ЧАСТЬ 1

«Кто ищет,

вынужден блуждать[1]...»

***

О ВЕТРАХ ПЕРЕМЕН

Все великие перемены в жизни одного человека, а также и всего человечества, начинаются и совершаются в мысли. Для того чтобы могла произойти перемена чувств и поступков, должна произойти, прежде всего, перемена мысли.

Л.Толстой

В досоветские времена у нашего народа была вера. Вера в Бога и царя, как Его наместника. Отец Небесный, царь-батюшка – нежно и ласково, неразрывно друг от друга, как небо и земля, как море и берег. Крещение, венчание, рождение, отпевание – все самое важное, самое сокровенное в жизни человека было связано с церковью, храмом, батюшкой-священником. К нему же шли со своими проблемами и горем, со счастьем и сомнениями. Единство тела и духа в действии.

Кто соблюдал Божьи заповеди из любви, кто со страху перед наказанием, но вера и церковь были теми факторами в жизни народа, которые удерживали его от сваливания в пучину вседозволенности и анархии.

Вера на Руси вообще представляла собой некую смесь христианства, язычества и собственного представления каждого человека о Божьем промысле.

«Отвергнув язычество как религию, наиболее развитые слои русского общества, тем не менее, не отказались от многих языческих верований, связанных с их обычаями. Для культурных классов, язычество, перестав быть религией, оставалось в силе, как практическое правило жизни. Для народных масс дело обстояло еще хуже. Их никак не обучили той вере, которую их обязали принять, и им оставалось только руководствоваться в данном случае той общей точкой зрения, которую имел каждый язычник в вопросах взаимоотношений различный верований. Они и стали просто «двоеверческими», поставили новую веру рядом со старой, присоединили одну к другой. Христианский Бог со Своими святыми и языческие божества составили две различные божественные семьи» (иеромонах Иоанн (Кологривов), «Очерки по Истории Русской Святости»).

Традиционные праздники Рождества и Пасхи, Преображения и Крещения Господних, Сретение и Благовещение причудливо переплетались с языческими праздниками Ивана Купала и масленицы.

Так[2] праздник 25 декабря – коляда (зимнее солнцестояние) был заменен Рождеством Христовым. Содержание: свадьба Дажьбога и Марены. Святочные игры. Крещенские морозы.

6 января – день Кащея и Велеса. Замещен крещенским сочельником. Воспоминание о том, как Кащей украл Марену.

1 марта – день Марены. Замещен днем святой Мариамны праведной. В народном календаре она была названа Маремьяной-Кикиморой «одноглазой», равнозначной языческой Марене-Марморе-Маре-Кикиморе.

7 апреля. День Масленицы-Марены. Весеннее равноденствие. Согласно астрономическим данным весеннее равноденствие: день равен ночи, – наступает 20(21) марта, но срок был смещен из-за несовершенства календарных систем. Этот праздник сдвинут Пасхой и замещен праздником Благовещения Богородицы. Содержание: сожжение Масленицы-Марены, золотые яйца (пасхальные), отпускают птиц на волю.

7 июля. Купала. Летнее солнцестояние. Согласно астрономическим данным летнее солнцестояние наступает 20(21) июня. Этот праздник замещен праздником Иоанна Крестителя. Содержание: празднование победы Перуна над Скипером. Купание – воспоминание о купании Живы, Марены и Лели. Также вспоминают в этот день (и всю «русальную» неделю до Купалы) купание Перуна в Днепре, встречу Перуна и Роси – рождение Дажьбога. Предполагают, что Купала (древнее – Кополло-Аполлон) – это одно из имен Дажьбога.

28 августа. Успение Златогорки. Может быть перенесена на воскресенье и пятницу. Замещен Успением Божьей Матери. Конец жатвы.

21 ноября день Сварога и Семаргла. Замещен праздником Михаила архангела.

