Семинары Р.В. Коннера

Методики НЛП высшего уровня

Оглавление

 TOC \h \z \t "Заголовок 3,1,Заголовок 4,2,Заголовок 5,3" Предпосылки НЛП. PAGEREF _Toc24994917 \h 1

Эриксоновские речевые обороты.. PAGEREF _Toc24994918 \h 3

Разновидности двойной связки. PAGEREF _Toc24994919 \h 9

Случай первый. PAGEREF _Toc24994920 \h 10

Случай второй. PAGEREF _Toc24994921 \h 12

Случай третий. PAGEREF _Toc24994922 \h 13

Случай четвертый. PAGEREF _Toc24994923 \h 15

Лечение множественных травматических переживаний. PAGEREF _Toc24994924 \h 16

Преимпринтинг PAGEREF _Toc24994925 \h 17

Случай 1: Тревога. PAGEREF _Toc24994926 \h 17

Случай 2. Сексуальная реакция. PAGEREF _Toc24994927 \h 19

Случай 3. Изменения последствий отрицательных запечатлений прошлого. PAGEREF _Toc24994928 \h 20

Новое представление о себе. PAGEREF _Toc24994929 \h 21

I. Сбор информации и подготовка. PAGEREF _Toc24994930 \h 21

II. Процесс изменения представления. PAGEREF _Toc24994931 \h 22

6.     От представления к сомнению. PAGEREF _Toc24994932 \h 22

III. Проверка. PAGEREF _Toc24994933 \h 22

«Генеральная уборка». PAGEREF _Toc24994934 \h 23

Шаги «Генеральной уборки». PAGEREF _Toc24994935 \h 23

Часть I. PAGEREF _Toc24994936 \h 23

Часть II. PAGEREF _Toc24994937 \h 24

Часть III. PAGEREF _Toc24994938 \h 25

Переключатель. PAGEREF _Toc24994939 \h 26

Шаги переключателя. PAGEREF _Toc24994940 \h 26

Источники материалов. PAGEREF _Toc24994941 \h 29

Предпосылки НЛП

НЛП – это исследование структуры субъективного переживания. Оно привело к таким концепциям, как Мета-модель, «сенсорная четверка», стратегии, субмодальности, и к созданию ряда эффективных методов коммуникации и терапии. Но эти концепции и методы – это не НЛП, точно так же, как пенициллин – не наука. НЛП – это не результаты, а сам процесс исследования.

Приведенные ниже предпосылки составляют основу модели НЛП; они оцениваются в соответствии с их полезностью. Проверка этих предпосылок сводится к тому, что вы действуете так, как если бы они были верны, а затем наблюдаете результаты.

1. Каждый человек живет в своей собственной, уникальной модели мира, и эти модели неизбежно отличаются от самого мира.
2. В любой ситуации каждый человек делает лучший выбор из всех, какие он может себе представить в данный момент.
3. Внутренние ресурсы каждого человека доставляют ему потенциал для решения его проблем.
4. Есть различие между человеком и его поведением.
5. За каждым поведением стоит некоторое положительное намерение.
6. Смысл коммуникации заключается в вызванной ею реакции, а не в том, что предполагалось сообщить.
7. В человеческих взаимодействиях наибольшее влияние на результат имеет тот, кто проявляет наибольшую гибкость и разнообразие в поведении.
8. Память и воображение используют одни и те же нервные цепи и потенциально имеют одно и то же действие.
9. Знание, мышление, память и воображение возникают из последовательностей и сочетаний систем представления.
10. Психика и тело – это части одной и той же системы. Поэтому существует параллелизм и взаимосвязь между нашими внутренними нервными процессами и нашими внешним наблюдаемым поведением.
11. Метод проб и ошибок составляет часть процесса обучения. Если вы не получили желаемых результатов, это не значит, что вы потерпели неудачу; это значит, что вы получили обратную связь.
12. Если то, что вы делаете, не действует, сделайте что-нибудь другое.

