Курт
Шнайдер
Клиническая
психопатология
14-е
неизменное издание
с комментариями
Герда Хубера
и
Гизеллы Гросс
Издательство
"Сфера"
(перевод, оформление)
1999 год
ă
Georg Tieme Verlag:
Stuttgart-New York,
1992
CОДЕРЖАНИЕ:
Предисловие
КЛИНИЧЕСКАЯ СИСТЕМАТИКА
И ПОНЯТИЕ БОЛЕЗНИ
I.
Система клинической психопатологии
Понятие психоза
Разъяснение системы
II.
Понятие болезни в психиатрии
Пороки развития
Можно ли постулировать шизофрению и
циклотимию как “патологические”?
III.
Вопрос переходов между всего лишь
аномальным
и патологическим
Переходы между циклотимией и
шизофренией
ПСИХОПАТИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТИ
I.
Понятие аномальной и психопатической
личности
Возможности классификации
психопатических
личностей
II.
Гипертимные психопаты
Депрессивные психопаты
Не уверенные в себе психопаты
Фанатичные психопаты
Тщеславные психопаты
Психопаты с неустойчивым настроением
Эксплозивные психопаты
Бесчувственные психопаты
Безвольные психопаты
Астенические психопаты
III.
Критика типологий психопатов
Типы психопатов — не диагнозы
Относительность постоянного
Предрасположение и переживания
Точки зрения на определение “психопат”
АНОМАЛЬНЫЕ РЕАКЦИИ НА СОБЫТИЯ
Понятие реакции на события
Подпочва
Фон
Понятие
аномальной реакции на события
Реакция на внешние события и реакция
на
внутренние конфликты
Номенклатура реакций на события
Классификация реакций на события
в соответствии с основным чувством
Тоска
Испуг
Страх
Целевые реакции
Личностные реакции
СЛАБОУМНЫЕ И ИХ ПСИХОЗЫ.
Понятие интеллекта
Типы слабоумных
Психозы слабоумных
Структурный анализ
СТРУКТУРА СОМАТИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННЫХ
ПСИХОЗОВ.
Понятие соматически обусловленных
психозов
Обязательные и факультативные симптомы
Острые формы
“Симптоматические” и “инициированные”
эндогенные картины
Хронические формы
Психозы при эпилепсии
Врожденная деменция
Переживание болезни
ЦИКЛОТИМИЯ И ШИЗОФРЕНИЯ
Психопатологическая диагностика
Понятие эндогенного психоза
Клинические формы эндогенных психозов
Состояние и течение
Система общей психопатологии
Расстройства восприятия
Расстройства мышления
Навязчивые состояния
Бред
Расстройства чувствования
Расстройства стремлений и желаний
Расстройства переживания
Я
Расстройства памяти
Расстройства способности к психической
реакции
Расстройства сознания
Расстройства интеллекта
Оценка выражения
III.
Что значит “симптом”?
Иерархический порядок симптомов
при постановке диагноза
Оценка самохарактеристик
Шизофренические симптомы 1-го ранга
Диагностический анализ депрессивных
состояний
Промежуточные случаи
ДОПОЛНЕНИЕ: ОЧЕРК ПО ПАТОПСИХОЛОГИИ
ЧУВСТВ И ВЛЕЧЕНИЙ
I.
Чувство и ощущение
Физические чувства и их аномалии
Душевные чувства и их аномалии
II.
Влечение и чувство
Физические влечения и их аномалии
Душевные влечения и их аномалии
III.
Динамика влечений и их отношение к
воле
Указатель литературы
Новейшая литература 1961-1966
КОММЕНТАРИИ
(Г.Хубер и Г.Гросс)
Заключение
Литература
КЛИНИЧЕСКАЯ
СИСТЕМАТИКА
И ПОНЯТИЕ БОЛЕЗНИ
I.
Понимание клинической психопатологии
невозможно без уяснения двух вещей: 1) существуют психические
аномалии — с одной стороны, как аномальные разновидности
психической сущности и, с другой стороны, как следствия
болезней (и пороков развития); 2) в этой второй подгруппе
общепринятые диагностические понятия и наименования являются
частично соматологическими, частично
психо(пато)логическими. Диагностика здесь двойственна.
Обе эти точки зрения должны найти выражение также в классификации
клинических форм,
если мы не хотим получить лишь познавательно-поверхностный,
кажущийся порядок. Система клинической психопатологии
является одновременно системой клинической психиатрии.
То, что психиатрическая систематика
пользуется фактическим материалом как соматического, так и
психопатологического характера, отмечалось, понятно, уже не раз.
Категорически требовал двойной систематики
kurtkle,
который, однако, не осуществил ее. Отдельные детали его опыта мы
вынуждены были последовательно опровергнуть. Об одном доселе не
известном нам проекте систематики F.HARTMANN'a
упомянул недавно
j.e.meyer. Однако из-за полного расхождения в
методологических и клинических воззрениях этот проект несопоставим
с предлагаемыми здесь.
В своих соображениях мы опираемся на
“эмпирический дуализм”. Это не означает определенной
позиции в вопросе метафизического толкования взаимоотношений между
телом и душой.
Даже не будучи в метафизическом смысле дуалистами, в определенных
случаях — например, при прогрессивном параличе — мы вынуждены
говорить, что определенное изменение мозга “послужило причиной”
деменции, или, по меньшей мере, — что деменция “соответствует”
изменению в мозгу. Выразить эти взаимосвязи иным образом в самом
деле вряд ли возможно, разве что каким-либо очень обстоятельным и
довольно неестественным языком. С этим исходным пунктом тесно
связано то, что при психозах, соматические причины которых
неизвестны, одна из таковых постулируется гипотетически". Этот
общепринятый эмпирический дуализм мы и берем, таким образом, за
основу.
Мы приходим к следующей систематике:
I.
Аномальные разновидности психической
сущности:
Аномальные интеллектуальные
способности
Аномальные личности
Аномальные реакции на события
II. Следствия болезней (и
пороков развития)
1.
Соматологическая
(этиологическая) систематизация: |
2.
Психологическая (симптома-тологическая)
систематизация:
|
Течение:
|
Интоксикации Прогрессивный
паралич
Другие инфекции
Внутренние болезни
Пороки развития головного
мозга
Повреждения головного мозга
Артериосклероз головного мозга
Сенильные
заболевания головного мозга
Другие
заболевания головного мозга
Генуинная
эпилепсия |
Помрачение сознания
Снижение
уровня личности (врожденное недоразвитие личности) и
деменция
?Циклотимия
?Шизофрения
|
Острое:
Хроническое: |
В группе 1 тоже можно допустить
физические причины или соответствия. Вполне имеет смысл, например,
подумать об определенном конституционном физическом состоянии как о
причине аномалии личности. Конечно, бессмысленно было бы, исходя из
нашего подхода, искать причину в физическом, скажем, в том случае,
когда человек реагирует на какое-либо событие с отчаянием. Но то,
что вызванному психической причиной плохому настроению
соответствует нечто в соматической области, видимо, можно себе
представить. Следовательно, и в группе 1 с левой стороны можно
допустить соматические факты. Но тогда следовало бы считать их
морфологическими или функциональными вариациями, а не болезнями,
— в принципе не чем иным, как примерно соответствующими
нормальной психической жизни физическими процессами. Мы можем
считать их полностью или частично вероятными, признавать их в
какой-либо форме, верить в сквозные соответствия или подвергать их
сомнению. Чтобы предотвратить путаницу с болезнями, мы расположили
группу 1 не в соответствии с группой 2, то есть не сдвинули
клинические обозначения вправо, в ряд психологических фактов, и
поставили слева, в ряду соматологической систематизации, два
вопросительных знака. Это совершенно иная ситуация, чем в группе 2 —
группе болезней с последствиями в психической области. В любом
случае эта диагностика сама по себе двойственна.
Если необходимо найти строго научное
обозначение того, что есть “психоз”, то мы могли бы сказать: любые и
только психические аномалии, относящиеся к нашей группе 2,
следовательно, “патологические”, что для нас включает также
последствия пороков развития. То есть тогда сколь угодно сильная
аномальная реакция на событие не была бы психозом, зато им являлось
бы даже самое легкое изменение психики вследствие травмы головы или
самая мягкая циклотимная депрессия. Это определение понятия
“психоз”, вероятно, оказалось бы пригодным для того, чтобы заменить
смутное обозначение психоза, руководствующееся чаще всего
масштабами проявления, внешней необычностью или социологической
точкой зрения. Но наименование любого болезненного расстройства
психики психозом слишком противоречило бы общеупотребительной
клинической лексике. По меньшей мере при непатологических
психических расстройствах, какими бы “тяжелыми” они ни были,
говорить о психозе не следует.
