Джей Хейли

ТЕРАПИЯ ИСПЫТАНИЕМ

Необычные способы

менять поведение

Перевод с английского В.М. Сариной

Jay Haley

ORDEAL THERAPY

Usual Ways to Change Behavior

Москва

Независимая фирма “Класс”

1998

УДК 615.851

ББК 53.57

Х 46

           Хейли Дж.

Х 46   Терапия испытанием: Необычные способы менять поведение/Пер. с англ. В.М. Сариной. — М.: Не­зави­симая фирма “Класс”, 1998. — 208 с. — (Библиотека психологии и психотерапии).

ISBN 5-86375-099-5 (РФ)

Строгий научный метод редко удается изложить столь живо, ярко и понятно, как это сделано в книге известного психотерапевта Джея Хейли.

Юноша, страдающий от тяжелого дефекта речи, и женщина, беспрерывно моющая руки; молодой человек, считающий себя писателем и неспособный написать ни строчки, и ребенок, впадающий в истерику при малейшем замечании... Избавиться от проблем всем им помогла психотерапия тяжелым испытанием и все они являются невыдуманными героями этой книги.

В основу каждого из двенадцати рассказов положен реальный случай.

Психологам и психотерапевтам книга предоставит еще один профессиональный инструмент. А читатель-непрофессионал, вполне возможно, увидит в проблемах того или иного персонажа отражение собственных трудностей, а в историях исцеления — пути их преодоления.

Главный редактор и издатель серии Л.М. Кроль

Научный консультант серии Е.М. Михайлова

ISBN 0-87589-595-6 (USA)

ISBN 5-86375-099-5 (РФ)

© 1984, Jay Haley

© 1984, Jossey Bass Publishers

© 1998, Независимая фирма “Класс”, издание, оформление

© 1998, В.М. Сарина, перевод на русский язык

© 1998, М.Р. Гинзбург, предисловие

© 1998, В.Э. Королев, обложка

www.kroll.igisp.ru

Купи книгу “У КРОЛЯ”

Исключительное право публикации на русском языке принадлежит издательству “Независимая фирма “Класс”. Выпуск произведения  или его фрагментов без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.

СТРАДАНИЙ МНОГИХ ТЯЖЕЛЕЙ,tc "СТРАДАНИЙ МНОГИХ ТЯЖЕЛЕЙ,"

или эффективность бессознательного выбораtc "или эффективность бессознательного выбора"

На одном из международных семинаров по эриксоновскому гипнозу участникам предложили рассказать, как они пришли в эриксоновский гипноз. Около половины начали свой рассказ словами: “Я прочитал книгу Джея Хейли “Необычайная психотерапия”...

Для многих тысяч людей знакомство с Милтоном Эриксоном началось с этой чудесной книги. Для кого-то она так и осталась чем-то вроде волшебной сказки, а для кого-то стала ключом, открывшим дверь в удивительную страну, в которой добрый волшебник Милтон Эриксон творит свои чудеса. Оказалось, что этим чудесам можно научиться. И хотя, наверное, каждый из последователей Милтона Эриксона готов повторить сакраментальную фразу: “Я не волшебник, я только учусь”, — тем не менее, как говорит один из крупных авторитетов в этой области Жан Годэн: “Не надо быть Милтоном Эриксоном, для того чтобы заниматься эриксоновской гипнотерапией”.

Эриксоновской терапии посвящено уже очень много книг; некоторые из них переведены на русский язык. Но книга Джея Хейли занимает среди них особое место. В ней автор знакомит нас с еще одним аспектом работы великого мастера и делает это в своей обычной манере: легко, доступно, на конкретном материале, без излишнего теоретизирования. Интересно также и то, что в “Необычайной психотерапии” представлены негипнотические методы работы Милтона Эриксона, который настолько прославился своими новаторскими подходами в области гипноза, что его нарекли “Мистером Гипнозом”. И мы убеждаемся в том, что его негипнотические методы являются не менее новаторскими и не менее эффективными, чем гипнотические.

Обсуждая проблему психотерапевтического воздействия, Дж. Хейли сразу начинает с ключевой для любой психотерапии проблемы — изменения. Изменение — цель и результат терапии; все остальное — инструмент, средства его достижения. И оказывается, что владение инструментом, даже таким мощным, как гипнотический транс, еще не гарантирует достижения цели. Инструмент нужно уметь применять. Рассматривая механизмы терапевтического воздействия “тяжелого испытания”[1], Дж. Хейли показывает нам, как это делается.

Эти механизмы затрагивают глубинные закономерности изменения (не зря Дж. Хейли говорит об испытании как о “теории” изменения). Они парадоксальны и в основе своей просты и заключаются в том, что пациенту предлагается задание субъективно более тяжелое, чем симптом. Эффективность такого приема основана на простом допущении: если для человека тяжелее иметь симптом, чем отказаться от него, он расстанется с симптомом.

Таким образом, человеку предлагается выбор, и он делает его, отказываясь от симптома. Здесь, однако, есть маленькая хитрость: этот выбор осуществляется пациентом бессознательно. Если бы человек мог произвольно отказаться от симптома, он не обращался бы к психотерапевту. Дж. Хейли в самом общем виде описывает данный механизм следующим образом: “Необходимо придумать нечто, что телу будет тяжелей выполнять, чем ... (симптом), и поэтому тело начнет контролировать само себя”. Вместо “тела” здесь можно было бы сказать “бессознательное”. Тяжелое испытание — прием типично эриксоновский по сути; он представляет собой способ контролировать то, что ранее было неподконтрольно. За этой “негипнотической” техникой стоит весь огромный гипнотический опыт Милтона Эриксона. Возможно, что это и есть механизм терапевтического изменения: создать такие условия, в которых на определенном (чаще всего — бессознательном) уровне человек осуществляет выбор, в результате которого обретает контроль над ранее неконтролируемым поведением. “Верно использованный прием тяжелого испытания ... побуждает человека сдерживать себя с тем, чтобы не выполнять задание”. Особенно ясно это видно на таких парадоксальных примерах, когда испытанием является сам симптом. Человеку предлагают намеренно вызывать у себя симптоматическое поведение, тем самым делая его контролируемым. Симптом — это то, чего человек не может не делать. Если человек намеренно делает то, чего он не может не делать, то это уже не симптом, а произвольное поведение.

Дж. Хейли, являющийся специалистом по семейной терапии, рассматривает данную проблематику в контексте отношений. Так, он показывает, что большинство заданий эффективны только в контексте отношений между терапевтом и клиентом. Он рассматривает роль симптома и в социальном (семейном) контексте: симптом выполняет определенную функцию в системе отношений пациента; его исчезновение вызовет изменение данной системы отношений, что также необходимо учитывать.

При чтении этой книги в памяти всплывают те случаи из практи­ки Милтона Эриксона, ставшие уже классическими, в которых он использует указанный метод. Многие из них описаны в предыдущей книге Джея Хейли: случай с человеком, который не мог выезжать за пределы города и которого Эриксон заставил при появлении симптома лежать в канаве; случай с мальчиком, страдавшим энурезом, и с мальчиком, ковырявшим болячку на лбу (и в том и в другом случае им нужно было вставать в четыре часа утра и совершенствовать свой почерк); случай с человеком, страдавшим бессонницей, которому Эриксон предложил по ночам натирать пол, и другие. В “Терапии испытанием” эти случаи предстают перед нами в новом свете; у нас появляется возможность чуточку лучше понять “кухню” великого мастера. В книге фигурируют разные терапевты, но метод от этого не перестает быть эриксоновским.

Как и все, что относится к эриксоновской терапии, эту книгу можно воспринимать на разных уровнях: и как попытку изложения теоретической концепции, и как практический учебник, и как то и другое вместе, или как нечто совсем иное, или наоборот.

М.Р. Гинзбург

ПРЕДИСЛОВИЕtc "ПРЕДИСЛОВИЕ"

Эта книга посвящена абсурдным проблемам, которые одолевают людей, и абсурдным решениям, которые предлагает им психотерапия. Все описанные истории — это реальные случаи психотерапии. Длинные диалоги представляют собой расшифровки аудио- и видеозаписей. Лишь в эпилоге присутствует доля фантазии, хотя и этот случай имеет под собой реальную основу.

Я выражаю благодарность всем терапевтам, разрешившим мне описать случаи из их практики, в которых я принимал участие в качестве наблюдателя. Терапия, как правило, проводилась в комнатах с односторонним зеркалом, некоторые терапевты проходили обучение, некоторые были просто моими коллегами, которым я помогал. Мне также хочется поблагодарить клиентов и их семьи; в моем повествовании их анонимность тщательно сохранена.

Джей Хейли

Бетезда, штат Мэриленд

Январь 1984

ВВЕДЕНИЕtc "ВВЕДЕНИЕ"

Однажды ко мне за помощью обратился адвокат, страдающий бессонницей. Нехватка сна уже начала отражаться на его карьере: он засыпал в зале суда. Даже большие дозы лекарств давали не более одного-двух часов забытья. Я только начал вести частную практику, когда этот человек был направлен ко мне для лечения гипнозом. Однако гипнотическому воздействию он поддавался плохо; по сути, на гипноз он реагировал так же, как и на попытки заснуть — неожиданно вскакивал, абсолютно бодрый и чем-то встревоженный. После нескольких встреч я решил, что гипноз не сможет помочь ему решить проблему сна. Тем не менее я чувствовал, что обязан что-нибудь предпринять. Адвокат уже прошел курс традиционной терапии, а бессонница все усугублялась, и дело шло к тому, что он начал опасаться за свою способность нормально жить и работать. Адвокат утверждал, что с ним и его жизнью все в порядке: работой, женой и детьми он вполне доволен. Единственной проблемой была бессонница. Он рассказывал: “Когда я начинаю засыпать, что-то резким толчком будит меня, и затем я часами лежу без сна”.

Наконец, я решился на эксперимент. Я предложил пациенту перед сном создать вокруг себя приятную обстановку, затем жена, как всегда, подаст ему чашку теплого молока прямо в постель. Приготовившись таким образом ко сну, он должен заставить себя думать о всяких омерзительных вещах, какие только может вообразить. Я попросил адвоката потренироваться в беседе со мной, какие мерзости и гадости он может придумать, но у него ничего не получалось. Тогда я предложил пациенту выдумать некоего гипотетического “мистера Смита” и представить, что все эти отвратительные мысли принадлежат ему. “Мистер Смит” помог адвокату живо представить убийство, гомосексуальный акт и т.п. Перед уходом пациента я еще раз напомнил, что вечером, вместо попыток уснуть, он должен прокручивать подобные мерзости у себя в голове. Адвокат спросил: “Например, мысль о том, как отдать мою жену в бордель?” — “Хорошая мысль”, — ответил я.

Придя домой и выполнив все мои указания, он немедленно уснул и проспал всю ночь. С этого момента, используя описанный прием, мой клиент полностью избавился от бессонницы.

Тогда, в 50-е годы, не было психотерапевтической теории, способной объяснить этот прием и его действенность. Единственной была психодинамическая теория вытеснения, согласно которой, если заставить человека думать о неприятных вещах, он скорее будет бодрствовать, нежели спать, так как вытесненные мысли приблизятся на опасное расстояние к сознательному уровню.

В то время не было объяснения и быстрому излечению, так как не существовало теории краткосрочной психотерапии. Предполагалось, что при кратковременном воздействии терапевт просто делает меньше, чем при обычной длительной терапии. Поэтому мои указания невозможно было объяснить рационально. Ломая голову, почему этот прием и подобные ему отлично срабатывают, я решил проконсультироваться у Милтона Г. Эриксона.

Во время моего обучения гипнозу у доктора Эриксона мы с ним обсуждали гипноз в рамках исследовательского проекта. Позднее я сам стал вести занятия по гипнозу с местными врачами и психологами. Но, приступив к терапевтической практике, понял, что изучать гипноз и обучать гипнозу еще не значит уметь лечить гипнозом. Я знал, как ввести человека в гипнотическое состояние, как погрузить его в глубокий транс и как на языке метафор говорить с пациентом о его проблемах. Но при этом понятия не имел, как добиться изменения с помощью гипноза.

В те годы Милтон Эриксон был единственным консультантом по гипнозу и краткой терапии, к которому я мог обратиться. Я знал, что он использует и множество негипнотических методов. Фактически Эриксон был единственным из известных мне людей, кто предлагал что-то новое в теории и практике психотерапии.

