Peggy Papp

THE PROCESS OF CHANGE

The Guilford Press

New York London

Пегги Пэпп

СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ

И ЕЕ ПАРАДОКСЫ

Перевод с английского В.П. Чурсина

Москва

Независимая фирма “Класс”

1998

УДК 615.851.6

ББК 53.57

П 97

              Пэпп П.

П 97    Семейная терапия и ее парадоксы/Пер. с англ. В.П. Чурсина. — М.: Не­зави­симая фирма «Класс», 1998. — 288 с. — (Библиотека психологии и психотерапии).

ISBN 5-86375-085-5 (РФ)

Эта книга о парадоксе — как реальном явлении внутрисемейных взаимоотношений и методе терапевтического воздействия в семейной терапии. Она построена как практическое руководство и содержит много клинических примеров, краткий обзор методов, используемых в Проекте краткосрочной психотерапии, подробный разбор напряженных поединков между психотерапевтом, семьей и консультационной группой, объективный и самокритичный анализ удач и промахов, сопровождающих отдельные терапевтические вмешательства, и возможных альтернативных подходов.

Имя Пегги Пэпп — в ряду классиков современной семейной терапии, поэтому книга относится к категории «обязательного чтения» для собратьев по цеху — психологов, психотерапевтов, студентов психологических факультетов, «рекомендуемой литературы» для педагогов и социальных работников, а также станет захватывающим чтением для всех, кого волнуют проблемы семьи и семейных взаимоотношений.

Публикуется на русском языке с разрешения издательства Guilforol Press и его представителя Марка Патерсона.

© 1983 Peggy Papp

© 1983 The Guilford Press

© 1998 Независимая фирма «Класс», издание, оформление

© 1998 В.П. Чурсин, перевод на русский язык

© 1998 А.В. Черников, предисловие

© 1998 А.А. Кулаков, обложка

Исключительное право публикации на русском языке принадлежит издательству “Независимая фирма “Класс”. Выпуск произведения  или его фрагментов без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.

СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ И ЕЕ ПАРАДОКСЫ

“Прими слепоту за ясность зрения, а глухоту за острый слух. Восприми опасность как обещание покоя. А удачу — как вестницу несчастья”.

Избранные Чаньские изречения

Приходя на психотерапию, семья изначально взаимодействует с терапевтом парадоксальным образом: ожидая изменений и одновременно желая, чтобы все у них оставалось прежним. Книга известного американского психотерапевта Пегги Пэпп обращается к самой сути этой терапевтической дилеммы. Что такое симптом? Как он связан с жизнью семьи, что он в ней стабилизирует и от чего предохраняет? Перефразируя Маяковского, можно сказать, что если в семье существует хроническая проблема, значит это кому-нибудь нужно. И если вдруг один из членов семьи вылечится, не обернется ли это новой семейной драмой?

Довольно обычными являются случаи, когда один ребенок в семье прекращает демонстрировать вспышки раздражения и антисоциального поведения вследствие работы с психотерапевтом, передавая “эстафету” проблемного поведения брату или сестре; женщина вылечивается от фригидности и... вызывает импотенцию у своего мужа; кодируется алкоголик, и настрадавшаяся семья думает, что вот-вот настанут для нее счастливые времена, но супруги вдруг обнаруживают, что им не хочется быть вместе, и вынуждены развестись.

Стиль работы Пегги Пэпп поражает своей провокационностью и вместе с тем бережным отношением к семье, желанием помочь ей избежать негативных аспектов терапии. Основной вопрос психотерапевтической помощи переносится тогда с того, как что-то изменить в жизни семьи, на предотвращение негативных последствий каких-либо изменений в ее функционировании. Автор уверен, что перемены зачастую происходят сами собой, когда проблемное поведение перестает использоваться семьей в качестве опоры.

“Процесс изменения” Пегги Пэпп — это первая книга на русском языке о парадоксах в семье, семейной терапии и терапии, где парадокс является основным терапевтическим инструментом. Автор вводит читателя в непривычную для обыденного сознания реальность семьи. Реальность, в которой поведение человека не может быть понято вне контекста отношений с другими. Где злость может быть оценена как проявление сильной любви; воровство подростком денег в семье — как способ сплотить семью, находящуюся на грани развала; а за поздними возвращениями мужа домой можно увидеть его заботу о жене, избавление ее от излишней эмоциональной близости с ним, к которой она не готова.

Книга, которую держит в руках уважаемый читатель, уникальна по многим причинам. Во-первых, она принадлежит перу классика семейной терапии, что само по себе довольно редкое явление на отечественном книжном рынке. Во-вторых, она отражает современные тенденции в семейной терапии и удивительно глубоко и ясно освещает основные положения системной теории, которая продолжает оставаться наиболее популярной у специалистов, работающих с семьей. И, в-третьих, она представляет собой блестящее практическое руководство, написанное талантливым преподавателем и тренером Института семейной терапии Аккермана, ведущего центра подготовки семейных терапевтов США.

Александр Черников

ПРЕДИСЛОВИЕ

Семейная терапия, как и изменения в смежных с ней парадигмах, произвела настоящую революцию в области лечения психических расстройств и дала новое определение таким ключевым понятиям, как противодействие, изменение, симптоматичность, и в том числе — самому понятию “психотерапия”. За последние двенадцать лет произошла революция в революции, искрой к которой послужили работы Джея Хейли, Пола Вацлавика, Милтона Эриксона и Мары Сельвини Палаззоли и Миланской группы. Одним из плодов бурного расцвета творческих поисков и клинических новшеств является и данный труд. В нем приводится описание стратегического мышления и последовательности действий при групповой работе специалистов с семьями, раздираемыми серьезными внутренними противоречиями.

В течение многих лет лежащий во мраке многотрудный и тернистый путь психотерапии озарялся трудами великих учителей-клиницистов, возжигавших свои светильники вдоль торимой ими тропы, по мере своего движения вперед заставляя все дальше отступать мглу неведения. То, что казалось невероятным и непостижимым, становится привычным; постепенно цеховые премудрости обретают форму методических указаний, ложащихся в основу учебных курсов. Одним из этих великих учителей является и Пегги Пэпп, и данный том предоставляет нам возможность совершить небольшое путешествие вдоль этой извилистой тропы.

Любопытно отметить, насколько же разными были все эти первопроходцы. Можно ли вообще втиснуть в рамки какой-либо общей системы такие фигуры, как Эриксон, Аккерман, Хейли, Витакер, Минухин, Сатир и Пэпп, если говорить только о наиболее выдающихся представителях. И тем не менее, на мой взгляд, есть ряд важных качеств, присущих каждому из них. Как клиницисты они твердо придерживаются своих убеждений и упорны в достижении цели, с головой уходя в стоящую перед ними клиническую проблему. Если хотите, к своей работе они относятся как к миссии и преисполнены ощущения собственной значимости. Почти все они без исключения обладают острым умом и чувством юмора. Они в какой-то мере идиосинкретичны и изворотливы, но не в эксцентричной, а скорее в творческой, проливающей свет на человеческие проблемы манере. Хочу добавить, что все они обладают тем неопределимым личност­ным качеством, которое лучше всего выражается словом “присутствие”: они ни на минуту не позволяют забыть о себе ни в консультационном кабинете, ни на лекторской кафедре, ни на страницах своих книг. И наконец, нельзя не напомнить о том, что все они великие труженики, что неудивительно, поскольку их работа требует по-настоящему упорного труда.

Учитель-клиницист и творит, и учит одновременно. И в обеих этих ипостасях данная книга заслуживает всяческих похвал. Клинические примеры хорошо подобраны и проработаны, они достаточно полны и откровенны, что позволяет нам следить за ходом мыслей автора, и к тому же хорошо отредактированы, что сберегает наше время и облегчает труды. Всякого рода описания максимально сокращены, и не применяется никакого профессионального жаргона. Нам просто и ясно объясняют то, что было сделано и почему. Как новичок, так и опытный клиницист смогут найти для себя что-то, что позволит им усовершенствовать свою работу.

Все приводимые случаи описаны достаточно подробно, так что мы можем составить свое собственное мнение о правильности методов вмешательства. Все данные представлены в полном объеме, включая и те моменты, когда группа терапевтов совершала ложные ходы или пребывала в замешательстве и нерешительности. Мы наблюдаем за ходом работы со всеми ее шероховатостями, и можем быть только благодарны Пэпп и ее коллегам за их чистосердечность. Временами это становится похоже на волшебство, но любой, кому доводилось наблюдать за работой такого рода групп специалистов, знает, каких усилий и напряженных размышлений требует каждое планируемое вмешательство.

На протяжении своей истории психотерапия непрестанно боролась со следующими основными проблемами.

lСоздается впечатление, что люди изо всех сил держатся за тот тип поведения, который делает их недееспособными и жалкими.

lЛюди совершают такие поступки, в которых не угадывается никакого смысла: может показаться, что прибегая, в целях изменения данного поведения, к помощи высококвалифицированных и высокооплачиваемых специалистов, пациенты в то же время всячески стараются свести на нет все их усилия.