Еще несколько частных пояснений. Вероятно,
очень немногие выраженные врожденные состояния слабоумия принадлежат
к группе 1. Большинство, прежде всего тяжелые формы, являются
следствием заболеваний — например, инфекций, травм головного мозга
или пороков развития — и причисляются здесь к состояниям
недоразвития личности и приобретенного слабоумия. Однако так же, как
аномальные личности — лишь вариации личностей, часто и дефекты
интеллекта нужно рассматривать как всего лишь вариации
интеллектуальных способностей. Когда речь идет о вариации в
большую сторону, это очевидно для всякого. Такие вариации
интеллекта мы и имеем в виду, говоря об аномальных
интеллектуальных задатках.
Из числа аномальных личностей мы (всегда
нечетким образом) выделяем в качестве психопатических те
аномальные личности, которые сами страдают от своей ненормальности
или от ненормальности которых страдает общество. При этом
единственно существенным с научной точки зрения является понятие
аномальной личности как одного из вариантов отклонения от среднего
уровня. Аномальные жизненные инстинкты и наклонности, в частности,
сексуальные, мы можем здесь признать за аномальную
индивидуальность. (Иногда такие извращения бывают также следствием
болезни например, энцефалита, так что в большинстве случаев можно
говорить лишь об усилении или проявлении). Мы не выделяем также в
отдельную группу наркоманию как явное выражение аномальных
личностей и реакций на события. Ее психотические следствия
относятся, конечно, к интоксикации, к следствиям заболевания.
К аномальным реакциям на события мы
причисляем также
событийно-реактивные развития.
Мы имеем в виду психические деформации, являющиеся следствием
острых серьезных переживаний или же продолжительного воздействия
этих переживаний.
Психические картины диагнозов — от
“интокси-каций” до “генуинной эпилепсии” — как известно,
неспецифичны. Вслед за
bonhoeffer'om
их часто называют “экзогенными типами реакций”, прежде всего
их острые формы. Было бы справедливо причислить сюда и психотические
картины эпилепсии. Однако выражение “экзогенные типы реакций” без
достаточно подробного пояснения допускает ложное толкование, и
поэтому его предпочитают избегать. Мы говорим о соматически
обусловленных психозах. Острые и хронические картины в этих
группах переходят друг в друга без четких границ.
Генуинная эпилепсия — это не
этиологически ясное заболевание, а лишь неврологический синдром.
Следовательно, она занимает особое положение по отношению к другим
формам заболеваний. Однако для психологической систематизации это
не является препятствием. С этой точки зрения она может считаться
заболеванием с соматической этиологией.
Оба вопросительных знака слева от
циклотимии и шизофрении означают не “ли?”, а “что?”. То есть вопрос
здесь не в том, лежат ли в основе этих психопатологических
форм заболевания, потому что иначе они не могли бы быть включены в
категорию “следствия болезней”. По поводу “ли” будет еще идти речь
ниже. Здесь же мы придерживаемся того постулата, что циклотимия и
шизофрения являются психопатологическими “симптомами” неизвестных
заболеваний. Если под “постулатом” понимается требование, то
вместо этого лучше говорить “гипотеза”.
Поместив в соматическом ряду против
циклотимии и шизофрении по одному вопросительному знаку, мы
не имели в виду, что соматические причины каждой из этих
форм заключаются в какой-то одной болезни. Это еще можно допустить
при циклотимии, но никак не при шизофрении. Между обеими формами
имеются — во всяком случае, в единственной известной нам
психической картине — переходы, промежуточные случаи, что
опять-таки позволяет сомневаться в возможности единой соматической
основы также и циклотимии. До сих пор еще никому не удалось
достаточно убедительно выделить из сферы этих “эндогенных психозов”
какие-либо дополнительные типы.
На сегодняшний день дело здесь фактически обстоит так: из числа
психозов, соматическая основа которых неизвестна, вычитают более
или менее типично циклотимные и остаток называют шизофрениями.
Все не подходящие к циклотимии признаки обобщают как шизофренические.
Нельзя указать ни на что, что повторялось бы во всех картинах,
называемых нами сегодня шизофрениями, как общее. Этому не
противоречит то, что при определенной психопатологической
симптоматике по поводу тех или иных аномальных вариаций и
циклотимных состояний можно сказать: это шизофрения. Но и вне
этой симптоматики есть еще многое, что также является
шизофренией. Течение болезни в различных случаях также не позволяет
допустить принадлежность к одной группе.
Переходные состояния
бывают также между острыми и хроническими психическими картинами
при соматически объяснимых заболеваниях и шизофрениях, но не при
циклотимиях, во всяком случае депрессивных. Разумеется, не всякое
диффузно-депрессив-ное настроение можно назвать “циклотимным”.
Наша схема, как и любая система, имеет
жесткую, застывшую структуру, тогда как картины, встречающиеся в
жизни, часто обнаруживают очень сложное строение. Среди острых и
хронических картин при объяснимых заболеваниях иногда встречаются
(хотя и редко) также психозы, которые нельзя отнести к помрачению
сознания, распаду личности и приобретенному слабоумию. Это прежде
всего галлюцинозы или параноидные состояния при ясном
сознании без распада личности или слабоумия. Наконец, бывают
“переходные синдромы”
(wieck)
без помрачения сознания,
которые, однако, из-за своей инволюции также не могут быть
охарактеризованы как распад личности или слабоумие, прежде всего
амнестический синдром. Вряд ли их еще можно рассматривать как
психозы в обычном смысле.
II.
В отличие от точки зрения о
двойственности диагностики последствий заболеваний, которая не
должна вызывать сомнений, разделение группы 1 и 2 может встретить
возражения. Ведь тем самым психические аномалии делятся на
непатологические и патологические. Поэтому мы должны более подробно
остановиться на понятии болезни, но при этом речь может идти
только о разъяснении нашего собственного понятия болезни, а не о
полемике с другими вариантами.
Понятие болезни является для нас,
именно в психиатрии, строго
медицинским.
Болезнь как таковая существует только в телесном. И “болезненным”
(патологическим) мы называем психически аномальное тогда, когда оно
объясняется патологическими органическими процессами. Без подобного
обоснования обозначение психической или чисто социальной
необычности как “патологической” имеет значение лишь в качестве
картины, то есть не представляет никакой познавательной
ценности. Для медицины к “болезни” относится, помимо органических
изменений, как правило, еще и критерий отсутствия хорошего
самочуствия, в том числе угроза жизни. То есть медицина имеет дело в
большинстве случаев не только с чистым понятием
существования, но и, наряду с этим, с медицинским понятием
ценности. Эти критерии, однако, в психиатрии неприменимы:
многие душевнобольные не чувствуют себя плохо, некоторые — даже
очень хорошо, и сущность большинства болезней, прежде всего —
лежащих в основе эндогенных психозов, не связана с угрозой для
жизни. Таким образом, в качестве понятия болезни в психиатрии
остается только чистое понятие существования. “Патологическими”
являются для нас психические расстройства, обусловленные
органическими процессами, их функциональными послед-ствиями и
локальными остаточными явлениями. Следовательно, мы основываем
понятие болезни в психиатрии исключительно на патологических
изменениях организма. Общая патология не может сейчас дать
однозначного ответа на вопрос, когда изменения организма следует
называть патологическими, если она вынуждена отказаться от
дополнительного учета упомянутой медицинской оценки. Это, однако,
не может нам помешать придерживаться только что охарактеризованного
понятия болезни как идеи.
Пороки развития
мы можем, как уже говорилось выше, с точки зрения нашей концепции
практически отнести к болезням.
Значение для психиатрии имеют в первую
очередь пороки головного мозга — в частности, как причина некоторых
форм врожденного слабоумия. Наряду с органическими пороками можно
допустить также функциональные “пороки” — например, обмена веществ.
В своей диагностической таблице мы относим их к “внут-
ренним болезням”. Можно ли на такие
расстройства возложить в какой-то степени ответственность и за
шизофрению, сказать пока невозможно из-за отсутствия каких-либо
позитивных знаний. Одна лишь способность к мышлению не могла
побудить нас внести в нашу таблицу напротив шизофрении или
циклотимии что-либо подобное. Интерпретировать как “пороки
развития” варианты телосложения и функционирования организма,
возможно, соответствующие дефектам интеллекта и аномальным
индивидуальностям, значило бы выйти за рамки всякого знания и даже
всякого обоснованного предположения. Всюду, где мы говорим здесь о
болезнях, подразумеваются также и пороки развития.
Патологические процессы, лежащие в основе
циклотимии и шизофрении, нам неизвестны. Но то, что в их основе
лежат болезни, является очень хорошо подкрепленным постулатом,
весьма обоснованной гипотезой. Часто встречающаяся
наследственность, связь с процессом деторождения, часто —
общефизические изменения, бесспорный приоритет соматической
(биологической — прим. ред.) терапии (при циклотимиях другой
не существует) не так важны здесь, как следующие психопатологические
факты: среди прочих симптомов встречаются и такие, которые не имеют
аналогий в нормальной психической жизни и ее аномальных вариациях.
