершении аудиенции С.Д.Сазонов из Петергофа позвонил Янушкевичу и сообщил повеление государя. Янушкевич ответил, что «у него сломался телефон». Смысл этой фразы в том, что он отдает приказ о всеобщей мобилизации, которая не может быть прервана до её завершения. Известие об объявлении Россией всеобщей мобилизации, вызвало шок в Берлине, поскольку мобилизация приграничных к Германии военных округов была воспринята немцами, рассуждающими логично и целесообразно, как первый шаг России в начатии ею войны против Германии. В Берлине не могли представить себе всеобщей мобилизации без намерения привести войска в действие против сопредельных мобилизованным военным округам государств. 31 июля в Берлине, как сообщает С.Д.Сазонов, ранее чем поступили сведения об объявлении Россией всеобщей мобилизации, было объявлено состояние военной опасности (Kriegsgefahrzustand). Вряд ли в связи с этим, а в порядке обычного телеграфного обмена последовала телеграмма Николая II Вильгельму II: «По техническим причинам я не могу остановить свои военные приготовления. Но до тех пор, пока переговоры с Австрией не прерваны, мои войска воздержатся от всякого выступления. Даю вам честное слово.» - ист. 96, с. 133. Кайзер Вильгельм ответил: «Я сделал всё, что мог, в своих усилиях сохранить мир. Не я буду нести ответственность за то ужасное несчастье, которое грозит теперь всему цивилизованному миру. От вас зависит отвратить его. Моя дружба к вам и к вашей стране, которую мой дед завещал мне на своем смертном одре, всегда для меня священна. Я был верен России, когда несчастье поразило её, особенно во время последней войны. В настоящий момент вы еще можете спасти европейский мир, остановив ваши военные приготовления.» - ист. 96, с. 133. По существу это не ответ на разъяснения своей политики Николаем II, а ультиматум в форме намека, который, если не будет принят, то означает войну. В полночь с 31 июля на 1 августа германский посол посетил С.Д.Сазонова. С.Д.Сазонов пишет: «... германский посол вручил мне ультиматум, в котором Германия требовала от нас, в двенадцати часовой срок, демобилизации призванных против Австрии и Германии запасных чинов. Это требование, технически невыполнимое, к тому же носило характер акта грубого насилия, так как в замен роспуска наших войск, нам не обещали однородной меры со стороны наших противников. Австрия в ту пору уже завершила свою мобилизацию, а Германия приступила к ней в этот самый день объявлением у себя “положения опасности войны”, а, если верить главе временного Баварского правительства, Курту Эйснеру, вскоре затем убитому, — то и тремя днями раньше. Как будто этого всего было недостаточно, германский ультиматум предъявлял нам еще требования каких то объяснений по поводу принятых нами военных мер. Ни по существу, ни по форме эти требования не были, само собою разумеется, допустимы. Военные приготовления наших западных соседей представляли для нас величайшую опасность, от которой нас могло оградить только немедленное прекращение ими всяких мобилизационных мер. Не приходится говорить о том, что демобилизация, в эту минуту, внесла бы полное и непоправимое расстройство во всю нашу военную организацию, которою наши противники, оставаясь мобилизованными, не замедлили бы воспользоваться, чтобы беспрепятственно осуществить свои замыслы. Передавая мне ультиматум своего правительства германский посол обнаружил большую возбужденность и настойчиво повторял свое требование демобилизации. мне удалось сохранить мое спокойствие и я мог разъяснить ему, без раздражения, причины, по которым русское правительство не могло пойти на встречу желаниям Германии.» - ист. 95, с. 257, 258. Германия и Австро-Венгрия таким образом угрожали Сербии, а не России, в отношении которой они проводили политику шантажа и запугивания угрозой военного столкновения, дабы исключить вмешательство России на стороне Сербии в наведение ими германского порядка на Балканах. Россия проявила неуступчивость к шантажу, но не смотря на то, что Россия ещё не объявила войны ни Австро-Венгрии, ни подстрекавшей её Германии, в Берлине не смогли придумать ничего иного, как объявить России войну, хотя многие и понимали, что это — предопределенно проигранная война: Франция — союзник России, имеет к Германии территориальные претензии (Эльзас, Лотарингия, отторгнуты от Франции во франко-прусской войне 1871 г.), а в затяжной войне на два фронта шансов одержать победу у Германии весьма мало. Кроме того, своим объявлением войны Германия предоставила Италии и Румынии формальный повод не оказывать ей военную поддержку, которую те обязаны были оказать Германии в случае нападения на неё Франции и России соотвественно (ист. 100, с. 294). Отказаться от своих претензий к Сербии у лидеров центрально-европейских держав не хватило ни ума, ни воли, поскольку была надежда реализовать мизерный шанс победы в “блиц-криге” над франко-русскими союзниками поочередно. 