Стремление к сохранению динамического равновесия в той же мере “естественно” для системы, как “естественно” для волка съесть козу, а для козы — быть съеденной волком. Здесь нет виноватых, и, тем не менее, со времен Фрейда психотерапевты применяют уничижительное слово “сопротивление” при описании данной стороны системного функционирования. Основная задача, которую автор ставит себе в данной работе, — найти способы использовать данное стремление к самоконсервации в целях осуществления изменений.

Психотерапевтическая работа проводится группой специалистов; однако виртуозное использование такой группы в качестве терапевтического инструмента и является, главным образом, основной темой данной книги. Как отмечает сама Пэпп, такой подход строится непосредственно на ранней работе Мары Сельвини Палаззоли и Миланской группы. И тем не менее, насколько же они различны! Действуют одни и те же принципы, в частности, в том, что касается управления сопротивлением и применения заданий, обрядов и церемониалов. Но существует основной пункт расхождения, представляющий собой оригинальное и глубокое техническое новшество, значительно отличающееся, — по крайней мере внешне, — от миланского подхода. Имеется в виду создание в группе психотерапевтов структуры, изоморфной по отношению к центральному, связанному с симптомом элементу семьи.

Как мне представляется, это новшество было заложено в ранней работе Пэпп по портретированию семьи и хореографии супружеских пар и получило свое прогрессивное развитие благодаря использованию ею наблюдающей группы в качестве греческого хора. Интересное отличие от миланской практики заключается в том, что итальянцы привержены к высокоформализованным и не изменяющимся презентациям группы (по крайней мере, в их ранних работах), и персональному стилю, минимизирующему вовлеченность и эмоциональную экспрессию. Американцы, напротив, отнюдь не пренебрегают гиперболой и театральной жестикуляцией, когда это требуется в интересах выявления установки.

В одной из клинических презентаций весьма искусно схвачено и в концентрированном виде передается все театрализованное изящество этого стиля. В ней вконец запутавшейся, постоянно с кем-то враждующей и неизменно чем-то озабоченной матери и ее детям рассказывается сказка о вконец запутавшемся, постоянно с кем-то враждующем и неизменно чем-то озабоченном королевском семействе. Эта сказка высвечивает данную семейную драму и конфликт и придает им новое обрамление. Один сеанс, не более, и сразу вслед за этим — записка от “Благородной дамы” с выражением благодарности.

Работа, подобная той, что здесь описана, привносит в психотерапию обновленную радость. Но работа эта не из легких, и об этом каждому следует помнить. При описании такого рода клинических схваток что-то неизменно будет искажено или упущено. Все может показаться более простым и бедным, чем это есть на самом деле, и возможно, — гораздо более легким. Поскольку мне была предоставлена привилегия в течение многих лет наблюдать за работой Пегги Пэпп, Ольги Сильверштейн и их коллег, то я мог собственными глазами увидеть и оценить всю глубину и многотрудность их работы.

Автор является прагматиком до мозга костей, неизменно стремящимся к пониманию того, что успешно работает и чему можно обучить, используя это в качестве окончательного критерия оценки добротности любой идеи. Много лет тому назад она была моим младшим коллегой, но с тех пор наши взаимоотношения претерпели некоторую эволюцию, так что сейчас я могу причислить себя к легиону тех, кто имел возможность чему-то у нее поучиться. Тому, кто внимательно прочтет этот труд, стараясь отыскать в нем пути и способы, какими вся содержащаяся в нем премудрость и глубокое понимание сути вещей могут быть применены к его собственным обстоятельствам, способностям и талантам, откроются все преимущества, которыми располагают те, кто может назвать себя ее учеником.

Дональд А. Блох

Моим детям — Тони и Миранде

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга написана в надежде на то, что сможет послужить руководством для тех психотерапевтов, чьи интересы лежат в области изучения методов парадоксального и стратегического вмешательства в супружеские пары и семьи в рамках существующих систем. Поскольку данная книга была задумана как практическое руководство, в ней, главным образом, приводятся описания конкретных случаев, на примере которых прослеживаются все этапы процесса, на основе которого научные теории со временем обретают практическую значимость. Когда же теория оторвана от практики или когда поведение оторвано от контекста, всякое значение того и другого начинает утрачиваться за счет действия процесса диссоциирования. В течение многих лет я имела возможность наблюдать, что студенты лучше всего усваивают теории, непосредственно подтвержденные клиническими случаями. Часто после обсуждения теории, которая, на мой взгляд, была изложена ясным и понятным языком, студенты задавали мне те же самые вопросы, на которые я, как мне казалось, только что им ответила. Хотя академические категории и бывают полезны при разработке отвлеченных концепций, они оказываются довольно плохими помощниками, когда приходится иметь дело с реальной живой семьей. “Теория хороша, но и она не может воспрепятствовать существованию вещей” (Жан Мартин Шарко[1], цитируемый Фрейдом, 1893/1962). Поэтому, вместо того чтобы давать определение каким-либо концепциям с исторических или академических позиций, я постаралась ограничиться их определением с точки зрения их клинической применимости: при формулировке гипотез, при разработке и проведении вмешательств, при работе с “побочными продуктами” изменений, при работе с кризисами и при закреплении изменений. Сюда же относятся и общие указания по использованию различных методов вмешательства в различного рода ситуациях.

Первое знакомство с “вотчиной” Миланской группы (Мара Сельвини Палаззоли, Луиджи Босколо, Джанфранко Чеччин и Джулиана Прата) в 1977 году и последующая публикация их книги “Парадокс и контрпарадокс” (Paradox and Counterparadox, 1978) вскоре породили новую волну энтузиазма и экспериментальных исследований в области парадоксального подхода. Этот энтузиазм и любопытство были первоначально вызваны Джеем Хейли с его “Стратегиями психотерапии” (“Strategies of Psychotherapy”), опубликованными в 1963 году, и “Необычной терапией” (Uncommon Therapy, основанной на работе Милтона Эриксона) в 1973 году, а также Вацлавиком, Уик­лэндом и Фишем с публикацией “Изменения” (“Change”) в 1974 году. Хотя концепции парадокса использовались всеми ими совершенно по-разному, приводимые результаты были столь поразительны, что все большее число психотерапевтов поддались искушению проэкспериментировать с ними.

Одним из флагманов такого экспериментирования стал “Проект краткосрочной терапии” Института семейной терапии Аккермана, организованный Ольгой Сильверштейн и мною в 1975 году. Проект был основан с целью изучения перспектив применения методов парадоксального и стратегического вмешательства в семьи с симптоматичными детьми. Хотя этот проект был вдохновлен Миланской группой, которую мы посетили в 1974 году, очень скоро проявилась его собственная индивидуальность. Идеи, перенесенные из одной страны в другую, претерпевают изменения, обусловленные стилем, культурой и предшествующей подготовкой психотерапевтов. Точно так же, как Миланская группа трансформировала идеи своих предшественников — Хейли, Вацлавика, Уиклэнда, Фишера, Бейтсона и Эриксона — в свою собственную особую модальность, “Проект краткосрочной терапии” еще раз трансформировал их идеи.

Первоначально проект состоял из восьми добровольно вызвавшихся семейных терапевтов, каждый из которых прошел подготовку в Институте Аккермана[2]. Группа из восьми человек была разбита на две группы по четыре человека в каждой. Одну из групп возглавила Ольга, другую я. Мы собирались один раз в неделю на целый день, посвящая утренние часы теоретическим обсуждениям и разработке различных концепций, а после полудня проводили сеансы с семьями. Все эти сеансы записывались на видеомагнитофон и наблюдались через одностороннее зеркало тремя остающимися “за кадром” коллегами каждой группы, образующими консультационную команду. На протяжении последующих лет эта команда делилась и преобразовывалась, кто-то из нее уходил, кто-то приходил на их место. Название “Краткосрочная психотерапия” было присвоено проекту в связи с тем, что мы собирались ограничить курс терапии максимум 12 сеансами. По мере того, как становилось ясно, что разные семьи имеют различный темп изменения, временные ограничения стали скорее препятствием, нежели подмогой, и мы от них отказались. Число сеансов варьировало в пределах от 1 до 22, но в большинстве случаев их число было близко к среднему значению.

Америка — это страна, в которой процветает множество различных направлений семейной терапии, и большинство терапевтов находятся под влиянием того или иного их числа. Мой собственный послужной список включает работу в стенах трех таких престижных научно-практических центров по вопросам семьи, как Институт семейной терапии Аккермана, Детская консультативная клиника в Филадельфии (PCGC) и Центр изучения семьи, в каждом из которых применялись свои собственные концептуальные модели, отличные от всех прочих. Получив начальную подготовку под руководством Натана Аккермана, я, таким образом, была введена в свою область пламенным первопроходцем, чье направление было преимущественно психодинамическим. Позднее, как один из основателей Центра изучения семьи, я и сама изучала и преподавала другим идеи Мюррэя Боуэна, чьи концепции в отношении расширенной семьи оказали влияние как на мою профессиональную, так и на личную жизнь. С 1976 по 1979 год я работала в учебном секторе Филадельфийской детской консультативной клиники, где мне довелось наблюдать уникальную артистичность Сальвадора Минухина, а также всю мощь и ясность мысли Джея Хейли. Публикации и видеозаписи Хейли с самого начала пробудили во мне живой интерес к применению парадокса. Этот интерес еще более обострился в результате наших частных бесед на протяжении тех лет, когда он наиболее щедро делился своими мыслями и временем.