Эти психозы в подавляющем большинстве не являются непосредственным
следствием каких-либо событий, ни в коем случае не мотивированы ими
в смысле реакции на событие. Но они прежде всего нарушают
цельность, смысловую закономерность, смысловую непрерывность
жизненного развития. С методологической точки зрения мы не можем
более подробно остановиться на проблеме смысловой закономерности
(или, в менее строгом смысле, смысловых связей). С большой
статьей на эту тему выступил недавно
kjsker.
Разумеется, и всякая смысловая
закономерность основывается на какой-либо непережитой и не могущей
быть пережитой подпочве
.
“Движения” этой подпочвы могут растягивать, напрягать, ослаблять,
нарушать смысловую непрерывность — например, в определенные периоды
развития (пубертат) или при некоторых расстройствах (подпочвенная
депрессия), но они не разрывают ее, даже при психопатических
масштабах. Это делает только болезнь, однако и это не
обязательно, особенно в начале. Иначе как образно эти
взаимосвязи вряд ли можно выразить.
Конечно,
невозможно заставить кого-либо “поверить”, что в основе циклотимий и
шизофрении лежат заболевания и что они, следовательно,
“патологичны”. Можно сомневаться в этом постулате и отвергать его,
опираясь при этом на тот странный факт, что психозы, поддающиеся
соматическому обоснованию, почти сплошь выглядят совсем иначе, чем
те, которые и по сей день такому обоснованию не поддаются. Чем это
можно объяснить?
Следовательно, нашу систематику можно
осудить как опрометчивую и догматичную. В самом деле: если строго
придерживаться того, что реально известно, то система должна
выглядеть иначе, то есть примерно так:
I. Аномальные разновидности
психической сущности.
II. Психотические аномалии психики:
1) поддающиеся соматическому
обоснованию
2) не поддающиеся соматическому
обосновнию.
(II.1 должно оставаться двойственным).
То есть в этом случае не следовало бы
придерживаться нашего понятия психоза, которое ориентируется
непременно на болезнь, даже если бы мы не знали ему замены. И
понятие болезни, само по себе оставшееся неизменным, в
возможностях своего применения было бы так сужено, что, например,
для судебной экспертизы стало бы непригодным. Ибо что делать в суде
с понятием болезни, не включающим в себя эндогенных психозов? Уже
сам этот “постулат” — вещь щекотливая.
Чем “были бы” тогда эти соматически не
обусловленные психозы? От их иного толкования — как
событийно-реактивных развитий, как “неврозов” — и зачисления тем
самым в нашу группу I мы категорически отказываемся, не имея
возможности привести здесь обоснования. Следует напомнить только об
одном: эндогенно-психотические картины можно отличить от
событийно-реактивных состояний с еще большей уверенностью, чем от
тех, что имеют место при соматогенных психозах. Потому что там
бывают все же случайные пересечения. Остается только, если мы не
хотим запутаться в философско-умозрительных толкованиях,
остановиться перед этими состояниями как перед антропологической
тайной. То, что помимо аномальных разновидностей психической
сущности и соматогенных психических аномалий существуют еще и эти
“эндогенные психозы”, является весьма досадным фактом психиатрии
человека. В ветеринарной психиатрии иначе: там есть только
первое и второе. По вышеназванным причинам мы относимся к этой
гипотезе (и тем самым к “патологическому”) как к эвристическому
принципу.
Это — кредо, и его можно как
угодно оспаривать. Применительно к циклотимным фазам и к
большинству шизофренических психозов оно может, наверное, считаться
бесспорным. Но в отношении определенных, в основном параноидных
(парафренных) психозов имеются сомнения, которые мы на протяжении
многих лет постоянно высказываем. Во всяком случае, здесь можно
больше не рассматривать психотические феномены как какие-то пузыри,
поднимающиеся из соматоза без смысла и взаимосвязи. Только тогда
можно было бы представить себе, что болезнь искажает и
транспонирует в нечто психотическое стремления, конфликты, стечения
обстоятельств, составляющие жизнь человека, то есть целиком или в
значительной степени “работает” с предпсихотическим и
экстрапсихотичес-ким материалом. Следует еще раз подчеркнуть, что
эти формы мы рассматриваем не как характерогенные или
событийно-реактивные развития. Но вопрос о существовании наряду с
соматогенным и психогенным третьей возможности — метагенного, то
есть “извращения” души без соматических или психологических причин —
должен оставаться открытым, по крайней мере здесь.
Впрочем, многообещающий позитивный
подход к соматическому обоснованию по меньшей мере шизофренических
психозов разработал недавно
huber,
хотя надежного объяснения его данным пока нет.
Для нас соматические расстройства как
выражение аффектов (например, психогенное расстройство ходьбы
при испуге) ни в коем случае не относятся к органическим изменениям,
хотя и могут иметь таковые в качестве следствий: так, психогенное
двигательное расстройство может привести к контрактуре, а
психогенная рвота — к гастриту.
III.
Еще по поводу второго пункта наших
клинических воззрений: вопрос перехода между просто
аномальным психическим бытием и соматически не обусловленными, но
все же гипотетически патологическими психозами. При этом нужно
всегда помнить, что под “аномальным” здесь подразумевается
исключительно разновидность “нормального”, то есть не существует
никаких принципиальных отличий от нормального. И когда в
дальнейшем мы будем говорить об “аномальных” личностях, сказанное
будет полностью относиться и к нормальным, и наоборот. Впредь в
понятие личности будут включаться также реакции на события и
событийно-реактивные развития.
Указывать на эти обстоятельства всякий раз было бы чересчур
громоздко.
Остановимся сначала на физической
стороне. То, что морфологические и функциональные разновидности
физического организма могут переходить в заболевание, вероятно,
сомнения не вызывает. При этом следует учитывать, что о
действительных переходах речь может идти только при постепенном
развитии, но не тогда, когда болезнь развивается из какого-то
состояния скачкообразно. Такие переходы, вероятно,
существуют. Следовательно, нет никаких принципиальных
препятствий к тому, чтобы и в психиатрии допустить существование
переходов между определенными конституциями, определенным
состоянием органов или систем органов и болезнями с психотическими
последствиями. Тогда, если забыть о познавательно-теоретических и
прочих сомнениях, эти переходы могли бы существовать и в
психической сфере. То есть, возможно, это были бы переходы между
определенными личностями и цикло-тимными или шизофреническими
психозами.
Теоретически
после вышесказанного не должно быть возражений против допущения
переходов между (нормальными и) аномальными личностями и
циклотимными или шизофреническими патологическими состояниями. Если
мы их тем не менее отвергаем, это происходит не из
методологических или соматологических соображений, а потому, что в
клинической практике мы этих переходов не обнаруживаем.
Сомнительные случаи чрезвычайно редки, и эти переходы недостаточно
подкреплены клиническими данными. Ведь есть также болезни, которые
нельзя интерпретировать как усиление физических аномалий и
дисфункции органов, а лишь как нечто новое, к чему нет переходов.
Вспомним хотя бы о табесе, о рассеянном склерозе — здесь можно было
бы назвать большую часть болезней. Также и болезни, лежащие в основе
циклотимии и шизофрении, явно принадлежат к этим видам
заболеваний, а не к формам, которые без четкой границы вытекают из
просто аномальных функций и состояний. Тем не менее можно признать
значение конституции: здесь ведь отвергается медленное
развитие в сторону болезни, вопрос переходов, а не возможность
скачкообразного развития из того или иного состояния, которую при
этих психозах можно было бы принять во внимание. Вспомним для
сравнения о связи между “хронической алкогольной конституцией”
и белой горячкой. Первая является предпосылкой второй, однако бред
проистекает из хронического алкоголизма не замедленно: для этого
скачка должно произойти что-то новое.
Случаи, когда можно сомневаться в том,
что именно имеет место: аномальная индивидуальность, шизофрения или
циклотимия, как мы уже говорили, очень редки. Мы приведем несколько
цифр, прекрасно сознавая, что в них отражается диагностическая
позиция, а это ставит под сомнение их значение для иначе
ориентированных диагностов. Поэтому мы отказались и от получения
более новых данных. В психиатрическом отделении городской больницы
Мюнхен-Швабинга мы обнаружили следующие цифры: с 1932 по 1936 г.