Расспрашивая доктора Эриксона, я обнаружил, что для изменения клиентов он пользуется обкатанными приемами, использующими специальные тяжелые испытания, и они похожи на то, что я придумал для адвоката. Я нашел объяснение и тем случаям, над пониманием которых так долго бился. Например, однажды я вылечил женщину, страдавшую от сильных головных болей, потребовав, чтобы она намеренно вызывала у себя головные боли и тем самым научилась их контролировать. После разговора с Эриксоном стало понятно, что его терапевтические методы включают в себя парадоксальные вмешательства как раз такого типа.

Представляю вам собственный рассказ доктора Эриксона об использования тяжелого испытания для лечения бессонницы:

“Пришел ко мне как-то шестидесятипятилетний человек, который последние пятнадцать лет страдал от бессонницы. Три месяца назад умерла его жена, и он жил вдвоем со своим неженатым сыном. Все это время он ежедневно принимал амитал натрия, пятнадцать капсул, по три грана каждая. Ложась спать в восемь часов вечера, этот человек ворочался до полуночи, затем принимал свои пятнадцать капсул, выпивал пару стаканов воды, снова ложился и засыпал на полтора-два часа. Потом он просыпался и опять ворочался до утра. Так происходило каждую ночь. Однако с тех пор, как умерла его жена, снотворное перестало действовать. Старик отправился к семейному врачу и попросил его выписать рецепт уже на восемнадцать капсул ежедневно. Врач испугался, что сделал своего пациента зависимым от барбитуратов, и направил его ко мне.

Я спросил старика, действительно ли он хочет избавиться от бессонницы и покончить с зависимостью от лекарств. Он искренне подтвердил свою готовность. Тогда я сказал, что это будет совсем несложно. Из рассказа пациента я узнал, что он живет в большом доме с паркетными полами. Старик готовил еду и мыл посуду, а его сын выполнял всю работу по дому — в том числе и натирку полов, которую старик ненавидел. Он, в отличие от своего сына, терпеть не мог запаха мастики. Итак, я объяснил старику, что смогу его вылечить, и это будет стоить ему всего лишь восьми часов сна. Готов ли он отказаться от восьми часов сна, чтобы навсегда излечиться от бессонницы? Старик ответил, что готов. Тогда я предупредил, что ему придется немного поработать, и он согласился.

Я объяснил старику, что вместо того, чтобы ложиться спать в восемь часов вечера, он должен будет достать банку мастики и несколько тряпок. “Это будет стоить вам всего полтора—два часа сна. Итак, вы начнете натирать полы. Вы возненавидите это занятие, вы возненавидите меня; время будет тянуться бесконечно, и вы ни разу не подумаете обо мне хорошо. Но вы будете полировать эти паркетные полы всю ночь, а утром в восемь часов отправитесь на работу. Прекратить натирку следует в семь часов, чтобы успеть собраться на работу. Следующим вечером в восемь часов принимайтесь снова за натирку полов. Вы отполируете эти проклятые полы через “не могу”, но потеряете при этом не больше двух часов сна. На третью и четвертую ночь делайте то же самое”. Старик натирал полы всю первую ночь, вторую и третью. На четвертую он подумал: “Я совсем замучился, следуя указаниям этого ненормального психиатра, но и в противном случае мне было бы не легче”. Старик уже потерял шесть часов сна, и оставалось еще два, прежде чем я его окончательно вылечу. Тогда он сказал себе: “Думаю, я могу немного прилечь и дать глазам отдохнуть полчасика”. И проснулся он только в семь часов утра. Вечером старик столкнулся с дилеммой: следовало ли ему ложиться, если он должен мне еще два часа сна? И тогда старик пошел на компромисс. В восемь часов вечера он, как обычно, подготовил банку мастики и тряпки, но лег в постель, поставив себе условие: если в пятнадцать минут девятого он все еще будет видеть часы, то встанет и начнет натирать пол.

Спустя год старик рассказывал мне, что спит каждую ночь. Он объяснял это так: “Вы знаете, я не осмеливаюсь страдать от бессонницы. Я смотрю на часы и говорю себе: “Если через пятнадцать минут я не буду спать, то как миленький встану полировать полы!” Вы знаете, старик готов был делать все что угодно, лишь бы избежать полирования полов, — даже спать”.

Когда доктор Эриксон описал мне этот случай, я сразу понял, что процедура, предложенная мной адвокату, была по сути той же самой. Я дал адвокату задание, выполнения которого он стремился избежать даже ценой потери бессонницы. То же самое сделал клиент доктора Эриксона. Это был прием, основанный на простом предположении: если для человека иметь симптом тяжелее, чем отказаться от него, он расстанется с этим симптомом. Годами я использовал этот тип вмешательства, и в данной главе опишу ряд вариаций на тему “тяжелых испытаний”.

Тяжелое испытание отличается от других терапевтических приемов, созданных Милтоном Эриксоном. Использование метафоры, например, когда терапевт меняет “А”, подчеркивая “В”, не является испытанием. При метафорическом подходе от клиента часто требуется лишь внимательно слушать терапевта. Многие приемы Эриксона по изменению состояния резко отличаются от “тяжелого испытания”. Человек, которого просят расстаться с болью на одну секунду, а затем продлить перерыв до двух секунд, до четырех и т.д., в геометрической прогрессии улучшает свое состояние, не проходя при этом никакого испытания.

Исследуя новшества доктора Эриксона в использовании парадокса, легко заметить, что он заставлял человека намеренно вызывать у себя мучительный симптом, но и это не является процедурой тяжелого испытания. Или является? Не попадает ли подобное действие в категорию отказа от симптома с целью избежать испытания? Вполне вероятно, что терапия тяжелым испытанием — это не просто прием, а целая теория изменения, которая включает в себя ряд, на первый взгляд, различных терапевтических приемов. Прежде чем развивать дальше это предположение, остановимся на описании различных процедур тяжелых испытаний.

Метод тяжелого испытанияtc "Метод тяжелого испытания"

Метод тяжелого испытания четко определяет задачу терапевта: дать клиенту задание, соответствующее его симптому, причем более суровое, чем сам симптом. Главное требование к испытанию состоит в том, что оно должно причинять такое же, если не большее, неудобство, как и симптом (по принципу — наказание должно соответствовать преступлению). Обычно, если испытание недостаточно сурово, чтобы уничтожить симптом, оно может быть усилено до необходимой суровости. Лучшим является то испытание, которое приносит пользу данному индивидууму. Полезные вещи всегда тяжело делать, особенно тем людям, которые обращаются к терапевтам. Примерами полезных занятий являются зарядка, интеллектуальные упражнения, здоровое питание и другие действия, направленные на самосовершенствование. Испытание может потребовать от клиента даже жертвы в пользу окружающих.

Другая характеристика испытания: это должно быть что-то, что человек может сделать и против чего не имеет права возразить. Оно должно быть таким, чтобы терапевт легко мог сказать: “Это не нарушает ваши моральные принципы, и вы можете это выполнить”. И последнее требование к терапевтическому испытанию: оно не должно причинять вреда ни самому клиенту, ни окружающим.

Соответствующее перечисленным требованиям испытание может быть грубым, как каменный топор, или искусным и тонким, как скальпель хирурга. Оно может быть стандартным для лечения ряда проблем. Но может быть и тщательно разработанным для конкретного человека или семьи и больше никому не подходить. Примером стандартного испытания может быть занятие физкультурой среди ночи каждый раз, когда накануне днем проявлялся симптом. Описание примеров испытаний, придуманных для конкретных клиентов, займет слишком много места. Некоторые из них читатели найдут в данной главе.

И последний момент: иногда клиенту нужно несколько раз пройти через испытание, чтобы избавиться от симптома. В других случаях для излечения достаточно одной лишь угрозы выполнения задания. То есть, когда терапевт разрабатывает процедуру тяжелого испытания и пациент соглашается выполнить его, он (или она) часто забывает о симптоме еще до начала выполнения задания.

Виды тяжелых испытанийtc "Виды тяжелых испытаний"

Ниже перечислено несколько видов испытаний с иллюстрирующими их примерами.

Четко сформулированное испытание. Терапевт во время беседы определяет симптом и требует, чтобы каждый раз, когда клиент с ним сталкивается, он подвергал себя испытанию, четко и ясно сформулированному. Часто терапевт даже не объясняет клиенту выбор испытания, а просто определяет, чем полезным клиенту следует заниматься. Типичный выбор — физические упражнения. Терапевт определяет количество упражнений и дает клиенту задание выполнять их каждый раз, когда проявляется мучающий его симптом. Наибольший эффект вызывает задание выполнять эти упражнения посреди ночи. То есть человек идет спать, ставя будильник на три часа ночи, а затем вынужден просыпаться и выполнять упражнения. После этого он снова ложится спать, и наутро вся процедура выглядит как сон или, скорее, как кошмарный сон. Нагрузка должна быть достаточно тяжелой, чтобы на следующий день в мышцах ощущалась натруженность.

Приведу в качестве примера случай с человеком, испытывавшим сильное волнение и тревогу во время публичных выступлений (необходимых ему по работе). Я предписал ему делать физические упражнения каждую ночь в те дни, когда он решал, что волновался более, чем следовало. Упражнения должны были быть достаточно интенсивными, чтобы на следующий день во время выступления чувствовалась боль в мышцах. Прошло немного времени, и он стал на удивление спокойным оратором. Подобный прием я узнал от доктора Эриксона, описавшего процедуру, в которой упор делался на использование физической энергии:

“У одного моего пациента была ритуальная реакция на телевыступления — фобическая и паническая: за пятнадцать минут до выступления у него перехватывало дыхание и сердце выпрыгивало из груди. Но со словами: “Вы в эфире” — все симптомы исчезали, и он легко и непринужденно вещал по телевидению. Однако с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Поначалу период волнения длился всего одну-две минуты; к тому времени, когда пациент обратился ко мне, период волнения растянулся до пятнадцати минут. Пациент опасался, что реакция может увеличиться до двадцати минут, до получаса, до часа и начнет мешать его работе на телевидении. На следующий день я выяснил его “сонные” привычки и объяснил, что проблема коренится в переизбытке энергии. Как и следовало ожидать, сон также был превращен в ритуал. Клиент всегда ложился в одно и то же время. Всегда вставал в одно и то же время. Когда я понял, как много энергии бьется у него внутри, я спросил, почему бы ему не использовать энергию, которую он так бездарно тратил? (Эриксон демонстрирует тяжелое, прерывистое дыхание). Сколько приседаний может понадобиться ежедневно? Я сказал ему, что не знаю точно, сколько энергии на это уйдет, но думаю, что следует начать с двадцати пяти (по утрам, перед выходом на работу), хотя я считал, что потребуется по меньшей мере сто приседаний. Но клиент мог начать лишь с двадцати пяти... Занятие-то, вообще говоря, мало приятное...

На следующий день он не мог нормально ходить, и боль в мышцах постоянно напоминала о том, что он израсходовал массу энергии. А на это (демонстрирует тяжелое дыхание) сил не осталось. Клиент даже полюбил этот способ расходования энергии. Он делал полуприседания, глубокие приседания и считал, что они весьма полезны для потери веса. Затем последовали занятия в спортзале, но и посещение спортзала вскоре стало еже­дневным ритуалом.

Клиент снова пришел ко мне и сообщил: “Моя проблема вернулась. Я заметил однажды, что перед программой сделал несколько глубоких вдохов, а перед следующей программой количество вдохов увеличилось, так что это опять началось. Что же вы теперь собираетесь делать? Потому что упражнения уже не помогают. У меня, видимо, слишком много энергии”. Я ответил: “То, что с вами происходит, — это проявление глубокой психологической реакции”. Клиент согласился. Тогда я продолжил: “Что же, представьте, что мы работаем на психологическом уровне. Я знаю, как вы привыкли засыпать. В десять часов вы заканчиваете свою телепередачу. Едете прямо домой. Докладываете события дня своей жене и сразу ложитесь спать. Вы спите восемь часов. У вас здоровый сон. Вам нравится спать, вы спите крепко. Но теперь, поспав четыре часа, вы встанете и выполните сто при­седаний”. Клиент возмутился: “Вставать среди но­чи — я это ненавижу”. Я ответил: “Да, вы можете потратить массу психической энергии, ненавидя это. Представьте, как вы будете себя чувствовать психологически, ставя каждый вечер будильник и понимая, что вы потратите много психической энергии, которая в противном случае найдет выход в задыхании перед микрофоном и телевизионной камерой? Вы можете выбросить жуткое количество психической энергии двумя способами: устанавливать будильник на обычное время, при этом психологически осознавая с большой силой, как вам не хочется вставать через четыре часа, или делать приседания”.