Эриксоновские речевые обороты

Во всех терапевтических взаимодействиях терапевту нужно проявлять внимание к особому способу, которым клиент организует свой опыт, то есть к модели мира клиента и тому, как он использует процессы моделирования (обобщение, исключение и искажение) при построении этой модели. Умение терапевта выявлять и использовать модель мира и процессы моделирования клиента в значительной степени определяют его способность успешно присоединиться к клиенту. Присоединение является основой любой успешной терапии. Мы полагаем, что словесное присоединение терапевта к клиенту можно считать успешным, когда речевые обороты терапевта принимаются клиентом, как точное описание его текущих переживаний.

Есть две основных категории, эффективных в словесном присоединении к клиенту:

1) Описания текущих, наблюдаемых переживаний клиента;

2) Описания текущих, внешне ненаблюдаемых переживаний клиента.

Первая категория словесного описания зависит, прежде всего, от способности терапевта проводить тонкие зрительные и слуховые различия, когда он наблюдает за клиентом и слушает его, и включать эти различия в свое продолжающееся описание поведения клиента. Например, терапевт может воспользоваться такими описаниями:

«. . . Вдыхая и выдыхая – с каждым вдохом и с каждым выдохом . . .»

«. . . Рука поднимается, поднимается . . .»

причем эти описания, в действительности, располагаются во времени так, чтобы они являлись точными описаниями переживания клиента, то есть произносятся, когда клиент и в самом деле вдыхает или выдыхает, или когда рука клиента и в самом деле поднимается. В присоединении этого рода ничем нельзя заменить способность терапевта проводить тонкие зрительные и слуховые различия. Хотя Эриксон обладает несравненной способностью делать эти тонкие различия, и он успешно включает замеченные им различия в свои текущие описания, он использует эти различия не только в словесном присоединении. В процессе присоединения терапевт действует наподобие изощренного механизма биологической обратной связи. Он может делать это прежде всего словесно. Но кроме того, терапевт может использовать свое положение тела и движения, свой тон голоса и скорость речи в качестве механизмов присоединения, как это с поразительной эффективностью делал сам Эриксон. Он часто перенимал тон голоса, скорость речи клиента и ее синтаксическое строение, приспосабливая свое дыхание, положение тела и жесты, чтобы подстроиться к нему. Таким образом, клиент ощущает свое дыхание, поднятие и опускание своей груди, и одновременно видит тело Эриксона, повторяющее те же ритмические движения.

Эриксон всеми различными способами расширяет применение этих принципов. Он не только подстраивается к дыханию клиента своим дыханием, но также подстраивается темпом своей речи к его дыханию или к частоте пульса, которую он определяет, наблюдая за расширением и сокращением вен клиента. Он использует слова и фразы, услышанные им от клиента и интонации голоса клиента. В сущности, он превращает все свои выходные каналы в механизм обратной связи, осуществляющий подстройку к субъективным переживаниям и на сознательном, и на подсознательном уровне. Клиенты редко осознают сложные способы, с помощью которых Эриксон подстраивается к ним. Эта неосознанность, по-видимому, является важной составляющей в быстром, эффективном наведении транса. Такой комплексный тип присоединения будет рассмотрен подробнее в другой статье. Здесь же мы сосредоточим внимание на словесных аспектах работы Эриксона.

Таким образом, первая категория присоединения предполагает способность терапевта словесно подстраиваться к текущим переживаниям клиента. Сюда входят очевидные способы поведения, например:

«. . . когда вы сидите здесь, слушая мой голос . . .»

и менее очевидное поведение. Здесь уместно привести случай, где Эриксон делает внушение клиенту, чтобы его руки поднялись. Он делает это в тот момент, когда клиент вдыхает. Если руки у вас лежат на бедрах, и вы делаете вдох, у вас возникает ощущение, будто ваши руки приподнимаются. Эриксон подстраивает свои словесные внушения к тем переживаниям, которые, как ему уже известно заранее, будут у клиента. Он обсуждает этот пример присоединения с Джоном Уиклендом.