между 1647 случаями аномальной индивидуальности и аномальных реакций
на события и 941 случаем шизофрении находилось 28 случаев, при
которых диагноз был спорным, а между теми же 1647 случаями и 166
циклотимиками — 7 спорных диагнозов. Это чрезвычайно мало. Если бы
существовали переходные состояния между определенными
индивидуальностями, с одной стороны, и шизофреническими или
циклотимными психозами — с другой, то количественно их должны были
бы обнаруживать гораздо чаще. Но если уж невозможно поставить точный
диагноз, лучше говорить о “неясных случаях” или “подозрении на
шизофрению (циклотимию)”, чем о “шизоидных” или “циклоидных”
психопатах и реакциях на события. В конкретных случаях нужно до
последнего пытаться прийти к какому-то решению, и почти всегда это
решение дается без особого труда. Всегда возникает вопрос, являются
ли эти редкие спорные случаи принципиально неразрешимыми, то
есть действительно представляют собой переходные состояния, или они
не поддаются классификации только на момент обследования (либо более
длительное время). Могут встречаться случаи шизофренических или
циклотимных психозов, картина которых поначалу или даже долгое время
несет на себе такой исключительный отпечаток особенностей личности,
ее переживаний и реакций, что психотические признаки становятся
трудноуловимыми. Для сравнения вспомним, например, об алкогольном
опьянении или даже о параличе, которые постороннему взгляду, во
всяком случае поначалу, тоже могут казаться всего лишь более острым
проявлением индивидуальности, хотя они не являются переходами к
норме или к простому аномальному варианту. Нечто подобное встретится
нам и здесь.
Как мы видим, необходимо отличать
именно проблему переходов в соматической области от проблемы
переходов в психической симптоматике. Не всегда там, где в первом
случае существует четкая граница, она обязательно будет и в
психической области — прежде всего не в начале болезни и не при
более легких формах. При рассмотрении проблемы переходов между
определенными индивидуальностями и циклотимными или
шизофреническими психозами рассуждения о соматической стороне
остаются пока чисто умозрительными, так как она неизвестна ни для
индивидуальностей, ни для обоих видов психозов. Можно,
следовательно, изучать только переходы в психической картине, притом
с неизбежно присущей всякой психологии невысокой степенью точности.
В данной работе, во всяком случае, нам вряд ли попадется что-либо,
позволяющее вспомнить о переходах. Очень редкие случаи, которые
временно, а иногда и длительно напоминают все же о чем-либо
подобном, мы объясняем себе так же, как простые психические
обострения при соматически обусловленных психозах, прежде всего в их
начале.
Таким образом, мы считаем, что между
аномальными индивидуальностями и реакциями на события, с одной
стороны, и шизофреническими и циклотимными психозами, с другой
стороны, существует четкая дифференциальная диагностика,
тогда как между шизофрениями и циклотимиями — лишь дифференциальная
типология. Если мы за упомянутые выше 5 лет только на
основании окончательных диагнозов выявили между 941 шизофренией и
166 циклотимиями всего 11 случаев, которые были интерпретированы как
промежуточные, то это число, безусловно, не отражает фактического
положения. Поскольку по сравнению с циклотимией диагностический
простор шизофрении очень широк и неясен, то вполне объяснима
склонность просто относить нетипичные случаи к пестрому кругу
шизофренических форм, а потому они редко будут оставаться
неразъясненными.
Решая эти
дифференциально-типологические вопросы (и не только их), следует
уяснить себе, что на самом деле мы спрашиваем не “Шизофрения это
или циклотимия?”, а лишь “Соответствует ли это тому,
что я обычно называю шизофренией, или тому, что я обычно
называю циклотимией?”. То есть констатация нетипичных случаев и
число промежуточных случаев зависят от принятых в той или иной
клинике взглядов.
ПСИХОПАТИЧЕСКИЕ
ЛИЧНОСТИ
Сначала мы совсем
коротко, в какой-то степени тезисно рассмотрим основные понятия. В
индивидуальном психическом бытии различают, помимо многочисленных
отдельных черт, три комплекса качеств: интеллект, жизнь плотских
(витальных) чувств и влечений и личность. Эта последняя
включает в себя неплотские чувства, устремления и желания. Эти три
стороны глубоко взаимосвязаны, но с определенным основанием могут
рассматриваться и по отдельности.
Аномальные личности —
это отклонения от некоего воображаемого среднего спектра личностей.
Решающей, следовательно, является средняя норма, а не, скажем,
норма ценности. Аномальные личности повсюду без четкой границы
переходят в положения, которые следует обозначить как нормальные.
Из числа аномальных мы выделяем в
качестве психопатических личностей тех, которые страдают от
своей аномальности или заставляют страдать от нее общество. Оба эти
вида пересекаются. С научной точки зрения единственно значимым
является понятие аномальной личности, в котором содержится и понятие
психопатической личности, поэтому мы и применяем оба эти понятия, в
зависимости от случая, одно наряду с другим или одно вместо другого.
Уже то, что вторая часть нашего определения психопата сформулирована
в соответствии с очень относительной (социологически-) оценочной
точки зрения, не допускает ее строгого психологического применения.
Аномальные (и вместе с тем
психопатические) личности не являются в нашем понимании чем-то
“патологическим“. Нет никакого повода объяснять их болезнями
или пороками развития. Их соматический коррелят тоже можно было бы
рассматривать просто как количественную аномалию телосложения или
функций организма.
Аномальные личности должны быть
принципиально четко дифференцированы от циклотимных и
шизофренических психозов, с достаточным основанием постулированных
как патологические. Здесь не бывает никаких переходов,
даже если толкование отдельных случаев вызывает порой затруднения.
Тем не менее можно признать определенное личностное
предрасположение к этим психозам.
кречмер считает, что
количественное увеличение шизоидных симптомов в шизофрении не
исключает добавления особого “фактора процесса”. Но под этим
фактором явно подразумевается (теоретически) нечто соматическое, а
в психическом по-прежнему существуют переходы. Тем не менее это
точка зрения, от которой уже недалеко до какого-либо соглашения.
Чаще всего бывает так, что циклотимии развиваются на почве
совершенно “нормальной”, непсихопатической личности, а шизофрении,
напротив, — на почве аномальных личностей, притом с самыми разными
внешними проявлениями. И то и другое, разумеется, не без
исключений, но в большинстве случае это именно так.
Аномальные личности — это вариации
предрасположения, однако с возможностью значительного изменения
в результате развития и колебаний их непережитой подпочвы, а также
влияния судьбы, личных переживаний в самом широком смысле. То, что
мы понимаем под предрасположением, не следует сразу отождествлять с
наследственными задатками. Могут оказывать влияние и
экзогенные факторы в период внутриутробного развития, практически
даже в раннем детстве, однако принципиально они уже не причас-тны к
предрасположению. Не установлены также в нашем понятии
предрасположения границы метафизического допущения
“так-созданности”, которое мы ниже рассмотрим подробнее.
Классификацию
психопатических личностей осуществляют в большинстве случаев,
располагая типы таких личностей в соответствии с теми или иными
ярко выраженными, преобладающими качествами. Так поступал с 1896 г.
крепелин,
таково изложение в его
учебниках, а также наше собственное.
В то время как данный метод помещает
рядом отдельные типы, принципиально не сопоставимые друг с другом, с
различных сторон делалась попытка вывести типы психопатов из
какой-либо характерологической системы и прийти таким образом к
систематической патохарактерологии.
Можно составить таблицу человеческих качеств, как это делал в свое
время
grUhle,
и на основе утрирования этих качеств вывести психопатические
типы. В рамках такой системы возможна также идея слоистости психики,
к которой пришли
homburger. и
kahn и на
основе которой более закономерным путем можно показать
психопатические качества как преувеличения. (Между прочим, такую
психологическую “слоистость” не следует путать с категориальной
слоистостью
n.hartmann'a).
Другие — например,
kretschmer
и bwald
— положили в основу системы способ реагирования, переработки
событий. Эти характерологические обоснования также ведут к
формированию типов, и употребление выведенных таким образом форм
тоже остается типологическим там, где в какой-либо системе можно до
известной степени определить их место. Впрочем, при достаточно
конструктивной фантазии можно под любую первоначально бессистемно
задуманную типологию подвести какую-либо систему, как это сделал
tramer с
нашими собственными бессистемно расположенными типами. Ни одна из
этих систем не обеспечивает достаточно убедительного и
универсального способа выведения типов. Часто важные в клиническом
отношении данные вписывают в них просто насильно, чтобы они не
оставались лишними. Кроме того, всегда остаются клинически пустые и
лишь ради системы сконструированные позиции, в которых ни один
наглядный, живой тип психопата не имеет своего естественного места.