Дальнейшим стимулом для меня послужили идеи Института психических исследований, как они представлены Вацлавиком и другими в книге “Изменение” (“Change”), а также их последующее убедительное изложение Вацлавиком в его книгах “Насколько реально реальное?” (“How Real is Real?”, 1976) и “Язык изменения” (“The Language of Change”, 1978). Появление Джона Уиклэнда в качестве друга и консультанта пролило свет на перспективы практического применения этих идей. Концепция применения метода парадоксального вмешательства ко всей системе семьи и ритуализация этих вмешательств с помощью письменных сообщений явились достижениями Миланской группы и послужили упрочению теоретической базы, на которой основывался Проект краткосрочной терапии.

В 1974 году я впервые посетила Миланскую группу в Центре изучения семьи (Centro per lo Studio della Famiglia) и была восхищена их последовательной и строгой приверженностью концепциям систем, полетом их творческого воображения и их смелыми и нестандартными методами вмешательств. На следующее лето в Милан со мной поехала Ольга Сильверштейн. Вдохновленные этой поездкой, мы вернулись, чтобы организовать Проект краткосрочной терапии.

Начальный период, в течение которого усилия были направлены на выработку последовательных концепций из всего богатого ассортимента имеющихся в наличии идей, был отнюдь не легким испытанием и потребовал многих часов, посвященных экспериментированию, интегрированию, изменению, переработке, совершенствованию, отбрасыванию, расширению и созданию новых форм. И хотя, по большей части, этот процесс происходил на заседаниях Проекта краткосрочной терапии, метод, с помощью которого эти идеи сформулированы и изложены в данной книге, является моим собственным.

На протяжении моих многолетних поисков более эффективных и быстрых методов психотерапии я пришла к выводу, что не существует такого направления, которое было бы верно всегда, для любой семьи и при любых обстоятельствах. Психотерапевт должен располагать некоторым запасом идей и методов вмешательства, которые он мог бы призвать себе на помощь, исходя из требований каждой конкретной ситуации. Психотерапевт, обладающий достаточной гибкостью в выборе одного из возможных подходов к каждой проблеме, способен будет найти и самое конструктивное решение.

Большинство случаев, изложенных в данной книге, были рассмотрены в Проекте краткосрочной терапии Института Аккермана с участием консультационной группы. Ольга Сильверштейн выполняла роль моего главного консультанта в следующих случаях: “Дочь, которая сказала “нет”, “Изгнание призраков”, “Не будь похож на отца”, “Цена освобождения”, “Золотая нить” и “Великая материнская традиция”. Хотя Ольга и отказалась стать моим соавтором при написании этой книги, изложенные здесь идеи были разработаны при самом непосредственном ее участии. Без ее изобретательности, мудрости и творческого подхода этот проект не смог бы достичь такого расцвета. Наш метод работы строится на тесном сотрудничестве психотерапевта и консультанта, на построении одной идеи на базе другой, на взаимообогащающей игре воображения. Многим мы обязаны так же и Стэнли Сигелю, куратору учебных программ, который недавно присоединился к нашему проекту и чей свежий взгляд на вещи оказался неоценимым как при проведении клинических исследований, так и при написании данной книги.

Я также многим обязана моему британскому другу и коллеге Алану Куклину, директору лондонского Института семейной терапии, за его проницательную критику; Аните Моравец за ее прекрасные советы и Алану С. Гурману за его помощь при подготовке текста к печати.

Данный проект никогда бы не смог принести таких результатов, если бы не та добрая атмосфера творческой свободы, что была создана в Институте Аккермана его директором Дональдом А. Блохом. Под его руководством Институт превратился в такое место, где бок о бок могут мирно уживаться множество совершенно различных, порой конфликтующих идей. Его приверженность этой политике широкого взгляда на вещи, лишенного всяких предубеждений, позволила вырасти по-американски демократическому учреждению, весьма необычному в своей области, где явно проявляются тенденции к поляризации мнений и догматическому следованию одной конкретной модальности. Все эти годы он постоянно служил в Институте источником вдохновения и поддержки тем из нас, кто заразился экспериментированием. Он отстаивал наше право на это, даже когда не был согласен с нашими идеями, и помогал собраться духом, когда нас начинали одолевать сомнения. За это я и хочу поблагодарить его от всего сердца.

1. ДИЛЕММА ИЗМЕНЕНИЯ

Что такое система?

Слово “система” превратилось в клише семейной терапии — в слово, во многом утратившее свое первоначальное значение по причине неуместного употребления, всяческих обобщений и большой расхожести в академической среде. Хотя понятие “теория систем” и служит краеугольным камнем всей семейной терапии, разнообразие клинических методов указывает на существование множества различных способов, с помощью которых может определяться и рассматриваться система семьи.

Большинство учеников реагируют на академическое определение понятия “система семьи” замутившимся взглядом, как бы желая сказать: “И что же прикажете делать с самокорректирующейся, гомеостатической системой, которая активизируется в случае возникновения ошибки и саморегулируется посредством отрицательных и положительных цепей обратной связи в целях сохранения своего равновесия?” (определение системы в кибернетике). Или же: “Как следует обращаться с элементом, обладающим внутренним планом и эволюционирующим на новые непредсказуемые уровни организации в результате процесса дискретных изменений непредсказуемых скачков?” (эволюционистское определение системы).

К сожалению, эти концепции гораздо легче поддаются академическому определению, чем применению в клинической практике. Проводя клиническую работу, психотерапевты в большинстве случаев дают определение системы на основании того, что, по их мнению, является причиной возникновения проблемы, а также исходя из метода, которым они собираются производить вмешательство. Например: Сальвадор Минухин дает определение системы, исходя из ее границ и иерархической организации, поскольку их-то он и собирается изменить; определение Мюррэя Боуэна основывается на концепции треугольников и степеней дифференциации, поскольку это является полем его вмешательства; Джей Хейли и Клу Маданес рассматривают систему в терминах энергетической структуры и сосредоточивают свои усилия на изменении таковой; Норман Поль выискивает области неразрешенной скорби, Бозормени-Наги — преемственности трех поколений, а Сельвини Палаззоли — системные парадоксы, служащие основными мишенями проводимых ими вмешательств. Как остроумно заметила Линн Хофман: “Семейная терапия была и по-прежнему остается подобием Вавилонской башни: строители ее изъясняются на совершенно различных языках” (1981, стр. 9).

То, что в семейной терапии подразумевается под определением “теория систем”, является не более чем набором весьма слабо связанных между собой концепций, пришедших из кибернетики и общей теории систем. Описанию многочисленных и весьма разнящихся методов истолкования и применения теории систем посвящена обширная литература (см. Вацлавик, Бивин, Джексон, 1967; Вацлавик и др., 1974; Г. Бейтсон, 1972; Хофман, 1981; Ки­ни, 1983; Паолино и Мак Крэди, 1972; Минухин, 1974; Боуэн, 1978; Сельвини Палаззоли и др., 1978; Хейли, 1977; Напьер и Витакер, 1978). Руководствуясь задачами данной книги, я ограничусь описанием наиболее основополагающих принципов этой теории и того, как они вводятся в клиническую практику при данном конкретном подходе.

Ключевые концепции при рассмотрении систем касаются целостности, организации и эталонирования. События изучаются в пределах того контекста, в котором они происходят, внимание при этом концентрируется на связях и взаимоотношениях, а не на каких-то отдельных характеристиках. Центральными в данной теории являются идеи о том, что целое всегда считается большим, чем сумма входящих в него частей; что каждая отдельная часть может быть понята только в контексте целого; что любое изменение в какой-то отдельной части скажется на всех остальных частях и что целое саморегулируется последовательностью цепей обратной связи, которые рассматриваются как кибернетические цепи. По этим цепям обратной связи в обоих направлениях передается информация в целях обеспечения стабильности или гомеостазиса в данной системе. Части постоянно изменяются в целях поддержания системы в равновесном состоянии (подобно тому, как канатоходец постоянно перемещает свой вес для сохранения равновесия). Система в целом сохраняет свою форму как эталон связи между изменениями в ее частях. Данная концепция эталонирования и организации по типу замкнутой цепи, в отличие от описания отдельных элементов и истолкования явлений с позиций линейности, и послужила той основой, на которой зиждется семейная терапия.

Концепция такого рода означает, что ни одно событие или поступок не влечет за собой какого-либо иного события или поступка, а, скорее, связывается с множеством других событий или поступков по типу замкнутой цепи. Данные события и поступки со временем формируют последовательные, периодически повторяющиеся стереотипы, действие которых сохраняет равновесие в семье и позволяет ей эволюционировать от одной стадии развития к другой. Все поведение в целом, включая симптом, устанавливает и поддерживает эти стереотипы. Данная регулирующая функция считается более важной, чем поведение или симптом как некая реальная сущность сама по себе. Основным объектом внимания психотерапевта является функционирование поведения и то, каким образом функция одного поступка связывается с функцией другого поступка, так чтобы сохранялось равновесие в семье.