Эта аналогия работала какое-то время. И вот клиент снова пришел ко мне... Я сказал: “Итак, у вас снова избыток энергии”. Он ответил: “Верно”. Я спросил: “Тогда скажите мне, какова мечта вашей жизни?” Клиент ответил: “Иметь дом для себя, жены и детей”. Я согласился: “Да, действительно, придется вам попотеть, чтобы купить дом и обзавестись газоном для стрижки”. Он рассказал: “Жена все время наседала на меня, а я отказывался шевелиться, но в этом месяце мы все же покупаем дом”.

Его проблема больше не возвращалась. У него был дом. У него был двор. И не было излишков энергии”.

Приведенный случай является не только типичным примером эриксоновской терапии тяжелым испытанием, но и наглядно показывает, как Эриксон сначала создавал терапевтическую процедуру, а затем встраивал ее в повседневную жизнь пациента таким образом, чтобы воздействие продолжалось и без терапии.

Когда применяется метод четко сформулированного испытания, заданием может быть все, что клиент сам определяет как полезное для себя. Классический случай лечения бессонницы по Эриксону — задание проводить всю ночь за чтением книг, которые клиент давно должен был прочесть, но откладывал на потом. Так как сидя в кресле, клиенты могли уснуть, доктор Эриксон требовал, чтобы они читали стоя. Это задание ставило клиентов перед выбором: либо спать и проститься с бессонницей, либо читать книги, которые им давно следовало прочесть. Эриксон пишет, что один из клиентов так видел свое будущее: “Если проблема вернется, я встречу ее во всеоружии. Я уже купил полное собрание сочинений Диккенса”. Подобные решения дают клиентам уверенность в том, что они сами справятся с симптомом, если он возникнет снова.

Парадоксальное испытание. Парадокс заключается в том, что сам болезненный симптом может стать тяжелым испытанием. Задание формулируется так, что пациент получает разрешение на симптом, от которого он желает избавиться с помощью терапевта. Например, человеку, который хочет избавиться от депрессии, предлагают определить ежедневное время возникновения депрессии. Лучше всего, если это будет время, когда клиент предпочел бы делать что-нибудь более приятное. Например, терапевт может назначить клиенту время проявления депрессии на те редкие часы, когда тот свободен от всех обязанностей (дети уложены, дела закончены) и может позволить себе расслабиться и посмотреть телевизор.

Разве не является тяжелым испытанием парадоксальное вмешательство, когда пациентов просят проявить тот симптом, от которого они хотят избавиться? Примером может служить прием “утрирования” в бихевиоральной (поведенческой) терапии: человеку, боящемуся клопов и желающему избавиться от этого страха, предлагают пережить крайнюю степень страха, представляя, как по всему его телу кишмя кишат клопы. Этот тип парадоксального вмешательства есть не что иное, как тяжелое испытание. Аналогично, требование устраивать скандалы от скандалящей супружеской пары или просьба довести отношения до разрыва, которого пара хотела бы избежать, является не просто парадоксальным вмешательством, но и тяжелым испытанием.

С другой стороны, если протест пациента против терапевта, проявляемый через отказ вести себя в соответствии с симптомом, определяется как терапевтический парадокс, то смысл тяжелого испытания выражается в принуждении человека сопротивляться.

Еще один важный аспект парадоксального вмешательства состоит в том, что оно переводит непроизвольное действие, чем по определению является симптом, в намеренное. Человек должен намеренно делать то, что он не может не делать, например, спонтанно есть или избегать пищи, или чувствовать боль, или беспокоиться. Когда все это делается осознанно, это уже не симптом, по определению. Например, человек может получить задание намеренно вызывать симптом каждый раз, когда тот возникает непроизвольно, и таким образом симптом превращается в задание испытывать симптом. Если у человека два симптома, можно потребовать вызывать один из них сразу же, как только проявляется другой, тем самым назначив парадоксальное испытание, воздействующее сразу на оба симптома. Например, человек, страдающий одновременно и компульсивным поведением, и крайней застенчивостью, получает задание общаться с незнакомыми людьми каждый раз, когда ведет себя компульсивно.

Терапевт как испытание. Существует несколько видов испытаний, которые эффективны лишь потому, что влияют на отношения клиента с терапевтом. Все тяжелые испытания связаны с терапевтом и лишь поэтому результативны, но некоторые из них специально ориентированы на терапевта.

Например, когда терапевт “переопределяет” некий поступок, сообщение становится испытанием. Любой поступок, рассматриваемый клиентом с одной точки зрения, должен быть описан терапевтом с менее приемлемой стороны и стать чем-то таким, что не нравится клиенту. Например, клиент описывает свои действия как месть, а терапевт называет их защитой и выполнением своих требований. Или же поступок, который, по мнению клиента, он совершает независимо от терапевта, терапевт может определить как реакцию на терапевтические предписания, а в результате поступок выглядит так, что клиент предпочел бы не совершать больше ничего подобного.

Другой вид тяжелых испытаний — приемы конфронтации, используемые некоторыми терапевтами. Когда терапевт заставляет клиента столкнуться лицом к лицу с тем, чего тот всеми силами избегает, и намеренно вызвать болезненные ощущения, это может считаться тяжелым испытанием. Таковым является и интуитивное толкование, неприятное для клиента. В таких случаях скорее терапия сама по себе, нежели какое-то определенное действие терапевта, становится испытанием для человека, причем испытанием, которое длится до тех пор, пока не исчезает симптом.

Гонорар терапевта также может быть использован как испытание, если связать его рост с продолжением или усугублением симптома. Кстати, это один из весьма любимых терапевтами видов тяжелого испытания.

Испытания, вовлекающие двух или более участников. Тяжелое испытание может предназначаться как одному человеку, так и группе людей. У Милтона Эриксона для лечения детей была разработана серия тяжелых испытаний, предназначенных и для родителей, и для ребенка. Типичным приемом было дать задание ребенку, страдающему энурезом, практиковаться в каллиграфии каждый раз, когда кровать утром оказывалась мокрой. Мать ребенка была обязана ежедневно просыпаться на рассвете и, если кровать оказывалась мокрой, будить ребенка и помогать ему тренировать почерк. Если кровать была сухой, заниматься каллиграфией ребенку не требовалось, — но матери все равно приходилось просыпаться на рассвете. Такая процедура — тяжелое испытание как для матери, так и для ребенка, которое, к их обоюдной гордости, завершалось прекращением энуреза и улучшением почерка.

Для семейной пары испытание может заключаться в церемонии “похорон” прошлой измены одного из супругов. В этом случае создается впечатление, что испытание имеет целью заставить страдать обидчика, но на самом деле оно предназначено обоим. Или же испытанию подвергается вся семья, когда плохо ведет себя один из ее членов.

Все эти примеры показывают широкий выбор возможностей, и терапевту следует лишь предложить такое испытание, которое заставит человека скорее расстаться с симптоматическим поведением, нежели подвергнуть себя испытанию. Однако необходимо провести четкое разграничение между терапевтическими испытаниями, полезными для клиента, и испытаниями, приносящими клиенту страдания, — либо к выгоде терапевта, либо по причинам общественных установлений. Просто упрятать человека в тюрьму за воровство еще не означает дать ему терапевтическое задание; это всего лишь метод общественного контроля. Все терапевты должны быть внимательны, чтобы не допустить публичного преследования под предлогом терапии. Для большей ясности уточним: испытание должно быть добровольным и полезным для выполняющего его человека, но не для того, кто его дает, кроме случаев, когда и терапевт, и клиент испытывают удовлетворение от успешных действий в достижении желаемого изменения.

Каждый терапевт должен четко осознавать контекст терапевтического вмешательства. Например, Милтон Эриксон однажды изобрел процедуру, в которой мама садилась на своего несдержанного сына, чтобы помочь ему стать менее агрессивным. Позднее такая процедура была подхвачена рядом детских учреждений как силовой способ принуждения детей вести себя определенным образом. Однако существует большая разница между любящей матерью, исправляющей ребенка для его же пользы и под руководством терапевта, и персоналом детского учреждения, отыгрывающимся на ребенке под прикрытием помощи.

Тяжелые испытания, создаются ли они случайно или целенаправленно в процессе психотерапии, не имеют положительного эффекта сами по себе. Только профессиональное использование приемов тяжелого испытания может принести пользу пациенту. Описанные приемы необходимо применять умело, впрочем, как и любые другие терапевтические приемы. Профессиональный разрез скальпелем резко отличается от тыканья ножом куда попало. Точно так же, нечаянно заставить страдать человека — это одно; сделать это намеренно — совершенно другое.

Этапы лечения тяжелым испытаниемtc "Этапы лечения тяжелым испытанием"

Как любое плановое лечение, терапия тяжелым испытанием должна быть последовательным процессом, с тщательно продуманными этапами.

1) Четкое выявление симптома. Испытание дает лучший результат, если опирается на четко выявленный симптом. К примеру, клиента можно спросить, способен ли он определить разницу между нормальной тревожностью и чрезмерной, от которой хотел бы избавиться с помощью терапии. Разграничение должно быть четким, так как каждый в определенных ситуациях волнуется, а задание должно выполняться только при возникновении ненормальной тревожности. Иногда разница становится очевиднее после выполнения тягостного задания, и клиент начинает относиться к лечению более серьезно. Кто-то может использовать тяжелое испытание как средство от скуки или неполноты жизни, как способ разнообразить жизнь, однако в подобном случае процедура должна проводиться с большей осторожностью, чем при задании, исполнение которого следует за конкретным проявлением симптома.

2) Усиление мотивации к излечению. Если человек готов подвергнуть себя тяжелому испытанию, он должен действительно хотеть преодолеть существующий симптом. Желание вылечиться не всегда присутствует к началу терапии. Терапевт должен помочь клиенту в выработке мотива столь решительного шага. Выказывая доброжелательную заинтересованность, терапевт должен сформировать у клиента готовность преодолеть симптом. Методы здесь те же, что и при убеждении клиента следовать указаниям терапевта, только с дополнительным уточнением, что выполнять указание будет неприятно. Обычно терапевт подчеркивает серьезность симптома, обсуждает неудачные попытки избавиться от него, представляет проблему в виде задачи, с которой клиенту надо решительно справиться, и особо подчеркивает то, что тяжелое испытание — это стандартный и всегда успешный прием.

Важным стимулом для многих клиентов в такой ситуации является желание доказать, что терапевт неправ. Эти люди, как правило, уже испробовали множество способов избавиться от своего симптома; и если терапевт настаивает на том, что именно его метод сработает, клиенту поверить в это нелегко. Однако единственный способ опровергнуть это —пройти предлагаемое испытание. В результате терапевтический эффект оказывается достигнут.

Еще один способ мотивации — сказать клиенту, что способ излечения существует, но открыть его можно только в том случае, если клиент заранее согласится выполнить требуемое. Иногда клиентам предлагается снова прийти через неделю, но только при условии их готовности выполнить то, что им предпишут. Заинтригованные тем, что их излечение возможно при выполнении чего-то неизвестного, но не верящие в это, они попадают в ситуацию, когда вынуждены согласиться сделать что-то только ради того, чтобы выяснить, что же это такое. И таким образом они обречены выполнять задание.

Не следует забывать, что большинство испытаний приносят эффект только в связи с терапевтом. Пациенты их выполняют, стараясь либо доказать, что терапевт не прав, либо продемонстрировать, что быстрое излечение произошло благодаря именно этому терапевту. Например, терапевт просит клиента не спать всю ночь или же проснуться среди ночи и целый час убирать квартиру. И всегда при этом подчеркивается, что сам-то терапевт этого делать не будет. Терапевт может сказать: “Понимаю, как нелегко просыпаться среди ночи. Ведь сам я так люблю крепко спать всю ночь напролет”. Соответственно, когда человек ночью бодрствует, он думает о терапевте, наслаждающемся в это время сном.

3) Выбор вида испытания. Испытание выбирает терапевт, но лучше, если он делает это в сотрудничестве с клиентом. Испытание должно быть достаточно суровым, чтобы преодолеть симптом, должно приносить клиенту пользу, быть четким и недву­смысленным, выполнимым для клиента и приемлемым с точки зрения приличий. Должны быть строго определены начало и конец испытания.