Языческие праздники и имена прочно и на века вошли в приметы и поговорки русичей-христиан: «Вздел Ярило зиму на вилы», «Дажьбог на порог Весну приволок», «Пришел Дажьбог – Весне не уйти», «Дажьбог весну начинает – Перун лето кончает», «Пришел бы Ярило, а тепло будет», «До Ярилы крепись, хоть разопнись, с Ярилы живи не тужи», «Ветрогоны пыль погнали по белу свету, зарыдали по красну лету».

Советские времена надолго загнали веру в подполье, поставили Божий промысел вне закона. Взрывались и грабились храмы. Многие из них превращались в музеи атеизма, школы, общежития, больницы и склады. Иконы, книги сжигались, золото, серебро и бронза шли в переплавку – молодому государству нужны были средства на борьбу за свое выживание. В это время было уничтожено тысячи ценнейших книг и икон – великое наследие многострадального народа.

«К злейшим врагам новой «власти» было отнесено все духовенство, а места его Богослужения подлежали «советскому проклятию». В 1918 году были убиты 18 архиереев, а в тюрьмы и концлагеря отправлено 4 епископа, 8 архимандритов и 5 игуменов.

Кощунственному погрому и закрытию подверглось 26 монастырей и 94 храма. Если до 1917-го в России служило 360 тысяч священников (из них 100 тысяч приходских пастырей), то к концу 1919 года осталось в живых только 40 тысяч священников» (Ф.Шипунов, «Истина великой России»).

Безграмотные чиновники от партии составляли безграмотные декреты. Отменялись церковный брак, титулы, ранги. Церковь на веки вечные отделялась от государства. Традиционный церковный календарь также был отменен и введен западный. Наверное, по мнению большевиков, православная церковь была большим врагом большевизма, чем Запад.

«Уже в 1918 году большевики открывают широкую торговлю культурными ценностями, принадлежащими Русскому народу. Скупочные пункты драгоценных металлов и камней в Западной Европе заполнились огромным количеством ценностей из России. Они текли туда как официальным, так и неофициальным путем в виде изделий или уже переплавленными в слитки. Таможенники, осматривающие прибывающие из России пароходы, сообщали, что лично видели ящики, набитые золотой и серебряной церковной утварью: крестами, чашами, дискосами, наугольниками евангелией, наложенными в спешке, кое-как, причем по оставшимся следам можно с уверенностью сказать, что они уминались ногами…

За несколько месяцев «работы по изъятию ценностей» Русской Церкви по всей России в большевистский Гохран поступило, по официальным сильно преуменьшенным данным, более 17 пудов золота, 11 415 пудов серебра, 13 581 бриллиантов и алмазов, 3835 и 9 жемчужных ниток весом 2 и 11 фунтов, других драгоценных камней – 31 282 штуки весом в 1 пуд 19 фунтов» (О.Платонов, «Терновый венец России»).

Вера в живого Бога – отныне заменялась на веру в бога живущего на земле – вождя, генерального секретаря и целый сонм маленьких поместных божков – секретарей райкомов, горкомов, обкомов… Мифы и предания религиозные уступали место мифам и предательствам партийным, святки – новогоднему угару, Пасха – дню рождения «великого вождя» и майским праздникам, крестные ходы с хоругвями – демонстрациям и парадам с транспарантами и лозунгами, Святая троица – троицей «Отец народов, партия-мать[3] и дух коммунизма», а святые мощи и рака – «нетленному» телу Ильича и мавзолею. Что поделаешь: новые времена приносят и новые мифы.

Атеистическое воспитание в духе классиков «марксизма-ленинизма», пошлости и глупости а-ля товарищ Е.Ярославский[4], дало обильные всходы в незрелых умах, заполнив пустоту безверия всякого рода суррогатами и прочей малоперевариваемой чепухой.

Однако, даже атеизм самого Ленина, человека, казалось бы, просвещенного и вполне неглупого был столь же эмоциональным и грубым, сколько совершенно ненаучным и бездоказательным.