Уикленд: «Я не уверен, то ли вы приняли отсутствие реакции за реакцию или, при едва заметной реакции, вы сказали: «она поднимается». Несколько раз, когда вы говорили это, я не мог определить, происходило что-нибудь или нет».

Эриксон: «Нечто и в самом деле происходило. Положите руку на бедро, сделайте глубокий вдох. Что произошло с вашей рукой?»

Уикленд: «Она поднимается!»

Эриксон: «Вы выбираете момент вдоха. И они не могут этого отрицать. . . Я решил позднее, что я выделю это особенно, используя каждый второй вдох, чтобы сказать «поднимается»».

В присоединении к текущим переживаниям клиента, цель терапевта – присоединиться настолько успешно, чтобы он мог повести клиента в его переживаниях. Другими словами, как только клиент принимает (обычно на подсознательном уровне) описание терапевта как точное отображение его текущих переживаний, то размывается граница между описанием нынешнего поведения клиента и того, что он будет переживать в следующий момент. Типичный прием Эриксона – сделать ряд присоединяющихся высказываний, таких, что клиент может сразу же убедиться в их истинности, а потом связать их с высказыванием, описывающим поведение, которое терапевт хочет вызвать у клиента. Связки между высказываниями могут различаться по своей силе. Самой слабой связкой является простой союз, например, использование слова и:

«. . . Вы сидите здесь, слушая мой голос и расслабляясь все больше и больше . . .»

«. . . Вы вдыхаете и выдыхаете, и вам становится все любопытнее, чему вы можете научиться . . .»

Несколько более сильную связку мы назовем косвенно-причинной. В ней используются такие выражения, как: когда; пока; в то время, как; по мере того, как, они соединяют высказывания, связывая их во времени.

«. . . Пока вы устраиваетесь поудобнее на этом стуле, вы можете начать расслабляться . . .»

«. . . В то время, как вы раскачиваетесь вперед и назад, вы можете войти в транс . . .»

Сильнейшую употребляемую форму связки мы назовем причинно-следственной; в ней используются слова, прямо указывающие на причинность, такие, как: заставляет, делается, становится. Например:

«. . . и с каждым вдохом вам становится все спокойнее и спокойнее . . .»

Важной чертой этих типов соединения является не логичность всего высказывания, а действенность самой связки между текущим поведением клиента и его следующим переживанием. Применение Эриксоном этих принципов соединения – отличный пример его способности использовать свойственные самому клиенту принципы моделирования, чтобы присоединиться к нему и повести его в новом, терапевтически полезном направлении. Следует особенно подчеркнуть, что в случае более сильных форм соединения, в косвенно-причинных и причинно-следственных высказываниях, важна не логика, а процессы моделирования, с помощью которых клиент организует свой опыт. Точнее, поскольку клиенты принимают косвенно-причинные и причинно-следственные связки как принципы организации своего опыта, Эриксон просто использует эти принципы моделирования в терапевтических целях. Заметьте, что применяя любой из этих типов соединения, терапевт начинает с чего-то уже происходящего и связывает это с желательным следующим шагом. Терапевт будет особенно эффективен, если он (она) начнет с самой слабой формы соединения и постепенно перейдет к более сильной форме.

Ко второму типу присоединяющихся высказываний относятся описания текущих, внешне ненаблюдаемых переживаний. Сначала это кажется чем-то невозможным. Как может терапевт описать чьи-либо переживания, если они внешне ненаблюдаемы? Здесь проявляется утонченная способность Эриксона использовать языковые средства. Он широко применяет лингвистические принципы моделирования, предлагая клиенту ряд туманных и многозначных высказываний, которые для неподготовленного уха звучат очень конкретно. Эриксон говорит, например:

«. . . И вы можете обратить внимание на особое ощущение . . .»