Члены семьи рассматриваются не как изначально обладающие определенными врожденными характеристиками, а как проявляющие соответствующее поведение в зависимости от поведения дру­гих. Вместо того, чтобы сразу пытаться понять причину поведения, психотерапевт старается выяснить отклонения в стереотипе, из которого проистекает смысл данного поведения. Например: линейное причинно-следственное истолкование проблемы может быть таким, что ребенок замыкается в себе, поскольку мать его чуждается. В этом случае психотерапевт будет прежде всего стремиться к тому, чтобы заставить мать относиться к ребенку менее отчужденно. Такая линейная перспектива может также включать в себя причинно-следственное описание трех поколений, которое указывает на то, что мать проявляет отчужденность, поскольку у нее самой была мать, которая ее чуждалась. Системный же взгляд, с другой стороны, определил бы замкнутость ребенка как часть некого набора взаимоотношений, образующего кибернетическую цепь, а именно: мать становится излишне придирчивой к сыну, когда отец, который находится в подчинении у матери, старается подорвать ее авторитет, позволяя сыну намного больше, чем положено. В ответ на это сын принимает сторону отца, становясь в оппозицию к матери, что, в свою очередь, приводит к тому, что мать начинает относиться к сыну со все возрастающей неприязнью.

Ни за одним человеком не признается одностороннего контроля над каким-либо другим человеком. Контроль заложен в том методе, с помощью которого организована и продолжает свое действие данная цепь.

Миланская группа разработала уникальный способ, позволяющий избежать линейного мышления при формировании гипотезы путем замены глагола быть на глагол проявлять. Например: “Отец, мистер Франчи, проявляет во время сеанса скрытый эротический интерес к идентифицированной пациентке, которая, в свою очередь, проявляет к нему враждебность и неприязнь. Миссис Франчи проявляет сильную ревность по отношению к своему мужу и дочери, проявляя в то же время повышенную симпатию по отношению к другой своей дочери, которая, с свою очередь, в ответ на эту симпатию не проявляет никаких признаков взаимности” (Сельвини Палаззоли и др., 1978, стр. 28). Данное описание не навешивает ни на одного из членов семьи ярлыков типа “ревнивый”, “враждебный”, “соблазняющий”, “симпатизирующий” или “отчужденный”. Напротив, оно отображает серию взаимосвязанных откликов и соотносит эти отклики с контекстом, в котором они проявляются. Она рассматривается всего лишь как ходы и ответные ходы, которые и составляют суть семейной игры.

В системном мышлении не существует абсолютов или определенностей: истина и реальность цикличны. “Прагматическая истина”, как она рассматривается Миланской группой, — это истина, которая наиболее “полезна”, то есть истина, которая связывает определенные события и поступки таким образом, чтобы дать возможность семье осуществить конструктивные изменения.

Формирование симптома

В этом месте совсем не лишне было бы задаться вопросом: почему, если система постоянно себя уравновешивает и сохраняет таким образом свое равновесное состояние, могут вообще возникать какие-либо проблемы, требующие клинического содействия? Ответ заключается в том, что порой тот метод, при помощи которого семья достигает своего равновесия, заключает в себе симптом, который для нее и/или общества неприемлем. Когда данный симптом начинает вызывать невыносимый стресс, будь то в пределах или за пределами семьи, семья становится перед необходимостью обратиться за помощью.

Проявление симптома может быть ускорено благодаря множеству различных событий. Оно может быть вызвано изменением в одной из более крупных систем, в которых протекает жизнь данной семьи, — в социальной, политической, культурной или образовательной системе. Например: экономическая депрессия, вызывающая безработицу или крупные финансовые потери; политический кризис, разрушающий семью физически или идеологически; социальная революция, как та, что произошла в шестидесятые годы и сокрушила условности и жесткое распределение ролей; несовершенные методы образования или слабая материальная база учебных заведений; расовая, социальная и иная дискриминация. И все это — часть более широкоохватных кибернетических цепей, оказывающих свое воздействие на цепи семьи. Ускоряющее событие может зародиться в недрах самой семьи как реакция на какое-либо происшествие в жизненном цикле, как, например, смерть бабушки или дедушки, рождение ребенка, изнурительная болезнь или уход детей из дома. Элизабет Картер и Моника Мак-Голдрик (1980) дали детальное описание различного рода симптомов, с большой вероятностью проявляющихся в различные моменты жизненного цикла.

Любое из этих событий может разрушить перекрывающиеся сте­реотипы семьи, с возможным развитием какого-то нового симптома как средства выработки иного стереотипа. То, что в семье перестает работать какой-то один стереотип, вовсе не означает, что и все остальные стереотипы также не будут работать. Работа психотерапевта заключается в выявлении конкретного стереотипа, относящегося к симптому, и в выяснении того, каким образом можно изменить данный конкретный стереотип.

Текущая полемика о том, выполняет симптом гомеостатическую или эволюционную функцию, — то есть служит ли он для того, чтобы сохранить семью в неизменном виде или же побудить ее к развитию новой стадии, — имеет весьма малое значение при данном подходе, поскольку решающим клиническим вопросом является то, что симптом и система связаны между собой и определены как служащие друг другу. Определение точной природы данного взаимодействия таким образом, чтобы это было наиболее полезно с терапевтической точки зрения, остается на усмотрение психотерапевта. Поскольку изменение и стабильность рассматриваются как две стороны одной медали, выбор становится чисто прагматическим. “Всякое изменение может пониматься как усилие по сохранению некоторого постоянства, а всякое постоянство сохраняется через изменение” (Г. Бейтсон, цитируемый М. Бейт­соном, 1972, стр. 17).

Часто возникает вопрос, обязательно ли симптом выполняет в системе какую-то функцию или же он может быть реакцией на какие-то обстоятельства вне семьи — на работе, в школе или в социальных отношениях. Хотя происхождение симптома может корениться в каком-то внешнем событии, его постоянство вполне может указывать на то, что он используется семьей в каком-то текущем деле. Например, если муж был уволен в результате экономического спада, он может впасть в депрессию из-за того, что стал безработным. Депрессия, скорее всего, пройдет, как только у него появится новая работа. Однако, если в этот период он начнет использовать свою депрессию в качестве оружия в текущем противоборстве со своей женой, депрессия, скорее всего, приобретет хронический характер, поскольку начнет исполнять определенную функцию в супружеских отношениях. Степень, в какой симптом может быть функционален, варьирует в зависимости от обстоятельств, времени и места. Симптом может выполнять различные функции, в различное время и для различных наборов взаимоотношений. Семьям, не использующим переходные симптомы в качестве оружия в текущих семейных делах, редко приходится прибегать к услугам психотерапии.

Дилемма изменения

Описываемый мной подход к системам целиком зависит от способности психотерапевта занимать и сохранять за собой определенную позицию по отношению к изменениям, а также от его умения использовать эту позицию в терапевтических целях. Эта позиция появляется в результате прослеживания систем и осмысления с позиций кибернетики их окончательного результата: если семья рассматривается как саморегулирующаяся система, а симптом — как механизм регуляции, то в случае ликвидации симптома вся система окажется временно нерегулируемой. Говоря в терминах систем, изменение является не единственным решением единственной проблемы, а дилеммой, требующей разрешения. Это будет справедливо независимо от того, какой является данная система: биологической, экологической, психологической, социальной или политической. Всякое изменение имеет свою цену и ставит вопрос о том, каковы будут последствия для остальных частей системы. Не принимать во внимание эти последствия — значит действовать с тех позиций, которые Брэдфорд Кини (1983) окрестил “экологической безграмотностью”. Такого рода последствия стали совершенно очевидными в последние годы, когда ученые из различных областей проводили наблюдения эффектов изменения одной из частей системы. Решение какой-то срочной проблемы часто приводит к возникновению проблемы в еще большем экологическом масштабе. Например: ДДТ уничтожает насекомых, но оказался также опасным для животных и человека; сухой закон породил новую профессию торговца контрабандными спиртными напитками, который действовал гомеостатично в целях обеспечения поставок алкоголя; уничтожение койотов в целях защиты фермерских овец привело к размножению кроликов, которые, в свою очередь, начали уничтожать урожай тех же фермеров; лесные пожары, которые когда-то считались стихийным бедствием, как оказалось, в долговременной перспективе выполняют полезные функции и в последнее время иногда даже не тушатся. Если решения принимаются со всей ответственностью, то они должны учитывать всю сложность крупномасштабных систем во временном плане. Опытные семейные терапевты уже давно это поняли, наблюдая за тем, как избавление от старых проблем порождает новые. После исчезновения у ребенка симптома родители возвращаются, чтобы сказать: “С Джейн все в порядке, но нам никак не удается с ней поладить”; или оптимистически настроенный супруг все больше впадает в депрессию по мере того, как его пребывавшая в депрессии половина становится все более оптимистичной; или “примерный” брат начинает доставлять все больше хлопот, когда идентифицированный пациент исправляется. Подобные последствия сдвига системы проиллюстрированы в главе 8 “Работа с супружескими парами”: жена заявляет, что ее муж стал тем, кем она всегда хотела его видеть, и теперь “просто не может этого вынести”. Или жена, постоянно ревнующая мужа, вдруг осознает, насколько ей нравится побыть одной, когда муж начинает каждый вечер вовремя приходить домой. Дистанцирование мужей, несомненно, выполняет определенную функцию в супружеских отношениях, которая начала осознаваться только после того, как они перестали дистанцироваться. Художественное изображение последствий “заботы” можно видеть в замечательном фильме Марко Беллочио “Прыжок в пустоту”, в котором жизнь брата рушится, когда с него снимается бремя заботы о больной сестре. Именно этот универсальный феномен заставил Джорджа Бернарда Шоу прийти к выводу, что в жизни есть только две трагедии: одна — когда не можешь добиться заветной мечты, а другая — когда она осуществилась.