«Об этом красноречиво свидетельствует разговор, о котором вспоминает один сотрудник Ленина. Разговор происходил ночью под темным куполом звездного неба. «Я заметил Ленину, – рассказывает его собеседник, – что мысль устремляется к Великому Разуму, когда перед глазами в небесном пространстве бесчисленное количество, мириады звезд. Ленин засмеялся и иронически произнес: «К боженьке!» – Назовите это как хотите, Владимир Ильич… Разве не прав был Спиноза, который говорил: когда передо мною прекрасный часовой механизм, я невольно думаю о мастере, сотворившем его. – Все это несет поповщиной, – ответил Ленин, – короче говоря, вы хотите сказать, что все было создано боженькой. Хорошо. Допустим, что все, что существует, всю вселенную боженька создал энное число миллиардов лет назад. Ну, а что он делал раньше, – спал, что ли?..»

Вот и все, что нашелся ответить этот человек, обладающий проницательным умом и широким образованием!» (А.Мень, «Истоки религии», т. 3, ч. 1, гл. 3).

Правда, в самые суровые годы Великой Отечественной войны православная церковь гонениям не подвергалась. Даже наоборот. Приветствовалась любая, даже самая мифическая помощь. Сталин принимал любые меры, лишь бы хоть как-то переломить сложившуюся угрожающую ситуацию в огромной воюющей стране. С 1941 по 1945 годы в СССР вновь открываются 20 000(!) храмов. Дошло даже до того, что в Москве весной 1942 года разрешили праздновать Пасху. Священники собирали средства на строительство танков и проводили молебны за судьбы страны и сыновей отечества. В первые месяцы блокады Ленинграда город был обойден крестным ходом с иконой Казанской Божьей матери из Владимирского собора для спасения города. Даже сам Киев был освобожден в день празднования этой иконы!

Несмотря на свой столь сложный и непредсказуемый характер Сталин, вопреки мнению многих, не изменил своего отношения к церкви и после окончания войны. Он неоднократно встречался с патриархом Алексием I (1877-1970) и принимал его в любое время дня и ночи.

Никита Хрущев уже после смерти Сталина даст команду на новое преследование церкви и верующих – необходимости в их поддержке уже не было. Такова была благодарность советского коммунистическо-атеистического правительства за неоценимую помощь в годы войны.

«Мне кажется, что Хрущев был одержим идеей делать все вопреки Сталину. Даже когда это противоречило здравому смыслу. Сталин открывал церкви. Будем закрывать. И сократил их на одну треть. Сталин принимал патриарха в любое время дня и ночи. Не буду принимать, как бы не просил об этом. И не принимал. Лишь спустя несколько лет после своего воцарения он соблаговолил наконец-то дать ему аудиенцию.

Рассказывают, что Хрущев встретил патриарха следующими словами: «Мы марксисты и потому разделяем мысль Маркса о том, что религия – это опиум для народа». На что спокойно и с достоинством патриарх Алексий отвечал: «Хотя мы не марксисты, но тоже разделяем мысль Маркса о том, что религия – это сердце нашего бессердечного мира». – «Где об этом говорит Маркс?» – удивился Хрущев. «Да там же, где он сравнивает религию с опиумом. В предыдущем предложении».

Говорят, что Хрущев был растерян. Говорят, что после ухода патриарха он в ярости топал ногами на своих референтов, не подготовивших его должным образом к встрече» (В.Сидоров, «Знаки Христа»).

Даже в начале 80-х количество православных приходов стремительно уменьшается, но уже к 1988 году авральными темпами идет приготовление к празднованию 1000-летия крещения Руси – их открывается более тысячи. Появляются воскресные школы, открываются духовные училища, семинарии…

О советском периоде в истории Руси (в самом широком значении) еще напишут сотни книг, снимут десятки фильмов – настолько больна и нетривиальна это тема для постсоветского человека.

Отдельные основательные трактаты будут посвящены теме советского героизма – настоящего и мнимого, о трудовых свершениях и всесоюзных комсомольских стройках, часто как искусственного выхода неиссякаемого энтузиазма и молодежной энергии. Вспомните освоение целины, погубившее миллионы гектаров девственных пастбищ, и стройку века – БАМ. Только после того, как по этой магистрали пошли первые поезда, стали думать-соображать, что же теперь с нею делать: сил и средств вложено уйма, а отдача и окупаемость очень сомнительны и эфемерны.