У клиента, сидящего здесь, прислушивающегося к звучанию голоса Эриксона, безусловно будет какое-нибудь ощущение, и когда он слышит слова Эриксона об особом ощущении, он относит эту фразу к одному из своих нынешних ощущений; следовательно, это высказывание является точным описанием текущего, внешне ненаблюдаемого опыта клиента. В такой фразе – особое ощущение – не уточняется, о каком именно ощущении идет речь, что позволяет связать ее с чем-то определенным в личных переживаниях клиента. Про такие фразы, где не указывается, о каких именно переживаниях клиента идет речь, говорят, что в них нет указательного индекса. Так, Эриксон умеет успешно присоединиться к своему клиенту, используя фразы без указательного индекса. Эриксон систематически использует в своей работе многие лингвистические моделирующие принципы, что позволяет ему присоединяться, а потом вести внешне ненаблюдаемое поведение. Давайте рассмотрим некоторые из них.

Эриксон часто пользуется приемом, имеющим тесное отношение к приему «отсутствие указательного индекса». Он может сказать, например:

«. . . Помидорный росток может почувствовать себя хорошо . . .»

Большинство людей сочтут, что это предложение образовано неправильно. Обнаруживается, что им трудно принять утверждение о том, что росток имеет чувства. Скорее всего, в их модели мира только люди или животные чувствуют разные вещи; такое утверждение, как «помидорный росток способен чувствовать» нарушает то, что лингвисты называют селекционным ограничением. Когда клиент слышит предложение, где не соблюдено селекционное ограничение, на него ложится бремя – вложить иной смысл в это сообщение. Чаще всего, стараясь придать смысл такого рода предложению, он бессознательно поймет его так:

«. . . Ты (клиент) можешь почувствовать себя хорошо . . .»

Один из самых мощных приемов, относящихся к лингвистическому моделированию – исключение, при котором часть смысловой нагрузки предложения (глубинная структура) не представлена в его поверхностной структуре, т.е. в самом высказывании, предложенном клиенту. Например, Эриксон может сказать:

«. . . И продолжая размышлять . . . на самом деле размышлять . . .»

Предикат размышлять описывает процесс чьего-то размышления о чем-то. Однако, кто именно размышляет и о чем в этом предложении (поверхностной структуре) не уточняется; эти части смысловой нагрузки предложения исключены. Тогда слушатель получает возможность (обычно бессознательно) вложить свой смысл, заполняя пропуски, где недостает информации.

Явление, называемое номинализацией, это лингвистический процесс, тесно связанный с отсутствием указательного индекса и исключением. Номинализация представляет собой преобразование слова, описывающего процесс (предиката) в слово, описывающее событие или предмет (существительное). Например, Эриксон может сказать:

«. . . Особое ощущение . . .»

В этой фразе слово «ощущение» используется в форме существительного, хотя оно является производным от предиката, с которым связано больше информации, а конкретно:

ощущение (кто-то ощущает, кто-то / что-то ощущается).

Таким образом, существительное ощущение представляет собой результат лингвистического процесса номинализации – преобразование предиката ощущать в существительное. В процессе этого преобразования, информация о том, кто ощущает, или кто или что ощущается им, исчезает. Следовательно, «указательные индексы» того, кто ощущает, и человека/вещи, на которых направлено ощущение, пропущены, и возникающая в результате номинализация максимально доступна для интерпретации слушателем, как высказывание, приложимое к его текущим переживаниям.

Вот пример того, как Эриксон нанизывает многочисленные номинализации, связывая их воедино:

«. . . И я знаю, что у тебя есть определенная трудность в жизни, которую тебе хотелось бы привести к благополучному разрешению . . . и я не уверен в точности, какие личные ресурсы окажутся наиболее полезными в разрешении этой трудности, но я знаю, что твое подсознание способно лучше тебя найти в твоем личном опыте именно такой ресурс . . .»

В этом абзаце не упоминается ничего конкретного, но если такого рода высказывание предложено клиенту, пришедшему разрешить свою проблему, он или она вложат свой собственный смысл в применяемые номинализации. Когда терапевт пользуется номинализациями, он может дать полезные указания, не рискуя сказать что-нибудь не совпадающее с внутренним опытом слушателя.