Это не значит, что людям не следует добиваться исполнения заветных желаний или меняться, а говорит лишь о том, что последствия перемен непредсказуемы, преисполнены неожиданных поворотов и иронических гримас. Если бы психотерапевт мог заранее знать обо всех неисчислимых осложнениях, сопутствующих изменению системы, он мог бы воспользоваться этими осложнениями в целях осуществления изменений.

Некоторые новейшие критики кибернетической модели утверждают, что данная модель является скорее теорией стабильности, нежели изменения, и поэтому никак не может служить основой психотерапии. “Основным недостатком данной теории исходя из целей психотерапии является то, что она является не теорией изменения, а теорией стабильности” (Хейли, 1980, стр. 15). Справедливость этой критики определяется тем, используется ли данная теория лишь для описания самокорректирующихся процессов в семье или применяется клинически в расчете на получение терапевтического результата. В подходе, реализованном в Проекте краткосрочной терапии, теория стабильности или гомеостазиса используется парадоксально с целью вызвать изменение. Концепция саморегуляции применяется для увязывания симптома с системой и изменения, таким образом, одной из наиболее существенных посылок, при которых осуществляется вся деятельность семьи — посылка о том, что симптом является чуждым элементом, находящимся вне системы, и может быть изменен отдельно. Когда семья приходит для проведения курса терапии, то ее члены уже отсоединили симптом и просят психотерапевта изменить симптом без изменения их системы. Психотерапевт соединяет симптом и систему, чтобы показать, что нельзя изменить одно, не изменив другого, и излагает семье ее собственную дилемму. Эта дилемма изменения и все вопросы, имеющие к ней отношение, становятся фокусом курса психотерапии. Центральный вопрос психотерапии заключается не в том, как избавиться от симптома, а в том, что произойдет, если от него все же избавиться; терапевтические дебаты переносится с вопросов о том, кто является носителем этого симптома, что его вызывает и как от него избавиться, на вопросы, как будет без него функционировать семья, какую цену придется заплатить за его исчезновение, за чей счет это произойдет и стоит ли овчина выделки.

Последствия изменения системы и возникающие вследствие этого изменения дилеммы становятся основным пунктом терапевтической дискуссии, происходящей между психотерапевтом и семьей. Эта дискуссия содержит в себе ряд наиважнейших переопределений, меняющих восприятие членами семьи данной проблемы и, следовательно, их восприятие решения данной проблемы. В процессе этой дискуссии все вопросы, относящиеся к изменению и лежащие на неявном уровне семьи — секретные союзы, скрытые коалиции, тайное противоборство и замаскированные приготовления — все это становится явным и связывается с симптомом. Поскольку члены семьи постоянно предпринимают попытки восстановить свою посылку путем диссоциирования симптома, психотерапевт продолжает отрицать посылку, присоединяя ее. Когда семья наконец принимает новую посылку, то вполне возможно, что изменение произойдет неожиданно и в непредвиденном направлении. “Поскольку лишь некоторые из персональных характеристик элементов полностью абсорбируются и утилизируются системой, все остальные остаются доступными и могут найти применение при построении работающей системы семьи, когда, например, равновесие старой уничтожено... Данное взаимодействие не требует упорной и продолжительной работы со стороны психотерапевта, а требует лишь способности воспользоваться подходящим случаем в нужное время” (Сельвини Палаззоли и др., 1978, стр. 199).

В целях наиболее полного понимания неявного уровня семьи — скрытых союзов, коалиций, противоборств — полезно знать кое-что о системе убеждений семьи, управляющей этим уровнем.

Система убеждений

Поведенческий цикл в каждой семье управляется системой убеж­дений, которая состоит из набора жизненных позиций, основных установок, ожиданий, предубеждений, взглядов и убеждений, привнесенных в центральное ядро семьи каждым из родителей из той семьи, где они воспитывались. Эти личные убеждения смыкаются между собой и образуют руководящие посылки, управляющие данной семьей. Следует твердо осознавать, что для психотерапевта важны не личные убеждения или установки каждого из родителей, а то, как они связываются между собой, образуя правила всей деятельности семьи.

Некоторые из этих убеждений являются общими, другие — взаимосогласующимися, что и обеспечивает основу первоначального взаимного влечения родителей. В период ухаживаний и на ранних этапах брачных отношений вокруг этих убеждений происходит договорный процесс, находящий свое выражение в форме семейных тем. Далее происходит организация важных поведенческих последовательностей вокруг этих тем, которые часто служат в качестве метафор избранного типа симптома. Под словом “тема” подразумевается специфический, несущий эмоциональную нагрузку вопрос, вокруг которого формируется периодически повторяющийся конфликт. Поскольку в каждой семье имеется множество таких тем, психотерапевт старается обнаружить ту, что имеет наиболее непосредственное отношение к симптому. Одними из наиболее распространенных семейных тем являются следующие: ответственность и безответственность, когда один из супругов берет на себя роль ответственной стороны, а другой — роль безответственной стороны; болезнь и здоровье, когда один из супругов эмоционально или физически заболевает, а другой действует в качестве психиатра или доктора; близость и дистанцированность, когда один из супругов преследует другого, пытаясь добиться эмоциональной близости, а другой всячески уклоняется от этого преследования, стараясь сохранить эмоциональную дистанцию; учитель и студент, когда один из супругов занимает позицию обладания авторитетом и компетентностью, а другой остается беспомощным и некомпетентным. При различных ситуациях эти позиции могут претерпевать сдвиги, но центральная тема всегда остается одной и той же. Когда один из супругов начинает испытывать недовольство поведением другого супруга относительно данной темы, то чтобы прийти к какому-то решению, он или она может обратиться к ребенку. Ребенок приходит на помощь родителям, занимая позицию, согласующуюся с позицией одного из родителей, замещая, таким образом, ту позицию, что была ранее занята другим супругом.

Понимание этих убеждений и проистекающих из них тем не может быть достигнуто путем постановки прямых вопросов, а требует логических умозаключений. Эти умозаключения основываются на метафорическом языке, прослеживании поведенческих последовательностей и выявлении ключевых, отражающих жизненную позицию утверждений, например: “Я знала за ним все это, когда выходила за него замуж, но полагала, что любовь хорошей женщины излечит его”. Подобный комментарий проливает свет на непрестанное стремление жены спасать своего мужа от вредных заблуждений. Она убеждена в том, что если будет к нему достаточно добра, будет долго и преданно его любить, то сумеет спасти его от него самого и это даст ей возможность почувствовать себя нужной и значительной. Утверждение мужа: “Характер моей жены сильнее моего, и она лучше во всем разбирается” — указывает на его убеждение, что он обладает слабым характером и ответственная жена должна его спасать, удерживая от безответственных волеизъявлений. Эти взаимосогласующиеся убеждения влекут за собой легко предсказуемые поведенческие стереотипы, центром которых становится главная тема спасения. Эти стереотипы могут оставаться функциональными и асимптоматичными на протяжении длительного времени. Они перестают быть таковыми, если один из супругов выпячивает или изменяет свою позицию. Например: если в какой-то момент муж решит, что усилия жены, направленные на его спасение, удушают, а вовсе не спасают его, он может начать предпринимать попытки бегства от нее. В этом случае жена может обратить свои усилия на спасение их сына, который послушно начнет развивать у себя симптом, так чтобы она могла спасать теперь уже его. После этого отец может подать сигнал бедствия их дочери, чтобы спасала его уже она, раз жена не сумела справиться с этой задачей, после чего дочь может начать конкурировать с матерью на предмет того, кто из них лучший спаситель мужчин их семейства. Тема спасения и бегства будет управлять всеми семейными делами, при этом каждый член семьи будет действовать исходя из своей собственной позиции относительно центральной темы.

Система убеждений и возникающие из нее темы описывались различными авторами как семейные мифы (Феррейра, 1966), семейные построения (Рейсс, 1971), семейные темы (Гесс и Гендель, 1969) и семейная самоидентификация (Волин, Беннет и Нунэн, неопублик.). Волин и др., описывая семейную самоидентификацию как семейное “субъективное ощущение своего собственного положения, непрерывности и характера”, утверждает, что данная самоидентификация всегда является методом установления связей между одним поколением и другим.

Некоторые школы психотерапии сосредоточивают внимание только на поведенческом цикле и, хотя и признают существование системы убеждений, не прибегают к ней в терапевтических целях. “Эффекты воздействия одних типов поведения на другие, пути организации межличностных последовательностей будут тщательно фиксироваться, тогда как, с другой стороны, не будет делаться никаких выводов относительно мотиваций участников” (Слуцкий, 1978, стр. 367). Подразумевается, что изменение может быть вызвано множеством различных способов на многих различных уровнях. Хотя ни членам семьи, ни психотерапевту нет особой необходимости уделять пристальное внимание системе убеждений, чтобы вызвать изменение, знание ее обеспечивает более широкий контекст, из которого можно осуществить вмешательство, особенно при использовании парадоксального подхода, поскольку эти убеждения и темы создают фундамент для косвенного и метафорического вмешательства. Влияние системы убеждений на уровень восприятия и формирования идей членов семьи будет детально рассмотрено в главе 2.