1 августа (19 июля юлианского календаря - ст. ст.) за отказом России выполнить требования германского ультиматума следует объявление войны Германией России. С.Д.Сазонов пишет: «Этот шаг, последний и бесповоротный, был совершен Германией в субботу 1-го августа. В 7 часов вечера ко мне явился граф Пурталес и, с первых же слов, спросил меня, готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на представленный ультиматум. Я ответил отрицательно и заметил, что хотя общая мобилизация не могла быть отменена, Россия, тем не менее, была расположена, по прежнему продолжать переговоры для разрешения спора мирным путем. Граф Пурталес был в большом волнении. Он повторил свой вопрос и подчеркнул тяжелые последствия, которые повлечет за собой наш отказ считаться с германским требованием отмены мобилизации. Я повторил уже данный ему раньше ответ. Посол, вынув из кармана сложенный лист бумаги, дрожащим голосом повторил в третий раз тот же вопрос. Я сказал, что не могу дать ему другого ответа. Посол с видимым усилием и глубоко взволнованный, сказал мне: “в таком случае мне поручено моим правительством передать Вам следующую ноту.” Дрожащая рука Пурталеса вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны. В ней заключалось два варианта, попавшие, по недосмотру германского посольства, в один текст. Эта оплошность обратила на себя внимание лишь позже, так как содержание ноты было совершенно ясно. К тому же я не имел времени, в ту пору, подвергнуть её дословному разбору. После вручения ноты посол, которому видимо стоило большого усилия исполнить возложенное на него поручение, потерял всякое самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя: “Кто бы мог предвидеть, что мне придется покидать Петроград в таких условиях!” несмотря на собственное мое волнение, с которым мне, однако, удалось овладеть, я почувствовал к нему искреннюю жалость и мы обнялись перед тем, что он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета.» - ист. 95, с. 259, 260. 2 августа (20 июля ст. ст.) после объявления войны России Германией Николай II, первым открыто объявивший мобилизацию, выступил с манифестом об ответном объявлении войны Россией Германии. 6 августа (24 июля ст. ст.) Австро-Венгрия объявила войну России. После этого в войну втянулись все прочие её участники, связанные друг с другом союзническими обязательствами. Многие источники утверждают, что Германия успела скрытно произвести мобилизацию, которая не попала в цепь внешне видимых событий, но упреждала русскую мобилизацию, что и позволило Германии на следующий день после объявления Россией мобилизации объявить войну России. Однако в Германии имелось противоположное мнение по этому вопросу, а именно А. фон Тирпиц в своих “Воспоминаниях” утверждает следующее: «В действительности Россия начала мобилизацию 25-го и это её преимущество сильно повредило нам, когда военные машины пришли в действие.» (Ист. 100, с. 292). Эти споры о том, кто раньше начал мобилизацию, несколько напоминают анекдот о взаимных претензиях бееззубого и зубастого, поедающих пищу из общей тарелки: беззубый жалуется, что его объел зубастый, поскольку ему нечем жевать; а зубастый жалуется, что его объел беззубый, поскольку, пока он жует, беззубый проглатывает всё целыми кусками не жуя. Однако несомненно одно, что воевать на два фронта Германия не собиралась, но оказалась втянута в самоубийственную войну на два фронта вопреки её намерениям: это говорит о том, что она, как и Россия, — жертва обстоятельств, которыми управлял хозяин войны, а не кто-то один из её участников, или все они в совокупности. Все германские планы “блицкригов” той поры в войне на два фронта — не норма германской военной стратегии, а попытки военно-силовой компенсации ошибок политиков. Во время описанных предвоенных событий Г.Е.