Исключение также происходит при употреблении предикатов, хотя некоторые из них гораздо конкретнее других. Например, из предикатов:

«прикасаться» или «целовать»

последний конкретнее первого. Предикат прикасаться просто указывает на то, что некие люди (предметы) вошли в физический контакт, в то время, как предикат целовать вносит дополнительную информацию, а именно, что человек, инициировавший контакт, прикоснулся губами. Однако, предикат целовать все еще не указывает конкретное место или предмет, с которым произошел контакт (поцелуй). Предложение:

«Я думаю, что это верно . . .»

менее конкретно, чем

«Я чувствую, что это верно . . .»

В последнем предложении мы получаем информацию о том, как человек думает.

Если терапевт говорит:

«Я хочу, чтобы ты узнавал . . .»,

то он использует очень неконкретный глагол, поскольку он не объясняет, как именно он хочет, чтобы вы узнавали или что именно вам предлагается узнать.

Эриксон применяет свои лингвистические умения, присоединяясь к внешне наблюдаемому опыту клиента, выбирая относительно неконкретные глаголы, максимально увеличивая вероятность того, что высказывания подойдут клиенту. Такие предикаты, как: размышлять, думать, знать, чувствовать, переживать, понимать, помнить, замечать, осознавать, делать, двигаться, изменить – часто встречаются в его присоединяющих и ведущих высказываниях. Это относительно неконкретные предикаты. Вдобавок, многие из этих предикатов, когда они употребляются в речи, переводят внимание клиента на определенную часть его личного опыта, и, используя их, терапевт успешно присоединяется, а затем направляет текущий опыт клиента, как в примере описанного ранее выражения «особое ощущение».

Эриксон часто употребляет этот вид неконкретных предикатов в сочетании с приемом «чтение мыслей». Высказывания можно отнести к чтению мыслей, когда в них один человек заявляет о своем знании мыслей другого человека, не уточняя, каким образом он получил эту информацию. В каком-то смысле основа всего способа, с помощью которого Эриксон присоединяется к ненаблюдаемому поведению клиента, а потом ведет это поведение, это его способность к «чтению мыслей». Примером этого подхода будут высказывания:

«. . . Я знаю, что вы размышляете . . .»;

«. . . наверное, вам любопытно . . .»;

«. . . вы можете заметить особое ощущение . . .»

Здесь Эриксон заявляет о своем знании внутреннего, ненаблюдаемого опыта клиента, не определяя, каким образом он получил эту информацию. Если чтение мыслей слишком конкретно, то коммуникатор рискует сказать что-нибудь противоречащее опыту слушателя и в результате потерять раппорт.

По мере наведения транса соотношение присоединения и ведения в работе терапевта значительно меняется. Наведение транса и внушения, предлагаемые клиенту в трансе, обычно сочетают в себе и подстройку и ведение. Мы делаем краткий обзор некоторых приемов, которыми пользуется Эриксон и которые чаще связаны с ведущими высказываниями, чем с присоединяющимися высказываниями. Когда Эриксон переходит к ведению, он характерным образом не дает клиенту прямых указаний, скорее он умело пользуется рядом естественных языковых процессов моделирования. Например, вместо того, чтобы дать клиенту указание сесть на стул, он может сказать:

«. . . и я думаю, заметили ли вы стул, на котором, как вы скоро обнаружите, вам будет удобно сидеть . . .»

Здесь Эриксон использует принцип предпосылки. Когда в естественных языковых системах придаточные предложения –

«на котором, как вы скоро обнаружите, вам будет удобно сидеть,»

присоединены к существительному – стул – то слушателю приходится признать точным описание, сделанное в придаточных предложениях, чтобы предложение в целом имело какой-то смысл. Предпосылки – это лингвистическое обозначение того, что обычно называется просто предположением, основные организующие принципы, без которых предоставленная информация не имеет смысла. Вот другой пример свойственного Эриксону подхода к использованию предпосылок:

«Мне интересно, понимаешь ли ты, что ты уже глубоко в трансе».