2. ФОРМИРОВАНИЕ ГИПОТЕЗЫ

Первым шагом в любом терапевтическом подходе является формулирование гипотезы, без которой психотерапевт не будет в состоянии получить или организовать информацию. Согласно оп­ределению, которое дает Международный словарь Вебстера, ги­потеза — это “отправная точка всякого исследования”. Но психотерапевт прежде всего должен знать, что он исследует, в противном случае у него лишь накопится масса бессмысленной информации. Цель данного исследования заключается в определении взаимосогласуемости между симптомом и системой в рамках времени и изменения. Психотерапевту необходимо знать ответ на такие вопросы: почему в этой семье обнаруживается данная конкретная проблема в данное конкретное время? Какие события и поступки привели к обострению проблемы? Какой текущий цикл взаимодействия поддерживает ее? Как изменился этот цикл с течением времени? Как изменились методы, которыми семья решала эту проблему? Как повлияли ее методы на данную проблему? Что произойдет с семьей в будущем, если данная проблема сохранится? Если ее не станет?

Начальная гипотеза неизбежным образом является умозрительной и используется в качестве основания для дальнейшего сбора информации, которая данную гипотезу либо подтвердит, либо опровергнет. Психотерапевт может неоднократно изменять формулировку по мере того, как при работе с семьей у него накапливается новая информация. Для осуществления вмешательства вовсе необязательно дожидаться окончательной гипотезы, поскольку во многих случаях лишь само вмешательство может обеспечить недостающую информацию. Также необязательно, чтобы гипотеза была абсолютно точной, — она лишь должна быть вполне приемлема для данной семьи и изменения. Критерий приемлемости определяется на основе обратной связи — по последующим откликам членов семьи.

Поскольку главной целью гипотезы является образование связей, то, каким образом накапливается информация, имеет чрезвычайно важное значение. Очень часто психотерапевты-практиканты собирают информацию таким образом, что у них накапливаются лишь разрозненные факты о разрозненных событиях, которые сами по себе могут быть ошеломляющими (кровосмешение, изнасилование, убийство, самоубийство и т.д.), но не имеют никакого значения, не будучи связаны каким-то полезным образом с обозначившейся проблемой. Сами по себе члены семьи не могут создать эти связи, поскольку продолжение симптоматичного поведения требует, чтобы они оставались в неведении относительно этих связей.

При накоплении информации психотерапевт занимает нейтральную позицию и старается ни о чем не судить с позиций морали и не примыкать ни к одной фракции семьи. В целях сохранения нейтралитета психотерапевт не сосредоточивается на каком-то одном человеке на сколь бы то ни было продолжительное время, оставляя без внимания всех остальных, поскольку этим данному человеку придается некий особый статус. В силу того, что всякое поведение рассматривается как попытка каким-то образом сбалансировать систему, психотерапевт с должным уважением от­носится к стоящему за ним стремлению к единству, хотя нельзя за­крывать глаза на поведение само по себе. Такого рода нейтралитет подчас представляет определенную трудность для психотерапевтов, обученных более конфронтационным методам воздействия. Целью курса терапии не является осуществление изменения путем мелких подвижек в течение каждого сеанса, то есть за счет активной перегруппировки, перестройки или реорганизации семьи, проводимых психотерапевтом благодаря авторитету или профессиональным навыкам; изменение, скорее, осуществляется благодаря способности психотерапевта оставаться за пределами системы и сохранять целостный взгляд на вещи, то есть наблюдать, уважать и увязывать друг с другом все семейные дела и, наконец, — нацеливать вмешательство на те из них, что имеют самое непосредственное отношение к обозначившейся проблеме.

Если бы на какой-то конкретный поступок психотерапевту следовало бы реагировать с позиций осуждения или одобрения, то непоследовательно было бы характеризовать этот поступок положительно, как выполняющий определенную функцию в системе.

При сборе информации весьма полезно постоянно удерживать в памяти следующие вопросы.

1. Какую функцию при стабилизации семьи выполняет симптом?

2. Каким образом функционирует семья при стабилизации симптома?

3. Что является центральной темой, вокруг которой организуется проблема?

4. Каковы будут последствия изменения?

5. Что является терапевтической дилеммой?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, психотерапевту необходимо прийти на сеанс с некоторыми основными априорными предположениями, касающимися взаимосогласующихся отношений между симптомом и системой. При данном подходе эти апри­орные предположения будут следующими.

1. Проявление симптома часто совпадает с определенным или заранее предвиденным изменением в семье, угрожающим нарушить равновесие (уход из семьи одного из ее членов, вступление в брак, переход на другую работу, поступление в школу, развод, достижение переходного возраста, достижение средних лет, болезнь или смерть).

2. Обеспокоенность, вызванная данным изменением, активизирует дремавшие до этого конфликты, которые, вместо того чтобы разрешиться, находят свое выражение через симптом.

3. Симптом может быть либо средством предотвращения данного угрожающего изменения, либо обеспечивает ему возможность осуществиться.

Например: в одном случае проявляющимся симптомом было связанное с правонарушениями поведение 16-летней дочери, которая внезапно начала плохо учиться, прогуливать занятия в школе, воровать, лгать и возвращаться домой в четыре часа утра. Это совпало с переводом ее матери на работу, из-за которой она стала приходить домой очень поздно. Выяснилось, что бабушка со стороны матери не одобряла то, что мать так работает, и в связи с этим высказала дочери свое неудовольствие. Каждый раз, когда дочь совершала какой-либо проступок, бабушка звонила матери в ее офис и та, оставив все дела и срочно вернувшись с работы, разбиралась с дочерью. Плохое поведение дочери выполняло функцию предотвращения изменения, мешая матери нормально работать и удерживая ее в той традиционной роли, что выбрала для нее бабушка.

В другом случае симптом 26-летней дочери рассматривался как способ вызвать изменение в семье. Через полтора года после смерти матери дочь вернулась из-за границы и стала жить одна в пустом доме семьи. Ее брат и сестра разъехались, а отец вновь женился и жил со своей новой женой. Вокруг смерти матери было очень много вызывавших тяжелые чувства вопросов, которые никогда среди членов семьи не обсуждались, но в связи с этим между ними возникло напряженное молчание и неловкая отчужденность. Дочь предприняла попытку разрушить это молчание и отчужденность, избрав средством для этого совершенно скандальное поведение — учиняя драки, устраивая в доме погромы, злоупотребляя наркотиками и алкоголем и открыто заявляя о переживаемой ею депрессии. В конце концов отец собрал всех вместе, и они всей семьей прошли курс психотерапии, в процессе которого дочь подняла все невысказанные вопросы, относящиеся к смерти матери, и заставила семью заговорить о них. В этом случае симптом рассматривался как попытка ускорить изменение, быстро миновав период траура в семье.

При разработке гипотезы информация накапливается и интегрируется на трех различных уровнях: поведенческом, эмоциональном и формирования идей (что люди делают, чувствуют и мыслят). Для того чтобы понимать семейные стереотипы, важно осознавать, как все эти три уровня связаны между собой и взаимно питают друг друга.

Поведенческий уровень

Подробная информация о поведении часто выявляет важные искажения или противоречия, являющиеся ключом к пониманию функционирования данного поведения. Психотерапевту следует получить замедленную картину событий, приводящих к возникновению проблемы, сопутствующих ей и происходящих впоследствии. Психотерапевты часто сталкиваются с труд­ностями при сборе информации, касающейся особого поведения, поскольку члены семьи склонны говорить обо всем в общих выражениях и дают весьма субъективные описания. Например, жена может утверждать, что она всегда “тянется” к мужу в сексуальном плане. Выясняя подробнее, что именно она делает, когда “тянется”, психотерапевт может обнаружить, что она подвергает нападкам и критике его манеру любить, вынуждая его отступать. Такого рода информация может подтолкнуть психотерапевта к мысли, что функция ее “тяги” заключается в том, чтобы уберечь себя от осознания своих собственных сексуальных затруднений. Или же муж может рассказать о том, что становится совершенно беспомощным перед лицом своей разъяренной супруги. Фактически же его “беспомощность” выражается в том, что он начинает ходить из бара в бар, пока жена не найдет его там. То, что в его понимании представляется “беспомощностью”, является рядом действий, рассчитанных на то, чтобы заставить жену отправиться на его поимку. Оказываемое на других воздействие, лежащее в основе поведения, очень важно учитывать при оценке его функции.

В целях получения такого рода информации психотерапевт должен со всей тщательностью проследить конкретную поведенческую последовательность: он должен задаться вопросом, какие специфические действия идут вслед за другими специфическими действиями и какова специфическая реакция на это у других людей. Иногда бывает необходимо заниматься этим, пока всем не надоест, если иначе невозможно пробиться через расплывчатые формулировки членов семьи. Следующий типичный диалог дает представление о той настойчивости, которую требует такое про­сле­живание:

Терапевт: Что вы делаете, когда Джимми получает двойку по поведению?

Мать: Я не знаю, что делать.

Терапевт: Ну, и что же вы делаете?