Чрезвычайно характерной чертой советско-социалистического планового ведения хозяйства, ее изюминкой и пикантной деталью было неординарное и славное действо, должно быть призванное приобщить народные массы и, в первую очередь, зеленую молодежь к многовековой славе великого народа под коротким, но емким названием «битва».

Причем, объявлять битву, сопровождающуюся всеобщей и тотальной мобилизацией, бесцеремонно и совершенно бескорыстно (в смысле – бесплатно, даром) эксплуатирующей лучшие качества нашего народа – совесть, взаимопомощь и мечту о лучшем будущем – можно было практически по любому мало-мальски подходящему поводу. Классический пример – «битва» за урожай.

Практически ежегодно советское народное хозяйство под неусыпным взором самого планирующего в мире правительства было в искреннем замешательстве по поводу невесть откуда так некстати взявшегося урожая зерновых, сахарной свеклы, подсолнечника и капусты. То ли посеяли и забыли где (благо родной земли столько, что можно без особых проблем потерять на ее просторах Францию и Германию, не говоря уже о голландиях и даниях), то ли сеяли после глубоких праздников в тяжелом состоянии посталкогольной нирваны. А осенью совершенно случайно наткнулись на перестоявшееся поле во время очередной утренней послепраздничной прогулки на казенном колхозном вездеходе-тракторе.

Но так это было или несколько иначе – не важно. Важно то, что оперативно и по тревоге поднимались секретари обкомов и райкомов, парторганизаций и партийных ячеек. Благо, что партия тогда была одна и межпартийные переговоры и договоренности были не нужны. На этом экономилась масса полезного для внеплановых «битв» времени. «Слуги» и «лучшие представители» народа поднимали по сложившейся привычке народные массы, и фонтан отечественного трудового героизма начинал бить в полную силу, радуя всеобщий взор и будя гордость каждого за причастность к истории. Вся страна пестрела лозунгами и призывами: «Даешь в закрома Родины столько-то миллионов тонн зерновых!», «Все на битву за урожай!», «Уберем зерновые досрочно!», «Догоним и перегоним Запад по количеству зерна на душу населения!».

Как и любое иное сражение, «битва за урожай» не обходилась без своих героев и немыслимых, но неизбежных потерь – на войне, как на войне. Герои получали свои Золотые Звезды, ордена и медали, а потери списывались в естественные убытки. Все, что так некстати и обильно уродило, полностью вывезти часто просто не успевали – на радость многомиллиардной армии крупных и мелких пернатых и в конец обнаглевших грызунов.

Зато из того, что все-таки удавалось спасти ценою неимоверных усилий, до конечного потребителя доходила иногда целая половина! Остальное – плесневело, гнило и закапывалось в ту же самую землю, где оно выросло, либо поедалось восторженными колхозными поросятами. Последние, к глубочайшему изумлению населения, упорно оставались худыми, несмотря на возникающие с завидной регулярностью издержки самой плановой экономики в мире. Они были настолько непохожи на тех, образцово-показательных хрюшек, которые демонстрировались всему миру на международных выставках, что невольно на ум приходила мысль о специальных партийных пайках для свиных рекордсменов – бессменных звезд теле- и газетных репортажей.

Вспоминаю наши шефские армейские визиты на подшефные овощные базы, а также разгрузку мокрого и грязного картофеля, начавшего портиться еще в вагонах. Его разгружали с помощью специальных металлических тележек с пологой передней частью, что позволяло их частично загружать, врезаясь на полной скорости в кучу клубней. Потом все это высыпалось в большие специальные складные ящики и автопогрузчиком увозилось внутрь огромных складов. Там другие наши коллеги пытались в ящиках, так «любовно и деликатно» наполненных нами, найти признаки скоропостижно испортившихся картофелин. Поврежденные клубни из ящиков изымались и выбрасывались, дабы не мешать остальным спокойно догнивать в высоких и ровных штабелях, в полном соответствии с требованиями ведомственных инструкций и стандартов.