Тут Эриксон использует предикат понимать. Это предикат особого рода, предполагающий истинность следующей за ним части предложения. Чтобы осмыслить сообщение Эриксона, клиенту нужно признать истинность придаточного предложения, идущего за предикатом понимаешь, то есть, признать, что ты глубоко в трансе. Более того, в придаточном предложении ты глубоко в трансе содержится другое образующее предпосылку устройство – использование наречия глубоко. Когда в придаточном предложении используется наречие (предикат глубинной структуры), то все остальное в нем воспринимается, как само собой разумеющееся. Если Эриксон говорит клиенту:

«. . . глубоко ли ты в трансе?»

то вопрос не в том, в трансе ли он, а в том, насколько глубоко он вошел в это состояние. В естественных языках существует множество устройств для сообщения предпосылок. Так что, в первом примере:

«Мне интересно, знаешь ли ты, что ты уже в глубоком трансе . . .»,

Эриксон наслаивает предпосылки, чтобы клиенту стало трудно усомниться в истинности высказывания ты уже в трансе. Чем больше разных вещей подразумевается, тем труднее для слушателя распутать все нюансы этого предложения и усомниться в одной из предпосылок. Вот другой пример:

«. . . и мне любопытно, когда ты начнешь осознавать, как многому твое подсознание уже научилось и что это неважно понять до конца, чтобы чувствовать себя удобно, продолжая расслабляться, по мере того, как другая сторона тебя достигает чего-то полезного и важного . . .»

В конце этой статьи мы рассмотрим подробнее разные формы предпосылки.

Другой речевой оборот, обычный в работе Эриксона – использование разговорных постулатов. Вместо того, чтобы дать клиенту прямое указание положить руки на колени, Эриксон скорее скажет:

«. . . Не можете ли вы положить руки на колени? . . .»

Это сообщение в форме вопроса, уместным ответом на который будет буквальный ответ: «да» или «нет». Однако, такая форма вопросов обычно несет в себе силу команды (в данном случае положите руки на колени), близкой по форме к разговорным постулатам. Общаясь косвенно, а не прямолинейно, Эриксон совершенно обходит вопрос о сопротивлении и контроле, предоставляя клиенту реагировать так, как ему заблагорассудится.

Эриксон широко использует сильно действующее лингвистическое построение, тесно связанное с разговорным постулатом, – это речевой оборот включение меньших структур. Например, Эриксон может сказать клиенту:

«. . . Я знал когда-то мужчину, который на самом деле умел чувствовать себя хорошо . . .»

Заметьте, что выделенная часть сообщения Эриксона сама по себе совпадает с командой чувствовать себя хорошо. Это пример завуалированной команды. Вместо того, чтобы давать прямые указания, терапевт может включить указания в бóльшую структуру предложения.

Другой пример:

«. . . Ты можешь расслабиться . . .»

Когда вы заключаете указание в бóльшее предложение, то вы можете преподнести его более гладко и изящно, а слушатель не заметит сознательно, что ему были даны указания. Фраза, предложенная выше, скорее всего, подействует гораздо лучше, чем если бы вы дали приказ:

«Расслабиться».

В другом, несколько отличающемся примере, Эриксон может сказать:

«. . . Я не знаю, достаточно ли комфортно тебе . . .»

Здесь включенная в фразу меньшая структура – это непрямой вопрос «достаточно ли комфортно тебе?» Однако, поскольку вопрос передается через включенную в высказывание меньшую структуру, то со стороны Эриксона нет прямого требования ответа. И характерно то, что клиент отвечает, реагируя на это сообщение, как на вопрос. Меньшая структура, включенная в предложение, это очень действенный способ задать направление переживаниям клиента и развить потенциал реагирования.