Отчего это происходит, мы не будем исследовать подробно. Прежде
всего это связано с почти повсеместным стремлением к полярному
расположению типов. Если, скажем, “вспыльчивому” в качестве
обязательной противоположной формы противопоставляется
“невозмутимый” или “безвольному” — “независимый”, то тем самым
получаются образования, не представляющие интереса, по крайней мере
для клиники. Психиатрический интерес направлен как раз на варианты в
некотором смысле негативные. Конечно, хорошо было бы показать в
одной, пока не существующей, всеобъемлющей характерологической
системе все психопатические качества путем подчеркивания отдельных
качеств, рассматриваемых как преувеличения, но большинство позиций
пришлось бы оставить клинически пустыми. Именно систематическая
чистая патохарактерология и невозможна, возможна лишь систематика
характерологических качеств вообще. И если теперь выбрать из нее
резкие психопатические проявления, то ничего систематического мы
уже не получим, а лишь те качества, которые обычно определяют
наименования типов психопатов. И результат получится таким же, как
если бы предрасположение с самого детства было бессистемным. Любая
критика типологической классификации относится и к классификациям,
основанным на той или иной системе или подменяющим собой таковую.
Здесь мы представляем
несистемное учение о типах.
Мы описываем, не сравнивая друг с другом, ряд типов психопатических
личностей, между которыми возможны и часты многочисленные и
многообразные комбинации. Между ярко выраженным типом и просто
“чертами характера” есть еще, кроме того, всевозможные нюансы.
Сначала мы просто опишем эти типы и лишь затем критически
рассмотрим подобные классификации.
Разграничение с психозами, прежде
всего циклотимными и шизофреническими, не должно нас при этом
интересовать, так как для этого пришлось бы привлечь всю
симптоматику психозов. Ведь дифференциальная диагностика
осуществляется по существу с ил-стороны. В самом общем виде нужно
сказать лишь следующее. Различение от циклотимий в большинстве
случаев легче потому, что при них речь идет не о длительных
состояниях, а об эпизодических. С другой стороны, иногда это
разграничение сделать труднее, так как в известных пунктах
циклотимная симптоматика кажется близкой к психопатической.
Разграничение с шизофрениями дается легче потому, что их
симптоматика в целом еще дальше от психопатической, чем
симптоматика циклотимий. С другой стороны, оно часто затруднено тем,
что при шизофрениях речь идет о более или менее длительных
состояниях. Все это говорится лишь весьма приблизительно.
Эпизодически встречающиеся психопатические проявления в принципе
труднее всего отделить как от циклотимных, так и от шизофренических
психозов, хотя в длительных случаях принять правильное решение
удается почти всегда.
II.
Под
гипертимным
(иначе — деятельным) психопатом мы понимаем экстремальное
выражение личности с веселым основным настроением, живым
(сангвиническим) темпераментом и известной активностью. Они
нередко добры, услужливы, часто умелы, работоспособны, но без
глубины и основательности, малонадежны, некритичны,
невнимательны, легко поддаются чужому влиянию. Они обнаруживают
наивное самолюбие и абсолютный оптимизм, направленный на
ближайшее и реальное. Поведение часто без формы, дистанции,
непринужденное. Помимо этих, в большинстве своем
уравновешенных, гипертимиков бывают еще возбужденные,
суетливые гипертимики без собственно веселого определяющего
настроения. В круг психопатов гипертимиков приводит, в
частности, их задиристость и неустойчивость. Понятно, что из-за
своего живого темперамента и повышенного самолюбия они легко
доходят до ссоры. Они не дают себя в обиду, а также охотно
вмешиваются в дела, которые их не касаются. Однако они
миролюбивы и быстро возвращаются к прежним добрым отношениям. В
равной степени понятно, что гипертимики, в особенности молодые,
вследствие своей активности и живости охотно меняют окружение и
положение и таким образом в социальном плане предстают иногда
неустойчивыми. Среди безнадзорных, неустойчивых подростков
нередко встречаются гипертимные психопаты. Благие намерения ими
быстро забываются, а горький опыт переживается неглубоко.
Самонадеянность и уверенность в победе захватывают, не давая
задуматься.
Определяющее настроение
депрессивных психопатов
не имеет такой тесной связи с конкретным типом темперамента, как
у уравновешенных гипертимиков. Те по большей части сангвиники,
тогда как депрессивные хотя и бывают часто спокойными людьми,
но редко — флегматичными. Они страдают от более или менее
длительно подавленного настроения, от пессимистического или, по
крайней мере, скептического взгляда на жизнь. Их тяготит
постоянный страх перед жизнью и миром, им недостает уверенности
и доверия, способности простодушно радоваться. Во всем они
видят оборотную сторону, ничто не бывает для них безоблачным,
все чем-то омрачено. В своих раздумьях они отвлекаются от
повседневных забот, но не находят покоя: всевозможные тревоги,
самокопание, сомнения в ценности и смысле бытия. Печальный опыт
переживается глубоко и продолжительно, приводя к кризисам. С
другой стороны, часто из этих мучений их может вырвать только
реальная беда — радостные события делают это редко, во всяком
случае, лишь ненадолго. Такие люди живут в постоянном ожидании
чего-то тяжелого, но это идет не извне, а изнутри, из глубины
подсознания. Если отступает какое-то внешнее горе, его место тут
же заполняется надуманными тревогами или чисто внутренними
проблемами, которые снова исчезают при появлении чего-то
реального, несущего с собой беспокойство или угрозу. У этих
людей печаль обычно прогоняется не радостью, а другой печалью.
Эти вещи не всегда лежат на поверхности, у депрессивной личности
бывает много масок и одежд. Иногда человек предстает веселым и
деятельным, не чувствуя себя при этом здоровым, по типу “мании
страха” или “мании бегства”. Многие представляют собой людей
неутомимо работающих, но успех их не радует, а всякий перерыв в
работе несет опасность вторжения сдерживаемых призраков.
Некоторые депрессивные личности высокомерны, они посмеиваются
над людьми внутренне легкими и простыми, считая это признаком
ординарности и даже пошлости. Они ощущают себя, страдальцев,
аристократами. Другие видят в страдании заслугу, что приводит
их, так же как и склонность к раздумьям, отравленная радость
земной жизни и внутренняя беспомощность, к твердому,
спасительному мировоззрению или борьбе за него, часто тщетной.
Их внешний образ жизни отличается порой изысканностью,
эстетством, призванным приукрасить внутреннюю безотрадность:
забота о малом. когда все большое кажется сомнительным. В равной
степени понятна и противоположность: пренебрежение к внешней
стороне жизни и поведению. Бывают меланхоличные варианты
— мягкие, добрые, но робкие и легко впадающие в уныние личности,
а также угрюмые варианты — холодные, неприветливые,
озлобленные, подозрительные, обидчивые, всем недовольные и даже
злорадные и язвительные депрессивные психопаты. Здесь пессимизм
по отношению к судьбе может даже приобретать фанатические
черты: человек торжествует, потерпев в чем-то неудачу, и не
желает ничего хорошего другим.
Не очень далеко от депрессивных
психопатов стоят психопаты,
не уверенные в себе.
Они, правда, всегда легко депрессивны, однако неуверенность
депрессивных психопатов в жизни не обязательно является
неуверенностью в себе. Но и эти черты совсем не всегда
очевидны. Внутреннюю несвободу и нерешительность не уверенные в
себе психопаты иногда судорожно пытаются компенсировать
наружными проявлениями: чересчур уверенным, а то и дерзким
поведением или же вызывающей внешностью — чтобы не остаться
незамеченными. Это относится прежде всего к людям, чья
неуверенность в себе связана с физической или социальной сферой.
Угрызения совести и чувство неполноценности не уверенных в себе
психопатов часто, хотя отнюдь не всегда, отражаются на
этическом образе действий. Такие люди постоянно носятся со своей
нечистой совестью и во всех неудачах усматривают прежде всего
свою вину. кречмер
описал этих этических педантов с непревзойденной наглядностью
как сенситивных,
а также изобразил их параноидные проявления, встречающиеся в
отдельных случаях, которые, однако, не следует так прямолинейно,
как он, связывать с психозами. Сенситивными являются люди, чья
жизнь протекает в условиях величайшей, даже преувеличенной
добросовестности и порядочности, но которые тем не менее в
своих размышлениях постоянно крутятся вокруг себя. На почве
таких и подобных им характеров произрастает, как давно
известно, большая часть навязчивых процессов. Вместо
навязчивых невротиков мы предпочитаем говорить об
ананкастических или навязчивых психопатах. Навязчивые идеи
возникают часто с быстротой молнии, вызванные по большей части
одним ключевым словом, и вместе с обрушивающимся страхом им
сопутствуют нередко физические ощущения (головокружение,
сердцебиение). Навязчивые мысли часто подчиняют себе и
обесценивают также то, что по содержанию совершенно чуждо им,
никак с ними не связано, совершенно к ним не относится, — как
все покрывающая и все портящая краска. Если начинает
господствовать какая-то новая навязчивая идея, то прежняя чаще
всего исчезает, и ее мотив теперь рассматривается критически и
даже высмеивается. Но старая навязчивая идея может скоро
вернуться, а новая — исчезнуть. Часто имеет место
продолжительная смена различных, снова и снова возвращающихся
мотивов, но одна навязчивая идея присутствует всегда.