Мать: А что я могу сделать?

Терапевт: Я не знаю, что вы можете сделать, но что же вы все-таки делаете?

Мать: Я уже все перепробовала.

Терапевт: И что же вы пробовали?

Мать: Ничего не помогает.

Терапевт: А когда последний раз ничего не помогло?

Мать: Вчера.

Терапевт: И как же оно не помогло?

Мать: Я просто махнула рукой.

Терапевт: И как же вы махнули рукой?

Мать: Я убежала к себе в комнату, бросилась на кровать и расплакалась.

Терапевт: А что же делали другие члены вашей семьи, когда вы убежали?

Мать: Джимми было все равно, он пошел на улицу гулять.

Терапевт: А что делал ваш муж?

Мать: Он вошел в комнату и пытался меня успокоить.

Терапевт: Как он пытался вас успокоить?

Мать: Он стал меня уверять, что все будет хорошо и обещал, что будет уделять Джимми больше времени и постарается его исправить.

Из описания поведения матери в тот момент и реакции мужа психотерапевт может предположить, что функция, которую выполняет отказ матери от дальнейших попыток справиться с сыном, заключается в том, чтобы заставить мужа почувствовать свою вину и уделять семье больше времени.

Миланская группа разработала чрезвычайно полезную методику накопления информации, называемую круговым опросом, при котором у каждого члена семьи спрашивают, как ему или ей видится отношение между двумя другими членами семьи. Это эффективный способ получения информации, касающейся различий и изменения в семье. Например, ребенка можно спросить: “Как тебе кажется, после смерти бабушки твои родители стали жить дружнее или нет?” (Сельвини Палаззоли, Босколо, Чеччин и Прата, 1980). Независимо от того, какая методика используется при получении информации, важно, чтобы эта информация была взаимосвязана и на ее основе сформирована системная гипотеза.

Эмоциональный уровень

При рассмотрении эмоционального уровня семьи психотерапевт должен сконцентрировать внимание на функции чувств и форме их проявления. Проявление чувств является мощным орудием воздействия на остальных членов семьи. Эта концепция довольно трудна для усвоения, поскольку она идет вразрез с расхожим представлением о том, что чувства священны — что они являются достоверным показателем того, “кто мы есть на самом деле”, и “где мы есть на самом деле”, и “хорошо об этом знать и дать знать об этом другим”. Этот так называемый культ общения игнорирует политику чувств в социальном контексте. Чувства порождаются душой индивида не оттого, что она общается сама с собой, а пробуждаются к жизни и подготавливаются человеческой средой, даже когда эта среда только предвидится или хранится в памяти. Как и поведение, выражение чувств программирует других, и ими же программируется.

Например, жена может программироваться мужем таким образом, что будет испытывать и выражать гнев по отношению к его матери, чтобы ему самому не приходилось испытывать и выражать гнев по отношению к ней; мать может запрограммировать своего ребенка таким образом, чтобы он чувствовал и вел себя беспомощно, отчего она ощущала бы себя нужной ему и приходила бы ему на выручку; жена может запрограммировать мужа так, чтобы он испытывал ревность и действовал в том же ключе, из-за чего у нее был бы повод обвинить его в том, что он ей не доверяет. Именно на эту стереотипизацию чувств — на эту систему эмоций — терапевту важно обратить свое внимание при формировании гипотезы. При каких обстоятельствах возникают и выражаются чувства? Какие ответные чувства и реакции возбуждают в других людях такие проявления эмоций? Если во время сеанса мать оплакивает смерть своего отца, ее чувство скорби может быть вполне искренним, но она не может не знать, какой эффект произведут ее слезы на остальных членов семьи: весьма вероятно, что ее чересчур непоседливый сын притихнет, или муж пододвинется поближе к ней, или дочь перестанет ее ругать. Едва ли будет полезно просто узнать о том, что мать испытывает печаль; но то, в какой именно момент она решит выразить свою печаль, как она это сделает и как на это будут реагировать другие — указывает на ее функцию.

Уровень восприятия и формирования идей

Помимо знания о том, что делает и чувствует в отношении данной проблемы каждый член семьи, психотерапевт должен знать, как они воспринимают данную проблему, ее причину и способы разрешения и как каждый из них реагирует на восприятие остальных. Уровень восприятия и формирования идей является наиболее сложным для понимания, поскольку он часто выходит за пределы осведомленности и имеет отношение к системам убеждений.

Ключ к пониманию этого уровня, по всей вероятности, может быть выявлен как через содержание, так и через процесс, вследствие чего язык семьи начинает играть чрезвычайно важную роль. Терапевту следует прислушиваться к метафорам и утверждениям, выражающим жизненную позицию. Так, например, утверждение: “Мужчины любят женщин, а женщины любят своих детей” — несет в себе убеждение, что женщина прежде всего должна быть верна своим детям, а не мужу. Утверждение: “Никто никогда не будет любить тебя так, как твоя семья” – выражает убеждение, что никогда нельзя полностью доверять чужаку. Такие утверждения часто содержат в себе секретные правила семьи, поддерживающие симптом.

Для того чтобы получить ясное представление об этом уровне, психотерапевту не мешает собрать информацию о семьях, где воспитывался каждый из родителей. Поскольку именно здесь берут начало убеждения, восприятия и жизненные позиции, историческая перспектива расширенной семьи часто проливает свет на текущие дела. Хотя семье вовсе не обязательно понимать связи между прошлым и настоящим, контекст трех поколений дает психотерапевту более широкий гештальт для формирования гипотезы и осуществления вмешательств. Иногда недостающая информация выявляется при близком рассмотрении семейных призраков, секретов или мифов, оказывающих могучее влияние на все семейные дела.

При сборе “исторической” информации психотерапевт прослеживает семейные темы, и если оказывается, что какая-то тема имеет непосредственное отношение к обозначившейся проблеме, она будет использоваться при вмешательстве. Далее приводится пример того, как это происходит на консультационном интервью. Один психотерапевт обратился ко мне с просьбой проконсультировать для него бедную сельскую семью, которая была представлена как “многопроблемная” и “кризисная”. Старший сын привлекался к суду за то, что бросился с ножом на человека, проживавшего с его матерью. Мать, Перл, располневшая, неряшливая и слезливая молодая женщина, к своим 32 годам уже трижды побывала замужем и имела от трех мужей пятерых детей. На тот момент у нее был уже новый сожитель. В поселке о ней говорили, что она разогнала всех своих мужей, совершенно не заботится о детях, и называли их не иначе, как “белыми отбросами”.

На консультационном сеансе присутствовали Перл; ее сожитель Крис; трое детей Перл — 15-летний Майк, идентифицированный пациент; Джуд, 14 лет и Мэри Джо, 12 лет. Старшая дочь, Милдред, 17 лет, проживала вне дома с молодым человеком; 11-лет­няя дочь Сиси была отправлена жить к тетке, когда обнаружилось, что она не умеет читать, а мать чувствовала, что не сможет ей в этом помочь. В то время родители Перл жили с ее бабкой со стороны матери, алкоголичкой, которая целый день только пила и смотрела телевизор. Между бабкой со стороны матери и родителями постоянно происходили стычки, и поэтому родители уходили из дома рано утром и проводили весь день с Перл и ее семьей. Отец использовал задний двор ее дома для ремонта старых автомобилей, которые он покупал и продавал, что вызвало большое недовольство Криса, который расценивал это как вмешательство в личную жизнь. Крис жаловался, что у него с Перл совсем нет времени побыть вдвоем, поскольку она была на побегушках у своих родителей и выполняла все их прихоти. Это вызвало частые перепалки между Крисом и Перл. Когда конфликт достигал апогея, на сцену выступал Майк, чтобы защитить свою мать от Криса, и затевал с ним драку. Тогда уже приходилось вмешиваться Перл и защищать Майка от Криса. Мальчик был готов уйти из дома, поскольку опасался, что рано или поздно кого-нибудь поранит. Это повторяло стереотип ухода из дома всех предыдущих мужей из-за чрезмерной привязанности Перл к своим родителям и из-за того, что она вставала на защиту Майка.

Усилия психотерапевта были направлены главным образом на то, чтобы попытаться прекратить насилие и установить в семье нечто напоминающее порядок. Стремясь обозначить границы, ус­тановить иерархии и приоритеты и ужесточить дисциплину, он поставил бесчисленное количество конкретных задач — и все безрезультатно. Перл по-прежнему позволяла детям делать все, что им вздумается, и каждый вечер оставляла их одних, чтобы поиграть в лото со своей матерью.

Во время консультационного интервью выяснилось, что Перл сбежала из дома, когда ей было 15 лет, из-за того, что ее родители постоянно ссорились. Мать несколько лет гонялась за ней, пока у нее не парализовало ноги и она не оказалась прикованной к инвалидной коляске. Она упрекала Перл в том, что дочь на всю жизнь сделала ее инвалидом. (Фактически же паралич был вызван опухолью в спинном мозге.) Как бы то ни было, Перл никогда не снимала с себя ответственности за инвалидность своей матери, и по ее поведению и некоторым заявлениям было ясно видно, что свою жизнь она посвятила тому, чтобы загладить свою вину перед матерью. Навязчивая идея об оплате этого огромного долга затмила для нее все остальные отношения. Мать постоянно от нее чего-то требовала, и, хотя ей это не доставляло никакого удовольствия, Перл сдалась — она сопровождала ее в туалет, готовила ей еду, вывозила в машине на прогулку, играла в лото и т. д.