Эриксон также пользуется приемом, похожим на меньшие включенные структуры, который можно назвать псевдопрямая речь. В этом речевом обороте вы обращаетесь с любым высказыванием к своему собеседнику так, как будто вы передаете в кавычках нечто, сказанное другим человеком, в другое время и в другом месте. Псевдопрямой речью можно воспользоваться, чтобы передать любое сообщение, не принимая на себя ответственность за него. Поскольку вы явно говорите о том, что сказал кто-то другой в другое время, ваш слушатель чаще всего отреагирует на сообщение, хотя и не определит сознательно, на что он реагирует, и кто несет ответственность за это высказывание.

Вы можете разговаривать с человеком об ученике Мильтона Эриксона, желавшем стать психотерапевтом. Он слушал Эриксона и думал, что все хорошо понимает. Потом Эриксон повернулся к нему и сказал выразительно:

«Ты на самом деле не разберешься во всем этом, пока не применишь на практике все эти приемы!»

Приемы меньших вставок и псевдопрямой речи действуют еще сильнее в сочетании с приемом аналогового размечивания.

Аналоговое размечивание – это использование неязыковых средств общения для различения и сортировки языковой коммуникации на отдельные сообщения. Эриксон, например, меняет тон голоса (аналоговая характеристика), произнося подчеркнутую часть предложения:

«. . . знал мужчину, на самом деле понимавшего, как чувствовать себя хорошо . . .»

Поскольку клиенты редко замечают сознательно аналоговые изменения (а если и замечают, то, чаще всего, не связывают их с представленным одновременно словесным материалом), сообщение Эриксона становится двойным – в нем есть история, рассказанная Эриксоном сознанию и команда подсознанию чувствовать себя хорошо. Аналоговое размечивание Эриксона может быть и слуховым и зрительным, покуда оно разбивает его речь на отдельные сообщения.

Для присоединения к сознанию и усиления потенциала реагирования на подсознательном уровне Эриксон также пользуется другим речевым оборотом – отрицательным внушением.

Когда внушение предлагается в отрицательной форме, то обычно подсознание реагирует на положительную часть высказывания. Например, услышав предложение:

«Не думай о свеженарезанных лимонах . . .»,

нужно подумать о свежих лимонах, чтобы понять предложение. Отрицание не существует в первичном опыте (в звуках, образах, чувствах), оно есть только во вторичном опыте, т. е. в символических представлениях (в языке, математике). Поэтому отрицательные внушения можно эффективно использовать, высказывая в предложении, какого действия вы хотите от клиента и вставляя частицу «не» перед этим высказыванием. Например:

«Я не хочу, чтобы ты входила в транс слишком быстро».

Как правило, слушатель в ответ входит в транс для того, чтобы понять предложение.

Чтобы подстроиться к ненаблюдаемым внешне переживаниям клиента, Эриксон использует не только номинализации, неконкретные предикаты, неопределенный указательный индекс и исключение, но также он создает многозначность и другими способами, например, достигая многозначности по масштабу. Многозначность по масштабу встречается там, где неясно, на какую часть предложения распространяется предикат. Например:

«Мы пойдем туда с очаровательными женщинами и мужчинами».

Это может означать, что мы пойдем с очаровательными женщинами и с мужчинами (которые могут быть очаровательными, а могут и не быть), или мы пойдем туда с очаровательными женщинами и очаровательными мужчинами. Другой пример многозначности по масштабу:

«. . . И я не знаю, когда ты поймешь до конца, что тебе удобно сидеть на стуле, слушая звук моего голоса, и входишь в глубокий транс настолько быстро, насколько этого хочет твое подсознание . . .»

Здесь неясно, относится ли глагол поймешь ко всему предложению или только к его части, предшествующей союзу и. Если поймешь относится ко всему предложению, то все после поймешь считается истинным. Многозначность по масштабу также можно использовать вместе с разговорными постулатами, как в следующем примере:

«. . . я раздумываю, не можете ли вы устроиться поудобнее, сложив руки именно так, замечая куда устремлен ваш взгляд и то, как ваши веки начинают закрываться . . .»