Участие клиента в выборе вида испытания служит гарантией его выполнения. Когда клиенту объясняют, что при условии добровольного выполнения задания непроизвольная реакция симптома уменьшится, клиент начинает размышлять о том, какие задания нужно поставить перед собой. Терапевт должен настоять, чтобы за­да­ние приносило пользу, а не было своего рода наказанием. Если кли­ент сам придумывает для себя испытание, то он будет склонен вы­полнять его с большим энтузиазмом, а при необходимости увеличить тяжесть испытания реакция клиента будет более положительной.

4) Пояснения к заданию. Терапевт должен дать клиенту точные и определенные указания, исключающие различные толкования. Он должен объяснить, что задание необходимо выполнять только при симптоматическом поведении и только в установленное для этого время. Все сказанное необходимо подробно расписать. Иногда необходимо дать испытанию рациональное объяснение. Обычно это вариация на тему: если клиент сделает что-то более тяжкое для себя, чем симптом, симптом исчезнет. Однако есть люди, которым лучше ничего не объяснять, а просто дать задание. Таинственный подход лучше воздействует на интеллектуалов, которые могут опровергнуть любое рациональное обоснование и доказать, что все это совсем не обязательно.

Если, несмотря на все объяснения, задание остается слишком сложным, полезно (и для клиента, и для терапевта) описать его на бумаге.

5) Продолжительность испытания. Задание должно выполняться каждый раз, когда возникает ситуация, оговоренная терапевтом, и не отменяется, пока симптоматичное поведение не исчезнет. Контракт обыкновенно заключается “на всю жизнь”.

6) Связь испытания с социальным контекстом. Тяжелое испытание заставляет человека меняться, что имеет определенные последствия. Терапевту необходимо осознавать, что симптомы являются отражением путаницы в социальной организации, обычно в семье. Существование симптома показывает, что социальная иерархия нарушена. Поэтому, когда терапевт воздействует на симптом, он вызывает изменения и в социальной структуре, которая ранее была приспособлена под симптом. Например, у жены имеется симптом, который помогает держать мужа в положении заботящегося о ней начальника. При выполнении задания, избавляющего ее от симптома, это распределение ролей быстро меняется. Теперь они с мужем должны обсудить условия новых отношений, которые не будут включать в себя симптоматическое поведение. Точно так же, человек, излечившийся от алкоголизма, должен потребовать изменений в своей семейной организации, так как ее членам уже нет необходимости приспосабливаться к его симптому. Терапевту необходимо понять функцию конкретного симптома в социальном окружении клиента. Если он не может этого сделать, проводить лечение следует осторожно, внимательно отслеживая отзвуки происходящих изменений.

Социальные перемены, связанные с изменением в поведении клиента, часто вызывают у него определенную реакцию. Вполне вероятно, что клиент будет расстроен, и это расстройство указывает на психологическое изменение, связанное с социальными последствиями исчезновения симптома. Верно использованный прием тяжелого испытания не просто меняет мелкие поведенческие проявления, но и побуждает человека сдерживать себя, для того чтобы не выполнять тягостное задание. Этот терапевтический подход может вызвать глубокие изменения в личности клиента, являющиеся частью сдвигов в его социальном окружении. Одним из признаков глубинного изменения может служить рассказ клиента о том, что в момент изменения он как будто сошел с ума. Иногда, как только проявляется эффект от выбранного испытания, клиент звонит терапевту и говорит, что происходит нечто странное. Терапевт в этом случае должен заверить клиента, что происходящее является частью ожидаемого изменения, и помочь клиенту реорганизовать свою жизнь.

Обобщим: симптомы выполняют определенную функцию в организации семьи, и лучше всего, если при разработке задания будет учтена иерархия, существующая в семье клиента. Если, например, бабушка объединяется с ребенком против его матери, было бы неплохо предложить и бабушке, и ребенку задание, отдаляющее их друг от друга. Или же, если отец отказывается от своих обязанностей по отношению к семье, ему полезно принять участие в процедуре, помогающей преодолеть симптом его ребенка. Симптомы всегда приспособлены к организационным структурам, а значит, при изменении симптома меняется и структура.

Предлагаю вашему вниманию пример, иллюстрирующий разработку испытания с учетом семейной организации. У шестнадцатилетнего юноши, недавно вернувшегося из психиатрической больницы, наблюдался мучительный симптом: юноша засовывал различные предметы себе в задний проход. Он делал это в ванной комнате, вставляя себе в анус овощи, бумагу, салфетки и т.п. После чего ванная была замусорена всем этим “материалом”. Мачеха юноши была вынуждена украдкой убирать ванную, чтобы другие дети не узнали о проблеме старшего брата. Какое же испытание могло подойти для лечения столь неприятного поведения? Ведь оно должно быть не просто более тяжелым, чем симптом, чтобы парень отказался от своего поведения, но и приносить юноше пользу. Более того, испытание должно вызвать изменение в структуре семьи.

Когда терапевт Маргарет Кларк провела беседу с родителями, стало ясно, что вся проблема взвалена на мачеху мальчика, точно так же, как и проблемы других детей, в то время как отец всецело посвятил себя работе. Когда отец после развода остался с несколькими детьми на руках, он женился вторично и сбросил своих детей с их проблемами на новую жену. Ясно, что она обижалась, и это вносило напряженность в семейную жизнь. Когда проявилась проблема со старшим мальчиком, у родителей уже не оставалось времени, чтобы разобраться в супружеском конфликте. Вероятно, в этом и состояла одна из функций симптома.

Вопрос был в том, подвергнуть ли тяжелому испытанию только самого мальчика или же всю семью. Было решено вовлечь всю семью, частично потому, что у мальчика не было мотивации к изменению, частично для достижения такого структурного изменения, при котором проявление симптома становилось ненужным. Следующим шагом стал выбор способа вовлечения семьи. Казалось логичным возложить ответственность за процедуру выполнения задания на отца, чтобы он нес ответственность за решение проблемы и меньше загружал жену. Отец и сын должны были вместе выполнять задание каждый раз, когда проявлялся симптом. Итак, оставалось выбрать испытание, соответствующее симптому.

Был выбран следующий вариант. Каждый раз, когда мальчик засовывал себе предметы в анальное отверстие и замусоривал ванную, отцу по возвращении с работы сообщали об этом. Отец выводил подростка во двор и заставлял его выкапывать яму глубиной и шириной в метр. Затем мальчик должен был положить в эту яму и засыпать землей все те предметы, которыми он замусорил ванную. Задание должно было повторяться всякий раз, когда проявится симптом, и так до бесконечности.

Отец педантично следовал указаниям, и через несколько недель симптом исчез. Это объясняется не только тем, что выполнение задания было нелегким. Мальчику просто перестало все это нравиться, что типично в случае верно выбранного испытания. Отец, довольный успехами сына, стал больше с ним общаться. Жена, довольная тем, что муж сумел решить такую ужасную проблему, стала более нежна и близка с ним, так что проблема сына потеряла свою объединительную функцию. У мальчика и его семьи остались и другие проблемы, поэтому терапия продолжалась, но конкретный симптом быстро исчез и больше не возникал.

Описанное тяжелое испытание можно охарактеризовать как крайне удачное: оно изменило структуру семейной организации, включив в решение проблемы уклонявшегося от ответственности отца. Задание было более тяжелым, нежели симптом, — попробуй выкопать глубокую яму в мерзлой почве осенью. Отец должен был при этом стоять на холоде, контролируя выполнения задания, поэтому его отношение к повторению симптома становилось все более негативным. Мальчик, копая яму, получал полезную физическую нагрузку. Кроме того, копание ямы имело метафорическое и парадоксальное значение по отношению к симптому. Подросток вкладывал предметы в отверстие, и терапевт дал ему аналогичное задание — вкладывать предметы в отверстие. Таким образом, процедура включала в себя не только тяжелое испытание, но также метафору, парадокс и изменение в семейной организации. Как и большинство терапевтических процедур, тяжелое испытание тем лучше, чем больше аспектов ситуации оно затрагивает.

Тяжелое испытание как теория измененияtc "Тяжелое испытание как теория изменения"

До сих пор мы обсуждали процедуру тяжелого испытания как терапевтический прием, который можно считать одним из многих возможных типов вмешательства с целью изменения. Если исследовать тяжелое испытание в более широком контексте, то можно заметить, что это не просто прием, а теория изменения, охватывающая множество терапевтических приемов. Можно ли утверждать, что любой метод лечения эффективен потому, что явно или неявно включает в себя тяжелое испытание?

Изучая другие теории изменения, можно обнаружить, что на этом рынке не так уж много конкурентов. Во-первых, есть различные варианты теории инсайта. Она опирается на веру в то, что мужчины и женщины по своей натуре рациональны и могут добиться изменения через осознание самих себя. Методы терапевтических школ, основанных на этой предпосылке, варьируются от погружения в подсознательные процессы до предложения разумных альтернатив в обучении родителей правильному обращению с трудными детьми. Относящиеся к этой школе теории “эмоционального выражения” также основываются на понятии вытеснения. Считается, что выражение подавляемых динамических эмоций, подобно инсайту вытесненных бессознательных идей, должно привести к изменению — либо через инсайт, либо через примитивный крик. Сопротивление должно преодолеваться путем обнаружения идей и выражения скрытых эмоций.

Вторая теория изменения восходит к теории обучения и предполагает, что люди изменяются тогда, когда меняется подкрепление, определяющее их поведение. Терапевтические процедуры варьируются от усиления позитивного подтверждения до замены тревожности расслаблением, а также до аверсивной терапии (метод, заставляющий клиентов изменяться под воздействием отвращения).

Третья, чрезвычайно популярная ныне теория изменения, опирается на идею о том, что люди — участники гомеостатической системы, и чтобы добиться изменения, следует заменить управляющих данной системой. После замены, произойдет ли она в результате усиления маленького изменения или дезорганизации системы и вынужденного создания новой системы, проблемное поведение участников изменится. Большинство направлений супруже­ской и семейной терапии процветают в рамках теории систем.

Теории изменения этого типа имеют несколько особенностей. Прежде всего, в них можно найти объяснение любому результату любого лечения. Восторженные защитники той или иной теории скажут, что “настоящая” причина изменения объясняется именно их теорией. Так, теоретик инсайта будет утверждать, что люди, на своем опыте переживающие процедуры модификации поведения, меняются потому, что они “действительно” открывают через этот опыт свои возможности. Теоретик обучения точно так же заявит, что на самом-то деле терапевтические школы инсайта меняют у клиентов структуру подтверждений, и именно это приводит к изменению. Теория систем достаточно расплывчата, и поэтому ее последователи также могут утверждать, что любой терапевтический метод “по сути-то” меняет структуру социальной системы и, соответственно, меняет людей. Ведь вмешательство терапевта в систему нарушает ее баланс.

Другая особенность теорий изменения состоит в том, что их понятийная структура такова, что их невозможно опровергнуть. Теория, которую нельзя опровергнуть, подобна теории о существовании Бога и имеет шанс на вечную жизнь, если, конечно, для этого есть деньги.

Может ли тяжелое испытание как теория изменения принять вызов от других теорий? Конечно, оно также соответствует критерию неопровержимости. Можно утверждать, что все люди в процессе терапевтического лечения проходят через тяжелое испытание. Даже наиболее изобретательный экспериментатор не может опровергнуть утверждение, что любая терапия является испытанием. Чтобы начать лечение, нужно обратиться за помощью — и для многих это уже является тяжелым испытанием. Человек вынужден признать, что он потерпел неудачу в решении своей проблемы и нуждается в посторонней помощи. Кто не просит помощи, а проходит терапию в принудительном порядке и даже должен платить за это, подвергается еще более невыносимому испытанию: его заставляют лечиться.

Опыт терапевтического лечения едва ли напоминает прогулку по розарию. При лечении методом инсайта клиент переживает неприятные чувства, исследуя и погружаясь в мир подавляемых мыслей и неутоленных потребностей. Если клиент возражает против копания “в своем нутре”, терапевт скорее всего назовет протест сопротивлением и будет его “преодолевать”. Человек должен выдержать тщательное исследование того, о чем предпочел бы вообще не думать. Интерпретируется всегда то, что человек в себе не принимает. Фрейд, если говорить простым языком, утверждал, что оплата терапевта должна быть жертвой, принесенной на алтарь психоанализа, что, собственно, является неосознанным признанием тяжелого испытания как одной из основ психоанализа. Школа инсайта — в форме ортодоксальной психодинамической терапии или одной из бурлящих конфронтационных групп, где людей заставляют смотреть в лицо своим глубинным, сокровенным кошмарам, — явно опирается на предпосылку, что тяжелое испытание является основой для изменения.