Распутин был в селе Покровском (место постоянного жительства его семьи), где 28 июня[20] замаскировавшаяся под нищенку террористка пырнула его ножом в живот, после чего он долго залечивал раны и не мог выехать в Петербург. Не имея возможности лично объяснить Николаю II происходящее и перспективы течения событий, он, тем не менее, из Покровского прислал ему несколько телеграмм, умоляя царя не встревать в европейскую войну, которая приведет к катастрофе России. И в этой связи интересно обратить внимание на то, что нашлись силы, которые, упреждая события сценария вовлечения России в войну, предприняли покушение на жизнь представителя российских знахарских кланов при дворе, дабы в критический период времени воздействие на течение событий - со стороны масонских специалистов по социальной магии - некому было заблокировать с социального уровня в организации Мироздания. К этому времени опыт эффективности вмешательства русского знахарства в масонскую геополитику уже был. О нем ист. 11, изд. 3, с. 170 сообщает: «Еще в 1912 году Распутин чуть ли не на коленях умолял царя не ввязываться в балканскую войну, за что стояли великий князь Николай Николаевич и его окружение. Безграмотный Распутин неизменно повторял — война положит конец России и династии. Распутинские настроения в 1912 году стоили ему добрых отношений с Николаем Николаевичем, а телеграммы в июле 1914 года резко ухудшили отношения с царем. Николай II раздраженно порвал их.» Г.Е.Распутин, будучи знахарем, оказался прав, но ему не вняли, “элитарные” амбиции и великодержавные страсти возобладали над здравым смыслом и царская бюрократия пошла на поводу у глобального масонства к своей погибели. Имел ли Г.Е.Распутин ощущение того, что ему не следует летом 1914 г. оставлять Николая II наедине с его “элитарным” окружением, осталось неизвестным. Но коли один раз в подобной ситуации за два года до того он уже предупредил о последствиях участия России в европейской войне, то встает вопрос: сколько можно царя водить на помочах как геополитически несмышленого младенца? Как бы кто из историков не относился к свидетельствам о Г.Е.Распутине его современников, но если не кривить душой, то следует признать, что Распутин дважды выдал государственной власти предостережения о неотвратимых последствиях вступления России в европейскую войну. Вступая вопреки им в коалиционную войну, и в ходе неё, Николай II игнорировал главные внешнеполитические постулаты Александра III: «За то, что происходит на Балканах, я не отдам жизни ни одного русского солдата»; «У России есть только два верных союзника: её армия и флот...» И отношение иных “союзников” к России в той войне полностью подтвердило правильность взглядов Александра III, что нашло свое выражение и в армейском афоризме времен войны: «Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата», в коем выражен истинный смысл геополитики хозяев Запада в последние 1000 лет. Вопрос же о религиозности Николая II, “крестном пути царя” и высшей предопределенности вступления России в ту войну и гибели в ней исторически сложившейся к тому времени государственности, мы пока оставим в стороне. Дело Бейлиса тоже имеет определенное отношение к той войне, но и его влияние на ход событий мы также рассмотрим позднее. Кроме того, новые долги России по полученным во Франции после русско-японской войны кредитам, сыграли далеко не последнюю роль в определении курса внешней политики страны и во втягивании её в очередную самоубийственную войну в составе чуждой её долгосрочным интересам коалиции.
[1] Настоящий раздел в 1996 г. выделен из предыдущего раздела в процессе иллюстрации уже сказанного в нём фактами, сообщаемыми в источниках, переизданных после 1991 г. и недоступных во время создания рабочей редакции в 1987 - 1990 гг. [2] Императору Францу-Иосифу I (1830 - 1916) исполнилось 84 года. [3] 9.10.1912 - 30.05.1913. [4] После этого Германия вложила меч в ножны и дипломатическим путем получила от Франции некоторое количество болот в экваториальной Африке, признав её особые права в Марокко. [5] Министр иностранных дел Великобритании в те годы. [6] С.Д.Сазонов пишет с заглавной «Сэр», будто всякий английский “сэр” — Господь или хотя бы свой император. [7] В 1939 г. англичане пытались повторить этот сценарий, но Советское правительство, увидев ни к чему их необязывающую сущность военных предложений Франции и Великобритании на переговорах в Москве, под носом у обеих делегаций заключило договор о ненападении с Германией. [8] Эта форма местоимения не опечатка и не косноязычие; она точнее указует на смысл, чем литературно нормативное «их»: пора возвращаться к нормам живой, понятийно точной речи. [9] Текст подчеркнут нами при цитировании: даже из этих слов можно догадаться, что Англия не заинтересована в решительном предотвращении войны, но уже готова вступить в неё для придания войне правильного, с её точки зрения, течения. Открыто призывать других к войне за английские интересы — глупо; но с английской точки зрения не менее глупо и мешать им воевать за её интересы, коли они не могут сдержаться. Она же сама знает, когда и как вступить в созревшую войну. [10] Эту фразу так и хочется продолжить словами: «с какою целью я и рассказал румынскому королю, о том как начнется общеевропейская война, а также предпринял выходку в лес на территорию нашего потенциального противника в Карпатах.» [11] Т.