Навязчивым является уже сам страх перед тем, что может
возникнуть и надолго остаться какая-то навязчивая идея. Это
становится иногда причиной принятия всяких мер предосторожности
и защиты, часто имеющих странный и непонятный для непосвященных
характер. Нередко первичной является немотивированная,
тревожная неуверенность, и это первичное навязчивое настроение
только потом уже находит свой вторичный мотив или же меняющиеся
мотивы. Однако они всегда глубоко связаны с устремлениями и
оценками, присущими конкретному человеку и его жизненному пути.
Такие навязчивые идеи происходят из длительного чувства вины и
неполноценности, переживаемого не уверенной в себе личностью.
Есть люди, которые на протяжении всей жизни пользуются всеми
представляющимися удовольствиями с чистой совестью. Человек же,
крайне не уверенный в себе, может не иметь никаких радостей в
жизни и тем не менее всегда мучаться угрызениями совести. Такие
люди живут в постоянном страхе в чем-то ошибиться или натворить
бед или же что просто вообще что-то случится. И этот страх
находит свое оправдание, пользуясь, кажется, любым случаем, как
мелодия находит свои слова. Одну такую больную, страдающую
ананкастией, нашли однажды в состоянии величайшего страха,
связанного с раздумьями о самой себе, и на вопрос, в чем же она
снова себя упрекает, она ответила: “Еще не знаю”. Сюда
относится страх перед несчастьем, страх перед ответственностью и
обвинением, который может доходить даже до ложных воспоминаний.
Сюда же относится и навязчивое желание исповедоваться в грехах.
Это люди, являющие собой противоположность людям с “крепкой
совестью”. До некоторой степени это объясняет то, что не
уверенные в себе имеют навязчивые мысли, но не
объясняет, какие именно. Это можно было бы показать лишь
казуистически, и непосредственного понимания здесь чаще всего
бывает недостаточно. Еще труднее обстоит дело с навязчивыми
побуждениями. Пока они служат лишь средством предупреждения
навязчивых идей, как например, навязчивое стремление мыться, или
являются всего лишь опасениями, что кто-то может сделать
то-то и то-то — скажем, убить своего ребенка, — то есть не
представляют собой реальных побуждений, понять их еще можно. Но
первичные навязчивые побуждения — например, броситься под поезд
— по большей части совершенно непонятны. При этих переживаниях,
которые порой трудно постичь как навязчивое состояние, теряется
чаще всего и основа не уверенной в себе личности, а потому с
этой стороны невозможно также понимание того, что здесь
присутствуют такие побуждения. С психопатологической,
понятийной точки зрения мы рассмотрим навязчивые состояния ниже.
Фанатичные
психопаты
бывают захвачены сверхценными комплексами мыслей личного или
идейного характера, притом настоящий фанатик — личность выражено
активная, экспансивная. Фанатик личного плана, например,
сутяга, борется за свои действительные или мнимые права,
идейный фанатик — за свою программу. Бывают и тихие,
чудаковатые, оторванные от жизни фанатики чисто фантазийного
плана, с характером менее или совсем не борцовским, как,
например, многие сектанты. Мы называем их вялыми
фанатиками. Экспансивные фанатики интересны для психиатрии
особенно в качестве сутяг, прежде всего пенсионных. Иногда у них
встречаются параноидные проявления, выходящие за рамки обычной
подозрительности, например, с мотивом ревности, но это не просто
экспансивные, а более сложно устроенные личности, как показал
кречмер.
Тщеславными
психопатами мы называем личностей,
которые хотят казаться значительнее, чем они есть на самом деле.
Ясперс характеризует этим сущность истерического — обозначение,
которое мы никогда не употребляем. То есть бывают фальшивые,
много мнящие о себе личности. Их честолюбие может проявляться,
с одной стороны, в эксцентричном поведении: чтобы
привлечь к себе внимание, высказываются самые необычные мнения и
совершаются самые необычные поступки, а внешним манерам
придается часто вызывающая форма. Другая возможность —
самодовольное бахвальство. И наконец, чтобы возвеличить
собственную персону. рассказываются или разыгрываются сказки,
для чего требуется значительно больше фантазии. В этом случае
говорят о pseudologia fantastica —
обозначение несколько устаревшее. Одержимый страстью сыграть
роль, в которой ему отказано реальной жизнью, такой псевдолог
разыгрывает перед другими и самим собой целый спектакль. При
этом настоящему псевдологу — классическому авантюристу — важна
не материальная выгода, а сама роль. Впрочем. часто то и другое
совпадает. Не следует думать, что псевдолог не сознает того, что
теряет реальную почву под ногами. В ярко выраженных, отнюдь не
частых случаях его игру нужно рассматривать как игру детей,
когда они играют в учителя или солдата. Конечно, эти дети тоже
не “думают”, что они учителя и солдаты, и тем не менее они
полностью входят в свою роль. При этом важны самонадеянная
уверенность поведения, обходительные манеры, любезность.
Например, обманщики, играющие на сочувствии, выглядят тихими
страдальцами. Фальшивость этих тщеславных характеров осложняет
отношения с другими людьми. Обожание, поклонение быстро
сменяются у них равнодушием и даже злословием. Тот, кто, по
мнению этих людей, больше не восхищается ими, быстро
наскучивает им.
Психопаты с
неустойчивым настроением
— это люди с внезапно
возникающим раздражительно-депрессивным расположением духа.
Часто бывает трудно сказать, являются ли эти настроения
реактивными, то есть психически мотивированными. Во всяком
случае, у таких людей бывают дни, когда их депрессивная реакция
возникает легче и держится дольше, чем в другие дни. Речь идет о
повышенной способности к депрессивной реакции на основе
подпочвы, которая сама по себе не является реактивной. Эти
настроения нередко порождают такие действия, как бегство или
алкогольные эксцессы. Так называемые “люди влечений” в
большинстве своем относятся к психопатам с неустойчивым
настроением: настроение является у них первичным. Но бывают
также подобные инстинктивные поступки, при которых это по
меньшей мере неощутимо. Одна проститутка рассказывала о том, как
она в очередной раз отказалась от солидного места работы: “Тогда
на меня снова нашло, что вроде так нужно; какой-то случайный
порыв, как будто что-то в кровь ударило”. Иногда психопатов с
неустойчивым настроением характеризуют как “эпилептоидных”. Мы
предостерегаем от употребления этого термина. Безусловно, есть
эпилептики, у которых тоже бывают кризисы, связанные с
неустойчивостью настроения, но нет ни малейших оснований
причислять к эпилептикам психопатов с неустойчивым настроением.
Эксплозивные
психопаты
легче поддаются описанию. Это те люди, которые по самому
незначительному поводу вскипают, то есть люди, производящие
впечатление раздражительных, возбудимых, вспыльчивых. Их
реакции — это примитивные реакции
в понимании кречмера.
Их задевает любое слово, и прежде чем смысл и значение
этого слова будут правильно поняты и осмыслены личностью,
следует реакция в стремительно-бурной форме оскорбительного
возражения или насилия.
Бесчувственными
психопатами
мы называем людей, совсем или почти не испытывающих сострадания,
стыда, чувства собственного достоинства, угрызений совести. Их
характер часто бывает мрачным, холодным, угрюмым, поступки —
инстинктивными и грубыми. Речь идет ни в коем случае не о
моральном “слабоумии”,
поскольку слабоумие означает дефект интеллекта, который
не обязательно имеет здесь место, хотя во многих случаях это
так. Бесчувственные в принципе неисправимы и невоспитуемы, так
как в резко выраженных случаях отсутствует всякая почва, на
которой можно было бы построить влияние. Не будем забывать и о
бесчувственных психопатах-преступни-ках, о том, что существуют
также бесчувственные чисто социального плана, жесткие натуры,
“идущие по трупам”. Нередко они обладают выдающимся
интеллектом.
Безвольные
психопаты
не оказывают сопротивления никакому влиянию. Этих людей легко
совратить, но в большинстве своем они легко поддаются я
хорошему влиянию, почему, например, несовершеннолетних
безвольных психопатов можно в основном содержать в
попечительских заведениях. Но то, что они получают благодаря
хорошему влиянию, у них надолго не задерживается. Отпущенные на
свободу, они становятся добычей первого встречного, который
сумеет их в чем-то убедить. Социальная картина — неустойчивость.