Бихевиористы не заставляют людей вытаскивать на свет божий свои наиболее неприятные мысли; они делают акцент на положительных сторонах подкрепления. Тем не менее, опыт терапии сам по себе подразумевает скуку выслушивания лекций по теории обучения, а также запрограммированное поведение как ответ на собственное личностное расстройство. Тяжелым испытанием может стать и негуманная реакция на симптом клиента. Конечно, модификация поведения происходит и при использовании аверсивных методов, основанных на таких тяжелых испытаниях, как “битье” клиентов словом или электрическим током при проявлении болезненных симптомов. Даже такие мягкие на вид приемы, как разработанная Джозефом Вольпе процедура обратного торможения, в которой клиенты представляют себе ситуации, вызывающие у них фобию, трудно назвать развлечением. Неприятно и утомительно проигрывать в воображении пугающие ситуации, о которых и думать-то не хочется, не то что платить за это деньги.

Семейная терапия также предлагает тяжелые испытания — когда намеренно, а когда и неумышленно. Прийти вместе со своей семьей к специалисту и согласиться, что ты потерпел поражение как родитель, или ребенок, или супруг — настоящее испытание. Проанализировать, каким образом ты стал причиной отклонений в развитии личности одного из членов твоей семьи, и даже просто признать это — задача не из легких. Терапевты, использующие методы приятия, не советуют семье расставаться со своими проблемами (подход, характерный для Миланской группы). Другие терапевты применяют методы переживания и конфронтации, предлагая семье неприятные психоаналитические интерпретации поведения ее членов, таким образом заставляя семью ощутить смутное желание очутиться где-нибудь в другом месте. Терапевты, которые любят, чтобы все члены семьи выплакались и выразили свои эмоции, концентрируют лечение вокруг невзгод своих клиентов.

Очевидно, что тяжелое испытание может рассматриваться как “реальная” причина изменения во всех современных направлениях психотерапии, какой бы ни была теория, исповедуемая терапевтом. Должны ли мы ограничивать себя рамками только психотерапии, рассматривая данный вопрос? Разве мы не наблюдаем подобное явление в других аспектах человеческой жизни? В голову сразу же приходит религия. Разве не тяжелое испытание является краеугольным камнем христианства? Изменение, или обращение, в христианстве явно не опирается на идею о том, что душу можно спасти вином и весельем; напротив, спасение приходит через несчастье и страдание. Когда христианин отказывается от радостей телесной любви и виноградной лозы и одевает власяницу, происходит обращение в веру. Благо ниспосланного несчастья является частью центральной концепции спасения через страдание. В любом из христианских храмов мы прежде всего видим мученика, несущего свой тяжкий крест. Если говорить о специфических приемах, то старейшей христианской традицией является исповедь — испытание, при котором человек должен, ради спасения своей души, открыть перед другим то, что хотел бы скрыть. Не менее старой традицией является и покаяние, следующее за исповедью. Очевидно, что покаяние — это испытание, превращенное в ритуал. Подобно терапии тяжелым испытанием, покаяние имеет две формы: покаяние как общепринятый обряд и покаяние в конкретных грехах конкретного грешника.

Заметим, что не только восточная и западная ветви христианства используют прием испытания. Бросив взгляд на восточные религии и философские течения, мы увидим, что несчастье является частью просветления. Не только восточные религии подчеркивают необходимость принятия страдания как дара, но и дзэн-буддизм, с его 700-летними приемами изменения людей, использует специальные испытания. Учитель дзэн ведет своих учеников к просветлению через наказание палками и требование находить ответы на неразрешимые вопросы — коаны. Просветление, подобно христианскому спасению и терапевтическому излечению, — это восхождение по болезненным ступеням к блаженству.

Другая сфера жизни, где постоянно происходят изменения, — политика. И здесь мы также наблюдаем практику тяжелого испытания. Великие революционные движения, такие как коммунистические и социалистические, стремятся к изменениям людей в мировом масштабе. Для достижения этих изменений участники движения обязаны приносить жертвы и выполнять дисциплинарные задания. Каждое массовое движение для достижения некоей цели требует жертвоприношений и отказа от радостей жизни. Кажется очевидным, что тяжелое испытание становится стержнем процесса преобразования, если решается задача изменения человека или целого общества.

Независимо от того, видим ли мы в тяжелом испытании отдельный прием или универсальную теорию изменения, его достоинства требуют дальнейшего исследования. Как у будущего предмета изучения и тренировки, у тяжелого испытания есть аспект, требующий отдельного упоминания. Как любой способ воздействия на личность, прием тяжелого испытания может нанести большой вред, оказавшись в руках людей невежественных и безответственных, спешащих заставить других страдать. Более, чем другие приемы, он может быть употреблен во зло наивным и некомпетентным терапевтом. Мы ни на мгновение не должны забывать, что общество позволяет терапевтам помогать людям облегчать страдания, а не создавать их.

1. ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ УКОЛ НАКАЗАНИЯtc "1. ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ УКОЛ НАКАЗАНИЯ"

Женщина лет тридцати выглядела загнанной и растрепанной. Без сомнения привлекательная, она производила впечатление махнувшей на себя рукой. “Смотрите, — сказала она и протянула мне руки. Они были в испарине, пот чуть не капал с них. — Я работаю в конторе и, если забуду вытереть ладони, пачкаю все бумаги, которые беру в руки”. Пациентка рассказала, что начала страдать от беспредельной тревоги два года назад. Приступы тревоги выражались в форме регулярных вспышек потения, особенно рук. Конкретную причину тревоги она не могла объяснить, скорее это было общее чувство тревоги и обеспокоенности, охватывающее ее без какого-либо видимого повода. Весь прошедший год женщина посещала терапевта и пыталась вместе с ним разобраться в своем прошлом, ища причину тревожности в ранних впечатлениях и детских травмах. А симптом тем временем все усиливался. В конце концов ей посоветовали обратиться ко мне, ибо она была на грани потери работы. “Моей семье нужны деньги, — сказала женщина. — Я должна работать. Мы по уши в долгах, и потеряй я работу, мы пропали”. Она рассказала мне, что у нее четверо детей и муж. Упоминая о муже, женщина сквозь зубы бросила, что с ее браком “все в порядке”. Было ясно, что с ее браком не “все в порядке”, но то, как она упомянула о своем браке, показало, что этот вопрос ей обсуждать не хочется.

Расспрашивая о подробностях ее быта, я понял, что женщина очень загружена. Она не только работала на полной ставке, но и обслуживала четверых детей, младший из которых только что пошел в школу. Прислугу она не могла себе позволить. Женщина готовила, стирала, а по выходным устраивала генеральную уборку. Возможность свободных дней, так же как и отпуска, даже не обсуждалась. Она сказала, что муж “немного помогает”. Он работал коммивояжером и зарабатывал “нерегулярно”. Когда в разговоре всплывала тема мужа, женщина сразу переключалась на свою тревогу и связанные с ней физические ощущения.

Ответственный человек, стремящийся все делать правильно и взваливать всю ответственность на свои плечи, пациентка обнаружила, что приступы тревоги заставляют ее отказываться от выполнения долга. Часто в выходные, вместо того, чтобы заниматься хозяйством, она вынуждена была сидеть или лежать, так как тревога лишает ее сил. В доме царит беспорядок. Тревога и влажные руки превращают любое действие в непосильный труд. Я спросил, есть ли что-нибудь конкретное, что она должна делать по дому, но не делает, а если сделает, то почувствует себя лучше. Женщина ответила, что вымытый и натертый пол в кухне может повысить ей настроение. Она просто не переносит грязь на кухне, хотя сейчас ей приходится с этим мириться. И добавила, что должна больше заниматься детьми — проводить с ними больше времени, помогать делать уроки, ездить с ними в музеи и т.п. Выросшая в католической семье, женщина считала, что должна чаще брать детей в церковь, но чувствовала, что сил на это просто нет.

Пациентка рассказывала о своей жизни довольно неохотно, напоминая мне, что пришла сюда для того, чтобы справиться с тревогой и потеющими руками, а не для пересказывания своей семейной истории. Она устала от бесплодных разговоров с предыдущим терапевтом и мечтает о действиях. Я согласился с тем, что требуются кардинальные меры, и спросил, действительно ли она готова победить свою проблему. Женщина была готова на все. “А на жертвы?” — “Конечно”. Я спросил, будет ли она делать кое-что странное, поверив мне, что это решит ее проблему? Женщина заколебалась и уточнила, что именно я подразумеваю под “странным”. Я ответил, что это будет странным по сравнению с тем, что она делала с предыдущим терапевтом. Клиентка ответила, что, если это поможет, то не покажется ей странным.

— Я хочу, чтобы вы кое-что сделали, — сказал я, — точно следуя моим инструкциям, без изменений или поправок.

Женщина поинтересовалась, что же ей требуется делать. Я заверил, что это ей по силам и не противоречит никаким моральным нормам, но само действие будет ей крайне неприятно. Причем так неприятно, что она расстанется со своей тревогой, лишь бы не делать этого. Пока женщина ломала голову над моими словами, я спросил, может ли она четко определить, когда именно тревога обуревает ее, а когда нет.

— Конечно, — сказала она. — Когда я обливаюсь потом.

— Вы можете отличить это нервное потение от обычного, вызванного жаркой погодой?

— Вне всяких сомнений, — ответила она.

— Отлично, а как вы относитесь к крепкому, продолжительному ночному сну?

— Ну, конечно я люблю поспать ночью. А кто не любит? — Она озадаченно пожала плечами.

— Хорошо, я собираюсь подвигнуть вас на жертву, — сообщил я. — Вы говорите, что хотите быстро разделаться со своей проблемой. Вы действительно настроены разделаться с ней?

— Да, — ответила женщина. — Я обязана.

Я заговорил о физиологии, сказав, что, например, переваривание пищи происходит без осознанных усилий с нашей стороны. Так же поддерживается и нужная температура тела. Когда мы перегреваемся, то потеем, чтобы охладить наше тело с помощью испарения воды с поверхности кожи. Иногда тело дает осечку, как в данном случае, и оно потеет от тревоги, а не от жары. Таким образом, необходимо заставить свое тело функционировать без осечек.

— А как я могу это сделать? — удивилась женщина.

— Вы справитесь, если будете выполнять одну несложную процедуру, — сказал я и привел в пример ребенка, который неосознанно учится управлять своим сфинктером, чтобы мочевой пузырь удерживал мочу, пока ребенок не дойдет до туалета. У некоторых детей тело работает не совсем правильно, и сфинктер выпускает жидкость из мочевого пузыря, когда ребенок спит. Задача состоит в том, чтобы убедить тело удерживать жидкость, пока ребенок дойдет до туалета. Порой для этого необходимо заставить ребенка делать что-то, что заставит тело работать правильно.

— А что можно сделать? — переспросила женщина.

— Проблема заключается в том, — пояснил я, — что необходимо придумать нечто такое, выполнение чего будет для тела тяжелей, чем ночное недержание, и поэтому тело начнет контролировать само себя. Например, — продолжал я, — ко мне обратился семнадцатилетний юноша, который каждую ночь мочился в постель. Обычно после этого он просыпался, вставал, менял простыни и спокойно засыпал снова. Проблема заключалась в том, что юноша должен был уезжать учиться в колледж. Мочиться в постель в студенческом общежитии, пожалуй, несколько неудобно, и парень желал, чтобы проблема была разрешена. Я сказал, что смогу помочь, ведь он уже достаточно взрослый. Я спросил, какую прогулку, по его мнению, можно считать долгой. Юноша ответил, что для него и мили достаточно, потому что он не очень увлекается физическими нагрузками. Я объяснил молодому человеку, что он должен делать что-то более невыносимое для него, чем ночное недержание. Делая это, он прекратит мочиться в постель, потому что его тело изменит свои физиологические реакции и сфинктер сможет контролировать ситуацию. Если он хочет быстрого эффекта, то предпринимаемое действие должно быть для него очень трудным. Юноша согласился сделать все, что необходимо. Задание было таким: если сегодня ночью постель будет мокрой, юноша должен встать, одеться и пройти одну милю. Вернувшись домой, он должен раздеться, залезть в мокрую постель и, не меняя простыни, спать в ней до утра. Следующей ночью, если постель опять будет мокрой, процедуру нужно повторить. И делать так каждую ночь до тех пор, пока существует проблема. Идея проходить ночью милю и спать в мокрой постели его потрясла, но парень согласился. Я добавил, что существует вероятность того, что ночью он не проснется, а утром обнаружит себя в мокрой постели. В этом случае он должен следующей ночью поставить будильник на два часа ночи, встать и пройти полагающуюся ему милю. Таким образом, каждую ночь, когда его постель окажется мокрой, он должен выполнить полагающуюся физическую нагрузку, чтобы его тело изменило свои реакции. Молодой человек в этот же день послушно отмерил милю в окрестностях своего дома. Ночью, проснувшись в мокрой постели, он встал и прошагал отмеренную дистанцию. Юноша регулярно выполнял данное им обещание. Через две недели ночные инциденты заметно сократились, а через месяц ночное недержание прекратилось.