По мере того, как разрабатывалась тема морального долга и его возмещения, выяснилось, что вскоре после того, как родилась Перл, мать “уступила” двух ее старших братьев приемным родителям. Родители чувствовали, что не смогут заботиться о них ввиду слабого здоровья и бедности. Отец Перл хотел также уступить и ее, но мать настояла на том, чтобы оставить дочь, чем еще больше увеличила те обязательства, которые, по мнению Перл, она несла перед матерью. Братья проживали в настоящее время в том же поселке и никогда не упускали случая тем или иным образом напомнить Перл о том, насколько она им отвратительна из-за того, что стала избранным ребенком, в то время как они сами были отосланы из дома (еще одно долговое обязательство.) Перл также чувствовала себя в долгу перед своим сыном Майком, поскольку он стал жертвой насилия и жестокого обращения в ее первых браках, в связи с чем она не могла допустить строгого с ним обращения.

Было вполне очевидно, что пока Перл не решит вопрос с унаследованными задолженностями, ей будет неимоверно трудно уста­новить границы как с родителями, так и с детьми. Это наследие сделало для нее невозможным быть счастливой с мужчиной, поскольку она не могла себе этого позволить (как же она могла быть счастливее тех, кого заставила страдать?), и поведение Майка выполняло функцию предотвращения ее излишней близости с кем бы то ни было.

Мои рекомендации этому психотерапевту сводились к тому, что­бы он заякорил будущие вмешательства с этой весьма сильной те­мой моральных обязательств и их выполнения, которая главенствовала в этой семье. Я предложила начать с того, чтобы устроить собрание расширенной семьи в полном составе (включая бабушку со стороны матери, родителей и двух братьев). На этом собрании ему следует продолжить изучение темы неоплаченных долговых обя­зательств в этой семье: кто еще их несет, по отношению к кому, как они выполняются, какова процентная ставка, есть ли какие-нибудь законодательные ограничения. Было решено, что в первую очередь необходимо знать, каким образом другие члены семьи заключили с Перл тайное соглашение о том, чтобы держать всю семью под сенью неоплаченных долгов. (Предполагалось, что в расчетах между матерью Перл и бабкой также пока нет полной ясности.) Более того, основываясь на собранной информации, психотерапевт получал возможность сконструировать семейный ритуал вокруг искупления долгов, предоставляя семье возможность оп­латить их открыто и официально. Поскольку это был тип семьи, крайне чувствительный к эпитетам, таким как “белые отбросы”, “слабый характер” и “дурная кровь”, было также предложено, что­бы этот ритуал был оформлен в рамках контекста высочайшей ответственности и добросовестности всех членов семьи, в их решимости исполнить свои обязательства по отношению друг к другу.

Исторические данные часто помогают психотерапевту раскрыть центральную тему, связывающую совместно функционирующие уровни семьи: поведенческий, эмоциональный и когнитивный. Данный исторический фон для каждого конкретного случая имеет большее или меньшее значение, в зависимости от того, в какой степени наследие прошлого превратилось в жесткие правила, которым подчинено настоящее. В течение первых лет работы Проекта краткосрочной терапии мы чаще всего игнорировали исторический контекст симптома и сосредоточивали внимание в первую очередь на текущих поведенческих циклах. Однако в некоторых случаях вмешательства, нацеленные только на эти циклы, оказывались не в состоянии дать результаты, поскольку они не изменяли тематическую идеологию, стоящую за этими циклами. В настоящее время мы собираем историческую информацию в обычном порядке во время первого же сеанса и позднее уже решаем, следует ли использовать ее терапевтически.

3. ВЫРАБОТКА УСЛОВИЙ

ПРОВЕДЕНИЯ КУРСА ПСИХОТЕРАПИИ

После того как психотерапевт сформулировал гипотезу, на следующем шаге ему необходимо утвердить терапевтический контракт с семьей путем задания условий курса терапии. Это осуществляется путем определения связи между симптомом и системой и постановки дилеммы изменения. Тот, в чьей власти определение проблемы, определяет и весь ход курса психотерапии.

Если предоставить семье возможность задавать условия через свое определение проблемы, психотерапевт собьется с пути, поскольку определение, которое даст семья, будет сохранять проблему. Если психотерапевт будет вовлечен в линейную дискуссию относительно того, следует ли матери быть менее деспотичной, отцу менее пассивным, а детям — менее непокорными своим родителям, то этим он даст возможность семье одержать победу в терапевтическом поединке. При обсуждении этих вопросов функция поведения будет обходиться молчанием, равно как и тот факт, что члены семьи используют деспотичность, пассивность и непокорность как тактику в своих взаимоотношениях.

При выработке терапевтического контракта психотерапевт должен принимать во внимание скрытые намерения и противоречия в выдвигаемых требованиях и оперативно переопределять проблему в удобоваримых терминах. Часто бывает, что семья просит психотерапевта совершить невозможное — изменить прошлые события, переделать членов семьи, разрешить вопрос каким-либо противоречивым образом или распутать клубок личных проблем. Например, одна из практиканток попросила проконсультировать ее по одному случаю, который она описала следующим образом:

Я испытываю полную растерянность перед этой разведенной матерью и ее семилетним сыном Тимом. Она по-прежнему отказывается устроиться на работу, живет на пособие и каждый раз имеет новый физический симптом. Она посещает трех разных врачей, каждый из которых говорит по-своему, после чего она обращается ко мне с вопросом, что же ей делать. Она чуждается всех, кто пытается ей помочь, включая собственную семью и друзей. Она не позволяет отцу Тима встречаться с ним, по­скольку он не заезжает за ним вовремя, и отец угрожает подать на нее в суд. Она постоянно враждует с ним по поводу алиментов и попечительства. Она жалуется на то, что психотерапия ей не помогает и я делаю недостаточно. По-видимому, у нее крайне высокая неудовлетворенная потребность в зависимости, и она старается кого угодно вовлечь в ее восполнение. Она грозит покончить с собой и угрожает отдать Тима приемным родителям. Что мне делать?

Мой ответ был: “А какова проблема?”

Моя ученица почувствовала смущение, поскольку она не связала ни один из вышеизложенных фактов в системную гипотезу, и в конечном итоге пыталась по отдельности разрешить более десятка проблем. Первый критический вопрос заключался в том, какую функцию выполняла беспомощность матери и для поддержания какой системы взаимоотношений?

Дальнейшее исследование этого вопроса на следующем сеансе показало, что мать вела вполне самостоятельный образ жизни, пока не повстречалась и не вступила в брак со своим мужем, после чего она пошла по нисходящей, поскольку, по ее словам, муж своим тираническим преследованием и бесконечной критикой по­до­рвал ее уверенность в себе. Даже после развода она оставалась с ним на ножах в борьбе за первенство.

На консультации мы определили беспомощность матери как способ оставаться в постоянном тесном контакте со своим мужем, продолжая ежедневно убеждаться в его правоте, оказываясь некомпетентной во всех возможных случаях. Данное определение проблемы было клинически полезным, поскольку оно связывало симптом (беспомощность матери) с системой, которая ее сохраняла и поддерживала (отношения матери со своим мужем). Новый терапевтический контракт был основан на выработке иных отношений с ее мужем.

В другом случае переживавшая разлад супружеская пара была направлена ко мне на консультацию, поскольку моя ученица не сумела утвердить с ними терапевтический контракт. Муж был решительно настроен против курса терапии, с самого начала утверждая, что нет необходимости в психотерапии, поскольку у них нет никаких проблем, а те, которые есть, они могут решить самостоятельно. Однако его жена пригрозила уйти от него, если он не захочет признать их проблемы и что-нибудь предпринять для их разрешения. Он приходил на сеансы неохотно, лишь бы ей угодить, и только и делал, что защищался, противоречил, отрицал и настаивал на том, что единственная проблема — в том, что его жена фабрикует проблемы. Моя ученица пыталась проводить курс терапии, не задав для него условий.

На консультационном интервью (на которое муж опоздал на полчаса) я посоветовала своей ученице сказать мужу, что единственная его проблема заключается в том, что он не может убедить свою жену в отсутствии проблем. Ему следует попытаться убедить ее, что она счастлива, что у них хорошие отношения и что он сам может решить любую возникшую между ними проблему. Моя ученица поступила в соответствии с моими инструкциями, муж согласился, и, как и можно было предположить, его попытки ни к чему не привели. В конце сеанса моей ученице следовало предложить мужу продолжить дома попытки убедить свою жену в том, что им не нужна психотерапия. Если ему это не удастся, он должен позвонить и назначить встречу. Таким образом, труд по преодолению противоречивой позиции мужа был переложен с психотерапевта на самого мужа. Путем переопределения проблемы кон­тракт был изменен таким образом, что вместо психотерапевта, старающегося убедить мужа в том, что им нужен курс психотерапии, появился муж, пытающийся убедить жену в том, что он им не нужен. Психотерапевт задал условия курса терапии: муж должен либо сделать жену счастливой, либо признать, что он этого не может, и в этом заключается проблема.

Классификация методов вмешательства