С такой же завидной регулярностью и фантастической периодичностью страна геройски готовилась к наступлению зимних холодов – к заготовке угля, мазута, дров и торфа, к латанию бесконечных теплоцентралей, обогревающих целые кварталы и улицы. Конечно, тепло доходило и до самих домов и квартир. Если там так же, естественно героически, потрудились сотрудники другого порождения тотальной централизации – жилищно-эксплуатационных контор (ЖЭКов) и ремонтно-эксплуатационных участков (РЭУ).

Даже в самые суровые и снежные зимы можно было с легкостью изучать топографию стратегических муниципальных тепловых коммуникаций по всегда свободной от снега земле, часто покрытой нежной и вечнозеленой травой. С огромным трудом добытые миллиарды тепловых калорий совершенно безвозмездно уходили в открытый космос, обогревая за счет народных средств холодную бездну Вселенной.

Для огромной северной страны, имеющей свои бескрайние просторы тундры, вечной мерзлоты и зимние температуры, опускающиеся существенно ниже нуля, наступление холодов в конце осени обычно оказывалось совершенной неожиданностью. Это приводило к очередной встряске руководящего состава всех уровней и коммунальных работников с выдвижением других лозунгов: «Наше тепло и заботу – в каждый дом», «Даешь ремонт теплотрассы в три смены!» и др.

При отсутствии подобных глобальных «битв» на просторах советской Родины то там, то сям с переменным успехом протекали «локальные вооруженные конфликты»: строительства, ремонты, соцсоревнования и субботники. Целые роты, батальоны и полки, вооруженные лопатами, носилками и другим хозяйственным инвентарем под бравые марши и политическую молодежную попсу высыпали на улицы городов и сёл, дабы ударным коммунистическим трудом добиться того, о чем и забыть то уже давно было пора.

Великая и многострадальная страна, помогавшая нефтью, продуктами и деньгами дружественным политическим режимам и партиям всего земного шара, боровшимися с «коварным империализмом», всегда заботливо оставляла в жизни своих граждан возможность для самопожертвования и подвига.

Историкам еще предстоит сделать свои открытия и провести исследования уникального опыта тоталитарной свободы, массовых репрессий и кухонной гласности, перетасовать известные и не очень фамилии…

Пусть будет так, а история рассудит, кто прав и кто виноват.

***

Так уж получилось, что период начала формирования моего мировоззрения совпал с великим событием в мировой истории – крушением советской империи. Падение Берлинской стены, «железного занавеса», новые надежды и чаяния, эйфория и панический страх, сумятица и шок – все слилось воедино, в одно мгновение обнажив давние проблемы стран, народов, городов и каждого человека в отдельности.

Внезапно обрушившаяся нищета на сотни миллионов ничего не подозревавших людей уравняла рабочего и служащего, начальника и подчиненного. Пришло время другое и других. Гласность, демократизация, перестройка – такие яркие в своей стремительности и такие же непонятные основной массе народа, уходили в прошлое, так и не успев стать настоящим. Эти слова слегка скользнули по ушам, полоснули по сердцам и устам, и ушли, уступив место несколько иным: трасты, компании, ваучеры, дивиденды, акции, приватизация, талоны и тому подобное.

Застенки империи рухнули, похоронив под своими завалами тысячи жизней и миллионы надежд. Лев, державший зверей в лесу на коротком поводу, скоропостижно скончался. Народ до остервенения весело и безбоязненно топтал вчерашние святыни, громил памятники и бюсты, к которым раньше и подойти-то не смел, смело и демонстративно сжигал свои партийные и комсомольские билеты. По просторам бывшего Союза ССР торжественным маршем пронесся парад суверенитетов. О гордой независимости величественно объявляли союзные и автономные республики. Неоднократно слышались требования независимости от областей и районов. Тысячи мародеров от партии и комсомола ринулись выгребать из-под имперских финансовых завалов счета, кассы, вклады, золотые запасы. В кратчайшие сроки делались огромные капиталы на фоне общего обрушения страны в нищету. Вместо обещанного неуклонного движения к светлому будущему вполне реально чувствовалось сползание во мрак средневековья.