В рассказе я не упомянул, что, когда парень разделался со своей проблемой, ко мне пришли его родители и сообщили, что у них семейные сложности, усугубившиеся надвигающимся отъездом сына. Теперь, когда перед сыном не маячила угроза мокрой постели, он стал самостоятельным и действительно решил покинуть их. Родители сомневались, что их брак переживет отсутствие в доме ребенка. Я стал работать с ними над проблемами их совместной жизни. Парень поступил в местный университет и жил неподалеку, однако решил не приезжать к родителям в течение трех месяцев, чтобы обрести самостоятельность.

Женщина слушала рассказ с интересом, хотя и было заметно, что ей неприятно сравнение ее глубокой тревоги с ночным недержанием. Когда пациентка поняла механизм, стоящий за тем, что я собирался потребовать от нее, я пояснил:

— Вы должны сделать что-то настолько тяжелое, что ваше тело просто откажется не вовремя потеть и заработает как часы.

— Боже! — воскликнула она. — Что может быть тяжелей моей тревоги?

— Я знаю, что вам нужно делать, — сказал я, — и теперь, получив ваше согласие, я скажу, что же это такое.

Женщина выжидательно посмотрела на меня.

— Вы должны будете, — продолжил я, — кое-что делать ночью, каждый раз, когда днем с вами случится приступ тревоги. Вот почему я спрашивал, можете ли вы отличить нормальную тревогу от ненормальной.

— Отличить я могу, — ответила она. — По правде говоря, я не могу не отличить. Но что же требуется делать по ночам?

— Кое-что, и это будет для вас тяжелым испытанием. Кое-что полезное для вас: сделав это, вы почувствуете облегчение. Вы готовы выслушать, что же это такое?

— Готова, — сказала она сурово.

Женщина еще более посуровела, когда я обрисовал ей процедуру. Начиная со следующего дня, она в случае приступа тревоги должна ставить будильник на два часа ночи. Бодрствовать до двух часов не требуется, напротив, вечером нужно лечь спать и встать по будильнику. Проснувшись, она должна спуститься вниз, достать тряпки и воск и вымыть пол на кухне. Затем подождать, пока он высохнет, и навощить его. Когда пол будет выглядеть “на пять”, можно ложиться спать. Следующей ночью, если днем случится приступ болезненной тревоги, опять поставить будильник на два часа и встать по звонку. Снова вымыть пол, подождать, пока он подсохнет, и заново натереть его до блеска. Этот тип тяжелого испытания — наиболее болезненный, ибо требует бессмысленной работы: натереть пол, а на следующий день смыть ваксу и натереть пол заново. Тяжесть испытания определялась тяжестью проблемы и ситуации обратившейся ко мне женщины.

Покончив с инструкциями, я сказал пациентке, что вижу в ней человека слова и уверен, что она в точности будет выполнять данные ей “распоряжения”. Прежде чем отпустить ее, я сделал два дополнения. Во-первых, выполнять процедуру необходимо до тех пор, пока не прекратятся приступы тревоги, пусть даже это окажется пожизненным заданием. Во-вторых, скребя пол, она может думать о том, что делает дом чище и уютнее для своего мужа.

Мы договорились о встрече через три дня, и я ожидал, что женщина придет ко мне расстроенная и сомневающаяся в том, сможет ли она сдержать данное мне слово и продолжать драить пол каждую ночь. И действительно, она пришла в расстроенных чувствах, но вовсе не из-за пола. Пациентку переполняла ярость на собственного мужа, и она жаждала поговорить о нем. Женщина сказала, что больше не в состоянии выносить его: он бездельник и всегда им останется. Я спросил, выполнила ли она “инструкцию” по натирке полов. Женщина ответила, что в первую ночь ей пришлось встать, но в последующие она спала. Сначала мне показалась, что речь идет о невыполненном обещании, но нет: она имела в виду, что вставать ей не понадобилось. Пациентка показала мне ладони. Они были абсолютно сухие, потрясающее физиологическое изменение! Женщина объяснила, что вместо исчезнувшей тревоги появилась ярость.

Я похвалил пациентку за столь быстрый успех, но она отмахнулась от моих слов. Женщине хотелось говорить о муже, а не о трево­ге. С нее достаточно, она собирается бросить его. И поведала удивительную историю. Ее муж не зарабатывал денег уже в течение многих лет, если вообще когда-нибудь зарабатывал. Он был коммивояжером, ни разу не продавшим ни одной вещи. Муж переходил из одной фирмы в другую, потому что его отовсюду увольняли. Хуже того, он регулярно выписывал фальшивые чеки, порой даже на банки, в которых у него не было счета. Не менее дюжины раз женщине приходилось оплачивать эти чеки, потому что магазины, принявшие их, грозили судебным преследованием. Итак, зарплата женщины уходила не только на жизнеобеспечение семьи, но и на то, чтобы спасать мужа от тюрьмы, а семью от позора. Женщина заявила, что больше не намерена спасать его. Уж если она сумела встать среди ночи и драить полы, то муж тоже может привести себя в норму, или она бросит его. Прежде из-за тревоги и связанных с этим физиологических неприятностей женщина собиралась бросить работу и перестать кормить мужа. Теперь она решила остаться на работе и избавиться от мужа. Пусть даже детям нужен отец, но она больше не позволит ему сидеть у себя на шее.

В конце разговора я попросил пациентку привести мужа, чтобы посмотреть, можно ли как-нибудь подкорректировать его поведение и спасти их брак. Муж оказался большим неуклюжим мужчиной с робкой улыбкой. Выглядел он одновременно и раскаивающимся, и себе на уме. Очевидно предполагая, что я на стороне его жены, муж в лучших коммивояжерских традициях пожал мне руку и приготовился успокаивать меня.

— Не знаю, что ваша жена рассказала вам, — сказал я, — знаю лишь то, что она рассказала мне. Она говорит, что вы не выполняете супружеские обязанности и ей приходилось много раз спасать вас от тюрьмы.

— Она права, — кивнул муж. — Я очень виноват.

— Мне бы хотелось, — повернувшись к жене, продолжил я, — чтобы вы сообщили своему супругу, что вы о нем думаете — и о его недостатках, и о его достоинствах.

— Буду счастлива, — заявила женщина. Она стала описывать недостатки мужа в подробнейших деталях. Было очевидно, что за эти годы накопилось много невысказанного. Женщина описала полную несостоятельность мужа в зарабатывании денег, его готовность жить на иждивении жены и его беспомощность и запуганность, которые вынуждают ее терпеть все это. Она одна должна разбираться со всеми неприятностями, возникающими дома, в школе или с соседями, заниматься домом и детьми и зарабатывать на жизнь в то время, как муж исчезает куда-то и напивается. Она подробно рассказала практически обо всех случаях подделки чека. Ее описание мужа было художественным выступлением, не оставляющим камня на камне от его характера и поведения. Единственное достоинство, по ее мнению, заключалось в добрых намерениях и хорошем обращении с детьми. В жизни, на работе и в постели муж характеризовался полным неудачником.

Муж сидел, с раскаянием кивая головой на все, что говорила жена. Он не протестовал. Он был согласен со всеми ее характеристиками. Ни малейшего признака гнева. Муж вел себя как испуганный и пытающийся утихомирить жену человек.

Я спросил, хочет ли он что-нибудь ответить на эти обвинения. Муж ответил отрицательно. Единственное, чего бы он хотел, это не разводиться и получить еще один шанс. Естественно, жена заявила, что давала ему тысячи шансов и устала от бесплодных обещаний. Однако выглядела она менее разгневанной и проклятия в адрес мужа смягчились. Спровоцированная мной обличительная речь жены стала для мужа тяжелым, болезненным испытанием (а глубина накопившегося недовольства поразила саму жену), но сослужила свою службу: позволила женщине отступить от решимости развестись и создала возможность для изменений. Я попросил ее подождать в приемной, пока я переговорю с мужем. Когда мы остались наедине, муж подвинул стул поближе ко мне и сказал:

— Я не хочу, чтобы она разводилась со мной.

— Я тоже не хочу, — поддержал я его.

— Я сделаю все, что требуется, — обещал он. — Клянусь, никогда более я не выпишу ни одного фальшивого чека.

В разговоре выяснилось, что муж всегда чувствовал, что с ним что-то не в порядке. Он работал коммивояжером, хотя панически боялся людей и с трудом заставлял себя подойти к человеку, чтобы продать что-нибудь. Часто он просто скрывался в ближайшем баре, потягивал пиво и болтал с барменом, вместо того чтобы стучать в двери и предлагать товар. Частенько муж встречал там и других прячущихся коммивояжеров. Он рассказал, что порой чувствует себя так скверно из-за того, что не зарабатывает денег, что ведет себя как мошенник: изображает богача и выписывает фальшивые чеки. Он благодарен своей жене за то, что она спасала его от тюрьмы, потому что и вправду чувствует себя полным неудачником. Жена абсолютно права во всем, что говорила о нем. Я сказал, что, думая таким образом, можно только потерять жену. Нужно что-то предпринять.

— Но что? — спросил он.

— Решайте сами, и быстрее, — ответил я. — У вас немного времени, ибо жена без дураков собралась бросить вас.

Я поинтересовался, знаком ли он с чем-нибудь кроме продаж, и муж заверил, что знает многое во многих областях, потому что продавал большое количество разных вещей. Особенно хорошо он разбирается в автомобилях, потому что продавал, точнее пытался продать их в разных агентствах. Он заверял, что разбирается также в подержанных машинах и может хорошо определять их состояние. Правда, несмотря на свои знания, мужу так ни разу и не удалось сделать деньги на продаже машин. Он был коммивояжером, которого агентства использовали в качестве отрицательного примера. Когда муж общался с клиентами, они почему-то принимали решение купить автомобиль другой марки.

Пока мы разговаривали, я в основном молчал, лишь изредка вставляя замечание о том, что такой настрой не поможет решить проблему. В конце разговора мужа охватили депрессия и безнадежность. Я сказал, что на депрессию и безнадежность уже нет времени: удержать жену это не поможет, надо что-то делать. Я пригласил жену и предложил ей дать мужу немного времени для исправления, добавив, что она не должна ни помогать, ни советовать ему. Муж знает, что должен делать, поэтому нельзя попадаться на его удочку и контролировать его. Женщина нехотя согласилась подождать и посмотреть, что он будет делать. Муж покинул кабинет в серьезном и задумчивом настроении.

Встреча была назначена на следующей неделе, но назавтра муж позвонил мне и попросил о немедленной встрече. Произошло что-то важное. Когда он вошел, перемены в нем бросились в глаза. Мужчина выглядел растрепанным, растерянным и очень серьезным. Он сказал, что на этой неделе у них гостит его мать. Вчера, после встречи со мной, он разговаривал с ней. И мать поведала удивительную историю — оказывается, он не ее ребенок, а был усыновлен при рождении. В возрасте 34 лет мужчина впервые узнал, что у него не биологические родители. У него возникло желание прийти ко мне и обсудить это, потому что для него это шок и сейчас он видит свою жизнь в другом свете. Мужчина говорил, а я слушал. Он сказал, что всегда чувствовал, что с ним что-то не в порядке. Родители порой реагировали на него очень странно, и это приводило его в замешательство и вселяло неуверенность. Из картины выпадал какой-то фрагмент, и мужчина никак не мог понять какой. Он чувствовал, что мир устроен не совсем правильно, в устройстве мира есть какой-то изъян. Мужчина пытался выразить известное психотерапевтам чувство, возникающее у приемных детей, от которых скрывают тайну их рождения. Таинственные реакции. Например, соседка говорит, что ребенок похож на отца, и возникает мимолетное напряжение или необычное выражение на лице родителей. Если обсуждается вопрос о наследственных чертах, родители включаются в разговор не сразу, а после некоторой паузы. Оглядываясь на свое прошлое, муж сказал, что всегда ощущал присутствие тайны, связанной с ним. Не зная, в чем дело, он смутно предполагал, что у него есть какой-то недостаток, который от него все скрывают. “Я всегда чувствовал, что чего-то не хватает, — сказал муж. — Я ощущал себя недоделанным”.