е. создание нового Балканского союза под покровительством Тройственного союза, иными словами полное подчинение Балкан Австро-Венгерской политике — замечание С.Д.Сазонова по контексту. [12] В России тех лет и позднее принято отрицать проведение “панславистской политики”. Но тем не менее должно признать, что на протяжении последних двух столетий существования, Россия некоторую политику в отношении славянских народов за пределами её территории проводила. Это — объективная историческая данность, которую некоторым образом воспринимали в Берлине и в Вене. И следует признать за немцами право быть немцами, и выражать их видение политических процессов в избранной ими терминологии, а не в терминах славянофильства и православия. [13] Возможно потому, что её политики следовали коллективному бессознательному, долговременных целей деятельности которого не понимали и сами. Поэтому многих из них также нет оснований упрекать в лицемерии, вероломстве и далеко идущих глобальных злоумышлениях, поскольку по отношению к коллективному бессознательному (национальным культурно обусловленным “историческим инстинктам”) они был только проводниками, инструментами его деятельности. [14] За 70 лет власти марксистов, так и не изданной полностью на русском языке, и известной по выдержкам из неё, приводившимся в работах советских историков и военных аналитиков времен сталинизма. [15] С.Д.Сазонов в своих воспоминаниях пишет: «Свое сообщение сам граф Пурталес назвал “дружественным предостережением”» - ист. 95, с. 235. [16] С.Н. Свербеев — посол России в Германии. [17] Следует обратить внимание, что Дж.Бьюкенен пишет об отдании приказа о всеобщей мобилизации России уже 29 июля, колебаниях Николая II и попытках остановить всеобщую мобилизацию, после получения телеграммы Вильгельма II, и об отдаче 30 июля по телефону приказа о проведении всеобщей мобилизации. То есть иностранные дипломаты в тонкостях военной организации России не разбирались: частичной мобилизации от полной не отличали, а почему между мобилизацией и войной русские проводят какую-то разницу им тем более было непонятно, вопреки тому, что пишет С.Д.Сазонов; эта разница между объявлением мобилизации и решением о последующем начале военных действий была непонятна и главам государств как союзников России, так и её потенциальных противников. Иными словами, в 1914 г. дипломатия России говорила на языке, не понятном для тех, к кому она обращалась. [18] Речь идет о телеграмме Николая II кайзеру Вильгельму от 29 июля, заканчивавшуюся словами: «Было бы справедливо повергнуть Австро-Сербский спор на решение Гаагского трибунала. Я доверяю твоей мудрости и твоей дружбе.» С.Д.Сазонов сообщает, что в Берлине она не вызвала никакого отклика, кроме собственноручно написанного на полях Вильгельмом II «выразительного восклицания, заимствованного из берлинского простонародного жаргона.» С.Д.Сазонов также сообщает, что опубликовав в “Белой книге” телеграфный обмен между Берлином и Петербургом, немцы сами ни словом упомянули об этой телеграмме Николая II. В российском же “Правительственном вестнике” она была опубликована только, через шесть месяцев после своего отправления (хотя её следовало опубликовать в газетах в тот же день). Столь запоздалая её публикация вызвала изумление среди правительств союзников России и нейтралов. «Петроградские представители спрашивали меня, — пишет С.Д.Сазонов — как могло случиться, что документ такой важности оставался никому неизвестным целых полгода. Ответ бы очень прост: я сам не знал о его существовании. Государь отправил свою телеграмму в Потсдам, под влиянием угнетающей его заботы о сохранении европейского мира, прямо из Петергофа и затем, из-за огромной массы всяких дел, забыл передать её мне, пока не напал на неё случайно в январе 1915‑го года.» - ист. 95, с. 236. [19] Генерал Татищев к этому времени в течение нескольких лет занимал должность состоящего при дворе кайзера Вильгельма свитского генерала. (Ист. 95, с.245) [20] В тот же день было совершено и убийство в Сараево наследника престола Австро-Венгрии: то есть, как и русско-японскую войну имел место глобальный масштаб координации антисамодержавных действий.
|
Аудиокниги | Музыка | онлайн- видео | Партнерская программа |
Фильмы | Программы | Ресурсы сайта | Контактные данные |
Уважаемый посетитель! Если Вам понравился мой сайт -просьба- кликни по какой-нибудь рекламке
Этот день у Вас будет самым удачным! Добра, любви и позитива Вам и Вашим близким!
Грек
.
|
|
каталог |