Недостаток культуры и воспитания каждого очень гармонировали с повсеместно раскуроченными автобусными остановками, детскими площадками, разбитыми фонарями и вывернутыми лампочками. Что поделаешь – извечная тяга к свету не позволяла нашему человеку пройти спокойно мимо его источника. Наверное, из тех же самых соображений известное изобретение А.Лодыгина бережно переносилось из холодных и сырых общих парадных в уютные и теплые условия личных квартир, дабы своим светом еще долго радовать своего не вполне законного хозяина.

Люди растерялись от нежданно-негаданно свалившейся на их головы свободы. Незнакомые ощущения будоражили умы, коктейль из свежего воздуха перемен, страха и надежд и растерянности пьянил не хуже спиртного. Демократия воспринималась многими как возможность безнаказанного хамства, плюрализм – как обязательное и законное право противоречить по любому, даже самому бесспорному и естественному поводу, а «перестройка» – как призыв ломать и крушить все, что хоть как-то напоминало о тоталитарном прошлом. При этом руки до нового строительства обычно не доходили – слишком многое нужно было успеть еще сокрушить…

То, о чем миллионы запуганных советских граждан десятки лет шушукались на кухнях, за что Великая Родина бросала в тюрьмы и психушки тысячи диссидентов, из которых только самым именитым посчастливилось быть изгнанными за пределы страны, стало реальностью со всей своей безжалостной очевидностью. Сейчас нужно было самому что-то решать, искать работу и средства на пропитание семьи.

У многих впервые появилась долгожданная реальная возможность своими глазами посмотреть мир. Свобода! Но эйфория быстро проходила, как только приходило осознание того, насколько мы отстали от Европы и остального цивилизованного (а часто даже и не очень цивилизованного) мира.

Пустые желудки талонами и купонами на продукты насыщаться упорно не хотели. Вслед за опьянением свободой наступило жестокое похмелье разочарования. Нищенские зарплаты и безработица подкосили десятки миллионов добросовестных тружеников и, в первую очередь интеллигенцию – учителей, врачей, ученых, инженеров.

В продовольственных магазинах даже «кость пищевая» по гривеннику за килограмм превращалась в нечто совершенно лакомое и недоступное для простого гражданина некогда великой и богатейшей страны. Народ дружно разметал с полок магазинов последние килограммы окаменевшей соли и залежалые ящики противопожарных спичек, выпускавшихся под брендом «Гомельдрев».

Вместе со свободой и свежим ветром перемен, чаще похожим на безжалостное торнадо, к нам начала поступать информация – книги, журналы, брошюры. Разного рода экономисты и психологи учили нас, как жить, проповедники – во что верить.

Вначале хотелось все слушать, впитывать, еще плохо разбираясь в нюансах и мелких различиях. Слова «Бог», «Господь», «вера», «чудо», «Библия», «Евангелия», «оккультизм», «магия», «гороскопы», «пророчества» – казались и родными и чуждыми одновременно. Родными, потому, что зов сердца и голос разума не замолкал даже в суровые годы тотального атеизма. Чуждыми же по причине 70-летнего вытравливания и «выгаживания» всего святого в «совковых» мозгах людей до той степени, когда начинаешь стыдиться естественного и смущаться по поводу порядочного.

Однако «ветер перемен», а может и не только он, свое дело сделали – советские идеологические установки в мозгу, душе, сердце без особого сопротивления уступили место новым – еще не совсем понятным, но уже наметившимся в своих туманных очертаниях.

ОБ АКСИОМАХ

И ТОЧКАХ ОПОРЫ

Я родился с таким умом, что главное удовольствие при научных занятиях для меня заключалось не в том, что я выслушивал чужие мнения, а в том, что я всегда стремился создать свои собственные.

Р.Декарт

Каждый человек рано или поздно, но задумывается над тем, кто мы такие – люди, откуда пришли, куда идем. Извечные философские категории «добро» и «зло» при всей своей заезженности и банальности перестают уже устраивать именно как термины, требуя вполне конкретного наполнения смыслом. Знания, вложенные родителями, школой, государством, все больше начинают расходиться с миром реальным.