Говоря об
астенических
психопатах, мы имеем в виду не людей с астеническим,
лептосомным телосложением, а применяем это выражение в
характерологическом значении, причем различаем здесь две
подформы, которые, впрочем, очень часто встречаются вместе. К
первой относятся люди, ощущающие определенную психическую
недостаточность. Их жалобы поначалу носят самый общий характер:
на пониженную работоспособность, неспособность к концентрации
внимания, ухудшение памяти. В дальнейшем они иногда жалуются на
чувство отчужденности: весь воспринимаемый мир, собственные
поступки, все ощущения кажутся далекими, нереальными,
ненастоящими. Все эти состояния не всегда, но часто бывают
вызваны самоанализом или, по крайней мере, он способствует им.
Часто незначительная осечка делает человека боязливым, а
тревожный самоконтроль приводит затем к фиксации или повторению
отрицательного момента. Для естественного же, ощущаемого как
настоящее выполнения психической работы и психических актов
требуется известная наивность. Вторую форму образуют люди, по
характерным причинам несколько несостоятельные физически.
Мелкие, ежечасно возникающие недомогания и нарушения функций
обычно нами не замечаются и быстро проходят. Астеник же привычно
обращает внимание на свое тело, и от этого страдают
функционирование и согласованность системы органов. Ведь их
беспрепятственное осуществление тоже возможно лишь вне контроля
со стороны сознания. Действительно существующие функциональные
расстройства с помощью психогенных факторов закрепляются и
усиливаются. Эти самоаналитики живут не во внешних
обстоятельствах, а постоянно заглядывают внутрь себя и
утрачивают ту простоту в отношении к своему организму, которая
необходима для его нормального функционирования. Возникают
жалобы на быструю утомляемость, бессонницу, головные боли.
нарушения сердечно-сосудистой деятельности, работы мочевого
пузыря, менструального цикла и т.д. Нет сомнений, что
астенические психопаты часто имеют одновременно соматические
расстройства не психогенного происхождения, и тем самым
значение самоанализа для их возникновения снижается. Но хотя
часто бывает очевидно, что причиной этих расстройств послужил не
самоанализ, однако отвлечение каким-то событием или занятием
помогает человеку от них избавиться. С нашей стороны было бы
необоснованно и преждевременно предполагать здесь расстройства
нервной системы, вегетативную лабильность, “неврастению“,
поэтому, проявляя осторожность, мы предпочитаем совершенно
неопределенно говорить о соматически лабильных людях,
соматопатах. Здесь мы не принимаем во внимание настоящих
болезней, которые, однако, частично могут играть в этом
случае аналогичную роль. Между соматопатическим и
психопатическим полюсами можно представить себе самые разные
возможности: 1) существует соматическая лабильность,
соматопатия без психических аномалий, в которой переживания
совершенно не играют причинной роли. Это подтверждается и тем
фактом, что даже новорожденные дети могут быть “невропатами”;
2) на расстройства соматопатической конституции личность,
которая сама по себе не может быть охарактеризована как
психопатическая, реагирует ипохондрией, неуверенностью,
робостью, депрессивными настроениями; 3) если реагирующая
личность является психопатической, то и эти реакции будут по
своим масштабам и характеру аномальными; 4) первичным является
психическое, причем в форме реакций на события, которые сами по
себе нормальны, но имеют следствием функциональные соматические
расстройства. Чем лабильнее физическая регуляция, тем легче это
произойдет; 5) первичным является психопатическая личность. Она
приводит, если можно так выразиться, путем своего
ипохондрического контроля и самоанализа совсем не лабильный по
своей сути организм в беспорядок, и таким образом появляются
всевозможные соматические расстройства. Именно этот тип мы
подразумеваем, когда говорим о чистом астеническом психопате
данной группы, однако астеник тем легче дойдет до самоанализа и
утвердится в нем, чем больше в нем действительной
соматопатической лабильности. Не только страх, но часто и
желание является движущей силой, так же как очень часто
невозможно выявить вообще никакого мотива.
Соматопатия и психопатия нередко бывают выражением одной
и той же аномальной общей конституции, и ответственность за
соматические расстройства не обязательно лежит при этом на
психопатии. Такие функциональные расстройства ни в коем случае
не должны всегда рассматриваться как результат переживаний,
напряжения, конфликтов. В психологизировании здесь должна
соблюдаться большая мера, чем это ныне принято. Таким
расстройствам может без всяких психических причин подвергнуться
и человек, обычно не страдающий соматопатией. (Конструктивные
толкования, правда, неопровержимы).
Хотя иногда эти соматические расстройства возникают на
психической почве, однако затем они становятся автоматическими,
и отмершее в каком-то смысле переживание не играет уже
какой-либо роли.
III.
Типологические классификации
психопатов часто
подвергались критике и вне психоаналитических направлений, которые в
большинстве своем отвергают само понятие психопата
(klages, liebold,
schroder, heinze). С другой стороны, Кречмер выступил вообще
против чисто психологической систематизации, которую он считает по
сути просто социологической. Это возражение касается, конечно,
многих типологий такого рода — например, частично типологии
крепелина, — но не
нашей. Идея кречмера
принципиально переступает через чистую психологию и нацеливается на
создание типов психофизической конституции и даже какой-то
универсальной антропологии. Конечно, некоторые важные формы
психопатов вписываются в его классификацию, другие же составляют
некий конституционно-биологический остаток. Вне его разделов
остаются клинически важные и часто встречающиеся формы, в том числе
такие, от которых и сам Кречмер не может отказаться, формы,
которыми он занимается самым обстоятельным образом, как например,
сенситивные или истерические типы людей.
Критика типов
психопатов — без системного фундамента или при наличии такового — в
некоторых отношениях действительно правомерна. Рассуждения
подобного рода несут с собой опасности, которые необходимо знать и
учитывать и теоретически, и практически.
Типы психопатов выглядят как диагнозы.
Однако это совершенно неоправданная аналогия. К примеру,
депрессивный психопат — это просто “такой человек”. А людей,
личностей нельзя снабдить диагностическими ярлыками, как болезни и
их психические следствия. Можно, самое большее, выявить,
подчеркнуть, выделить те качества, которые их особенно
характеризуют, но это все равно нельзя сравнить с симптомами
заболеваний. Выделение качеств всегда происходит под каким-то
определенным углом зрения — например, субъективного
самочувствия, ощущения бытия и жизни или трудностей, которые
доставляют эти люди окружающему миру и обществу вследствие своих
особенностей. Помимо качеств, важных с этих точек зрения, тот же
самый человек обладает бесконечным множеством других, которые с
иных точек зрения, например с этической,
часто не менее важны, но не поддаются диагнозоподобному обозначению,
остаются сокрытыми во тьме. Диагноз болезни тоже подразумевает лишь
один определенный аспект человека. даже, собственно, его тела, но
там это само собой разумеется. Типологическое же обозначение
психопатов легко производит впечатление, будто оно приближается к
целому или, по меньшей мере. к абсолютной сущности
психической стороны человека. Исторически понятно, что учение о
психопатах начинало с этой классификации типов, приспособленной к
диагнозам, что облегчило его восприятие врачами, привыкшими мыслить
медицинскими категориями. Столь же понятно, что за эту
классификацию продолжают упорно держаться, т.к. она словно бы
позволяет оставаться в привычной колее медицинско-клинического
мышления.
В том,
что диагностические ярлыки относятся лишь к отдельным, особо важным
с некоторых точек зрения качествам конкретных людей, мы только что
убедились. (Впрочем, не все, что называется одинаково,
является психологически “одинаковым”. Можно. например, очень
по-разному быть депрессивным человеком). Далее следут обратить
внимание на то, что отмеченные качества лежат на совершенно разной
глубине. Касающийся их разрез находится иногда ближе к центру,
иногда больше на поверхности. Перефразируя понятия
J.H.SСHULTZ'a,
можно было бы без обиняков говорить о “ядерных” и “краевых”
психопатах,
не бу
Сама по себе эта точка зрения известна с древности. Еще в
античные времена были известны психические расстройства при
распознаваемых соматических заболеваниях, равно как и люди
с нарушениями психики при отсутствии какой-либо очевидной
соматической болезни.
Так Шнайдер намечает, хотя и не совсем точно, свою
философскую позицию. Словом “дуализм” обозначаются многие
пары различных понятий, не связанных друг с другом: Декарт
первым провел четкую терминологическую границу между
пространственной и духовной действительностью. В немецкую
философию ее ввел оказавший на нас большое влияние Христиан
Вольф, которому принадлежит следующее определение (1734):
“Дуалистами называют тех. кто допускает существование
материальной и нематериальной субстанций”. Под
“эмпирическим” вероятно, подразумевается то, что всякое
познание должно основываться на чувственном опыте.
To,
что Шнайдер обозначает здесь как “эмпирический дуализм”,
следовало бы, конечно, вслед за Кантом назвать
“трансцендентальным дуализмом”, так как он содержит
утверждение о возможной внечувственной достоверности вещей.