Здесь неясно, относится ли разговорный постулат я раздумываю, не можете ли вы только к выражению устроиться поудобнее или ко всему, что идет дальше. Это дает возможность делать внушения косвенно, избегая сопротивления и давая больше свободы реагировать.

Разновидности двойной связки

Когда я рос мальчиком на ферме, мой отец нередко говорил мне:

«Собираешься ли ты сначала накормить кур или свиней, а потом, хочешь ли ты наполнить сначала дровяной ящик, или накачать воду для коров?»

Тогда я понимал это лишь в том смысле, что отец представляет мне выбор: как личность, я имел первичную привилегию решать, какую работу я выполню сначала. В то время я не понимал, что эта моя первичная привилегия полностью основывалась на вторичном принятии мною всех указанных задач. Поскольку мне дана была эта первичная привилегия определять порядок выполнения задач, я бездумно считал себя обязанным выполнять все эти задачи. Я не понимал, что принимаю тем самым определенную позицию в двойной связке. Задачи надо было выполнить: нельзя было избежать того факта, что на кухне требовались дрова, чтобы сварить мне завтрак, и что коровам надо было пить. Это были фактические обстоятельства, против которых я не мог возмущаться. Но у меня была глубоко важная привилегия решать, в качестве индивида, в каком порядке я должен исполнить и исполню все эти вещи. Понятие двойной связки от меня ускользало, хотя я часто удивлялся, почему я как будто предпочитаю «собирать» картофельных жуков или окучивать картошку, вместо того чтобы играть.

Мое первое отчетливое воспоминание о намеренном применении двойной связки относится к раннему детству. Однажды зимой, когда температура была ниже нуля градусов,[1] мой отец вывел теленка из хлева к поилке. Когда тот напился, они повернули назад к хлеву, но при входе теленок уперся ногами. И несмотря на отчаянные усилия отца, тянувшего за веревку, он не мог сдвинуть теленка с места. Я был на улице, играл в снежки и вовсю смеялся, увидев происходящее. Тогда отец предложил мне самому попробовать втащить теленка в хлев. Поняв ситуацию как бессмысленное упрямство теленка, я решил дать ему полную возможность сопротивляться, поскольку он этого, по-видимому, хотел. Соответственно, я предложил теленку двойную связку, схватив его за хвост и принявшись оттаскивать его от хлева, в то время как отец продолжал тянуть его внутрь. Теленок быстро сделал выбор: он стал сопротивляться более слабой из двух сил, и втащил меня в хлев.

Когда я подрос, я стал применять двойную связку отца, с ее выбором вариантов, к моим ничего не подозревавшим братьям и сестрам, чтобы они помогали мне на ферме в разных хозяйственных делах. В школе я использовал тот же подход, тщательно разработав порядок выполнения домашних заданий. Я наложил двойную связку на самого себя, решив сначала делать задание по бухгалтерии (которая мне не нравилась), а потом, в виде вознаграждения, по геометрии (которую я любил). Я предоставлял себе вознаграждение, но двойная связка была устроена так, чтобы выполнить все задания.

В колледже я все больше интересовался двойной связкой, как мотивирующей силой для себя и для других. Я начал экспериментировать, предлагая товарищам по классу выполнить сразу две задачи – каждую из которых в отдельности, как я знал, они бы отвергли. Но если я предлагал их таким образом, что отказ от одной из них зависел от выполнения другой, то их можно было побудить выполнить ту или другую.

Затем я принялся читать автобиографии множества людей и обнаружил, что этот способ управлять поведением стар, как мир. Этот вид психологического знания был, собственно, общим достоянием, и никто не мог претендовать на его открытие. Попутно, с развитием моего интереса к гипнозу, я начал понимать, что двойную связку можно использовать многими разными способами. В гипнозе двойная связка может быть прямой, непрямой, очевидной, неясной, или даже незаметной.