Муж рассказал, что не спал всю предыдущую ночь, лежал и обдумывал жизнь с новых позиций. Он злился на маму за то, что та не рассказала ему все это раньше. Когда он спросил мать, почему она так долго скрывала правду, та ответила, что давно хотела рассказать, но все не было подходящего момента. Она собиралась рассказать, когда умер отец, но в тот момент решила, что одного удара достаточно и не надо добавлять еще и факт усыновления. Время шло, и открыть правду становилось все труднее и труднее. На мой вопрос, почему же мать решилась сделать это вчера, мужчина не знал, что ответить. Я подумал, может быть, вчера он говорил с ней более зрело и ответственно, чем обычно, и мать решила, что он готов вынести правду.

Когда на следующей неделе супруги появились в моем кабинете, налицо были удивительные перемены. Муж сказал, что должен кое-чем поделиться и хочет, чтобы жена послушала. Гневно, но контролируя себя, муж заявил, что его тошнит от того, как с ним обращаются женщины. Ему не нравится, что всю жизнь мать врала ему, что он ее родной сын. Ему также не нравится, как обращается с ним жена. Признавая, что он не совсем такой, каким должен быть, муж, тем не менее, имеет свои претензии, которые он выскажет, пусть даже жена угрожает его бросить. Его тошнит от их вечно грязного дома, отвратительной еды и ноющей жены. Ему не нравится, проходя через кухню, отдирать подошвы от липкого пола и не нравится, что в выходные дни жена сидит и тревожится, а он в это время убирает дом. Муж сказал, что жена использует тревогу, чтобы избежать секса и домашней работы и что пришло время ей стать умелой и нежной женой. Когда жена возразила, что делает все, что может, со своей тревогой и четырьмя детьми, муж ответил, что так не считает и жить в свинарнике больше не намерен. Жена начала доказывать, что, если бы муж делал то, что должен, то и она смогла бы делать то, что должна. Я предложил супругам обсудить, как по-новому устроить свою жизнь, а не нападать друг на друга. В течение следующих нескольких недель мы неоднократно встречались, работая над их совместными проблемами. Муж устроился на работу в агентство по продаже автомобилей на должность управляющего ремонтной службой. У жены прекратились приступы тревоги. Простое задание чистить и натирать кухонный пол привело к взрыву цепной реакции.

2. СТАВЯ ЭКСПЕРТОВ В ТУПИКtc "2. СТАВЯ ЭКСПЕРТОВ В ТУПИК"

Женщина, страдающая навязчивым неврозом мытья рук, принесла на прием график, на котором было зафиксировано, что в один из дней этой неделе она мыла руки пятьдесят пять раз. “Руки у меня просто горели”, — сказала она. “Не сомневаюсь”, — отозвался доктор Чарльз Фишман. В задумчивости он поглаживал бороду, внимательно глядя на клиентку и ее мужа. Наконец, он сообщил, что гарантирует им излечение от навязчивого мытья рук, если они сделают то, что он им скажет. Пара с большим сомнением спросила, что же они должны делать. Доктор Фишман ответил, что не уверен, стоит ли им это говорить.

Когда клиент уверен, что помочь ему невозможно и все эксперты бессильны, порой идея предложить гарантированное излечение оказывается очень плодотворной. Клиента провоцируют на поиски того, в чем же состоит это чудодейственное лечение, в которое он не верит. В процессе размышлений и попыток разгадать загадку клиент делает шаги, необходимые для решения проблемы. Две супружеские пары с похожими проблемами замечательно иллюстрируют эффективность такого подхода. Навязчивое мытье рук досталось доктору Чарльзу Фишману, психиатру. Более поздний случай — навязчивые объедание и рвота — был вылечен Робертом Киркхорном, социальным работником. В обоих случаях клиенты не только были уверены, что специалисты бессильны, ведь предыдущее терапевтическое лечение не дало результатов, но и сами терапевты не могли понять, почему у этих женщин столь тяжелые и застарелые симптомы. Порой терапевты, пусть даже обладающие очень богатым воображением, просто не в состоянии придумать теорию, объясняющую существование симптома. В таких случаях использование гарантированного излечения очень полезно, потому что этот подход не требует понимания причин возникновения у пациента симптома, подлежащего искоренению.

Следует подчеркнуть, что предлагаемое в подобных ситуациях гарантированное излечение — это специальная интервенция (вмешательство), направленное на достижение определенной цели. Дело в том, что терапевт должен пообещать вылечить пациента в самом начале лечения. (Это было бы некорректно только в том случае, если терапевт действительно не может вылечить клиента). Гарантия используется как инструмент убеждения клиента следовать указаниям, формулирующим тяжелое испытание.

Женщина, моющая руки, в течение долгих лет боролась, чтобы заставить себя не отмывать свои руки много раз в день. Руки ее почти все время были красны и шершавы. Чтобы уменьшить раздражение кожи, приходилось спать в перчатках, пропитанных изнутри вазелином. Женщина была озабочена возможностью заразиться чем-нибудь, если она не смоет всю грязь, что типично практически для всех людей, страдающих позывами к постоянному мытью рук. Однако мытье не приносило ей уверенности в полном избавлении от микробов, поэтому женщина снова и снова возвращалась к крану. Иррациональная природа подобной озабоченности, равно как и скрытые страхи и желания, стоящие за ней, были подробно и безрезультативно исследованы в предыдущем курсе терапии, что, впрочем, типично при лечении подобных проблем. Женщине очень нравилось обсуждать иррациональность своих действий. “Я веду машину, останавливаюсь на красный свет, вижу человека, что-то делающего на тротуаре, — рассказывала она, — и вот я уже вынуждена ехать мыть руки, потому что могла дотронуться до того, что этот человек делал. Почему так происходит? Сегодня я видела мужчину, который что-то разбрызгивал на траву. Не знаю, что там он разбрызгивал. Понятия не имею. Через полчаса после того, как я его видела, я ощутила позыв помыть руки, потому что могла дотронуться до того, что он разбрызгивал. Хотя из машины я не выходила. Рядом с ним не стояла. Думаете, что я рядом с домом, нет. Я разворачиваюсь, еду домой и мою руки”. Руки женщина мыла только дома, ведь раковины в общественных местах могли быть заражены. Женщина пыталась решить свою проблему разными способами и с разными терапевтами. С одним терапевтом, приверженцем теории инсайта, она узнала, как ее боязнь заражения связана с враждебными желаниями и сексом. Другой терапевт использовал парадоксальный подход — заставлял еще чаще мыть руки. Все эксперты потерпели неудачу, и спустя какое-то время она перестала обращаться к терапевтам и продолжала бесконечное мытье рук.

Доктор Фишман работал с сыном этой женщины, отказывающимся ходить в школу. Семейная терапия решила эту проблему, и, когда курс подходил к концу, женщина упомянула о своей беде и спросила, не мог бы терапевт заняться ею. Доктор Фишман начал серию интервью с этой парой, рассматривая проблему как совместную и для жены, и для мужа, что отличалось от предыдущих курсов терапии, осуществлявшихся только по отношению к женщине.

Через несколько недель мытье рук продолжалось с той же частотой, что и прежде, и терапевт был слегка растерян. Он испробовал ряд процедур, оказавшихся недостаточно эффективными. Одна из проблем заключалась в том, что муж и жена, на словах соглашаясь сотрудничать, на деле выполняли указания лишь частично. Частичное выполнение директив приводило к частичному улучшению, исчезавшему сразу после окончания процедур.

Супругам было под сорок. Муж, инженер, ответственный человек, пытался все делать правильно. Он был необычайно терпелив с женой. Жена — привлекательная женщина со слегка совиными глазами. Она обладала чувством юмора, которое проявлялось даже в ее проблеме с мытьем рук. У супругов в браке существовали сложности, которые, казалось, еще больше усилились после излечения школьной фобии сына. Производя впечатление балансирующих на грани развода, они тем не менее попросили помочь решить проблему мытья рук. Терапевт работал с ними совместно не только над решением этой проблемы, но и над некоторыми трудностями их семейной жизни. Прошло несколько недель, и отношения между супругами заметно улучшились, они даже начали планировать покупку нового дома и ясно выражали желание остаться вместе. Однако частота мытья рук не уменьшилась ни на йоту.

Доктор Фишман испробовал ряд процедур и тяжелых испытаний, пытаясь как-то повлиять на симптом. С первой же встречи он обязал мужа вести график мытья, отмечая и считая каждый случай. Для того, чтобы сделать мытье более трудным, он попросил мужа и жену говорить об этом — и только об этом — по часу каждый вечер того дня, когда она мыла руки ненормально. Супруги покорно обсуждали мытье рук до тошноты каждый вечер, но это тяжелое испытание не вызвало никакого эффекта. В какой-то момент мужу, считавшему, что он мало уделяет времени физическим упражнениям, было предписано делать отжимания каждый раз, когда его жена мыла руки сверх необходимого. Он ответственно выполнял указание, по крайней мере какое-то время, и опять на симптом это никак не повлияло. Чтобы определить, какое мытье рук нормальное, а какое — нет, а также дать им тяжелое испытание, супругов попросили купить дистиллированную воду, и женщина должна была для ненормального мытья рук пользоваться только дистиллированной водой. Некоторое время она это делала, затем прекратила.

Любопытно, что участие мужа стало более заметно, когда терапевт попросил жену саму вести график. Она должна была перестать сопротивляться симптому и мыть руки при малейшем импульсе. Жена так и сделала, и в результате количество отметок на графике увеличилось вдвое. Женщине также было запрещено рассказывать мужу о случаях ненормального мытья рук. Когда терапевт спросил ее, сообщала ли она мужу о мытье рук, жена ответила, что нет.

— Я получал кое-какие намеки о том, как идут дела, — возразил муж.

— Она не говорила вам, когда вы звонили домой, что моет руки? — спросил терапевт, желая проверить, как выполняются его указания.

— Говорила.

— Ну-у, это я делала, — согласилась жена, — или показывала ему, что мою руки.

— Об этом я и говорю, — сказал муж. — По-моему, предполагалось, что она не должна этого делать.

— Да, но я думала, что мне позволительно получать подтверждение, — запротестовала жена.

— Нет, предполагалось, что ваш муж вообще не должен слышать об этом.

— Так я и думал, — с удовлетворением сказал муж.

— О-о, так он не должен ободрять меня? Так мне нельзя мыть руки и сказать: “Эй, а я руки мою”, — она тревожно посмотрела на обоих мужчин и заявила: — Тогда буду использовать детей.

Терапевт, в первый раз услышавший о потребности жены в ободрении или подтверждении того, что она моет руки, решил прояснить этот вопрос.

— Какого типа ободрение или подтверждение вы получаете?

— Я просто хочу знать, что мою руки. Я буду использовать любого, кто окажется рядом: детей, Ральфа.

— Вы хотите знать, что моете руки? — переспросил терапевт. — Не могли бы вы прямо сейчас потребовать у мужа подтверждения? Представьте, что моете руки.

— Я подставлю руки под кран, — рассказывала жена, имитируя руками процесс мытья, — намылю и скажу: “Эй, Ральф, посмотри на пену, я вымыла руки”. Затем я смою мыло, вытру руки и спрошу: “Я помыла руки?” А он ответит: “Да, помыла”.

— Понятно, — проронил терапевт.

— Иногда это ему надоедает.

— Правда?

— На этой неделе тебе это немного надоело, потому что происходило слишком часто, — обратилась жена к мужу.

— Да, на этой неделе бывало частенько.

— Пятьдесят пять раз в день, — уточнил терапевт. — Я не совсем понял, какого рода подтверждение вам нужно?

— Я просто хочу быть уверенной, что помыла руки. Вот такое подтверждение, понимаете.

— Хорошо, а почему вы не уверены?

— Как-то не уверена. Я знаю, но не знаю, если вы понимаете, о чем я.

Женщина также рассказала, что звонит своему мужу на работу, когда моет руки, и спрашивает, действительно ли делает это, и он покорно отвечает “да”, и таким образом она получает подтверждение. Иррациональным было не только ее бесконечное мытье рук, но и готовность мужа подтвердить действительность каждой конкретной помывки. Жена также сообщила, что в случае, если боится, что дотронулась до чего-то, когда совершенно очевидно, что она ничего не трогала, то просит мужа ответить, трогала ли она это. И муж заверяет ее, что нет, не дотрагивалась. Говоря об этом, муж изобразил жуткий гнев и прорычал: “Нет, ты ничего не трогала!”