Шнайдер делает из этой позиции теории познания, которая сама
по себе не является необычной, в общем-то неубедительный
вывод о возможности использования и другой системы понятий
— в зависимости от того, идет ли речь о пространственной или
духовной действительности. Впрочем, сам он не вполне
последовательно придерживается этого вывода.
После данной бисекции по
Декарту все равно существовала необходимость определить
взаимосвязь между материальной и духовной действительностью,
поскольку даже Декарт не отрицал, что таковая должна
существовать. Он усматривал в шишковидной железе переход от
одной действительности к другой. Анатом
S.Socmmering
находил такой переход только в полостях головного мозга.
Шнайдер явно хочет обозначить любую подобную попытку как
“метафизику”.
Это
не обязательно явствует из только что определенной основы
теории познания. То есть если что-то должно быть отнесено к
пространственной действительности. то сообразно с этим оно
должно было бы восприниматься чувствами. чего как раз нет
при упомянутых психозах. Они определяются именно тем, что их
можно вос-принимать лишь духовно. Таким образом, отнесение
этих психозов к пространственной действительности является
умозрительным в смысле дефиниции Канта: “Теоретическое
познание умозрительно, если оно восходит к такому предмету
или таким понятиям о предмете, которых невозможно достичь
опытным путем”.
Сегодня лишь
редко употребляемое в этом значении слово “развитие”
(Entwicklung)
восходит к
К.Яспсрсу (1910). В 1-м издании своей “Общей
психопатологии” (1913) Ясперс дал ему довольно краткое
пояснение: “Всё то, что мы называем развитием личности в
противоположность процессу, имеет причину лишь в тех
задатках, которые проходят свой жизненный путь без
бросающихся в глаза эндогенных фаз и без непонятных
перегибов, несущих с собой новое по мере достижения разных
возрастов. Представим себе следующие моменты: 1. Задаток
растет, развивается, подвергается постоянным изменениям
с достижением различных возрастных периодов. 2. Этот
задаток находится в постоянном взаимодействии с
окружением и приобретает особую форму благодаря своей
судьбе с помощью многообразных механизмов (навыки,
привычки и т.п.) и понятным для нас — при точном
знании деталей — образом. 3. В частности, задаток — в
соответствии со своим неизменным характером —реагирует
на пережитое, перерабатывая его соответствующим
образом. Мы можем различать возникающие таким образом
взгляды, мнения, чувства, как например, озлобленность,
гордость, сутяжничество, ревность Продукт этих трех моментов
называют “развитием личности”. (Выделено Ясперсом).
Это
критическое замечание относится прежде всего к “циклоидным
психозам” школы
Kleist-Leonhard,
о которой ниже будет сказано подробнее.
Понятие
“переходные синдромы”
(H.H.Wieck,
1956), которым одно время широко пользовались (и, конечно,
много злоупотребляли), является групповым обозначением ряда
нсспсцифичсских, соматически обусловленных психозов (в
шнайдеровском смысле), общими признаками которых являются
обратимость и отсутствие помрачения сознания. Сюда относят
аффективные, амнестическис, аффективно-амнестическис,
галлюцинаторные, параноидные, параноидно-галлюцинаторные
синдромы. Возникновение той или иной картины зависит от
тяжести соответствующего психоза. Степень тяжести позволяют
более точно определить тесты Беккера. Различают легкий,
среднстяжелый и тяжелый переходные синдромы.
Это — саркастическое замечание по поводу одной прямо не
называемой здесь дискуссии. Само собой разумеется, что в
дуалистической системе, которая со времен Декарта
главенствует в западном мышлении, нет места для чего-то
третьего, не являющегося ни
res cogitans
(мыслящей вещью), ни
res extensa
(протяженной вещью). Тем не менее
H.Tellenbach
ввёл
такое понятие, как
“юнлон”,
подразумевая под ним комплекс причин болезненных психических
состояний, который действует как наряду с соматологичсской п
психологической систематизацией, так и вне её. Причинную
область эндогенных психозов он представляет как “еще не
разделенное единство тела и души”, причем эндогенные
феномены являются лишь “эмиссиями, видоизменениями,
конкретными формами проявления” эндона.
Этой короткой фразой выражено нечто принципиальное, а
именно, что все неврозы, равно как и все функциональные и
психосоматические расстройства, относятся к аномальным
личностям.
“Конституцию”, согласно традиционной точке зрения,
составляют всегда как унаследованные, так и
благоприобретенные качества. То есть имеется в виду. что для
того чтобы заболеть белой горячкой, надо быть алкоголиком.
Более подробно к этой теме Шнайдер возвращается в главе
“Циклотимия и шизофрения”. Там даются также необходимые
пояснения.
Это критическое замечание, как и дальнейшие, относится к
Э.Кречмеру, который, в частности, усматривал наличие
скользящих переходов между считающейся нормальной
шизотимичсской формой темперамента, шизоидной личностью,
относимой к аномальным личностям, и, наконец, шизофренией.
Имеется в
виду 5-с издание учебника психиатрии Крепелина. В это
издание впервые была включена глава “Психопатические
состояния (дегенеративное помешатсльство)”, которая в
значительно расширенном виде повторялась еще в трех
изданиях. В упомянутом здесь 5-м издании к психопатиям
отнесены только “конституциональнос расстройство”,
“навязчивое помешательство” и “ощущение противоположного
пола”. В 8-м издании в числе “психопатических личностей”
упоминается. в частности, тип “антисоциального” психопата,
отсутствующий у Шнайдера, но имеющийся в
DSM 11I/IV.
Впрочем, всю переменчивую историю классификации аномальных
личностей здесь воспроизвести невозможно.
В философии
Nicolai Hartmann'a
(1882-1950) значительную роль играют пласты бытия, на
которых основывается мир явлений. В ней различаются
неорганический, органический и духовный пласты, причем
корни каждого высшего пласта находятся в соответствующем
нижнем.
Когда
Шнайдер говорит о типах (слово, которое встречается
v
него чрезвычайно часто), он всегда имеет в виду либо
идеальный тип (при котором сущсствсннос качество выступает
на передний план, а несущественное отступает на задний),
либо выразительный тип (наивысшее воплощение данности). Это
восходит к Максу Веберу, который преклонялся перед Ясперсом
и, как следствие, также перед Шнайдером. Вебср называл
идсальныйтип “космосом подразумевающихся связей. [..,] Их
отношение к эмпирически данным фактам жизни состоит лишь в
том, что там, где [...] констатируются и предполагаются
зависимые события действительности [...], мы можем уяснить
своеобразие этой связи по отношению к идеальному типу
[...]”. Это представление о типе так широко
распространилось в немецкой психологии и психиатрии, что
больше не нуждалось в разъяснс-ниях. Совершенно другое
понятие типа было введено в обиход
DSM IIL1V,
что часто приводит к недоразумениям.
Под гипсртимисй подразумевается, как правило, избыток
темперамента (собственное значение слова), избыточная
активность, психомоторная активность, степень которой
превышает средний уровень, далеки не достигая
свсрхактивности маньяков и находясь еще ниже
гипоманиакальной активности. В зависимости от
обстоятельств гипсртимия и гипомания употребляются также
как синонимы. Среди расстройств личности
DSM IIl/IV
этому типу нет соответствия.
В отношении этого типа Шнайдер почти полностью следует
характеристикам Крсчмсра. В
DSM III/IV
этому нет соответствия.
Этот тип почти идентичен “гистрионическому расстройству
личности” DSM
III/IV.
Термин “гистрионический” был создан лишь в 1967 г. в США
Brody
и
Sata, a
в 1980 г.
позаимствован
DSM
III. Он происходит от латинского
“histrio”
(актер) и
“histrionalis”
(актерский), тем самым в точности соответствуя тому, что
здесь говорится в качестве характеристики тщеславного типа.
Оба описания — DSM III и Шнайдера — восходят, как признает
здесь и сам Шнайдер, к характеристике истерического
характера К.Яспсрса, которая сохраняется в более или менее
неизменном виде.
Под этим Крсчмер подразумевает реакции на события, при
которых раздражение от события не подвергается контролю со
стороны кортикальной личности (в отличие от “личностной
реакции), а обращается непосредственно к более глубоким,
более “примитивным” пластам личности и выражается в
непосредственных, мгновенных действиях, например в крике.
На этом заканчивается описание типов психопатов. На их
соответствие или несоответствие “расстройствам личности” в
DSM III/IV
уже указывалось. Здесь следует лишь добавить, что там в
качестве диагностических единиц можно найти другие, не
встречающиеся у Шнайдера типы: 1) параноидный; 2) шизоидный;
3) шизотипический; 4) нарциссический; 5) антисоциальный; 6)
пограничный; 7) “юсивно-агрессивный“ (только в DSM III и
III-R,
в DSM IV его уже нет); 8) атипичныи, смешанный и другие виды
расстройств личности.
|