— Вы не хватаете ее, не трясете, или что-нибудь в этом роде? — поинтересовался терапевт.

— Иногда я хватаю ее, но по другому поводу, — засмеялся муж, имея в виду страстные объятия. До этого разговора состоялось обсуждение сексуальных отношений между супругами, и терапевту было сообщено, что отношения вполне удовлетворительны.

Когда терапевт задал им вопрос о том, как изменится их жизнь, если жена перестанет беспрерывно мыть руки, то услышал в ответ “никак.” Муж предположил, что жена останется прежней, только перестанет мыть руки без надобности. Терапевт спросил, а не поедут ли они в отпуск вдвоем, чтобы отметить это событие. Супруги ответили, что вряд ли они поедут куда-нибудь без детей.

— Хорошо, — сказал доктор Фишман. — У меня есть план, который остановит мытье, но не знаю, стоит ли его применять, если ваша жизнь не изменится после преодоления этой проблемы. Не знаю даже, захотите ли вы выслушать мой план.

Процедура гарантированного излечения, техника “затяжного анекдота”, была разработана Милтоном Эриксоном. Такое название она получила, потому что терапевт, предложив излечение, долго не говорит, в чем же оно состоит, рассуждая о посторонних вещах. Он все говорит и говорит о том, о сем, и клиенты теряют всякую надежду услышать заветный план. У них появляется веская причина следовать указаниям терапевта, ибо столько усилий было потрачено, чтобы добиться этих самых указаний.

Когда доктор Фишман обронил, что не уверен, хотят ли они услышать план излечения, жена возразила:

— Конечно, хотим!

— Ну-ка послушаем, послушаем, — улыбнулся муж.

— Хорошо, — промолвил терапевт и помолчал несколько мгновений. — Я не раскрою план, пока вы не согласитесь выполнить его.

— Согласиться выполнить что? — переспросила жена.

— Что-то, что вы можете сделать, чтобы Сара прекратила мыть руки.

— Вы хотите, чтобы я согласился сделать что-то, не зная с чем соглашаюсь? — уточнил муж.

— Если вы хотите услышать план, а в противном случае просто...

— Я согласен, — перебил муж.

— Потому что легким это вам не покажется, — сказал терапевт и задумчиво посмотрел на них. — Хотите обсудить?

— Обсудить что? — опять переспросила жена.

— Я согласен, — повторил муж.

— Хорошо, вы можете вдвоем обсудить это.

— Обсудить что?

— Потому что Сара, может быть, не хочет расставаться со своей проблемой.

— Нет, хочу.

Эта процедура предполагает, что клиенты заранее соглашаются делать все, что им предпишут. Они должны быть готовы выполнить задание до того, как им расскажут, в чем оно состоит. Если они просто соглашаются сделать что-то, вполне вероятно, что отношение к заданию будет несерьезным, и выполняться оно либо совсем не будет, либо будет, но частично. Иногда полезно отложить раскрытие задания на неделю, чтобы у клиентов было время все тщательно обдумать. Терапевт может сказать: “Приходите ко мне на следующей неделе, только если решитесь сделать все, что я вам скажу”.

Необходимость согласия делать неизвестно что, вызовет в клиенте бурю предположений и идей. Порой это идеи из области секса, порой из других сфер, важных для клиента. Главным в данной процедуре становится вопрос доверия терапевту. Если клиент начинает говорить, что сделает все, кроме того, что противоречит его моральным нормам или причинит кому-либо вред, это знак терапевту, что клиент подходит к заданию серьезно и почти готов сделать то, что должен.

Тем временем терапевт переключился на другие темы. Он стал расспрашивать супругов об их светской жизни, и они заговорили о танцах, на которых были в прошлую субботу. В конце концов он снова вернулся к предыдущей теме и сказал:

— Вы прошли длинный путь.

— Все на свете перепробовали, — отозвалась жена.

— Ну, одной вещи вы не пробовали. Той, что у меня на уме. Но от вас потребуется безраздельная готовность. Либо вы соглашаетесь делать это, либо я не сообщаю вам, что же это такое. Вы оба должны дать согласие.

— Послушайте, а для чего мы здесь? — спросил муж, начиная выказывать признаки раздражения. — Я хочу услышать, что вы придумали.

— Вопрос не в том, услышите вы или нет, — строго возразил терапет. — Вопрос в том, сделаете ли вы. Потому что предлагал я уже многое...

— А мне не будет больно? — шутливо забеспокоился муж.

— Предлагал я многое, но ничего не выполнялось.

— Неправда, — запротестовал муж.

— Например, дистиллированная вода, — непреклонно продолжал терапевт, напомнив о задании мыть руки только дистиллированной водой. — У вас дома, вероятно, дюжины бутылок так и стоят неоткрытыми.

— Одна, — призналась жена.

— Знаете, вы же не сделали ничего из того, что я вам говорил, а потому я не собираюсь открывать свой план, пока вы оба не согласитесь его выполнять, — терапевт сделал паузу. — Искренне, по-настоящему согласитесь. Ведь вы люди слова, я знаю.

Упор на то, что клиенты — люди слова, иногда очень помогает. Дать слово, а затем нарушить его — не очень-то достойно. Порой полезно также обратиться к религиозным убеждениям клиентов, как бы призвав церковь в свидетели выполнения обещаний.

— А что, задание трудное? — спросила после небольшой паузы жена.

— Пока не согласитесь, не скажу. Либо вы действительно соглашаетесь и обещаете выполнить это, либо я вам ничего не говорю, — терапевт встал и добавил. — Вернусь через минуту.

Он направился в заднюю комнату, соединенную с кабинетом односторонним зеркалом. Пока терапевт советовался с супервизором, пара наедине обсуждала задание.

— Неизвестность растет, — промолвил муж, посмеиваясь.

— Ты согласен выполнить все, что он скажет? — помолчав, спросила жена.

— Конечно, — ответил муж.

— Никаких сомнений?

— Только не застрелиться, — засмеялся муж. — Физическое насилие, знаете ли.

— Торжественно клянусь говорить правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог? — рассмеялась жена. — Итак, сделаешь все, что он скажет, даже если это будет и нелегко?

— Я делал немало трудных вещей, — отозвался муж, а затем задумчиво добавил: — Нет, пожалуй, это не совсем правда.

— Не слишком трудных, — она помолчала. — Должно быть, это что-то стоящее, да? Думаешь, денег стоит?

— Зато гарантия.

— Хм?

— Гарантировано.

— Гарантировано?

— Так он сказал.

— Верится с трудом, — снова засмеялась она. — Я скептик, не знаю. Готова попробовать — то есть делать, а не пробовать.

Именно идея “гарантированного” излечения побуждает клиентов соглашаться следовать заранее неизвестным указаниям. В данном случае клиентка перепробовала все на свете, чтобы освободиться от симптома, и просто не может поверить, что терапевт действительно способен предложить ей панацею. Гарантия вызывает у клиентов скрытую враждебность и желание доказать, что терапевт ошибается. Однако существует лишь один способ доказать это — выполнить предлагаемое задание и при этом не вылечиться. А чтобы приступить к заданию, надо выяснить, в чем же оно, собственно, состоит. Таким образом, необходимо дать согласие сделать все, что задумал терапевт, чтобы утереть ему нос.

Через какое-то время терапевт вернулся в кабинет и взял в руки график мытья рук. На предыдущих встречах он хвалил графики, сделанные мужем, поэтому сейчас жена сказала:

— Вы могли бы сказать пару теплых слов о моем замечательном графике.

— Красивый, — отметил терапевт. — Правда, я поражен тщательностью, с которой вы все зафиксировали. Все отмеченные случаи — это ненормальное мытье?

— Да, — ответила жена.

— Четкостью, с которой вы различаете нормальное и ненормальное мытье рук, — восхищенным голосом добавил терапевт. Он подчеркнул именно этот аспект, потому что в предстоящем задании будет необходимо различать два типа мытья, и крайне важно, чтобы жена была нацелена на это различение.

— Я была вынуждена составить два графика, — пояснила клиентка. — Мне пришлось увеличить шкалу. В первый раз делений не хватило.

— Замечательный, совершенно замечательный график. Реалистический, без скрытого оптимизма, но и без пессимизма. — Терапевт положил график. — Хорошо, вам удалось обсудить мое предложение?

— Гарантия — вот что главное, — сказал муж.

— Но будет нелегко, — предупредил терапевт.

— Гарантия, — повторил муж.

— Да, — кивнул терапевт.

— Я настроена скептически, — сообщила жена.

— Требуется согласие обоих.

— Мы согласны, — сказала жена. — При условии, что мы не должны пойти и перестрелять друг друга или что-то в этом роде.

— Ногу там сломать, — добавил муж, — или прогулять два рабочих дня.

— А ты был бы не против? — засмеялась жена.

— Знаете, мне кажется, вы слишком легко к этому относитесь, — прервал их терапевт. — Это серьезное задание. Мы уже работаем с вами не первый день, и все мои предложения пока никем до конца не выполнялись.

— Это не совсем точное утверждение, — возразил муж.

— Хорошо, — сказал терапевт, показывая на график, — то, что от­мечено, происходило с дистиллированной водой или из-под крана?

— Из-под крана, — призналась жена. — Мы бы разорились, если бы я пользовалась дистиллированной.

— Кое-что, да, мы не выполняли, но... — начал муж.

— Хорошо, с этим я согласен, — перебил терапевт. — Итак, каково ваше решение?

— Да, — ответила жена.

— Знаете, я думаю, что, если мытье прекратится, вы, вероятно, почувствуете легкое сожаление.

— Почему это?

— Потому что потеряете нечто, что стало частью вас.

— Как будто пять лишних килограмм потерять, — расхохоталась женщина. — Нет, я вряд ли расстроюсь.

Повисла тишина. Через несколько мгновений терапевт прервал ее:

— Итак, что вы думаете? Вам удалось поговорить об этом?

— Да, — ответил муж.

— Что вы решили?

— Давайте послушаем, что же вы придумали, — предложил муж.

— Мы выполним, — сказала жена.

— Оба выполните? — спросил терапевт.

— Да, — кивнул муж.

— Это значит, что вы это сделаете, — терапевт задумчиво посмотрел на мужа и перевел взгляд на жену. — И вы это сделаете.

— Да, — ответила жена.

— Но это будет непросто, — предупредил терапевт.

— Но ведь гарантировано? — спросила жена.

— Гарантировано.

— Мы будем делать это даже без гарантии, — вступил муж.

— Точно, — подтвердила жена. — Я готова испробовать все что угодно.

— Ну, гарантия-то есть. Обязательно сработает. Но вы не обязаны соглашаться на этой неделе. Хотите, отложите до следующей. Я серьезно, — добавил терапевт, глядя на смеющихся супругов. — Мне вовсе не хочется, чтобы вы спешили.

— А почему бы не рассказать, в чем же дело, и дать нам возможность обдумать все? — спросил муж.

— Хотите обговорить это на неделе? — в свою очередь задал вопрос терапевт.

— Мне внезапно пришло в голову, что вы могли придумать, — воскликнула жена. — Не знаю. Может, я и не права.

— И что именно? — поинтересовался терапевт.

— Я не собираюсь вам рассказывать,— заявила жена.

— Хотелось бы услышать.

— Скажу, если окажется, что я права.

— Скажите мне сейчас.

— Нет.

— Я бы предпочел услышать это сегодня.

В этом месте терапевт был заарканен женой тем же способом, каким раньше он поймал на крючок супругов. Она ускользала от ответа, а он пытался выяснить, в же чем состоит ее догадка. Суть же заключалась в том, что в любом случае терапевт проигрывал. Если жена не отгадала, это не имело никакого значения. Если отгадала и сообщит об этом, то нарушит всю процедуру, и план станет неэффективным. Терапевт должен был проигнорировать ее слова и продолжать действовать в соответствии с принятой техникой, однако остановится он не смог.

— Я могу и напридумать, — сказала жена, — так что лучше промолчу. Мои личные, персональные идейки.

— Для меня очень важно узнать о них, если вам не трудно поделиться, — продолжал настаивать терапевт.

— Зачем? Со мной-то вы не делитесь, — улыбнулась жена.

— Я поделюсь, когда получу от вас согласие, — ответил терапевт, строго глядя на супругов. — Поделюсь, можете быть уверены. Но вы оба должны быть готовы выполнить это, — и помолчав, продолжил:

— Но мне бы хотелось услышать вашу догадку.